Страница:
— Есть такой. Тебе нужен Палыч. Спец высшего пилотажа, гниет в райотделе. Я его уже привлекал однажды. Этот тебе подойдет. Позвоню сегодня полковнику Саранцеву, думаю, мы сторгуемся.
— День ему понадобится, чтобы с делом ознакомиться, а потом я дам ему инструкции — и вперед. Но на Петровке об этом никто знать не должен.
— Как скажешь. Колдуй, Трифонов, на тебя вся надежда. Мои ребята уже выдохлись. По лицам вижу.
— Здравствуйте! Вы разрешите, я посижу у вас, подожду. В коридоре стульев нет, а у меня нога больная. Я мешать не буду.
— Конечно, садитесь, — ответил молодой человек, сидевший за одним из столов, которых в кабинете стояло четыре.
Трифонов сел у дверей, как бедный родственник, и сложил руки на коленях. Паренек в погонах старшего лейтенанта что-то старательно писал, изредка грызя кончик ручки, думая над следующей фразой. «Ему бы больше подошел пионерский галстук, а не форма, — подумал Трифонов. — Совсем докатились, скоро из яслей в милицию брать начнут». Худенький, рыженький, с веснушками, желторотый губошлепик. Так и будет всю жизнь бумажки писать, а к пенсии до генерала допишется. А потом удивляются, что у нас в милиции нет профессионалов…" Мысль оборвала открывшаяся дверь. В кабинет просунулась лысая голова.
— Палыч! Полковник сказал, что к тебе какая-то шишка из прокуратуры едет.
Голова скрылась, дверь захлопнулась. Никогда еще Трифонов не чувствовал себя большим идиотом, чем сейчас. Ну Черногоров, ну засранец! Издеваться вздумал!
— Это вы Горелов?
— Он самый, — тихо ответил лейтенант.
— А я шишка из прокуратуры.
Парень встал из-за стола. Ну хоть бы рост у него был нормальным, а то и в этом подкачал. Ну кто с ним будет разговаривать в Сочи? Трифонов взял свой стул и придвинул его к столу хозяина кабинета.
— Извините, я вас не таким себе представлял, когда генерал Черногоров мне описывал ваши подвиги.
— Какие там подвиги! А я о вас тоже слышал от крестного.
— От крестного?
— Помните полковника Сычева из красноярской прокуратуры?
— Алешу?
— Да, Алексея Денисыча. Три года назад бежал опасный преступник из колонии. Вот Сычеву и подсунули меня в помощники. Следы нас тогда в Москву привели. Два месяца мы вместе работали. У него и прошел свои первые университеты. Это Алексей Денисыч окрестил меня Палычем и порекомендовал в МВД. Вот уж три года, как здесь служу. Диплом юридического получил. Алексей Денисыч мне рассказывал о вас.
— Да, брат, вот так история. Рекомендовал, значит? И Палычем окрестил? Ну если сам Сычев твой крестный отец, то извини. Снимаю шляпу.
И только теперь Трифонов заметил, что забыл снять кепку, войдя в помещение.
— Ну ладно, Палыч, вечер воспоминаний мы еще устроим, а сейчас делом займемся. Ты ознакомился с бумагами?
— Вроде ничего не упустил. Вопросов, конечно, много, но я понял, мне не все надо знать, а отрабатывать какое-то отдельное звено.
— Молодец, все понял правильно. Копнуть тебе придется на два года в глубину. В театре «Триумф» существует гастрольная группа, состоящая из актерской элиты. Именно эти актеры и погибают от рук убийцы самым невероятным образом, можно сказать, по схеме или хитроумному плану. Причины в Москве найти не удается, а без причин, как понимаешь, убивать не будут. Мне удалось установить, где и когда они гастролировали. Я дал запросы по городам. Мне выслали криминальные сводки. Самое интересное случилось два года назад в Сочи. Туда театр приехал из Тбилиси и гастролировал три недели. Жили они в гостинице «Жемчужина», и в тот же период в этой гостинице произошло убийство. Вроде как по пьянке, но что очень странно, преступление совершено в номере 1313. А в нем был прописан руководитель театра «Триумф» Антон Грановский. По сводкам ничего не поймешь. Запросы-ответы — дело волокитное. Нужно во всем разобраться на месте, в деталях. Пойми, Палыч, печенкой чую, что собака зарыта в Сочи, в этой самой «Жемчужине». Сам бы поехал, но тут работы невпроворот. Хорошо бы только следствие, а то ведь нет. Ходит еще по ниточке как минимум пара жертв. Надо их найти и попытаться спасти.
— А что по серебру?
— Молодец! Оно имеет какое-то значение, не основное, но действует как путеводная звезда. Это как стрелка в небо. Указывает куда-то, а куда — не видно.
— Когда выезжать, Александр Иваныч?
— Хорошо бы сегодня. И лучше самолетом. Билет уже заказан.
— Так я чемоданчик с пожитками с собой на работу принес.
Трифонов почесал затылок.
— Ну ты действительно Палыч!
Глава IV
— День ему понадобится, чтобы с делом ознакомиться, а потом я дам ему инструкции — и вперед. Но на Петровке об этом никто знать не должен.
— Как скажешь. Колдуй, Трифонов, на тебя вся надежда. Мои ребята уже выдохлись. По лицам вижу.
***
Трифонов колдовал недолго. Человека, которого генерал уважительно называл Палычем, звали Михаилом Павловичем Гореловым. Трифонов сам к нему поехал в райотдел. На кабинете висела табличка: «Оперуполномоченный М.П.Горелов. Старший оперуполномоченный Г.В.Раков». Трифонов постучал и вошел.— Здравствуйте! Вы разрешите, я посижу у вас, подожду. В коридоре стульев нет, а у меня нога больная. Я мешать не буду.
— Конечно, садитесь, — ответил молодой человек, сидевший за одним из столов, которых в кабинете стояло четыре.
Трифонов сел у дверей, как бедный родственник, и сложил руки на коленях. Паренек в погонах старшего лейтенанта что-то старательно писал, изредка грызя кончик ручки, думая над следующей фразой. «Ему бы больше подошел пионерский галстук, а не форма, — подумал Трифонов. — Совсем докатились, скоро из яслей в милицию брать начнут». Худенький, рыженький, с веснушками, желторотый губошлепик. Так и будет всю жизнь бумажки писать, а к пенсии до генерала допишется. А потом удивляются, что у нас в милиции нет профессионалов…" Мысль оборвала открывшаяся дверь. В кабинет просунулась лысая голова.
— Палыч! Полковник сказал, что к тебе какая-то шишка из прокуратуры едет.
Голова скрылась, дверь захлопнулась. Никогда еще Трифонов не чувствовал себя большим идиотом, чем сейчас. Ну Черногоров, ну засранец! Издеваться вздумал!
— Это вы Горелов?
— Он самый, — тихо ответил лейтенант.
— А я шишка из прокуратуры.
Парень встал из-за стола. Ну хоть бы рост у него был нормальным, а то и в этом подкачал. Ну кто с ним будет разговаривать в Сочи? Трифонов взял свой стул и придвинул его к столу хозяина кабинета.
— Извините, я вас не таким себе представлял, когда генерал Черногоров мне описывал ваши подвиги.
— Какие там подвиги! А я о вас тоже слышал от крестного.
— От крестного?
— Помните полковника Сычева из красноярской прокуратуры?
— Алешу?
— Да, Алексея Денисыча. Три года назад бежал опасный преступник из колонии. Вот Сычеву и подсунули меня в помощники. Следы нас тогда в Москву привели. Два месяца мы вместе работали. У него и прошел свои первые университеты. Это Алексей Денисыч окрестил меня Палычем и порекомендовал в МВД. Вот уж три года, как здесь служу. Диплом юридического получил. Алексей Денисыч мне рассказывал о вас.
— Да, брат, вот так история. Рекомендовал, значит? И Палычем окрестил? Ну если сам Сычев твой крестный отец, то извини. Снимаю шляпу.
И только теперь Трифонов заметил, что забыл снять кепку, войдя в помещение.
— Ну ладно, Палыч, вечер воспоминаний мы еще устроим, а сейчас делом займемся. Ты ознакомился с бумагами?
— Вроде ничего не упустил. Вопросов, конечно, много, но я понял, мне не все надо знать, а отрабатывать какое-то отдельное звено.
— Молодец, все понял правильно. Копнуть тебе придется на два года в глубину. В театре «Триумф» существует гастрольная группа, состоящая из актерской элиты. Именно эти актеры и погибают от рук убийцы самым невероятным образом, можно сказать, по схеме или хитроумному плану. Причины в Москве найти не удается, а без причин, как понимаешь, убивать не будут. Мне удалось установить, где и когда они гастролировали. Я дал запросы по городам. Мне выслали криминальные сводки. Самое интересное случилось два года назад в Сочи. Туда театр приехал из Тбилиси и гастролировал три недели. Жили они в гостинице «Жемчужина», и в тот же период в этой гостинице произошло убийство. Вроде как по пьянке, но что очень странно, преступление совершено в номере 1313. А в нем был прописан руководитель театра «Триумф» Антон Грановский. По сводкам ничего не поймешь. Запросы-ответы — дело волокитное. Нужно во всем разобраться на месте, в деталях. Пойми, Палыч, печенкой чую, что собака зарыта в Сочи, в этой самой «Жемчужине». Сам бы поехал, но тут работы невпроворот. Хорошо бы только следствие, а то ведь нет. Ходит еще по ниточке как минимум пара жертв. Надо их найти и попытаться спасти.
— А что по серебру?
— Молодец! Оно имеет какое-то значение, не основное, но действует как путеводная звезда. Это как стрелка в небо. Указывает куда-то, а куда — не видно.
— Когда выезжать, Александр Иваныч?
— Хорошо бы сегодня. И лучше самолетом. Билет уже заказан.
— Так я чемоданчик с пожитками с собой на работу принес.
Трифонов почесал затылок.
— Ну ты действительно Палыч!
Глава IV
Не повезло Москве с ее климатом — зима не зима и лето не лето. Зато в Сочи в октябре просто рай. Горелов это почувствовал, как только сошел с самолета. Взять вот так просто и в одночасье вернуть лето!
В аэропорту Адлера его встретила машина из сочинского управления внутренних дел. Почесть слишком высокая для старшего лейтенанта из столичного райотдела. Капитан Золотухин, приехавший за гостем в аэропорт, рассказал, что из Москвы звонил генерал Черногоров и попросил местное начальство оказывать Горелову всяческое содействие в работе. Так что Золотухина отдали в полное распоряжение высокому гостю и выделили оперативную машину. Но и это еще не все, как любят говаривать в рекламных роликах: «К чайной ложке за сто долларов совершенно бесплатно прилагается ситечко!» Перевести это можно так: в сочинскую прокуратуру также поступил звонок из Москвы, и тоже просили оказывать необходимую поддержку. Лейтенанту был заказан одноместный номер в «Жемчужине», где произошло преступление, давно всеми забытое. К приезду Горелова дело подняли из архивов, и Золотухин успел с ним ознакомиться.
Сочи — город небольшой, но криминальных историй в нем хватает, милицейский состав обновляется постоянно. Многие слишком быстро зарываются. Коррупция в органах правопорядка — вещь естественная, слишком много соблазна. Тех, кто начинает наглеть, убирают быстро и тихо. Умеренных не трогают, иначе вообще никого не останется.
Капитан Золотухин был старожилом, прослужил в органах курортной зоны пятнадцать лет и дослужился до капитана в свои сорок семь. Выше капитана не прыгнешь. Для местных эта планка очень высокая. Все начальство — ставленники краевого масштаба. Меняли их часто, чтобы особо не привыкали к вольной жизни. За свою службу у Золотухина поменялось шесть начальников управления. Взял свое, — подвинься, уступи место товарищу.
Номер в гостинице показался Горелову шикарным. Главное, что в каждом номере имелся балкон.
— Расскажите, Юрий Максимыч, — обратился Горелов к Золотухину, оглядывая свое пристанище, — в общих чертах, разумеется, кто, кого и за что убил здесь два года назад в июле.
— Два с половиной, если быть точным. Ничего особенного. Странно, что Москву заинтересовало такое заурядное дело. Если коротко, то история выглядела так: в номере 1314 на третьем этаже гуляла веселая компания, молодежь от двадцати до двадцати трех лет. Девять человек — пять парней и четыре девчонки. Трое из Москвы, двое из Питера, двое из Ростова, одна девочка из Киева и один парень из Тюмени. Ну там всякие трали-вали, выпили изрядно, танцевали. Многие познакомились на пляже, у молодых это просто.
Во втором часу ночи один из парней поругался со своей девчонкой. Его звали кирилл, двадцать два года, студент из Питера. Девушку звали Катей, она из Москвы, но тоже училась в Питере, вроде бы на юг они приехали вместе, правда жили отдельно — она с подругой, а он с приятелем. Снимали хибару в частном секторе. Номер принадлежал Денису и Маше, мужу и жене из Ростова, единственная семейная пара. Кирилл приревновал Катю к кому-то из ребят и, обозвал ее шлюхой. Девчонка треснула ему по морде и выскочила из номера. Никто за ней не пошел, Кирилл выпил еще и приблизительно через полчаса пьяный жь шел искать свою подружку.
На этом сцена в номере 1314 заканчивается. Тревогу поднял сосед из номера 1313 в четыре утра, режиссер из Москвы Грановский. Он вернулся после гулянки в свой номер и обнаружил следующую картину. Девушка лежала на полу с проломленным черепом. Ее ударили по голове тяжелым предметом. Потом следствие установило, что не ударили, а в нее запустили этот предмет. Называется эта железяка «жезл», принадлежала хозяину и лежала на тумбочке у кровати. Перед тем как девочка погибла, ее изнасиловали. Кирилл валялся возле кровати. Он просто поскользнулся, упал и сильно ударился головой об угол деревянной спинки. Не очень сильная травма, но сознание потерял, к тому же и без того едва держался на ногах. Тут же вызвали милицию. Приехали оперативники и следователь из прокуратуры. Завели уголовное дело по двум статьям: изнасилование и умышленное убийство.
— А как Кирилл и Катя попали в номер режиссера?
— Дело в том, что весь состав театра жил на одном этаже. Они занимали несколько номеров по нечетной стороне. В этот вечер артисты отмечали день рождения в номере 1307, через три комнаты от 1313, где жил режиссер. Он просто забыл запереть свой номер. Ключи торчали в замочной скважине снаружи. Как они туда попали, понятно — открыли дверь и зашли. Эксперты установили, что смерть наступила около двух часов. Кирилл вышел следом за Катей, затащил ее в чужой номер, изнасиловал, а когда она попыталась сбежать, запустил в нее железякой, Я думаю, что попал он в нее случайно. От кровати до дверей больше трех метров. Девушка умерла сразу и свалилась у порога. Он засуетился, поскользнулся, упал, ударился сам и потерял сознание. Через два часа возвращается хозяин в свой номер и видит кошмарную картину. Он зовет своих артистов, и они вызывают милицию.
— Кто вел следствие?
— Майор Куликов. Он сейчас уже полковник. Сидит в главном управлении в Краснодаре. И следователь Рачковский из сочинской прокуратуры. Где он сейчас, я не знаю. Давно о нем ничего не слышал.
— У меня к вам просьба, Юрий Максимыч. Установите, пожалуйста, где конкретно я могу найти каждого участника следственной бригады, чтобы поговорить с ними. Готов ехать по домашнему адресу. То же самое касается свидетелей, кроме тех, что живут в Москве.
— Понял, постараюсь.
— Дело вы привезли с собой?
— Да, у меня в портфеле. А вы не поедете в управление?
— А что мне там делать? Я лучше в номере посижу и дело полистаю. Чем кончилась вся эта история?
— Парня приговорили к пятнадцати годам строгача.
— Хорошо, Юрий Максимыч. Когда вас ждать?
— Завтра с утра буду. Раньше вы все равно пять талмудов не прочтете, и отдохнуть с дороги надо.
— Отдыхать мне еще рано. И я хочу, чтобы вы поняли главное, Юрий Максимыч: времени у нас мало, а нам придется заново провести следствие по остывшим следам. Два года в таких делах — как целая эпоха в историк.
— Справимся, дело-то понятное.
— Ошибаетесь. По-вашему рассказу ничего не понятно. Никто ничего не видел. Вышел один, потом второй, и через три часа нашли одного мертвым, второго в невменяемом состоянии. Ответьте мне на один простой вопрос, если вам все понятно. Девушка дала по морде парню, выбежала за дверь и что? Осталась в коридоре ждать, пока он напьется до чертиков и выйдет следом за ней через полчаса? Она бы убежала домой. Вы обратили внимание, что туалетов в коридоре нет, куда можно пойти и отреветься. Они есть в номерах. И где в это время находилась дежурная по этажу?
— Спала. В подсобке спала.
— А это значит, что у нас нет ни одного мало-мальски стоящего свидетеля. Человека, который мог бы твердо сказать: «Да, я все видел своими глазами!» Я не хочу огульно охаивать все и вся, в том числе и следственную бригаду, но моя задача получить ответы на все вопросы. На все!
— Да я что, против, что ли?
— Ладно, не обижайтесь. Вы местный и в милиции не первый год, вас наверняка в гостинице знают, да и вы тут неплохо ориентируетесь. Попросите администратора, чтобы они нашли регистрационную книгу позапрошлого года за июль и принесли ее в мой номер, а также нашли всех, кто сегодня работает в отеле и работал в день убийства. Ведь из теплых местечек не увольняются по собственному желанию.
— Одну такую я сам знаю. Она работала горничной на третьем этаже, а сейчас до официантки доросла. Загляну в ресторан, может, сегодня ее смена.
— На такую удачу я рассчитывать не могу. Но найти ее нам все равно придется. И пошлите запрос в управление по исполнению наказаний с выпиской из приговора суда и уточните, где убийца отбывает срок. Возможно, мне придется и в колонию съездить.
Золотухин понял, что в ближайшее время ему бассейна и пива с раками не видать.
Подиум ей нравился больше, чем подмостки. Появились фотографии в журналах, и пару раз ее портрет попадал на обложки. А потом появился принц, который в свою очередь предложил ей руку и сердце. У принца имелся один недостаток — он был лысоватый, однако не стар и являлся председателем директоров нескольких банков. Лика согласилась. Правда, он запретил ей работать, а взамен она получила очень выгодный брачный контракт. От следующих предложений, как бы хорошо они ни звучали, приходилось отказываться. Но и у банкиров не все всегда гладко, случаются сбои, и такой произошел неделю назад. От некоторых привычных желаний временно пришлось отказаться.
Именно в этот момент ей позвонила старая подружка и бывшая сокурсница Анюта Железняк.
— Лика, солнышко, здравствуй. Извини, что тысячу лет не звонила, дела душат. Мне нужно срочно с тобой повидаться.
— Это ты, Клеопатра? Бессовестная! Тебе не стыдно, что я сама доставала билеты на твою премьеру?
— Стыдно! Сгораю со стыда! Потом обсудим детали. Ты можешь со мной встретиться?
— Господи, даже не знаю. Витюша скоро вернется с работы, а ты знаешь, что с этой минуты начинаются все мои заморочки. Он же беспомощный как ребенок.
— Лика, я рядом с твоим домом. Спустись вниз и жди меня на лавочке возле подъезда. Я тебя долго не задержу.
— Ну хорошо, только мне одеться надо.
— Умоляю, не делай этого, иначе я тебя не дождусь. Накинь на себя плащ и спустись на лифте вниз, и все.
— Но я так кошмарно выгляжу.
— Как выгляжу я, ты увидишь. Думаю, узнать ты меня сможешь только по голосу. Не пугайся.
— Ты меня уже напугала.
— Все, солнышко, через пять минут внизу. И не перепутай. Не через час пять минут, а просто через пять. Надо досчитать до трехсот.
— Ладно насмехаться! Спускаюсь.
Бедная Лика! Как же она испугалась, когда к ней подошел парень в кошмарной одежде, с монгольской рожей в ширину плеч, и кепке, надвинутой на нос. Она облегченно выдохнула, услышав знакомый голос.
— Это я. Не пугайся. И не дрожи как осиновый лист.
Лика проглотила слюну.
— Пробуешь грим на людях? Но что за роль тебе дали?
— Это не роль, детка, это мужские кулаки и локти.
Лика вскрикнула.
— Сумасшедшая! Ты опять Гаррика пустила?
— Пустила. Две недели жил человеком, и опять его понесло в разнос.
— Дура! Тебе мало, что он тебя обобрал до нитки?! Все пропил! Шубу, машину, золото! Все, что ты наработала, все спустил!
— Когда я выходила за него замуж, я не знала, что он зашитый. Два года держался, не пил, человеком был, а потом раз — и понеслось. Дай мне сигарету.
Девушки закурили.
— На тебя смотреть невозможно. Ну зачем ты его пустила назад?
— Это называется любовь, детка. В кино, наверное, видела и сама в «Щуке» не сцене изображала. Дура, согласна. Но ничего с собой поделать не могу.
— Постой-постой…, ты же говорила, что его посадили?
— Так, чтобы тебя успокоить и других тоже. Ну хватит о нем. Все равно уже ничего не сделаешь. Сейчас живу у подруги, а он у меня. Пропьет последнее, сам уйдет. Мне какое-то время перебиться надо. Хочу предложить тебе одну вещь. На нее приятней смотреть, чем на меня.
Анна достала из кармана часики и положила подружке на ладонь.
— Учти, это не дешевка какая-нибудь, а настоящий «Шепард».
— Боже! Красотища какая! Сколько?
— Пять штук, и то только по дружбе и если сразу. Деньги нужны.
Улыбка исчезла с лица красотки.
— Ой, Анютка, у нас ведь тоже проблемы!
— Продам на сторону, но потом жалеть будешь.
— Ну потерпи немного. Слушай, Анюта, оставь их у меня. Клянусь тебе, через неделю будут деньги, пять тысяч. Ну не капризничай! Подумай сама, кто тебе даст сходу столько денег? А я вывернусь наизнанку, но достану. Витька достанет. Я ему часы покажу, слезу пущу, и он достанет. Их сейчас счетная палата проверяет, вот он и обрубил мне концы. Сижу как дура целыми днями дома, в люди показаться не в чем.
— Бедненькая, как я тебе сочувствую! Ты же дважды одну вещь не надеваешь. Ладно, куколка, но учти, жду ровно неделю. Не вернешь деньги, отдашь часы и комиссионные за прокат.
— Договорились! Ладно, я побегу, а то Витька вот-вот вернется. Ты представляешь, если он тебя увидит?! Убьет!
— Лети, пташка. Тебе есть куда.
Аня встала и ушла. Через час она звонила из телефона-автомата на другом конце города. Трубку снял мужчина.
— Привет, Кутепов, узнаешь?
— Анна? Ты где, черт подери?! Почему репетицию сорвала?
— Дурак ты, Дима! Но дело не в этом. Ты один?
— Один.
— Могу я к тебе заглянуть?
— Заходи. Может, ты мне объяснишь, в чем дело?
— Ладно, только не пугайся, когда откроешь дверь. Перед тобой парень стоять будет.
— Чего ты еще выдумала?
Аня бросила трубку. Когда Дима Кутепов от нее шарахнулся, она обрадовалась. Во всяком случае, ее не узнавали даже бывшие сокурсники, знавшие ее как облупленную.
— Ты на голос реагируй, на голос, Димочка. Или тебе монолог Клеопатры прочесть? Жаль, ты Цезаря не играешь, а то бы концерт для соседей устроили.
— У нас режиссер мужчина, и к тому же не голубой, вот поэтому ты Клеопатра, а я не Цезарь.
— Войти можно?
— Кто это тебе пластическую операцию на фейсе сделал?
— Бывший муж.
— Какой по счету?
— А я подсчетов не веду. Вам в театре лучше знать.
Они прошли в единственную комнату в квартире. Кругом висели фотографии Наташи Колычевой.
— Где же твоя подружка?
— Дома, у них гости. Теперь двоих мужиков на шее тащит.
— Не хочешь стать третьим, а я пока у тебя поживу? Мне неделька нужна, не больше. Выпить найдется?
— Пиво в холодильнике.
— Что ж, начнем с пива, а там видно будет.
Анна скинула куртку и уселась на кровать. Парень принес пиво из кухни. Они закурили.
— Ну такую уродину ты, конечно, трахать не захочешь. А мне жить негде. Какие поступят предложения?
— Хватит придуриваться.
— А в институте, помнится, ты за мной ухлестывал. Правда, не один ты. Всем свежатинки хотелось. А раскладушка у тебя есть?
— Диван на кухне раскладывается. Ты можешь объяснить, что происходит?
— Хана мне, Димочка. Ха-на! Я не Сара Бернар и на сцене умирать не хочу. Мне, дуре, почему-то жить захотелось. А пока он нас всех не передушит, не успокоится.
— Кто?
— Антоша, кто же еще! Задумка у него такая, понимаешь? Нет, конечно, не понимаешь, и не надо тебе ничего понимать. Ты тут ни при чем. Играй себе на радость в Гамлетов и в Идиотов, а я отыгралась. Вот только в ящик сыграть не захотела. Сняла с Антоши кучу зеленых и рванула на все четыре стороны. Помнишь у Островского есть такая пьеса «На всякого мудреца довольно простоты»? Вот, кажется, я перемудрила малость. Подсекли меня, Димуля, под самые красивые мои ноженьки, а на морде осложнения как после гриппа.
— А что с Антоном? Он же тоже на репетицию не явился. Такого я не помню.
— Побежал к брату на меня жаловаться. Он же трус и ябеда. Сам по себе ноль без палочки. Как что, так «мама» кричит. А мамочка у него одна — Гриша. Сейчас они всю Москву на уши подняли, меня ищут. Только если я сама к ним приду, меня за дверь выставят, как бомжа обнаглевшего. Страшно станет, после того как синяки сойдут.
— Я ничего не понимаю!
— И очень хорошо, дурачок. Чем меньше знаешь, тем целее будешь. Взял меня в клещи Антон и привязал к себе веревочкой, ни на шаг не отпускал. Потому что я должна стать следующим умирающим лебедем. А я взяла и сбежала.
— Не ты одна. И Птицын исчез, и Костенко. Актеры такие приехали на репетицию! Одни имена чего стоят, а Антон всех кинул.
— Ну значит, Птицын и Костенко тоже созрели. Надеюсь, им повезло больше, чем мне.
— Если ты что-то знаешь, Анна, то почему бы тебе не рассказать все следователю?
— Дурачок! Что я могу доказать? Мне рот заткнут в одну секунду. Ну подставлю я Антону подножку, упадет он, но туг же встанет на ноги и отряхнется, а мне на голову кирпич упадет в автобусе и все будут считать это естественным отбором. Закон природы — выживает сильнейший. А я слабая, хрупкая женщина и не могу воевать с Грановским-старшим. Я и с младшим не сладила.
— Видишь фотографии этой девочки? Ее зовут Наташа Колычева. Ее папа начальник следственного отдела московской прокуратуры, а в доме у них сейчас живет очень знаменитый следователь. Его ничем не испугаешь. На него управы нет. Он на пенсии и работает за здорово живешь, по старой дружбе. Он ни Президента не боится, ни всяких там Грановских, вместе всех взятых. Поговори с ним.
— Мы же с тобой друзья, Димочка? А?
— Ну и что?
— Обещай мне, что никому ни слова не скажешь обо мне. Не видел, не слышал, не знаешь. Можешь выполнить мою последнюю просьбу, последнее желание смертника?
— Могу, но ты не права.
— Пусть не права, но это же моя жизнь, а не чужая. Могу я ею распоряжаться по своему усмотрению?
— Можешь.
— Вот и ладушки. Через неделю я получу бабки и уеду к черту в Магадан. Одна беда, документов у меня нет.
— А где же они?
— Если б я это знала! Но в моей квартире остался паспорт. С собой я забрала только загранпаспорт, которого тут же лишилась. Но заходить в мою квартиру нельзя. За ней сейчас сотни глаз наблюдают. Облава еще днем началась. Видела, как четверо красавцев врывались в мой подъезд.
— Так и милиция тебя в розыск объявит! Все мы у них на учете. Попробуй кто-нибудь так просто исчезнуть! Не дадут. И Птицына найдут, и Костенко.
— Не сомневаюсь, но кто во мне признает Анну Железняк? Черта лысого!
Аня сняла кепку, и на плечи обрушилась шикарная копна темно-каштановых волос.
— Я уже даже не блондинка. Кстати, а у меня неплохо получается роль парня. Может быть, остричь волосы и украсть паспорт? Или купить на рынке? Стану каким-нибудь Махмудом Рахимовым из Туркестана.
— Это не выход.
— Правильно. Это дыра, в которую можно пролезть. А выхода можно ждать до глубокой старости. Мне только бы в себя прийти, а там я не пропаду. Уж не хуже Лики Ивановой. Видел бы ты ее! Принцесса на горшке.
— А кто тебе мешал?
— Я замуж по любви выходила, а она жопой виляла под объективами, чтобы эту задницу в журнале напечатали. Пустота! Ни чувств, ни таланта, одна дурь, что в башке, что ниже. Это не мой стиль.
— Твой стиль я вижу. Даже под гримом не спрячешь.
— Нормально. В жизни надо все испытать. Сначала холодно, потом жарко. Только и живешь, пока шкурой своей все чувствуешь. А вечный кайф под пуховым одеялом не что иное, как каторга. Все атрофировано… Ну ладно, подружка, сбегал бы ты за водочкой. А если у тебя в доме картошка найдется да соленый огурец, то цены тебе нет. С ходу отдамся за соленый огурец, а морду мою прикроешь портретом Наташи.
— Ну хватит шлепать опухшими губами.
— Ладно, шучу. Чур, я сплю здесь, а ты на кухне.
— Согласен. Картошка у меня есть, водку куплю, а с огурцами как повезет.
С огурцами Дмитрию повезло. Он даже селедку купил в банках. Заказ был выполнен, вот только заказчик не дождался. Когда Дима вошел в комнату, Аня спала мертвым сном. Пришлось женщину раздеть и накрыть одеялом. Когда-то он за такое удовольствие многое отдал бы, но времена меняются. Дмитрий вздохнул и отправился на кухню спать.
В дверь постучали. Скинув ноги на коврик, Горелов надел шлепанцы, встал, потянулся и направился открывать дверь. На пороге стояли Золотухин и еще какой-то тип лет пятидесяти, плотный, широкоплечий, с круглым, словно вычерченным циркулем лицом, но по-детски добрым и улыбчивым.
— Привет, Палыч! Я тебе тут одну рыбку уже выловил, с остальными могут быть проблемы.
— Заходите, пожалуйста, а я пойду сполосну физиономию.
В аэропорту Адлера его встретила машина из сочинского управления внутренних дел. Почесть слишком высокая для старшего лейтенанта из столичного райотдела. Капитан Золотухин, приехавший за гостем в аэропорт, рассказал, что из Москвы звонил генерал Черногоров и попросил местное начальство оказывать Горелову всяческое содействие в работе. Так что Золотухина отдали в полное распоряжение высокому гостю и выделили оперативную машину. Но и это еще не все, как любят говаривать в рекламных роликах: «К чайной ложке за сто долларов совершенно бесплатно прилагается ситечко!» Перевести это можно так: в сочинскую прокуратуру также поступил звонок из Москвы, и тоже просили оказывать необходимую поддержку. Лейтенанту был заказан одноместный номер в «Жемчужине», где произошло преступление, давно всеми забытое. К приезду Горелова дело подняли из архивов, и Золотухин успел с ним ознакомиться.
Сочи — город небольшой, но криминальных историй в нем хватает, милицейский состав обновляется постоянно. Многие слишком быстро зарываются. Коррупция в органах правопорядка — вещь естественная, слишком много соблазна. Тех, кто начинает наглеть, убирают быстро и тихо. Умеренных не трогают, иначе вообще никого не останется.
Капитан Золотухин был старожилом, прослужил в органах курортной зоны пятнадцать лет и дослужился до капитана в свои сорок семь. Выше капитана не прыгнешь. Для местных эта планка очень высокая. Все начальство — ставленники краевого масштаба. Меняли их часто, чтобы особо не привыкали к вольной жизни. За свою службу у Золотухина поменялось шесть начальников управления. Взял свое, — подвинься, уступи место товарищу.
Номер в гостинице показался Горелову шикарным. Главное, что в каждом номере имелся балкон.
— Расскажите, Юрий Максимыч, — обратился Горелов к Золотухину, оглядывая свое пристанище, — в общих чертах, разумеется, кто, кого и за что убил здесь два года назад в июле.
— Два с половиной, если быть точным. Ничего особенного. Странно, что Москву заинтересовало такое заурядное дело. Если коротко, то история выглядела так: в номере 1314 на третьем этаже гуляла веселая компания, молодежь от двадцати до двадцати трех лет. Девять человек — пять парней и четыре девчонки. Трое из Москвы, двое из Питера, двое из Ростова, одна девочка из Киева и один парень из Тюмени. Ну там всякие трали-вали, выпили изрядно, танцевали. Многие познакомились на пляже, у молодых это просто.
Во втором часу ночи один из парней поругался со своей девчонкой. Его звали кирилл, двадцать два года, студент из Питера. Девушку звали Катей, она из Москвы, но тоже училась в Питере, вроде бы на юг они приехали вместе, правда жили отдельно — она с подругой, а он с приятелем. Снимали хибару в частном секторе. Номер принадлежал Денису и Маше, мужу и жене из Ростова, единственная семейная пара. Кирилл приревновал Катю к кому-то из ребят и, обозвал ее шлюхой. Девчонка треснула ему по морде и выскочила из номера. Никто за ней не пошел, Кирилл выпил еще и приблизительно через полчаса пьяный жь шел искать свою подружку.
На этом сцена в номере 1314 заканчивается. Тревогу поднял сосед из номера 1313 в четыре утра, режиссер из Москвы Грановский. Он вернулся после гулянки в свой номер и обнаружил следующую картину. Девушка лежала на полу с проломленным черепом. Ее ударили по голове тяжелым предметом. Потом следствие установило, что не ударили, а в нее запустили этот предмет. Называется эта железяка «жезл», принадлежала хозяину и лежала на тумбочке у кровати. Перед тем как девочка погибла, ее изнасиловали. Кирилл валялся возле кровати. Он просто поскользнулся, упал и сильно ударился головой об угол деревянной спинки. Не очень сильная травма, но сознание потерял, к тому же и без того едва держался на ногах. Тут же вызвали милицию. Приехали оперативники и следователь из прокуратуры. Завели уголовное дело по двум статьям: изнасилование и умышленное убийство.
— А как Кирилл и Катя попали в номер режиссера?
— Дело в том, что весь состав театра жил на одном этаже. Они занимали несколько номеров по нечетной стороне. В этот вечер артисты отмечали день рождения в номере 1307, через три комнаты от 1313, где жил режиссер. Он просто забыл запереть свой номер. Ключи торчали в замочной скважине снаружи. Как они туда попали, понятно — открыли дверь и зашли. Эксперты установили, что смерть наступила около двух часов. Кирилл вышел следом за Катей, затащил ее в чужой номер, изнасиловал, а когда она попыталась сбежать, запустил в нее железякой, Я думаю, что попал он в нее случайно. От кровати до дверей больше трех метров. Девушка умерла сразу и свалилась у порога. Он засуетился, поскользнулся, упал, ударился сам и потерял сознание. Через два часа возвращается хозяин в свой номер и видит кошмарную картину. Он зовет своих артистов, и они вызывают милицию.
— Кто вел следствие?
— Майор Куликов. Он сейчас уже полковник. Сидит в главном управлении в Краснодаре. И следователь Рачковский из сочинской прокуратуры. Где он сейчас, я не знаю. Давно о нем ничего не слышал.
— У меня к вам просьба, Юрий Максимыч. Установите, пожалуйста, где конкретно я могу найти каждого участника следственной бригады, чтобы поговорить с ними. Готов ехать по домашнему адресу. То же самое касается свидетелей, кроме тех, что живут в Москве.
— Понял, постараюсь.
— Дело вы привезли с собой?
— Да, у меня в портфеле. А вы не поедете в управление?
— А что мне там делать? Я лучше в номере посижу и дело полистаю. Чем кончилась вся эта история?
— Парня приговорили к пятнадцати годам строгача.
— Хорошо, Юрий Максимыч. Когда вас ждать?
— Завтра с утра буду. Раньше вы все равно пять талмудов не прочтете, и отдохнуть с дороги надо.
— Отдыхать мне еще рано. И я хочу, чтобы вы поняли главное, Юрий Максимыч: времени у нас мало, а нам придется заново провести следствие по остывшим следам. Два года в таких делах — как целая эпоха в историк.
— Справимся, дело-то понятное.
— Ошибаетесь. По-вашему рассказу ничего не понятно. Никто ничего не видел. Вышел один, потом второй, и через три часа нашли одного мертвым, второго в невменяемом состоянии. Ответьте мне на один простой вопрос, если вам все понятно. Девушка дала по морде парню, выбежала за дверь и что? Осталась в коридоре ждать, пока он напьется до чертиков и выйдет следом за ней через полчаса? Она бы убежала домой. Вы обратили внимание, что туалетов в коридоре нет, куда можно пойти и отреветься. Они есть в номерах. И где в это время находилась дежурная по этажу?
— Спала. В подсобке спала.
— А это значит, что у нас нет ни одного мало-мальски стоящего свидетеля. Человека, который мог бы твердо сказать: «Да, я все видел своими глазами!» Я не хочу огульно охаивать все и вся, в том числе и следственную бригаду, но моя задача получить ответы на все вопросы. На все!
— Да я что, против, что ли?
— Ладно, не обижайтесь. Вы местный и в милиции не первый год, вас наверняка в гостинице знают, да и вы тут неплохо ориентируетесь. Попросите администратора, чтобы они нашли регистрационную книгу позапрошлого года за июль и принесли ее в мой номер, а также нашли всех, кто сегодня работает в отеле и работал в день убийства. Ведь из теплых местечек не увольняются по собственному желанию.
— Одну такую я сам знаю. Она работала горничной на третьем этаже, а сейчас до официантки доросла. Загляну в ресторан, может, сегодня ее смена.
— На такую удачу я рассчитывать не могу. Но найти ее нам все равно придется. И пошлите запрос в управление по исполнению наказаний с выпиской из приговора суда и уточните, где убийца отбывает срок. Возможно, мне придется и в колонию съездить.
Золотухин понял, что в ближайшее время ему бассейна и пива с раками не видать.
***
Лика могла позволить себе не работать. К сожалению. К сожалению потому, что предложений хватало, и не просто предложений. Она окончила театральный институт и попала в московский театр. Девочка из Курска стала актрисой столицы. Повезло? Возможно, но дело в том, что после первого предложения посыпались новые, одно интереснее другого. Лика обладала незаурядной внешностью и сказочной фигуркой. От предложения сняться в кино она также не смогла отказаться. И снялась. Удачно. А потом ей сделали предложение бросить к чертовой бабушке театр и стать моделью. И на этот раз Лика не стала отказываться.Подиум ей нравился больше, чем подмостки. Появились фотографии в журналах, и пару раз ее портрет попадал на обложки. А потом появился принц, который в свою очередь предложил ей руку и сердце. У принца имелся один недостаток — он был лысоватый, однако не стар и являлся председателем директоров нескольких банков. Лика согласилась. Правда, он запретил ей работать, а взамен она получила очень выгодный брачный контракт. От следующих предложений, как бы хорошо они ни звучали, приходилось отказываться. Но и у банкиров не все всегда гладко, случаются сбои, и такой произошел неделю назад. От некоторых привычных желаний временно пришлось отказаться.
Именно в этот момент ей позвонила старая подружка и бывшая сокурсница Анюта Железняк.
— Лика, солнышко, здравствуй. Извини, что тысячу лет не звонила, дела душат. Мне нужно срочно с тобой повидаться.
— Это ты, Клеопатра? Бессовестная! Тебе не стыдно, что я сама доставала билеты на твою премьеру?
— Стыдно! Сгораю со стыда! Потом обсудим детали. Ты можешь со мной встретиться?
— Господи, даже не знаю. Витюша скоро вернется с работы, а ты знаешь, что с этой минуты начинаются все мои заморочки. Он же беспомощный как ребенок.
— Лика, я рядом с твоим домом. Спустись вниз и жди меня на лавочке возле подъезда. Я тебя долго не задержу.
— Ну хорошо, только мне одеться надо.
— Умоляю, не делай этого, иначе я тебя не дождусь. Накинь на себя плащ и спустись на лифте вниз, и все.
— Но я так кошмарно выгляжу.
— Как выгляжу я, ты увидишь. Думаю, узнать ты меня сможешь только по голосу. Не пугайся.
— Ты меня уже напугала.
— Все, солнышко, через пять минут внизу. И не перепутай. Не через час пять минут, а просто через пять. Надо досчитать до трехсот.
— Ладно насмехаться! Спускаюсь.
Бедная Лика! Как же она испугалась, когда к ней подошел парень в кошмарной одежде, с монгольской рожей в ширину плеч, и кепке, надвинутой на нос. Она облегченно выдохнула, услышав знакомый голос.
— Это я. Не пугайся. И не дрожи как осиновый лист.
Лика проглотила слюну.
— Пробуешь грим на людях? Но что за роль тебе дали?
— Это не роль, детка, это мужские кулаки и локти.
Лика вскрикнула.
— Сумасшедшая! Ты опять Гаррика пустила?
— Пустила. Две недели жил человеком, и опять его понесло в разнос.
— Дура! Тебе мало, что он тебя обобрал до нитки?! Все пропил! Шубу, машину, золото! Все, что ты наработала, все спустил!
— Когда я выходила за него замуж, я не знала, что он зашитый. Два года держался, не пил, человеком был, а потом раз — и понеслось. Дай мне сигарету.
Девушки закурили.
— На тебя смотреть невозможно. Ну зачем ты его пустила назад?
— Это называется любовь, детка. В кино, наверное, видела и сама в «Щуке» не сцене изображала. Дура, согласна. Но ничего с собой поделать не могу.
— Постой-постой…, ты же говорила, что его посадили?
— Так, чтобы тебя успокоить и других тоже. Ну хватит о нем. Все равно уже ничего не сделаешь. Сейчас живу у подруги, а он у меня. Пропьет последнее, сам уйдет. Мне какое-то время перебиться надо. Хочу предложить тебе одну вещь. На нее приятней смотреть, чем на меня.
Анна достала из кармана часики и положила подружке на ладонь.
— Учти, это не дешевка какая-нибудь, а настоящий «Шепард».
— Боже! Красотища какая! Сколько?
— Пять штук, и то только по дружбе и если сразу. Деньги нужны.
Улыбка исчезла с лица красотки.
— Ой, Анютка, у нас ведь тоже проблемы!
— Продам на сторону, но потом жалеть будешь.
— Ну потерпи немного. Слушай, Анюта, оставь их у меня. Клянусь тебе, через неделю будут деньги, пять тысяч. Ну не капризничай! Подумай сама, кто тебе даст сходу столько денег? А я вывернусь наизнанку, но достану. Витька достанет. Я ему часы покажу, слезу пущу, и он достанет. Их сейчас счетная палата проверяет, вот он и обрубил мне концы. Сижу как дура целыми днями дома, в люди показаться не в чем.
— Бедненькая, как я тебе сочувствую! Ты же дважды одну вещь не надеваешь. Ладно, куколка, но учти, жду ровно неделю. Не вернешь деньги, отдашь часы и комиссионные за прокат.
— Договорились! Ладно, я побегу, а то Витька вот-вот вернется. Ты представляешь, если он тебя увидит?! Убьет!
— Лети, пташка. Тебе есть куда.
Аня встала и ушла. Через час она звонила из телефона-автомата на другом конце города. Трубку снял мужчина.
— Привет, Кутепов, узнаешь?
— Анна? Ты где, черт подери?! Почему репетицию сорвала?
— Дурак ты, Дима! Но дело не в этом. Ты один?
— Один.
— Могу я к тебе заглянуть?
— Заходи. Может, ты мне объяснишь, в чем дело?
— Ладно, только не пугайся, когда откроешь дверь. Перед тобой парень стоять будет.
— Чего ты еще выдумала?
Аня бросила трубку. Когда Дима Кутепов от нее шарахнулся, она обрадовалась. Во всяком случае, ее не узнавали даже бывшие сокурсники, знавшие ее как облупленную.
— Ты на голос реагируй, на голос, Димочка. Или тебе монолог Клеопатры прочесть? Жаль, ты Цезаря не играешь, а то бы концерт для соседей устроили.
— У нас режиссер мужчина, и к тому же не голубой, вот поэтому ты Клеопатра, а я не Цезарь.
— Войти можно?
— Кто это тебе пластическую операцию на фейсе сделал?
— Бывший муж.
— Какой по счету?
— А я подсчетов не веду. Вам в театре лучше знать.
Они прошли в единственную комнату в квартире. Кругом висели фотографии Наташи Колычевой.
— Где же твоя подружка?
— Дома, у них гости. Теперь двоих мужиков на шее тащит.
— Не хочешь стать третьим, а я пока у тебя поживу? Мне неделька нужна, не больше. Выпить найдется?
— Пиво в холодильнике.
— Что ж, начнем с пива, а там видно будет.
Анна скинула куртку и уселась на кровать. Парень принес пиво из кухни. Они закурили.
— Ну такую уродину ты, конечно, трахать не захочешь. А мне жить негде. Какие поступят предложения?
— Хватит придуриваться.
— А в институте, помнится, ты за мной ухлестывал. Правда, не один ты. Всем свежатинки хотелось. А раскладушка у тебя есть?
— Диван на кухне раскладывается. Ты можешь объяснить, что происходит?
— Хана мне, Димочка. Ха-на! Я не Сара Бернар и на сцене умирать не хочу. Мне, дуре, почему-то жить захотелось. А пока он нас всех не передушит, не успокоится.
— Кто?
— Антоша, кто же еще! Задумка у него такая, понимаешь? Нет, конечно, не понимаешь, и не надо тебе ничего понимать. Ты тут ни при чем. Играй себе на радость в Гамлетов и в Идиотов, а я отыгралась. Вот только в ящик сыграть не захотела. Сняла с Антоши кучу зеленых и рванула на все четыре стороны. Помнишь у Островского есть такая пьеса «На всякого мудреца довольно простоты»? Вот, кажется, я перемудрила малость. Подсекли меня, Димуля, под самые красивые мои ноженьки, а на морде осложнения как после гриппа.
— А что с Антоном? Он же тоже на репетицию не явился. Такого я не помню.
— Побежал к брату на меня жаловаться. Он же трус и ябеда. Сам по себе ноль без палочки. Как что, так «мама» кричит. А мамочка у него одна — Гриша. Сейчас они всю Москву на уши подняли, меня ищут. Только если я сама к ним приду, меня за дверь выставят, как бомжа обнаглевшего. Страшно станет, после того как синяки сойдут.
— Я ничего не понимаю!
— И очень хорошо, дурачок. Чем меньше знаешь, тем целее будешь. Взял меня в клещи Антон и привязал к себе веревочкой, ни на шаг не отпускал. Потому что я должна стать следующим умирающим лебедем. А я взяла и сбежала.
— Не ты одна. И Птицын исчез, и Костенко. Актеры такие приехали на репетицию! Одни имена чего стоят, а Антон всех кинул.
— Ну значит, Птицын и Костенко тоже созрели. Надеюсь, им повезло больше, чем мне.
— Если ты что-то знаешь, Анна, то почему бы тебе не рассказать все следователю?
— Дурачок! Что я могу доказать? Мне рот заткнут в одну секунду. Ну подставлю я Антону подножку, упадет он, но туг же встанет на ноги и отряхнется, а мне на голову кирпич упадет в автобусе и все будут считать это естественным отбором. Закон природы — выживает сильнейший. А я слабая, хрупкая женщина и не могу воевать с Грановским-старшим. Я и с младшим не сладила.
— Видишь фотографии этой девочки? Ее зовут Наташа Колычева. Ее папа начальник следственного отдела московской прокуратуры, а в доме у них сейчас живет очень знаменитый следователь. Его ничем не испугаешь. На него управы нет. Он на пенсии и работает за здорово живешь, по старой дружбе. Он ни Президента не боится, ни всяких там Грановских, вместе всех взятых. Поговори с ним.
— Мы же с тобой друзья, Димочка? А?
— Ну и что?
— Обещай мне, что никому ни слова не скажешь обо мне. Не видел, не слышал, не знаешь. Можешь выполнить мою последнюю просьбу, последнее желание смертника?
— Могу, но ты не права.
— Пусть не права, но это же моя жизнь, а не чужая. Могу я ею распоряжаться по своему усмотрению?
— Можешь.
— Вот и ладушки. Через неделю я получу бабки и уеду к черту в Магадан. Одна беда, документов у меня нет.
— А где же они?
— Если б я это знала! Но в моей квартире остался паспорт. С собой я забрала только загранпаспорт, которого тут же лишилась. Но заходить в мою квартиру нельзя. За ней сейчас сотни глаз наблюдают. Облава еще днем началась. Видела, как четверо красавцев врывались в мой подъезд.
— Так и милиция тебя в розыск объявит! Все мы у них на учете. Попробуй кто-нибудь так просто исчезнуть! Не дадут. И Птицына найдут, и Костенко.
— Не сомневаюсь, но кто во мне признает Анну Железняк? Черта лысого!
Аня сняла кепку, и на плечи обрушилась шикарная копна темно-каштановых волос.
— Я уже даже не блондинка. Кстати, а у меня неплохо получается роль парня. Может быть, остричь волосы и украсть паспорт? Или купить на рынке? Стану каким-нибудь Махмудом Рахимовым из Туркестана.
— Это не выход.
— Правильно. Это дыра, в которую можно пролезть. А выхода можно ждать до глубокой старости. Мне только бы в себя прийти, а там я не пропаду. Уж не хуже Лики Ивановой. Видел бы ты ее! Принцесса на горшке.
— А кто тебе мешал?
— Я замуж по любви выходила, а она жопой виляла под объективами, чтобы эту задницу в журнале напечатали. Пустота! Ни чувств, ни таланта, одна дурь, что в башке, что ниже. Это не мой стиль.
— Твой стиль я вижу. Даже под гримом не спрячешь.
— Нормально. В жизни надо все испытать. Сначала холодно, потом жарко. Только и живешь, пока шкурой своей все чувствуешь. А вечный кайф под пуховым одеялом не что иное, как каторга. Все атрофировано… Ну ладно, подружка, сбегал бы ты за водочкой. А если у тебя в доме картошка найдется да соленый огурец, то цены тебе нет. С ходу отдамся за соленый огурец, а морду мою прикроешь портретом Наташи.
— Ну хватит шлепать опухшими губами.
— Ладно, шучу. Чур, я сплю здесь, а ты на кухне.
— Согласен. Картошка у меня есть, водку куплю, а с огурцами как повезет.
С огурцами Дмитрию повезло. Он даже селедку купил в банках. Заказ был выполнен, вот только заказчик не дождался. Когда Дима вошел в комнату, Аня спала мертвым сном. Пришлось женщину раздеть и накрыть одеялом. Когда-то он за такое удовольствие многое отдал бы, но времена меняются. Дмитрий вздохнул и отправился на кухню спать.
***
Яркий луч солнца заглянул в окно, проскользил по полу и упал на лицо спавшего. Горелов открыл глаза и улыбнулся. Занавески колыхались от легкого дуновения ветерка. Ему показалось, будто время отступило назад и вновь настало лето. Он уснул одетым на покрытой постели, заваленной бумагами, где для него оставалось очень мало места. С его комплекцией ему много и не требовалось, важно, что он не помял документы во сне.В дверь постучали. Скинув ноги на коврик, Горелов надел шлепанцы, встал, потянулся и направился открывать дверь. На пороге стояли Золотухин и еще какой-то тип лет пятидесяти, плотный, широкоплечий, с круглым, словно вычерченным циркулем лицом, но по-детски добрым и улыбчивым.
— Привет, Палыч! Я тебе тут одну рыбку уже выловил, с остальными могут быть проблемы.
— Заходите, пожалуйста, а я пойду сполосну физиономию.