Мартин Кэт. Цыганский барон

   — Я бы предпочел, чтобы ты одевалась как монахиня и держалась от меня подальше. Но, поскольку я едва ли дождусь подобной милости, прошу тебя об одном.
   — О чем же?
   — Играй в свои игры, но только без меня.
   — Но я ваша жена. В мои обязанности входит служить вам, милорд.
   — С каких это пор, Катрина, у тебя возникло желание мне служить? Конечно же, не во Франции, когда мне этого хотелось!
   Кэтрин ничего не ответила.
   — Ты ведь знаешь условия нашего союза? Будь добра соблюдать их.
   — Договаривались вы с дядей, а не со мной. Я вышла за тебя, Доминик, и собираюсь вести себя с тобой, так, как полагается добропорядочной жене. Ты поступай, как знаешь. — Кэтрин улыбнулась. — Я, право, голодна как волк. Мы будем сегодня ужинать?
   Доминик проворчал что-то себе под нос, но па еду накинулся с аппетитом. Битва только начиналась, и Кэтрин не спешила. Ее стратегия требовала длительной осады и расчетливой осторожности.
   И все же, как ей казалось, первый штурм закончился в ее пользу.
 
   На следующий день, возвратившись домой еще позднее, Доминик нашел Кэтрин в той же гостиной, столь же терпеливо ожидающей супруга к ужину. Кэтрин занимала его беседой во время еды, стараясь быть как можно любезнее. На этот раз она была в платье цвета увядшей розы — тоже весьма смелом. И опять Кэтрин выглядела очаровательно.
   На этот раз Доминик не стал возмущаться. Они говорили о Яноше. Доминик видел, что. Кэтрин любит мальчика.
   — Я беспокоюсь за него, Доминик. Мы должны сделать так, чтобы дети хорошо к нему относились.
   — Если что-то придумаешь, скажи, — мрачно заметил Доминик.
   Кэтрин хотела ответить какой-нибудь колкостью, но передумала.
   — Я подумаю, — ответила она.
   Поскольку Доминик не намеревался продолжать разговор и старательно избегал смотреть на ее полуобнаженную грудь, Кэтрин ушла, вежливо попрощавшись с неулыбчивым мужем, раздосадованная его невниманием.
   Доминик, оставшись один, подсел к камину со стаканчиком бренди в руке, а позже захватил хрустальный графин к себе в спальню. Персиваль ждал хозяина, но бедняга утомился и уснул на стуле в уголке. Доминик улыбнулся, сел на кровать, стянул сапоги и разделся под мирное похрапывание слуги.
   Позже Доминик подошел к Персивалю и тронул старика за плечо:
   — Иди спать, старина.
   — Что?
   Старик тер заспанные глаза. Не понимая, что происходит, он сказал:
   — Но вам понадобится моя помощь!
   — Не беспокойся, я уже разделся.
   Перси засеменил к двери. Поклонившись хозяину, слуга тихо прикрыл за собой дверь. Доминик собрался уже лечь в постель, когда услышал шаги в соседней комнате. Эта комната пустовала уже много лет, и все же… там кто-то ходил.
   Неужели кто-то из слуг посмел воспользоваться для амурных свиданий хозяйскими апартаментами? В гневе Доминик отодвинул засов и резко распахнул дверь. У него перехватило дыхание, когда он увидел Кэтрин, сидящую за позолоченным трюмо в тонкой ночной рубашке, с распущенными огненными волосами.
   — Какого дьявола ты тут делаешь? — спросил Доминик свистящим шепотом, облизнув сухие губы.
   — Я еще не привыкла к дому и уснуть не могу, — улыбнулась Кэтрин. — Вот только что подходила к окну подышать ночным воздухом.
   Доминик бросил взгляд в сторону двери на балкон. Из сада тянуло прохладой, и занавески чуть колыхались.
   — Это не твоя комната, — только и сказал Доминик.
   — Разве? — удивленно проговорила Кэтрин. — Я считала, что это комната маркизы, не так ли?
   — Да, но…
   — А я маркиза, не так ли?
   — Да, но…
   — Может быть, и на сей счет у вас с дядей есть какая-то договоренность?
   — Ты прекрасно знаешь, что это не так, — раздраженно заметил Доминик.
   — Значит, эта комната должна быть моей. Вернее, будет моей, когда я уберу эти жуткие тяжелые портьеры и повешу что-нибудь повеселее. Ты ведь не будешь против?
   — Да. То есть я хотел сказать нет. Я не против. Делай с этим гнусным домом все, что тебе заблагорассудится. Но я против того, чтобы ты здесь находилась, да еще одетая вот так.
   Кэтрин пожала плечами, всем своим видом показывая, что не находит в своем наряде ничего оскорбительного для его глаз, и потянулась за шелковым зеленым пеньюаром. Медленно поднявшись, она накинула его поверх сорочки. Приподняла волосы и опустила их. Медные пряди, подсвеченные огнем из очага, заиграли золотом.
   Доминик застонал. Свет падал сзади, и тело ее просвечивалось сквозь одежду. Как мог он забыть, насколько тонка ее талия, насколько красив плавный изгиб бедер, насколько хороши точеные ножки.
   — Прости, если оскорбила твои чувства, — язвительно заметила она. — В следующий раз, как только в дверь постучат, обещаю немедленно одеться.
   Одетая или раздетая, все равно: одного взгляда на нее было достаточно, чтобы желание стало просто невыносимым. Плоть его под халатом восстала, сердце заколотилось, комната внезапно показалась слишком душной и жаркой. Он едва сдерживался, чтобы не броситься к ней и не взять се прямо здесь, на полу.
   — Вы не можете здесь оставаться, — назло себе заявил Доминик хриплым голосом.
   — Почему?
   — Ты прекрасно понимаешь почему. Или ты забыла, как я вел себя в таборе?
   Кэтрин зарделась, отчего стала еще привлекательнее.
   — Вы не посмеете выставить меня из моей собственной комнаты, маркиз. Представляете, что подумают слуги?
   Черт побери, она права. Он должен был бы догадаться.
   — Хорошо, можешь остаться. Но дверь запирай.
   Доминик повернулся и услышал голос Кэтрин:
   — Вы можете запереть свою, если вам так хочется.
   Доминик гневно просипел:
   — Ах ты, маленькая ведьма, так ты издеваешься надо мной!
   — У женщины тоже есть… желания, мой господин, те же, что и у мужчины. Именно вы, милорд, меня научили этой истине.
   — Проклятие!
   Чертовка испытывает на нем те же приемы, что использовал он, чтобы уложить ее в постель. Скривив губы, он прошипел:
   — Этого не будет, Кэтрин. Через неделю я уезжаю в Лондон. Надеюсь, к тому времени вы придумаете, как занять себя в мое отсутствие.
   — Это, вероятно, джентльменское предложение? — язвительно поинтересовалась Кэтрин.
   Будь неладна эта девка! В два прыжка Доминик оказался около нее, схватил за руку и притянул к себе.
   — Ты моя жена, говорят тебе! Или ты будешь вести себя, как подобает порядочной женщине, или поплатишься, клянусь Богом!
   Кэтрин вырвалась.
   — Вы можете рассчитывать на мою верность, милорд, — с того самого момента, как вы начнете вести себя как мой муж.
   Кэтрин метнулась к балконной двери.
   Доминик крепко выругался и ушел к себе, хлопнув дверью.
   Девка точно была в сговоре с дьяволом, он готов был в том поклясться. С дьяволом или его отцом, что одно и то же.
   Следующие три дня Кэтрин была тише воды, ниже травы. Пусть Доминик остынет. Да и ей надо успокоиться. Кэтрин совсем не хотелось злиться, но его упрямство довело ее до точки. Ничего себе, заявление! Пока он будет развлекаться в Лондоне, один Бог знает как и с кем, она, По его мнению, должна скромно сидеть и ждать его возвращения в деревне. Ну так вот, пусть не тешит себя надеждами, этого он от нее не дождется!
   И все же то, что он решил уехать, говорило в ее пользу. Значит, она поступает правильно. Возможно, искушение сильнее, чем он хотел бы признать.
   Кэтрин улыбнулась. Сейчас она знала, как разжечь его страсть. И что тогда? Если она преуспеет в обольщении, признает ли Доминик их брак настоящим, а не фиктивным? Кэтрин не знала. И у нее оставалось всего четыре дня, чтобы узнать. Ну, Доминик, берегись. Кэтрин злорадно улыбнулась.
   Она пошла в конюшню, надеясь, что Доминик там.
   — Ты поедешь кататься, Катрина?! — Янош бежал к ней с черного хода.
   Кэтрин улыбнулась, думая о том, как прелестно смотрится мальчик в белой рубашке с жабо и бархатных штанишках. Малыш шлепал босиком, а туфли нес в руках.
   — Хочешь, поедем вместе, — предложила Кэтрин и, приподняв край вышитой салфетки, покрывавшей плетеную корзину, добавила: — Смотри, что нам собрала кухарка. Мы можем устроить чудный пикник.
   — Мистер Рэйнольдс сказал, что сегодня у меня уроков не будет, — радостно сообщил Янош. — Я поеду с тобой.
   — Тебе надо переодеться, — заметила Кэтрин. — Я подожду тебя здесь.
   Мальчик припустил в дом.
   — Оседлай лошадь для Яноша, — приказала Кэтрин молодому конюху,
   — Приму? — с оттенком неодобрения спросил конюх.
   — Если он ездит на ней, то седлай Приму.
   Через некоторое время слуга вернулся, ведя под уздцы лошадь — высокую серую кобылу.
   — Прима, лошадка моя, — подбежал к лошади Янош.
   — Слишком большая лошадь для маленького ребенка, — проворчал конюх.
   — Янош — отличный наездник, — возразила Кэтрин.
   Она помнила, как лихо катались на лошадях все мальчишки племени пиндаров.
   Конюх насупился. Кэтрин крутила головой, надеясь увидеть Доминика, и на глаза ей попался Бобби Мартисон, младший брат того паренька, что сейчас занимался их лошадьми. Оба были сыновьями старшего конюха Грэвенвольда.
   — Привет, Бобби, — окликнула Кэтрин мальчика.
   — Здравствуйте, ваша честь.
   — Ты, конечно же, знаком с Яношем?
   Бобби опустил голову и надулся.
   — Да, знаком.
   Лицо Яноша не выражало ничего. Настоящий цыган.
   — Вы могли бы играть вместе, — предложила Кэтрин.
   Мальчик мог бы помочь цыганенку почувствовать себя своим среди здешних детей.
   Бобби явно напугало предложение Кэтрин.
   — Он дерется, ваша честь. Честное слово, он меня побил. Поставил мне синяк под глазом. Мой отец как следует вздул бы его, не будь он барчуком.
   Янош по-прежнему молчал.
   — Но он не мог ударить тебя просто так. За что он побил тебя, Бобби?
   — Мы его только немного подразнили. Ничего плохого делать ему не собирались.
   — Почему вы его дразнили?
   — Говорит он смешно. И ведет себя забавно.
   — Бобби, а ты хочешь учиться в школе? — сменила тему Кэтрин. — Ты хочешь научиться читать и писать?
   Бобби смотрел на новую хозяйку настороженно.
   — Папа говорит, что в школе учиться — время тратить попусту.
   — Неужели?
   — Оттого, что лишнюю книжку прочтешь, хлеба на столе не прибавится, — повторил отцовские слова Бобби.
   — Может, и так, а может, и нет, — загадочно сказала Кэтрин.
   — Собираемся кататься?
   Услышав за спиной голос Доминика, Кэтрин оглянулась.
   — Да. — Сердце ее забилось сильнее. — Почему бы тебе не поехать с нами?
   — Прошу тебя, Доминик, — присоединился к ее просьбе Янош. — Сегодня такой хороший день. Мы можем съездить в веш, в лес то есть. Мы снова могли бы превратиться в цыган — на один день.
   Доминик прислонился к. стене конюшни. Видно было, что он колеблется. Скорее всего, он был бы не прочь провести день в такой приятной компании.
   — Не сегодня, малыш, — ответил он. — У меня слишком много дел.
   — Поезжай, Янош, — предложила Кэтрин, — и подожди меня на вершине холма. Поедем к ручью, хорошо?
   Доминик посадил мальчика в седло. Янош отъехал, а Доминик обратился к Кэтрин:
   — Тебе не кажется, что ты слишком снисходительна к его шалостям? Или это еще одна твоя уловка?
   Кэтрин едва удержалась от улыбки. Доминик был недалек от истины.
   — Он чудный малыш. Мне бы хотелось, чтобы он не чувствовал себя здесь таким одиноким.
   — Верно, — вздохнул Доминик. — Иногда я спрашиваю себя, стоило ли привозить его сюда.
   Кэтрин сняла соломинку с рубахи мужа и стала вертеть ею между пальцами.
   — Я, кажется, знаю, как ему помочь.
   — И как же?
   — Я хочу открыть школу, такую, как построил мой отец в Арундейле. Деньги у меня есть свои, но твоя помощь мне все же потребуется.
   — Не сказал бы, что я в восторге от твоей идеи. Ты же знаешь, многим это не нравится. Некоторые могут сказать, что ты сеешь зерна революции.
   — Но ты, надеюсь, так не считаешь,
   — Нет. Но даже среди крестьян будут те, кого возмутит твоя затея. Они считают, что образование не даст их детям ничего, кроме ложных надежд.
   — Я знаю, что дело нелегкое, но я уверена, что дело это хорошее. Если ты хочешь, чтобы Янош почувствовал себя здесь дома, помоги мне.
   Доминик взял соломинку из ее руки, провел по гладкому стебельку смуглым пальцем, думая о чем-то. Потом улыбнулся:
   — Эта школа убережет тебя от беды, пока меня не будет?
   — Убережет. Если ты сам будешь держаться подальше от бед.
   — Что я буду делать, Катрина, тебя не касается. Но школу свою можешь строить.
   Кэтрин подавила раздражение. Сейчас решалась судьба школы — остальное не так уж важно.
   — А ты поможешь мне убедить родителей будущих учеников?
   — За мной дело не станет, можешь не сомневаться.
   — Спасибо, — изобразила улыбку Кэтрин.
   Доминик помог ей сесть в седло. Руки его были такими теплыми, нежными.
   — Хотела бы я, чтобы ты поехал с нами. Яношу было бы приятно.
   — К сожалению, у меня дела.
   — Ну да, как же я могла забыть, что ты такой занятой человек, — едко заметила Кэтрин и, пришпорив кобылу, умчалась прочь.
   Янош ждал ее на вершине холма. Они гуляли весь день и вернулись, только когда стемнело. Они скакали наперегонки до ручья. Кэтрин дала Яношу возможность победить, но, по правде говоря, ей почти не пришлось поддаваться. Мальчишка сидел на коне как влитой и мчался как ветер. Он сильно напоминал Доминика. Глядя на мальчика, Кэтрин жиро представляла себе, как ее муж, одетый по-цыгански, лихо скачет на своем сером жеребце.
   Когда они вернулись, малыш ушел с Персивалем, а Кэтрин сама повела лошадей к конюшне. Здесь мог быть и Доминик. Сама не отдавая себе отчета, она постоянно искала встречи с ним.
   Она думала о нем весь день, тревожилась, злилась, представляла, чем он будет заниматься там, в Лондоне. Мысль о том, что он может проводить время с другой женщиной, была невыносимой. Нужно удержать его. Во что бы то ни стало.
   Кэтрин услышала его смех, такой заразительный, густой и приятный… Когда она в последний раз слышала его смех? Наверное, в таборе. Доминик стоял возле конюшен и разговаривал с кем-то из слуг. Он всегда был на короткой ноге с прислугой, и его любили. Ну почему он не мог так же легко общаться и с ней?
   Кэтрин стояла в тени, прислонившись спиной к стене, слушая их разговор. Если она покажется, слуги разойдутся, но и Доминик тоже уйдет. Если только…
   Трюк был староват, по ничего другого ей в голову не пришло. Кэтрин огляделась, нет ли кого рядом, подняла пучок пыльной соломы, землю и присыпала свою одежду. Еще немного грязи потребовалось, чтобы поосновательнее испачкать лиф. Она оторвала кусок ткани от подола платья, вытащила из прически несколько шпилек.
   — Доминик! — позвала Кэтрин, будто только сейчас пустилась на поиски, затем вскрикнула, изображая испуг и боль, как при неожиданном падении.
   Доминик, а вместе с ним несколько конюхов побежали на зов.
   — Что такое? Что случилось? — спросил, склонившись над ней, Грэвенвольд. — Кто-нибудь, принесите фонарь.
   — Ничего страшного, — слабым голосом проговорила Кэтрин. — Я просто оступилась. Глупо, правда?
   Кто-то из парней принес фонарь, Кэтрин попыталась встать, но, сморщившись, поджала ногу, едва не потеряв равновесие. Доминик подхватил ее на руки и отнес на низкую деревянную скамью.
   — Нога, — простонала Кэтрин, прижимаясь к Доминику. Господи, как же хорошо было вот так, рядом с ним. — Наверное, вывихнула ее.
   — Идите, ребята, — приказал Доминик слугам. — Я сам справлюсь.
   Конюхи разошлись. Доминик приподнял подол ее платья.
   — Какая?
   — Правая.
   Доминик осторожно прощупал место ушиба. Кэтрин тихонько ойкнула.
   — Кажется, ничего серьезного, — сказал Доминик. — Я отнесу тебя в дом.
   — Я думаю, что-то хрустнуло повыше, — смущенно произнесла Кэтрин.
   — Выше? — переспросил Доминик, снова поднимая платье. — Колено?
   — Еще чуть выше.
   Рука его скользнула вдоль ноги.
   — Давай лучше поднимемся в дом, — предложил он. — Там я смогу спокойно посмотреть, что случилось.
   Кэтрин кивнула. У нее пересохло в горле от одной мысли о том, что Доминик снимет с нее чулки, что его руки коснутся ее тела. Когда он поднял ее, Кэтрин уткнулась лицом ему в грудь и крепко обняла за шею.
   — Что ты там делала в темноте? — спросил он, поднимаясь по широким каменным ступеням в спальню. — И вообще какого черта вы так долго гуляли? И где Янош?
   — Янош уже дома. Прогулка была чудесная.
   — И что?
   — Не понимаю…
   — Если лошади уже были в конюшне, что ты там делала в темноте? — Доминик остановился, пристально глядя на Кэтрин.
   — Подслушивала, если хочешь знать. Я уже сто лет не слышала, как ты смеешься. Не знаю… Наверное, я соскучилась…
   Доминик крепче прижал Кэтрин. Она чувствовала его взгляд. Несмело она взглянула на него, всем сердцем надеясь, что он поцелует ее. Но нет. Доминик пошел дальше, ногой распахнул дверь и внес ее в спальню.
   Доминик бережно опустил Кэтрин на кровать, и она неохотно разжала руки.
   — Позову-ка я Гэбби, — хрипло сказал он. — Пусть поможет тебе переодеться. У тебя платье грязное.
   — Я сама смогу его снять, если ты мне поможешь. — Доминик замер в нерешительности, но, видя, что Кэтрин не удается справиться со множеством пуговиц на спине, стал ей помогать. С мастерством опытной горничной, которое отметила Кэтрин, он помог ей избавиться от костюма, не забывая о ее «больной» ноге.
   — Может быть, лучше пригласить доктора, — неуверенно предложил Доминик, не в силах отвести взгляда от ее обтянутой белым шелком ножки и нежной полоски белой кожи над ним, проглядывающей сквозь тонкий батист сорочки.
   — Я… Мне бы хотелось, чтобы ты посмотрел сам. Я хочу сказать, что ты меня уже видел и я тебя не стесняюсь. Вероятно, ничего серьезного нет, и врач не понадобится.
   — Хорошо, — не слишком охотно согласился Грэвенвольд. Набрав в грудь побольше воздуху, он отстегнул и скатал чулок. Рука его скользнула под сорочку, медленно поползла вверх, бережно прощупывая ногу. Кэтрин почувствовала, как стала горячей его ладонь, как задрожали пальцы, и застонала.
   — Я сделал тебе больно? — спросил он, отдернув руку.
   — Нет! То есть — да, немного.
   — Должно, быть, ты, когда падала, потянула связку.
   — Должно быть.
   Доминик стиснул зубы. Приподняв рубашку, он несколько секунд смотрел на ее обнаженную ногу, прежде чем продолжить осмотр.
   — Господи, — прошептала Кэтрин, не в силах сдержаться.
   Доминик, казалось, ничего не заметил. Он поднял рубашку повыше, до того места, где смыкались бедра. Рука его, скользнув по бедру и выше, замерла на ягодице. Он нежно сжал се, и Кэтрин вздрогнула. Доминик прирос взглядом к ее бедрам.
   — Доминик, — нежно проговорила Кэтрин.
   Ее голос словно вывел Доминика из оцепенения, и Кэтрин выругалась про себя. Быстрым и резким движением он одернул сорочку и посмотрел в лицо обманщице.
   — Думаю, это скоро пройдет, — пробормотала Кэтрин, ругая на чем свет стоит предательский румянец.
   — Да, — хрипло согласился он. — К утру все будет прекрасно.
   — Прекрасно, — эхом откликнулась Кэтрин.
   — Я лучше пойду, — сказал Доминик.
   Как ей хотелось крикнуть «останься», но Кэтрин не смела.
   — Иди.
   Доминик вышел из комнаты.
   Кэтрин уткнулась лицом в подушку. Вздох вырвался из ее груди. Доминик желал ее — бешено, страстно она не сомневалась. Но у нее был серьезный противник — время. До его отъезда в Лондон оставалась всего одна ночь. Завтра всему наступит конец.

Глава 21

   Доминик гнал своего любимца, серого в яблоках жеребца по дороге. Ветер крепчал, гнул деревья, мрачные серые тучи заволокли горизонт.
   Доминик скакал уже несколько часов, не останавливаясь, и конь его покрылся испариной, бока жеребца тяжко вздымались и опадали, но, когда возле ручья Доминик натянул поводья, конь заржал, раздувая ноздри: похоже, скачка приносила ему не меньшее удовольствие, чем хозяину.
   По крайней мере, Доминик старался извлечь из этой прогулки как можно больше удовольствия. Нельзя сказать, что ему это удалось вполне. Как бы далеко от дома ни уезжал он, мысли о той, что осталась там, не шли из головы Доминика. Он думал о Кэтрин.
   Ему казалось, что он начинает сходить с ума.
   Хуже всего ему пришлось прошлой ночью. Услышав ее крик, Доминик почувствовал, будто что-то оборвалось у него внутри. Даже когда оказалось, что она всего лишь подвернула ногу, он не мог успокоиться. А что было бы, если бы с Кэтрин случилось что-нибудь серьезное?
   И еще одно не давало ему покоя. Его Кэтрин, гордая, независимая, прячась в тени, слушала, как он смеется. Никогда не думал Доминик, что он ей настолько дорог. От этого сладко щемило сердце. Но ведь она бросила его первая, разве нет?
   То, что она отдалась ему тогда, не означало ничего, кроме того, что она желала его. Что же тут особенного?
   Многие женщины питали к нему те же чувства. Но ни одна из них не стояла в темноте, прислушиваясь к звукам его голоса.
   Он пытался вспомнить, когда последний раз слышал ее смех. Вежливые улыбки не в счет. Доминик вынужден был признаться себе, что за время их супружества улыбка — единственное, что он мог припомнить. Но ведь было время, когда смех ее звенел как серебряный колокольчик, время, когда они смеялись вместе — в таборе. Он думал о том, с какой трогательной заботой относится Кэтрин к Яношу. Какая бы чудная вышла из нее мать. Она умела опекать ненавязчиво. Все у нее получалось как бы само собой. С тех пор, как она появилась в поместье, дом его стал гораздо больше похож на ДОМ. Казалось бы, мелочи: немного изменений здесь и там, убраны тяжелые портьеры, открыты несколько окон, а жить в нем отчего-то веселее, и воздух свежее, и солнца больше.
   Даже прислуга стала другой. Приветливой, улыбчивой, словно им прибавили жалованье.
   Раньше Доминик никогда не думал о Грэвенвольде как о своем доме. Дом этот был всего лишь символом всего того, чему он научился здесь с тех пор, как его забрали из табора. Но наука порою бывала горькой. Доминик понемногу приспособился к новой жизни, но не полюбил ее. Сейчас, когда сюда приехала Кэтрин, для Доминика это место стало дорогим, родным. И новая пытка. Кэтрин рядом, а он не может коснуться ее, села не хочет почувствовать себя клятвопреступником. Он никогда прежде не позволял себе мечтать о семье и о любви, и сейчас запрещал себе это.
   Доминик спешился и повел Рея — своего жеребца — вдоль ручья. Ветер трепал серую гриву. Грэвенвольд приласкал коня, погладил по холке.
   И снова Доминик мыслями вернулся к прошлой ночи, вспомнил, что произошло в комнате Кэтрин. Даже сейчас покоя ему не давало воспоминание о нежной коже, такой теплой, такой мягкой, такой шелковистой. Тогда он словно провалился куда-то на несколько мгновений. Только воспоминание о желчном смехе отца, о сдавленных рыданиях матери спасло его от непоправимого.
   И зачем вообще он втянул себя в эту историю? Как выпутаться теперь, не нарушив клятву о возмездии? Доминик и сам не понимал, отчего с каждым днем ему все труднее становилось обходиться без Кэтрин. Он не стремился понять ее чувства, так было проще.
   Оставалось одно: уехать отсюда как можно быстрее, В Лондон! Только там он сможет забыться, пусть для этого придется переспать с половиной местных шлюх. Может быть, тогда бес, грызущий его изнутри, успокоится и отстанет.
   Женатый или холостой, он должен освободиться от желания к Кэтрин. А вернется — сразу отправит ее в Арундейл. Там она будет счастлива.
   Тогда жизнь его пойдет так, как он задумал с самого начала, Кэтрин получит независимость — разумеется, в определенных пределах, а он как-нибудь научится жить без нее.
   — Никто меня не понимает, правда, малыш? — сказал он Рею, вскочив в седло. — И объяснить я им ничего не могу.
   Под туманным «они» на этот раз подразумевалась Кэтрин. Да и как найти слова, чтобы объяснить причины своих поступков? Как может она понять, что представления о чести, принятые у его народа, тем более о чести матери, требуют от человека идти до конца? Как объяснить, что, если мать его не будет отомщена, он не сможет жить дальше?
   Другого пути нет.
   Доминик пришпорил коня. Рей, заржав, понес хозяина к дому. Завтра он уедет в Лондон. И все кончится,
 
   Кэтрин ходила туда-сюда по комнате. Все должно быть продумано до мелочей — второй возможности может не быть. Стемнело уже давно. Светила полная луна, звезды, рассыпанные по небу, словно драгоценные камни, помогали ей освещать путь запоздалому путнику. Скоро, скоро вернется Доминик. Кэтрин оставалось только молиться.
   Неужели он передумал и уехал, не попрощавшись?
   В дверь постучали, Кэтрин пошла открывать. На пороге стояла Гэбби в сопровождении двух слуг, держащих ванну, полную горячей воды.
   — Поставьте перед камином, — приказала Кэтрин.
   Она ждала до последнего, беспокоясь о том, чтобы не остыла вода.
   Слуги ушли.
   — Скорее, Гэбби, помоги мне раздеться.
   — Mon Dieu, — прошептала Гэбби, — его милость умрет от страсти!
   — Надеюсь, — пробормотала Кэтрин.
   Кэтрин сказала Гэбби, что собирается устроить ночь обольщения и должна предстать перед супругом в лучшем виде.
   — Что вы сказали? — переспросила горничная.
   — Только то, что на него это произведет впечатление.
   Кэтрин предпочла не распространяться о том, что Доминик может так разозлиться, что даже не станет в комнату заходить.
   — Ты не забудешь оставить ему записку там, где мы договорились, на подносе с ужином?