— Я? Ничего. Не понимаю, о чем вы говорите.
   — Я не верю тебе. С тех пор как ты здесь появилась, от тебя одна беда. Пока ты делала его счастливым, я согласна была тебя терпеть. Но сейчас он больше не счастлив.
   — Может быть, заболели лошади?
   — Не делай из меня дуры, — поморщилась Перса. — Ты превратила его в бабу. Все знают, что он спит на земле возле своего вардо. Все знают, что ты убегала от него — тебя видел Вацлав. Яна растрезвонила об этом всему табору. Теперь о нем говорят, будто цыганская кровь в нем недостаточно сильна для того, чтобы держать в узде женщину гаджио. Народ послушает Вацлава и станет смеяться над моим сыном.
   — Вацлав дурак! — воскликнула Катрин. — Доминик куда больше мужчина, чем Вацлав! Больше мужчина, чем любой из ваших! Только слепой этого не увидит!
   Перса пристально смотрела на девушку.
   — Так скажи ему об этом, — приказала она. — Ты должна загладить свою вину.
   Кэтрин облизнула вдруг пересохшие губы.
   — Нет.
   Перса хотела что-то возразить, но какая-то женщина визгливо окликнула ее. Цыганка обернулась.
   К ней бежала Зинка, размахивая руками. Монисты звенели, золотые монеты в волосах подпрыгивали при каждом шаге. Она быстро заговорила по-цыгански, отчаянно жестикулируя. Перса бросила ложку и побежала вслед за ней.
   — Что случилось? — крикнула Кэтрин вдогонку.
   — Медела рожает. Раньше, чем мы ожидали.
   Кэтрин бросилась следом за женщинами.
   — Это плохо?
   Перса хмыкнула.
   — Это очень хорошо. Она будет мучиться меньше. Ты действительно принесла удачу. — Перса остановилась у входа в черный шатер, разбитый возле повозки Зинки. — По крайней мере, некоторым из нас.
   Цыганка вошла в шатер. Охая и причитая, за ней последовала Зинка.
   — Я могу чем-нибудь помочь? — спросила Кэтрин, не решаясь войти.
   — Ты можешь подбросить поленьев в костер, чтобы прогнать злых духов.
   Кэтрин хотела сказать, что имела в виду не это, но не стала.
   — Я буду следить за огнем, пока не появится малыш.
   Кэтрин улыбнулась, заметив, что начинает привыкать к странным обычаям цыган.
   — Пока малыша не окрестят, — напомнила Зинка и скрылась в шатре.
   Кэтрин, глядя на огонь, думала, как странно соединились в этом народе варварство и христианство. Что за странная смесь религий и верований!
   Вскоре запас сучьев иссяк, и Кэтрин, положив в костер здоровое бревно, пошла в лесок за хворостом. Ей встретился Янош. Мальчик подбежал к ней и, схватив за руку, спросил:
   — У Меделы родился ребенок?
   — Еще нет, но очень скоро появится.
   Лицо мальчишки было выпачкано в грязи. Ребенок был в одних штанишках на помочах. Поддев босой ногой камень, он как бы между прочим спросил:
   — Правда, говорят, что ты украла у Доминика лошадь и убежала?
   Кэтрин, нервно теребя юбку, заставила себя ответить:
   — Я одолжила у него лошадь. И я бы обязательно вернула ее.
   — Почему ты хочешь уйти от нас? Домини говорил, что ты не такая, как остальные гаджио. Он говорил, ты любишь цыган.
   «Интересно, что бы Доминик сказал, спроси его об этом мальчик сегодня?»
   — Мне нравятся многие из вашего табора. Ты мне нравишься, Медела. Мне нравится Джозеф, Зинка.
   — А Домини тебе нравится?
   У Кэтрин сжалось сердце. Едва ли слово «нравится» было здесь уместно. Так что же она чувствовала к нему? Нет, только не это. Ни в кого она не хочет влюбляться. И не влюбится.
   — Конечно, он мне нравится. Он всегда был добр ко мне.
   — Тогда почему ты хотела убежать?
   Кэтрин погладила мальчика по голове.
   — Мне хочется домой, — тихо сказала она. — Домой, в Англию. Там моя семья, так же, как твоя — здесь.
   — Домини иногда там живет. Может быть, он возьмет тебя с собой.
   Кэтрин грустно улыбнулась.
   — Возможно.
   — Где он? — спросил мальчик, оглядываясь на повозки.
   — Ушел на ярмарку, — ответила Кэтрин.
   — Нет, не ушел. Он уехал, куда-то в лес. Я думаю, он такой печальный, потому что ты убежала.
   Кэтрин присела, обняла ребенка.
   — Что случилось? Расскажи! Почему ты так решил?
   — Потому что, когда Вацлав посмеялся над ним и назвал дураком, Домини ответил только, что согласен.
   Господи, что же она наделала!
   — Ты не знаешь, где он?
   Янош задумался, а потом указал рукой на пруд в роще.
   — Там. Он иногда любит порыбачить.
   — Пойду-ка я схожу к нему.
   Кэтрин решила, что ее отсутствие едва ли повредит Меделе: роженица находилась под присмотром опытной акушерки, да и в палатку Кэтрин все равно не пустили бы, а костер будет гореть еще долго.
   Янош улыбнулся и, вместо того чтобы попроситься с ней, как, наверное, сделал бы любой ребенок, побежал к повозкам. Кэтрин невольно подумала о том, что ребенок не по годам смышлен.
   Что же сказать Доминику? Тогда, в лесу, она смертельно обидела его. А теперь хотела загладить свою вину.
   Но унижаться перед ним, просить прощения она тоже не могла. Вдруг он подумает, что она согласна быть с ним? Надо как-то объяснить ему, что была не права, что поступила жестоко, что сожалеет. И в то же время оставить между ними преграду.
   Доминик стоял над озером. Пучок сухой травы, который он бросил в воду, медленно кружился. И мысли его так же кружились вокруг одного и того же.
   Не в силах вынести косых взглядов, приглушенных разговоров о том, что он, мужчина, не в состоянии держать в узде свою женщину, Доминик уехал из табора, долго-долго скакал полями, а потом пришел сюда.
   Свою женщину. Вацлав так ее называл. Доминик горько усмехнулся. Он заплатил за нее целое состояние, и до сих пор она отталкивала его, унижала. До сих пор ни одной женщине он не позволял так с собой обращаться.
   Надо было давно уложить ее в постель. Если бы он с самого начала поставил ее на место и держал бы под контролем свои чувства, ее слова никогда бы так не ранили его.
   «Что с того?» — говорил он себе. Какое ему до всего этого дело? Через несколько дней он вернется в Англию. У него полно дел в Грэвенвольде. Не случись того, что произошло вчера ночью, он, может, и подождал бы с отъездом, как планировал раньше, в надежде, что Кэтрин будет с ним.
   Конечно, задержался он в таборе не только из-за Кэтрин. Ему хотелось в последний раз насладиться цыганской свободой. Никогда он не пожалеет об этих днях, проведенных с матерью, со своими людьми в странствиях. Когда он вернется, надо сначала нанести визит отцу, придется с вежливой улыбкой выслушивать глупые наставления старого самодура. Потом надо будет засвидетельствовать свое почтение высшему обществу. Свету.
   С годами Доминик привык к жизни в светском обществе и даже научился находить удовольствие в светском времяпрепровождении. Но этот последний глоток свободы он будет хранить в сердце как самое драгоценное воспоминание.
   Все, кроме Катрины. Рыжая ведьма превратила его жизнь в ад.
   Но почему она вернулась? Зачем рисковала жизнью, спасая его? Он восхищался ее храбростью и отвагой. И почему-то ему хотелось защитить ее.
   И все же, почему она вернулась спасать какого-то жалкого цыгана, если презирала его?
   Он вновь вспомнил ее жестокие слова, слова, которые хлестнули его, как плетка. Доминик часто слышал эти слова от других. И вот теперь — от Кэтрин. А он-то думал, что она другая. Не такая, как все. Особенная. Надо было догадаться, что это не так.
   Кэтрин увидела его сидящим на берегу, у самой воды. Нет, он не ловил рыбу. Прислонившись к стволу тополя, Доминик угрюмо смотрел вдаль. Серый конь его щипал траву неподалеку. Почти рядом с Домиником, не обращая на него внимания, заливался скворец.
   — Я не помешаю?
   Доминик обернулся, окинул Кэтрин равнодушным взглядом. Он лишь едва заметно кивнул, давая понять, что заметил ее. Скворец оборвал трель и, как показалось Кэтрин, неодобрительно посмотрел на нее.
   — Зачем ты пришла сюда? Зачем тебе «никчемный цыган»?
   Кэтрин сделала вид, что не расслышала, и молча присела рядом. Небольшой пруд блестел как зеркало; то тут, то там плескала рыба.
   — Здесь так хорошо. Почти как дома.
   Доминик все так же хмуро смотрел в сторону, но от Кэтрин не ускользнула перемена в его настроении. Слова о доме пробудили в нем любопытство
   — Ты жила рядом с озером?
   Кэтрин кивнула.
   — Да, у маленького чудного озера, чуть побольше, чем это.
   — Где?
   — В Девоне. Недалеко от побережья. Когда я была совсем маленькой, отец часто брал меня на рыбалку. Мне нравилось.
   Кэтрин улыбнулась, вспомнив коротенькие бриджи, которые брала у сынишки повара, чтобы ездить на рыбалку. Они были слишком широки в талии и тесноваты в бедрах, но тогда ей нравилось их носить.
   — Но когда я стала постарше, — продолжила Кэтрин, — то решила, что для леди рыбалка и все такое — занятия неподходящие.
   Доминик усмехнулся:
   — Слишком леди для… слишком многих вещей.
   Кэтрин оставила его реплику без ответа, продолжая рассказ:
   — К семи годам куклы стали занимать меня больше, чем рыбалка. Мне правилось одевать их в красивые наряды, которые помогала мне шить мама, и устраивать для них маленькие чаепития.
   — Чаепития? — удивленно переспросил Доминик.
   — Мне всегда нравилось то, что должно нравиться женщине; красивые наряды, красивая посуда, запах духов и шелест шелков. — Кэтрин грустно улыбнулась и добавила: — Если бы мои родители могли видеть меня сейчас, они бы не узнали своей маленькой послушной девочки.
   Доминик усмехнулся и тоном, весьма сухим и не очень-то добрым, сказал:
   — Позвольте не согласиться. В настоящий момент ваше английское благоразумие на изумительной высоте. Вы можете гордиться своим воспитанием, миледи.
   В его устах «английское» прозвучало так уничижительно, что Кэтрин вдруг пожалела, что не родилась цыганкой или, на худой конец, француженкой.
   — Если я правильно тебя поняла, ты одобряешь мое поведение?
   — А ты как думаешь? — Доминик смерил ее тяжелым взглядом.
   — А я думаю совсем наоборот: вчера я вела себя не как леди. Мало того, что я нагрубила, так еще и солгала.
   Доминик тряхнул головой, и черные блестящие кудри мягко упали на лоб.
   — Не оправдывайся, Кэтрин. Ты сказала то, что думала.
   — Я хотела лишь остановить тебя. Вот и все. А в тот момент это был единственный способ… как-то… сделать нормальными наши отношения.
   Доминик криво усмехнулся.
   — Что ты называешь нормальным, Катрина? Когда спишь одна и не делишь постель с никчемным цыганом?
   Кэтрин посмотрела ему в глаза. Во взгляде его оставалась враждебность. Он не собирался делать шаг к примирению. Ну что же, нет так нет. Она скажет ему все, а он пусть поступает, как хочет.
   — Ты прекрасный человек, Доминик. Я никогда не забуду, что ты спас меня от Вацлава. И вчера ночью ты, наверное, поехал за мной потому, что мне грозила опасность. — Кэтрин дотронулась до щеки Доминика. — Я видела, как ты относишься к Яношу и другим детям. Я вижу, как они на тебя смотрят. Я вижу, как ты обращаешься с матерью, со старым Джозефом, даже с Яной. Ты не хотел в тот раз обижать ее, теперь я понимаю.
   — Кэтрин, — тихо сказал Доминик, протягивая к ней руку, но Кэтрин жестом остановила его.
   — Я восхищаюсь тобой, Доминик, восхищаюсь твоей смелостью и твоим благородством. Но я должна вернуться в Англию, к своей семье.
   — К родителям? К братьям и сестрам?
   Кэтрин покачала головой.
   — Нет. Мои родители умерли, и у меня нет братьев и сестер.
   — Прости, — тихо сказал Доминик. — Но тогда я не понимаю, почему ты хочешь домой, если у тебя в Англии никого не осталось.
   Если бы только она могла сказать ему правду, попросить о помощи. Но что она могла ему предложить за помощь? Золото? Едва ли ему нужны ее деньги. Похоже, он и так достаточно богат. А титул… Скорее всего, узнай он о том, что перед ним графиня, он действительно решит, что она считает его ниже себя. Во всяком случае, сейчас не время для такого признания. Сейчас надо как-то загладить свою вину.
   — Так, может, у тебя кто-то есть? — спросил Доминик, так и не дождавшись ответа. — Муж или любовник?
   У Кэтрин словно гора с плеч свалилась. Доминик сам бросил ей соломинку, и она с удовольствием ухватилась за нее:
   — Да.
   Кэтрин сжала за спиной кулаки. Только бы не выдать себя. Только бы он не догадался, что она лжет.
   — Видишь ли, я помолвлена. Мы поссорились, и я убежала. Я уверена, что он ищет меня, молит Бога, чтобы я нашлась.
   — Тот мужчина… Ты его любишь?
   Черные глаза смотрели на нее пристально, испытующе, словно хотели прочесть ее мысли.
   «Скажи „да“, — уговаривал внутренний голос. — И все это безумие разом прекратится».
   — Он очень добрый и великодушный человек, — сказала Кэтрин, потупившись. — Мы так хотели быть вместе.
   По его глазам Кэтрин поняла, что Доминик сочувствует ей, может быть, немного жалеет.
   — Я кое-что знаю о светской морали, Кэтрин, — сказал он тихо. — Неужели ты серьезно думаешь, что после всего, что с тобой произошло, этот человек женится на тебе? Большинство мужчин отказываются от женщины, если такое случается.
   — Он не большинство.
   Господи, Доминик прав. Сколько хлопот она доставит дяде, когда вернется. Ему придется употребить все свое влияние, чтобы избежать скандала. Ну ничего, главное — поскорее попасть домой.
   — Расскажи мне об этом «небольшинстве».
   Доминик расслабленно откинулся и прикрыл глаза.
   Кэтрин вздохнула с облегчением. Кажется, он поверил.
   — Он очень красив, — сказала она. Как ни неприятно было продолжать, выхода она не видела. — …И очень силен. Он хорошо знает жизнь.
   Кэтрин старалась представить своего воображаемого возлюбленного.
   — Он может быть требовательным, но может быть и нежным.
   Доминик сдвинул брови.
   — Он богат? У него есть титул?
   Кэтрин покачала головой.
   — Нет. Он вовсе не богат, но вполне состоятелен.
   — Чем он занимается?
   Кэтрин облизнула губы. Господи, что бы такое придумать?
   — Он… э… выращивает лошадей. Ему нравится жить в пригороде. Он любит природу. И детей. Он очень любит детей.
   — Понимаю.
   Темные глаза скользнули по ее лицу. Выражение их было каким-то странным.
   — Ну что же, я тебя понимаю. Таких мужчин женщины любят.
   — Да, конечно.
   Мужчина, которого она описала, действительно ей нравился. И вдруг Кэтрин поняла, что ее придуманный жених как две капли воды похож на Доминика. За одним исключением: Доминик был здесь, рядом, а не в Англии, Оставалось мечтать, что он не узнает в описании себя.
   — Давай поговорим о тебе, — внезапно предложила Кэтрин, чтобы избежать дальнейших расспросов Доминика. — Твоя мать говорит, что ты никогда не женишься. Разве тебе не хочется иметь жену и детей?
   — Этого, моя сладкая, мне как раз хочется меньше всего, — неожиданно резко ответил Доминик.
   — Почему? — Она вдруг почему-то ужасно огорчилась.
   — Это долгая и неприятная история, и сейчас у меня нет настроения ее обсуждать. Мы, кажется, задержались, — добавил он, вставая и беря ее за руку, — пошли домой.
   Он снова погрустнел. Но почему? Кэтрин не могла понять.
   — Доминик!
   — Что?
   — Ты меня простил?
   Он улыбнулся, и его красивое лицо стало еще привлекательнее.
   — Ах, рыжий котенок, когда ты так на меня смотришь, я готов простить тебе что угодно. Только пообещай мне, что ты не станешь больше подвергать себя опасности — даже если тем самым ты хочешь всего лишь доказать, что можешь справиться с любыми бандитами, повстречавшимися на твоем пути.
   Он опять дразнил ее, и Кэтрин засмеялась.
   — Так ты действительно волновался из-за меня тогда? Хоть немножечко?
   — Волновался? Если бы ты не показалась мне такой дьявольски прекрасной тогда, с пистолетом в руке, я бы из тебя душу вынул.
   — Так вот твоя благодарность?
   — Да, — улыбнулся Доминик. — Вот моя благодарность.
   — Ну спасибо, порадовал.
   — Ничего этого не случилось бы, любовь моя, — горячо заговорил Доминик, — если бы ты поверила, что я отвезу тебя в Англию. Будь послушной девочкой, и я, даю слово, доставлю тебя в целости.
   — Прямо в объятия моему жениху? — не удержалась Кэтрин, но заметив, как помрачнел Доминик, поняла, что переиграла.
   — Да, прямо в объятия.
   Опять она все испортила. Ведь давала же себе слово держать язык за зубами.
   «Дурочка, — думал Доминик. — Да ни один здравомыслящий англичанин не женится на девушке, которая побывала у цыган. Тем более ее и девушкой-то теперь не назовешь».
   Но, удивительно, эта мысль злила Доминика. Девственница или нет, Кэтрин была подарком для любого мужчины. Сложись все по-другому, он не стал бы отвергать ее из-за подмоченной репутации. Он от нее не отступился бы.
   Теперь, после ее ошеломляющего признания, после того как она решилась прийти к нему, попросить прощения, его желание к ней лишь возросло. Если бы Доминик был на месте того англичанина, он бы сделал ради нее все.
   Кроме того, сейчас он по-настоящему поверил в то, что она его хочет. Он вытеснит из ее мыслей англичанина. Кэтрин, может, и думает, что все еще любит его, но тело ее, то, как она откликается на его ласки, говорит об обратном.
   Доминик улыбнулся. Все шло так, как он задумал. Он уложит ее в постель, сделает так, что помолвка перестанет для нее что-либо значить, вернется с ней в Англию и сделает своей любовницей.
   В следующий раз, как только представится возможность, Кэтрин не сможет остановить его. Как только она поймет, как много он может дать ей в постели, с остальным справиться будет легко.
   Подул ветер, и Кэтрин поежилась от холода.
   — Замерзла, любовь моя?
   — Нет, — покачала головой Кэтрин. — Прохладно только в тени. Я пойду наброшу шаль и проведаю Меделу. Я обещала. Роды, наверное, уже кончились.
   Гаджио заботится о цыганке! Невероятно! Ну что же, это говорит только о том, что извинения Кэтрин были искренними.
   Доминик удовлетворенно улыбнулся. Кэтрин хотела его вне зависимости от того, кем он был. Все, игры кончились. Сегодня ночью она будет его.

Глава 9

   Весь мир нам — дом;
   Днем солнце греет нас,
   А по ночам нам зажигают небо
   Светильники луны и звезд.
   И дорог нам столь сладостный удел.
Джордж Борроу

   Доминик пошел поить и кормить лошадей, а Кэтрин отправилась проведать Меделу. Конь Доминика так и не вернулся, и цыган решил поискать его. Быть может, конь нашел поляну с вкусной травой и пасется неподалеку.
   Кутаясь в шаль под прохладным ветерком, Кэтрин шла к повозке Меделы.
   Возвращаясь с озера, Кэтрин и Доминик набрали хвороста. Сейчас внушительная охапка его лежала возле костра. Кэтрин уже знала, что все в порядке. Ставо, долговязый черноволосый парень, муж Меделы, сидел рядом с другими цыганами возле костра и, довольно улыбаясь, потягивал палинку. Его хлопали по плечам, смеялись, поздравляли. Кэтрин тоже сказали спасибо — за ее подарок Меделе, локон золотых волос.
   — Маленькая гаджио принесла кушто башт — удачу, — сказал Ставо и добавил, обращаясь к Доминику: — Плохо, что она не принесла удачи тебе!
   Ставо засмеялся, а Доминик нахмурился. Но тут же взял себя в руки и улыбнулся Ставо. «Будем считать, что это всего лишь дружеская шутка», — подумал Доминик.
   — Посмотрим, как ты будешь чувствовать себя, когда твое маленькое сокровище не будет давать тебе спать по ночам, — шутливо заметил он.
   Мужчины засмеялись, стали опять хлопать Ставо по плечам.
   — Вот уж мудрые слова, — заметил старый Джозеф, вытирая усы.
   Доминик и Кэтрин вошли в палатку. Медела лежала на постели из овчины, малыш спал возле матери.
   — Ты подарила Ставо красивого парня, — сказал Доминик. — Вы оба должны гордиться.
   — Точно, красавец, — согласилась Кэтрин.
   Младенец зашевелился и, приоткрыв ротик, стал вертеть маленькой головкой, ища материнский сосок.
   Кэтрин хотела было выйти, чтобы не смущать мать, но женщина откинула одеяло, достала налитую молоком грудь и дала ребенку. Мальчик тут же ухватил ротиком сосок и стал жадно сосать.
   Кэтрин почувствовала, что краснеет. Щеки запылали еще жарче, когда она увидела удивленный взгляд Доминика.
   — Я думаю, нам пора уходить. Пусть Медела отдохнет, — сказала Кэтрин, стараясь скрыть смущение. — Я вернусь позже.
   Доминик вышел следом за ней.
   — Здесь нечего стесняться, Катрина. Что может быть естественнее матери, кормящей грудью своего малыша?
   Кэтрин посмотрела на него и внезапно почувствовала себя глупо.
   — Ты прав, конечно. Но у нас на это смотрят иначе.
   — Конечно, иначе. И все же ты, кажется, начинаешь привыкать. Если так дело дальше пойдет, ты ко всему будешь относиться спокойно.
   В словах его был явный намек, но Кэтрин сделала вид, что не поняла его. Вместе они подошли к костру. Кэтрин накинула шаль, а Доминик пошел искать коня.
   Сейчас Ставо и Джозеф уже порядком набрались. Кэтрин улыбнулась, представив молодую мать и младенца, мирно спящих в палатке. Когда-нибудь и у нее, Кэтрин, будут дети. Мальчик или девочка. Или оба. Да, оба.
   Кэтрин вспомнила себя девочкой. Вспомнила мать — высокую тонкую женщину, которая всегда была рядом, которая заботилась о ней. Вспомнила отца. Кэтрин знала, как много для него значили бы внуки. Что бы с ним было, если бы он узнал, какая беда приключилась с его девочкой. И тут же Кэтрин подумала о человеке, из-за которого она оказалась в таборе, из-за которого ей пришлось перенести столько боли и унижений.
   Кто так жестоко поступил с ней? В тысячный раз задавала она себе тот же вопрос и в тысячный раз клялась выяснить правду и отомстить.
   Кэтрин подбросила в костер дров. От горящих поленьев пахло сосновой смолой. Приподняв полог, она заглянула к молодой матери. Перса ушла, но Зинка все еще была рядом с Меделой.
   — Как она? — спросила Кэтрин у цыганки.
   — Прекрасно. И с малышом тоже все хорошо. Она назвала его Сали, так мы зовем смех. Твое колдовство — сильное, — добавила Зинка. — Не много найдется гаджио, которые стали бы помогать цыганке принести в мир еще одно дитя мрака. Мы благодарны тебе.
   Дети мрака. Похоже, эти слова выражали печальную истину. Печальна участь цыганских детей. Печальна участь и этого крошечного младенца.
   И все же они были счастливы. Их беззаботности можно было позавидовать. За что их так сильно ненавидят? Цыгане никогда не имели правительства, никогда не развязывали войн, никогда не покушались на чужие земли. Говорят, в этом мире свободны только те, кто выше закона, — знать, и те, кто вне закона, — цыгане.
   — Я забегу завтра, — сказала Кэтрин. — Если вам что-нибудь понадобится, скажите мне.
   Зинка улыбнулась, медленно подняла свое грузное тело, и серьги в ушах зазвенели.
   — Хорошо. Спасибо, Катрина. Спокойной ночи.
   Странно, как цыгане умудряются выживать в таких жутких условиях. Может, они и в самом деле обладают каким-то таинственным знанием, владеют искусством творить чудеса? Как бы то ни было, должно быть нечто, что помогает им жить и верить в лучшее уже не одну сотню лет.
   — Спокойной ночи, Зинка.
   Пока Кэтрин добрались до своей повозки, стемнело. Зажглись костры во всем таборе. Язычки пламени устремились в черное небо. Наступило то приятное время, когда дневные заботы уходят на второй план. Цыгане доставали скрипки. То тут, то там слышались смех и веселые голоса.
   Женщины готовили ужин. В большинстве семей первыми ели мужчины, причем женщина старалась подавать им еду сзади, оставляя свободным пространство между мужчиной и костром. Женщина в таборе никогда не пройдет между двумя мужчинами, обязательно обойдет их сторонкой. Вначале Кэтрин трудно было принять эти правила, но постепенно она стала сама вести себя как все, даже не замечая этого.
   Кэтрин была уже почти у повозки Доминика, как кто-то схватил ее сзади и зажал рукой рот. Кэтрин испуганно дернулась. Но ее отпустили. Девушка обернулась и увидела незнакомого мужчину. Он приложил к губам палец, жестом давая понять, чтобы она вела себя тихо.
   — Что вам надо? — спросила Кэтрин по-французски, поняв, что перед ней крестьянин.
   Мужчина был на две головы выше ее, сутул и очень худ. Лицо его, все изрытое оспой, было плоским и невыразительным.
   — Мы пришли помочь вам, мадемуазель. В деревне знают, что вас держат пленницей цыгане, Мы пришли вас спасти.
   Из-за деревьев вышел другой мужчина, Этот, наоборот, был слишком толст, Поверх домотканой рубахи на нем была кожаная безрукавка. Широкополая коричневая шляпа до половины закрывала лицо с отвислыми щеками и мясистым подбородком.
   — Пойдемте, мадемуазель. Нам надо спешить, — сказал он, и крестьяне, с двух сторон подхватив Кэтрин пол руки, потащили ее за собой.
   Что делать? Кэтрин переводила взгляд с одного мужчины на другого, лихорадочно соображая, можно ли им доверять. Вид у крестьян был неприятный: неряшливые, вонючие, они внушали куда меньше доверия, чем Доминик. И как-то нехорошо они на нее смотрели: во взглядах читалась скорее похоть, чем желание помочь.
   Кэтрин вырвалась.
   — Вас ввели в заблуждение, — сказала она. — Я здесь по собственному желанию. Мне не нужна ваша помощь.
   Но толстяк грубо схватил ее и потащил за собой.
   — Пойдем, пойдем, красотка. С нами ты будешь в безопасности.
   Кэтрин испугалась по-настоящему.
   — Пустите, — закричала она, упираясь ногами в землю, — я не хочу с вами!
   — Придется пойти, англичаночка, — захихикал худой. — Поделись с нами тем, что ты давала этим грязным цыганам.
   Кэтрин закричала изо всех сил, но толстый ударил ее по губам и, прижав к себе, закрыл ладонью рот. Кэтрин затошнило от мерзкого запаха. Рванувшись изо всех сил, она побежала, споткнулась, вскочила и помчалась вновь.