Страница:
Но мне явно было далеко до такого совершенства, да и времени в запасе имелось не в пример меньше. Что-то подсказывало – разбираться в ситуации надо быстро, пока флайбот в небо не отчалил. То есть не произошло необратимого изменения нынешней политической ситуации под воздействием позавчерашних нововведений Великого Визиря.
Способ получить необходимую информацию, не полагаясь на отсутствующих агентов или сомнительную избирательность магических шаров, существовал. Исконно местный, хисахский, введенный в употребление самолично принцем Халедом.
По преданию, используя магию сродни оборотному заклятию Рейнджеров, Принц Хисахский, уже ставший султаном, каждую пятницу покидал дворец, чтобы неузнанным бродить по улицам своей столицы. Вроде бы его наделила этой способностью Джейд аль-Сфери, дочь полубезумного эльфа-целителя, который на далеком трансзодиакальном острове вдвоем с ассистентом-трансальтинцем Хромастралем практиковал магические ритуалы, обменивающие сутью разумных и неразумных тварей.
С дочкой у папаши вообще нехорошо вышло: в результате эксперимента днем она была немыслимо хороша, однако обладала неполным разумом и повадками животного, а ночью, напротив, выглядела полным чудовищем, но отличалась редкой трезвостью соображения. На характере, понятно, это все отражалось не самым лучшим образом.
Так что влюбленность Джейд в Халеда, выброшенного на остров после кораблекрушения, обернулась тому дюжиной лет в виде слоноподобного чудища. Злосчастный принц провел их в плену у дочери мага, которая к тому времени уже погубила изувечившего ее жизнь отца и свела с ума ассистента. Как Халеду удалось выбраться с острова и насколько бесследно прошло для будущего султана знакомство с неотработанной на то время магической технологией, история умалчивает. Рассказ о том, как, вернувшись домой неузнанным, Принц Хисахский перебил любовников матери, претендовавших на хранимый ею престол, вряд ли можно признать достоверным. Даже несмотря на все тот же слоноподобный облик, справиться в бою с этакой оравой один смертный не мог. Скорее всего, в список погибших попали все те, кого Харуда насмерть заездила за двенадцать лет отсутствия сына.
А вот то, что одновременно с прогулками неузнаваемого султана в Хасире прославился Джума-Потрошитель, на прощальный «подарок» Джейд аль-Сфери указывает куда точнее. Загадочные преступления неуловимого Пятничного Убийцы на удивление точно совпадают с отлучками из дворца Халеда, прославившегося мудрым и добросердечным правлением…
В отличие от Принца Хисахского, мне не требовалось никакой магии для того, чтобы оставаться неузнанным на улицах его города. И так никто в упор не узнает, даже если захочет. На Сухотаможенной разве что… Так туда я просто не пойду, да и Пемси наверняка запомнилась пескобродам и таможенникам куда лучше.
Так что осталось подобрать что-нибудь наиболее неброское из одежды, позволяющее сойти за тамошнего завсегдатая из герисских фрахтовиков. Если учесть, что те частенько ходят в обносках нашей армейской формы, задача не из сложных. Тропический комплект без знаков различия в хозяйстве найдется, и гадать нечего…
Для достоверности образа я еще прихватил солнечные очки Хирры, перетянув ремешок под свой размер и пристроив их на ту же белую бандану, для порядка присыпанную песчаной пылью. Сами жены с наложницей и вернувшейся затемно компаньонкой уже накрепко засели в бане, там же принимая курьеров из лавок с заказами, оформленными через дальнюю связь.
Беспокоить их я не стал, оставив записку о своих намерениях побродить по городу. Отчасти чтобы не вытаскивать от прохлады бассейна обратно в жару, отчасти не умея совладать с неизбежным беспокойством Хирры и желанием Келлы самолично участвовать во всех авантюрах. И если второе удалось бы придавить невозможностью для Древнейшей эльфи пройти неузнанной по улицам Хасиры, где и обычных-то эльфов нет, то что делать с первым, я не знаю по определению. Неукротимость старшей жены сменила направление, но не мощь напора…
Выскользнув за ворота посольства, первые ярдов сто я прошел, отчаянно борясь с желанием оглянуться, но потом как-то освоился и перестал ждать обеспокоенного окрика сзади. Потихоньку начал озираться по сторонам, ловя приметы чужого города. Не из экипажа, следующего по заданному маршруту с немалой скоростью, а по своей воле, пешком, спокойно, с возможностью в любой момент остановиться или свернуть.
Разумеется, определенная цель у меня была. Потереться на базаре, послушать… Зайти в чайхану-другую, а там и перекусить посерьезнее. А для этого надо бы двигаться к порту – главное торжище там, где главное богатство, а все сокровища Хасиры ведут свое происхождение из моря.
Пересечь меньшую часть города, протянувшегося неширокой полосой вдоль бухты, особого труда не составило. К рыбному базару, начинающемуся на рассвете, я в любом случае опоздал – распродать и развезти скоропортящийся товар надо до того, как упадет жара. А вот губочные ряды оставались столь же обильны, продажа раковин тоже была в самом разгаре.
Жемчужные лавки и газовая биржа, определяющая, сколько сегодня стоит дневной выход с той или иной платформы и какой храм или мануфактура его заберут, меня не интересовали. Данные по их ценам всегда можно взять в серьезной, «желтой» прессе. Это «коричневой» и «зеленой» нельзя доверять – первой оттого, что экономит она не только на бумаге, используя самую дешевую, но и на качестве новостей. А вторая на самой дорогой печатает только угодное султану. То есть Музафару, великолепному прежде всего в умении переврать любой факт к своей выгоде.
Губки, насаженные на колышки длинных бамбуковых шестов, поражали разнообразием. Все цвета, все размеры, все степени мягкости. Здесь были такие, что не оставят следа на мягчайшем воске, и такие, которыми только балки при строительстве обдирать. Малоподвижные при жизни в иной стихии, теперь на воздухе они плясали и колыхались под малейшим ветерком, вились яркими гирляндами, нанизанные на шнуры, дрожали при каждом прикосновении продавца или покупателя к шесту.
Но в сравнение с раковинами, занимавшими вчетверо больше рядов, не шли даже губки. Ибо бывшие обиталища моллюсков, расходящиеся отсюда почти по всему миру, чтобы обеспечивать дальнюю и ближнюю связь, еще и звучали. Пробные образцы из партии бормотали и пели под временным заклятием, а по остальным продавцы осторожно постукивали костяными палочками, чтобы продемонстрировать чистоту звука.
К тому же не в пример однообразным по форме губкам раковины отличались совершенно непредсказуемыми очертаниями. Встречались рогатые, шипастые и совершенно гладкие, аккуратно свитые, словно паучьи коконы, и свернутые кое-как, будто бумажные фунтики для жареного арахиса у захудалого лоточника. Попадались гладкие и округлые, словно яйца неведомых существ и шершавые, конические, будто сверла исполинских буравов. Про размеры нечего и говорить – от гигантских тридакн в человеческий рост на грубых козлах до крохотных, с монету, россыпью в ларях. Из первых выйдут офисные многоканальные центры, из вторых – армейские звукодатчики или подслушивающие устройства для частного сыска.
Цвета же этой роскоши и вовсе не поддавались сколько-нибудь адекватному описанию. Я мимолетно пожалел о временах, когда у меня был один глаз, да и тот собачий, не различающий красок – и тут же испугался, как бы многообразие расцветок не повредило нынешнему зрению.
Однако при всем этом изобилии торговля шла не слишком бойко. Даже наоборот, похоже, что именно благодаря ему она шла на редкость вяло.
Вот ведь нестыковка – раковин на базаре навалом. Причем таких, каких никто раньше не видал. Избыток даже наблюдается, будто их таскают из моря все, кому не лень. А дыхательное зелье для ныряльщиков под запретом. Только по фирману-лицензии от султанского двора, под расписку, при патруле стражников. Да еще с такими поборами, которые непонятно, как оправдать – с ныряльщиков, с продавцов, с покупателей! Воистину, снизу Хисах размывает прибоем наступающее море, а сверху иссушает налогами Султан Мехмет-Али Двенадцатый, мир со всей дюжиной…
Чем-либо иным, кроме раковин и губок, вовсе не торговали, хотя по количеству и названиям рядов было ясно, что раньше число и ассортимент товаров были куда шире. Куда все делось? Может, к вечеру торговля развернется?!
Отчего-то не верилось…
Пробродив по затихающему базару добрую пару часов и окончательно запутавшись в проблемах местной торговли, я понял, что пора возвращаться в город, и отойдя на полдюжины кварталов, завернул в первую же попавшуюся чайхану.
Собственно, и заворачивать особо не пришлось. Просто взойти на невысокий помост под навесом, перешагнув оградку едва в фут высотой, выбрать пустующую циновку и дождаться чайханщика. Тот особо и не заставил себя ждать.
– Что угодно будет в это время дня, уважаемый? – Ну да, для завтрака поздновато, для обеда рано.
– А что найдется? – вопросом на вопрос ответил я. Эх, колбаски бы…
– Суп из кальмаров, паэлья с моллюсками, морской салат, устрицы…
Понятно. Спорю, попытку спросить отбивную здесь не поймут. Разве что шашлык. Но и тот рискует оказаться из какого-нибудь осьминога…
Не то чтобы я не доверял рыбе, но наедаться с утра не собирался в принципе. Тем более духовитыми морепродуктами, запах которых не могли перебить даже по-южному обильные пряности. Поэтому решил для начала обойтись кофе. В конце концов, приехать в Хисах и не попробовать главный здешний напиток таким, как его готовят на родине, – если не преступление, то несомненная дурость.
– А кофе есть? – озвучил я пришедшую в голову идею.
– Конечно, эфенди. – Вопрос, как показалось, удивил чайханщика и заставил его слегка изменить тон. – Подать?
– Давай, – вздохнул я. Хоть так подсластить разочарование…
На удивление, готовили заказ долговато. Заново смололи порцию зерен, заварили, словно наготове не было. В широкую низкую пиалу положили кусок тростникового сахара, выжали на него несколько капель сока из пронзительно-желтого лимона и залили свежесваренным напитком. А на блюдце к нему насыпали коричневых воздушных меренг.
На вкус кофе оказался очень крепким и горьким, лишь отчасти смягченным легким присутствием сахара и кислинкой лимонного сока. Кончился он тоже как-то внезапно – порции здесь оказались невелики.
Расплатившись, я вышел с явным желанием попробовать еще несколько вариантов местного напитка. В каждом заведении должен быть свой рецепт, или я ничего не понимаю в торговле!
В следующей чайхане за пару кварталов от первой кофе готовили так же неспешно и молчаливо, сам он оказался с винным привкусом муската и тертым шоколадом, а из сладостей подали уже белые меренги, воздушные и круглые, как купола султанского дворца.
Хорошо, что данное мне Мечом Повторной Жизни эльфийское здоровье способно без вреда перенести любую дозу стимулятора даже посильнее, чем кофе. Да и маленькие порции напитка уже после четвертой пиалы показались мне благодеянием. Все равно за день всех местных рецептов не перепробовать, даже выбирая заведения, отстоящие друг от друга подальше, чтобы не нарваться на похожие варианты…
Все, последнюю на сегодня, седьмую порцию – и баста. Да и ту только для счастливого числа… Вон в той симпатичной чайхане на углу.
Как и прежде, я зашел под навес и занял приглянувшуюся циновку. Дожидаться чайханщика долго не пришлось, а вот кофе тот опять готовил неспешно. Зато в противовес всем предшественникам он оказался словоохотлив и не считал нужным держать дистанцию, заняв время ожидания расспросами. Причем любопытство хозяина заведения было сугубо трактирщицкого свойства, профессиональное.
– С посольством прибыл, парень? – Глаз у него оказался наметанный, не скроешься.
– Ага. – Мне оставалось лишь кивнуть головой. Плакала вся моя конспирация ртутными слезами. Оно и закономерно – ну какой из меня Принц Хисахский!
– То-то, смотрю, тряпок на себя навертел! – понимающе усмехнулся чайханщик. – Как на чесоточном повязок!
Однако… Все наше, а особо эльфийское великолепие одежд для местного глаза где смех, а где и позор, вроде как струп на коже заразнобольного. Выгладила хисахян местная природа ветром и солнцем, словно камни-голыши, одела лишь в пустынный загар…
– Да еще кофе спрашиваешь с утра! – продол жал делиться истоками своих выводов проницательный держатель заведения.
Вот так промашка… Когда же его, спрашивается, пить, если не утром? Не на ночь же горячащего напитка хватануть, чтоб сны бодрее снились! Не пойму я хисахян, все у них навыворот…
Невразумительного мычания с моей стороны хватило, чтобы поддержать разговор. С моих личных примет чайханщик переключился на посольство в целом.
– Говорят, как в город ваши въехали, дождь из лягушек пошел! – Своей интонацией он как будто просил подтверждения слухам, за эти дни, без сомнения, перевравшим и перепутавшим все, что стряслось с нами с момента прибытия в Хасиру. Но первая несусветица хотя бы имела под собой реальные корни.
– Не дождь, а фонтан. И лягушки с собой привезенные были, из купеческого товара. – Поначалу я честно постарался опровергнуть неточности.
Пустое дело – на каждое слово правды у словоохотливого содержателя заведения находилась в запасе куча новых домыслов.
– Посольство-то большое пришло… Одних эльфей, говорят, дюжина!
Так уж и дюжина… Всего-то две. Хотя иному моей высокородной с моей древнейшей и за глаза больше всякой меры покажется.
– Нет, всего пара. Послы жены, – развеял я его иллюзии максимально кратко, не желая давать пищу дальнейшим пересудам. Но здесь, в благословенном Хисахе, они и так не собирались помирать с голоду. Наоборот даже…
– Это эльфы правильно наш обычай блюдут! – уцепился чайханщик за единственный клочок информации. – Многосемейность и духу, и телу равно приятна!
Ну, положим, не всегда и не всякому. Хотя мне в этом смысле откровенно повезло. Между нами говоря, не Инорожденные позаимствовали у жителей Хисаха многобрачие, а совсем наоборот. В обиход его ввел лично принц Халед, переняв как раз у расы вторых детей Перводракона и Первофеникса. После Войны Сил, оставившей от населения мира едва ли треть, обычай сей оказался весьма пользителен Хисаху. В отличие от иных склонностей тех же эльфов, вроде мужской однополой любви, к росту народонаселения никак не ведущей…
– Когда как, – не сдержал нахлынувшего я. – Иной раз беспокойство одно от жен.
– О да, – закивал, соглашаясь, адепт многобрачия. – Оттого-то при них всегда дуэнья-телохранительница. Из-под смертного приговора взята, с плахи. Страхолюдина девка, голыми руками дракону пасть разрывает!
Только по последней примете я и сумел распознать в этаком пугале симпатичную пышечку Пемси.
А то разбойная огриха какая-то выходила по всем прочим чертам, притом больная на всю голову слоновьим бешенством или чем похуже.
– Да нет, не голыми. И не страхолюдина. – Я усмехнулся, вспомнив смазливую кукольную мордашку малолетней бандитки. – Совсем невеличка. Огневой снастью зверюгу достала.
– Ты, что ли, сам видел? – недоверчиво поинтересовался горе-сплетник, осознав наконец факт моей явно большей осведомленности.
– Если б не она, здесь бы не стоял. Огневую снасть запалить любой может, тут не рост, а кураж важен, – веско подвел я итог его домыслам. Но, как оказалось, опять не всем.
Покачав для порядка головой и удивленно поцокав языком, чайханщик ненадолго приуныл – до следующей несусветной новости, касающейся все той же многострадальной дипмиссии Эльфийского Союза Городов.
– А еще говорят, секретный посол прибыл! Который то ли есть, то ли его вообще нету!
Это как же меня нету?! Я очень даже есть!!!
То есть как посол теперь уже наличествую в полной мере. А до того, конечно, как военный атташе ехал… При прежнем после, который нынче дожидается отправки домой, лежа головой к востоку в конференц-зале миссии под заклятием нетления. Вот и получается, что у Анарисса в Хисахе посол то есть, то нет, то опять появится… Или пропадет пропадом, чтобы объявиться в самом неподходящем месте, вроде мирной чайханы. В этом последнем случае правоту местной народной молвы приходилось признать безоговорочно. Поняв это, я против своей воли усмехнулся.
– Врут все! – отрезал я и на скептический прищур рассказчика завернул ему в ответ самую безумную байку: – Ничего не прибыл, а с самого начала здесь был! Таился в посольстве заклятым в камень, а как прежнего посла отравили, объявился. Покуда не покарает убийцу, будет бродить ночами по городу и у всех спрашивать… – Тут я склонился самым заговорщицким образом, поманив чайханщика пальцем. А когда тот нагнулся, повторил: – Спрашивать… – и трагическим шепотом озвучил роковой вопрос: – «Что ты кладешь в кофе?!»
– Корицу и имбирь! – чисто автоматически ответил тот, округлив от ужаса глаза и чуть не выронив как раз подаваемую мне чашку. Но мигом опомнился и заухмылялся самым прохиндейским образом, принимая плату. Подловить такого записного болтуна, заставив надолго выйти из образа – задача почти невозможная. Но то немногое, что мне удалось сделать, похоже, поставило нас вровень. Больше хисахянин не пытался гнать самум недотепе-чужеземцу. – Тебя не проведешь, парень. – Он покачал головой, демонстративно отвернувшись к перетираемым кружкам.
– Да уж, – кивнул я и сделал шаг к примирению: – Сам посуди, на что отправлять сюда этакого страховида?!
– А на то… «Неладно все в Хисахском Султанате. Порядок в нем пора переменить!» Вот и прислали. – Серьезно или нет на сей раз ответил чайханщик, я судить не брался. Во всяком случае, для продолжения уже сорвавшейся шутки на дне этих слов таилось многовато горечи.
Неладно у них… В Хисахе три тысячи лет как неладно. Почитай, со времен самого принца Халеда, слова из балаганного монолога которого так ловко ввернул местный уроженец.
Хотя, если судить по нынешнему султану, а пуще того – по его Великому Визирю, порядки здесь действительно нуждаются в серьезной перемене. Для того, к примеру, чтобы исключить наследование власти существами, столь скорбными Судьбой, как Мехмет-Али Двенадцатый, мир со всей дюжиной. Увы, чужеземными послами этого не исправишь, каких секретных-пересекретных ни присылай.
Даже таких, как я…
Так что ответить мастеру пиалы и джезвы на столь многозначительные предположения в адрес собственной персоны мне было решительно нечего. Только хмыкнуть и пожать плечами самым неопределенным образом. Но взгляд на предстоящую мне здесь миссию эти домыслы малость поменяли, не скрою.
Похоже, хитроумный Концерн Тринадцати не опасного смутьяна в тихий уголок сплавил, а самобойное кресало в бочку со сгущенным огневым туманом решил кинуть. Или, уважительнее говоря, человека, способного действовать – в ситуацию, требующую несомненного вмешательства. Верно я им не просигналил вовремя о здешних переменах…
Лишь в одном прокололись неведомые стратеги родного Анарисса: творить невесть что выше собственных сил я начинаю лишь под внешним давлением. А здесь, в далекой стране, под защитой посольской неприкосновенности, зацепить меня просто не за что…
Пытаясь отвлечься от не слишком приятных мыслей, а заодно сменить поднадоевшую тему разговора, я пожаловался:
– Что у вас тут, куда ни зайду, все рыба да рыба?
– Э, парень, это ты еще Аква-Кале не видал, – хитро прищурился пройдоха. – Вот там, я понимаю, рыба…
Руками при этом он, как наши рыболовы, шире своего роста развести не пытался, но и по одному взгляду было видно – всем рыбам рыба. Навроде меканского комара, выше всяких разумных представлений.
Однако чайханщик попросту не понял сути моего вопроса. Похоже, кроме даров моря, другой пищи в Хасире нельзя было достать ни за какие деньги. Кроме султанского двора, разумеется. Там и не такую экзотику, как бифштекс, попробовать можно. Разве что лягушек нельзя – и то лишь благодаря моему разгильдяйству.
Меж тем, не преуспев словесно, верный патриот Хисаха решил поразить бывалого иноземца иначе. То есть враками уже не пустыми, а сдобренными неким местным деликатесом, видимо, так истолковав мои жалобы на рыбное засилье. Во всяком случае, извлек он из-под низкого расчетного столика, отчего-то оглядываясь, именно латунную коробочку с какими-то сладостями.
Прикрыв ладонью, так что я не мог толком рассмотреть коричневый ярлык, чайханщик еще раз оглянулся и самым заговорщицким тоном произнес:
– Вот. Зимелах с корицей. Фирменный… У меня лучший в городе! Попробуй в полдень у моря – понравится!!!
Что еще за странности? Мелких сладостей типа этой в любой чайхане без счета к каждой чашке кофе сыплют… Или этот вариант столь же распространенной, как рыба, хисахской пищи не так прост, как кажется?
– С дурью, что ли? – нехорошо прищурился я на коробочку. Склонность к одурманиванию себя здесь, где сила солнца отъедает полдня невыносимым накалом, по идее, должна быть развита. Чем еще время занять, пока жара не спадет? Да и конопли на пеньку тут выращивают вдоволь…
– Зачем так говоришь? Обидеть хочешь? – отчего-то мое предположение оскорбило чайханщика. – От этого наоборот, всякая дурь прочь выходит! С заклятием – это да…
Заклятия, конечно, тоже дурманные бывают. Если прибавить к тому же «сомно» пару-другую слов, удовольствия от просмотра сновидений будут полные штаны. Поутру, когда глаза продерешь. А если поусердствовать и еще загнать в рифму «веселящую» магию, то однажды можно и вовсе не проснуться.
Но отчего-то чувствовалось, что здесь действительно не тот случай. Да и мне ли бояться – любую отраву, которая не прикончит сразу, эльфийское здоровье переборет без проблем. А на крайний случай при мне еще одна Реликвия имеется…
– Не хочешь, не бери! Кто бы заставлял! – Хисахский доброхот всерьез разобиделся и потянул коробочку к себе.
– Ладно, извини. Привык у нас всего опасаться. – Я едва успел накрыть ладонью ускользающее лакомство «с заклятием». – В Анариссе какой только пакостью не торгуют…
Польщенный выгодным сравнением своего города с эльфийской столицей, чайханщик отмяк и отпустил коробочку, правда, почему-то опять оглянувшись.
– Почем, кстати? – сообразил поинтересоваться я.
– За свободу денег не берут! – гордо вскинулся хисахянин. – Бесплатно, во имя Бирюзы!!!
Не наркоторговля, так политика… Ох, чую, влип я со своим любопытством по самое не могу! Выплыву, как обычно, куда денусь, но мог бы и не забираться в местную топь… Точнее, зыбучие пески, сообразно пустынной специфике.
– Прячь! Прячь скорее!!! – вдруг зашипел дилер местного вялотекущего заговора. – Стража Великого Визиря!!!
Точно, в чайхану ввалилась пара мрачноватых мужиков с сайсами в руках, понукаемые самого въедливого вида драконидом в лиловой чиновничьей хламиде. На лицах – ни следа расслабленного предвкушения, с каким только и подобает заходить в данное место. То есть точно по рабочей необходимости…
От одного их вида рука с коричневой жестянкой политически неблагонадежных сладостей сама собой нырнула в карман. Куда там городским служилым родного Анарисса – что стеновой страже, что полиции! Эти демонову дюжину вперед дадут всякому по ощущению рутинной, бессмысленной и бесцельной опасности. Штурмполисмены наши, конечно, погрознее будут, но в них хотя бы не чувствуется натужного проворота Колеса Судьбы, бездумно отмеряющего казнимому следующую пытку.
Оставаться в чайхане дальше как-то расхотелось, да и полдень уже был недалек. Надо успеть добраться до моря, да не просто до воды, а до такого местечка на берегу, где такой вот помехи не будет. Стало быть, точно не в порту и не на Парадной набережной. Чуть ли не через полгорода тащиться, на дальний мыс, замыкающий бухту – ближний сложен совершенно непроходимыми скалами.
По дороге стало заметно, что не я один решил прогуляться на морской берег под самое жаркое время суток. Чуть ли не весь город снялся с места и повалил в том же, не слишком удобном направлении. Причем большая часть народа спохватилась куда раньше и уже виднелась впереди плотной толпой.
Невольно я прибавил шагу. Берег пошел вверх, не круто, но заметно. Глядя в открывающиеся к морю переулки по левую руку, все чаще я замечал, что развалины заброшенных домов уходят прямо в волны. Раньше, до того, как дно опустилось, город спускался под обрыв, на который вела моя дорога.
К тому времени, как я добрался до мыса, народа на нем слегка убавилось, хотя навстречу мне никто не попадался. Должно быть, издали показалось, что просторная площадка забита до отказа. Или с обрыва вел еще один спуск, незаметный отсюда.
Солнце однозначно перевалило через зенит, поэтому тратить время на разглядывание местности и народа по сторонам я не стал. Все вокруг и так занимались одним и тем же – прогуливались, болтали, хрустели печеньем из таких же коробочек или более прихотливых футляров, призванных, видимо, защитить снадобье от сырости.
Некоторые зелья чувствительны к этому, а также ко времени приема. Не мешкая больше, я принялся за свою жестянку. Открыть ее оказалось делом непростым – откидная крышка с простеньким замочком-засовом была посажена на мастику из мягкого каучука, по жаре отчаянно липнущую. Добрых пару минут я пыхтел над коробочкой, норовящей выскочить из рук. Пальцы соскальзывали, а ножом я боялся попортить тонкую латунь. Хорошо, что моего шипения под нос при этом никто не слышал – незаметно я забрел на совсем малолюдный край обрыва.
Способ получить необходимую информацию, не полагаясь на отсутствующих агентов или сомнительную избирательность магических шаров, существовал. Исконно местный, хисахский, введенный в употребление самолично принцем Халедом.
По преданию, используя магию сродни оборотному заклятию Рейнджеров, Принц Хисахский, уже ставший султаном, каждую пятницу покидал дворец, чтобы неузнанным бродить по улицам своей столицы. Вроде бы его наделила этой способностью Джейд аль-Сфери, дочь полубезумного эльфа-целителя, который на далеком трансзодиакальном острове вдвоем с ассистентом-трансальтинцем Хромастралем практиковал магические ритуалы, обменивающие сутью разумных и неразумных тварей.
С дочкой у папаши вообще нехорошо вышло: в результате эксперимента днем она была немыслимо хороша, однако обладала неполным разумом и повадками животного, а ночью, напротив, выглядела полным чудовищем, но отличалась редкой трезвостью соображения. На характере, понятно, это все отражалось не самым лучшим образом.
Так что влюбленность Джейд в Халеда, выброшенного на остров после кораблекрушения, обернулась тому дюжиной лет в виде слоноподобного чудища. Злосчастный принц провел их в плену у дочери мага, которая к тому времени уже погубила изувечившего ее жизнь отца и свела с ума ассистента. Как Халеду удалось выбраться с острова и насколько бесследно прошло для будущего султана знакомство с неотработанной на то время магической технологией, история умалчивает. Рассказ о том, как, вернувшись домой неузнанным, Принц Хисахский перебил любовников матери, претендовавших на хранимый ею престол, вряд ли можно признать достоверным. Даже несмотря на все тот же слоноподобный облик, справиться в бою с этакой оравой один смертный не мог. Скорее всего, в список погибших попали все те, кого Харуда насмерть заездила за двенадцать лет отсутствия сына.
А вот то, что одновременно с прогулками неузнаваемого султана в Хасире прославился Джума-Потрошитель, на прощальный «подарок» Джейд аль-Сфери указывает куда точнее. Загадочные преступления неуловимого Пятничного Убийцы на удивление точно совпадают с отлучками из дворца Халеда, прославившегося мудрым и добросердечным правлением…
В отличие от Принца Хисахского, мне не требовалось никакой магии для того, чтобы оставаться неузнанным на улицах его города. И так никто в упор не узнает, даже если захочет. На Сухотаможенной разве что… Так туда я просто не пойду, да и Пемси наверняка запомнилась пескобродам и таможенникам куда лучше.
Так что осталось подобрать что-нибудь наиболее неброское из одежды, позволяющее сойти за тамошнего завсегдатая из герисских фрахтовиков. Если учесть, что те частенько ходят в обносках нашей армейской формы, задача не из сложных. Тропический комплект без знаков различия в хозяйстве найдется, и гадать нечего…
Для достоверности образа я еще прихватил солнечные очки Хирры, перетянув ремешок под свой размер и пристроив их на ту же белую бандану, для порядка присыпанную песчаной пылью. Сами жены с наложницей и вернувшейся затемно компаньонкой уже накрепко засели в бане, там же принимая курьеров из лавок с заказами, оформленными через дальнюю связь.
Беспокоить их я не стал, оставив записку о своих намерениях побродить по городу. Отчасти чтобы не вытаскивать от прохлады бассейна обратно в жару, отчасти не умея совладать с неизбежным беспокойством Хирры и желанием Келлы самолично участвовать во всех авантюрах. И если второе удалось бы придавить невозможностью для Древнейшей эльфи пройти неузнанной по улицам Хасиры, где и обычных-то эльфов нет, то что делать с первым, я не знаю по определению. Неукротимость старшей жены сменила направление, но не мощь напора…
Выскользнув за ворота посольства, первые ярдов сто я прошел, отчаянно борясь с желанием оглянуться, но потом как-то освоился и перестал ждать обеспокоенного окрика сзади. Потихоньку начал озираться по сторонам, ловя приметы чужого города. Не из экипажа, следующего по заданному маршруту с немалой скоростью, а по своей воле, пешком, спокойно, с возможностью в любой момент остановиться или свернуть.
Разумеется, определенная цель у меня была. Потереться на базаре, послушать… Зайти в чайхану-другую, а там и перекусить посерьезнее. А для этого надо бы двигаться к порту – главное торжище там, где главное богатство, а все сокровища Хасиры ведут свое происхождение из моря.
Пересечь меньшую часть города, протянувшегося неширокой полосой вдоль бухты, особого труда не составило. К рыбному базару, начинающемуся на рассвете, я в любом случае опоздал – распродать и развезти скоропортящийся товар надо до того, как упадет жара. А вот губочные ряды оставались столь же обильны, продажа раковин тоже была в самом разгаре.
Жемчужные лавки и газовая биржа, определяющая, сколько сегодня стоит дневной выход с той или иной платформы и какой храм или мануфактура его заберут, меня не интересовали. Данные по их ценам всегда можно взять в серьезной, «желтой» прессе. Это «коричневой» и «зеленой» нельзя доверять – первой оттого, что экономит она не только на бумаге, используя самую дешевую, но и на качестве новостей. А вторая на самой дорогой печатает только угодное султану. То есть Музафару, великолепному прежде всего в умении переврать любой факт к своей выгоде.
Губки, насаженные на колышки длинных бамбуковых шестов, поражали разнообразием. Все цвета, все размеры, все степени мягкости. Здесь были такие, что не оставят следа на мягчайшем воске, и такие, которыми только балки при строительстве обдирать. Малоподвижные при жизни в иной стихии, теперь на воздухе они плясали и колыхались под малейшим ветерком, вились яркими гирляндами, нанизанные на шнуры, дрожали при каждом прикосновении продавца или покупателя к шесту.
Но в сравнение с раковинами, занимавшими вчетверо больше рядов, не шли даже губки. Ибо бывшие обиталища моллюсков, расходящиеся отсюда почти по всему миру, чтобы обеспечивать дальнюю и ближнюю связь, еще и звучали. Пробные образцы из партии бормотали и пели под временным заклятием, а по остальным продавцы осторожно постукивали костяными палочками, чтобы продемонстрировать чистоту звука.
К тому же не в пример однообразным по форме губкам раковины отличались совершенно непредсказуемыми очертаниями. Встречались рогатые, шипастые и совершенно гладкие, аккуратно свитые, словно паучьи коконы, и свернутые кое-как, будто бумажные фунтики для жареного арахиса у захудалого лоточника. Попадались гладкие и округлые, словно яйца неведомых существ и шершавые, конические, будто сверла исполинских буравов. Про размеры нечего и говорить – от гигантских тридакн в человеческий рост на грубых козлах до крохотных, с монету, россыпью в ларях. Из первых выйдут офисные многоканальные центры, из вторых – армейские звукодатчики или подслушивающие устройства для частного сыска.
Цвета же этой роскоши и вовсе не поддавались сколько-нибудь адекватному описанию. Я мимолетно пожалел о временах, когда у меня был один глаз, да и тот собачий, не различающий красок – и тут же испугался, как бы многообразие расцветок не повредило нынешнему зрению.
Однако при всем этом изобилии торговля шла не слишком бойко. Даже наоборот, похоже, что именно благодаря ему она шла на редкость вяло.
Вот ведь нестыковка – раковин на базаре навалом. Причем таких, каких никто раньше не видал. Избыток даже наблюдается, будто их таскают из моря все, кому не лень. А дыхательное зелье для ныряльщиков под запретом. Только по фирману-лицензии от султанского двора, под расписку, при патруле стражников. Да еще с такими поборами, которые непонятно, как оправдать – с ныряльщиков, с продавцов, с покупателей! Воистину, снизу Хисах размывает прибоем наступающее море, а сверху иссушает налогами Султан Мехмет-Али Двенадцатый, мир со всей дюжиной…
Чем-либо иным, кроме раковин и губок, вовсе не торговали, хотя по количеству и названиям рядов было ясно, что раньше число и ассортимент товаров были куда шире. Куда все делось? Может, к вечеру торговля развернется?!
Отчего-то не верилось…
Пробродив по затихающему базару добрую пару часов и окончательно запутавшись в проблемах местной торговли, я понял, что пора возвращаться в город, и отойдя на полдюжины кварталов, завернул в первую же попавшуюся чайхану.
Собственно, и заворачивать особо не пришлось. Просто взойти на невысокий помост под навесом, перешагнув оградку едва в фут высотой, выбрать пустующую циновку и дождаться чайханщика. Тот особо и не заставил себя ждать.
– Что угодно будет в это время дня, уважаемый? – Ну да, для завтрака поздновато, для обеда рано.
– А что найдется? – вопросом на вопрос ответил я. Эх, колбаски бы…
– Суп из кальмаров, паэлья с моллюсками, морской салат, устрицы…
Понятно. Спорю, попытку спросить отбивную здесь не поймут. Разве что шашлык. Но и тот рискует оказаться из какого-нибудь осьминога…
Не то чтобы я не доверял рыбе, но наедаться с утра не собирался в принципе. Тем более духовитыми морепродуктами, запах которых не могли перебить даже по-южному обильные пряности. Поэтому решил для начала обойтись кофе. В конце концов, приехать в Хисах и не попробовать главный здешний напиток таким, как его готовят на родине, – если не преступление, то несомненная дурость.
– А кофе есть? – озвучил я пришедшую в голову идею.
– Конечно, эфенди. – Вопрос, как показалось, удивил чайханщика и заставил его слегка изменить тон. – Подать?
– Давай, – вздохнул я. Хоть так подсластить разочарование…
На удивление, готовили заказ долговато. Заново смололи порцию зерен, заварили, словно наготове не было. В широкую низкую пиалу положили кусок тростникового сахара, выжали на него несколько капель сока из пронзительно-желтого лимона и залили свежесваренным напитком. А на блюдце к нему насыпали коричневых воздушных меренг.
На вкус кофе оказался очень крепким и горьким, лишь отчасти смягченным легким присутствием сахара и кислинкой лимонного сока. Кончился он тоже как-то внезапно – порции здесь оказались невелики.
Расплатившись, я вышел с явным желанием попробовать еще несколько вариантов местного напитка. В каждом заведении должен быть свой рецепт, или я ничего не понимаю в торговле!
В следующей чайхане за пару кварталов от первой кофе готовили так же неспешно и молчаливо, сам он оказался с винным привкусом муската и тертым шоколадом, а из сладостей подали уже белые меренги, воздушные и круглые, как купола султанского дворца.
Хорошо, что данное мне Мечом Повторной Жизни эльфийское здоровье способно без вреда перенести любую дозу стимулятора даже посильнее, чем кофе. Да и маленькие порции напитка уже после четвертой пиалы показались мне благодеянием. Все равно за день всех местных рецептов не перепробовать, даже выбирая заведения, отстоящие друг от друга подальше, чтобы не нарваться на похожие варианты…
Все, последнюю на сегодня, седьмую порцию – и баста. Да и ту только для счастливого числа… Вон в той симпатичной чайхане на углу.
Как и прежде, я зашел под навес и занял приглянувшуюся циновку. Дожидаться чайханщика долго не пришлось, а вот кофе тот опять готовил неспешно. Зато в противовес всем предшественникам он оказался словоохотлив и не считал нужным держать дистанцию, заняв время ожидания расспросами. Причем любопытство хозяина заведения было сугубо трактирщицкого свойства, профессиональное.
– С посольством прибыл, парень? – Глаз у него оказался наметанный, не скроешься.
– Ага. – Мне оставалось лишь кивнуть головой. Плакала вся моя конспирация ртутными слезами. Оно и закономерно – ну какой из меня Принц Хисахский!
– То-то, смотрю, тряпок на себя навертел! – понимающе усмехнулся чайханщик. – Как на чесоточном повязок!
Однако… Все наше, а особо эльфийское великолепие одежд для местного глаза где смех, а где и позор, вроде как струп на коже заразнобольного. Выгладила хисахян местная природа ветром и солнцем, словно камни-голыши, одела лишь в пустынный загар…
– Да еще кофе спрашиваешь с утра! – продол жал делиться истоками своих выводов проницательный держатель заведения.
Вот так промашка… Когда же его, спрашивается, пить, если не утром? Не на ночь же горячащего напитка хватануть, чтоб сны бодрее снились! Не пойму я хисахян, все у них навыворот…
Невразумительного мычания с моей стороны хватило, чтобы поддержать разговор. С моих личных примет чайханщик переключился на посольство в целом.
– Говорят, как в город ваши въехали, дождь из лягушек пошел! – Своей интонацией он как будто просил подтверждения слухам, за эти дни, без сомнения, перевравшим и перепутавшим все, что стряслось с нами с момента прибытия в Хасиру. Но первая несусветица хотя бы имела под собой реальные корни.
– Не дождь, а фонтан. И лягушки с собой привезенные были, из купеческого товара. – Поначалу я честно постарался опровергнуть неточности.
Пустое дело – на каждое слово правды у словоохотливого содержателя заведения находилась в запасе куча новых домыслов.
– Посольство-то большое пришло… Одних эльфей, говорят, дюжина!
Так уж и дюжина… Всего-то две. Хотя иному моей высокородной с моей древнейшей и за глаза больше всякой меры покажется.
– Нет, всего пара. Послы жены, – развеял я его иллюзии максимально кратко, не желая давать пищу дальнейшим пересудам. Но здесь, в благословенном Хисахе, они и так не собирались помирать с голоду. Наоборот даже…
– Это эльфы правильно наш обычай блюдут! – уцепился чайханщик за единственный клочок информации. – Многосемейность и духу, и телу равно приятна!
Ну, положим, не всегда и не всякому. Хотя мне в этом смысле откровенно повезло. Между нами говоря, не Инорожденные позаимствовали у жителей Хисаха многобрачие, а совсем наоборот. В обиход его ввел лично принц Халед, переняв как раз у расы вторых детей Перводракона и Первофеникса. После Войны Сил, оставившей от населения мира едва ли треть, обычай сей оказался весьма пользителен Хисаху. В отличие от иных склонностей тех же эльфов, вроде мужской однополой любви, к росту народонаселения никак не ведущей…
– Когда как, – не сдержал нахлынувшего я. – Иной раз беспокойство одно от жен.
– О да, – закивал, соглашаясь, адепт многобрачия. – Оттого-то при них всегда дуэнья-телохранительница. Из-под смертного приговора взята, с плахи. Страхолюдина девка, голыми руками дракону пасть разрывает!
Только по последней примете я и сумел распознать в этаком пугале симпатичную пышечку Пемси.
А то разбойная огриха какая-то выходила по всем прочим чертам, притом больная на всю голову слоновьим бешенством или чем похуже.
– Да нет, не голыми. И не страхолюдина. – Я усмехнулся, вспомнив смазливую кукольную мордашку малолетней бандитки. – Совсем невеличка. Огневой снастью зверюгу достала.
– Ты, что ли, сам видел? – недоверчиво поинтересовался горе-сплетник, осознав наконец факт моей явно большей осведомленности.
– Если б не она, здесь бы не стоял. Огневую снасть запалить любой может, тут не рост, а кураж важен, – веско подвел я итог его домыслам. Но, как оказалось, опять не всем.
Покачав для порядка головой и удивленно поцокав языком, чайханщик ненадолго приуныл – до следующей несусветной новости, касающейся все той же многострадальной дипмиссии Эльфийского Союза Городов.
– А еще говорят, секретный посол прибыл! Который то ли есть, то ли его вообще нету!
Это как же меня нету?! Я очень даже есть!!!
То есть как посол теперь уже наличествую в полной мере. А до того, конечно, как военный атташе ехал… При прежнем после, который нынче дожидается отправки домой, лежа головой к востоку в конференц-зале миссии под заклятием нетления. Вот и получается, что у Анарисса в Хисахе посол то есть, то нет, то опять появится… Или пропадет пропадом, чтобы объявиться в самом неподходящем месте, вроде мирной чайханы. В этом последнем случае правоту местной народной молвы приходилось признать безоговорочно. Поняв это, я против своей воли усмехнулся.
– Врут все! – отрезал я и на скептический прищур рассказчика завернул ему в ответ самую безумную байку: – Ничего не прибыл, а с самого начала здесь был! Таился в посольстве заклятым в камень, а как прежнего посла отравили, объявился. Покуда не покарает убийцу, будет бродить ночами по городу и у всех спрашивать… – Тут я склонился самым заговорщицким образом, поманив чайханщика пальцем. А когда тот нагнулся, повторил: – Спрашивать… – и трагическим шепотом озвучил роковой вопрос: – «Что ты кладешь в кофе?!»
– Корицу и имбирь! – чисто автоматически ответил тот, округлив от ужаса глаза и чуть не выронив как раз подаваемую мне чашку. Но мигом опомнился и заухмылялся самым прохиндейским образом, принимая плату. Подловить такого записного болтуна, заставив надолго выйти из образа – задача почти невозможная. Но то немногое, что мне удалось сделать, похоже, поставило нас вровень. Больше хисахянин не пытался гнать самум недотепе-чужеземцу. – Тебя не проведешь, парень. – Он покачал головой, демонстративно отвернувшись к перетираемым кружкам.
– Да уж, – кивнул я и сделал шаг к примирению: – Сам посуди, на что отправлять сюда этакого страховида?!
– А на то… «Неладно все в Хисахском Султанате. Порядок в нем пора переменить!» Вот и прислали. – Серьезно или нет на сей раз ответил чайханщик, я судить не брался. Во всяком случае, для продолжения уже сорвавшейся шутки на дне этих слов таилось многовато горечи.
Неладно у них… В Хисахе три тысячи лет как неладно. Почитай, со времен самого принца Халеда, слова из балаганного монолога которого так ловко ввернул местный уроженец.
Хотя, если судить по нынешнему султану, а пуще того – по его Великому Визирю, порядки здесь действительно нуждаются в серьезной перемене. Для того, к примеру, чтобы исключить наследование власти существами, столь скорбными Судьбой, как Мехмет-Али Двенадцатый, мир со всей дюжиной. Увы, чужеземными послами этого не исправишь, каких секретных-пересекретных ни присылай.
Даже таких, как я…
Так что ответить мастеру пиалы и джезвы на столь многозначительные предположения в адрес собственной персоны мне было решительно нечего. Только хмыкнуть и пожать плечами самым неопределенным образом. Но взгляд на предстоящую мне здесь миссию эти домыслы малость поменяли, не скрою.
Похоже, хитроумный Концерн Тринадцати не опасного смутьяна в тихий уголок сплавил, а самобойное кресало в бочку со сгущенным огневым туманом решил кинуть. Или, уважительнее говоря, человека, способного действовать – в ситуацию, требующую несомненного вмешательства. Верно я им не просигналил вовремя о здешних переменах…
Лишь в одном прокололись неведомые стратеги родного Анарисса: творить невесть что выше собственных сил я начинаю лишь под внешним давлением. А здесь, в далекой стране, под защитой посольской неприкосновенности, зацепить меня просто не за что…
Пытаясь отвлечься от не слишком приятных мыслей, а заодно сменить поднадоевшую тему разговора, я пожаловался:
– Что у вас тут, куда ни зайду, все рыба да рыба?
– Э, парень, это ты еще Аква-Кале не видал, – хитро прищурился пройдоха. – Вот там, я понимаю, рыба…
Руками при этом он, как наши рыболовы, шире своего роста развести не пытался, но и по одному взгляду было видно – всем рыбам рыба. Навроде меканского комара, выше всяких разумных представлений.
Однако чайханщик попросту не понял сути моего вопроса. Похоже, кроме даров моря, другой пищи в Хасире нельзя было достать ни за какие деньги. Кроме султанского двора, разумеется. Там и не такую экзотику, как бифштекс, попробовать можно. Разве что лягушек нельзя – и то лишь благодаря моему разгильдяйству.
Меж тем, не преуспев словесно, верный патриот Хисаха решил поразить бывалого иноземца иначе. То есть враками уже не пустыми, а сдобренными неким местным деликатесом, видимо, так истолковав мои жалобы на рыбное засилье. Во всяком случае, извлек он из-под низкого расчетного столика, отчего-то оглядываясь, именно латунную коробочку с какими-то сладостями.
Прикрыв ладонью, так что я не мог толком рассмотреть коричневый ярлык, чайханщик еще раз оглянулся и самым заговорщицким тоном произнес:
– Вот. Зимелах с корицей. Фирменный… У меня лучший в городе! Попробуй в полдень у моря – понравится!!!
Что еще за странности? Мелких сладостей типа этой в любой чайхане без счета к каждой чашке кофе сыплют… Или этот вариант столь же распространенной, как рыба, хисахской пищи не так прост, как кажется?
– С дурью, что ли? – нехорошо прищурился я на коробочку. Склонность к одурманиванию себя здесь, где сила солнца отъедает полдня невыносимым накалом, по идее, должна быть развита. Чем еще время занять, пока жара не спадет? Да и конопли на пеньку тут выращивают вдоволь…
– Зачем так говоришь? Обидеть хочешь? – отчего-то мое предположение оскорбило чайханщика. – От этого наоборот, всякая дурь прочь выходит! С заклятием – это да…
Заклятия, конечно, тоже дурманные бывают. Если прибавить к тому же «сомно» пару-другую слов, удовольствия от просмотра сновидений будут полные штаны. Поутру, когда глаза продерешь. А если поусердствовать и еще загнать в рифму «веселящую» магию, то однажды можно и вовсе не проснуться.
Но отчего-то чувствовалось, что здесь действительно не тот случай. Да и мне ли бояться – любую отраву, которая не прикончит сразу, эльфийское здоровье переборет без проблем. А на крайний случай при мне еще одна Реликвия имеется…
– Не хочешь, не бери! Кто бы заставлял! – Хисахский доброхот всерьез разобиделся и потянул коробочку к себе.
– Ладно, извини. Привык у нас всего опасаться. – Я едва успел накрыть ладонью ускользающее лакомство «с заклятием». – В Анариссе какой только пакостью не торгуют…
Польщенный выгодным сравнением своего города с эльфийской столицей, чайханщик отмяк и отпустил коробочку, правда, почему-то опять оглянувшись.
– Почем, кстати? – сообразил поинтересоваться я.
– За свободу денег не берут! – гордо вскинулся хисахянин. – Бесплатно, во имя Бирюзы!!!
Не наркоторговля, так политика… Ох, чую, влип я со своим любопытством по самое не могу! Выплыву, как обычно, куда денусь, но мог бы и не забираться в местную топь… Точнее, зыбучие пески, сообразно пустынной специфике.
– Прячь! Прячь скорее!!! – вдруг зашипел дилер местного вялотекущего заговора. – Стража Великого Визиря!!!
Точно, в чайхану ввалилась пара мрачноватых мужиков с сайсами в руках, понукаемые самого въедливого вида драконидом в лиловой чиновничьей хламиде. На лицах – ни следа расслабленного предвкушения, с каким только и подобает заходить в данное место. То есть точно по рабочей необходимости…
От одного их вида рука с коричневой жестянкой политически неблагонадежных сладостей сама собой нырнула в карман. Куда там городским служилым родного Анарисса – что стеновой страже, что полиции! Эти демонову дюжину вперед дадут всякому по ощущению рутинной, бессмысленной и бесцельной опасности. Штурмполисмены наши, конечно, погрознее будут, но в них хотя бы не чувствуется натужного проворота Колеса Судьбы, бездумно отмеряющего казнимому следующую пытку.
Оставаться в чайхане дальше как-то расхотелось, да и полдень уже был недалек. Надо успеть добраться до моря, да не просто до воды, а до такого местечка на берегу, где такой вот помехи не будет. Стало быть, точно не в порту и не на Парадной набережной. Чуть ли не через полгорода тащиться, на дальний мыс, замыкающий бухту – ближний сложен совершенно непроходимыми скалами.
По дороге стало заметно, что не я один решил прогуляться на морской берег под самое жаркое время суток. Чуть ли не весь город снялся с места и повалил в том же, не слишком удобном направлении. Причем большая часть народа спохватилась куда раньше и уже виднелась впереди плотной толпой.
Невольно я прибавил шагу. Берег пошел вверх, не круто, но заметно. Глядя в открывающиеся к морю переулки по левую руку, все чаще я замечал, что развалины заброшенных домов уходят прямо в волны. Раньше, до того, как дно опустилось, город спускался под обрыв, на который вела моя дорога.
К тому времени, как я добрался до мыса, народа на нем слегка убавилось, хотя навстречу мне никто не попадался. Должно быть, издали показалось, что просторная площадка забита до отказа. Или с обрыва вел еще один спуск, незаметный отсюда.
Солнце однозначно перевалило через зенит, поэтому тратить время на разглядывание местности и народа по сторонам я не стал. Все вокруг и так занимались одним и тем же – прогуливались, болтали, хрустели печеньем из таких же коробочек или более прихотливых футляров, призванных, видимо, защитить снадобье от сырости.
Некоторые зелья чувствительны к этому, а также ко времени приема. Не мешкая больше, я принялся за свою жестянку. Открыть ее оказалось делом непростым – откидная крышка с простеньким замочком-засовом была посажена на мастику из мягкого каучука, по жаре отчаянно липнущую. Добрых пару минут я пыхтел над коробочкой, норовящей выскочить из рук. Пальцы соскальзывали, а ножом я боялся попортить тонкую латунь. Хорошо, что моего шипения под нос при этом никто не слышал – незаметно я забрел на совсем малолюдный край обрыва.