– Постойте! – перебил её главный врач, пристально всматриваясь в спящего. – Давно он так дышит?
– Как?
– А вы что, сами не видите? Разве может так глубоко дышать человек со сломанными рёбрами?
– Я… Я не знаю… Как странно!
– Мне тоже показалось странным такое глубокое дыхание, – заметил Кузьминых, – хотя я и не медик. Кроме того, по-моему, тут есть ещё одно несоответствие. Насколько я знаю, во сне человек дышит поверхностно.
– Вы совершенно правы!
– Но, однако, я не вижу…
– Подойдите к больному! – сказал главный врач почему-то почти шёпотом. Он словно боялся, что кто-нибудь его услышит. – В том-то все и дело, что мы тоже ничего не видим.
Он явно волновался.
Старший лейтенант недоуменно пожал плечами. Волнение старого опытного врача и его шёпот были непонятны. Между ними и кушеткой, на которой лежал Аксёнов, не было ничего, и потому, казалось, выполнить полученное указание «подойти к больному» нетрудно. Но Кузьминых помнил, п о ч е м у его вызвали в поликлинику, и понимал, что слова врача не пустой звук. Именно на этом коротком, всего лишь метра в четыре, пути и ожидает его то неведомое, что заставляет этого далеко не молодого хирурга так сильно волноваться.
И все же Кузьминых не мог поверить до конца…
Шаг… второй шаг… третий…
И вдруг старший лейтенант почувствовал, что четвёртого шага он сделать не может. Что-то мягкое и упругое преградило ему дорогу. Создавалось впечатление, что самый воздух внезапно сгустился перед ним и чуть заметно, но несомненно осторожно толкнул назад.
Непреодолимое чувство протеста против какого бы то ни было насилия, свойственное характеру Кузьминых, заставило его сделать, вернее попытаться сделать шаг вперёд ещё раз. И снова невидимая преграда остановила его. Снова ощутил он слабый, отчётливо воспринимаемый толчок назад. Не умом а подсознанием понял старший лейтенант, что никакая сила не сможет преодолеть это «слабое» сопротивление. И дикая мысль, что перед ним не сгустившийся воздух и не завеса, а нечто обладающее разумом, сознательно не желающее причинять кому-либо вред, но запрещающее подходить к капитану Аксёнову, сразу же превратилась в уверенность, что это так и есть.
Кузьминых отступил.
– Вот то-то и оно! – сказал главный врач.
Пожилой медсёстры не было. Пока старший лейтенант «боролся» с пустотой, она успела уйти.
– Все непонятное пугает! – словно объясняя причину её ухода, прибавил врач.
Кузьминых справился с волнением. Против ожидания, это удалось ему очень легко.
– Давно появилось это? – спросил он.
– Кто знает! Больного положили здесь после рентгена, минут сорок – сорок пять назад. А что к нему нельзя подойти, заметили минут за пять до моего звонка к вам. На часы я не посмотрел. Что же это такое, как вы думаете?
– Вопрос не по адресу. Подобные вещи вне компетенции органов милиции. Но я думаю, капитану Аксёнову это не повредит.
«Скорее всего пойдёт на пользу!» – прибавил он мысленно, сам не зная, почему вдруг явилась такая странная мысль.
– Смотрите, он, кажется, просыпается, – сказал врач.
Кузьминых обернулся и успел заметить, как снова закрылись глаза Аксёнова. Капитан поднял руки, точно намереваясь закинуть их за голову, сжал кисти и вдруг… сильно потянулся, резким движением расправив грудь. Даже человеку, ничего не смыслящему в медицине, стало бы ясно, что такое движение никак не вяжется со сломанными рёбрами.
Главврач ахнул.
– Что это значит? – спросил Кузьминых.
Оба были ошеломлены в равной мере.
Аксёнов повернул голову на звук их голосов. Увидев своего заместителя, он улыбнулся.
– Ну вот меня и починили, – сказал он весело. – Можно встать, доктор?
– Кто вас «починил»? Почему вы думаете, что у вас все в порядке? – спросил главврач, подходя к Аксёнову.
Он сделал это машинально и даже не заметил, что никакое препятствие не помешало ему. Но зато это сразу заметил Кузьминых.
«Неужели э т о г о больше нет? – подумал старший лейтенант. – Куда же делась странная завеса, которая только что была здесь? Уж не потому ли она исчезла, что капитан проснулся и „завеса“ больше не нужна? Но кому она не нужна, однако?»
«Странно, – едва не сказал он громко, – мне сегодня приходят в голову совершенно дикие мысли!»
Кузьминых весь напрягся, делая четвёртый шаг. Но таинственной «завесы» действительно больше не было…
– Больно?
Пальцы хирурга осторожно, но достаточно сильно ощупывали бок Аксёнова. Но, очевидно, боль не возникала, потому что капитан по-прежнему улыбался.
– Нет, не больно!
– А так?
– Тоже не больно. У меня даже голова не болит, – добавил Аксёнов.
– А почему вы думаете, что она должна болеть?
– От наркоза.
– Какого наркоза?
– Что-то я вас плохо понимаю, доктор, – сказал Аксёнов. – Вы же чинили меня под наркозом, так я полагаю. Иначе я не мог ничего не почувствовать, а я не почувствовал. Разве это не так, а, доктор?
– А что вы чувствуете сейчас?
– Только одно: желание встать.
– Придётся подождать немного. Сейчас мы сделаем вам повторный снимок.
– А это зачем?
Главный врач ничего не ответил и вышел из палаты. Он, видимо, так и не вспомнил об исчезновении препятствия. Почти тотчас же вошла медсестра. Но Кузьминых успел прошептать на ухо капитану:
– Не было никакого наркоза. С вами ничего не делали, вы просто уснули.
– Это странно! Почему же я не чувствую больше боли при дыхании? Разве первый снимок – ошибка?
«Вот, вот! – подумал Кузьминых. – Именно так и будут рассуждать все. И никто не поверит ни в какую „завесу“. Ошибка – и больше ничего! Кстати, сказать ему про эту „завесу“? Нет, пока лучше промолчать. Потом, если врач позволит!»
Он не сомневался в том, что капитан Аксёнов уже здоров. Об этом красноречиво говорило поведение главного врача минуту назад и недоумевающее выражение его лица. Повторный снимок обязательно покажет, что переломов рёбер больше нет.
«Но как и чем можно будет объяснить то, что зафиксировано на первом снимке? От фотодокумента ведь не отмахнёшься!…»
Медсестра прервала мысли старшего лейтенанта.
– Внизу вас ожидает ваша жена, – сказала она Аксёнову и обратилась к Кузьминых: – Помогите больному встать!
– Я могу встать и сам!
И с этими словами Аксёнов легко поднялся. Сестра укоризненно покачала головой.
– Это неразумно!
– У меня ничего не болит, я здоров.
– Это мы ещё посмотрим, снимок покажет. Прошу вас идти медленно и не делать резких движений.
Идя по коридору вслед за Аксёновым и сестрой, которая упрямо поддерживала капитана под руку, Кузьминых видел, что походка его начальника совсем не та, что была у него, когда он шёл из своего кабинета к ожидавшей машине «скорой помощи». Для старшего лейтенанта не могло быть сомнения – капитан действительно здоров. В чем же тут дело?
Этот же вопрос старший лейтенант задал и главврачу, которого нашёл в его кабинете.
Тот удивлённо поднял глаза.
– О чем вы меня спрашиваете?
Кузьминых был уверен, главный врач прекрасно понимает, о чем его спрашивают.
– О том и о другом.
– Относительно больного ничего сейчас не могу сказать. Подождём повторного снимка. А относительно «другого» позвольте повторить ваши же слова: «Вопрос не по адресу».
– Кого же спрашивать?
– Боюсь, что некого!
Зазвонил телефон, и главврач снял трубку.
– Ну, нет так нет, – сказал он. – Как только появится, пришлите ко мне. И куда только он мог деваться? – проворчал он.
– Про кого вы?
– Про нового врача. Про этого Фалька. Я велел его позвать, но его не оказалось в поликлинике. Не понимаю, куда, а главное, зачем он мог уйти. Он никого не знает в городе, как не знает и самого города.
– Вы не находите, что этот ваш новый врач какой-то странный? – спросил Кузьминых.
– Да, нахожу. Но в чем вы видите его странность?
– Хотя бы в том, что он не пошёл с нами в палату к капитану Аксёнову. Отсутствие любопытства не порок, но это уже чересчур. Такие происшествия случаются не каждый день.
Главврач усмехнулся.
– Если бы только не пошёл, – сказал он. – Когда я узнал, что к больному нельзя подойти и сам убедился в этом, я тотчас же позвонил вам. Доктор Фальк присутствовал при этом. И знаете как он реагировал?
– Откуда я могу знать?
– Никак. Совсем не реагировал. Точно я сообщал вам о том, что кто-то разбил окно в приёмной. Я даже подумал, что он не понял, о чем идёт речь.
– Спокойных людей, лишённых любопытства, не так уж мало на свете. А может быть, доктор Фальк и в самом деле не понял. Русским языком он владеет не слишком хорошо, говорит, во всяком случае, с трудом.
– Отлично понял! Немного спустя, когда я спросил его совета, что нам делать с больным, то есть с капитаном Аксёновым, Фальк ответил, что советует ничего не делать, а просто ждать. Чего именно ждать, он не уточнил. Получается, что он имел в виду «завесу».
– Вот как! – Кузьминых сдвинул брови. – А его документы вы видели?
– Нет, не видел. У него пропал чемодан в поезде. А там были все бумаги. По этому вопросу он и хочет говорить с вами. Но если у вас возникло подозрение, что Фальк самозванец, то это вряд ли. Он, несомненно, врач.
– Документы обычно держат в кармане, а не упрятывают в чемодан, – задумчиво сказал Кузьминых. – Нет, – ответил он на слова главврача, – о возможности самозванства я не думал, это бессмысленно. Я думаю о другом… Но займёмся делом. Надо составить акт.
– Какой акт? О чем?
– О рёбрах капитана Аксёнова, о том, что с ними случилось. Акт будет нужен тем, кто обязательно заинтересуется этим происшествием. Хотя вы и сказали, что спрашивать некого, я думаю, что найдётся. Акт очень пригодится.
– Кому это может пригодиться?
– Науке!
Молчание…
– Пишите! – сказал главврач. – Разумеется, вы правы! Садитесь за мой стол.
Вошла медсестра и подала мокрый ещё снимок.
– Милое дело! – сказал главврач, посмотрев его на свет. – Поглядите-ка, старший лейтенант!
– Зачем мне глядеть? Я в этом все равно ничего не смыслю. Знаю, что капитан Аксёнов здоров и переломов у него нет. Больше нет!
– Что значит «больше»?
– А это значит, что переломы были, а теперь их, однако, нет. И именно поэтому мы с вами составляем акт.
– Фиксируем то, чего не понимаем.
– Да! И вряд ли поймём когда-нибудь.
– В таком случае ещё раз: кому нужен наш акт?
– Повторяю – науке! Но не медицине и не криминалистике. Впрочем, – прибавил Кузьминых, – относительно медицины я, возможно, неправ, судя по тому, что произошло с капитаном на наших с вами глазах.
«А что произошло на наших глазах? – тут же подумал он. – Ровно ничего! К капитану, а вполне возможно – только к кушетке, на которой он случайно оказался, нельзя было подойти, потому что что-то мешало этому, вот и все, что мы знаем. Правда, опять-таки что-то, вылечило его за то время, пока никто не мог подойти и помешать. Но чему помешать? Или, быть может, кому? Нет, лучше не пытаться даже найти разгадку! С ума не долго сойти!»
– Давайте писать акт! – сказал он, словно желая успокоить себя и главврача. – Что ещё нам остаётся? Это тот редкий случай, когда думать вредно…
Сотрудники н…ского отделения милиции не очень удивились, когда вместе с Кузьминых, вернувшимся из поликлиники, увидели своего начальника, которого всего полтора часа назад увезли отсюда на машине «скорой помощи». Капитан выглядел как всегда, а на вопросы о самочувствии коротко отвечал: «Нормально!» – не вдаваясь в подробности, о которых они с Кузьминых решили пока не распространяться. Все поняли это так, что после перевязки капитан не захотел идти домой, а вернулся в отделение, чтобы лично встретить начальство.
Н…ск стоял на полпути между районным и областным центрами, поэтому обе машины прибыли почти одновременно. Из района приехали майор и капитан, а из области – тоже майор и человек в гражданской одежде, в котором капитан Аксёнов узнал судебно-медицинского эксперта областного управления, психиатра по специальности. Его присутствие красноречиво свидетельствовало о возникших относительно начальника н…ской милиции подозрениях.
У приехавших на лицах было ясно написано, что поездка совершена ими зря и что это немедленно выяснится, как только они на месте разберутся во всем.
– Ну что ж, давайте показывайте, что у вас здесь приключилось, – сказал майор из области, и в тоне, каким была произнесена эта фраза, отчётливо прозвучало: «Если у вас действительно что-то произошло, в чем я сомневаюсь».
«Ладно, дорогие товарищи, – подумал Кузьминых. – Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Посмотрю я на вас через пару минут, там, в кабинете».
Уходя в поликлинику, он запер дверь на ключ, чтобы никто не входил и ничего не трогал в его отсутствие. Он хорошо понимал, что никакие запрещения не смогли бы на этот раз удержать любопытных. Туша застреленного быка в служебном кабинете – не часто встречающееся зрелище.
Приехавшее начальство должно было увидеть все точно в таком виде, в каком он оставил, на случай, если оно захочет произвести следствие по всем правилам. По этой же причине ни он, ни Аксёнов не заходили в кабинет, вернувшись из поликлиники.
Кузьминых отпер дверь.
– Прошу вас! – сказал Аксёнов.
Переступив порог, все остановились: гости – от удивления, хозяева – в полной растерянности…
ТУШИ БЫКА В КАБИНЕТЕ НЕ БЫЛО!
– Так! – многозначительно сказал майор из области. – Этого следовало ожидать!
Капитан Аксёнов протянул руку, указывая на что-то лежавшее на полу.
Это были шесть кусочков свинца, в которых нетрудно было распознать слегка деформировавшиеся пистолетные пули. Они лежали на том самом месте, где упал сражённый ими симментальский бык, непостижимым образом исчезнувший из запертого кабинета.
Разговор по необходимости короток. Планета, на которой находится Норит сто одиннадцать, вращается вокруг оси. Фиксирующий луч не поспевает за движением её поверхности, он «следит» только за перемещением всей планеты по орбите. Голос Вензот «затухает» для Норит сто одиннадцать, а его голос – для находящихся в помещении пульта.
Уже не раз встречались с высокоорганизованной жизнью, с развитой наукой, и каждый раз её уровень оказывался слишком низким, никакой помощи ожидать было нельзя. Что же может дать эта встреча, если Норит сто одиннадцать даже не смог показаться аборигенам в своём подлинном облике? А без помощи обитателей планетной системы все равно нечего и думать о возможности «акклиматизироваться» в ней… Но что-то удерживает Норит сто одиннадцать на этой планете…
Норит сто одиннадцать. Во имя жизни! Впечатление благоприятно! Это не мало! Прошло много тысяч секади, а моё состояние не становится хуже. Вывод – мы можем приспособиться к жизни в этой планетной системе. Это главное. К сожалению, я оказался в неудачном месте…
Вензот. Пустынном? Малонаселённом?
Норит сто одиннадцать. Нет, в другом смысле. Разве вас не удивило небольшое число экспонатов?
Вензот. Мы отнесли это за счёт пустынности района, куда ты попал.
Норит сто одиннадцать. Эта планета имеет наклонную к эклиптике ось и – как следствие – лето и зиму, как были и у нас когда-то. Сейчас здесь зима, и холод держит обитателей в жилищах, а животных – в убежищах, где они неподвижны.
Вензот. Теперь ясно! У нас побывали птицы, небольшой зверёк с очень густой белой шерстью, как у наших шидри. И крупный рогатый зверь. Все отправлено обратно после обследования. Выводы зоологов обнадёживают. Но птиц всего три, и все одинаковые, одной породы. Это плохо!
Норит сто одиннадцать. Возможно, я смогу помочь, а пока луч автоматичен, выбора быть не может.
Вензот. Ты имеешь в виду аборигенов-учёных?
Норит сто одиннадцать. Здесь небольшое поселение – и учёных нет. Но я понял, что они прибудут сюда. Их ждут. А пока придётся довольствоваться тем, что даёт отбор случайный.
Вензот. Мы готовы и на это.
Норит сто одиннадцать. Почему ты не упомянул об аборигене-детёныше?
Вензот. Он также обследован. О том, что это детёныш разумного существа, мы догадались, когда увидели тебя в облике аборигена. И разница в одежде обратила на себя внимание. На всякий случай мы заключили детёныша в плёнку.
Норит сто одиннадцать. Поступили правильно и спасли этим детёныша! Но дальше работайте, ничего не опасаясь. Я не допущу, чтобы пострадал кто-либо. Работу надо вести по программе два.
Вензот. Как ты оцениваешь развитие аборигенов?
Норит сто одиннадцать. У меня ещё мало данных. Но и то, что я уже знаю, заставляет думать – развитие их цивилизации не ниже десятой. Но отнюдь не пятнадцатой.
Вензот. Если так, почему ты не показываешься им? Цивилизации десятой ступени можно не опасаться.
Норит сто одиннадцать. Мне не все нравится и не все понятно. Хочу подождать.
Вензот. Разумно! Кого пошлём?
Норит сто одиннадцать. Конечно, шидри!
Вензот. Хорошо, пусть будет шидри. По твоему сигналу отправим по лучу, с коррекцией на тебя. В каких условиях ты находишься?
Норит сто одиннадцать. Вполне терпимо для гостя, о котором не знают хозяева. Но тут нет наших бассейнов, а естественные водоёмы замёрзли. Это самое тяжёлое. Не тревожьтесь! Я в центре событий. Ещё одно – обратный луч отклоняется на восемь арэ, но в другую сторону.
Вензот. Причину выясним. Этого не должно быть. Но твой голос уже плохо слышен. До следующего сеанса, Норит сто одиннадцать! Будь осторожен! Во имя жизни!
ГЛАВА 7,
– Как?
– А вы что, сами не видите? Разве может так глубоко дышать человек со сломанными рёбрами?
– Я… Я не знаю… Как странно!
– Мне тоже показалось странным такое глубокое дыхание, – заметил Кузьминых, – хотя я и не медик. Кроме того, по-моему, тут есть ещё одно несоответствие. Насколько я знаю, во сне человек дышит поверхностно.
– Вы совершенно правы!
– Но, однако, я не вижу…
– Подойдите к больному! – сказал главный врач почему-то почти шёпотом. Он словно боялся, что кто-нибудь его услышит. – В том-то все и дело, что мы тоже ничего не видим.
Он явно волновался.
Старший лейтенант недоуменно пожал плечами. Волнение старого опытного врача и его шёпот были непонятны. Между ними и кушеткой, на которой лежал Аксёнов, не было ничего, и потому, казалось, выполнить полученное указание «подойти к больному» нетрудно. Но Кузьминых помнил, п о ч е м у его вызвали в поликлинику, и понимал, что слова врача не пустой звук. Именно на этом коротком, всего лишь метра в четыре, пути и ожидает его то неведомое, что заставляет этого далеко не молодого хирурга так сильно волноваться.
И все же Кузьминых не мог поверить до конца…
Шаг… второй шаг… третий…
Непреодолимое чувство протеста против какого бы то ни было насилия, свойственное характеру Кузьминых, заставило его сделать, вернее попытаться сделать шаг вперёд ещё раз. И снова невидимая преграда остановила его. Снова ощутил он слабый, отчётливо воспринимаемый толчок назад. Не умом а подсознанием понял старший лейтенант, что никакая сила не сможет преодолеть это «слабое» сопротивление. И дикая мысль, что перед ним не сгустившийся воздух и не завеса, а нечто обладающее разумом, сознательно не желающее причинять кому-либо вред, но запрещающее подходить к капитану Аксёнову, сразу же превратилась в уверенность, что это так и есть.
Кузьминых отступил.
– Вот то-то и оно! – сказал главный врач.
Пожилой медсёстры не было. Пока старший лейтенант «боролся» с пустотой, она успела уйти.
– Все непонятное пугает! – словно объясняя причину её ухода, прибавил врач.
Кузьминых справился с волнением. Против ожидания, это удалось ему очень легко.
– Давно появилось это? – спросил он.
– Кто знает! Больного положили здесь после рентгена, минут сорок – сорок пять назад. А что к нему нельзя подойти, заметили минут за пять до моего звонка к вам. На часы я не посмотрел. Что же это такое, как вы думаете?
– Вопрос не по адресу. Подобные вещи вне компетенции органов милиции. Но я думаю, капитану Аксёнову это не повредит.
«Скорее всего пойдёт на пользу!» – прибавил он мысленно, сам не зная, почему вдруг явилась такая странная мысль.
– Смотрите, он, кажется, просыпается, – сказал врач.
Кузьминых обернулся и успел заметить, как снова закрылись глаза Аксёнова. Капитан поднял руки, точно намереваясь закинуть их за голову, сжал кисти и вдруг… сильно потянулся, резким движением расправив грудь. Даже человеку, ничего не смыслящему в медицине, стало бы ясно, что такое движение никак не вяжется со сломанными рёбрами.
Главврач ахнул.
– Что это значит? – спросил Кузьминых.
Оба были ошеломлены в равной мере.
Аксёнов повернул голову на звук их голосов. Увидев своего заместителя, он улыбнулся.
– Ну вот меня и починили, – сказал он весело. – Можно встать, доктор?
– Кто вас «починил»? Почему вы думаете, что у вас все в порядке? – спросил главврач, подходя к Аксёнову.
Он сделал это машинально и даже не заметил, что никакое препятствие не помешало ему. Но зато это сразу заметил Кузьминых.
«Неужели э т о г о больше нет? – подумал старший лейтенант. – Куда же делась странная завеса, которая только что была здесь? Уж не потому ли она исчезла, что капитан проснулся и „завеса“ больше не нужна? Но кому она не нужна, однако?»
«Странно, – едва не сказал он громко, – мне сегодня приходят в голову совершенно дикие мысли!»
Кузьминых весь напрягся, делая четвёртый шаг. Но таинственной «завесы» действительно больше не было…
– Больно?
Пальцы хирурга осторожно, но достаточно сильно ощупывали бок Аксёнова. Но, очевидно, боль не возникала, потому что капитан по-прежнему улыбался.
– Нет, не больно!
– А так?
– Тоже не больно. У меня даже голова не болит, – добавил Аксёнов.
– А почему вы думаете, что она должна болеть?
– От наркоза.
– Какого наркоза?
– Что-то я вас плохо понимаю, доктор, – сказал Аксёнов. – Вы же чинили меня под наркозом, так я полагаю. Иначе я не мог ничего не почувствовать, а я не почувствовал. Разве это не так, а, доктор?
– А что вы чувствуете сейчас?
– Только одно: желание встать.
– Придётся подождать немного. Сейчас мы сделаем вам повторный снимок.
– А это зачем?
Главный врач ничего не ответил и вышел из палаты. Он, видимо, так и не вспомнил об исчезновении препятствия. Почти тотчас же вошла медсестра. Но Кузьминых успел прошептать на ухо капитану:
– Не было никакого наркоза. С вами ничего не делали, вы просто уснули.
– Это странно! Почему же я не чувствую больше боли при дыхании? Разве первый снимок – ошибка?
«Вот, вот! – подумал Кузьминых. – Именно так и будут рассуждать все. И никто не поверит ни в какую „завесу“. Ошибка – и больше ничего! Кстати, сказать ему про эту „завесу“? Нет, пока лучше промолчать. Потом, если врач позволит!»
Он не сомневался в том, что капитан Аксёнов уже здоров. Об этом красноречиво говорило поведение главного врача минуту назад и недоумевающее выражение его лица. Повторный снимок обязательно покажет, что переломов рёбер больше нет.
«Но как и чем можно будет объяснить то, что зафиксировано на первом снимке? От фотодокумента ведь не отмахнёшься!…»
Медсестра прервала мысли старшего лейтенанта.
– Внизу вас ожидает ваша жена, – сказала она Аксёнову и обратилась к Кузьминых: – Помогите больному встать!
– Я могу встать и сам!
И с этими словами Аксёнов легко поднялся. Сестра укоризненно покачала головой.
– Это неразумно!
– У меня ничего не болит, я здоров.
– Это мы ещё посмотрим, снимок покажет. Прошу вас идти медленно и не делать резких движений.
Идя по коридору вслед за Аксёновым и сестрой, которая упрямо поддерживала капитана под руку, Кузьминых видел, что походка его начальника совсем не та, что была у него, когда он шёл из своего кабинета к ожидавшей машине «скорой помощи». Для старшего лейтенанта не могло быть сомнения – капитан действительно здоров. В чем же тут дело?
Этот же вопрос старший лейтенант задал и главврачу, которого нашёл в его кабинете.
Тот удивлённо поднял глаза.
– О чем вы меня спрашиваете?
Кузьминых был уверен, главный врач прекрасно понимает, о чем его спрашивают.
– О том и о другом.
– Относительно больного ничего сейчас не могу сказать. Подождём повторного снимка. А относительно «другого» позвольте повторить ваши же слова: «Вопрос не по адресу».
– Кого же спрашивать?
– Боюсь, что некого!
Зазвонил телефон, и главврач снял трубку.
– Ну, нет так нет, – сказал он. – Как только появится, пришлите ко мне. И куда только он мог деваться? – проворчал он.
– Про кого вы?
– Про нового врача. Про этого Фалька. Я велел его позвать, но его не оказалось в поликлинике. Не понимаю, куда, а главное, зачем он мог уйти. Он никого не знает в городе, как не знает и самого города.
– Вы не находите, что этот ваш новый врач какой-то странный? – спросил Кузьминых.
– Да, нахожу. Но в чем вы видите его странность?
– Хотя бы в том, что он не пошёл с нами в палату к капитану Аксёнову. Отсутствие любопытства не порок, но это уже чересчур. Такие происшествия случаются не каждый день.
Главврач усмехнулся.
– Если бы только не пошёл, – сказал он. – Когда я узнал, что к больному нельзя подойти и сам убедился в этом, я тотчас же позвонил вам. Доктор Фальк присутствовал при этом. И знаете как он реагировал?
– Откуда я могу знать?
– Никак. Совсем не реагировал. Точно я сообщал вам о том, что кто-то разбил окно в приёмной. Я даже подумал, что он не понял, о чем идёт речь.
– Спокойных людей, лишённых любопытства, не так уж мало на свете. А может быть, доктор Фальк и в самом деле не понял. Русским языком он владеет не слишком хорошо, говорит, во всяком случае, с трудом.
– Отлично понял! Немного спустя, когда я спросил его совета, что нам делать с больным, то есть с капитаном Аксёновым, Фальк ответил, что советует ничего не делать, а просто ждать. Чего именно ждать, он не уточнил. Получается, что он имел в виду «завесу».
– Вот как! – Кузьминых сдвинул брови. – А его документы вы видели?
– Нет, не видел. У него пропал чемодан в поезде. А там были все бумаги. По этому вопросу он и хочет говорить с вами. Но если у вас возникло подозрение, что Фальк самозванец, то это вряд ли. Он, несомненно, врач.
– Документы обычно держат в кармане, а не упрятывают в чемодан, – задумчиво сказал Кузьминых. – Нет, – ответил он на слова главврача, – о возможности самозванства я не думал, это бессмысленно. Я думаю о другом… Но займёмся делом. Надо составить акт.
– Какой акт? О чем?
– О рёбрах капитана Аксёнова, о том, что с ними случилось. Акт будет нужен тем, кто обязательно заинтересуется этим происшествием. Хотя вы и сказали, что спрашивать некого, я думаю, что найдётся. Акт очень пригодится.
– Кому это может пригодиться?
– Науке!
Молчание…
– Пишите! – сказал главврач. – Разумеется, вы правы! Садитесь за мой стол.
Вошла медсестра и подала мокрый ещё снимок.
– Милое дело! – сказал главврач, посмотрев его на свет. – Поглядите-ка, старший лейтенант!
– Зачем мне глядеть? Я в этом все равно ничего не смыслю. Знаю, что капитан Аксёнов здоров и переломов у него нет. Больше нет!
– Что значит «больше»?
– А это значит, что переломы были, а теперь их, однако, нет. И именно поэтому мы с вами составляем акт.
– Фиксируем то, чего не понимаем.
– Да! И вряд ли поймём когда-нибудь.
– В таком случае ещё раз: кому нужен наш акт?
– Повторяю – науке! Но не медицине и не криминалистике. Впрочем, – прибавил Кузьминых, – относительно медицины я, возможно, неправ, судя по тому, что произошло с капитаном на наших с вами глазах.
«А что произошло на наших глазах? – тут же подумал он. – Ровно ничего! К капитану, а вполне возможно – только к кушетке, на которой он случайно оказался, нельзя было подойти, потому что что-то мешало этому, вот и все, что мы знаем. Правда, опять-таки что-то, вылечило его за то время, пока никто не мог подойти и помешать. Но чему помешать? Или, быть может, кому? Нет, лучше не пытаться даже найти разгадку! С ума не долго сойти!»
– Давайте писать акт! – сказал он, словно желая успокоить себя и главврача. – Что ещё нам остаётся? Это тот редкий случай, когда думать вредно…
Сотрудники н…ского отделения милиции не очень удивились, когда вместе с Кузьминых, вернувшимся из поликлиники, увидели своего начальника, которого всего полтора часа назад увезли отсюда на машине «скорой помощи». Капитан выглядел как всегда, а на вопросы о самочувствии коротко отвечал: «Нормально!» – не вдаваясь в подробности, о которых они с Кузьминых решили пока не распространяться. Все поняли это так, что после перевязки капитан не захотел идти домой, а вернулся в отделение, чтобы лично встретить начальство.
Н…ск стоял на полпути между районным и областным центрами, поэтому обе машины прибыли почти одновременно. Из района приехали майор и капитан, а из области – тоже майор и человек в гражданской одежде, в котором капитан Аксёнов узнал судебно-медицинского эксперта областного управления, психиатра по специальности. Его присутствие красноречиво свидетельствовало о возникших относительно начальника н…ской милиции подозрениях.
У приехавших на лицах было ясно написано, что поездка совершена ими зря и что это немедленно выяснится, как только они на месте разберутся во всем.
– Ну что ж, давайте показывайте, что у вас здесь приключилось, – сказал майор из области, и в тоне, каким была произнесена эта фраза, отчётливо прозвучало: «Если у вас действительно что-то произошло, в чем я сомневаюсь».
«Ладно, дорогие товарищи, – подумал Кузьминых. – Хорошо смеётся тот, кто смеётся последним. Посмотрю я на вас через пару минут, там, в кабинете».
Уходя в поликлинику, он запер дверь на ключ, чтобы никто не входил и ничего не трогал в его отсутствие. Он хорошо понимал, что никакие запрещения не смогли бы на этот раз удержать любопытных. Туша застреленного быка в служебном кабинете – не часто встречающееся зрелище.
Приехавшее начальство должно было увидеть все точно в таком виде, в каком он оставил, на случай, если оно захочет произвести следствие по всем правилам. По этой же причине ни он, ни Аксёнов не заходили в кабинет, вернувшись из поликлиники.
Кузьминых отпер дверь.
– Прошу вас! – сказал Аксёнов.
Переступив порог, все остановились: гости – от удивления, хозяева – в полной растерянности…
ТУШИ БЫКА В КАБИНЕТЕ НЕ БЫЛО!
– Так! – многозначительно сказал майор из области. – Этого следовало ожидать!
Капитан Аксёнов протянул руку, указывая на что-то лежавшее на полу.
Это были шесть кусочков свинца, в которых нетрудно было распознать слегка деформировавшиеся пистолетные пули. Они лежали на том самом месте, где упал сражённый ими симментальский бык, непостижимым образом исчезнувший из запертого кабинета.
Разговор по необходимости короток. Планета, на которой находится Норит сто одиннадцать, вращается вокруг оси. Фиксирующий луч не поспевает за движением её поверхности, он «следит» только за перемещением всей планеты по орбите. Голос Вензот «затухает» для Норит сто одиннадцать, а его голос – для находящихся в помещении пульта.
Норит сто одиннадцать. Во имя жизни! Впечатление благоприятно! Это не мало! Прошло много тысяч секади, а моё состояние не становится хуже. Вывод – мы можем приспособиться к жизни в этой планетной системе. Это главное. К сожалению, я оказался в неудачном месте…
Вензот. Пустынном? Малонаселённом?
Норит сто одиннадцать. Нет, в другом смысле. Разве вас не удивило небольшое число экспонатов?
Вензот. Мы отнесли это за счёт пустынности района, куда ты попал.
Норит сто одиннадцать. Эта планета имеет наклонную к эклиптике ось и – как следствие – лето и зиму, как были и у нас когда-то. Сейчас здесь зима, и холод держит обитателей в жилищах, а животных – в убежищах, где они неподвижны.
Вензот. Теперь ясно! У нас побывали птицы, небольшой зверёк с очень густой белой шерстью, как у наших шидри. И крупный рогатый зверь. Все отправлено обратно после обследования. Выводы зоологов обнадёживают. Но птиц всего три, и все одинаковые, одной породы. Это плохо!
Норит сто одиннадцать. Возможно, я смогу помочь, а пока луч автоматичен, выбора быть не может.
Вензот. Ты имеешь в виду аборигенов-учёных?
Норит сто одиннадцать. Здесь небольшое поселение – и учёных нет. Но я понял, что они прибудут сюда. Их ждут. А пока придётся довольствоваться тем, что даёт отбор случайный.
Вензот. Мы готовы и на это.
Норит сто одиннадцать. Почему ты не упомянул об аборигене-детёныше?
Вензот. Он также обследован. О том, что это детёныш разумного существа, мы догадались, когда увидели тебя в облике аборигена. И разница в одежде обратила на себя внимание. На всякий случай мы заключили детёныша в плёнку.
Норит сто одиннадцать. Поступили правильно и спасли этим детёныша! Но дальше работайте, ничего не опасаясь. Я не допущу, чтобы пострадал кто-либо. Работу надо вести по программе два.
Вензот. Как ты оцениваешь развитие аборигенов?
Норит сто одиннадцать. У меня ещё мало данных. Но и то, что я уже знаю, заставляет думать – развитие их цивилизации не ниже десятой. Но отнюдь не пятнадцатой.
Вензот. Если так, почему ты не показываешься им? Цивилизации десятой ступени можно не опасаться.
Норит сто одиннадцать. Мне не все нравится и не все понятно. Хочу подождать.
Вензот. Разумно! Кого пошлём?
Норит сто одиннадцать. Конечно, шидри!
Вензот. Хорошо, пусть будет шидри. По твоему сигналу отправим по лучу, с коррекцией на тебя. В каких условиях ты находишься?
Норит сто одиннадцать. Вполне терпимо для гостя, о котором не знают хозяева. Но тут нет наших бассейнов, а естественные водоёмы замёрзли. Это самое тяжёлое. Не тревожьтесь! Я в центре событий. Ещё одно – обратный луч отклоняется на восемь арэ, но в другую сторону.
Вензот. Причину выясним. Этого не должно быть. Но твой голос уже плохо слышен. До следующего сеанса, Норит сто одиннадцать! Будь осторожен! Во имя жизни!
ГЛАВА 7,
о том, как первый день н…ских событий – 12 января – закончился – Кому вы оставляли ключ от моего кабинета? – спросил капитан Аксёнов у Кузьминых.
– Никому! Вот посмотрите! Все ключи на месте. Вот ключ от вашего кабинета.
От волнения оба совсем забыли, что всего две минуты назад старший лейтенант этим самым ключом открыл дверь на глазах у всех.
– Значит, у кого-то имеется дубликат.
– Это исключено, товарищ капитан. От вашего кабинета всегда было только два ключа, один у вас, второй у меня. Мой всегда здесь, в этой связке.
– А мой у меня в кармане, – сказал Аксёнов. – Значит, по-вашему, быка вытащили, не открывая дверей?
Кузьминых удивлённо посмотрел на своего начальника, сказавшего такую странную фразу.
– Но ведь этот бык и появился здесь при запертых дверях, товарищ капитан!
– О чем вы спорите, товарищи? – спросил майор из области. – Вижу, что на вас здорово подействовало случившееся. Но подумайте сами: туша быка – это же не коробочка спичек. Чтобы протащить её через дверь и по коридору, нужна лебёдка или несколько человек, по меньшей мере десять, если не больше.
– А окна закрыты и даже заклеены, – прибавил второй майор. – Впрочем, туша быка через окно все равно не могла пройти.
Кузьминых нахмурился.
– Если я правильно понял, – спросил он, – вы хотите сказать, что никакой туши быка здесь не было?
– Хотел бы так думать, товарищ старший лейтенант, очень хотел бы, но… не могу!
– Приходится верить своим глазам, – прибавил майор из области. – Вы поторопились обидеться. Мы теперь знаем, что все, сообщённое вами по телефону, чистая правда. Как бы это ни противоречило здравому смыслу, как бы ни было странно.
– Куда же девалась туша быка? – недоуменно спросил врач-эксперт.
– А вот на этот вопрос вряд ли сможет ответить кто-либо. Из присутствующих здесь никто!
– Но вы почему-то уверены, что бык здесь был?
– Я это вижу, – коротко ответил майор.
Казалось бы, отсутствие туши быка должно было убедить приехавших как раз в обратном и только подтвердить все подозрения, возникшие по адресу начальника н…ской милиции, но произошло наоборот. Именно теперь они поверили всему, и совсем не трудно было догадаться, почему поверили.
Для криминалистов, а оба майора и капитан были достаточно опытными криминалистами, следы, оставшиеся в кабинете капитана Аксёнова и в разгромленной комнате следователя, которую было хорошо видно через раскрытую настежь дверь, говорили красноречивее любых рассказов о том, что здесь происходило недавно. И следов этих для профессионального глаза было множество.
– Надо допросить всех, кто участвовал в расстреле быка или присутствовал при этом, – сказал майор из области после внимательного осмотра обеих комнат. – Это должно быть нашим первым шагом в предстоящем расследовании. Таких шагов будет много! Судя по всему, работка нам предстоит нелёгкая.
– Не совсем понимаю, что именно вы имеете в виду, товарищ майор, – сказал Аксёнов.
– Все! – коротко ответил тот. – Все, что случилось, начиная с девочки.
– И все же мне неясно, что может дать вам допрос моих офицеров.
– Мне лично – ничего! Но этот допрос даст акты, документы, которые будут необходимы, когда всей здешней «фантастикой» займутся люди, далёкие от нашей с вами профессии.
Кузьминых с внутренним удовлетворением кивнул головой. Он ничего ещё не сказал о другом, уже составленном, акте, который лежал у него в кармане. Капитан Аксёнов об этом акте знает, и если найдёт нужным, скажет сам. Кузьминых никогда не забегал вперёд начальства. Он был доволен, ему было приятно, что там, в поликлинике, он принял правильное решение и что слова майора подтверждают это, – акт будет нужен. Этого сознания старшему лейтенанту было достаточно.
Спросив разрешения удалиться, Кузьминых вышел, чтобы вызвать офицеров, которые присутствовали на утреннем совещании.
– Разрешите задать вопрос, товарищ майор, – сказал Аксёнов.
– Слушаю вас!
– Что вы имели в виду, когда, войдя и не увидев туши быка, сказали: «Этого следовало ожидать»?
– Ага! – сказал майор. – Значит, не только ваш заместитель, но и вы сами обиделись.
– Что вы, товарищ майор, какие могут быть обиды! Я спрашиваю об этом по более серьёзной причине.
– Эта фраза была с моей стороны ошибкой, и я прошу за неё извинения.
– Я понял вас иначе, – с оттенком разочарования в голосе, которое не ускользнуло от его собеседников, сказал Аксёнов. – Но, впрочем, это понятно! Вы ещё не все знаете.
– Выходит так! Расскажите нам о том, чего мы, по вашим словам, ещё не знаем.
Все с интересом посмотрели на хозяина кабинета. У всех мелькнула одна и та же мысль: «Что ещё могло произойти в Н…ске?» Они знали о внучке Болдыревых (пока только о её исчезновении) и о симментальском быке. Но и этого было более чем достаточно. Особенно истории с быком, дважды исчезнувшим в один и тот же день. Выходит, даже это ещё не все. Есть что-то третье!
– Вы все так спокойны, – сказал врач-эксперт, – что, по-видимому, составили себе ясное представление обо всем случившемся в этом городе. Но что касается меня, то я нахожусь в полном неведении. Даже больше – в полной растерянности. Я ничего не могу понять. Объясните мне, что же случилось, в конце концов, хотя бы с этим быком. Откуда он взялся здесь и куда девался отсюда сквозь запертую дверь? Вы все время говорите, с полной невозмутимостью: «бык появился», «бык исчез». Значит, это появление и исчезновение произошли без участия людей. Так при чьём же участии? Просветите меня! Совсем коротко!
Четыре офицера переглянулись.
– А ведь действительно, черт возьми! – сказал майор из области. – Мы ведём себя, как при расследовании обычного происшествия. Как будто нам все ясно и ничего здесь нет выходящего из рамок привычного. Доктор прав!
– Можно ли это понять так, что вы сами ничего не понимаете?
– Ну конечно, доктор!
– Тогда другое дело!
– Так чего же мы ещё не знаем, товарищ Аксёнов? – сказал майор. – Говорите!
Капитан, по привычке очень коротко, рассказал о том, что случилось с ним в поликлинике.
– У моего заместителя имеется акт, – закончил он, – подписанный главным врачом поликлиники, старшей медсестрой, мною и им самим.
– И вы утверждаете, что повторный снимок показал отсутствие переломов рёбер? – спросил врач-эксперт.
– Не я это утверждаю. Об этом сказал мне главный врач поликлиники, хирург по специальности. Он прибавил, что самое удивительное заключается в отсутствии какой-то «костной мозоли», если я правильно запомнил.
– Вы запомнили правильно, но это ничего не объясняет, а, наоборот, запутывает ещё больше.
Наступило продолжительное молчание. Было видно, какое огромное, ошеломляющее впечатление произвёл необычный рассказ Аксёнова на четырех человек, всего полчаса назад преисполненных скепсиса и просто неверия. Теперь у всех четырех впервые возникло отчётливое ощущение тайного присутствия здесь, в Н…ске, чего-то непостижимого для разума, влияющего на ход событий, которые были абсолютно непонятны и фантастичны сами по себе. Как сегодня утром у офицеров, подчинённых капитану Аксёнову, так и у приезжих появилось неприятное сознание бессилия противостоять этому влиянию. Разница заключалась лишь в том, что офицеры отделения считали это влияние враждебным по отношению к людям, а капитан, врач-эксперт и оба майора не подумали и не могли подумать ни о какой враждебности. Наоборот, нельзя было не видеть заботы о людях, попавших в сферу этого влияния. Правда, пока они знали только один случай – с начальником н…ской милиции, но и единственный случай говорил о многом.
– Никому! Вот посмотрите! Все ключи на месте. Вот ключ от вашего кабинета.
От волнения оба совсем забыли, что всего две минуты назад старший лейтенант этим самым ключом открыл дверь на глазах у всех.
– Значит, у кого-то имеется дубликат.
– Это исключено, товарищ капитан. От вашего кабинета всегда было только два ключа, один у вас, второй у меня. Мой всегда здесь, в этой связке.
– А мой у меня в кармане, – сказал Аксёнов. – Значит, по-вашему, быка вытащили, не открывая дверей?
Кузьминых удивлённо посмотрел на своего начальника, сказавшего такую странную фразу.
– Но ведь этот бык и появился здесь при запертых дверях, товарищ капитан!
– О чем вы спорите, товарищи? – спросил майор из области. – Вижу, что на вас здорово подействовало случившееся. Но подумайте сами: туша быка – это же не коробочка спичек. Чтобы протащить её через дверь и по коридору, нужна лебёдка или несколько человек, по меньшей мере десять, если не больше.
– А окна закрыты и даже заклеены, – прибавил второй майор. – Впрочем, туша быка через окно все равно не могла пройти.
Кузьминых нахмурился.
– Если я правильно понял, – спросил он, – вы хотите сказать, что никакой туши быка здесь не было?
– Хотел бы так думать, товарищ старший лейтенант, очень хотел бы, но… не могу!
– Приходится верить своим глазам, – прибавил майор из области. – Вы поторопились обидеться. Мы теперь знаем, что все, сообщённое вами по телефону, чистая правда. Как бы это ни противоречило здравому смыслу, как бы ни было странно.
– Куда же девалась туша быка? – недоуменно спросил врач-эксперт.
– А вот на этот вопрос вряд ли сможет ответить кто-либо. Из присутствующих здесь никто!
– Но вы почему-то уверены, что бык здесь был?
– Я это вижу, – коротко ответил майор.
Казалось бы, отсутствие туши быка должно было убедить приехавших как раз в обратном и только подтвердить все подозрения, возникшие по адресу начальника н…ской милиции, но произошло наоборот. Именно теперь они поверили всему, и совсем не трудно было догадаться, почему поверили.
Для криминалистов, а оба майора и капитан были достаточно опытными криминалистами, следы, оставшиеся в кабинете капитана Аксёнова и в разгромленной комнате следователя, которую было хорошо видно через раскрытую настежь дверь, говорили красноречивее любых рассказов о том, что здесь происходило недавно. И следов этих для профессионального глаза было множество.
– Надо допросить всех, кто участвовал в расстреле быка или присутствовал при этом, – сказал майор из области после внимательного осмотра обеих комнат. – Это должно быть нашим первым шагом в предстоящем расследовании. Таких шагов будет много! Судя по всему, работка нам предстоит нелёгкая.
– Не совсем понимаю, что именно вы имеете в виду, товарищ майор, – сказал Аксёнов.
– Все! – коротко ответил тот. – Все, что случилось, начиная с девочки.
– И все же мне неясно, что может дать вам допрос моих офицеров.
– Мне лично – ничего! Но этот допрос даст акты, документы, которые будут необходимы, когда всей здешней «фантастикой» займутся люди, далёкие от нашей с вами профессии.
Кузьминых с внутренним удовлетворением кивнул головой. Он ничего ещё не сказал о другом, уже составленном, акте, который лежал у него в кармане. Капитан Аксёнов об этом акте знает, и если найдёт нужным, скажет сам. Кузьминых никогда не забегал вперёд начальства. Он был доволен, ему было приятно, что там, в поликлинике, он принял правильное решение и что слова майора подтверждают это, – акт будет нужен. Этого сознания старшему лейтенанту было достаточно.
Спросив разрешения удалиться, Кузьминых вышел, чтобы вызвать офицеров, которые присутствовали на утреннем совещании.
– Разрешите задать вопрос, товарищ майор, – сказал Аксёнов.
– Слушаю вас!
– Что вы имели в виду, когда, войдя и не увидев туши быка, сказали: «Этого следовало ожидать»?
– Ага! – сказал майор. – Значит, не только ваш заместитель, но и вы сами обиделись.
– Что вы, товарищ майор, какие могут быть обиды! Я спрашиваю об этом по более серьёзной причине.
– Эта фраза была с моей стороны ошибкой, и я прошу за неё извинения.
– Я понял вас иначе, – с оттенком разочарования в голосе, которое не ускользнуло от его собеседников, сказал Аксёнов. – Но, впрочем, это понятно! Вы ещё не все знаете.
– Выходит так! Расскажите нам о том, чего мы, по вашим словам, ещё не знаем.
Все с интересом посмотрели на хозяина кабинета. У всех мелькнула одна и та же мысль: «Что ещё могло произойти в Н…ске?» Они знали о внучке Болдыревых (пока только о её исчезновении) и о симментальском быке. Но и этого было более чем достаточно. Особенно истории с быком, дважды исчезнувшим в один и тот же день. Выходит, даже это ещё не все. Есть что-то третье!
– Вы все так спокойны, – сказал врач-эксперт, – что, по-видимому, составили себе ясное представление обо всем случившемся в этом городе. Но что касается меня, то я нахожусь в полном неведении. Даже больше – в полной растерянности. Я ничего не могу понять. Объясните мне, что же случилось, в конце концов, хотя бы с этим быком. Откуда он взялся здесь и куда девался отсюда сквозь запертую дверь? Вы все время говорите, с полной невозмутимостью: «бык появился», «бык исчез». Значит, это появление и исчезновение произошли без участия людей. Так при чьём же участии? Просветите меня! Совсем коротко!
Четыре офицера переглянулись.
– А ведь действительно, черт возьми! – сказал майор из области. – Мы ведём себя, как при расследовании обычного происшествия. Как будто нам все ясно и ничего здесь нет выходящего из рамок привычного. Доктор прав!
– Можно ли это понять так, что вы сами ничего не понимаете?
– Ну конечно, доктор!
– Тогда другое дело!
– Так чего же мы ещё не знаем, товарищ Аксёнов? – сказал майор. – Говорите!
Капитан, по привычке очень коротко, рассказал о том, что случилось с ним в поликлинике.
– У моего заместителя имеется акт, – закончил он, – подписанный главным врачом поликлиники, старшей медсестрой, мною и им самим.
– И вы утверждаете, что повторный снимок показал отсутствие переломов рёбер? – спросил врач-эксперт.
– Не я это утверждаю. Об этом сказал мне главный врач поликлиники, хирург по специальности. Он прибавил, что самое удивительное заключается в отсутствии какой-то «костной мозоли», если я правильно запомнил.
– Вы запомнили правильно, но это ничего не объясняет, а, наоборот, запутывает ещё больше.
Наступило продолжительное молчание. Было видно, какое огромное, ошеломляющее впечатление произвёл необычный рассказ Аксёнова на четырех человек, всего полчаса назад преисполненных скепсиса и просто неверия. Теперь у всех четырех впервые возникло отчётливое ощущение тайного присутствия здесь, в Н…ске, чего-то непостижимого для разума, влияющего на ход событий, которые были абсолютно непонятны и фантастичны сами по себе. Как сегодня утром у офицеров, подчинённых капитану Аксёнову, так и у приезжих появилось неприятное сознание бессилия противостоять этому влиянию. Разница заключалась лишь в том, что офицеры отделения считали это влияние враждебным по отношению к людям, а капитан, врач-эксперт и оба майора не подумали и не могли подумать ни о какой враждебности. Наоборот, нельзя было не видеть заботы о людях, попавших в сферу этого влияния. Правда, пока они знали только один случай – с начальником н…ской милиции, но и единственный случай говорил о многом.