Маунтин Фиона. Бледна как смерть

   Стивен тоже собирался в среду быть в Лондоне, чтобы присутствовать на встрече со спонсорами. Они смогут увидеться, уладив свои дела.
   Около половины десятого из своего офиса позвонила Эбби, чтобы дать Наташе новый номер телефона.
   – Как жизнь?
   – Сплошное веселье. Организую теннисный турнир с участием звезд мирового спорта.
   – Для чего?
   – Для рекламы цемента.
   Наташа даже не пыталась вникнуть в то, о чем рассказывала сестра.
   Турнир назначен на среду, так что в этот день Эбби будет занята. Они обменялись неопределенными предложениями как-нибудь встретиться.
   На обратном пути из Глочестера позвонила Мэри.
   – Джон младший умер, когда ему было за сорок. Завещал все свое имущество своей жене Эллен. У них была единственная дочь, тоже Эллен, которая вышла замуж за парня по имени Дэйвис. К сожалению, на свете миллионы Дэйвисов. Посмотрю, может, сумею сорвать джекпот, но не обещаю.
   – Спасибо, Мэри. Ты блестяще справилась с задачей.
   – Если мне не повезет, попытаюсь разобраться с младшей сестрой Дженет, Элеонорой. Просмотрю свидетельства о рождении, но боюсь, ничего не выйдет.
   – Не надо искать так тщательно, – попросила Наташа. – Переходи сразу к замужеству.
   До беременности Мэри с большим энтузиазмом относилась к поручениям, за которые бралась, и часто давала Наташе очень дельные советы. Сама того не желая, Наташа огорчилась, отметив, что сегодня подруга работает вполсилы.
   – Я позапрошлым вечером заглянула к тебе, – сказала Мэри. – Тебя не было дома.
   – Да, я уезжала.
   – И?
   – И... ничего. Вернее, много чего. Я согласилась позировать Адаму.
   Мэри присвистнула.
   – Ты согласилась на что? Но... подожди-ка. Более важный вопрос, для чего ты позировала?
   – Изображала греческую богиню. Как и она, я потеряла голову. Не в буквальном смысле слова, как выяснилось позже.
   – Давно пора. И?
   – Я уже сказала. Ничего.
   Мэри вздохнула с явным облегчением. Вспоминая о том вечере, Наташа испытывала внутреннее недовольство своим поступком.
   – Он мой клиент.
   – Ну и?
   – Он нанял меня, чтобы я разыскала его девушку, помнишь?
   – Тогда это мяч в твои ворота. Ты могла бы быть менее рассудительной, чем обычно. Скажи ему, что делаешь все, что в твоих силах.
   – У меня может не остаться выбора.
   – Послушай, Нат, я знаю, что ты всегда отдаешь себя всю работе, но на этот раз ты перегибаешь палку, согласна? Почему ты позволила себе настолько увлечься этим делом?
   – Разве?
   – Ты и без меня знаешь, что это так.
   Наташа надавила пальцами на закрытые веки. Сказать Мэри правду? Для нее Бетани – девочка, которая исчезла, а сама она уже достаточно взрослая, чтобы что-нибудь предпринять.
   – Раньше я имела дело с людьми, которые умерли много лет назад. Это намного легче. Ты никак не можешь повлиять на прошлое.
   – Ну, я не знаю. Я думаю, что именно этим вы, историки, занимаетесь постоянно.
   Наташа немного прибралась в доме, потом взяла дневник Дженет. Случайно она могла найти что-нибудь еще. Живые и непосредственные замечания Дженет послужат ориентиром в поисках.
 
   «Опишу очаровательного джентльмена, которого мы встретили сегодня в Гайд-Парке. Он адвокат. Выше шести футов ростом, красивая походка, каштановые, слегка вьющиеся волосы, маленькие усики. Очень красивые сине-зеленые глаза. Нос не совсем правильной формы, однако tout ensemble^[5] очень приятный, даже при том, что у него совсем неромантичная фамилия – Браун».
 
   Затем следовало подробное описание того, как пути господина Брауна и Маршаллов пересеклись на воскресной прогулке, и миссис Маршалл рассказала ему, где можно приобрести билет на лекции ее мужа в Академии. Потом господина Брауна пригласили на чай на Сэвил Роу.
 
   «Мама спросила меня сегодня, как я отношусь к его знакам внимания. Я не рискнула высказать свое мнение, хотя, кажется, ему было приятно видеть меня вчера вечером. Но то, что должно случиться, – случится, и нет смысла беспокоиться об этом.
   Маленькая Элеонора в постели с температурой, которая, слава Богу, к утру прошла».
 
   Наташа отметила, что на страницах дневника Дженет довольно редко упоминала о младшей сестре.
 
   «Все были приглашены в Эт Хоум к Форду Мэддоксу Брауну. Там собралось множество художников в своих странных костюмах. Печальные леди и похожие на сумасшедших джентльмены. Дженни Моррис с дочерьми была тут же. Она очень хороша в кремовом наряде из крепа с высоким воротником, отделанным старинным золотым атласом, и с белой индийской шалью на плечах. Когда она молчит, ее лицо прекрасно и обворожительно, но, когда она говорит, впечатление портится».
 
   Хроникеры прерафаэлитов много бы дали за эту зарисовку. Если бы Бетани когда-нибудь собралась написать биографию Лиззи, у нее уже был бы ценный материал.
 
   «Папа, мама и я были приглашены в студию г-на Россетти. Его картины отличались от тех, что я видела раньше, мне они очень понравились. Хотя я не совсем понимаю, в чем секрет привлекательности всех этих кровавых королев и ведьм. Лучше всех – «Прозерпина». Картина темная, и папа сказал, что этот портрет прославит миссис Моррис. Лицо нарисовано прекрасно, но фигура в целом нехороша – уж очень низкая талия. Г-н Россетти был очень мил, разговаривал приветливо, всем было хорошо, но он выглядел более дряблым и неопрятным, чем обычно, и намного старше своих лет. Если бы не его глаза, которые очень проницательны, было бы трудно угадать в нем гения.
   На пути домой папа сообщил мне ошеломляющую новость: г-н Россетти хочет нарисовать меня в образе Жанны Д'Арк, если, конечно, мы согласны, папа и я. Он поражен моей внешностью, и, судя по тому, как папа и мама усмехались, он сказал в мой адрес много лестного, но они не стали мне этого пересказывать. Я никогда не думала, что выгляжу такой мрачной».
 
   Этому портрету не суждено было появиться, как стало понятно из записей Дженет несколькими страницами позже.
 
   «К сожалению, г-н Р. заболел. Папа сопровождал брата г-на Р., Вильяма, в Бирчингтон и вернулся на следующий день. Он сказал, что г-н Россетти был абсолютно синим от отравления крови вследствие застоя в почках. Папа завернул его в мокрые рубашки и в течение пяти часов ухаживал за ним, хотя сомневался, что сможет ему помочь. Бедный, он был скорее мертв, чем жив.
   Папе пришла телеграмма, в которой сообщалось, что г-н Россетти умер. Огромная утрата. Очень грустно думать об этом. Если бы он вел хорошую и правильную жизнь, он мог бы процветать. Будем надеяться, что теперь он счастлив.
   Я повела себя достаточно по-дурацки, пролив немного горьких слез скорби во время вечерней лекции. Невозможно было слушать, как папа в присутствии г-на Брауна описывает мышцы тела».
 
   Наташа закрыла тетрадь. Неудивительно, что девушки, которых прерафаэлиты использовали в качестве моделей, показались Дженет скандальными и экзотическими. Модели часами проводили в студиях художников, в то время как обычно влюбленные пары должны были ждать помолвки, чтобы получить возможность просто взяться за руки. С тех пор прошло более ста лет!
   Она поглядела на экран. Окно программы-ежедневника по-прежнему было открыто. Встреча с Тоби назначена на 10 января. Стивен говорил, что Маркус улетает в Канаду в первую неделю января. Похоже, он не собирался ей звонить до отъезда.
   Звонок телефона. Она подождала, пока сработает автоответчик, и услышала голос Адама.
   – Я хочу вам кое-что показать. Вы свободны сегодня вечером?
   Она взяла трубку.
   – Боюсь, что занята.
   Ложь.
   – Очень плохо.
   – Что вы хотите мне показать?
   – Сюрприз.
   – Ненавижу сюрпризы.
   – Тогда не приходите.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

   Адам сказал, что встретит ее возле колледжа Эксетер в семь часов. Она оставила машину на Брод-стрит, прошла по Терл-стрит к высоким воротам в каменной стене, служившим главным входом. Резная дверца была открыта и вела во внутренний дворик.
   Через секунду после ее прихода появился Адам. Можно подумать, что он следил за ней. В сумерках его кудрявые волосы казались более светлыми, чем обычно.
   – Лучше сделать, чем потом жалеть, что не сделал.
   – Надеюсь, что так оно и есть.
   Они пошли по усыпанной гравием дорожке вокруг идеально подстриженного газона, травы которого в темноте были похожи на бархат. Миновали увитую плющом террасу семнадцатого века, ведущую к французской готической часовне, прошли к выставочному залу. Маленькая дверь через короткий пролет каменных ступеней вела в устланный коврами коридор. Там разместился указатель с надписью «Залы для совещаний и конференций», справа была табличка – «Зал Морриса».
   – Закройте глаза, – попросил Адам совсем как в тот вечер, в студии.
   Наташа протянула ему руку и разрешила провести себя вперед, потом налево. Она сделала еще шаг и почувствовала, что он отпустил ее. Она услышала, как скрипнула дверь. От залившего комнату света ее закрытые веки стали розовыми.
   – Открывайте.
   Они стояли на пороге длинной комнаты, в конце которой виднелись высокие узкие стрельчатые окна, занавешенные темно-красным бархатом. Стены были выкрашены белым, по углам стояли красивые стулья с витыми железными ножкими и готическими изогнутыми спинками, с сиденьями, обитыми роскошным красным бархатом с геральдическими лилиями, в тон занавескам. Вместо точечных светильников, которые обычно можно было встретить в выставочных помещениях, галерею переполняли свечи. Кованые люстры свисали с потолка, высокие напольные подсвечники расставлены повсюду в комнате. Общая атмосфера была магической, мрачновато-таинственной.
   Снимки были развешены рядами, и неровный свет свечей усиливал впечатление, производимое таинственными, сверхъестественными образами, запечатленными на них. Обрамленные тонкими серебристыми полосками фотографии Бетани, отобранные из обеих папок, найденных Наташей в темной комнате. На противоположной стене – фото, для которых позировала Диана. Наташа узнала многие из них – «Девушку с арфой», «Леди из Шалотта», Кристину, стоящую в кольце огня.
   – Вам нравится?
   Наташа чувствовала, что он смотрит на нее.
   – Это ошеломляет. – Она повернулась к нему. – В буквальном смысле. Мне не доводилось видеть ничего подобного.
   Он положил руки ей на плечи и бережно повернул. На фотографии она увидела собственное лицо, встретила взгляд своих собственных глаз, полночно черных. Их выражение было сосредоточенным, задумчивым, тревожно-чарующим. Сфокусированным на Адаме. Влажная туника облегала тело, как вторая кожа.
   – Она еще не закончена, – пояснил Адам. – Многие фотографии до сих пор в работе, не достает сопроводительных надписей. Но я хотел, чтобы вы первая увидели это.
   Наташа посмотрела на него, поймав себя на мысли, что польщена и в то же время расстроена.
   Она отошла в другой конец комнаты. Шаги прозвучали громко и гулко, пламя свечей танцевало вокруг нее. В комнате их было около сотни. Сколько же понадобилось времени, чтобы зажечь все?
   Еще неделя – и выставка откроется. И со дня исчезновения Бетани пройдет месяц.
   Она оглянулась вокруг:
   – А где...
   Адам шагнул к двери, закрыл ее и отошел на шаг, преграждая ей путь.
   Наташа посмотрела в его сторону и увидела то, что искала. Бетани в образе «Офелии». Фотография была спрятана за дверью. Снимок был в два раза больше любой другой фотографии, живые цвета эффектно контрастировали с черно-белым фоном.
   – Идея заключается в том, чтобы увидеть ее уже на выходе, – сказал Адам.
   Она по-прежнему не могла постичь одной вещи – как можно прятаться за чужим именем и в то же время выставлять себя на всеобщее обозрение?
   Глядя на эту фотографию, Наташа вспомнила, с какой неохотой Бетани говорила о выставке. Согласилась ли она позировать, просто чтобы сделать Адаму приятное или потому, что хотела помочь ему в работе? Или потому, что любила его? Или чего-то ждала? Что он не оставит ее, пока не закончит работу над выставочным материалом?
   Взгляд Наташи снова обежал комнату.
   – Все фотографии ваши?
   – Нет. Мы идем?
   Она помогла ему погасить свечи одну за другой, накрывая их ладонью. Над фитильками вился дымок, сильный запах напомнил ей о ночах, проведенных у костра. Потом они немного постояли в полутьме. Только тонкая полоска света проникала в зал из коридора.
   Спустившись вниз по лестнице, Адам постучал в дверь с табличкой «Администратор». Наташа услышала, как он говорит кому-то, что уходит. «Спокойной ночи, Адам. До завтра», – ответил приятный молодой женский голос.
   У входа они столкнулись с Джейком Ромилли. Расстегнутое пальто хлопало его по ногам. Не сказав ни слова и даже не взглянув в их сторону, он прошел мимо.
   – Вы не против выпить со мной? – спросил у нее Адам.
   Они пересекли Касл-стрит, пошли по бульвару Св. Жиля.
   Адам зажег сигарету, но было холодно и дыхание превращалось в белесый пар, создавая иллюзию, будто курят они оба. Группки молодых людей околачивались возле подъездов: жевали бургеры, передавали друг другу банки с кока-колой. Парочки постарше шествовали рука об руку, рассматривая темнеющие витрины риэлтерских агентств.
   – Как продвигаются поиски?
   – Нормально.
   – А, чуть не забыл. Я кое-что вам принес. – Адам выудил из кармана листок бумаги. – Вы, кажется, интересовались моим телефонным счетом.
   Наташа пробежала его взглядом, потом взяла в руки. Три десятка номеров, не более.
   – Обычно я пользуюсь телефоном в офисе, – объяснил Адам.
   – А тот длинный разговор Бетани?
   – Только один, 14 декабря. Она говорила около получаса.
   Наташа знала этот номер. Британская библиотека.
   Еще одна деталь вошла в информационный ряд, помогая мысленно представить, чем жила Бетани за день до исчезновения. Создание образа утопленницы в старинном платье. Звонок в Государственный архив с просьбой собрать информацию о Лиззи Сиддал. Разговор за закрытыми дверями с кем-то из Британской библиотеки. Снова по поводу Лиззи? Какой из всего этого следовал вывод? Какая связь с Маршаллами?
   По крайней мере, Наташа могла довольно быстро выяснить, какая информация о Лиззи имеется в Британской библиотеке. Здесь она была на шаг впереди, и это придавало ей сил. Может, она, наконец, выйдет на правильный путь.
   В пабе роились студенты и разные личности «артистичной наружности» с кружками пива и джина в руках. В узких проходах яблоку было негде упасть. Наташа скользила мимо дубовых и стеклянных перегородок, деливших помещение на отдельные ниши, напоминающие небольшие старинные кабинки. Заказав легкое пиво и водку, она протянула бармену деньги.
   Несмотря на толпу, Адам нашел места в одной из ниш недалеко от металлической печки. Она устроилась рядом с ним.
   Он приветливо кивнул молоденьким девушкам, которые сели напротив, у занавешенного шторами окна. Они были одеты слишком вызывающе для своих лет – разукрашенные дети, в своей наивной страсти к бижутерии и броской одежде похожие на коренных жителей Америки с их перьями и ожерельями из костей и зубов на шее.
   Наташа неловко улыбнулась Адаму.
   – Вы часто здесь бываете?
   – Пивнушка в получасе ходьбы от студии, что очень удобно. Она мне нравится.
   – Мне тоже.
   – Я полагаю, это место, где каждый чувствует себя как дома, – сказал Адам.
   К их столику подошел долговязый студент, сел на стул рядом с Наташей, открыл таблоид, потом, увидев на столе зажигалку Адама, спросил, можно ли ею воспользоваться.
   – Конечно. – Адам наклонился над Наташей, давая ему прикурить. Она почувствовала, как он прижался к ней, причем рука его находилась совсем близко к ее груди. Он сделал это нарочно. На его виске она разглядела маленькую белесую черточку – шрам от ветряной оспы, которой он болел в детстве.
   Адам закрыл зажигалку и сел на свое место, придвинувшись к ней еще ближе. Сквозь рубашку и джинсы она чувствовала тепло его тела.
   – Толкин и Льюис нередко заглядывали сюда, – сказала она. – Без сомнения, и Россетти с Моррисом иногда здесь бывали.
   – Вам не приходила в голову мысль, что хорошо было бы жить сто лет назад?
   – Иногда.
   – Я бы хотел.
   Она ждала, что Адам, как многие до него, начнет излагать причины своего недовольства реальностью, рассказывать о техническом прогрессе, о том, как мало у нас остается времени, как из-за чрезмерной занятости рушатся семьи. Но вместо этого он добавил:
   – Должно быть, у людей того времени была совсем иная система ценностей. Они росли, слушая стихи Шекспира и лорда Байрона, а не строчки модных сегодня попсовых песен.
   – Ну, не знаю.
   «Должно быть, мне очень повезло. Я постоянно обращаюсь к прошлому».
   – Почему вы выбрали профессию фотографа?
   – Некая грандиозная идея сохранения красоты, которая иначе исчезнет навсегда. – Адам обернулся к ней. – У моей бабушки была большая коробка с хрусталиками разной формы и размеров, оставшимися от люстры. На Рождество она развешивала их на елке вместо шариков. Они выглядели волшебно среди темно-зеленых веток, как огромные снежные хлопья или капли дождя, которые никогда не упадут. Моя бабушка была художником-декоратором, поэтому то, что она с ними делала, было таинством. Она рассказывала мне, что она – фея, которая приходит к детям и забирает их слезы.
   Какая красивая история. Он посмотрел на нее.
   – Не считая того, что я никогда в это не верил.
   В ее мозгу зародилась мысль, едва уловимая, но, тем не менее, опасная. Бетани, должно быть, сумасшедшая, если смогла уйти от него. Она его не стоила, не стоила усилий, которые он предпринимал, чтобы вернуть ее. Наташа понимала, что эта внезапная вспышка злости в адрес Бетани была не более чем иррациональным следствием ее предвзятого к ней отношения. Она жестко подавила свой порыв. Она должна относиться к Бетани с симпатией, иначе никогда не сконцентрируется и не сможет ее найти.
   – Когда мне было около семи, – продолжал Адам, – я взял фотоаппарат моего отца и пытался снова и снова сфотографировать это дерево, но не смог сделать это правильно. Моя бабушка сказала, что это лишнее подтверждение мудрости Всевышнего. Что всем гениальным ученым вместе взятым не удалось придумать аппарат, который мог бы запечатлеть то, что видит человеческий глаз. Я же был уверен, что на моей фотографии мир будет казаться более красивым, чем мы его видим. Или, по крайней мере, будет выглядеть иначе.
   Он протянул руку и коснулся волос, лежащих на ее плече.
   – Россетти был одержим волосами. Он считал, что они – квинтэссенция чувственности и эротичности. Но меня больше восхищает лицо. Глаза и губы, кожа. Почему вы пришли сюда со мной?
   – Потому что не хотелось ехать домой.
   – Вас там никто не ждет.
   – Только Борис. – Она неожиданно почувствовала себя уязвимой и, просто чтобы хоть что-нибудь сделать, подняла стакан с водкой.
   Адам провел пальцем по бутылке с пивом, оставив след на влажном стекле.
   – Моя квартира за углом.
   Она допила свою порцию.
   – Мне пора.
   – Я вас не приглашал. Просто замечание к месту.
   Внезапно гнев овладел ею. Почувствовав, что кровь прилила к лицу, Наташа с испугом подумала, что Адам может принять ее румянец за краску стыда.
   – Я и не думала.
   Она схватила сумку.
   – Что за спешка? Ведь вас никто не ждет.
   Ведь вас никто не ждет. Эти слова, а скорее, то, что это было правдой, разозлили Наташу еще больше. И испугали. Подтекст: кто станет вас искать?
   – Мне завтра рано вставать. Нужно успеть на поезд.
   – Куда?
   – В Лондон.
   – Навестить королеву?
   Она посмотрела на него.
   – У меня встреча, Я попросила друга помочь в поисках потомков Маршаллов.
   – И что, он что-то нашел?
   – Я смогу ответить на этот вопрос завтра.
   – Я провожу вас до машины.
   – Не беспокойтесь. Я сама могу добраться до машины.
   Они вышли из паба.
   – Спасибо за то, что показали мне фотографии. Спокойной ночи.
   Она развернулась, чтобы уйти. Он встал рядом. Она чуть было не закричала: «Оставьте меня в покое!». И вспомнила слова мужчины, записанные автоответчиком: «Почему вы не можете оставить ее в покое?»
   Они шли по темной аллее вдоль колледжа Мертон. Адам притянул ее к себе.
   – Что вы...?
   Он рукой закрыл ей рот. Прикосновение его губ. Она почувствовала, как он обнимает ее, потом кладет руку ей на затылок. Ее мышцы ослабли, стали ватными. Он целовал ее, втиснув свою ногу между ее ног, прижимаясь к ней, сплетая ее пальцы со своими. Потом скользнул одной рукой под пальто, выдернул сорочку из-за пояса, провел ладонью по ее спине, скользнул под бюстгальтер. Его ласки были мягкими и сухими. Она обняла его, ощущая незнакомую худобу его тела.
   Аллея была пустынной.
   Она отшатнулась от него, развернулась и пошла прочь, сделав над собой усилие, чтобы не оглянуться.
   Она не знала, что именно помогло ей взять себя в руки: трезвость рассудка, инстинкт самосохранения или же предчувствие того, как противно было бы смотреть на себя завтра, пусти она дело на самотек. Она проигнорировала другой голос, твердивший, что завтра может никогда не наступить. А если и наступит, то подумать о случившемся можно тоже завтра...
 
   Казалось, не успела Наташа поставить будильник на половину восьмого и забыться тяжелым сном, как зазвонил телефон. Она протерла глаза. Часы на комоде показывали начало шестого.
   – Я тебя разбудил?
   Это был Адам.
   – Конечно, нет, – ответила она саркастически. – Я не сплю годами.
   – И я тоже.
   – Это входит в привычку.
   – Я предупреждал, что я – увлекающаяся личность. На какой поезд тебе нужно успеть?
   – Ни на какой.
   – Я кое-чего тебе не сказал.
   Она ждала.
   – Мне нужно снова тебя увидеть.
   – Я выезжаю семичасовым поездом, – солгала она.
   – Позвони мне, когда будешь в пути. – Он продиктовал номер своей квартиры в Оксфорде.
   Наташа посмотрела на стрелки часов, включила радио и прослушала утренний прогноз погоды для портовых работников. Штормовое предупреждение.
 

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

   Гудки в телефонной трубке смешивались со стуком колес, приглушенными звуками, доносившимися из наушников парня по соседству, и разговором, который вели молодой человек в очках, одетый в модный костюм в тонкую полоску, и женщина средних лет, веки которой были обильно накрашены голубыми тенями и которая держала на коленях портфель.
   Пять, шесть, восемь, десять гудков. Почему она так долго ждала? Адама явно не было дома.
   Поезд миновал Рединг, так что, по ее подсчетам, было уже около половины десятого. Может, он ушел в студию. Она уже готова была нажать на сброс, когда гудки прекратились.
   – Алло, – голос Адама звучал недовольно. Неподалеку разговаривала женщина. Похоже, с ним была Энджи.
   – Это Наташа. Извини, что побеспокоила. Но ты сказал...
   – Ты в поезде? – его голос изменился, стал теплым. – Я собирался тоже поехать в город, надо купить что-нибудь новое из одежды.
   Ты собирался, как же!
   – Когда ты освободишься?
   – Встреча назначена на одиннадцать. Думаю, к часу буду свободна.
   Секунда молчания.
   – Встретимся у галереи Тейт в два.
 
   Она знала, что Тоби ждет ее в ресторане Британской библиотеки, заказав чай и теплые пшеничные лепешки с разогретым маслом.
   Библиотека была идеальным для него местом, совершенным продолжением его личности, в которой модерн ужинался со стариной. Здесь, в этом наделенном удивительной, дарящей умиротворение атмосферой современном храме знаний, каждый ощущал важность собранных информационных фондов. Огромные помещения с белыми колоннами, тусклое полированное дерево мебели, приглушающие звуки ковры, ряды мерцающих компьютерных экранов, стоящих на столах, покрытых зеленой кожей. Фойе и коридоры были открытыми, спроектированными в виде гигантских балконов, так что можно было стоять на верхнем этаже и смотреть вниз на просторный зал с широкими лестницами. В центре здания возвышалась колонна из дымчатого стекла, в которой были размещены старинные книги, символизирующие изначальное предназначение библиотеки.
   Однако не все фонды были компьютеризированы. Иногда возникала необходимость проведения тщательного поиска, работы с оригинальными каталогами, требовалось специальное разрешение для просмотра особо ценных документов. Поэтому именно Тоби, который был вхож в закрытые фонды и имел доступ практически к любому источнику и хранилище, часто делал для Наташи требующую беготни работу.
   Он сидел в кафетерии на третьем этаже, среди хромированных стульев, светильников с приглушенным светом, столов, украшенных вазами, в каждой из которых стояла красная роза на длинном стебле.
   При виде Наташи Тоби встал, широко улыбнулся, расцеловал в обе щеки и усадил за стол.
   – Ты прекрасно выглядишь, – сказал он, и Наташа почувствовала себя виноватой, потому что, выбирая наряд, рассчитывала произвести впечатление на другого мужчину. Под кожаным пиджаком на ней была надета расшитая черная муслиновая блузка. Ансамбль дополняла длинная темно-фиолетовая юбка с неровной линией низа, а вокруг шеи обвилось черное боа из перьев.
   Она жаждала услышать рассказ о его поисках, но вид у Тоби был рассеянно-равнодушным. Он заказал чай, поставил перед ней блюдечко с маслом и тарелочку с лепешками.