Маунтин Фиона. Бледна как смерть

   – Меня всегда интересовали идеи братства прерафаэлитов. Тайные общества...
   – Меня тоже. С тех пор как прочитала «Таинственную семерку». – Она улыбнулась, но ответной улыбки не увидела.
   – Я организовал такое общество, когда учился в колледже. Обычно мы собирались по вечерам и сидели при свечах, выпивая литры кофе или вина, слушали музыку и разговаривали об искусстве, литературе и философии. Это был хороший способ привлечь девушек.
   – Еще бы. – Она сделала паузу. – Мысль организовать выставку просто великолепна. Оксфорд – идеальное место, ведь этот город многое связывает с прерафаэлитами.
   Из уборной вернулась Бетани. Вокруг серых глаз были наложены тени, губы подкрашены бледно-розовой помадой. Она проскользнула на место рядом с Адамом и прижалась к нему. Он повернулся к ней, секунду пристально вглядывался в ее профиль, будто ожидая ответной реакции, но, даже почувствовав его взгляд, Бетани не захотела встретиться с ним глазами – уставившись прямо перед собой, она потягивала вино. Адам сердито допил пиво. Он встал, объявив, что идет к барной стойке, чтобы взять себе еще пива, и спросил Наташу, заказать ли ей коктейль. Та сказала «нет» раньше, чем успела задуматься, а действительно ли она не хочет спиртного.
   Бетани посмотрела вслед уходящему Адаму. Наташа поняла этот взгляд. В нем была любовь, смешанная с грустью. Он заставил ее почувствовать нежное беспокойство о девушке.
   – Вы бы лучше выпили виски.
   Бетани сложила ладони лодочкой и подышала на них.
   – Или лучше чашку горячего чая. Не думаю, что мне когда-нибудь удастся согреться.
   – Может, поменяемся местами, чтобы вы были ближе к огню?
   – Спасибо, – Бетани подошла и села на деревянный стул около камина. Наташа заняла ее место на скамейке.
   – Вы сказали тогда, – напомнила Наташа, – что ваша фамилия на самом деле не Маршалл.
   Бетани пребывала в нерешительности, как будто сожалела о проявленном доверии.
   – Я думаю, что моей прародительницей была особа по фамилии Маршалл. Я не знаю ее имени, знаю только, что оно начиналось на букву «Джей». По-видимому, ее отец был врачом и дружил с прерафаэлитами. Ко мне попал ее дневник. Его мне оставила бабушка.
   Легкая дрожь в голосе девушки заставила Наташу почувствовать по отношению к ней еще большую теплоту.
   – Очень интересно. Адам говорил, что вы интересуетесь жизнью Лиззи Сиддал. Причина этому – дневник?
   – Думаю, да. Мне хотелось бы когда-нибудь написать ее полную биографию. – Она повертела стакан, держа его за дно. – Я недавно предприняла кое-какие исследования...
   – Одна из сотрудниц Государственного архива исследовала молодые годы Лиззи Сиддал, черпая сведения из переписки, справочных книг, свидетельств знавших ее людей, ее собственных произведений. Стоило бы ей позвонить.
   Бетани поглядела на Адама, который стоял возле стойки и расплачивался за выпивку.
   – Он ничего об этом не знает... Пообещайте, что вы не скажете ему о моей фамилии.
   – Конечно.
   – Так будет лучше, – сказала она решительно.
   Люди меняют свою фамилию по разным причинам – если скрываются, если сделали что-то позорное, совершили преступление или стали свидетелями какого-либо происшествия и теперь боятся быть обнаруженными. Какой бы ни была причина, они стремятся забыть о прошлом. Наташа чувствовала, что Бетани никак не попадает в эту категорию. Она поставила свой стакан.
   – Послушайте, с вами все в порядке?
   Бетани заставила себя улыбнуться.
   – Все хорошо.
   Адам приближался к ним.
   – Этот вопрос звучит действительно странно... – Она осеклась.
   – В моих правилах задавать странные вопросы, – ответила Наташа. – Верьте мне.
   – Как вы думаете... возможно ли... ну, что на некоторых семьях лежит проклятье?
   Наташа задумалась на секунду – не потому, что не была уверена в ответе, а потому, что ее беспокоила подоплека вопроса. Ей не хотелось давать девушке напрасную надежду, но не хотелось и нагонять страх.
   – Иногда, – произнесла она осторожно. – В той или иной степени.
   Она хотела объяснить, но Адам со стуком поставил свое пиво на стол, и Бетани сделала явную попытку сменить тему, спросив, насколько далеко можно продвинуться в прошлое.
   – Все зависит от того... – начала было Наташа и осеклась.
   Адам не побеспокоился взять другой стул, а плюхнулся на маленькую скамейку возле нее. Она попыталась не обращать внимания на его худое бедро, сдавившее ей ногу, хотя на самом деле она была зажата так сильно, что не могла бы подвинуться ни на дюйм. Он делал вид, что не слушает их разговор, хотя явно был заинтересован.
   – В общем, если у семьи был земельный участок, записи велись веками, – закончила Наташа.
   – Как много времени это займет?
   – Можно добраться до пра-пра-пра-родителей в течение месяца или около того.
   Бетани понадобилось мгновение, чтобы осознать услышанное.
   – Зачем люди хотят это узнать, как вы думаете?
   Было странно слышать этот вопрос от человека, который проявляет интерес к прошлому.
   – По разным причинам. Полагаю, что большинство хочет узнать, кто они есть на самом деле.
   – Всегда ли это хорошо?
   В глазах девушки мелькнул страх. Подобные чувства Наташа всегда четко улавливала.
   – Я думаю, иногда это может здорово помочь.
   – Продолжайте, – презрительно усмехнулся Адам. – Хороший способ добывать байки для развлечения своих сотоварищей по пабу. Например, вы можете похвастаться тем, что вашего давным-давно умершего дядюшку упекли в тюрьму за то, что он украл буханку хлеба. Какая, в конце концов, разница, чем занимался ваш пра-пра-прадедушка при жизни?
   – О, я не знаю, – с улыбкой сказала Наташа. – Как говорится, привидения не отбрасывают тени, но на самом деле их тени – самые длинные.
   – Что это значит?
   – Синдром предков. – Она бросила короткий взгляд на Бетани. – Смысл в том, что все происходящее в твоей жизни – аварии, болезни, твои страхи и отношения с людьми – заложено в тебе при рождении, является расплатой за то, что происходило с твоими предками много лет назад.
   – А мне нравится, – хихикнул Адам. – Выдержано в духе средневековья. Дайте-ка пофантазировать. Единственный способ изменить ход событий – понять, что было тому причиной. Прекрасная партия генеалогического товара на продажу, если вам интересно мое мнение.
   Наташа повернулась к нему.
   – Срабатывает всегда.
   Бетани допила вино и поставила на стол пустой стакан.
   – Я позвоню вам, наверное, после Рождества.
   – Когда угодно. – Наташа была уверена, что она никогда больше не услышит Бетани. Очень жаль. Девушка ей понравилась, она была заинтригована. Кроме того, она инстинктивно чувствовала, что Бетани нуждается в помощи. Наташе всегда было трудно устоять перед этим соблазном. Но ведь в такой ситуации помощь могла быть расценена как вмешательство в личную жизнь – все зависело от точки зрения, которую ты выбираешь.
   Адам допил второй бокал пива и встал.
   Направляясь к двери, Наташа кивком головы попрощалась с хозяином гостиницы. Она посторонилась, пропуская вперед Адама, который устремился к автомобильной стоянке.
   – Вы собираетесь вернуться в Лондон? – спросила она Бетани, когда они немного отстали.
   – Мы останемся у друзей Адама в Оксфорде, пока не закончится выставка, – она говорила быстро, как будто не хотела обсуждать эту тему. В ее голосе не было ни капли энтузиазма. Она прижала волосы к ушам, защищаясь от сильного ветра. – Вы действительно считаете, что можно унаследовать ненависть?
   – Это не более чем теория. Но она имеет смысл и определенно помогает объяснить, почему в некоторых семьях происходит больше трагедий, чем они этого заслуживают.
   – Как?
   – Допустим, если ваш предок стал жертвой ужасного преступления или несчастья, то вы почти ждете, что подобное может случиться и с вами. И поэтому по достижении того же возраста или с приближением какой-либо конкретной даты вы начинаете неоправданно рисковать, пребываете в депрессивном, подавленном состоянии, или сопротивляемость вашего организма болезни резко снижается... – Она видела, что привлекла внимание Бетани. – Когда подобная трагедия случается снова, это воспринимается как проклятие, но на самом деле речь идет о накликанной беде.
   «Лянча» была всего в нескольких шагах, и Адам уже сидел за рулем. Наташа остановилась, повернулась к своему темно-синему «Санбиму-Элпайн».
   – Случается, человек даже не знает ничего о том, первом, событии. Допустим, если в роду кто-то разбился, упав с крыши дома, страх высоты может передаваться через поколения. Или чувство стыда, даже если его причина хранилась в тайне или была забыта.
   – Я понимаю, что вы имеете ввиду, – произнесла Бетани так, что Наташа пожалела, что вообще начала этот разговор.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Деревня Сноузхилл соответствовала своему названию. По мере того как Наташа продвигалась к Котсволдсу, маленькие белые хлопья все чаще летели навстречу фарам «Санбима». Поселок был расположен высоко в горах, поэтому на него часто обрушивалась непогода, на несколько дней отрезая от внешнего мира. Снег обычно долго лежал в расщелинах гор, хотя в округе таял без следа. Можно было спуститься в долину и увидеть зеленые пастбища, цветущие примулы и нарциссы, хотя в Сноузхилле по-прежнему стояла зима.
   Наташин коттедж находился в конце короткой улочки, застроенной в семнадцатом веке. Больше всего ей нравилось, что внутри не было ни одной прямой линии: волнообразные потолки с низкими балками, толстые искривленные стены, крошечные косые окна и перекошенные скрипучие полы. Он назывался Садовым тупиком, хотя вокруг дома в помине не было никакого сада. Однако из окон верхнего этажа, выходящих на юго-запад, были видны Литтлвордский лес и долина Эвешэм, и Наташе нравилось думать, что кто-то выбрал для своего дома такое название, потому что весной ему нравилось любоваться облаками цветов на диких фруктовых деревьях, которыми когда-то славилась долина. И дом, и деревня идеально ей подходили. Ей нравились маленькие старинные поселенья, где можно прикоснуться к вечности и почувствовать свою причастность к происходящему.
   Но она уже не ощущала Садовый тупик своим домом. Когда он был домом и для Маркуса, все было по-другому. Он прожил здесь три года, приезжая и снова уезжая. Каждый раз, когда он уезжал в Манчестерский университет, где работал на факультете медицинских наук, или за границу, Наташа была почти уверена в том, что он больше не вернется. Однако в обратном ее убеждал вид его вещей, разложенных в каждой комнате, ежедневные телефонные звонки и письма по электронной почте. С тех пор как он уехал две недели назад, поддерживающих надежду вещей в доме больше не было: остались только тишина и пустота там, где лежали его зубная щетка, бритва, лосьон после бритья, туфли и куртка.
   Наташа припарковала машину у ворот, подождала, пока Борис спрыгнет с пассажирского сиденья, и вошла в переднюю дверь, наклонив голову, чтобы не задеть низко расположенную потолочную балку. Проверила автоответчик. Послание от Мэри, хозяйки паба «Сноузхилл Армз», которым она напоминала о своем приглашении на ужин. Второе – от Наташиного папы, Стивена. Последнее сообщение пришло от Уилла, бывшего коллеги из «Поколений», которого она не видела целую вечность. Он звонил, чтобы пригласить ее на новогоднюю вечеринку, которая состоится не раньше 7 января. Уилл, как всегда, в своем репертуаре.
   Наташа быстро переоделась в куртку, заправила джинсы в высокие сапоги. Борис призывно залаял, постукивая о ее ноги хвостом. Теперь снег шел еще гуще, и это волновало девушку так же, как и собаку. Свежевыпавший снег всегда создает ощущение сказки, неважно, как часто ты видишь его. Она побежала вслед за Борисом, стремглав рванувшим к церкви, а потом вниз, по крутому переулку, к дорожке, которая вела через лес. Голые деревья были похожи на силуэты на негативе, белые от снега, который мягко ложился на ветви. Некоторые из обитателей деревни, чьи семьи веками жили в Сноузхилле, с наступлением темноты даже близко не подошли бы к дорожке между Мэйнором и Садовым тупиком. И все же именно Мэйнор привлекал в Сноузхилл туристов со всехуголков Соединенного Королевства, Америки и Японии. Когда Наташа рассказывала кому-нибудь, где живет, то всегда удивлялась, как много людей наслышано об этом маленьком особнячке. «Обиталище привидений», – чаще всего говорили люди и невольно вздрагивали, как будто атмосфера Мэйнора распространялась на всю деревню. «Дом для ночного посещения», как о нем было сказано в одном из путеводителей. Он околдовал Наташу с первого взгляда. Необычная коллекция его прежнего владельца, Чарльза Паджета Уэйда, заполняла все темные комнаты – панельная обшивка эпохи Тюдоров и средневековые камины соседствовали с жутким оружием самураев и ритуальными масками с острова Бали, подвесные светильники из Персии отбрасывали на стены таинственные сетчатые тени.
   Сейчас Мэйнор пустовал и его окна были темными.
   По мере того как она приближалась к треугольной деревенской площади, чудесный пряный запах древесного дыма становился все сильнее, яркие огни «Сноузхилл Армза» казались все более манящими.
   Однако зайти в паб означало лишь ненадолго убежать от пустоты дома, которая до недавних пор совсем ее не пугала. И она решительно прошла мимо. Сумерки были самым тяжелым временем – короткий период между днем и ночью, когда зажигаются огни, но занавески еще не задернуты и каждое окно превращается в дразнящую витрину семейного счастья.
   Наташин коттедж замерзал. Неисправная система центрального отопления простаивала слишком долго, чтобы снова начать функционировать, но она никогда не заботилась о том, чтобы ее заменить.
   Она включила свет, открыла бутылку водки и налила в стакан изрядную порцию, не добавив ни капли тоника. Борис с надеждой ждал тепла, сидя на выцветшем персидском ковре возле камина, пока она мяла старый экземпляр «Индепендент» для растопки. В корзине осталось всего три полена. Надо не забыть набрать еще дров.
   Она стянула с дивана бархатные и гобеленовые подушки. Борис подошел, улегся рядом и, положив голову ей на колени, удовлетворенно засопел. Комната сразу приобрела уютный вид: блики огня освещали мебель темного дуба, насыщенные красные, коричневые и золотые тона тканей, оловянные подсвечники и разные безделушки, которые она постоянно выискивала в антикварных лавках.
   Наташа включила телевизор. Это тоже вошло в привычку. Дом заполнили чужие голоса и лица. Пощелкав по каналам, она обнаружила только праздничные шоу и мыльные оперы, затем последовала местная программа новостей. Ее внимание привлек сюжет о самаритянах, деятельность которых зимой была самой активной. «В канун Рождества самоубийств больше, чем в любое другое время года...».
   Очень мило.
   Она почувствовала, что водка ударила в голову. Она столкнула морду Бориса и пошла на кухню, чтобы еще раз наполнить стакан. Треть сегодняшнего дня она помнила. Но первая часть вспоминалась с трудом. Так что она не в счет.
   Борис потащился за ней, и она бросила несколько печений в его миску. Положила в тарелку макарон с томатным соусом и взяла ее с собой в комнату, где на столе стоял «Макинтош». Подключившись к Интернету, проверила, что происходит в двух – трех чатах на тему генеалогии, потом кликнула на сайте МР3 и загрузила пару музыкальных дорожек.
   Сделай что-нибудь полезное.
   Она прошла в прихожую, где под лестницей стоял книжный шкаф. Книги в нем были расставлены без соблюдения алфавитного или какого бы то ни было иного порядка. Она провела пальцами по корешкам и сосредоточилась на том, что искала. Том монографий «Сны прерафаэлитов», одна из тех книг, которые ее мать Анна выгребла из старой спальни Наташи во время очередной уборки.
   На превосходной обложке был запечатлен образ, который стал частью массовой культуры, украшением бесчисленных сборников викторианской поэзии, поздравительных открыток и плакатов. Девушка с иссиня-черными волосами, задрапированная в ярко-зеленый шелк, с большими глазами и страстными алыми губами, держащая в руке зрелый красный надкушенный плод. «Прозерпина» Россетти. Моделью была Джейн Моррис, в девичестве Берден.
   Наташа полистала страницы, чтобы найти картину Миллеса «Офелия», для которой позировала Лиззи Сиддал. Прекрасная, чарующая картина: глубокая темнота фона и лицо Лиззи, реалистичное, как фотография. Неудивительно, что Бетани и Адаму захотелось воспроизвести ее. На обороте страницы была репродукция «Беаты Беатрикс», причем обе картины по стилю поразительно отличались от «Прозерпины». Одновременно чувственная и смиренная, с лицом, обращенным к небесам, с губами, сложенными для пения, и глазами, закрытыми то ли в молитве, то ли в экстазе, Лиззи была похожа на икону.
   Наташа заглянула в предметный указатель в конце книги. Д-р Маршалл там упомянут не был. Но она особенно и не рассчитывала обнаружить там эту фамилию.
   Она не ложилась спать, пока дрова в камине не превратились в догорающие угольки и холод не начал пробираться в комнату. Она не остановила Бориса, когда он незаметно прокрался по ступенькам вслед за ней, и не прогнала, когда он рискнул запрыгнуть на кровать.
   В последний раз, когда Наташа посмотрела на часы, они показывали полтретьего ночи. Что ж, по крайней мере не три, как вчера или позавчера.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

   Прошло две недели. Наташу разбудил звук падающей в ящик почты. Смесь рождественских и именинных поздравительных открыток. Она быстро просмотрела их. И была разочарована, когда ни на одной не увидела почерка Маркуса. Она почти потеряла надежду получить от него письмо. Почти.
   Она вскрыла конверты с открытками. Нетрудно было догадаться, что все они пестрели изображениями шампанского, птичек и оленей. Плохо, когда день рождения приходится на Рождество. Как правило, праздник его поглощает. Но это совсем ее не беспокоило. Она бы с удовольствием забыла об этом дне, если бы не одна мелочь.
   Наташа опустилась на колени перед черным дубовым сундуком, стоящим в ногах кровати, и отодвинула засов. Это стало своего рода ритуалом. Она разрешала себе открывать этот сундук раз в году, именно в этот день.
   Впервые Наташа увидела его около пяти лет назад в витрине антикварного магазина в Стоу-он-Уолд и сразу влюбилась в него. Это было изделие времен короля Якова I, с витиеватыми украшениями в виде роз и листьев аканта и маленьким единорогом, вставшим на дабы посередине крышки. Она знала, что эта вещь будет всегда соответствовать ее настроению.
   Девушка открыла крышку и прислонила ее к ножке железной кровати. Достала со дна сверток, сняла обертку из папиросной бумаги. Кончиками пальцев коснулась шали. Она была холодной и податливой, как замерзший мох или ледяные узоры на стекле зимним утром. Наташа отогнула угол и достала открытку с изображением витража святой Катерины в оксфордском кафедральном соборе Христа, на обороте которой была единственная фраза, написанная иссиня-черными чернилами.
   – Мы всегда храним все, что было оставлено с брошенными детьми, – сообщила Наташе женщина из социальной службы с утрированным сочувствием в голосе. – Мы возвращаем эти вещи, когда тем, кто этого хочет, рассказана их история. Когда они становятся достаточно взрослыми, чтобы понимать...
   Когда ты наконец станешь достаточно взрослой для того, чтобы понять подобное?
   Наташе восемнадцать. Несколько дней назад она узнала, что является приемным ребенком, что ее младенцем оставили в больничной палате. Она отнюдь не примирилась с фактами, особенно с последним. Детей бросали только в старинных романах. Приюты – этот термин не вписывался в действительность 70-х годов XX века.
   Однако позже она узнала, что это не так. Подкидышей становилось все больше; «трагичный симптом современности» – так писали об этом газеты. Подростковый секс, кризис института семьи и недостаточная социальная поддержка одиноких матерей, прогрессирующий раскол общества... Статистика показывает, что в Соединенном Королевстве каждую неделю одна мать отказывается от ребенка.
   Мы всегда храним все, что было оставлено с брошенными детьми. Единственное свидетельство их семейной истории.
   Наташа подписала документы, став владелицей маленького свертка. Потом она увидела, что именно было написано на куске картона, прикрепленного к шали изнутри.
   «Ее зовут Наташа».
   На девушку нахлынули воспоминания, стремительные и разрушительные, как приливная волна. Вот однажды воскресным утром она сидит на кухне со своими приемными родителями, Анной и Стивеном. Они выбирают имя для будущего братика или сестренки. Если родится девочка, Стивен предложил назвать ее Абигаль. Положив руку на круглый живот, Анна сказала, что Абигаль – отличное имя.
   – А мое имя тоже ты выбрал? – спросила Наташа у Стивена.
   Он глянул на нее сверху вниз, глаза его потеплели, но в них была грусть, причина которой была ей непонятна.
   – Твоя мама выбрала для тебя имя.
   Ей очень хотелось, чтобы он ответил утвердительно, но она совсем не расстроилась и была довольна и радостна. Она перевела взгляд на Анну, ожидая увидеть утвердительную улыбку. Но Анна отвела глаза.
   Это была правда. Единственная правда во всей этой лжи. Имя ей выбрала ее мать, ее настоящая мать. По какой-то причине для нее было очень важно, чтобы ее ребенка называли именно этим именем – Наташа.
   Стивен и Анна выполнили ее желание, не опустившись до того, что обычно делает большинство приемных родителей, называя ребенка именем, которое выбирают сами.
   Она пробежала пальцами по буквам. Ей так хотелось верить, что по почерку можно определить характер человека. «Н» четкая, вычурная, а перекладина на «Т» волнистая и резкая, как препятствие.
   Она положила открытку обратно под шаль, обернула ткань папиросной бумагой и вернула сверток на место, на дно сундука.
   «Наташа. Русское. Краткое от Наталья.» Она наизусть знала статью в «Словаре имен». «Наталья. Русское. Происходит от латинского Natalis, в переводе – рождение, в частности Рождество Христово. Отсюда – традиция называть этим именем родившихся в этот день.»
   Наверное, так оно и было.
 
   Позже Наташа уже направлялась по дороге к коттеджу, примыкавшему к «СноузхиллАрмз». Тушеный барашек разогревался на плите, на деревянном столе лежали венки из ветвей остролиста, украшенные свечами. Мэри встретила ее стаканом подогретого вина с пряностями. Она казалась меньше ростом, одетая в спортивную сине-красную рубашку, принадлежавшую, судя по всему, Джеймсу, которая, хотя и была ей велика, не скрывала ее округлившегося живота.
   – Как ты себя чувствуешь? – спросила Наташа.
   – О, прекрасно. Как кит, выбросившийся на берег.
   Ростом чуть выше пяти футов, с крошечным восьмым размером, Мэри обычно носила одежду, предназначенную для младших подростков. Она выглядела слишком юной, чтобы быть матерью, и сама казалась еще ребенком.
   – Осталось выходить еще четыре недели.
   Джеймс проверил, не готов ли барашек, перебросив прихватки через плечо.
   – Я представляю, как он появляется прямо в рождественский вечер, помешав нашему ужину! – Он широко улыбнулся. – Ясное дело, он бы не задумался о том, что портит нам праздник!
   Наташа маленькими глотками пила приготовленный Мэри глинтвейн.
   Как только они уселись за стол, зазвонил Наташин мобильный телефон. Она выудила его из сумки:
   – Алло.
   – Это Наташа Блэйк?
   – Да. О, Адам, привет! – Наташа поймала заинтригованный взгляд Мэри и состроила в ответ гримасу.
   Это не то, что ты думаешь.
   – Мне необходимо с вами поговорить, – сказал Адам. – Это касается Бетани.

ГЛАВА ПЯТАЯ

   На следующий день, уступив настойчивой просьбе Адама, Наташа оказалась на берегу другой реки.
   По ее подсчетам, он опаздывал уже на полчаса. Она терпеть не могла торопиться на свидания или на поезд, часто проклинала насущную необходимость то и дело сверяться с часами. Однако нельзя сказать, чтобы она никогда не опаздывала, поэтому старалась не слишком выходить из себя.
   Зарождающаяся Темза стремительно неслась вперед, наполнившись водами недавних проливных дождей, которые двигались со стороны гор и только сейчас достигли Оксфорда.
   Оксфорд. Он показался ей городом из легенды, когда она, восемнадцатилетняя, впервые приехала сюда поездом из Дербишира, захватив с собой в дорогу два пузатых чемодана и сумку, полную книг.
   В студенческие годы во время лодочных прогулок они с друзьями часто останавливалась в этом увитом плющом пабе под названием «Верховья реки», чтобы пропустить по стаканчику. Над столиком, за которым она сидела, был яркий зонтик, закрепленный в отверстии в центре стола.
   Она повернулась и увидела Адама, неторопливо идущего к ней по вымощенным ступеням с серебристым кейсом под мышкой. Он быстро и крепко пожал протянутую ею руку.
   – Извините, я опоздал. – В его голосе не было и тени сожаления.
   – Не беспокойтесь. Как правило, опаздываю я, – призналась Наташа, тут же пожалев, что произнесла это извиняющимся тоном. – Терпеть не могу часы.
   Он равнодушно повел бровями и уставился на Бориса.
   Наташа ободряюще потрепала шелковистые каштановые уши собаки. Ее раздражение между тем нарастало.
   Адам засунул сигарету в рот, не удосужившись предложить ей закурить или хотя бы спросить на то разрешения.