Маунтин Фиона. Бледна как смерть

   – Жаль. А выставка скоро?
   – Слишком скоро.
   – Когда открывается?
   – 16 января.
   Через две недели. Крайний срок, который определила Наташа для того, чтобы найти Бетани.
   – Две последних съемки назначены на эту пятницу. Я должен был сделать это неделю назад.
   Это было сказано с явной неохотой. Под черной вельветовой курткой Адама оказалась мятая белая футболка. Волосы всклочены, как будто он только что встал с постели. Кроме того, ему не мешало бы побриться.
   Он взял палочку для еды и зажал между пальцами, как ковбой из вестерна – пистолет. Стукнул ею по столу, потом отложил в сторону.
   – Ну, как продвигаются дела у вас?
   Выбора не было, кроме как выложить все Адаму.
   – Автора дневника звали Эллен Дженет Маршалл. Ее отец, Джон, практиковал на Сэвил Роу.
   – Хорошо сработано. – Он смотрел ей в лицо. – Что-нибудь еще?
   – Дженет умерла в тридцать лет. Незамужней.
   Он зло затянулся сигаретой, выдохнул, посмотрелв окно.
   – Тогда у нее должен быть незаконнорожденный ребенок.
   Парочка за соседним столиком посматривала в их направлении.
   – Это возможно.
   Действительно, тот факт, что Дженет умерла незамужней, не означает, что у нее не было прямых потомков, которым она могла бы оставить свой дневник. Такую ошибку делали неопытные специалисты по генеалогии, которые, обнаружив свидетельство о браке, искали факты, связанные с рождением первого ребенка в последующие годы, хотя двигаться нужно было в обратном направлении. В викторианские времена в десяти процентах случаев браки заключались после рождения первенца, а многие пары вообще но регистрировали свой брак.
   – Вся беда в том, что незаконнорожденных детей обычно не регистрировали. И уж точно не фиксировали факт усыновления. Так что найти такую информацию практически невозможно.
   Адам уткнулся в меню, возведя барьер между собой и тем, чего он не хотел слышать.
   Зачем я подвергаю себя всему этому?
   Наташа огляделась вокруг. Подслушивающие соседи вернулись к своим разговорам, когда поняли, что речь идет об умерших. Окружающих интересуют только «современные» скандалы.
   Стивен был прав. Не стоит взваливать всю ответственность на себя. Но, взглянув на лицо Адама, в котором под ожесточением пряталась боль, она не нашла слов, чтобы рассказать ему о записке. Что произойдет, если и он не сможет ее объяснить? Вдруг он придет к тому же выводу, что и Наташа? Было бы слишком жестоко сообщить об этом сейчас, когда он только что узнал, что практически не существует способа разыскать Бетани.
   Все же в глубине души жило подозрение, что она не до конца честна с собой. Тому была причина – ее не покидало ощущение, что Адам что-то от нее скрывает.
   Она наблюдала, как он курит, пытаясь примерить на него комментарии Мэри. Такие парни часто отталкивают от себя или просто отделываются от девчонок.
   К своему ужасу, Наташа осознала, что и то, и другое не так уж невозможно в случае с Адамом.
   Адам швырнул меню на стол.
   – Ну ладно, – бросил он. – Лучше скажите, сколько я вам должен.
   – Нисколько. Я не сделала того, о чем вы меня просили. Послушайте, мы можем попытаться сделать еще одну вещь.
   – Что именно?
   Она сделала глубокий вдох, обдумывая несколько позитивных предложений.
   – Женщины в то время крайне редко оставляли завещание. Однако ее часть наследства должна была отойти кому-нибудь из сестер или брату. Я хочу отследить всех трех.
   Казалось, он не особенно обрадовался услышанному. Как и Наташа, которая знала, что напрасно тратит время. Бетани могла ошибочно полагать, что является потомком девушки, написавшей дневник.
   Единственный верный вариант – отнести записку в полицию. Полсекунды она размышляла, можно ли это сделать, не поставив в известность Адама. Конечно же, нет.
   – Послушайте, только из-за того, что нет прямого кровного родства с Дженет, дневник нельзя считать совсем уж бесполезным. Я хочу еще раз его просмотреть, может, найду что-нибудь. Какой-нибудь ключ, ну, я не знаю, упоминание какого-нибудь адреса или кого-нибудь из пациентов доктора...
   Подошла официантка с записной книжкой. Наташа заказала королевских креветок в кокосовом соусе и рис, приготовленный на пару – то, что она уже здесь пробовала. Адам сказал, чтобы ему приготовили то же самое, потом откинулся на спинку стула.
   – А что, если я в корне не прав? – Его тон вызвал у Наташи предчувствие, что его дальнейшие слова ей не понравятся. – Россетти положил свои стихи в гроб Лиззи Сиддал в качестве последнего «прости», своего рода большой жертвы. Так? Допустим... я просто рассуждаю. А что, если дневник – это попытка Бетани повторить историю Россетти и Лиззи? Я не удивился бы, если бы она сделала что-либо подобное. Что, если она хотела, чтобы у меня оставался символ, эдакий памятный подарок?
   Наташа наполнила оба стакана, стараясь не поддаваться впечатлению от сказанного Адамом.
   – Послушайте, – настаивал он, – я благодарен вам за то, что вы сделали. Но, может, нам следует поставить на этом точку? Признать поражение.
   Она протянула Адаму стакан.
   – Боюсь, это не то, чему меня учили и с чем я могу согласиться.
   В награду она получила слабую улыбку, первую за этот номер.
   – Это я понимаю.
   Как он воспримет, если с Бетани действительно что-нибудь произойдет? Как ты сама сможешь это пережить?
   – Расскажите мне о ней побольше.
   – Что вы хотите узнать? – в его тоне опять появилась скука.
   – Я точно не знаю. Что-нибудь. Все. Какую музыку она любила?
   Музыка всегда служила ключом к пониманию души человека.
   – Тhe Doors. Джима Моррисона.
   Отлично. Джим Моррисон покончил жизнь самоубийством. Но у Наташи тоже были все его альбомы. И виниловые пластинки, и компакт-диски.
   – Ей нравилась ее работа?
   – Я полагаю, очень. Она знала о цветах много интересного.
   Наташа подалась вперед, поставив локти на стол.
   – Например?
   Он пожал плечами.
   – Она рассказывала мне о цыганских похоронах. В частности, о том, что они укладывают цветы в форме «разбитого сердца», с зигзагом из красных роз, символизирующим трещину. Во время Второй мировой войны, говорила она, существовал запрет на транспортировку цветов по железной дороге. Тогда в Ковент-Гарден придумали провозить анемоны контрабандой, в корзинах с брокколи. Я никогда не думал, что у цветов такие поэтические названия: «Звезда Вифлеема», «Крылья Ангела», «Амарант Прекрасный». – Он раскурил еще одну сигарету. – У нее была жестяная коробочка со старинной картинкой, такая, знаете, из-под грушевого мыла или чего-то подобного. Я нашел ее в гардеробе, где она хранила одежду, когда оставалась у меня. Она хранила любую мелочь. Там были билеты – свидетельства наших походов в художественные галереи, снимки-«полароиды», оставшиеся после съемок, клочок бумаги с номером моего телефона, который я дал ей при первой нашей встрече. Она сохранила даже этикетку от капуччино, который купила в тот день, когда мы познакомились.
   Бетани его очень любила. Почему же она ушла?
   Наташа вспомнила маленькую музыкальную шкатулку с секретным механизмом, в которой в детстве хранила конфеты. Теперь в ней лежали кусочки фольги, оставшиеся от конфеты в форме звезды, которую Маркус купил в Сту Фаер, когда они впервые вместе проводили уик-энд. Она чувствовала себя ненормальной, сохраняя их, но не могла заставить себя выбросить этот мусор.
   – Она дала мне фотографию, которую сделала сама в двенадцать лет, – сказал Адам. Он извлек бумажник из кармана и вытащил моментальный снимок, изображавший канал с несколькими лодками.
   Наташа перевернула карточку. Икс Бетани – аккуратно было написано черными чернилами на обороте.
   Была ли фотография сделана где-нибудь поблизости от того места, где она жила, куда приезжала на каникулы? Куда она сейчас поехала? В Оксфорд? В Кембриджшир, откуда происходят Маршаллы? Сколько каналов в Британии? Слишком много.
   – Я спросил, кто научил ее фотографировать, – сообщил Адам. – Был ли это ее отец. Она ответила, что ее отец не научил ее ничему, что она хотела бы узнать. Мы в это время были в кафе, она отказалась доесть ужин. Вместо этого мы сразу ушли, но она так и не сказала, что ее расстроило. Я усвоил урок. И в разговорах старался никогда не упоминать о ее семье.
   Она ответила, что ее отец не научил ее ничему, что она хотела бы узнать. Что может заставить человека отказываться говорить о своей семье и зайти так далеко, чтобы сменить фамилию?
   – А как вы оказались вместе? Я знаю, что вы встретились в кафе, но что...
   – Я купил ей еще чашку капуччино. Потом я предложил пойти ко мне домой. Она сказала «Да».
   – Вот так просто?
   – Вот так просто! – эхом повторил Адам, передразнивая Наташу. – Она доверяла мне.
   Он сделал короткую паузу.
   – В Бетани сочетались странные вещи. Иногда у нее возникали сумасбродные идеи. Но во многом она была старомодной. Придерживалась всяких традиций. Ей нравилось ходить и один и тот же ресторан по пятницам, завтракать со мной вместе перед уходом в студию. Она говорила, что ей нравится иметь возможность заглянуть в будущее, которое не слишком далеко. Она терпеть не могла, если я в последнюю минуту менял планы. Что мне приходилось делать довольно часто. Мы никогда не расставались без примирения... Она всегда злилась, просто закипала от гнева, если я опаздывал. И это тоже я делал постоянно. Она буквально выходила из себя, рыдала...
   Наташе не нравилось то, что она слышала, но она могла это понять. Страх разлуки. Одна из проблем, от которых страдают приемные дети. Она глотнула немного вина.
   – Однажды она попыталась ударить меня, в другой раз по-настоящему упала в обморок, – продолжал Адам. – Потом ужасно извинялась, обещала никогда не переходить границы. Я говорил ей, что не нужно давать обещаний, которые не сможешь сдержать. Что они ничего не значат. Однако, по-видимому, ее это действительно беспокоило.
   – В тот день, когда она ушла, вы не заметили ничего необычного?
   – Нет. Разве что...
   – Что именно?
   – Накануне вечером она целую вечность висела на телефоне. У нас один из аппаратов установлен в ванной комнате, она заперлась там, вместо того чтобы использовать телефон в гостиной. Я спросил, с кем она болтала, а она ответила, что ни с кем. Я тогда сказал, что разговаривать сама с собой – первый признак сумасшествия, но она не отреагировала на шутку.
   Принесли еду, и разговор прервался. Наташа отодвинула журналы, освобождая место на столе. Она бегло взглянула на заголовки, интересуясь выбором Адама, пока перекладывала прессу на подоконник. «Индепендент» и три глянцевых женских ежемесячника.
   Она подняла брови.
   – Покупаю их только для того, чтобы посмотреть фотографии.
   На стол легла тень, и Наташа посмотрела вверх. Мгновение она пыталась вспомнить, где могла видеть этого мужчину. Потом до нее дошло – Ассоциация специалистов по генеалогии. На нем был тот же пиджак цвета мха поверх черной футболки и брюки в стиле милитари.
   Очевидно, он не узнал ее.
   – Ну, Адам, ты не собираешься представить нас друг другу?
   – Джейк Ромилли, – пробормотал Адам. – Наташа Блэйк.
   – А, Маленькая Тайна Адама, – он протянул руку. – Приятно, наконец, с вами познакомиться.
   Его голос показался знакомым. Человек, который отвечал по телефону в студии? Он оглядел ресторан. Высокий, крепко скроенный, с зелеными жестокими глазами.
   – Хорошее местечко, – он повернулся к Адаму, который взял один из журналов и принялся угрюмо его просматривать. – Я поджидаю подругу, но, похоже, она опаздывает.
   – Или не пришла на свидание.
   – Может, я тогда присоединюсь к вам?
   – Увидимся позже, – сказал Адам тоном, не допускающим возражений.
   – Ваш друг? – весело спросила Наташа, когда Джейк Ромилли ушел.
   – Своего рода партнер.
   – Похоже, вы не слишком его любите.
   – Мы очень разные. Хотя он талантливый парень, только очень ленивый. Бросил Итон из-за наркотиков. Считает, что мир обязан ему жизнью. Держится вызывающе со всеми, кто успешнее его в работе, у девушек, в чем бы то ни было.
   – Могу поклясться, что видела его в Ассоциации специалистов по генеалогии позавчера.
   Адам издал недоверчивый смешок.
   – Кого, Джейка? Сомневаюсь.
   Наташа подтолкнула к нему тарелку с рисом. Адам переложил сигарету в левую руку, откинулся на спинку стула, изучающе глядя на нее.
   – Итак, на чем мы остановились? Теперь, я полагаю, наша очередь, – сказал он тихо. – Расскажите о себе.
   – Зачем?
   – Потому что я хочу знать. Вы учились в университете здесь, в Оксфорде?
   – Да, в колледже Магдалины. Изучала древнюю и новейшую историю. – Она посмотрела на него. – Я думала, мое прошлое не имеет значения.
   – Для вас, возможно. – Он посмотрел на нее. Его глаза были невероятно голубыми. – Где вы выросли? В каком-то диком и ветреном месте, я полагаю?
   – Не уверена, что вообще выросла.
   Старые, как мир, приемчики. Комплименты, личные наблюдения и вопросы, которые заставляют девушку думать, что она интересная, особенная. Адам, по всей видимости, достиг в этом искусстве большого мастерства. Наташа с досадой отметила, что, догадавшись об игре, которую он вел, все-таки попалась на удочку. Поэтому поспешила вернуть разговор к главной теме.
   – Вы сказали, что воспоминания не так важны, как мечты. Рассказывала вам Бетани о своих мечтах?
   – Она говорила, что у нее нет времени на мечты. Есть ли у вас братья или сестры?
   – Как странно... Именно эти вопросы мне задают все клиенты.
   – Вы когда-нибудь отвечаете прямо на поставленный вопрос?
   – Нет, если я ничего не могу с ним поделать. – Она уже вполне утолила голод, но, продолжая начатое движение, положила себе немного креветок. Соус был густым, от него исходил сладковатый запах. – У меня есть младшая сестра. Родители живут в Дербишире, в краю достаточно диком и ветреном. Этого хватит?
   – У них счастливый брак, как вы считаете?
   – Странно, что вы об этом спрашиваете. Я думаю, он их устраивает. Мой папа часто бывает в отъезде. Почему вам это интересно?
   – Где вы проводили каникулы, когда были маленькой девочкой?
   – Последний вопрос, договорились? – У нее было ощущение, что ей не следует все это рассказывать, однако она не была уверена. Почему? Какой вред это может нанести? – Мы ездили в кемпинги на юг Франции, иногда отдыхали в коттедже на побережье в Уитби.
   – Идиллическое детство.
   – В некотором роде. А как насчет вас?
   – Весьма далеко от идиллии, – Адам достал следующую сигарету. – Я полагаю, ваша обычная работа не такая сложная?
   Ты можешь сказать это еще раз.
   – Нет.
   – Бетани говорила, что как-то прочитала, будто генеалогия является самым популярным хобби в Великобритании.
   – Более полумиллиона человек увлечено этим делом.
   – Профессионалы относятся к любителям с изрядной долей презрениея?
   – «Титаник» был создан профессионалами, а Ноев Ковчег построили любители. На самом деле любители составляют главный источник моих доходов. Когда они заходят в тупик или хотят получить совет. Как правило, люди не оставляют генеалогию. Раз начав, ты увлекаешься.
   – Я лучше не буду за это браться. – Он изучал янтарный огонек на кончике своей сигареты. – Я – увлекающаяся личность.
   – Вы когда-нибудь пытались отказаться от вредной привычки?
   Он покачал головой и продолжил:
   – Меня никогда не привлекала старина. Наслаждайся, пока можешь, и к черту все последствия.
   – Звучит несколько эгоистично.
   – Не слишком, если это не вредит окружающим.
   – Это всегда мешает.
   – Я никак не могу понять, что вы за человек.
   Мы оба не можем это понять.
   – Почему?
   – Вы не похожи на историка. Я удивился, увидев вас в Литтл Бэррингтоне. У вас спортивный автомобиль с открывающимся верхом. Я думал, вы работаете кем-то вроде тележурналистки или рекламного агента.
   – Я – сплошной комок противоречий. Хотела стать археологом. Но моя жизнь так или иначе проходит среди руин.
   – Жаль это слышать, – он медленно улыбнулся. – Полагаю, вам нравится сообщать своим парням, что они ушли в историю?
   – М-м-м. Часто бывает грустно.
   – Это почему?
   – Хотела бы я сама это знать.
   – Может, вы проводите слишком много времени среди старых заплесневелых документов?
   – Нет. Современные специалисты по генеалогии имеют хорошую техническую базу и очень сексуальны. Генеалогии сейчас посвящено больше веб-страничек, чем каким-либо другим темам, за исключением, разве что, порнографии.
   – Тогда в этом действительно что-то есть. Может, я туда как-нибудь загляну.
   – В генеалогию или в порнографию? – Она не поверила, что произнесла эти слова.
   – Туда, где, по вашему мнению, веселее.
   Наташа уставилась в тарелку. Она почувствовала интерес. Для каких еще фотографий Бетани позировала Адаму?

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

   Наташа привыкла прокручивать разговоры в голове, чтобы проверить, можно ли было более эффективно вести диалог. Вечер с Адамом ей понравился, и это ее беспокоило. Роман с ним ей ни к чему.
   Она добралась домой в половине одиннадцатого, однако не чувствовала усталости. Задернула занавески, разожгла камин, уселась на диван и достала дневник. Совсем другое дело, когда знаешь имя автора. Имя определяет, кто ты есть, причем в то й же степени, что и фамилия. Забавно – женщина, которая выходит замуж и берет фамилию мужа, как будто становится другим человеком. Фотография Бетани лежала между последними страницами дневника.
   Через две страницы сестра Дженет, Ада, заболела. Доктор Маршалл поставил диагноз – «брюшной тиф». Дженет всю ночь провела у постели больной.
 
   «Папа сказал, что Ада спрашивала обо мне. Я вошла к ней в комнату и по просьбе папы села так, чтобы мое лицо было хорошо освещено. Я сказала: «А вот и я, милая». Ада открыла глаза очень широко, как будто пыталась что-то разглядеть, но во взгляде не было никакого выражения. Когда я ее поцеловала, ее кожа была холодной и липкой. Мы все постоянно плакали. В семь тридцать вечера вошла мама и пронзительно закричала: «Она умерла!» Я утешала ее, как могла, и налила немного вина. Этим утром мистер Уокинс зашел, чтобы сфотографировать Аду в гробу. Она выглядела очень красивой».
 
   Еще одна ветвь древа обрублена.
   В Наташином мозгу всплыла фраза: «В середине жизни мы сталкиваемся со смертью». На самом деле это не относилось к нашему Времени, по крайней мере, к странам Запада. Если ты не медсестра или владелец похоронного бюро, ты далек от смерти до тех пор, пока она не приблизится к тебе самому. Среди Наташиных знакомых-сверстников мало кто близко сталкивался со смертью, иные даже никогда не бывали на кладбище. До того как пять лет назад умерли обе ее бабушки, единственным Наташиным соприкосновением со смертью были похороны старой тети.
   Мать Дженет вряд ли предполагала похоронить кого-нибудь из своих детей. Дженет лицом к лицу столкнулась со смертью задолго до своей преждевременной кончины.
   Наташа снова взяла в руки дневник.
   «Крышка была закреплена парафином. Я всегда думала, что там должны быть гвозди, или винтики, или что-нибудь в этом роде». Простое наблюдение было удивительно впечатляющим. Дочь врача, небрезгливый, прямолинейный врачебный подход.
   Все это очень интересно, однако... Изучая рукописи Дженет, Наташа без конца вспоминала о своих словах: «Может быть, в дневнике спрятан еще какой-нибудь ключ». Я хотела бы, чтобы так было.
   Аду похоронили на церковном кладбище в Или. По обычаю тех времен женщины не присутствовали на похоронной церемонии, поэтому Дженет, ее младшая сестра и мать остались дома.
   Наташа поймала себя на том, что успела привязаться к Дженет. Она надеялась, что та встретит любовь и узнает, что такое счастье, до того как умрет. Через страницу девушка писала: «Мне снилось, чтоятанцую, обнявшись, с мистером Брауном; ужасно неприлично, но кто может запретить видеть сны!»
   Наташа положила дневник на колени, откинула голову, расслабила плечи. Лицо Адама всплыло в ее воображении, она прогнала его.
   Около трех лет назад, после неприятного и болезненного разрыва с другим человеком, Наташа снова обратилась к психологу. Она уже общалась с ним раньше, когда узнала о своем удочерении, по настоянию родителей. Она осознавала, что это плохая идея и что с ней все в порядке. С отвращением отвечала на надоедливые вопросы. Как насчет физической стороны ваших отношений? Все нормально, спасибо. Как вы считаете, почему вы повели себя именно так, а не иначе? Если бы я это знала, я бы к вам не пришла, не так ли? Она с трудом переносила вмешательство психолога в свою личную жизнь. Конечно, с его точки зрения случай был просто хрестоматийный – приемный ребенок с его нереалистичными ожиданиями, постоянно нуждающийся в том, чтобы проверять чувства каждого, кто приближается к нему, потому что он лишен безусловной любви единственного человека на свете, способного на такую любовь. Приемный ребенок, который обладает запасом любви, но боится любить, потому что даже тот единственный человек предал его. Приемный ребенок, который твердо убежден в том, что не заслуживает любви вообще. И поэтому его влечет к неподходящим, недостижимым людям. Если разложить все вот так, по полочкам, то кажется, что этот комплекс нетрудно преодолеть.
   Но следовать старому стереотипу проще. Неподходящий, недостижимый. Адам Мэйсон, безусловно, соответствует этому определению. Она никогда не сможет доверять ему. Наташа снова взялась за дневник. Следующая запись была посвящена забавной сценке с поклонником, мистером Сэндвеллом, чьи ухаживания Дженет явно не приветствовала. Речь шла о «чудовищном» письме, которое поклонник ей прислал.
 
   «Мама прочитала его вслух под восклицания ужаса всей семьи.
   Он пишет: «Дорогая мисс Маршалл», извиняется за то, что не написал раньше и сообщает мне, что он намного ниже меня положением (о чем я прекрасно осведомлена). Затем продолжает, чтобы сообщить, что присматривался ко мне несколько месяцев. Он сравнивает меня со звездой в небесах, чувствует, что недостаточно хорош для меня (совершенно верно), но предлагает надеть ливрею и стать моим лакеем или, в качестве компромисса (о, кошмар из кошмаров!) стать и лакеем, и мужем. Письмо заканчивается еще большей чепухой, и, наконец, «Ваш смиренный слуга» – единственная фраза из всего письма, не лишенная смысла!»
 
   Наташа прервала чтение. Она представила себе Бетани, маленькую девочку, которой бабушка показывает дневник, добавив при этом, что с ним надо обращаться очень аккуратно, и которая потом сидит спокойно и ровно, как делают дети, когда боятся разлить молоко или что-нибудь сломать, держа дневник на коленях, не осмеливаясь перевернуть страницу. Почерк, который для детских глаз так же непонятен, как иероглифы.
   Пыталась ли она прочитать сама, или бабушка помогала ей, рассказывая о прошлом, может, какие-то истории о Маршаллах и прерафаэлитах? Несомненно то, что подвиги Дженет стали еще более значимыми, когда сама Бетани начала встречаться с мальчиками. Она сравнивала свою жизнь с жизнью Дженет, искала сходство, воспринимала Дженет как друга.
   Почему же Бетани оставила дневник?
   Почему так дорожила им? Если владелица дневника не была связана с Бетани и ее семьей по прямой линии родства, то должна же быть какая-нибудь другая причина, по которой ее предки передавали эти записи из поколения в поколение?! Он, без сомнения, был для них важен.
   Через пятьдесят страниц она обнаружила то, что искала. Замечание, от которого у нее перехватило дыхание.
 
   «Ходила в Академию посмотреть картины Россетти. Перед изображением леди в зеленом платье, перед «Голубой беседкой», стояло вульгарное, примитивное создание – Фанни, которая жила с Россетти и из-за которой его бедная жена покончила с собой. Папа был врачом Россетти. Буквально позапрошлой ночью мистер Мэддокс Браун поднял папу в два часа, потому что у Россетти случился припадок. Он вел ужасную жизнь с тех пор, как его жена умерла, приняв яд. Они были женаты всего два года, потом она обнаружила, что ей больше нет места в сердце супруга. Без сомнения, его горе – не более чем угрызения совести, и два года привидение Лиззи является к нему каждую ночь».
 
   Адам говорил, что Бетани была увлечена именно Лиззи Сиддал, о которой бабушка наверняка ей рассказывала. Лиззи. Примеру которой, по словам Адама, пыталась следовать Бетани. А Лиззи, как утверждают, покончила жизнь самоубийством.
   «Из-за которой его бедная жена покончила с собой». По каким-то причинам Дженет, в отличие от современников, не придерживалась распространенного мнения о том, что Лиззи умерла в результате несчастного случая. «Без сомнения, его горе – не более чем угрызения совести».
   В некотором роде самоубийство – отличный способ возмездия.
   В голове у Наташи всплыла картинка: Бетани в длинном старинном платье, идущая к воде, очень похожая на Лиззи Сиддал, которая в свое время позировала для «Офелии». Две последних лишили себя жизни.
   Если Бетани обнаружат мертвой или покончившей жизнь самоубийством, в момент открытия выставки, гвоздем которой станет фотография, изображающая ее бездыханной, ее смерть произведет фурор.
   Она встала, подошла к книжному шкафу, достала «Сны прерафаэлитов». Взгляд упал на тонкую книжку в белом переплете, о которой она совсем забыла. Альбом набросков, выставочный каталог из галереи Раскина в Шеффилде, под названием «Портреты Лиззи Сиддал в исполнении Г. Россетти».