Страница:
— Понятия не имею. — Шелби потупила глаза. — Ну ладно, я вмешалась. И ты тоже. Но кто-то же должен вмешаться и положить конец этой глупости. Они любят друг друга, Куинн, они действительно любят друг друга. Но оба каждый раз привычно реагируют на привычные стимулы, продолжают дергать за те же ниточки, получая ту же самую реакцию, и они так и будут помолвлены, пока им не исполнится по восемьдесят шесть лет.
Куинн закатил глаза.
— Стимулы. Ниточки. Реакция. Я так и слышу лекцию психоаналитика.
Шелби подтянула купальную простыню повыше над грудью.
— Ну и что? Я права, и ты это знаешь. Старуха губит их, но вместе с тем Бренда позволяет ей это делать, и Гарри — тоже.
— А ты хочешь все изменить, да?
Шелби пожала плечами, избегая встречаться с ним взглядом.
— Возможно. А что ты собираешься делать, кроме того, что возить Гарри на бейсбол?
Куинн приблизился к ней и улыбнулся.
— Ничего. — Он покачал головой. — Я вообще ничего не собираюсь делать. Вчера я увез Гарри, чтобы дать ему время подумать о том, что он делает, может, даже посмотреть на проблему под другим углом. Сейчас он размышляет над дюжиной роз. Другими словами, ему предстоит пройти долгий путь, но он пытается. И я предлагаю тебе тоже отойти в сторону, Шелли. Люди не любят, когда кто-то вмешивается в их жизнь, даже из лучших побуждений.
Шелби вспыхнула, потому что его замечание напомнило ей о бегстве от всех тех людей, чьи лучшие побуждения так долго разрушали ее жизнь.
— Полагаю, ты прав.
Куинн подошел еще ближе, пальцем приподнял ее подбородок.
— Кроме того, мне кажется, у нас самих есть в чем разобраться, а?
— Я… я не знаю, о чем ты говоришь, — солгала Шелби, чувствуя дрожь в ногах.
— Нет, знаешь, Шелли, — негромко промолвил Куинн. — Потому что между нами кое-что происходит, и мы оба не хотим оставить это без внимания. Главные вопросы сейчас — почему мы это чувствуем и что нам с этим делать. А теперь я хочу поцеловать тебя.
Она облизнула внезапно пересохшие губы, выдав тем самым свое состояние, но на него это оказало совершенно неожиданное впечатление. Куинн почувствовал себя смелее, еще больше захотел попробовать ее губы на вкус.
— Шелли? Можно поцеловать тебя? Пожалуйста!
Это подействовало. Колени у нее подогнулись. Она чуть не упала на него, когда он положил руки на ее голые плечи и наклонился к ней. Она видела только черноту его волос, блеск ярко-серых глаз, слабую улыбку на губах. А потом ее веки сомкнулись, и она отдалась ощущениям, которые к зрению никакого отношения не имели.
Его нежный поцелуй ничем не напоминал их первый, субботний. Куинн целовал Шелби так, словно вообще не спешил, как если бы впереди у него был целый день, чтобы целовать ее, пробовать на вкус, вкушать ее сладость, сводить с ума безудержным желанием.
Его пальцы лежали на плечах Шелби, впивались в кожу, которую она смягчила лосьоном для тела, и Куинн почувствовал, как ее руки обвились вокруг него, дотянулись до плеч, притягивая ближе. Ближе.
Шелби принадлежала ему, готовая брать и отдавать. Ласковая и податливая, она горела внутренним огнем, который охватил Куинна от груди до бедер, когда он прижал к себе Шелби, а ее рот раскрылся навстречу его губам.
Куинн поднял голову, посмотрел на ее закрытые глаза, влажные губы — и поцеловал снова. Он хотел целовать Шелби, пока не погаснет последняя звезда и не померкнут навсегда небеса.
Куинн жаждал обнимать Шелби, любить, обладать ею. Он чуть отстранился, нашел узел купальной простыни и начал развязывать его. Никогда еще движения Куинна не были такими неуверенными. Но в то же время он не помнил в своей жизни ничего другого столь же важного.
И тут зазвонил телефон.
Он прервал поцелуй, прижал Шелби к себе и прошептал, уткнувшись в ее волосы:
— Не отвечай. Представь, что он не звонит.
Она, прижалась к нему, позволяя покусывать себя в шею, но на шестом звонке оттолкнула его, тихо пробормотав: «Извини, Бренда отключила автоответчик», и подошла к телефону.
— Алло. Бренда? Что? — Шелби обернулась и посмотрела на Куинна, который с трудом восстанавливал обычный ритм дыхания. — Ах да! Куинн зашел, а мышь спасена, Про… прости, что не перезвонила тебе, но Куинн все еще здесь и… Да, можно и так сказать. Нет, все нормально, правда. Я не сержусь, что ты позвонила, честно. Что? Когда? Сколько роз? — спросила она, посмотрев на Куинна, подняв руку и словно говоря: «Прости, но она продолжает».
— Все нормально, Шелли, у меня есть дела, — сказал Куинн уже на пути к двери. Нужно либо уйти, либо овладеть ею. Только так, по-другому не получится. Даже если он до сих пор не сказал Шелби правды, даже если в тот момент, когда он признается во всем, она влепит ему пощечину и прикажет убираться к черту.
Может быть, позже. Может, сегодня вечером. Может, он скажет Шелби сегодня вечером, а там уж будь что будет. Этим вечером, пока он не увяз слишком глубоко, пока они оба не увязли слишком глубоко. Если уже не увязли.
— Да, Бренда. Как это мило с его стороны. Значит, ты простила Гарри? До свидания, Куинн. — Шелби чуть отстранила трубку. — Э… позже?
— Позже. Обещаю. — Он нагнулся и поднял корреспонденцию, которую почтальон подсунул под дверь, так как все почтовые ящики внизу проржавели и не открывались. — Кладу на стол, — добавил Куинн и удалился. Он думал о холодном душе. А затем, возможно, о повторном холодном душе.
Шелби смотрела, как Куинн уходит, и удивлялась, почему позволяет ему уйти, когда больше всего ей хочется, чтобы он взял ее на руки, отнес на кровать, окруженную кантри-певцами и заваленную игрушками, и занялся с ней безумной и страстной любовью.
Пока Бренда продолжала распространяться о том, какой Гарри чудесный, Шелби взяла письма и стала лениво просматривать их, хотя там не было ничего, кроме счетов для Бренды и всякой макулатуры.
Потом Шелби увидела конверт, на котором значилось ее новое имя. Адрес был написан печатными буквами, обратного не было. Прижав трубку плечом, она открыла конверт и вытащила листок бумаги. В центре листа была только одна строчка, тоже написанная заглавными печатными буквами: «Немедленно уезжай из города. Есть места понадежней».
— Бренда? Мне пора заканчивать разговор, — сказала Шелби, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Да, у меня мокрые волосы, и они все еще завернуты в полотенце, и мне, видимо, придется вымыть их еще раз, чтобы привести хоть в какой-то порядок, прежде чем я пойду на работу. Хорошо. — Она подалась к телефону, чтобы положить трубку. — Да, потом, пока.
Затем Шелби села на диван — у нее дрожали руки, ее всю трясло — и перечитала эти несколько слов.
Глава 23
Глава 24
Куинн закатил глаза.
— Стимулы. Ниточки. Реакция. Я так и слышу лекцию психоаналитика.
Шелби подтянула купальную простыню повыше над грудью.
— Ну и что? Я права, и ты это знаешь. Старуха губит их, но вместе с тем Бренда позволяет ей это делать, и Гарри — тоже.
— А ты хочешь все изменить, да?
Шелби пожала плечами, избегая встречаться с ним взглядом.
— Возможно. А что ты собираешься делать, кроме того, что возить Гарри на бейсбол?
Куинн приблизился к ней и улыбнулся.
— Ничего. — Он покачал головой. — Я вообще ничего не собираюсь делать. Вчера я увез Гарри, чтобы дать ему время подумать о том, что он делает, может, даже посмотреть на проблему под другим углом. Сейчас он размышляет над дюжиной роз. Другими словами, ему предстоит пройти долгий путь, но он пытается. И я предлагаю тебе тоже отойти в сторону, Шелли. Люди не любят, когда кто-то вмешивается в их жизнь, даже из лучших побуждений.
Шелби вспыхнула, потому что его замечание напомнило ей о бегстве от всех тех людей, чьи лучшие побуждения так долго разрушали ее жизнь.
— Полагаю, ты прав.
Куинн подошел еще ближе, пальцем приподнял ее подбородок.
— Кроме того, мне кажется, у нас самих есть в чем разобраться, а?
— Я… я не знаю, о чем ты говоришь, — солгала Шелби, чувствуя дрожь в ногах.
— Нет, знаешь, Шелли, — негромко промолвил Куинн. — Потому что между нами кое-что происходит, и мы оба не хотим оставить это без внимания. Главные вопросы сейчас — почему мы это чувствуем и что нам с этим делать. А теперь я хочу поцеловать тебя.
Она облизнула внезапно пересохшие губы, выдав тем самым свое состояние, но на него это оказало совершенно неожиданное впечатление. Куинн почувствовал себя смелее, еще больше захотел попробовать ее губы на вкус.
— Шелли? Можно поцеловать тебя? Пожалуйста!
Это подействовало. Колени у нее подогнулись. Она чуть не упала на него, когда он положил руки на ее голые плечи и наклонился к ней. Она видела только черноту его волос, блеск ярко-серых глаз, слабую улыбку на губах. А потом ее веки сомкнулись, и она отдалась ощущениям, которые к зрению никакого отношения не имели.
Его нежный поцелуй ничем не напоминал их первый, субботний. Куинн целовал Шелби так, словно вообще не спешил, как если бы впереди у него был целый день, чтобы целовать ее, пробовать на вкус, вкушать ее сладость, сводить с ума безудержным желанием.
Его пальцы лежали на плечах Шелби, впивались в кожу, которую она смягчила лосьоном для тела, и Куинн почувствовал, как ее руки обвились вокруг него, дотянулись до плеч, притягивая ближе. Ближе.
Шелби принадлежала ему, готовая брать и отдавать. Ласковая и податливая, она горела внутренним огнем, который охватил Куинна от груди до бедер, когда он прижал к себе Шелби, а ее рот раскрылся навстречу его губам.
Куинн поднял голову, посмотрел на ее закрытые глаза, влажные губы — и поцеловал снова. Он хотел целовать Шелби, пока не погаснет последняя звезда и не померкнут навсегда небеса.
Куинн жаждал обнимать Шелби, любить, обладать ею. Он чуть отстранился, нашел узел купальной простыни и начал развязывать его. Никогда еще движения Куинна не были такими неуверенными. Но в то же время он не помнил в своей жизни ничего другого столь же важного.
И тут зазвонил телефон.
Он прервал поцелуй, прижал Шелби к себе и прошептал, уткнувшись в ее волосы:
— Не отвечай. Представь, что он не звонит.
Она, прижалась к нему, позволяя покусывать себя в шею, но на шестом звонке оттолкнула его, тихо пробормотав: «Извини, Бренда отключила автоответчик», и подошла к телефону.
— Алло. Бренда? Что? — Шелби обернулась и посмотрела на Куинна, который с трудом восстанавливал обычный ритм дыхания. — Ах да! Куинн зашел, а мышь спасена, Про… прости, что не перезвонила тебе, но Куинн все еще здесь и… Да, можно и так сказать. Нет, все нормально, правда. Я не сержусь, что ты позвонила, честно. Что? Когда? Сколько роз? — спросила она, посмотрев на Куинна, подняв руку и словно говоря: «Прости, но она продолжает».
— Все нормально, Шелли, у меня есть дела, — сказал Куинн уже на пути к двери. Нужно либо уйти, либо овладеть ею. Только так, по-другому не получится. Даже если он до сих пор не сказал Шелби правды, даже если в тот момент, когда он признается во всем, она влепит ему пощечину и прикажет убираться к черту.
Может быть, позже. Может, сегодня вечером. Может, он скажет Шелби сегодня вечером, а там уж будь что будет. Этим вечером, пока он не увяз слишком глубоко, пока они оба не увязли слишком глубоко. Если уже не увязли.
— Да, Бренда. Как это мило с его стороны. Значит, ты простила Гарри? До свидания, Куинн. — Шелби чуть отстранила трубку. — Э… позже?
— Позже. Обещаю. — Он нагнулся и поднял корреспонденцию, которую почтальон подсунул под дверь, так как все почтовые ящики внизу проржавели и не открывались. — Кладу на стол, — добавил Куинн и удалился. Он думал о холодном душе. А затем, возможно, о повторном холодном душе.
Шелби смотрела, как Куинн уходит, и удивлялась, почему позволяет ему уйти, когда больше всего ей хочется, чтобы он взял ее на руки, отнес на кровать, окруженную кантри-певцами и заваленную игрушками, и занялся с ней безумной и страстной любовью.
Пока Бренда продолжала распространяться о том, какой Гарри чудесный, Шелби взяла письма и стала лениво просматривать их, хотя там не было ничего, кроме счетов для Бренды и всякой макулатуры.
Потом Шелби увидела конверт, на котором значилось ее новое имя. Адрес был написан печатными буквами, обратного не было. Прижав трубку плечом, она открыла конверт и вытащила листок бумаги. В центре листа была только одна строчка, тоже написанная заглавными печатными буквами: «Немедленно уезжай из города. Есть места понадежней».
— Бренда? Мне пора заканчивать разговор, — сказала Шелби, стараясь, чтобы ее голос звучал спокойно. — Да, у меня мокрые волосы, и они все еще завернуты в полотенце, и мне, видимо, придется вымыть их еще раз, чтобы привести хоть в какой-то порядок, прежде чем я пойду на работу. Хорошо. — Она подалась к телефону, чтобы положить трубку. — Да, потом, пока.
Затем Шелби села на диван — у нее дрожали руки, ее всю трясло — и перечитала эти несколько слов.
Глава 23
Куинн уже целый час сидел у Тони за столиком в углу, притворяясь, что обедает. Парень в потертых джинсах, застиранной майке и кожаных туфлях ручной работы — тоже.
Именно туфли и выдали его. А еще то, что он наблюдал за Шелби. Вообще-то за Шелби наблюдали все. В своей роскошной одежде, со струящимися волосами, с великолепной осанкой, широкой искренней улыбкой и всем тем, о чем Куинн грезил по ночам, она представляла собой выдающийся объект для наблюдения.
Но этот парень был чужаком. Его никто не знал, хотя он поздоровался со всеми так, словно всю жизнь прожил в Восточном Вапанекене. А так как люди в Восточном Вапанекене жили приветливые, они тоже поздоровались с ним. Потом, как видел Куинн, они смотрели на соседей по столу и шептали что-то вроде: «Кто это? Мы знаем его? «
Куинн мысленно погладил себя по головке за то, что просочился в город и в жизнь города без всякого шума.
А этот парень в туфлях ручной работы был так же незаметен, как пикапчик Мэка, въехавший в ресторан Тони. По крайней мере для Куинна.
Десять минут назад он вышел на улицу и проверил автомобили на парковке. «Кадди» мэра Бробст, занявший два места прямо перед входом. Три мотоцикла, так как троих завсегдатаев не было — половина парней не вернулась из конторы по трудоустройству. Три других автомобиля Куинн узнал, потому что видел их на стоянке раньше, но только два из них он мог соотнести с постоянными клиентами Тони.
Третий — «БМВ», последней модели, должно быть, принадлежал Туфлям Ручной Работы. Вот только до сегодняшнего дня Куинн не видел этого парня в ресторане. Он почесал затылок, перебирая в памяти свои первые дни у Тони, когда сидел, притворяясь, что делает заметки, а сам наблюдал за Шелби, и внезапно все вспомнил.
В самом конце прошлой недели здесь появился другой парень, высокий, худой, за тридцать, невыразительный. Один из тех невидимок, которых свидетели потом описывают как «среднего роста, среднего телосложения, в брюках цвета хаки… нет, кажется, он был в джинсах. И в рубашке. Да, на нем была рубашка, уверен… Ну как, я помог вам? «
Тот парень просто вошел, заказал кофе и пирожное, немного поговорил с Табби и ушел. Поговорил с Табби? Черт, это было лучше и гораздо продуктивнее, чем круглые сутки смотреть Си-эн-эн.
Куинн взглянул на свои часы, потом на Туфли Ручной Работы, расплатился по счету и на прощание помахал Шелби, разбиравшей меню. Кивнув, она вернулась к подсчету маленьких карточек со специальными блюдами, которые прикреплялись к основным меню. Шелби улыбнулась ему, но казалась настолько поглощенной своим занятием, словно пересчет карточек был для нее почти непосильной задачей.
Теперь, отметив это, Куинн понял, что она довольно бледна и ведет себя непривычно тихо, даже разговаривая с глухой Амелией Бробст. Проклятие, он должен был раньше обратить на это внимание, но был слишком занят, наблюдая, как Шелби двигается, восхищаясь ее длинными ногами, вспоминая вкус ее поцелуя, предвкушая сегодняшний вечер, когда они снова будут вместе.
И теперь обе его антенны — полицейского и телохранителя — задвигались. Из Куинна Делейни, полного надежд влюбленного, он превратился в Куинна Делейни — защитника невинных.
Еще не успев выйти на улицу, он вытащил из кармана свой сотовый.
— Сомертона Тейта, пожалуйста, — приказал Куинн тому, кто ответил в особняке Тейтов. — Не важно, кто звонит, черт побери, позовите его к телефону. Немедленно.
Через несколько секунд Сомертон был на линии.
— Делейни, это вы? По грубости с моим персоналом я сразу понял, что это можете быть только вы. Что-то случилось?
— Можно и так сказать, — ответил Куинн, нашаривая в кармане ключи от «порше». — Пусть Уэстбрук будет в вашей гостиной через час. Нам надо поговорить. — И дал отбой, прежде чем Сомертон успел задать хоть один вопрос.
Куинн пошел на стоянку за пансионом, затем в последний момент поднялся наверх и взял куртку, потому что, похоже, собирался дождь.
Направляясь по коридору к своей двери, Куинн подумал: «Надо бы предупредить Шелби, что я уеду почти на весь день. После моего исчезновения в воскресенье она вряд ли обрадуется этому сегодня». Он напишет записку и подсунет под дверь.
И затем его антенны заработали снова. Куинн не знал почему. Он никогда этого не знал. Но зато научился прислушиваться к своей интуиции.
Глянув вниз с лестницы и убедившись, что миссис Бричта не шныряет поблизости и ничего не вынюхивает по своему обыкновению, Куинн достал из бумажника кредитную карточку и подошел к двери. Замки в этом заведении, как он уже знал, были просто детской забавой. Чуть-чуть повозившись с ручкой и пару раз поднажав, Куинн оказался в квартире Бренды и закрыл за собой дверь.
Знать бы, что он здесь делает.
В гостиной Куинн пробыл недолго, так как уже видел ее и не ожидал найти какие-нибудь вещи Шелби. Для них здесь не нашлось бы места. Все поверхности Бренда заставила безделушками — от безвкусных до не очень безвкусных. Однако в комнате царила атмосфера тепла и уюта. Шелби повезло бы гораздо меньше, если бы она не встретила Бренду и если бы эта добрая женщина не приютила ее.
Что-то коснулось его ног. Куинн опустил глаза вниз и увидел, что Принцесса трется о него.
— Мышей больше нет? — Он наклонился и почесал кошку за ухом, отчего та заурчала, как автомобильный мотор. — Будешь хорошо себя вести, и я, так и быть, куплю тебе иномарку, если пообещаешь показать ее Шелби, когда она будет дома одна, завернутая в полотенце. — И Куинн пошел по коридору к спальням.
Метод дедукции подсказал ему, что огромная кровать принадлежит Бренде, а маленькая односпальная — Шелби.
Куинн окинул комнату взглядом и тряхнул головой при виде ее убранства. Он тщетно пытался представить себе, как Шелби спит здесь с большой плюшевой собакой, которая лежала сейчас на аккуратно заправленной кровати.
На бюро он обнаружил серебряную щетку для волос, а рядом — флакончик ее любимых духов. Темно-синие лодочки были задвинуты в угол. Гора чемоданов — в другой. Розовый кружевной бюстгальтер висел на холодном металлическом радиаторе под окном. Возможно, Шелби сушила его, простирнув в раковине в ванной комнате.
Забавно, Куинн никогда еще не чувствовал себя незваным гостем, никогда не отделял объект от работы, не наделял объект человеческим лицом. Работая в полиции, он провел множество обысков и знал, почему делал это, какие имел для этого основания. Догадывался и о том, что надеялся найти окружной прокурор, выдавший ордер.
Но сейчас все было совсем другое. Куинн больше не коп, а в сущности, и не на службе. Он проник сюда, все просто и ясно. Или, напротив, очень сложно, потому что Куинн не понимал, с чего вдруг решил, будто осмотр личных вещей Шелби важен, не представлял себе, что надеялся найти. Он только сознавал, что у Тони она выглядела как-то иначе. Возможно, напуганной.
Куинн покачал головой, повернулся и пошел из комнаты, сбив сумочку, которая стояла на краю бюро. Он уже заметил, что Шелби никогда не ходила в ресторан с сумочкой, предпочитая класть ключ в карман.
— Проклятие! — Куинн нагнулся, чтобы поднять рассыпавшиеся предметы, размышляя, случайность ли это или он подсознательно рассчитывал на что-то подобное, подыскивая «основание» просмотреть содержимое сумочки Шелби.
Тем не менее, каким бы мерзавцем Куинн себя ни ощущал, им владело смутное беспокойство, и он помнил об этом. Куинн не забыл, что Шелби Тейт, наследница многих миллионов, могла стать жертвой похитителей, едва оказавшись в диком мире, где искала свое «приключение».
А вдруг Шелби планирует уехать из города, исчезнуть? Что, если уже сейчас в ее сумочке лежит билет на автобус? Что тогда? Как он с этим справится? И что, если она кому-нибудь писала? Кому-нибудь, кто будет не прочь заработать, продав историю Шелби бульварным газетам?
Существовало много причин, по которым Куинну следовало проверить содержимое сумочки Шелби. Множество, и ни одной достойной, кроме той, что он волновался за нее.
Куинн взял губную помаду, компакт-пудру, золотую ручку, солнцезащитные очки от «Паломы Пикассо» в красном футляре, тончайший льняной платочек, в уголке которого темно-розовым была вышита первая буква ее имени. Долго смотрел на кошелек Шелби, повертел его в руке, потом сказал себе, что переигрывает и лезет в чужие дела. И положил кошелек в сумочку, так и не заглянув в него.
В последний момент, когда Куинн уже собирался поздравить себя с этичным поведением, он нащупал плотную бумагу в отделении на молнии.
И поддался искушению.
Через час, заплатив штраф за превышение скорости на Пенсильванской платной автостраде, он вошел в дверь Тейтов, не дожидаясь, пока дворецкий откроет ее до конца, и устремился в гостиную.
— Где он? — без предисловий спросил Куинн, увидев только двух Тейтов и Джереми Рифкина, напоминавших статуи в ожидании голубей, которые прилетают на ночлег.
— Вы имеете в виду Паркера? — вежливо осведомился Сомертон.
— Да. — Куинн вдруг сообразил, что сжал кулаки. — Да, именно его я имею в виду, все правильно. Паркера Уэстбрука долбаного Третьего. Где он?
— О Боже, местное население обеспокоено, — заметил дядя Альфред, налив и подав Куинну скотч. — Вот, юноша, думаю, вам это не помешает.
Куинн покачал головой:
— Нет, спасибо.
— Значит, не помешает мне. — Дядя Альфред пошел назад, потягивая скотч.
— Сомертон, кажется, мистер Делейни чем-то расстроен, — заметил Джереми, словно только он догадался, что Куинн вот-вот взорвется. — О, пожалуйста, не дайте ничему случиться с нашей дорогой Шелби.
Куинн всмотрелся в лицо Сомертона и увидел только заботу о сестре. Он подозревал Сомертона, думал, что это он тот самый человек, хотел проверить все возможности, прежде чем стереть Уэстбрука в порошок.
— С Шелби все в порядке, — сообщил Куинн и увидел, что Сомертон успокоился. — Но у нее неприятности.
— О Боже мой! — воскликнул Джереми, всплеснув руками. — Я так и знал! Сомертон, разве я тебе не говорил? У нее неприятности. — Он посмотрел на Куинна. — Как же получилось, что у Шелби неприятности, мистер Делейни? Мы полагали, что она работает в первоклассном заведении.
— Это деньги? — спросил Сомертон. — Вы сказали, что мы не можем исправить ту ошибку с кредитной карточкой, но если дело в деньгах, если сестра в отчаянном…
— Дело не в деньгах. Между прочим, вы можете гордиться сестрой. Она каждый день ходит на работу, получает зарплату и не транжирит ее, как, видимо, ожидал от нее Уэстбрук. Но кто-то… — Куинн помолчал и продолжил: — В городе есть кто-то еще, кто следит за ней. А теперь ответьте мне, это вы послали следить за мисс Тейт еще одного телохранителя? Случайно, не частного сыщика?
— Это сделал я, Делейни, — сказал Паркер Уэстбрук Третий, по-театральному эффектно входя в комнату, как, видимо, делал при любой возможности. На нем был сшитый на заказ синий костюм в тончайшую белую полоску, девственно белела под старым школьным галстуком рубашка. Он щеголял загаром и улыбался, а у Куинна просто чесались руки стереть его в порошок.
— Паркер! — Сомертон подошел к нему и поздоровался. — Ты послал частного сыщика следить за Шелби? Но мы же договорились…
— Нет, — перебил его Уэстбрук, — ты договорился. Не я. Это была позорная капитуляция перед… перед вашим наемником, и я решил не иметь с этим ничего общего. Боже мой, Сомертон, я ее жених, а вы даже не сказали мне, куда она убежала. Поэтому я нанял собственных детективов. Высшего класса, с прекрасными рекомендациями. Они проследили Шелби до этого жуткого местечка под названием Восточный Вапанекен, где она работает в какой-то забегаловке, и это противоречит отчету вашего человека. У нее длинный рабочий день, вероятно, при минимальной зарплате.
— При минимальной зарплате, — повторил, содрогаясь, дядя Альфред и сопроводил эти слова хорошим глотком скотча.
Сомертон посмотрел на Куинна,
— Мне казалось, вы говорили…
Куинн взмахнул рукой, отметая слова Уэстбрука. Черт побери, этот тип заставил его оправдываться.
— Это прекрасное место, мистер Тейт. Дело поставлено хорошо, и всего в двух кварталах от дома, где мисс Тейт живет в квартире с мисс Василковски. Я стал завсегдатаем ресторана, кроме того, поселился напротив мисс Василковски, поэтому мисс Тейт находится под моим наблюдением и защитой двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.
— Двадцать четыре-семь, — повторил дядя Альфред, направляясь к столику с напитками. — Все под контролем. Люблю таких, как он. Он мачо, а, Джереми?
— Да, дядя Альфред. — Джереми закатил глаза. — Настоящий мачо. Я весь горю.
Куинн слушал этот короткий обмен репликами, собираясь с мыслями. В основном эти мысли вращались вокруг желания дать Уэстбруку пинка под зад, чтобы он вылетел в одно из этих огромных — от пола до потолка — окон тейтовского особняка, но он овладел собой и обуздал свои инстинкты, хотя очень сожалел об этом.
— Я хочу, чтобы их отозвали, Уэстбрук. — Куинн сосредоточил внимание на этом человеке, пытаясь не замечать дядю Альфреда, который держал графин с бренди возле уха и приговаривал:
— Все под контролем. Все под контролем.
— Нет, — ответил Уэстбрук, скрестив руки на груди и самодовольно ухмыльнувшись. Что-что, а отличить самодовольную ухмылку от простой Куинн умел.
— Послушайте, Уэстбрук. Сегодня утром я засек вашего человека. Это заняло у меня десять секунд. Этот парень слился с местным пейзажем, как зебра с красным холстом. Как вы полагаете, сколько пройдет времени, прежде чем мисс Тейт догадается, что кто-то приставил к ней соглядатая?
Куинн не упомянул о письме, не стал бы упоминать о нем ни за что на свете. Во-первых, Сомертон тут же помчался бы в Восточный Вапанекен и сам препроводил бы сестру домой, чего меньше всего хотела Шелби, а также Куинн. Во-вторых, что-то было в этом письмеце фальшивое, слишком претенциозное, слишком бьющее в точку, и он решил выяснить, кто за ним стоит. В-третьих, Куинн надеялся, что это Паркер Уэстбрук Третий. Как же он надеялся, что это Уэстбрук!
Он очень не хотел, чтобы это были завсегдатаи, единственные его другие подозреваемые, явно не сомневавшиеся, что Шелби слышала их разговор об устранении мэра. Шелби имела множество достоинств, и девять десятых из них были чудесны, но по ее лицу можно было бы читать даже во мраке ночи. По тому, как она улыбалась им, как смотрела на них, завсегдатаи не могли не догадаться, что она знает об их замысле. Или мечте. Куинн не очень-то верил, что они занимаются чем-то еще, кроме мечтаний. И вообще — Амелия Бробст? Это смехотворно.
— Паркер, по-моему, я должен настоять. — Подбородок и голос Сомертона слегка дрожали. — У меня есть основания доверять мистеру Делейни, и пока все шло хорошо. Подключив своих телохранителей, частных детективов или что вы там еще так неуклюже сделали, вы только спровоцируете Шелби. Узнав о вашем поступке, она может продолжить свое… свое приключение. Никто из нас не хочет этого, правда?
У него за спиной на диване радостно захлопал в ладоши Джереми.
— О, Сомертон, ты так проницателен. Ну разве он не проницателен, а? Я изучал словарь, надеясь пополнить свой словарный запас, и это одно из моих лучших новых слов. Проницательный — обладающий способностью предвидеть. Поистине чудесное слово. Паркер, а вот вы непроницательны. О Боже! Это правильная форма слова? Мне следовало бы…
Куинн, помалкивая, наблюдал, как красивое лицо Уэстбрука приняло цвет перезрелой хурмы. Глянув через плечо Сомертона, он резко бросил: — Заткнись, чертов педик!
То, что случилось потом, многие годы оставалось любимой картинкой в книге воспоминаний Куинна.
Сомертон, проявлявший силу только в своем ударе слева в теннисе, сжал кулак, развернулся… и дал Паркеру Уэстбруку Третьему прямо в зубы.
Дядя Альфред громогласно выражал свое одобрение, пока Сомертон прыгал по комнате, прижимая нанесшую удар руку ко рту, посасывая костяшки и всхлипывая.
Джереми, отнюдь не лишившийся чувств, оставил один глаз открытым, чтобы знать, закончилась схватка или предстоит второй раунд.
Именно Куинну пришлось бы поднимать Уэстбрука, отряхивать его и отправлять восвояси.
Конечно, если бы он был хорошим человеком. Но поскольку в этот момент Куинн повел себя не как хороший человек, он просто наблюдал, как Уэстбрук встал, отряхнул одежду, а затем достал носовой платок, поняв, что у него разбита в кровь губа.
— Только… только зная, что вскоре стану членом этой семьи, — сказал он, промокая нижнюю губу, — я готов забыть об этом инциденте, Сомертон.
Сомертон несколько раз важно кивнул.
— Да, уж будь любезен, Паркер. И уволь этих проклятых сыщиков. Я не шучу.
— Тебе лучше прислушаться к этому пареньку, — посоветовал дядя Альфред, подавая Сомертону кубики льда, завернутые в льняную салфетку, чтобы тот приложил их к разбитым костяшкам. — Мы, Тейты, порочны до мозга костей. Не можем гарантировать тебе безопасность, если ты снова оскорбишь маленькую женщину, потому что он — наша маленькая женщина.
Затем дядя Альфред обратился к Куинну:
— Возвращайтесь и охраняйте нашу Шелби, Делении. И постарайтесь, чтобы она не скучала. — Он подмигнул. — Вы меня поняли?
— Да, сэр, — ответил Куинн и покинул особняк, горя желанием вернуться к Шелби, чтобы вместе пообедать во время ее перерыва.
Куинну очень понравилось его небольшое путешествие на Мейн-лейн.
Именно туфли и выдали его. А еще то, что он наблюдал за Шелби. Вообще-то за Шелби наблюдали все. В своей роскошной одежде, со струящимися волосами, с великолепной осанкой, широкой искренней улыбкой и всем тем, о чем Куинн грезил по ночам, она представляла собой выдающийся объект для наблюдения.
Но этот парень был чужаком. Его никто не знал, хотя он поздоровался со всеми так, словно всю жизнь прожил в Восточном Вапанекене. А так как люди в Восточном Вапанекене жили приветливые, они тоже поздоровались с ним. Потом, как видел Куинн, они смотрели на соседей по столу и шептали что-то вроде: «Кто это? Мы знаем его? «
Куинн мысленно погладил себя по головке за то, что просочился в город и в жизнь города без всякого шума.
А этот парень в туфлях ручной работы был так же незаметен, как пикапчик Мэка, въехавший в ресторан Тони. По крайней мере для Куинна.
Десять минут назад он вышел на улицу и проверил автомобили на парковке. «Кадди» мэра Бробст, занявший два места прямо перед входом. Три мотоцикла, так как троих завсегдатаев не было — половина парней не вернулась из конторы по трудоустройству. Три других автомобиля Куинн узнал, потому что видел их на стоянке раньше, но только два из них он мог соотнести с постоянными клиентами Тони.
Третий — «БМВ», последней модели, должно быть, принадлежал Туфлям Ручной Работы. Вот только до сегодняшнего дня Куинн не видел этого парня в ресторане. Он почесал затылок, перебирая в памяти свои первые дни у Тони, когда сидел, притворяясь, что делает заметки, а сам наблюдал за Шелби, и внезапно все вспомнил.
В самом конце прошлой недели здесь появился другой парень, высокий, худой, за тридцать, невыразительный. Один из тех невидимок, которых свидетели потом описывают как «среднего роста, среднего телосложения, в брюках цвета хаки… нет, кажется, он был в джинсах. И в рубашке. Да, на нем была рубашка, уверен… Ну как, я помог вам? «
Тот парень просто вошел, заказал кофе и пирожное, немного поговорил с Табби и ушел. Поговорил с Табби? Черт, это было лучше и гораздо продуктивнее, чем круглые сутки смотреть Си-эн-эн.
Куинн взглянул на свои часы, потом на Туфли Ручной Работы, расплатился по счету и на прощание помахал Шелби, разбиравшей меню. Кивнув, она вернулась к подсчету маленьких карточек со специальными блюдами, которые прикреплялись к основным меню. Шелби улыбнулась ему, но казалась настолько поглощенной своим занятием, словно пересчет карточек был для нее почти непосильной задачей.
Теперь, отметив это, Куинн понял, что она довольно бледна и ведет себя непривычно тихо, даже разговаривая с глухой Амелией Бробст. Проклятие, он должен был раньше обратить на это внимание, но был слишком занят, наблюдая, как Шелби двигается, восхищаясь ее длинными ногами, вспоминая вкус ее поцелуя, предвкушая сегодняшний вечер, когда они снова будут вместе.
И теперь обе его антенны — полицейского и телохранителя — задвигались. Из Куинна Делейни, полного надежд влюбленного, он превратился в Куинна Делейни — защитника невинных.
Еще не успев выйти на улицу, он вытащил из кармана свой сотовый.
— Сомертона Тейта, пожалуйста, — приказал Куинн тому, кто ответил в особняке Тейтов. — Не важно, кто звонит, черт побери, позовите его к телефону. Немедленно.
Через несколько секунд Сомертон был на линии.
— Делейни, это вы? По грубости с моим персоналом я сразу понял, что это можете быть только вы. Что-то случилось?
— Можно и так сказать, — ответил Куинн, нашаривая в кармане ключи от «порше». — Пусть Уэстбрук будет в вашей гостиной через час. Нам надо поговорить. — И дал отбой, прежде чем Сомертон успел задать хоть один вопрос.
Куинн пошел на стоянку за пансионом, затем в последний момент поднялся наверх и взял куртку, потому что, похоже, собирался дождь.
Направляясь по коридору к своей двери, Куинн подумал: «Надо бы предупредить Шелби, что я уеду почти на весь день. После моего исчезновения в воскресенье она вряд ли обрадуется этому сегодня». Он напишет записку и подсунет под дверь.
И затем его антенны заработали снова. Куинн не знал почему. Он никогда этого не знал. Но зато научился прислушиваться к своей интуиции.
Глянув вниз с лестницы и убедившись, что миссис Бричта не шныряет поблизости и ничего не вынюхивает по своему обыкновению, Куинн достал из бумажника кредитную карточку и подошел к двери. Замки в этом заведении, как он уже знал, были просто детской забавой. Чуть-чуть повозившись с ручкой и пару раз поднажав, Куинн оказался в квартире Бренды и закрыл за собой дверь.
Знать бы, что он здесь делает.
В гостиной Куинн пробыл недолго, так как уже видел ее и не ожидал найти какие-нибудь вещи Шелби. Для них здесь не нашлось бы места. Все поверхности Бренда заставила безделушками — от безвкусных до не очень безвкусных. Однако в комнате царила атмосфера тепла и уюта. Шелби повезло бы гораздо меньше, если бы она не встретила Бренду и если бы эта добрая женщина не приютила ее.
Что-то коснулось его ног. Куинн опустил глаза вниз и увидел, что Принцесса трется о него.
— Мышей больше нет? — Он наклонился и почесал кошку за ухом, отчего та заурчала, как автомобильный мотор. — Будешь хорошо себя вести, и я, так и быть, куплю тебе иномарку, если пообещаешь показать ее Шелби, когда она будет дома одна, завернутая в полотенце. — И Куинн пошел по коридору к спальням.
Метод дедукции подсказал ему, что огромная кровать принадлежит Бренде, а маленькая односпальная — Шелби.
Куинн окинул комнату взглядом и тряхнул головой при виде ее убранства. Он тщетно пытался представить себе, как Шелби спит здесь с большой плюшевой собакой, которая лежала сейчас на аккуратно заправленной кровати.
На бюро он обнаружил серебряную щетку для волос, а рядом — флакончик ее любимых духов. Темно-синие лодочки были задвинуты в угол. Гора чемоданов — в другой. Розовый кружевной бюстгальтер висел на холодном металлическом радиаторе под окном. Возможно, Шелби сушила его, простирнув в раковине в ванной комнате.
Забавно, Куинн никогда еще не чувствовал себя незваным гостем, никогда не отделял объект от работы, не наделял объект человеческим лицом. Работая в полиции, он провел множество обысков и знал, почему делал это, какие имел для этого основания. Догадывался и о том, что надеялся найти окружной прокурор, выдавший ордер.
Но сейчас все было совсем другое. Куинн больше не коп, а в сущности, и не на службе. Он проник сюда, все просто и ясно. Или, напротив, очень сложно, потому что Куинн не понимал, с чего вдруг решил, будто осмотр личных вещей Шелби важен, не представлял себе, что надеялся найти. Он только сознавал, что у Тони она выглядела как-то иначе. Возможно, напуганной.
Куинн покачал головой, повернулся и пошел из комнаты, сбив сумочку, которая стояла на краю бюро. Он уже заметил, что Шелби никогда не ходила в ресторан с сумочкой, предпочитая класть ключ в карман.
— Проклятие! — Куинн нагнулся, чтобы поднять рассыпавшиеся предметы, размышляя, случайность ли это или он подсознательно рассчитывал на что-то подобное, подыскивая «основание» просмотреть содержимое сумочки Шелби.
Тем не менее, каким бы мерзавцем Куинн себя ни ощущал, им владело смутное беспокойство, и он помнил об этом. Куинн не забыл, что Шелби Тейт, наследница многих миллионов, могла стать жертвой похитителей, едва оказавшись в диком мире, где искала свое «приключение».
А вдруг Шелби планирует уехать из города, исчезнуть? Что, если уже сейчас в ее сумочке лежит билет на автобус? Что тогда? Как он с этим справится? И что, если она кому-нибудь писала? Кому-нибудь, кто будет не прочь заработать, продав историю Шелби бульварным газетам?
Существовало много причин, по которым Куинну следовало проверить содержимое сумочки Шелби. Множество, и ни одной достойной, кроме той, что он волновался за нее.
Куинн взял губную помаду, компакт-пудру, золотую ручку, солнцезащитные очки от «Паломы Пикассо» в красном футляре, тончайший льняной платочек, в уголке которого темно-розовым была вышита первая буква ее имени. Долго смотрел на кошелек Шелби, повертел его в руке, потом сказал себе, что переигрывает и лезет в чужие дела. И положил кошелек в сумочку, так и не заглянув в него.
В последний момент, когда Куинн уже собирался поздравить себя с этичным поведением, он нащупал плотную бумагу в отделении на молнии.
И поддался искушению.
Через час, заплатив штраф за превышение скорости на Пенсильванской платной автостраде, он вошел в дверь Тейтов, не дожидаясь, пока дворецкий откроет ее до конца, и устремился в гостиную.
— Где он? — без предисловий спросил Куинн, увидев только двух Тейтов и Джереми Рифкина, напоминавших статуи в ожидании голубей, которые прилетают на ночлег.
— Вы имеете в виду Паркера? — вежливо осведомился Сомертон.
— Да. — Куинн вдруг сообразил, что сжал кулаки. — Да, именно его я имею в виду, все правильно. Паркера Уэстбрука долбаного Третьего. Где он?
— О Боже, местное население обеспокоено, — заметил дядя Альфред, налив и подав Куинну скотч. — Вот, юноша, думаю, вам это не помешает.
Куинн покачал головой:
— Нет, спасибо.
— Значит, не помешает мне. — Дядя Альфред пошел назад, потягивая скотч.
— Сомертон, кажется, мистер Делейни чем-то расстроен, — заметил Джереми, словно только он догадался, что Куинн вот-вот взорвется. — О, пожалуйста, не дайте ничему случиться с нашей дорогой Шелби.
Куинн всмотрелся в лицо Сомертона и увидел только заботу о сестре. Он подозревал Сомертона, думал, что это он тот самый человек, хотел проверить все возможности, прежде чем стереть Уэстбрука в порошок.
— С Шелби все в порядке, — сообщил Куинн и увидел, что Сомертон успокоился. — Но у нее неприятности.
— О Боже мой! — воскликнул Джереми, всплеснув руками. — Я так и знал! Сомертон, разве я тебе не говорил? У нее неприятности. — Он посмотрел на Куинна. — Как же получилось, что у Шелби неприятности, мистер Делейни? Мы полагали, что она работает в первоклассном заведении.
— Это деньги? — спросил Сомертон. — Вы сказали, что мы не можем исправить ту ошибку с кредитной карточкой, но если дело в деньгах, если сестра в отчаянном…
— Дело не в деньгах. Между прочим, вы можете гордиться сестрой. Она каждый день ходит на работу, получает зарплату и не транжирит ее, как, видимо, ожидал от нее Уэстбрук. Но кто-то… — Куинн помолчал и продолжил: — В городе есть кто-то еще, кто следит за ней. А теперь ответьте мне, это вы послали следить за мисс Тейт еще одного телохранителя? Случайно, не частного сыщика?
— Это сделал я, Делейни, — сказал Паркер Уэстбрук Третий, по-театральному эффектно входя в комнату, как, видимо, делал при любой возможности. На нем был сшитый на заказ синий костюм в тончайшую белую полоску, девственно белела под старым школьным галстуком рубашка. Он щеголял загаром и улыбался, а у Куинна просто чесались руки стереть его в порошок.
— Паркер! — Сомертон подошел к нему и поздоровался. — Ты послал частного сыщика следить за Шелби? Но мы же договорились…
— Нет, — перебил его Уэстбрук, — ты договорился. Не я. Это была позорная капитуляция перед… перед вашим наемником, и я решил не иметь с этим ничего общего. Боже мой, Сомертон, я ее жених, а вы даже не сказали мне, куда она убежала. Поэтому я нанял собственных детективов. Высшего класса, с прекрасными рекомендациями. Они проследили Шелби до этого жуткого местечка под названием Восточный Вапанекен, где она работает в какой-то забегаловке, и это противоречит отчету вашего человека. У нее длинный рабочий день, вероятно, при минимальной зарплате.
— При минимальной зарплате, — повторил, содрогаясь, дядя Альфред и сопроводил эти слова хорошим глотком скотча.
Сомертон посмотрел на Куинна,
— Мне казалось, вы говорили…
Куинн взмахнул рукой, отметая слова Уэстбрука. Черт побери, этот тип заставил его оправдываться.
— Это прекрасное место, мистер Тейт. Дело поставлено хорошо, и всего в двух кварталах от дома, где мисс Тейт живет в квартире с мисс Василковски. Я стал завсегдатаем ресторана, кроме того, поселился напротив мисс Василковски, поэтому мисс Тейт находится под моим наблюдением и защитой двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю.
— Двадцать четыре-семь, — повторил дядя Альфред, направляясь к столику с напитками. — Все под контролем. Люблю таких, как он. Он мачо, а, Джереми?
— Да, дядя Альфред. — Джереми закатил глаза. — Настоящий мачо. Я весь горю.
Куинн слушал этот короткий обмен репликами, собираясь с мыслями. В основном эти мысли вращались вокруг желания дать Уэстбруку пинка под зад, чтобы он вылетел в одно из этих огромных — от пола до потолка — окон тейтовского особняка, но он овладел собой и обуздал свои инстинкты, хотя очень сожалел об этом.
— Я хочу, чтобы их отозвали, Уэстбрук. — Куинн сосредоточил внимание на этом человеке, пытаясь не замечать дядю Альфреда, который держал графин с бренди возле уха и приговаривал:
— Все под контролем. Все под контролем.
— Нет, — ответил Уэстбрук, скрестив руки на груди и самодовольно ухмыльнувшись. Что-что, а отличить самодовольную ухмылку от простой Куинн умел.
— Послушайте, Уэстбрук. Сегодня утром я засек вашего человека. Это заняло у меня десять секунд. Этот парень слился с местным пейзажем, как зебра с красным холстом. Как вы полагаете, сколько пройдет времени, прежде чем мисс Тейт догадается, что кто-то приставил к ней соглядатая?
Куинн не упомянул о письме, не стал бы упоминать о нем ни за что на свете. Во-первых, Сомертон тут же помчался бы в Восточный Вапанекен и сам препроводил бы сестру домой, чего меньше всего хотела Шелби, а также Куинн. Во-вторых, что-то было в этом письмеце фальшивое, слишком претенциозное, слишком бьющее в точку, и он решил выяснить, кто за ним стоит. В-третьих, Куинн надеялся, что это Паркер Уэстбрук Третий. Как же он надеялся, что это Уэстбрук!
Он очень не хотел, чтобы это были завсегдатаи, единственные его другие подозреваемые, явно не сомневавшиеся, что Шелби слышала их разговор об устранении мэра. Шелби имела множество достоинств, и девять десятых из них были чудесны, но по ее лицу можно было бы читать даже во мраке ночи. По тому, как она улыбалась им, как смотрела на них, завсегдатаи не могли не догадаться, что она знает об их замысле. Или мечте. Куинн не очень-то верил, что они занимаются чем-то еще, кроме мечтаний. И вообще — Амелия Бробст? Это смехотворно.
— Паркер, по-моему, я должен настоять. — Подбородок и голос Сомертона слегка дрожали. — У меня есть основания доверять мистеру Делейни, и пока все шло хорошо. Подключив своих телохранителей, частных детективов или что вы там еще так неуклюже сделали, вы только спровоцируете Шелби. Узнав о вашем поступке, она может продолжить свое… свое приключение. Никто из нас не хочет этого, правда?
У него за спиной на диване радостно захлопал в ладоши Джереми.
— О, Сомертон, ты так проницателен. Ну разве он не проницателен, а? Я изучал словарь, надеясь пополнить свой словарный запас, и это одно из моих лучших новых слов. Проницательный — обладающий способностью предвидеть. Поистине чудесное слово. Паркер, а вот вы непроницательны. О Боже! Это правильная форма слова? Мне следовало бы…
Куинн, помалкивая, наблюдал, как красивое лицо Уэстбрука приняло цвет перезрелой хурмы. Глянув через плечо Сомертона, он резко бросил: — Заткнись, чертов педик!
То, что случилось потом, многие годы оставалось любимой картинкой в книге воспоминаний Куинна.
Сомертон, проявлявший силу только в своем ударе слева в теннисе, сжал кулак, развернулся… и дал Паркеру Уэстбруку Третьему прямо в зубы.
Дядя Альфред громогласно выражал свое одобрение, пока Сомертон прыгал по комнате, прижимая нанесшую удар руку ко рту, посасывая костяшки и всхлипывая.
Джереми, отнюдь не лишившийся чувств, оставил один глаз открытым, чтобы знать, закончилась схватка или предстоит второй раунд.
Именно Куинну пришлось бы поднимать Уэстбрука, отряхивать его и отправлять восвояси.
Конечно, если бы он был хорошим человеком. Но поскольку в этот момент Куинн повел себя не как хороший человек, он просто наблюдал, как Уэстбрук встал, отряхнул одежду, а затем достал носовой платок, поняв, что у него разбита в кровь губа.
— Только… только зная, что вскоре стану членом этой семьи, — сказал он, промокая нижнюю губу, — я готов забыть об этом инциденте, Сомертон.
Сомертон несколько раз важно кивнул.
— Да, уж будь любезен, Паркер. И уволь этих проклятых сыщиков. Я не шучу.
— Тебе лучше прислушаться к этому пареньку, — посоветовал дядя Альфред, подавая Сомертону кубики льда, завернутые в льняную салфетку, чтобы тот приложил их к разбитым костяшкам. — Мы, Тейты, порочны до мозга костей. Не можем гарантировать тебе безопасность, если ты снова оскорбишь маленькую женщину, потому что он — наша маленькая женщина.
Затем дядя Альфред обратился к Куинну:
— Возвращайтесь и охраняйте нашу Шелби, Делении. И постарайтесь, чтобы она не скучала. — Он подмигнул. — Вы меня поняли?
— Да, сэр, — ответил Куинн и покинул особняк, горя желанием вернуться к Шелби, чтобы вместе пообедать во время ее перерыва.
Куинну очень понравилось его небольшое путешествие на Мейн-лейн.
Глава 24
— Ты не сказал мне, удалось ли тебе что-нибудь узнать про завсегдатаев, — напомнила Шелби, когда они с Куинном пешком возвращались домой по окончании ее смены. — Я, правда, не очень-то верю, что здесь что-то не так. Это у завсегдатаев-то? И потом — мэр? Нет, это уж слишком нелепо.
Июньская ночь была звездной, над Восточным Вапанекеном висела полная луна, озаряя их путь домой и освещая поднятое к Куинну лицо Шелби.
А вид у нее был встревоженный.
Куинн обнял Шелби за талию и прижал к себе, и так они ступали по растрескавшемуся тротуару, усаженному молчаливыми — и уже дважды ставшими объектами судебного разбирательства — свидетелями последней и самой неудачной идеи покойного мужа Амелии: посадить тенистые деревья вдоль городских улиц. Деревья выросли, тень давали прекрасную, но их корни вздыбили тротуары во всем Восточном Вапанекене — от края до края. Однако неровные тротуары служили достаточной причиной, чтобы пройтись, держась за руки или обнимая молодую женщину жестом защитника за талию.
— По-моему, они просто любят поговорить, — успокоил Куинн Шелби, а может, и не слишком успокоил. Ведь когда человек получает письма с угрозами, чтобы обрести хоть подобие покоя, нужно хотя бы выяснить, кто их посылает. — Но вообще-то никогда не знаешь наверняка, — добавил он, считая не лишним это маленькое «сомнение».
Июньская ночь была звездной, над Восточным Вапанекеном висела полная луна, озаряя их путь домой и освещая поднятое к Куинну лицо Шелби.
А вид у нее был встревоженный.
Куинн обнял Шелби за талию и прижал к себе, и так они ступали по растрескавшемуся тротуару, усаженному молчаливыми — и уже дважды ставшими объектами судебного разбирательства — свидетелями последней и самой неудачной идеи покойного мужа Амелии: посадить тенистые деревья вдоль городских улиц. Деревья выросли, тень давали прекрасную, но их корни вздыбили тротуары во всем Восточном Вапанекене — от края до края. Однако неровные тротуары служили достаточной причиной, чтобы пройтись, держась за руки или обнимая молодую женщину жестом защитника за талию.
— По-моему, они просто любят поговорить, — успокоил Куинн Шелби, а может, и не слишком успокоил. Ведь когда человек получает письма с угрозами, чтобы обрести хоть подобие покоя, нужно хотя бы выяснить, кто их посылает. — Но вообще-то никогда не знаешь наверняка, — добавил он, считая не лишним это маленькое «сомнение».