Повинуясь инстинкту самосохранения, Корвино запер за собой дверь и вернулся в комнату, решив защищаться до последней крайности.
Сперва он хотел потушить огонь. Темнота все-таки несколько защищала бы его.
Но рано или поздно будут принесены факелы, да и недолго еще оставалось до восхода солнца.
Стоило ли затягивать на два или три часа неизбежное решение своей судьбы?
Он вспомнил о Лючетге. Она одна представляла еще средство, если не торжества, то, по крайней мере, спасения.
Как это он не подумал раньше? Напротив, пусть огонь горит ярче, дабы враги его могли вдоволь налюбоваться представившейся их глазам картиной.
Ярко освещенная картина эта представляла собой на середине комнаты Лючетту Торреани, лицом к окну, а позади нее самого Корвино. Левой рукой он держал за талию молодую девушку, а в грудь ее упиралось острие кинжала.
Правая рука его оставалась на перевязи, но он нашел средство удерживать в прямом положении молодую девушку: он зажал в зубах прядь ее волос.
Волонтеры через окно наблюдали эту странную сцену. Двое из них обезумели от ярости и горя. Это были Луиджи и Генри Гардинг.
Если бы не железные перекладины, защищающие окно, они уже давно заскочили бы в комнату. Они были вооружены карабинами и пистолетами, но не смели воспользоваться ими и должны были молча выслушивать следующие слова Корвино:
– Синьоры, – начал он, разжимая зубы, но не выпуская волос. – Я не стану тратить лишних слов… Я вижу ваше нетерпение… Вы жаждете моей крови… Я в вашей власти… Придите, пейте мою кровь!.. Но если я должен пасть под вашими ударами, Лючетта умрет со мной. Как только кто-нибудь из вас коснется курка карабина или попробует взломать мою дверь, я вонжу ей в сердце мой кинжал.
Все молчали, затаив дыхание, не спуская сверкающих глаз с оратора.
– Не принимайте моих слов за простую угрозу, – продолжал он. – Время дорого… Я знаю, что я вне закона, и что вы отнесетесь ко мне, как к бешеному волку… Но, убивая волка, вы хотели бы спасти ваших овец… Так нет же, клянусь Мадонной, Лючетта Торреани умрет вместе со мной… Если она не может быть моей спутницей в жизни, так она будет таковой в смерти! Лицо бандита выражало при этом такую неукротимую энергию и жестокость, что сомневаться в истине его слов было невозможно.
При одном невольном движении Корвино все присутствующие вздрогнули, думая, что он немедленно исполнит свою ужасную угрозу, и кровь застыла у них в жилах.
Но намерения у бандита были совсем другого рода.
– Чего же вы хотите от нас? – спросил Росси, начальник республиканского отряда. – Вы, вероятно, знаете, что мы не папские солдаты.
– Еще бы, – отвечал презрительно разбойник, – ребенок бы мог догадаться об этом. Я нисколько не опасался, что сюда придут храбрые папские солдаты. Им вреден горный воздух… Потому-то вы и смогли застигнуть нас врасплох. Конечно, я знаю, кто вы… выслушайте теперь меня, мои условия.
– Говорите скорее! – вскричали некоторые из присутствующих, нетерпеливо ожидавшие конца этих переговоров и не в состоянии более выносить зрелища дрожащей девушки в руках разбойника. – Каковы же ваши условия?
– Я требую полной свободы для себя и для своих товарищей и обещания не преследовать нас. Вы согласны?
Начальник отряда стал обсуждать этот вопрос с другими.
Конечно, им была отвратительна мысль выпустить на свободу преступников, давно уже обагрявших кровью всю страну и творивших разного рода насилия и жестокость. И не стыдно ли, более того, не преступно ли было теперь, когда они могли очистить от них эту местность, снова дать им возможность продолжать бесчинствовать?
Так говорили некоторые из республиканцев.
С другой стороны, была очевидна опасность, грозившая молодой девушке, и убеждение, что в случае отказа Лючетта будет немедленно умерщвлена.
Бесполезно говорить, что Луиджи Торреани, молодой англичанин и несколько других, в числе которых был Росси, настаивали на принятии условий.
– Хорошо, – сказал Росси. – Передадите ли вы нам немедленно девушку, если мы примем ваши условия?
– О нет! – отвечал разбойник иронически, это значило бы вручить вам товар без денег. – Мы, бандиты, никогда не заключаем подобных сделок.
– Так что же вы желаете сделать?
– Чтобы вы отвели ваших людей в северную сторону горы. Мои люди, отпущенные на свободу, отправятся на южную сторону. Вы, синьор, останетесь здесь, чтобы принять мою пленницу. Я для вас не опасен, у меня только одна рука, и то левая. Вы, со своей стороны, обязуетесь действовать честно.
– Я согласен, – отвечал Росси, зная, что такого же мнения его спутники.
– Мне мало простого обещания. Мне нужна клятва.
– Охотно даю.
– Подождите, когда настанет день. Ждать недолго.
Рассуждение было правильным. Исполнить на деле оговоренные условия в потемках было невозможно без риска измены с той или другой стороны.
– А пока я потушу огонь, – продолжал Корвино, чтобы вы не могли напасть на меня с тыла. В темноте я буду спокойнее, синьоры!
Холодная дрожь пробежала по жилам зрителей, в числе которых был Луиджи Торреани и молодой англичанин.
Молодая девушка оставалась одна в потемках с грубым бандитом.
Они были возле нее, но бессильны защитить ее. Тщетно ломали они себе голову, как бы вывести ее из этого ужасного положения, не подвергая ее жизнь опасности.
Карабины их были заряжены, и они каждую минуту готовы были уложить Корвино, но последний не предоставлял им для этого удобного случая. Прячась все время за молодой девушкой, которую не выпускал из рук, Корвино подскочил к лампе с целью потушить ее.
В эту же минуту дверь открылась, и в комнате появилось третье лицо.
Это была женщина дикого вида; в руках у нее сверкал кинжал.
Одним прыжком, как пантера, она бросилась к бандиту и вонзила ему в грудь кинжал по самую рукоятку.
Рука, державшая Лючетту, разжалась, и Корвино тяжело рухнул на пол.
Молодая девушка бросилась к окну.
Но убийца, с окровавленным оружием в руке, бросилась на вторую жертву.
Лючетта, однако, уже находилась под охраной своих защитников, ружья которых теперь были просунуты сквозь перекладины окна.
Раздалось десять выстрелов… Затем последовало мертвое молчание. Когда дым рассеялся, на полу лежали два трупа: Корвино и его убийцы.
Лючетта Торреани была спасена.
Глава LIV. РИМСКАЯ РЕСПУБЛИКА
«Да здравствует Римская республика!»
Таков был общий клич, раздававшийся иа улицах Рима в 1849 году. В числе самых ярых энтузиастов были Луиджи Торреани и его друг Генри Гардинг.
Но в это же самое время в Лондоне уже заседал тайный конгресс из представителей всех царствующих домов континента, целью которого было изыскать пути и средства потушить искру свободы, вспыхнувшую в Италии.
За английское золото французские солдаты восстановили владычество папы.
Через три месяца республика была низвергнута, впрочем, скорее изменой, чем силой. Правда, вся Европа приложила здесь свое старание.
Луиджи Торреани, его отец и его друг Генри вместе сражались за республику.
Но после падения республики и торжества деспотизма Рим не мог служить надежным убежищем друзьям свободы, и потому Франческо Торреани должен был направить свои стопы в другую сторону.
Италия его более не привлекала. Австрийцы завладели Венецией, и Франческо всюду видел врагов своей родины.
Естественно, что мысли его направились к Новому Свету и, некоторое время спустя, океанский пароход уносил всю семью Торреани в далекую Америку.
Глава LV. № 9 УЛИЦЫ ВОЛЬТУРНО
Генерал Гардинг быстро окончил свое дело, приведшее его в Лондон, в чем ему немало содействовал старый Лаусон.
Доверять 30 тысяч лир почте, когда дело шло о спасении человека, казалось очень рискованным, потому это дело и было поручено сыну Лаусона, который должен был завязать личные сношения с синьором Джакопи.
Молодой Лаусон отправился с первым же поездом из Дувра в Италию, захватив с собой мешочек с золотом.
Он прибыл в Рим до истечения десяти дней срока, данного бандитами, и сейчас же принялся отыскивать улицу Вольтурно.
Он без труда нашел улицу и дом под № 9. Сомнений быть не могло, так как на дверях было написано: синьор Джакопи, нотариус.
Лаусон постучался, но дверь открылась только после второго удара. На пороге показалась ужасная старуха, лет семидесяти, по крайней мере. Но англичанина это не смутило. Он принял ее за служанку нотариуса.
– Здесь живет синьор Джакопи? – спросил Лаусон, знавший итальянский язык.
– Нет.
– Как же нет, когда на дверях висит его карточка?
– Это правда, ее еще не сняли, но это не мое дело. Мое дело стеречь дом.
– Так значит, синьор Джакопи больше здесь не живет?
– Господи, что за вопрос, вы шутите, синьор!
– Мне не до шуток, уверяю вас… У меня есть очень важное дело к нему.
– Дело к синьору Джакопи! Пресвятая Дева! – прибавила старуха, осеняя себя крестным знамением.
– Ну, конечно, чего тут странного?
– Дело к покойнику! Боже милостивый!
– Покойник! Синьор Джакопи!
– А то кто же, синьор? Все знают, что он был убит в первый день восстания, а потом поднят и повешен на фонаре, потому что его обвинили в… о, синьор, даже страшно повторять, в чем его обвинили.
В страхе и удивлении англичанин даже выронил свой мешок с золотом. Неужели он не добьется никакого результата!
Опасения его оправдались. Все, что он узнал о Джакопи, заключалось только в том, что это был алжирский еврей по происхождению, который перешел в католичество и по временам куда-то надолго и таинственно отлучался. И что вследствие какой-то непонятной причины он навлек на себя народную ярость, жертвой которой и пал в первый день революции.
Глава LVI. БЕСПОЛЕЗНЫЕ ПОИСКИ
– Что делать?
Таков был вопрос, который себе задал молодой Лаусон, вернувшись в гостиницу.
Вернуться в Лондон с нетронутым золотом и с сознанием неисполненного поручения?
Но последствия этого могли быть ужасны. По истечении десяти дней рука Генри Гардинга должна быть послана отцу. Прошло уже девять дней. Теперь оставался только один день. Но каким образом войти в сношения с бандитами, во власти которых находился сын генерала, раз посредник Джакопи отправился на тот свет?
Генри писал, что он был захвачен в плен шайкой разбойников на неаполитанской границе, в 50 милях от Рима.
Это было единственное указание, находившееся в руках Лаусона.
Но не мог же он, не рискуя своей собственной свободой, узнать место пребывания каждой разбойничьей шайки на границе!
Даже если бы ему и удалось это, то успеет ли он сделать это вовремя? Конечно, нет.
Никогда еще за всю его долгую практику почтенному дому «Лаусон и сын» не приходилось решать такой трудной задачи. Что делать, на что решиться? Каким образом помешать совершению преступления?
Лаусон не мог найти никакого выхода из своего положения. В конце концов он решил написать в Лондон о своей неудаче, вполне уверенный, что со следующей почтой получит грустное извещение о приведенной в исполнение угрозе разбойников.
Но вдруг ему пришла другая мысль в голову: что, если письмо его затеряется? Не лучше ли ему самому съездить в Лондон? Такое важное дело нельзя подвергать никаким случайностям.
Он разорвал начатое письмо и стал готовиться к отъезду.
В Лондоне он ничего нового не узнал, и на общем совете было решено, что молодой Лаусон снова отправится в Италию.
Но на этот раз Лаусон не так скоро попал в Рим.
Вечный город в это время был осажден французскими войсками под начальством Удино.
Два раза осаждавшие были отбиты, улицы Рима были залиты кровью храбрых защитников республики, предводительствуемых великим Гарибальди, будущим объединителем Италии.
Этот неравный бой длился недолго. Республиканцы пали от гнусной измены, и когда, наконец, французы вступили в город, Лаусон мог продолжать свои розыски.
На этот раз ему удалось узнать, что молодой англичанин был захвачен шайкой Корвино, что потом ему удалось освободиться из рук бандитов, что шайка эта была уничтожена и начальник их убит республиканцами и что затем бывший пленник участвовал в защите Рима от французов.
Был ли он убит во время осады, неизвестно, но с тех пор след его затерялся.
Таковы были сведения, собранные Лаусоном во время второго путешествия в Италию. Генерал Гардинг никогда больше ничего не узнал о судьбе своего младшего сына.
С того дня, когда он получил ужасное письмо с пальцем Генри, генерал не знал ни одной светлой минуты. Горе его еще больше усилилось после неудачной поездки Лаусона в Рим.
С этой минуты генерал находился в состоянии возбуждения, близкого к помешательству. С каждой почтой он ожидал страшного послания с еще более страшной посылкой. Он даже думал, что второе письмо просто затерялось, и он сразу получит голову сына.
Эти постоянные волнения кончились параличом, и он вскоре умер, обвиняя себя в убийстве своего сына. Но полной уверенности в смерти Генри у старика не было, и в последних своих распоряжениях он наказал своему поверенному Лаусону продолжать поиски во что бы то ни стало до тех пор, пока не получит достоверных сведений о судьбе сына. Если последний умер, то тело его должно быть привезено в Англию и похоронено рядом с ним.
Что касается распоряжений генерала в том случае, если Генри жив, то их никто не знал, кроме Лаусона.
Последний слепо повиновался предсмертной воле генерала и посвятил большую сумму, оставленную ему стариком, на розыски и печатание объявлений в газетах.
Но все было тщетно. Ничего нового не узнал он о Генри и по истечении известного времени прекратил розыски и помещение объявлений в газетах.
Глава LVII. МОЛОДОЙ СКВАЙР
После смерти генерала Гардинга сын его, Нигель, вступил во владение Бичвудом и вскоре, несмотря на траур, он сделался супругом, но не господином сердца Бэлы Мейноринг.
Никто не оспаривал его права на наследство. Слух о смерти младшего сына во время осады Рима пронесся в графстве и не вызвал ни у кого сомнений.
Но если бы даже Генри был жив, то это бы ничего не изменило, так как всем было известно, что Нигель единственный наследник. Интересующихся этим вопросом без труда удовлетворял мистер Вуулет, поверенный Нигеля, нового владельца Бичвуда, рассказывавший о завещании генерала, лишившего младшего сына наследства.
Нигель теперь мог считаться если не самым счастливым, то самым богатым сквайром в Букингемском графстве.
Против желания Нигеля мир и покой, царствовавший в Бичвуде, исчез, как по волшебству, с того дня, когда Бэла Мейноринг стала его властительницей.
Под скипетром новой госпожи Бичвуд сделался центром всяких удовольствий: пикники, кавалькады, празднества, охоты, обеды и балы шли непрерывной чередой,
В таких праздниках и удовольствиях прошло несколько лет.
Внимательному наблюдателю, однако, можно было заметить, что под внешним весельем хозяина скрывалось грустое чувство.
Нигелю часто приходилось ревновать свою красавицу жену, окруженную поклонниками и всегда очаровательно-любезную к гостям, но не к мужу. Но Бэла, по-видимому, никогда не ревновала своего мужа; наоборот, она с трудом переносила его присутствие и с облегчением вздыхала, когда он уходил из дома.
Глава LVIII. В ЮЖНОЙ АМЕРИКЕ
После пятилетнего путешествия по Новому Свету я очутился в Южной Америке на берегах Рио-де-ла-Платы.
Я хотел посетить одного английского колониста, моего школьного товарища, занимавшегося скотоводством и продажей шерсти.
Лошадь у меня была отличная, и я рассчитывал сделать 50 миль до захода солнца.
Надо сказать, что дороги в этой части Америки изборождены глубокими ямами от тяжелых следов бизонов и очень опасны для лошадей.
Лошадь моя была настолько неосторожна, что ступила в одну из таких ям и увлекла меня за собой. Я отделался легким ушибом, но лошадь моя повредила переднюю ногу. Мне оставалось пройти пешком, ведя на поводу хромающую лошадь, еще миль тридцать до жилища моего друга.
Я уже стал проклинать свою судьбу, как вдруг невдалеке заметил группу персиковых деревьев, окруженных белой стеной.
С намерением оставить там больную лошадь и, если можно, взять себе другую, я направился к небольшому дому, выстроенному в стиле итальянских вилл, с чудной верандой.
Я приблизился к калитке и постучал.
В ожидании, пока откроют, я рассматривал сад и веранду, всю уставленную розами. Очевидно, хозяином этой виллы мог быть только англичанин, немец, француз или итальянец, так как в Южной Америке можно встретить колонистов всех этих национальностей.
Мое любопытство было скоро удовлетворено. На дорожке, ведущей к калитке, показался человек. Густая черная борода, орлиные глаза, нос с горбинкой и чудные зубы ясно указывали в нем итальянца.
Но несмотря на почти черный цвет кожи, выражение его лица было очень симпатичное. На его вопрос, что мне угодно, я на ломаном итальянском языке объяснил ему, что случилось с моей лошадью, и попросил одолжить мне другую, чтобы доехать до моего друга.
Итальянец с удивлением переводил глаза с лошади на меня и затем повернулся к дому.
В ту же минуту дверь отворилась, и на веранде показалась женщина с ангельски красивым лицом.
Она сделала несколько шагов вперед и обратилась к моему собеседнику с вопросом:
– В чем дело, Томассо?
Выслушав рассказ Томассо, она кротко сказала ему:
– Передай иностранцу, что он может оставить здесь свою лошадь и что ему дадут другую. А также прибавь, что я приглашаю его войти в дом и подождать возвращения моего мужа.
Нечего говорить, что я с удовольствием принял это приглашение.
Томассо взял из моих рук повод и повел лошадь в конюшню.
Глава LIX. ГОСТЕПРИИМСТВО НОВОГО СВЕТА
Я был в восторге от моей прекрасной хозяйки и благословлял случай, забросивший меня сюда.
Кто она была? По ее словам – итальянка, но она довольна сносно говорила по-английски и объяснила, что ее муж англичанин.
– Он будет очень рад увидеть вас, – прибавила она, – так как ему редко приходится видеть своих соотечественников. Он с моим отцом и братом Луиджи отправился на охоту на страусов. Он скоро вернется, так как на страусов охотятся только до полудня. А пока не желаете ли посмотреть картины? Некоторые написаны моим мужем, другие – братом Луиджи. Я же пока пойду позаботиться о завтраке для охотников.
Я стал рассматривать картины, изображающие разные сцены из колонистской жизни и могущие занять место в первоклассном музее.
Я не успел еще придти в себя от изумления, как шум голосов привлек меня к окну.
В тени гигантского дерева несколько всадников спешились с лошадей.
Двое из них, очевидно, были слуги или пастухи, а двое других, должно быть, муж и брат Луиджи, которого я тотчас же узнал по ярко выраженному итальянскому типу.
В этот момент на дорожке появилась моя прелестная хозяйка и присоединилась к настояниям своего мужа, уговаривавшего молодого итальянца остаться завтракать.
Через минуту молодые люди входили в комнату.
– Мой муж Генри и мой брат Луиджи, – представила их очаровательная хозяйка.
Она не прибавила больше ничего и, прежде чем я успел назвать свою фамилию, стала им объяснять причину, приведшую меня сюда.
– О, разумеется! – вскричал англичанин, – мы с удовольствием дадим вам лошадь. Но отчего вам не остаться с нами один или два денька, может, за это время и лошадь ваша поправится?
Сказано это было таким приветливым тоном, что я не мог сомневаться в искренности его слов и остался.
Я провел три самых приятных дня моей жизни – часть у Генри, часть у Луиджи, жившего недалеко в другом доме, со своей женой, молодой американкой и почтенным отцом.
Честный Томассо так чудно ухаживал за моей лошадью, что через три дня она, к моему огорчению, совсем выздоровела, и я должен был проститься с моими очаровательными хозяевами, пообещав навестить их еще раз.
Глава LX. ХОЗЯИН-НЕЗНАКОМЕЦ
До самого моего отъезда я не знал фамилии моего хозяина.
Фамилия отца моей прекрасной хозяйки, синьора Франческо Торреани, переселившегося в Аргентинскую республику, упоминалась при мне несколько раз.
Живя совершенно новой жизнью, полной свободы, мои хозяева ничего не рассказывали о своем прошлом, а мне не доводилось их спрашивать.
Поэтому, как я уже сказал, я прощался с гостеприимным хозяином, не зная даже его имени.
Я заметил, что мой соотечественник избегал разговоров об Англии. Но его манеры, язык, умственное и нравственное развитие – все указывало в нем если не на высокое происхождение, то на прекрасное воспитание. Кто он и откуда?
Мое любопытство было так сильно, что я решился, наконец, его удовлетворить.
– Вы простите меня, – сказал я, – если после такого радушного приема я желал бы узнать ваше имя. Это не любопытство, а просто мне бы хотелось знать, кому я обязан своей благодарностью.
– Это правда, капитан, вы прожили у меня три дня и даже не знаете моего имени; это совсем не в английских привычках. Я прошу меня извинить, я, вспомнив старину, даже преподнесу вам свою визитную карточку. Кажется, у меня еще сохранилось несколько.
Он вернулся в дом и через минуту принес мне старую пожелтевшую карточку. Я поблагодарил, спрятал ее в карман и еще раз простился с гостеприимным хозяином.
Отъехав немного от дома, я не вытерпел, вытащил карточку и прочитал: «Генри Гардинг».
– Прекрасная фамилия, – подумал я. Мне совершенно не пришло в голову, что молодой «estanciero» пампасов мог иметь какое-нибудь отношение к Гардингам из Бичвуда.
Глава LXI. НАЙДЕННЫЙ НАСЛЕДНИК
Читатель, конечно, удивится моей непонятливости – каким образом я не узнал в Генри Гардинге моего старого знакомого?
Но я должен оговориться, что раньше видел его всего один раз, и то, когда он был мальчиком; мог ли я узнать в человеке с бронзовым лицом и большой бородой, более похожем на итальянца, чем на англичанина и предпочтительно говорящем на итальянском языке, школьника, совершенно мной забытого? Это, пожалуй, могло еще случиться, если бы я раньше узнал его имя.
Прибыв в эстансио моего друга, я нашел его в большой тревоге. Он опасался, не случилось ли со мной какого-либо несчастья.
Я объяснил ему причину моего опоздания и с удовольствием рассказал о гостеприимстве своих новых знакомых. Вдруг мой друг прервал меня вопросом:
– Вы знавали когда-нибудь некоего генерала Гардинга из графства Букс? Он умер пять или шесть лет тому назад.
– Я знавал генерала Гардинга из Бичвуда, но виделся с ним чрезвычайно редко. Он умер действительно пять лет тому назад. Тот ли это самый, не знаю.
– Тот самый, конечно… Как странно!.. Я сам хотел отправиться в эстансио, где вы сейчас были… Хотя мистер Гардинг больше знается с итальянцами-аргентинцами, но мне кажется, он вполне достойный человек.
– Точно такое впечатление я вынес после моего пребывания в их доме. Но скажите, что же общего между ним и генералом Гардингом?
– А вот что, – сказал мой друг. – Поджидая вас, я от нечего делать стал читать старые английские газеты. Между прочим, мне попался в руки номер «Times'a». От скуки я стал читать даже объявления, и вдруг наткнулся на следующее… вот, прочтите сами.
Я взял газету и прочел объявление:
«Генри Гардинг. – Если мистер Генри Гардинг, сын покойного генерала Гардинга из Бичвуд-парка в графстве Букс, потрудится посетить контору „Лаусон и сын“, он узнает для себя нечто важное. Мистера Гардинга видели в последний раз в Риме во время революции. Солидное вознаграждение тому, кто укажет его настоящее местопребывание, а в случае смерти – его могилу».
– Что вы думаете об этом? – спросил мой друг, когда я кончил чтение.
– Я уже видел это объявление, – отвечал я, – но не знаю, дало ли оно какие-то результаты, так как сам давно оставил Англию.
– Не думаете ли вы, что Генри Гардинг, о котором говорит «Times'a», и ваш недавний знакомый – одно и то же лицо?
– Возможно и весьма вероятно. Может быть, он уже даже получил свое наследство, которое не могло быть велико, так как генерал Гардинг все оставил старшему сыну. Вероятно, с этими деньгами Генри и переселился в Америку.
– Нет, могу вас заверить. Он поселился здесь задолго до объявления и с тех пор ни разу не ездил в Англию.
– Для получения тысячи фунтов ему не нужно было самому ездить в Англию. Он мог получить их и по почте.
– Это правда, но у меня есть основательные причины думать, что он этих денег не получал и даже никогда не видел этого объявления. Свое эстансио он арендует у отца своей жены, и его очень огорчает его зависимое положение и неумение хозяйничать. И он бы принял с радостью эту тысячу фунтов, ничтожную сумму для Лондона, но большое состояние для пампасов.
– Что же вы хотите сделать? – спросил я.
– Так как вас приглашали приехать еще раз, то вы поезжайте и захватите этот номер «Times'a». А теперь я постараюсь развлечь вас, хотя мой холостяцкий дом покажется вам очень скучным после того общества, которое вы покинули.
Глава LXII. НОМЕР «TIMES'A»
Против ожидания я не скучал у моего школьного товарища и с удовольствием провел у него восемь дней.
На десятый день мы вместе с моим другом отправились в эстансио Генри Гардинга.
Синьора Лючетта была еще очаровательней, чем прежде, и обе семьи собрались под одной кровлей, чтобы отпраздновать наше посещение.