– Не бойтесь ничего, синьор «Inglese», – произнесла странная посетительница почти шепотом.
Говоря это, она подошла к нему так близко, что Генри почувствовал ее дыхание на своей щеке, и тихо положила ему руку на плечо.
– В чем дело? – спросил он, вздрогнув, но не от страха.
– Не бойтесь, – повторил ласковый голос, – я не желаю вам зла… Я Попетта. Вы помните меня?
– Да, синьора, вы супруга Корвино.
– Ах, если бы вы сказали рабыня, это было бы вернее, но все равно, синьор, это вам неинтересно.
Глубокий вздох сопровождал эти слова.
Пленник молчал. Рука женщины упала с его плеча.
– Вы, вероятно, видя меня здесь, – заговорила снова Попетта, – вы, вероятно, думали, что вместо сердца у меня камень?
– Нет, – отвечал пленник, не скрывая своего удивления. – Вы, наверное, более несчастны, чем преступны.
– Да, да, – быстро заговорила она, как бы не желая распространяться на эту тему. – Синьор, я пришла сюда поговорить о вашем будущем.
– О моем будущем?
– Да, синьор, оно ужасно.
– Но почему же? – спросил молодой англичанин. – Вероятно, я буду скоро выпущен на свободу. Что значат еще несколько дней плена?
– Мой дорогой синьор, вы ошибаетесь. Я уже не говорю о вашем тяжелом плене. Но что с вами будет, когда Корвино вернется? Вы не знаете, как он жесток.
«Странный разговор для жены, говорящей об отсутствующем муже», – подумал Генри.
– Да, я боюсь, – продолжала она, – если написанное вами письмо не принесет выкупа. Я видела, что вам было неприятно подписывать его. У вас на это были свои причины?
– Конечно.
– Разногласие с вашей семьей? Вы не ладите с вашим отцом, не правда ли?
– Да, нечто в этом роде, – отвечал молодой человек, не видя причины скрывать правды вдали от своей родины.
– Я так и думала, – промолвила Попетта. – А это разногласие, – продолжала она с тревогой, – может помешать вашему отцу выслать деньги?
– Возможно.
– Возможно, ах, синьор! Вы слишком легко смотрите на это дело. У вас такая мужественная душа, что нельзя не восторгаться вами. Это-то меня и привело сюда.
Слова эти сопровождались опять глубоким вздохом.
– Вы не знаете, – продолжала Попетта, – какая судьба ожидает вас, если выкуп не будет прислан.
– Какая же, синьора?
– Ужасная, ужасная!
– Что же, это уже предопределено заранее?
– Да… Корвино всегда так поступает.
– Объяснитесь, синьора.
– Во-первых, вам отрежут уши, которые будут посланы в письме вашему отцу с новым требованием выкупа.
– А потом?.. – спросил пленник с нетерпением.
– Если деньги не будут присланы, вы будете изуродованы снова.
– Каким образом?
– Не могу вам сказать, синьор; у них много способов. Для вас было бы лучше, если бы ответ не оставлял никакой надежды на выкуп. По крайней мере, вы избегнули бы пыток и были бы немедленно расстреляны.
– Вы шутите, синьора?
– О нет… я видела сама… Это обычай Корвино… Чудовище, с которым я связана, к моему несчастью, и всей банды… Для вас он не сделает исключения.
– Вы пришли ко мне, как друг, не правда ли? – спросил пленник, чтобы испытать искренность собеседницы.
– Не сомневайтесь.
– Вы можете мне дать совет?
– Конечно… Напишите снова вашим друзьям. Просите их повидать снова вашего отца и объяснить ему необходимость высылки выкупа. Это единственный выход избегнуть грозящей вам опасности.
– Есть еще другой, – проговорил многозначительно пленник.
– Другой… какой же?
– Он от вас зависит, синьора.
– Но что же я могу сделать?
– Предоставить мне возможность бежать.
– Это возможно… но очень трудно… Мне пришлось бы пожертвовать своей жизнью. Вы хотите этого, синьор?
– Нет, нет… такой жертвы…
– Ах, вы не знаете, как за мной следят; чтобы прийти к вам, мне надо было подкупить Томассо. Ревность Корвино… Ах, синьор, я когда-то была хороша, вы не верите?
Она снова положила руку на плечо англичанина, и он снова оттолкнул ее, но на этот раз более деликатно. Он боялся оскорбить самолюбие Попетты и разбудить зверя, дремавшего в душе этой странной итальянки.
– Если бы он узнал о нашем свидании, – продолжала Попетта, – я была бы присуждена к смерти… Наши законы строги… Верите вы теперь, синьор, что я серьезно хочу прийти к вам на помощь?
– Но как же я могу написать, каким образом мое письмо дойдет по назначению?
– Я позабочусь об этом. Вот бумага, чернила и перо. Я все принесла, но не смею дать вам света. Корвино очень жесток со своими пленниками. Подождите восхода солнца. Томассо возьмет ваше письмо, когда принесет завтрак. Об остальном я позабочусь.
– Благодарю, благодарю!.. – вскричал тронутый Генри. В его голове блеснула новая мысль. – Благодарю, я повинуюсь вам.
– Buona notte, – произнесла разбойница, многозначительно пожимая ему руку, – Buona notte, galantuorno, спите спокойно; если вам понадобится жизнь Кары Попетты, она вам принадлежит.
Последняя фраза молодому человеку очень не понравилась, и он был доволен, когда Попетта удалилась, притворив за собой дверь.
Глава XXXIV. ТРУДНАЯ ЗАДАЧА
Оставшись один, пленник бросился на свою постель из листьев и принялся думать о происшедшем между ним и Попеттой разговоре.
Что руководило ей? Не ловушка ли это?
Но он недолго останавливался на этой мысли; кому нужна эта ловушка? Разве он и не так в полной власти бандитов? Чего им желать еще более?
«А, – подумал он, – теперь я понимаю! Это штуки Корвино. Он принудил свою жену сыграть эту роль, чтобы вернее получить за меня выкуп. Он думает, что таким образом заставит меня написать отцу более красноречивое письмо.
Но к чему было бандиту пускаться на такие штуки? Не он ли продиктовал первое письмо? Если бы нужно было написать другое, разве он не сумел бы заставить?
Но в таком случае, если Попетта была искренна, что руководило ей?»
Генри Гардинг был слишком молод, чтобы знать женское сердце. У него мелькнула было мысль об истинной причине поведения Попетты, но он с отвращением отбросил ее.
Во всяком случае, он решил последовать совету странной женщины и написать убедительное письмо отцу о своем положении, которое теперь казалось ему очень серьезным. А также написать в Лондон Луиджи Торреани, чтобы предупредить об опасности, грозившей его сестре.
Генри, не смыкая глаз, нетерпеливо ждал восхода солнца.
Как только первые лучи начинающего дня прокрались в его темницу, он взял бумагу, оставленную Попеттой, лег на живот и написал два следующих письма:
«Дорогой отец,
вы, вероятно, получили мое письмо, написанное неделю тому назад, которое должно быть передано вам особым гонцом. Не сомневаюсь, что его содержание удивило и, может быть, огорчило вас. Признаюсь, мне не хотелось его вам писать, но оно было продиктовано разбойником с направленным в меня пистолетом. Теперь обстоятельства изменились. Я пишу вам, лежа на полу темницы, и мои тюремщики не подозревают об этом. Теперь я убедился, что если требуемый выкуп не будет выслан, начальник банды приведет в исполнение свою угрозу. Сперва мне отрежут уши и пошлют в письме к вам. Все сведения о нашей семье и адрес ваш им даны одним бандитом, Догги Диком, прогнанным когда-то вами егерем. Он относится ко мне хуже всех здесь и изо всех сил старается отомстить мне за то, что я его когда-то побил из-за наших фазанов.
Теперь, дорогой отец, вы знаете мое положение и, если хотите спасти вашего недосгойного сына, поспешите выслать требуемую сумму.
Может быть, вы подумаете, что тридцать тысяч слишком большая сумма за такую жизнь, как моя. Я так же думаю, но, к несчастью, меня об этом никто не спрашивает. Если сумма вам покажется очень велика, то можете ли мне выслать десять тысяч, которые вы обещали мне после смерти, и я постараюсь выговорить для себя лучшие условия у мошенников, держащих меня в своих руках. Остаюсь в надежде получить ваш ответ, дорогой отец.
Ваш сын, Генри Гардинг».
«Дорогой Луиджи,
спешу тебе сказать два слова. Я в плену у шайки Корвино, о котором, мне кажется, ты говорил. Их логовище находится в неаполитанских горах, в сорока милях от Рима и в двадцати милях от твоей родины. Я видел твою сестру, когда проходили с бандитами через деревню. Я тогда еще ее не знал, но после того услышал такую вещь, что боюсь даже тебе сообщить. Лючетте грозит серьезная опасность. Начальник банды имеет на нее виды. Я нечаянно подслушал разговор двух разбойников. Больше объяснять мне нечего. Ты знаешь лучше меня, что тебе делать. Нельзя терять ни минуты…
Твой Генри Гардинг».
Оба эти письма были написаны и запечатаны задолго до прихода Томассо с завтраком.
Не говоря ни слова, разбойник опустил их в карман своей куртки и удалился. В эту же ночь они были в почтовом ящике парохода, совершающего рейсы между Чивитта-Вегия и Марселем.
Глава XXXV. КОРОТКАЯ РАСПРАВА
Разбойники вернулись на два дня раньше, чем их ожидали.
Пленник узнал об их приезде по крикам, поднявшимся снаружи. В окно своей кельи он увидел бандитов, обозленных и ругавшихся более, чем когда-либо.
Их экспедиция окончилась неудачно. Они наткнулись на солдат. Кроме того, они узнали, что в горы прибыли сильные отряды из Рима и Неаполя.
Говорили об измене.
Прямо против окна стоял Корвино и в присутствии всей шайки поносил Попетту самыми оскорбительными выражениями.
Рядом с начальником стояла разбойница, вероятно, соперница Попетты и что-то нашептывала ему на ухо.
Попетта была смущена. Все говорили разом и так бурно, что Генри, еще недостаточно хорошо владевший итальянским языком, не мог схватить истинного смысла.
Скоро крики стихли. Корвино отделился от толпы и в сопровождении двух или трех подчиненных направился к темнице.
Минуту спустя кто-то сильно толкнул дверь, и начальник бандитов ворвался в келью.
– Синьор! – крикнул он, скрежеща зубами, – я узнал, что вас великолепно кормили в мое отсутствие. У вас даже была собеседница, которая развлекала ваше одиночество. Очаровательная собеседница, не правда ли? Я думаю, что вы были довольны… Ха!.. ха!.. ха!..
Этот дьявольский смех, эти насмешки отозвались погребальным звоном в душе пленника. Значение их было ужасно для него или для Попетты… может быть, для них обоих.
– Что вы хотите сказать, капитан Корвино? – спросил машинально Генри.
– Ах, посмотрите, пожалуйста, на святую невинность, на безупречного агнца, на безбородого Адониса. Ха!.. ха!.. ха!..
Капитан снова разразился злым хохотом.
В эту минуту глаза его упали на белый предмет в углу темницы.
– Черт возьми! – начал он, внезапно меняя тон. – Это что такое?.. Бумага! Чернила и перо! Так вы, синьор, занимались корреспонденцией! Выведите его, – заревел он, – и захватите все!
Извергнув ужасное ругательство, он бросился на улицу, а два других разбойника потащили пленника. Третий взял бумагу и чернила, принесенные Попеттой.
Вся банда была в сборе.
– Товарищи, – крикнул начальник, – нам изменили! В темнице пленника мы нашли бумагу и чернила. Он писал письма, разумеется, чтобы нас предать. Обыщите его!
Пленника немедленно обыскали.
При нем нашли только одно письмо, видимо, давно написанное. Это было рекомендательное письмо к отцу Луиджи Торреани.
– Дьявол! – воскликнул Корвино, вырывая письмо и читая адрес. – Вот неожиданная корреспонденция?!
Он прочел письмо и улыбнулся, как хищник, уверенный, что добыча не уйдет из его рук.
– Итак, синьор, – сказал он, взглядывая на молодого человека, – вы уверяли, что у вас нет ни одного друга в Италии. Ложь! У вас есть друзья… богатые и сильные… первый магистрат деревни и, – прибавил он иронически на ухо пленнику, – очень красивая дочь. Какое несчастье, что вам не удалось передать рекомендательное письмо! Ничего! Вы можете с ней познакомиться… скоро, может быть, и даже здесь в горах. Это будет еще более романтично, синьор pittore.
Эти насмешливые слова отравленной стрелой вонзились в сердце Генри Гардинга. Со дня его плена его привязанность к сестре Луиджи Торреани росла не по дням, а по часам.
Подавленный горем, Генри хранил мрачное молчание. Да и что он мог сказать?
– Товарищи, – начал снова его палач, – доказательство измены у вас перед глазами. Не удивляйтесь теперь, что солдаты преследуют вас. Нам остается только узнать изменника.
– Да, да, – заревели разбойники, – изменника! Кто он?.. Давайте его нам!
– Пленник, – продолжал начальник, – написал письмо, оно отослано, раз его нет при нем. Кому оно было адресовано? Кто его снес? Кто ему достал бумагу, чернила и перо? – вот что надо узнать.
– Кто его стерег? – спросил один голос.
– Томассо, – отвечало несколько голосов.
– Томассо! Где Томассо? – заревели все.
– Здесь, – ответил разбойник, выступая вперед.
– Отвечай, это ты сделал?
– Что сделал?
– Доставил пленнику письменные принадлежности.
– Нет, – с твердостью отвечал Томассо.
– Не теряйте времени на расспросы этого человека, – воскликнула Попетта. – Если есть виновный, то это я.
– Это правда, – сказала ее соперница некоторым разбойникам, – она сама ему все принесла.
– Молчать! – крикнул громовым голосом начальник, заставив смолкнуть поднявшийся ропот.
– Зачем ты доставила пленнику письменные принадлежности, Кара Попетта?
– Для общей пользы, – отвечала разбойница, запинаясь.
– Это каким образом? – крикнули разбойники.
– Черт возьми, – возразила обвиняемая, – вы не понимаете! Между тем, это ясно.
– Говори, говори!
– Хорошо, замолчите, я буду говорить.
– Мы слушаем.
– Ну, так вот. Я так же, как и вы, хотела поскорее получить выкуп и думала, что письмо, которое он раньше написал, было недостаточно убедительно. Во время вашего отсутствия я уговорила его написать другое письмо.
– Значит, он написал своему отцу? – спросил один голос.
– Разумеется, – отвечала Попетта.
– Куда оно было отправлено?
– На почту, в Рим.
– Кто его носил в Рим?
Попетта отвернулась, точно не слыхала вопроса.
– Товарищи, – сказал начальник, – узнайте, кто отлучался во время нашего отсутствия.
Поиски были недолги. Обвинительница Попетты немедленно назвала разбойника, носившего письмо.
Это был новичок, недавно принятый в шайку, которого еще не брали в экспедиции. Подвергнутый перекрестным вопросам, он тотчас же во всем сознался.
К несчастью, он умел читать и знал настолько арифметику, чтобы отличить, что он снес два письма вместо одного. Он сознался, что одно письмо было писано к отцу пленника. До сих пор Попетта не солгала.
Погубило ее второе письмо, написанное Луиджи Торреани.
– Слышите, – крикнуло зараз несколько разбойников, не обращая внимания на имя Торреани… – синдик Валь д'Орло… вот почему нас преследуют солдаты! Всякий знает, что Франческо Торреани никогда не был нашим другом!
– И к чему это такое ухаживание за пленником? – заговорила опять доносчица, желавшая занять место обвиняемой. – К чему его закармливать нашими лучшими кушаньями? Поверьте, товарищи, нам изменили!
Бедная Попетта, ее час пробил! Супруг ее нашел, наконец, желанный повод, чтобы отделаться от нее. Теперь он мог сделать это безнаказанно и даже как бы справедливо.
– Товарищи, – начал он, скрывая свою звериную радость под видом глубокой грусти. – Мне нет надобности говорить вам, как тяжело мне слышать подобные обвинения моей любимой жены. И еще тяжелее, что я принужден признать эти обвинения справедливыми! Но мы все связаны одним законом, которому мы обязаны безоговорочно повиноваться. Мы все клялись, что всякий, кто нарушит его, будет немедленно предан смерти: будь это брат, сестра, жена или подруга… Вы меня избрали начальником, я хочу быть достойным вашего избрания!
С этими словами Корвино бросился на Попетту.
Раздался крик удивления и ужаса, немедленно сменившийся предсмертным стоном… Женщина тяжело упала на землю с кинжалом в груди, вонзенным по самую рукоятку.
Ни одной слезы сожаления, ни выражения ужаса, ни сострадания… Во всяком случае, если кто и жалел ее, то постарался это скрыть.
Убийца спокойно направился в свое жилище и заперся в нем скорее из приличия, чем от горя.
Несколько разбойников подняли тело и зарыли в долине, сняв предварительно все драгоценности.
Пленник, отведенный в свою темницу, смог там предаться размышлениям о виденной им драме. Убийство бедной Попетты показалось ему предзнаменованием еще более ужасной судьбы, ожидавшей его.
Глава XXXVI. ХИРУРГИЧЕСКАЯ ОПЕРАЦИЯ
Следующие три дня в логовище разбойников царила совершеннейшая тишина. Обычный шум и крики сменились мрачным спокойствием, постоянным спутником каких-нибудь ужасных событий.
Начальник оставался у себя за запертыми дверями, как бы показывая этим, что он оплакивает убитую.
На четвертый день случилось событие, вернувшее жизнь шайки в обычную колею.
Незадолго до заката солнца часовой возвестил сигналом о прибытии гонца. Это был тот самый крестьянин, который ходил за деньгами Генри Гардинга.
На этот раз он принес известие начальнику шайки.
Генри узнал об этом только тогда, когда увидел входящего к нему Корвино с письмом в руке.
– Так вот как, – кричал раздраженный начальник, – синьор Inglese в ссоре со своим отцом! Тем хуже для вас. Непослушный сын заслуживает наказания. Если бы вы лучше себя вели, ваш почтенный отец действовал бы иначе и спас бы ваши уши. Теперь вы их лишитесь. Но утешьтесь! Они останутся в семье. Мы срежем их как можно осторожнее и пошлем в письме к вашему отцу. Товарищи, выведите его отсюда, такую операцию нельзя делать в темноте.
Молодого англичанина вывели или, вернее, вытащили из темницы. Он тотчас же был окружен всей шайкой, мужчинами и женщинами.
По знаку начальника Догги Дик пошел за ножом.
Два разбойника поставили молодого человека на колени, третий сорвал с него шляпу, четвертый поднял его прекрасные каштановые кудри и обнажил уши.
Мужчины и женщины с одинаковым удовольствием готовились к кровавому зрелищу.
Гнев сверкал во всех глазах. Ренегат умышленно распустил преувеличенные слухи о богатстве пленника и разжег их алчность. Раз выкуп ускользал из их рук, пленник должен расплатиться собственными страданиями за обманутые ожидания.
Блеснул нож, но в ту же минуту Генри нечеловеческим усилием высвободил руку и закрыл ею ухо. Это инстинктивное движение, конечно, не могло спасти его, и Генри это знал.
И тем не менее его уши были спасены.
Корвино, стоявший возле пленника, вдруг вскрикнул от удивления и приказал остановить экзекуцию.
Глаза его остановились на мизинце руки, которой он закрывал ухо.
– Э, черт! – проговорил он, схватывая пленника за руку. – Вы спасли ваши уши, по крайней мере, на этот раз. Вот подарок более приличный для вашего отца. Он укажет ему, в чем состоит его долг, о чем он, кажется, позабыл… Ваш мизинец спасет ваши уши, ха, ха, ха!
Разбойники захохотали, сначала не понимая, в чем дело, но скоро все заметили старый рубец на мизинце, конечно, хорошо известный отцу. Поведение начальника стало всем ясно.
– Мы не будем жестоки без надобности, – начал Корвино с усмешкой, – нам даже жалко уродовать красивую голову, победившую Попетту и могущую победить Лючетту.
Последнее слово сказано было шепотом на ухо пленнику.
Лишение ушей не было бы так больно Генри Гардингу, как этот шепот. Он вздрогнул. Никогда он еще не был в таком отчаянии от своего бессилия.
Но язык его был свободен, и он должен был говорить, хотя бы это стоило ему жизни.
– Презренный! – вскричал он, смотря прямо в глаза начальнику, – если бы мы могли помериться равным оружием, ваше лицемерное веселье скоро превратилось бы в мольбы о пощаде! Но вы не пойдете на это, потому что одного момента мне было бы достаточно, чтобы показать окружающим вас глупцам, что вы недостойны предводительствовать ими. Вы убили вашу жену, чтобы очистить место для другой, но не для вас, сударыня, – прибавил он с ироническим поклоном в сторону доносчицы на Попетту, – для другой, которую да спасет Бог от ваших рук! Вы можете меня убить, разрезать на куски, но поверьте, моя смерть будет отомщена. Англия узнает о вашем преступлении, вас найдут в ваших горах и перебьют, как собак или, вернее, как волков, потому что вы не стоите названия собак!
Последние слова его были покрыты яростным криком толпы.
– Что нам до вашей страны, – ревели они. – Плюем мы на вашу Англию!
– Будь она проклята! – крикнул Догги Дик.
– Будь проклята Франция, Италия и папа с ними! – ревели кругом. – Все к черту! Что могут они нам сделать? Мы не в их власти. Но вы в нашей, синьор, и мы вам это сейчас покажем.
Кинжалы засверкали перед глазами пленника.
Генри начал уже раскаиваться в своей неосторожности; он думал, что настал его последний час. Как вдруг, к его удивлению, начальник спас его от ярости бандитов.
– Остановитесь! – крикнул он громовым голосом, – глупцы, чего вы обращаете внимание на лай этого английского бульдога, да еще вашего пленника? Неужели вы хотите убить курицу, которая снесет золотое яйцо? А ведь яичко-то стоит тридцать тысяч! Предоставьте мне это дело. Сперва с помощью Божьей достанем яичко из отцовского гнездышка, а затем…
– Да, да, – согласились разбойники, – сперва яйцо раздобудем!
– Довольно, – зарычал Корвино, – мы теряем напрасно время… и может быть, —прибавил он со свирепым видом, – мы истощаем терпение нашего друга. Итак, мы оставляем вам уши. Сейчас нам нужен только мизинец вашей левой руки. Если и после этого мы не добудем яйца, о котором мы только что говорили, мы пошлем всю руку; если и это не будет иметь успеха, нам придется отказаться от яичницы, на которую мы рассчитываем.
Общий смех покрыл эти слова.
– Правда, с вами-то еще не все будет кончено, – прибавил коварный бандит. – Чтобы доказать вашему отцу, что мы не помним зла и насколько мы, итальянцы, великодушнее его, мы пошлем ему целую голову, вместе с ушами, кожей и всем, что полагается.
Эта ужасная фраза сопровождалась всеобщими аплодисментами, и кинжалы были вложены в ножны.
– Теперь, – приказал начальник разбойнику, исполнявшему роль палача, – отними этот палец. Режь по второму суставу и старайся не испортить такую красивую руку. Оставь ему кусочек для перчатки… Видите, синьор, – заключил бандит со злобной усмешкой, – я не хочу наносить лишнего вреда вашей драгоценной особе. После того, что произошло с Попеттой, я был бы в отчаянии помешать вашему успеху у очаровательной Лючетты.
По обыкновению, последние слова были произнесены почти шепотом.
Молодой англичанин ничего не отвечал, равно, как не оказал ни малейшего сопротивления, когда палач схватил его руку и одним ударом отсек ему палец.
Глава XXXVII. ФИРМА ЛАУСОН
Хотя генерал Гардинг жил на расстоянии одного часа пути по железной дороге от Лондона, он редко посещал столицу более одного раза в год. Приезжая туда, он посещал своих старых товарищей по индийской армии и Восточный клуб.
Но не все время проводил он в беседах со своими товарищами по оружию. Часть своего досуга он посвящал делам по имению и навещал своего поверенного.
На этот раз генерал Гардинг отправился в свое обычное путешествие в Лондон вскоре после визита итальянского нотариуса, присланного бандитами.
Эта поездка не имела никакого отношения к странному сообщению, принесенному бандитом. Он вспомнил об этом только как о горестном поведении своего сына и не верил ни одному слову из истории, рассказанной итальянцем.
Он не имел ни малейшего представления о том, как прожил эти 12 месяцев его младший сын.
Один раз он даже написал своему поверенному, но только для того, чтобы узнать, видел ли он Генри.
Поверенный ответил, что год тому назад он видел молодого Гардинга, но не обмолвился ни одним словом о тысяче фунтов. Педант и практический человек отвечал обыкновенно только то, о чем его спрашивали.
В прощальном письме Генри говорил о своем намерении покинуть родину, и генерал даже обрадовался, надеясь, что таким образом сын его избегнет дурных знакомств в Лондоне. Он был бы даже доволен, что сын его в Риме, если бы узнал об этом не от итальянца и не из ужасного письма, которое навело его на мысль, что его сын находится в дурном обществе.
Посетив по очереди свои излюбленные клубы, генерал отправился к своему поверенному, Лаусону.
– Вы ничего не узнали нового относительно моего сына Генри? – спросил генерал после того, как деловые разговоры были окончены.
– Нет, – отвечал Лаусон.
– Я получил от него странное послание… Вот… прочтите и приложите к прочим бумагам. Оно принесло мне много горя, и я не хочу его хранить у себя.
Лаусон надел очки и прочел письмо, продиктованное разбойником.
– Все это очень странно, генерал, – сказал он. – Каким образом это письмо попало к вам? На нем нет марок.
– Это очень любопытная история… Оно было вручено мне в моем собственном доме каким-то странным типом. Не то евреем, не то итальянцем, адвокатом.
– Какой же ответ вы дали?..
– Никакого… Я не поверил ни одному слову из написанного… Я предположил, и мой сын Нигель тоже, что это просто уловка выманить деньги… Нигель ему написал, впрочем.
– А, ваш сын Нигель написал… А что именно, позвольте вас спросить.
– Я не знаю, что написал он. Я полагаю, что он написал, что сказкам этим я не поверил, и, вероятно, упрекал его за то, что он так бессовестно обманывает своего отца. Но я думаю, что на Генри это не произвело особенного впечатления, так как, по-видимому, бедный мальчик попал в скверные руки и вряд ли оттуда выберется когда-нибудь.