Майоров Сергей. Месть Акулы

   — У меня есть этот номер, Василич.
   — Хозяин — барин. Знаешь, я всё думаю: а может, вы напрасно этого Лап-сер-как-его-там отпустили?
   — Никуда он не денется. Когда понадобится — прибежит, не успеем и крикнуть.
   — Ну, смотрите…
   В коридоре стояла Лаки.
   Вокруг неё увивался Сазонов. Он пытался острить и одновременно то якобы невзначай демонстрировал ремень наплечной кобуры, то перекладывал из кармана в карман сотовый телефон. Не видя приближающихся к нему со спины «убойщиков», Шурик исхитрился выронить ключи от машины.
   — Детский сад, — вздохнул Волгин.
   — Странно, что на неё это не действует. — Акулов чувствовал долю вины за свою вчерашнюю резкую отповедь, но признать это перед посторонними был не готов и выбрал деланно агрессивный тон в качестве самозащиты.
   — Андрей Витальевич! — Лаки шагнула навстречу и наступила на сазоновские ключи.
   Шурик едва успел убрать пальцы из-под её каблука.
   Акулов остановился. Волгин, предоставляя ему возможность поговорить с девушкой наедине, пошёл дальше. Открывая дверь кабинета, подозвал Шурика:
   — Заходи, я тебе объясню, как надо ловить Ваху Хамидовича. Кстати, ты почему один? Где твой напарник?
   — Да хрен его знает! В отделе, наверное, свои бумаги списывает. Он вчера утром, после того, как вас увезли, нарисовался и через полчаса слинял. Говорит, что убийство может и подождать, а у него по материалам десятидневные сроки ещё на той неделе вышли, так что надо их срочно сдавать.
   Волгин не удивился, ситуация была типичной. Сотрудников, прикомандированных из территориальных подразделений для работы по «громким» преступлениям, никто и никогда не освобождает от основных служебных обязанностей.
   Андрей и Лаки остались в коридоре одни.
   — Я приехала не извиняться, — сказала девушка.
   — Я так и подумал.
   — Пожалуйста, дайте мне договорить до конца.
   Акулов удивился её решительному настрою.
   — Софрон, наверное, вам про меня много всякого наговорил? Про меня и про моих родителей. Я представляю, что он мог сказать. Это все правда.
   Из своего кабинета вышел Катышев. Долго запирал дверь, ругая непослушный замок, потом не спеша протопал мимо них и скрылся на лестнице. Всё это время Лаки молчала.
   — Мой папа действительно сделал это. А мама не сделала ничего. Ей было не до меня. Она была постоянно занята, так что не обращала внимания на семью. А когда всё стало известно, заботилась только о том, чтобы не получился скандал. Можете представить, как я их ненавидела? Только не надо меня жалеть. Я не жалости прошу. Я хочу, чтобы меня поняли. Вы меня понимаете?
   Девушка ждала ответа. Пауза затянулась. Акулов, который поначалу не собирался отвечать, кивнул.
   Кивнул и сказал:
   — Понимаю.
   — Врёте, наверное. Постороннему понять невозможно. Со стороны, наверное, кажется, что я сама сделала что-то неправильно. А что я могла сделать? Я была слишком маленькой. От меня ни чего не зависело.
   Я не знаю, кто убил папу. Если бы знала — сама бы заплатила убийце. Может, это и плохой человек, но для меня он сделал хорошее дело. Никто и никогда не делал мне столько хорошего, как он. Хотя, кроме меня, никто об этом не знает. Как и в детстве, взрослые опять решали какие-то свои дела. Но в этот раз я оказалась в выигрыше.
   В пятницу к кинотеатру «Максим» должны были приехать мои знакомые. Это я украла у мамы старую долговую расписку и отдала им. Объяснила, что говорить. А после того, как они в первый раз позвонили, капала матушке на мозги, что лучше заплатить, чем связываться с милицией. Я была уверена, что она так и сделает. Один раз это прошло. Но сейчас она меня обманула. Может быть, догадалась о чём-то, меня заподозрила. Она вам ничего не говорила? Хотя — да, она бы не сказала ничего, даже если бы точно знала, что это я заварила всю кашу. Честь семьи превыше всего!
   Я понимаю, что мои извинения за вчерашнее вам не нужны. Какой от них прок? Со Снежаной я потом сама разберусь, можете верить, что она пожалеет о сделанном. А сейчас я предлагаю вам сделку. Как вы мне в тот раз. Я могу вам помочь. Поговорите с моими ребятами, они кое-что знают о том, кто мог стрелять в вашу сестру. Мы ведь все — и я, и они — в «Ливне» постоянно тусуемся. Они знают больше меня. Поговорите с ними, Андрей Витальевич. Я думаю, вам это поможет. Только не надо их арестовывать, хорошо? Я не прошу, чтобы вы мне это пообещали. Я просто прошу.
   Время для принятия решения Акулову не потребовалось. Усмехнувшись, он сказал девушке:
   — Последние дни я занимаюсь исключительно тем, что помогаю разным преступникам уйти от ответственности. Это уже превратилось в традицию.
   — Они мои друзья, а не преступники. Очень хорошие ребята. Мы много лет друг друга знаем, и мне будет неудобно, если с ними что-то случится.
   — Где они?
   — Ждут вас в машине.
   За углом управления стоял двухдверный джип «чероки» — не прославленный «гранд», а более старая и дешёвая модель с угловатыми чертами кузова. Акулов сразу его узнал — на нём приезжали в прошлую пятницу на встречу с Людмилой Борисовной вымогатели, которых не удалось задержать.
   Лаки молча указала на машину и отошла в сторону. Остановилась, сунула руки в карманы пуховика и отвернулась.
   За рулём сидел стриженный наголо парень баскетбольного роста. Место рядом с ним было свободно, сзади, перекатывая во рту жвачку, развалился невысокий крепыш с добродушным лицом. Он выглядел лет на семнадцать, хотя был, видимо, несколько старше. «Алик и Шурик», — Акулов вспомнил рассказ Софрона.
   — День добрый, молодые люди. — Акулов сел в машину и хлопнул дверью.
   — Хай! — отозвался сзади крепыш.
   — Здравствуйте, — серьёзным голосом, в котором хоть и чуть-чуть, но всё-таки проскальзывало напряжение, поприветствовал опера Алик.
   Он и стал говорить, в то время как Шурик только щёлкал резинкой и вставлял иногда дурацкие междометия, чем здорово раздражал Андрея.
   Разговор получился коротким.
   — Мы слышали о вашей проблеме. Лаки просила помочь, да мы бы и без её просьбы собрались… Не знаю, правда, насколько то, что я могу рассказать, окажется важным. Мы с другом часто бываем в «Позолоченном ливере»…
   — В «Ливере»?
   — Да, так называют этот клуб в нашей компании.
   В зеркале Андрей увидел, как Шурик, подтверждая правоту своего старшего компаньона, надул из жвачки пузырь. Пахнуло земляничным ароматом.
   — С девчонками из «Сюрприза» мы были знакомы. Не так чтобы сильно дружили, но разговаривать приходилось. Особенно с Анжеликой. У неё как-то были небольшие проблемы, в которых мы ей помогли. А потом, недели три назад, у нас был один разговор. Мы в сауне сидели. Сначала я подумал, что она по пьяни проговорилась. А теперь понимаю, что она просто боялась и хотела как бы подстраховаться.
   — В чём же заключалась эта страховка?
   — Ну типа, мы знаем, с кого спросить, если её мочканут.
   — Понятно. И с кого надо спрашивать?
   Алик удручённо развёл длинные, как оглобли, руки.
   — Самого главного она не сказала. Анжелка хотела какого-то папика растрясти на солидные бабки. Знала про него что-то такое, чего никому знать не положено. Ну и решила, дура, что он будет платить за молчание. Видать, он и заплатил.
   — Может, она хотя бы намекнула, кто этот человек и что она о нём знает? Это какая-то новая история или что-то из прошлого?
   Алик повторил жест. Его напарник щёлкнул резинкой.
   — Мы бы и сами с ним разобрались… Но, короче, есть один ход. Она написала все на бумаге. Типа, завещание составила. Я говорил, что надо в банк положить, там есть такие маленькие сейфы. А она чего-то зажалась, деньгу стала считать. Типа, невыгодно получается. Ну и решила по-своему. А что? Тоже неплохо. Она этот приём в книжке прочитала какой-то. Заказным письмом стала это себе посылать. Как только получит, сразу в новый конверт — и обратно. Мне понравилось…
   — Она получала письмо «до востребования» или абонировала свой ящик?
   — Я не знаю…
   — А в каком почтовом отделении?
   — Которое ближе к дому, наверное. Но конкретно она не говорила.
   — Поехали…
 
   На то, чтобы изъять в почтовом отделении письмо, ушёл почти целый день.
   Была половина шестого, когда Акулов вошёл в кабинет, ухмыльнулся и положил вскрытый конверт на стол перед Волгиным:
   — Читай.
   — Интересно?
   — Противно.
   В конверте лежали три листа формата А-4. Один был чистый, два других покрывали рукописные строчки. В начале текста стояли дата: 01 августа, и время — 17.00.
   — На почте её хорошо помнят. Говорят, она почти два года получала такие письма. Иногда случались перерывы на месяц или пару недель. Представляешь, скольких мужиков она выдоила? Ладно, читай, не буду мешать…
   Волгин управился быстро. Закончив, аккуратно сложил бумаги обратно в конверт.
   — Ну и как?
   — Противно. Но ничего удивительного.
   — Позвони «наружникам», узнай, где сейчас Миша. По-моему, пришло время его использовать. А то он у нас что-то расслабился.
   Сергей связался с главком, задал вопрос и молча выслушал информацию. Положил трубку:
   — Угадай, что он делает.
   — Проститутку снимает?
   — Мимо. Непосредственно в данный момент он занят тем, что выбрасывает на помойку игрушки Каролины.
   Сперва Акулов, а потом Волгин посмотрели на сейф, где сидел печальный беленький зайчик. Странно, но «гестапо» не проявило к нему интереса. Не спросило, почему зверёк находится в служебном кабинете, и не растоптало.
   — Поехали. — Акулов поднялся. — Я знаю, что ему сказать.

* * *

   Михаила пришлось уговаривать долго. Сначала — поехать в милицию, потом — позвонить.
   — Да на фига мне это нужно? — отбрыкивался поэт и отталкивал телефон.
   — Отомстить за Каролину не хочешь? — Акулов снова придвигал аппарат и продолжал терпеливо увещевать.
   Сдержаться стоило ему больших сил. Было понятно, что Михаил не выдержит грубого наезда, испугается и выполнит требуемое, но такой подход не годился: рифмоплёт должен был говорить естественно, так, чтобы в голосе слышалась алчность, а не мешались принуждение и страх.
   — Месть грешна. — Миша отвёл взгляд.
   — Зато благородна. — Акулов пересел так, чтобы они снова повстречались глазами. — Я не понимаю, ты что, боишься?
   — Чего мне боя… Да, боюсь, а что тут такого? Вам хорошо, вас не тронут!
   — Тебя день и ночь будут охранять наши люди. А откажешься помогать — я отзову охрану. Каково тебе будет тогда? Про тебя ведь и без всякого звонка могут подумать, что ты много знаешь. Так что давай соглашайся. В первую очередь, ты заботишься о себе и мстишь за Каролину.
   Акулов положил около телефона листок с приготовленным заранее текстом, который Михаилу надлежало озвучить.
   Поэт взглянул на первые строки. Нахмурился:
   — Это слово здесь не годится.
   — Можешь заменить своим. Главное — общий смысл.
   Михаил покусал губы, что-то в уме подсчитал. Заявил:
   — Мне не на что жить!
   Прозвучало это так, будто Акулов и Волгин спёрли у него кошелёк с последним червонцем.
   — В газетах писали, что вы платите тем, кто вам помогает.
   — Конечно! Как позвонишь, я сразу отведу тебя в бухгалтерию.
   — Мне много не надо.
   — Много и не получишь. Паспорт с собой?
   — Остался у следователя.
   — Ничего, я буду рядом. Мне поверят. Звони!
   — Сначала дайте перекурить… Спасибо! Можно я возьму парочку? Спасибо… Уф! Вы не представляете, как мне тяжело!
   — Представляю. Однажды я сам был в твоей роли, только мне пришлось говорить по-немецки. А я в нём ни бельмеса! Текст написали, но трубку взял не тот человек, и пришлось импровизировать. Он меня что-то спрашивает, а я не знаю, что отвечать. Из немецкого только и помню: «фольксваген», «штангенциркуль», «люфтганза» и «шайсон, шайсон — дас ист фантастиш». Ничего, кое-как договорились… Все, покурил? Давай я тебе номерок наберу. Не менжуйся. Наглость — второе счастье. Помни, что этот гад убил Каролину.
   Волгин снял трубку параллельного аппарата.
   — Алло? Здравствуйте, это Михаил беспокоит…
   Начало получилось неважным. Вымогатели — а Миша, согласно сценарию, должен был потребовать деньги за неразглашение той информации, которая содержалась в письме, — таким заискивающим тоном не говорят. Даже начинающие, из самых маленьких и плохо организованных преступных группировок.
   — Да… Да, меня отпустили. Я хочу встретиться. Зачем? Каролина мне говорила… — Миша путано, отступая от текста, изложил несколько фактов. — Она узнала об этом от Анжелики. А ещё есть письмо… Нет, в милиции я об этом, естественно, ничего не говорил. Зачем? От вас я хочу получить пятьдесят тысяч. Долларов. Конечно, наличными. Сегодня… Да… Да… Тогда хотя бы часть суммы. Понимаете, мне жить не на что. Поэтому я должен быть уверен… Нет, такое место меня не устраивает. Я хочу встретиться на Северном кладбище… Почему? Зато близко от моего дома… Правильно, я тоже считаю, что ко мне домой приезжать не стоит… Не надо, чтобы нас видели вместе. Да… За мной не следят, я проверял…
   Акулов нахмурился: поэт понёс отсебятину.
   — А если следят, то на кладбище это будет заметно…
   Наконец Миша положил трубку.
   Волгин, который слышал реплики обеих сторон от начала и до конца, кивнул Андрею: все нормально, договорились.
   Михаил вытер пот со лба. Улыбнулся:
   — Никогда бы не подумал, что у вас такая тяжёлая работа. Ну что, пошли?
   — Куда?
   — Как это куда? За деньгами, конечно!
   — Ах да! Идём.
   Вышли из кабинета. Акулов двигался первым, Михаил отставал. На лестнице поэт поскользнулся.
   — Осторожнее! — Акулов поддержал падающего.
   Вышли на улицу, прошли мимо милиционера, присматривающего за двором РУВД.
   — Ваша касса находится в другом доме?
   — Да. Нельзя держать все яйца в одной корзине. Нам туда.
   Как только они оказались за воротами управления, Акулов схватил Михаила за шиворот, протолкнул вперёд себя, одновременно наклоняя, и, когда поэт занял наиболее удобную позицию, мощным пинком под зад отправил в ближайший сугроб.
   Удивительно, но поэт не проронил ни слова.
   Испугался?
   Понравилось?
   Или согласился, что с ним обошлись справедливо?

* * *

   До встречи оставалось четыре часа, когда Акулов и Волгин на двух машинах уехали с работы домой к Сергею.
   — Будем есть пельмени, — сказал Волгин, включая свет в коридоре. — Сейчас поставлю воду.
   — Я не голоден.
   — Это от нервов. Бери тапочки, пол очень холодный.
   Сняли верхнюю одежду. Волгин повернул на кухню, Андрей прошёл в гостиную. Постоял перед «стенкой», разглядывая корешки книг. Отметил малое количество пыли на полках — для холостяцкого жилища квартира содержалась в образцовом порядке. Прочитал телепрограммку: ничего интересного не нашлось. Решил немного вздремнуть, пока есть время. Если всё пойдёт по плану, до утра сомкнуть глаз не придётся. Сбросил свитер, освободился от пейджера и часов.
   В комнату вошёл Волгин.
   — Ничего, если я покемарю?
   — Да хоть жить здесь оставайся. Только сначала поешь.
   — Я же говорю, что не хочется.
   — Через десять минут всё будет готово.
   — Сегодня вечером я убью эту тварь, — сказал Акулов, укладываясь на диван; ноги он закинул на боковой валик, а руки сложил под головой и потянулся всем телом, так что рубашка на груди разошлась, открывая спрятанный под ней ножик в пластиковом чехле. — Интересно, что она сможет сказать в своё оправдание? Раньше я был уверен, что в таких случаях надо не разговаривать, а быстро делать дело и уходить. Но теперь мне хочется с ней пообщаться. В последний раз…
   — Ты уверен, что надо поступить именно так?
   — Да. Какие могут быть варианты?
   — А почему — «она»?
   — Потому что слово «тварь» женского рода. По-моему, самое точное определение для этого урода.
   — Слишком интеллигентное.
   — Ничего, я предоставлю ему возможность удостовериться, что интеллигентность — не синоним мягкотелости.
   За едой последний раз обсудили детали своего плана. Он был прост и потому имел много шансов быть выполненным. Хотя когда последний раз подобные ситуации разворачивались строго в соответствии со сценарием?
   Волгин занялся мытьём посуды. Вспомнил, как утром это делала Маргарита. Чтобы отогнать ненужные мысли, постарался представить её реакцию, когда посреди ночи ей сообщат о смерти подозреваемого. Одно можно угадать точно: она не обрадуется. А дальше могут быть варианты. Вплоть до камеры.
   Акулов позвонил Маше:
   — Все нормально, работаем. Новостей пока нет.
   — У тебя странный голос.
   — Я просто устал.
   — Мне кажется, дело не только в усталости.
   — Ещё у нас очень холодно.
   Прощание вышло не слишком красивым. Акулов старался быстрее закруглить разговор, в то время как Маша, чувствуя неладное, приставала с вопросами. Не выдержала и пригрозила:
   — Я завтра приеду.
   — Давай.
   Поговорив, пришёл на кухню. Стоял, глядя, как Волгин моет посуду. Кисло усмехнувшись, предложил:
   — Ватсон, вам помочь?
   — Идите, Планктонов, отсюда. Не мешайте работать.
   — Я опустил тебя рублей на двадцать.
   — Ничего страшного. С получки отдашь пятьдесят.
   — У вас высокие проценты.
   — Так и я сам немаленького роста.
   — Слышишь? По-моему, твой мобильник?
   — Не иначе Катышев проснулся.
   Сергей вытер руки и поспешил в коридор. Достал из кармана куртки телефон:
   — Да.
   — Ты где?
   Все правильно, Катышев.
   Краем уха Акулов прислушивался к разговору. Исключить того, что начальник пронюхал что-то об операции, было нельзя. Иногда Бешеный Бык проявлял чудеса сообразительности и осведомлённости.
   — …Так, так. Ни фига себе! Да-а, не ожидал… Нет, мы пока подъехать не сможем. Одну информашку надо проверить. Что? Да кто ж наперёд знает? Может, и подтвердится. Если нам повезёт…
   — Что-то случилось? — спросил Андрей, когда Волгин вернулся.
   Можно было не спрашивать. По лицу Сергея и так было заметно, что он здорово удивлён и поспешит свежей новостью поделиться:
   — Случилось. Никогда не догадаешься, что. Сазонов нашёл чеченца, Ваху Хамидовича.
   — Не верю. Шурик не сможет найти даже свою тень в солнечный день.
   — Нашёл и геройски задержал.
   — Не иначе как в дупель пьяный Ваха упал ему под ноги.
   — Он пытался сбить Сазона машиной. Шурик прыгнул на капот и расстрелял колеса. В тачке чечена оказалось много всего интересного. Например, мартыновский телефон. И граната.
   — Да-а… Ну что сказать? Мне нечего сказать.
   — Плохо, младший инспектор Планктонов. Могли бы поздравить меня.
   — С какого перепуга?
   — А кто Сазонова инструктировал? Кто ему ставил задачу, пока ты перед девочкой в коридоре расшаркивался? Забыл сказать Василичу, чтобы меня включили в сводку. На первый номер я не претендую, он всегда для главка зарезервирован, но где-нибудь на четвёртой-пятой строчке хотелось бы поместиться. Главное — это организовать работу, а не участвовать в ней. Вот как мы и на сегодняшний вечер задумали…

Глава четырнадцатая

Акулов и кладбище. — «Тварь» не торопится. — «Пенальти». — Детство. — Отрочество. — Глупость. — Настоящее чувство. — «…Он первый начал!» — Шантаж. — Ещё более настоящее чувство. — Хороший стрелок. — Месть Акулы

   Милицейскую карьеру Акулов начинал постовым в полку ведомственной милиции — подразделении столь же спокойном, сколь и малоизвестном. Охраняли памятники старины, крупные магазины, мосты и некоторые другие объекты, администрация которых заботилась о сохранности имущества и порядке. К числу последних относилось и Северное кладбище. Андрею довелось отстоять на нём несколько смен. В отличие от старослужащих, которые старались в ночное время не отходить далеко от пикета, ему всё было интересно, и большую часть рабочего времени он проводил на ногах, так что быстро запомнил расположение тропинок, склепов и мемориальных захоронений. Некоторые его тогдашние коллеги, в основном из числа тех, кто на кладбище дежурил давно, спелись с руководством среднего звена и подрабатывали рытьём и окультуриванием могил как во время дежурств, так и после. В финансовом плане выходило неплохо, за три-четыре дня они зарабатывали больше своей месячной заплаты, но Акулов такими доходами брезговал. Он стремился к настоящей работе, считая, что раз надел форму, то не должен отсиживаться в кустах или калымить, используя служебное положение. А настоящей работы как раз таки не было. За два года, проведённых в полку на должностях милиционера и командира отделения, он задержал всего трёх человек. Двух алкашей, приставших прямо к нему с требованием составить компанию и помочь раздавить бутылку портвейна, и одного эксгибициониста, тоже неслабо поддатого. «Трясун» был с приятелем, но тому посчастливилось убежать, пока Андрей конвоировал их к пикету — в то время он был сотрудником молодым и наивным, стремился соблюдать все инструкции и профессиональные обычаи, сложившиеся в подразделении, где за последние десять лет только однажды табельное оружие применялось на поражение, а предупредительный выстрел в воздух рассматривался как ЧП. Акулов постеснялся надеть на хулиганов наручники, о чём буквально через три месяца, уже переведясь на работу в угрозыск, вспоминал со стыдом. Убежавший задержанный не представлял большой опасности в плане общественной безопасности, но промах больно бил по самолюбию. За этот случай Акулов сам себя прозвал раззявой и в дальнейшем делал все, чтобы прецедент не повторился.
   Несмотря на скуку и отсутствие подлинных «милицейских» дел, Андрей не считал время, проведённое в охранном полку, потерянным зря. Начато было неплохим. В двадцатилетнем возрасте жизненные установки и приоритеты ещё не до конца сформированы и оступиться легко даже человеку с положительными задатками. Акулов осмотрелся, привык к власти, которую дают форма и удостоверение, обрёл какой-никакой опыт и наметил дальнейшие цели, счастливо избежав соблазнов и дурного влияния, которыми грешат некоторые «земельные» подразделения патрульно-постовой службы.
   В январе 1994 года Акулов перевёлся в угрозыск. Северный ОУР был выбран по двум причинам. Во-первых, хоть и по соседству с домом, но всё-таки не свой район. Андрей опасался, что слишком часто придётся иметь дело с бывшими одноклассниками и знакомыми, выступающими в ролях как потерпевших, так и преступников. Практика показала, что опасение было напрасным, они не придерживались территориального принципа и умудрялись совершать преступления или становиться терпилами где угодно. Во-вторых, в штате уголовного розыска имелись вакансии. Правда, получилась маленькая неувязка. Андрей писал рапорт о переводе с должности командира отделения на должность оперуполномоченного, но был принят только младшим инспектором. Не хватило образования, о чём в своё время его забыла предупредить начальница отдела кадров РУВД. Акулов большой разницы в том, как называться и подписывать документы, не видел и поэтому возмущаться не стал, а в дальнейшем, посмеиваясь, любил повторять, что все великие оперативники начинали с «младших», и в качестве примера приводил собственный опыт.
   В девяносто пятом году администрация кладбища в целях экономии денег отказалась от милицейской охраны. Одно время его территорию патрулировали какие-то сомнительные казаки, а потом и они куда-то пропали, так что вандализм и кражи металла стали на кладбище привычным явлением. Работая в 13-м отделении, Андрею приходилось частенько разбираться с такими историями.
 
   …Расчёт строился на том, что убийца не станет забрасывать Михаила гранатами из-за могильного креста, а решит поговорить, чтобы выяснить, какие факты известны поэту и что он намеревается предпринять в случае невыплаты денег. Да и поторговаться не вредно. Если Михаил не располагает компрометирующими документами, то выгоднее заткнуть ему рот небольшой суммой, чем устраивать очередное мочилово. По крайней мере, на первое время. Шантажист редко останавливается на достигнутом, так что когда-нибудь вопрос с Михаилом придётся решать кардинально, но лучше не торопиться, выждать, пока ситуация окончательно не прояснится. Акулов представлял примерный ход мыслей убийцы: получив пару тысчонок — о пятидесяти штуках говорить, конечно же, несерьёзно, — Михаил должен на какое-то время успокоиться. Больших денег он сроду в руках не держал, так что и от этих шестидесяти тонн «деревянными» глаза у него разгорятся. Аппетит приходит во время еды, и очень скоро Миша обрадует новым звонком с пожеланием встретиться. Потом опять… Раз от разу он будет все менее осторожен. Стоит немного выждать и чуточку заплатить, чтобы подготовиться по полной программе, просчитать варианты и расправиться с вымогателем без неприятных для своей шкуры последствий.
   Акулов выбрал такое место, чтобы с любой точки, выбранной убийцей для наблюдения, его лицо оставалось в тени, а был виден лишь силуэт. В зимней одежде при отсутствии нормального освещения их с Мишей запросто можно было перепутать. Переключил пейджер на режим вибровызова. Взял у Волгина несколько сигарет, чтобы не отпугнуть убийцу своим «беломором». Тот мог знать, что непризнанный гений избегает курить папиросы, или же, наоборот, запомнить манеру Андрея сплющивать гильзу и держать её не указательным и средним пальцами, а указательным и большим.
   Стоял и ждал. Волгин предлагал надеть кевларовый бронежилет, но Андрей отказался. Может быть, напрасно — в нём было бы значительно теплее. Да и от выстрела со средней дистанции он мог уберечь.