– Ты чего по метро мотаешься? – не поздоровавшись, спросил тот. – Ищешь, что ли, кого?
– Тебя и ищу. – Милашкин глуповато улыбался. – Тебя или Митрича. Сказать, что гостю, которого я к вам пристроил, больше ничего не грозит. Пусть на поверхность вылезает.
– Ладно, передам. Но это ты точно знаешь, что на земле его не загребут? А то только высунется, а его в каталажку.
– Точно, точно. А где вы сейчас? Куда перебрались-то? – Спросил и понял, что сморозил глупость. – Ты не думай, я это просто так…
– Я и не думаю, – хмуро отрезал Колян. – Далеко перебрались. Ты лучше скажи: когда назад можно будет? Операция эта ваша, по слухам, закончилась, но народ поговаривает, что твои дружки из ментуры в наши старые квартиры какой-то отравы насыпали. Чтоб, как только вернемся, тут же копыта отбросили.
– Что за бред! – возмутился Витек.
– Ладно, не кипятись, – примирительно похлопал младшего лейтенанта по плечу Колян и даже попытался изобразить на лице подобие улыбки. – Нам, понимаешь, как можно скорее вернуться надо. Митрича похоронить.
– Как похоронить? – оторопел Витек. – Он что, умер?
– Знамо, умер, если зарывать будем. Не живого же.
– Когда?
– В дороге, – не стал распространяться Колян. – А друган твой – настоящий мужик. Ему, к подземелью непривычному, тяжелей всех было, но ничего, держался. Жалко, что теперь на землю выйдет, привыкли мы к нему. Сколько сейчас времени?
– Одиннадцать.
– Не, на метро он сегодня уже не успеет. Пока я до места доберусь, пока отвальную устроим. Если не захочет с нами последнюю ночь ночевать, дадим ему бабок на такси. Жди своего друга нынче ночью или завтра утром.
– Погоди, погоди! – Виктор зашарил по карманам. – У меня тут есть тысячи полторы, возьми! Максу на такси дашь, ну, и своим чего-нибудь от меня купишь.
– Коль лишние, давай!
– А ты разве не по моей ветке едешь? – спросил Милашкин, видя, что Колян не собирается дожидаться состава, а намерен двинуться в сторону эскалатора.
– Нет. Это я за тобой сюда притащился. Час следом ходил, ездил, смотрел, нет ли хвоста. А когда убедился, что чистый, подошел.
– А-а-а… – растерянно протянул Витек, глядя в удаляющуюся спину.
Макс позвонил в дверь в полчетвертого утра. Грязный, заросший и сильно навеселе. Хорошо, матери Виктора не было дома (осталась ночевать у подруги), а то бедную женщину точно бы кондратий хватил.
– Витька, брат! – заревел Макс и, заключив Милашкина в объятия, приподнял над полом.
– Ну ни фига себе! – потрясенно покачал головой Витек, когда Кривцов наконец разжал руки. Потер помятые предплечья. – И раскормили тебя в клоаке!
– Ага! – радостно согласился Макс. – Ты не представляешь: я наверх по этим арматуринам как птица взлетел и даже не запыхался. Сначала думал, это меня воздух свободы так манит, а на землю выбрался – ни одна мыщца не ноет. Натренировал я их, от легавых-то бегая. Слушай, мне у тебя заночевать придется. Я где-то там, под землей, ключи от квартиры потерял. Сначала хотел к мамашке на такси махнуть, да передумал: испугается еще меня такого, а потом нотации будет до обеда читать. Да еще и Георгий этот там. Вот у тебя отмоюсь, отосплюсь, побреюсь, одежку какую-нибудь мне чистую дашь – тогда я уж к ней за запасными ключами смотаюсь. О, кстати, тебе должно быть интересно! Помнишь, когда мы еще пацанами были, из центра и в центр на метро ездили, поезда станцию «Дубровка» мимо пролетали? С «Крестьянки» до «Кожуховской» прямо гнали, хотя «Дубровка» уже почти готовая стояла… Знаешь почему? Потому что сверху от предприятий вредные испарения шли. Пока эту проблему не решили, она так и была законсервированная. А знаешь, какие станции самые шумные? «Марксистская», «Рязанский проспект», «Шоссе энтузиастов» и еще парочка. Там уровень шума до девяноста семи децибелов, при норме – семьдесят пять. А самая тихая? «Пражская»! Ее чехи, которые к нашим метростроевцам по обмену приезжали, строили. Там везде звукопоглощающие панели. И потому там можно разговаривать, даже когда поезд к платформе подходит.
Делясь полученными от Симоняна знаниями, Макс стягивал куртку, свитер, джинсы. И уже был готов в одних трусах ломануться в ванну, но Витек его задержал:
– Подожди в ванну-то залезать – матери сначала позвони.
– Зачем? – недоуменно уставился на него осоловелыми от спиртного и усталости глазами Кривцов.
– А затем, что она за эти дни извелась вся. В старуху превратилась!
– Ха-ха, – недоверчиво хохотнул Макс. – Моя мамашка – в старуху? Во что хочешь поверю, только не в это. Маман не может быть старухой по определению.
– Позвони прямо сейчас, – упрямо повторил Виктор. – Ей и Кате.
– А че, Катюха тоже в старуху превратилась? Не, так дело не пойдет, тогда я на ней точно не женюсь!
– Звони, идиот! – не на шутку разозлился Витек.
– Да ладно, ладно, чего ты? – пошел на попятную Кривцов. – Позвоню. Где у тебя труба?
Утром Милашкину нужно было на службу. Он попытался растолкать Макса, но тот только подергал бровями, что-то пробормотал и снова засопел. Сочтя дальнейшие попытки столь же безнадежными, Витек оставил на стуле стопку одежды: джинсы, толстовку, куртку на синтепоне, сверху положил записку: «Будешь уходить, дверь захлопни. Советую съехать до полудня: вернется хозяйка, и, пока с пристрастием тебя не допросит, из дома не вырвешься. Увидимся».
…Посещать милицию Кривцову было не обязательно – претензий к нему у органов на настоящий момент уже не было. Никаких. Зато они были у самого Кривцова, и он свои претензии оставлять при себе не собирался. Кроме того, владелец частной стоматологической клиники Евсей Михайлович Штольман попросил, чтобы Кривцов принес официальный документ, согласно которому его сотрудник чист перед законом, аки новорожденный младенец, – раз и что все время отсутствия на работе скрывался от необоснованного преследования – два. Данная бумага нужна была потомственному дантисту для ведения переговоров с местным участковым, который раз в неделю навещал обосновавшуюся на первом этаже клинику, реагируя таким образом на очередное заявление бабульки, чья квартира располагалась на втором этаже, прямо над зубоврачебными кабинетами. Старушка утверждала, что не может ни спать, ни смотреть телевизор, ни даже общаться с подругами, потому что внизу все время очень громко жужжат бормашины. Жаловалась божий одуванчик и на то, что вынуждена ограничить свое пребывание на кухне, потому что как раз под ней расположен кабинет с ультразвуковым оборудованием, излучения от которого плохо влияют на ее нервную и сердечно-сосудистую систему. Участковый несколько раз был у старушки и, хотя, сколько ни прислушивался, никакого жужжания не услышал, в клинику продолжал ходить. За нереагирование на жалобы населения его могли лишить премии.
На нынешнем этапе участковый настаивал, чтобы руководство клиники сделало во всех кабинетах звукопоглощающий подвесной потолок, а в кабинете УЗИ еще и проложило его каким-нибудь улавливающим радиацию материалом. Господин Штольман к таким тратам был не готов, а потому полученную Кривцовым в органах бумажку намеревался использовать в качестве ответного удара. Дескать, не прекратите настаивать на сооружении дорогостоящих потолков, я подам на милицию в суд за упущенную выгоду: клиентам Кривцова во время его отсутствия приходилось отказывать, некоторые из-за этого переметнулись в другие лечебные учреждения.
Макс понимал, что бумажку о безосновательном преследовании ему ни в милиции, ни в прокуратуре не дадут (не камикадзе же!), но заранее разочаровывать начальника не стал.
Поначалу в УВД метрополитена его даже не хотели принимать. Дежурный отзвонился оперу, который возглавлял группу, работавшую по убийству девушки в метро, доложил, что экс-фигурант пришел сам, хочет поговорить. Макс хорошо расслышал прозвучавшую на том конце провода реплику: «Да кому он на хрен нужен теперь-то?» Дежурный, бросив быстрый взгляд на Кривцова, плотнее прижал трубку к уху. Что он там еще услышал, неизвестно, но, закончив разговор, назвал номер кабинета, в котором гражданина Кривцова ожидают.
– Ожидают, значит, – ухмыльнувшись, повторил за дежурным Макс и настроился на беседу если не враждебную, то уж точно не дружескую.
Однако, когда он вошел в соответствующий кабинет, сидевший за столом мужчина лет тридцати пяти взглянул на визитера вполне доброжелательно:
– А-а-а, Кривцов! Побегали мы за тобой. А когда не нужен стал, сам явился.
– Потому и явился, что не нужен, – пробормотал явно смущенный незапланированной реакцией Макс.
– Ты посиди немного, я сейчас одну бумажку достучу, а потом уж с тобой…
Отстучав бумажку и выхватив ее горяченькой из принтера, хозяин кабинета куда-то умчался, но буквально через минуту появился снова.
– Я так понимаю, ты… Ничего, что я на «ты»? Мы тут, понимаешь, так плотно твоей личностью занимались, что будто сто лет знакомы… Ты, наверное, за официальными извинениями пришел? Надеюсь, с работы тебя за прогулы не поперли? Нет. Ну и славно! А бумажку про снятие обвинения за отсутствием улик я тебе дам.
– Как «за отсутствием улик»? – возмутился Макс. – По этому документу будет выходить, что я виноват, но вы на меня ничего не накопали? Напишите: «В связи с поимкой и изобличением настоящего убийцы».
– Ну, хорошо, хорошо, – поморщился опер. – Как хочешь, так и напишем.
– А кто он? Ну, этот мужик, который девчонку замочил? – Кривцов подался вперед.
– Вообще-то, пока это тайна следствия, – замялся опер. – Но тебе, как пострадавшему, хотя, заметь, и не совсем безвинно: кто на режимном объекте ночью с фотоаппаратом шастал?.. Тебе, так и быть, скажу… Дядька ее. Заместитель главы департамента.
Кривцов присвистнул:
– Ни фига себе!
Опер покивал головой:
– Да-да… Ну, если быть точным, девчонка все-таки сама руки на себя наложила, но из-за него, урода этого… Там вообще такая грязная история! Девчонка ему, по большому счету, даже не родня – племянница покойной жены. Приехала в Москву из Новосибирска – поступать во ВГИК или в театральное, что ли… Дядька обещал помочь, поговорить, с кем надо. У себя ее поселил. Ну, и в первый же вечер изнасиловал. Эта мразина, правда, утверждает, что она сама к нему в постель прыгнула, но с чего ей тогда было руки на себя накладывать? В общем, ни на какие подготовительные курсы он ее не отпустил, да и вообще никуда из дома не разрешал выходить.
Два месяца эта шестнадцатилетняя пацанка была у него в заложницах-наложницах. Аппарат от стационарного телефона он из дома унес, родителям девчонка звонила только по его мобильному и в его присутствии. Говорила то, что дядя велел: дескать, все хорошо, готовится к экзаменам. Даже позвать на помощь бедолага не могла: окна закупорены, а так – кричи не кричи… Дом-то старый, сталинский – стенки в метр толщиной. В конце концов не выдержала и…
Воспользовавшись паузой, Макс решил задать не дававший ему покоя вопрос:
– А зачем он труп-то на рельсы потащил? Да, кстати: тащил-то сам или кому из свиты поручил?
– Сам, сам, – коротко кивнул опер. Нахмурился, пожевал губами, потом сердито упрекнул: – Вот сбил. О чем я говорил-то? А, да… Приехал он как-то вечером со службы, а племянница мертвая в ванной комнате на коленях стоит, на шее поясок от халата, другим концом к полотенцесушителю привязанный. Ну, он дождался глубокой ночи и с трупом на плече сначала в подвал спустился. А там дверка, за которой подземный ход. Неширокий, с низким сводом. Так что тело он то за ноги, то за руки волок, подонок. Ход его в тоннель метро привел. Он труп девчонки на рельсы пристроил и – тем же маршрутом домой. А из квартиры тут же знакомым милицейским начальникам звонить начал: дескать, извините, мужики, за поздний звонок, беда у меня: племянница пропала. Ушла утром по магазинам и не вернулась. Вот так-то…
Опер замолчал, сцепив в замок руки и глядя в полированную столешницу.
– А то, что это не я, вам из показаний Симоняна ясно стало? – спросил Макс.
– Симоняна? – Опер свел брови к переносице. – А-а-а, ты про этого бомжа, что ли? Нет, они большой роли не играли. Мы к тому времени, когда его показания дошли, уже и фоторобот мужика, который по тоннелю в означенное время шастал, имели, и кой-какие сведения о дяде девчонки успели собрать. Оказывается, он еще у себя на малой родине, будучи студентом, за изнасилование привлекался. За участие в групповухе, между прочим. Но родители наняли хорошего адвоката, и мальчик быстренько перекочевал из обвиняемых в свидетели. Отделался, короче, легким испугом. Ну, мы за этот факт зацепились, стали дальше крутить. Соседи, которые дядю не очень жаловали, много чего о нем рассказали. Про то, например, что сопливых девчонок к себе на квартиру возит. Ну а уж когда при операции «Зачистка» наши метровские милиционеры на дверку, которая из подземного хода в подвал его дома ведет, наткнулись… – Опер сделал многозначительную паузу, и Кривцов прочел в его глазах упрек. – Могли, между прочим, и не придать значения, – пояснил майор. – В центре Москвы, считай, из подвала каждого старого дома в подземку попасть можно. А в некоторых домах, где в тридцатые – сороковые шишки партийные или гэбисты жили, вообще подъемники были оборудованы… Иные до сих пор в действующем состоянии. Ну, вот, один капитан, когда зачистку проводили, обратил внимание, что дверку в подвал дома на проспекте Мира недавно открывали. И тут его как озарило: а не тот ли это дом, где живет чиновник, у которого племянница пропала? Скоренько на связь с кем надо вышел. Выслали группу оперативников с экспертом. В подвале клок волос нашли на железном косяке той самой дверцы, потом на маршруте следы всякие – он же, говорю тебе, волоком девчонку тащил. Экспертиза показала, что и прядь волос, и клочки одежды – все ее. Этим мы дядьку и приперли. Он во всем, кроме изнасилования, сознался. А тому, что так с трупом обошелся, оправдание придумал: дескать, очень переживал за репутацию своего департамента и вообще за имидж властных структур, которые и без того находятся под яростным и неусыпным огнем прессы…
Попрощались они почти тепло, пожали друг другу руки, пожелали успехов в работе.
Напоследок Кривцов спросил:
– А координаты того капитана узнать можно? Я как-никак его должник. Куплю бутылку хорошего коньяка или там еще чего. Отблагодарить же полагается.
Опер помрачнел:
– Да некого тебе благодарить. Капитан Колосов погиб в ту же ночь. Уголовники, которых из подземелья выкуривал, подстрелили.
…В пятницу Людмила Кривцова позвонила сыну и сказала, что назавтра устраивает в ресторане торгового центра на «Киевской» званый обед. Попросила оповестить об этом всех, кто принимал участие в его, Макса, судьбе в тяжелые дни: Катю, Андрея, Витю Милашкина…
– А товарищей по преисподней тоже приглашать? – уточнил с подначкой Кривцов.
– Кого? – встревожилась Людмила.
– Бомжей, с которыми я все это время тусовался, – продолжил поддразнивать мать Макс.
– Ну, я не знаю…
– Да ладно, не парься. Я пошутил. Даже если приглашу – они не пойдут. Не то мы для них общество.
Сама Людмила пришла в ресторан с Георгием. Вид герой-любовник имел побитый. За столом по большей части молчал, лишь время от времени обращаясь к мадам Кривцовой и Кате с вопросом, не положить ли им салату, не подать ли вазу с ягодами.
Людмила его предложения то игнорировала, то небрежно принимала, Катя же всякий раз мотала головой:
– Спасибо, я вообще есть не хочу!
Она сидела рядом с Максом, а когда он во время перемены блюд откидывался на спинку стула, тут же просовывала ладошку ему под локоть.
Макс с интересом поглядывал на соседний столик, где весело щебетали, успевая при этом безостановочно есть, две блондинки.
Интерес красавца не остался для веселушек-обаяшек незамеченным, отчего щебетать и хохотать они стали еще громче и обольстительней. Андрей, поймав направление его взгляда, горько ухмыльнулся.
– А вы знаете, милые дамы и дорогие господа, – громко, чтобы слышно было за соседним столиком, сказал Макс, – что для этого красивого здания, в котором мы сейчас сидим, существует реальная опасность провалиться на глубину в несколько десятков метров? Да-да, это научный факт, и, кстати, специалисты-метростроевцы написали об этом горы бумаг-предупреждений в разные инстанции. Вы только представьте себе: мало того что на подземные перекрытия давят миллионы тонн земли, так еще и эту махину соорудили. А вообще-то, под центром Москвы столько всяких заброшенных горных выработок, штреков и забоев, что любой участок в любую минуту может уйти под землю.
– Макс, прошу тебя, перестань, – махнула на сына рукой Людмила. – Тебя просто переклинило на этом подземелье. С тех пор как оттуда выбрался, только и слышу про всякие ужасы. Ты лучше скажи, когда у вас с Катей свадьба?
– Свадьба? – Макс вытаращил глаза. – А мы еще об этом и не думали. Мы не торопимся. Правда, Катюнь?
Катя расстроенно дернула плечиком и промолчала.
– Ты мне, мать, лучше сама вот что скажи… – даже не удосужившись посмотреть на реакцию подруги, поменял тему Макс. У тебя знакомых в каком-нибудь издательстве или в типографии нет?
– Ну, так, с ходу я не припомню. – Людмила потерла пальцами высокий, чистый лоб. – Есть, наверное. А зачем тебе?
– Да понимаешь, Симонян – я тебе про него рассказывал – столько информации про метро собрал, хочет книжку издать. Просил узнать, не напечатает ли кто незадорого экземпляров двести. А я подумал: ну чего двести-то? Надо хотя бы тысяч десять. И чтобы в книжных магазинах продавалась. Для старика знаешь какая радость будет! Поищешь по своим знакомым, а, мам?
То ли от детской интонации – с такой маленький Макс просил сводить его в цирк или в кино, – то ли оттого, что он впервые за многие годы назвал ее не «мать» и не «маман», а «мамой», у Людмилы запершило в горле. Справившись с собой, она сказала:
– Ладно, поищу. Но учти: если издавать за свой счет – это немалые деньги, а будет ли реализация – вилами по воде.
– У этой книжки будет – вот увидишь!
– Тебя и ищу. – Милашкин глуповато улыбался. – Тебя или Митрича. Сказать, что гостю, которого я к вам пристроил, больше ничего не грозит. Пусть на поверхность вылезает.
– Ладно, передам. Но это ты точно знаешь, что на земле его не загребут? А то только высунется, а его в каталажку.
– Точно, точно. А где вы сейчас? Куда перебрались-то? – Спросил и понял, что сморозил глупость. – Ты не думай, я это просто так…
– Я и не думаю, – хмуро отрезал Колян. – Далеко перебрались. Ты лучше скажи: когда назад можно будет? Операция эта ваша, по слухам, закончилась, но народ поговаривает, что твои дружки из ментуры в наши старые квартиры какой-то отравы насыпали. Чтоб, как только вернемся, тут же копыта отбросили.
– Что за бред! – возмутился Витек.
– Ладно, не кипятись, – примирительно похлопал младшего лейтенанта по плечу Колян и даже попытался изобразить на лице подобие улыбки. – Нам, понимаешь, как можно скорее вернуться надо. Митрича похоронить.
– Как похоронить? – оторопел Витек. – Он что, умер?
– Знамо, умер, если зарывать будем. Не живого же.
– Когда?
– В дороге, – не стал распространяться Колян. – А друган твой – настоящий мужик. Ему, к подземелью непривычному, тяжелей всех было, но ничего, держался. Жалко, что теперь на землю выйдет, привыкли мы к нему. Сколько сейчас времени?
– Одиннадцать.
– Не, на метро он сегодня уже не успеет. Пока я до места доберусь, пока отвальную устроим. Если не захочет с нами последнюю ночь ночевать, дадим ему бабок на такси. Жди своего друга нынче ночью или завтра утром.
– Погоди, погоди! – Виктор зашарил по карманам. – У меня тут есть тысячи полторы, возьми! Максу на такси дашь, ну, и своим чего-нибудь от меня купишь.
– Коль лишние, давай!
– А ты разве не по моей ветке едешь? – спросил Милашкин, видя, что Колян не собирается дожидаться состава, а намерен двинуться в сторону эскалатора.
– Нет. Это я за тобой сюда притащился. Час следом ходил, ездил, смотрел, нет ли хвоста. А когда убедился, что чистый, подошел.
– А-а-а… – растерянно протянул Витек, глядя в удаляющуюся спину.
Макс позвонил в дверь в полчетвертого утра. Грязный, заросший и сильно навеселе. Хорошо, матери Виктора не было дома (осталась ночевать у подруги), а то бедную женщину точно бы кондратий хватил.
– Витька, брат! – заревел Макс и, заключив Милашкина в объятия, приподнял над полом.
– Ну ни фига себе! – потрясенно покачал головой Витек, когда Кривцов наконец разжал руки. Потер помятые предплечья. – И раскормили тебя в клоаке!
– Ага! – радостно согласился Макс. – Ты не представляешь: я наверх по этим арматуринам как птица взлетел и даже не запыхался. Сначала думал, это меня воздух свободы так манит, а на землю выбрался – ни одна мыщца не ноет. Натренировал я их, от легавых-то бегая. Слушай, мне у тебя заночевать придется. Я где-то там, под землей, ключи от квартиры потерял. Сначала хотел к мамашке на такси махнуть, да передумал: испугается еще меня такого, а потом нотации будет до обеда читать. Да еще и Георгий этот там. Вот у тебя отмоюсь, отосплюсь, побреюсь, одежку какую-нибудь мне чистую дашь – тогда я уж к ней за запасными ключами смотаюсь. О, кстати, тебе должно быть интересно! Помнишь, когда мы еще пацанами были, из центра и в центр на метро ездили, поезда станцию «Дубровка» мимо пролетали? С «Крестьянки» до «Кожуховской» прямо гнали, хотя «Дубровка» уже почти готовая стояла… Знаешь почему? Потому что сверху от предприятий вредные испарения шли. Пока эту проблему не решили, она так и была законсервированная. А знаешь, какие станции самые шумные? «Марксистская», «Рязанский проспект», «Шоссе энтузиастов» и еще парочка. Там уровень шума до девяноста семи децибелов, при норме – семьдесят пять. А самая тихая? «Пражская»! Ее чехи, которые к нашим метростроевцам по обмену приезжали, строили. Там везде звукопоглощающие панели. И потому там можно разговаривать, даже когда поезд к платформе подходит.
Делясь полученными от Симоняна знаниями, Макс стягивал куртку, свитер, джинсы. И уже был готов в одних трусах ломануться в ванну, но Витек его задержал:
– Подожди в ванну-то залезать – матери сначала позвони.
– Зачем? – недоуменно уставился на него осоловелыми от спиртного и усталости глазами Кривцов.
– А затем, что она за эти дни извелась вся. В старуху превратилась!
– Ха-ха, – недоверчиво хохотнул Макс. – Моя мамашка – в старуху? Во что хочешь поверю, только не в это. Маман не может быть старухой по определению.
– Позвони прямо сейчас, – упрямо повторил Виктор. – Ей и Кате.
– А че, Катюха тоже в старуху превратилась? Не, так дело не пойдет, тогда я на ней точно не женюсь!
– Звони, идиот! – не на шутку разозлился Витек.
– Да ладно, ладно, чего ты? – пошел на попятную Кривцов. – Позвоню. Где у тебя труба?
Утром Милашкину нужно было на службу. Он попытался растолкать Макса, но тот только подергал бровями, что-то пробормотал и снова засопел. Сочтя дальнейшие попытки столь же безнадежными, Витек оставил на стуле стопку одежды: джинсы, толстовку, куртку на синтепоне, сверху положил записку: «Будешь уходить, дверь захлопни. Советую съехать до полудня: вернется хозяйка, и, пока с пристрастием тебя не допросит, из дома не вырвешься. Увидимся».
…Посещать милицию Кривцову было не обязательно – претензий к нему у органов на настоящий момент уже не было. Никаких. Зато они были у самого Кривцова, и он свои претензии оставлять при себе не собирался. Кроме того, владелец частной стоматологической клиники Евсей Михайлович Штольман попросил, чтобы Кривцов принес официальный документ, согласно которому его сотрудник чист перед законом, аки новорожденный младенец, – раз и что все время отсутствия на работе скрывался от необоснованного преследования – два. Данная бумага нужна была потомственному дантисту для ведения переговоров с местным участковым, который раз в неделю навещал обосновавшуюся на первом этаже клинику, реагируя таким образом на очередное заявление бабульки, чья квартира располагалась на втором этаже, прямо над зубоврачебными кабинетами. Старушка утверждала, что не может ни спать, ни смотреть телевизор, ни даже общаться с подругами, потому что внизу все время очень громко жужжат бормашины. Жаловалась божий одуванчик и на то, что вынуждена ограничить свое пребывание на кухне, потому что как раз под ней расположен кабинет с ультразвуковым оборудованием, излучения от которого плохо влияют на ее нервную и сердечно-сосудистую систему. Участковый несколько раз был у старушки и, хотя, сколько ни прислушивался, никакого жужжания не услышал, в клинику продолжал ходить. За нереагирование на жалобы населения его могли лишить премии.
На нынешнем этапе участковый настаивал, чтобы руководство клиники сделало во всех кабинетах звукопоглощающий подвесной потолок, а в кабинете УЗИ еще и проложило его каким-нибудь улавливающим радиацию материалом. Господин Штольман к таким тратам был не готов, а потому полученную Кривцовым в органах бумажку намеревался использовать в качестве ответного удара. Дескать, не прекратите настаивать на сооружении дорогостоящих потолков, я подам на милицию в суд за упущенную выгоду: клиентам Кривцова во время его отсутствия приходилось отказывать, некоторые из-за этого переметнулись в другие лечебные учреждения.
Макс понимал, что бумажку о безосновательном преследовании ему ни в милиции, ни в прокуратуре не дадут (не камикадзе же!), но заранее разочаровывать начальника не стал.
Поначалу в УВД метрополитена его даже не хотели принимать. Дежурный отзвонился оперу, который возглавлял группу, работавшую по убийству девушки в метро, доложил, что экс-фигурант пришел сам, хочет поговорить. Макс хорошо расслышал прозвучавшую на том конце провода реплику: «Да кому он на хрен нужен теперь-то?» Дежурный, бросив быстрый взгляд на Кривцова, плотнее прижал трубку к уху. Что он там еще услышал, неизвестно, но, закончив разговор, назвал номер кабинета, в котором гражданина Кривцова ожидают.
– Ожидают, значит, – ухмыльнувшись, повторил за дежурным Макс и настроился на беседу если не враждебную, то уж точно не дружескую.
Однако, когда он вошел в соответствующий кабинет, сидевший за столом мужчина лет тридцати пяти взглянул на визитера вполне доброжелательно:
– А-а-а, Кривцов! Побегали мы за тобой. А когда не нужен стал, сам явился.
– Потому и явился, что не нужен, – пробормотал явно смущенный незапланированной реакцией Макс.
– Ты посиди немного, я сейчас одну бумажку достучу, а потом уж с тобой…
Отстучав бумажку и выхватив ее горяченькой из принтера, хозяин кабинета куда-то умчался, но буквально через минуту появился снова.
– Я так понимаю, ты… Ничего, что я на «ты»? Мы тут, понимаешь, так плотно твоей личностью занимались, что будто сто лет знакомы… Ты, наверное, за официальными извинениями пришел? Надеюсь, с работы тебя за прогулы не поперли? Нет. Ну и славно! А бумажку про снятие обвинения за отсутствием улик я тебе дам.
– Как «за отсутствием улик»? – возмутился Макс. – По этому документу будет выходить, что я виноват, но вы на меня ничего не накопали? Напишите: «В связи с поимкой и изобличением настоящего убийцы».
– Ну, хорошо, хорошо, – поморщился опер. – Как хочешь, так и напишем.
– А кто он? Ну, этот мужик, который девчонку замочил? – Кривцов подался вперед.
– Вообще-то, пока это тайна следствия, – замялся опер. – Но тебе, как пострадавшему, хотя, заметь, и не совсем безвинно: кто на режимном объекте ночью с фотоаппаратом шастал?.. Тебе, так и быть, скажу… Дядька ее. Заместитель главы департамента.
Кривцов присвистнул:
– Ни фига себе!
Опер покивал головой:
– Да-да… Ну, если быть точным, девчонка все-таки сама руки на себя наложила, но из-за него, урода этого… Там вообще такая грязная история! Девчонка ему, по большому счету, даже не родня – племянница покойной жены. Приехала в Москву из Новосибирска – поступать во ВГИК или в театральное, что ли… Дядька обещал помочь, поговорить, с кем надо. У себя ее поселил. Ну, и в первый же вечер изнасиловал. Эта мразина, правда, утверждает, что она сама к нему в постель прыгнула, но с чего ей тогда было руки на себя накладывать? В общем, ни на какие подготовительные курсы он ее не отпустил, да и вообще никуда из дома не разрешал выходить.
Два месяца эта шестнадцатилетняя пацанка была у него в заложницах-наложницах. Аппарат от стационарного телефона он из дома унес, родителям девчонка звонила только по его мобильному и в его присутствии. Говорила то, что дядя велел: дескать, все хорошо, готовится к экзаменам. Даже позвать на помощь бедолага не могла: окна закупорены, а так – кричи не кричи… Дом-то старый, сталинский – стенки в метр толщиной. В конце концов не выдержала и…
Воспользовавшись паузой, Макс решил задать не дававший ему покоя вопрос:
– А зачем он труп-то на рельсы потащил? Да, кстати: тащил-то сам или кому из свиты поручил?
– Сам, сам, – коротко кивнул опер. Нахмурился, пожевал губами, потом сердито упрекнул: – Вот сбил. О чем я говорил-то? А, да… Приехал он как-то вечером со службы, а племянница мертвая в ванной комнате на коленях стоит, на шее поясок от халата, другим концом к полотенцесушителю привязанный. Ну, он дождался глубокой ночи и с трупом на плече сначала в подвал спустился. А там дверка, за которой подземный ход. Неширокий, с низким сводом. Так что тело он то за ноги, то за руки волок, подонок. Ход его в тоннель метро привел. Он труп девчонки на рельсы пристроил и – тем же маршрутом домой. А из квартиры тут же знакомым милицейским начальникам звонить начал: дескать, извините, мужики, за поздний звонок, беда у меня: племянница пропала. Ушла утром по магазинам и не вернулась. Вот так-то…
Опер замолчал, сцепив в замок руки и глядя в полированную столешницу.
– А то, что это не я, вам из показаний Симоняна ясно стало? – спросил Макс.
– Симоняна? – Опер свел брови к переносице. – А-а-а, ты про этого бомжа, что ли? Нет, они большой роли не играли. Мы к тому времени, когда его показания дошли, уже и фоторобот мужика, который по тоннелю в означенное время шастал, имели, и кой-какие сведения о дяде девчонки успели собрать. Оказывается, он еще у себя на малой родине, будучи студентом, за изнасилование привлекался. За участие в групповухе, между прочим. Но родители наняли хорошего адвоката, и мальчик быстренько перекочевал из обвиняемых в свидетели. Отделался, короче, легким испугом. Ну, мы за этот факт зацепились, стали дальше крутить. Соседи, которые дядю не очень жаловали, много чего о нем рассказали. Про то, например, что сопливых девчонок к себе на квартиру возит. Ну а уж когда при операции «Зачистка» наши метровские милиционеры на дверку, которая из подземного хода в подвал его дома ведет, наткнулись… – Опер сделал многозначительную паузу, и Кривцов прочел в его глазах упрек. – Могли, между прочим, и не придать значения, – пояснил майор. – В центре Москвы, считай, из подвала каждого старого дома в подземку попасть можно. А в некоторых домах, где в тридцатые – сороковые шишки партийные или гэбисты жили, вообще подъемники были оборудованы… Иные до сих пор в действующем состоянии. Ну, вот, один капитан, когда зачистку проводили, обратил внимание, что дверку в подвал дома на проспекте Мира недавно открывали. И тут его как озарило: а не тот ли это дом, где живет чиновник, у которого племянница пропала? Скоренько на связь с кем надо вышел. Выслали группу оперативников с экспертом. В подвале клок волос нашли на железном косяке той самой дверцы, потом на маршруте следы всякие – он же, говорю тебе, волоком девчонку тащил. Экспертиза показала, что и прядь волос, и клочки одежды – все ее. Этим мы дядьку и приперли. Он во всем, кроме изнасилования, сознался. А тому, что так с трупом обошелся, оправдание придумал: дескать, очень переживал за репутацию своего департамента и вообще за имидж властных структур, которые и без того находятся под яростным и неусыпным огнем прессы…
Попрощались они почти тепло, пожали друг другу руки, пожелали успехов в работе.
Напоследок Кривцов спросил:
– А координаты того капитана узнать можно? Я как-никак его должник. Куплю бутылку хорошего коньяка или там еще чего. Отблагодарить же полагается.
Опер помрачнел:
– Да некого тебе благодарить. Капитан Колосов погиб в ту же ночь. Уголовники, которых из подземелья выкуривал, подстрелили.
…В пятницу Людмила Кривцова позвонила сыну и сказала, что назавтра устраивает в ресторане торгового центра на «Киевской» званый обед. Попросила оповестить об этом всех, кто принимал участие в его, Макса, судьбе в тяжелые дни: Катю, Андрея, Витю Милашкина…
– А товарищей по преисподней тоже приглашать? – уточнил с подначкой Кривцов.
– Кого? – встревожилась Людмила.
– Бомжей, с которыми я все это время тусовался, – продолжил поддразнивать мать Макс.
– Ну, я не знаю…
– Да ладно, не парься. Я пошутил. Даже если приглашу – они не пойдут. Не то мы для них общество.
Сама Людмила пришла в ресторан с Георгием. Вид герой-любовник имел побитый. За столом по большей части молчал, лишь время от времени обращаясь к мадам Кривцовой и Кате с вопросом, не положить ли им салату, не подать ли вазу с ягодами.
Людмила его предложения то игнорировала, то небрежно принимала, Катя же всякий раз мотала головой:
– Спасибо, я вообще есть не хочу!
Она сидела рядом с Максом, а когда он во время перемены блюд откидывался на спинку стула, тут же просовывала ладошку ему под локоть.
Макс с интересом поглядывал на соседний столик, где весело щебетали, успевая при этом безостановочно есть, две блондинки.
Интерес красавца не остался для веселушек-обаяшек незамеченным, отчего щебетать и хохотать они стали еще громче и обольстительней. Андрей, поймав направление его взгляда, горько ухмыльнулся.
– А вы знаете, милые дамы и дорогие господа, – громко, чтобы слышно было за соседним столиком, сказал Макс, – что для этого красивого здания, в котором мы сейчас сидим, существует реальная опасность провалиться на глубину в несколько десятков метров? Да-да, это научный факт, и, кстати, специалисты-метростроевцы написали об этом горы бумаг-предупреждений в разные инстанции. Вы только представьте себе: мало того что на подземные перекрытия давят миллионы тонн земли, так еще и эту махину соорудили. А вообще-то, под центром Москвы столько всяких заброшенных горных выработок, штреков и забоев, что любой участок в любую минуту может уйти под землю.
– Макс, прошу тебя, перестань, – махнула на сына рукой Людмила. – Тебя просто переклинило на этом подземелье. С тех пор как оттуда выбрался, только и слышу про всякие ужасы. Ты лучше скажи, когда у вас с Катей свадьба?
– Свадьба? – Макс вытаращил глаза. – А мы еще об этом и не думали. Мы не торопимся. Правда, Катюнь?
Катя расстроенно дернула плечиком и промолчала.
– Ты мне, мать, лучше сама вот что скажи… – даже не удосужившись посмотреть на реакцию подруги, поменял тему Макс. У тебя знакомых в каком-нибудь издательстве или в типографии нет?
– Ну, так, с ходу я не припомню. – Людмила потерла пальцами высокий, чистый лоб. – Есть, наверное. А зачем тебе?
– Да понимаешь, Симонян – я тебе про него рассказывал – столько информации про метро собрал, хочет книжку издать. Просил узнать, не напечатает ли кто незадорого экземпляров двести. А я подумал: ну чего двести-то? Надо хотя бы тысяч десять. И чтобы в книжных магазинах продавалась. Для старика знаешь какая радость будет! Поищешь по своим знакомым, а, мам?
То ли от детской интонации – с такой маленький Макс просил сводить его в цирк или в кино, – то ли оттого, что он впервые за многие годы назвал ее не «мать» и не «маман», а «мамой», у Людмилы запершило в горле. Справившись с собой, она сказала:
– Ладно, поищу. Но учти: если издавать за свой счет – это немалые деньги, а будет ли реализация – вилами по воде.
– У этой книжки будет – вот увидишь!