Через полчаса Асеева начала ворчать:
– И чего мы в такую рань приперлись? Она дрыхнуть до полудня будет, а мы, как идиоты, тут париться. Ой, жестко-то как! Мне что-то в бедро впилось! Надо было, блин, хотя бы покрывало из номера взять. Федулов, сгоняй за покрывалом, а?
– Нельзя, – отказался Женя. – Смотри, сколько дворников вокруг: дорожки поливают, кустарники стригут. Отдыхающие вон уже круги трусцой нарезают. Увидит кто, что я с крыши спускаюсь или обратно карабкаюсь, – и все, пиши пропало. Шикарную точку засветим, а другой не найдем.
И Уле пришлось смириться. Свернувшись калачиком и подложив ладони под щеку, она попыталась заснуть. Усилия оказались не напрасными – через пять минут редактор отдела светской хроники сладко сопела, лежа на покатой, крытой нержавейкой крыше.
Вдруг ее кто-то будто толкнул. Уля подскочила и глянула в «иллюминатор», вырезанный Женькой в кроне олеандра. На лоджии Гортензии кто-то был.
– Федулов! – почти закричала Уля. – Смотри!
Женя, который, оказывается, тоже позволил себе соснуть, подскочил, как ужаленный. Схватил камеру и навел объектив на «объект».
– Вроде это не она, – пробасил он через полминуты. – Гортензия как щепка, а эта какая-то толстая…
– Ну-ка, дай мне. – Уля вырвала камеру из рук Федулова и сама припала к видоискателю. Смотрела долго, пока «объект» не скрылся в номере.
– А может, это объектив полнит? – с надеждой пытала Уля коллегу. И тут же сменила тон: – А ты, урод, хоть раз ее щелкнул?!
– Обижаете, барышня, – расплылся в довольной улыбке Федулов. – У нас это на автомате. Сделал кадров десять – не меньше.
– Все, теперь следим не отрываясь! – скомандовала Асеева и, опустившись на колени, пристроила свой треугольный зад на собственные лодыжки.
«Ни дать ни взять охотничья собака», – восхитился Федулов и попробовал устроиться тем же манером. Не получилось. «У женщин, наверное, суставы по-другому устроены», – только и успел подумать он, как неотрывно глядящая в «иллюминатор» Асеева прошипела:
– Атас! На той же лоджии – мужик!!!
Бесцеремоннно оттолкнув Улю, Федулов сменил ее на наблюдательном посту. «Вжик, вжик, вжик», – трижды едва слышно прожужжала камера.
– Все, ушел, но три кадра есть, – отрапортовал Федулов. – Только на Заозерного мужик тоже не похож. Сам коротенький какой-то, а на голове шевелюра. Миша-то почти наголо стрижется.
– Ладно, в номере хорошенько рассмотрим, – раздраженно отмахнулась Уля. – Теперь давай быстрее вниз. Они сейчас на пляж попрутся – на выходе из корпуса щелкнем.
Однако «быстрее» не получилось – лестницы, по которой «бытийцы» забирались на крышу, на месте не оказалось. Она валялась метрах в десяти. Видимо, какой-то бдительный дворник отволок ее подальше от ангара и бросил в кустах. Мало ли: вдруг детишки отдыхающих задумают на крышу залезть да и свалятся оттуда.
Стоя на карачках на краю крыши и опираясь ладонями в успевшее раскалиться железо, они с тоской смотрели на лестницу.
– Что делать будем? – первой подала голос Уля.
– Может, покричать, чтоб обратно поставили?
– А как объясним, что мы тут делали? – покрутила пальцем у виска Уля.
– Скажем, загорали, – неуверенно предложил Федулов.
– Ага, с аппаратурой и в одежде, – не поддержала коллегу Асеева. – Давай ты спрыгнешь, а потом мне лестницу подтащишь.
– Так высоко же… – испугался фотокор.
– Ничего. Там внизу трава высокая – спружинит.
Отдав кофр напарнице и наказав держать его покрепче, Федулов поднялся с корточек и сделал маленький шажок на край. Высота ангара была метра четыре – не меньше. Федулов закрыл глаза и прыгнул. В то же мгновение раздался приглушенный крик:
– Ой, мать твою!
– Чего ты там? – свесила голову Уля.
– Кажется, ногу подвернул.
– Растяпа. Кто ж так прыгает?
– Ну сама бы и прыгала, – огрызнулся Федулов и, приволакивая левую ногу, пошел за лестницей.
Спускаться с тяжеленным кофром на плече по узеньким ступенькам было непросто, но Уля справилась.
– Пошли пожрем чего-нибудь, а потом фотки посмотрим, – распорядилась Асеева. – Все равно они уже вышли. Теперь их только на пляже или вечером на закрытии и прощальном банкете ловить.
Нога у Женьки посинела и распухла. Да так сильно, что теперь он не мог натянуть на нее даже свои тряпичные кроссовки. Уле пришлось сбегать к лотку возле пляжа и купить ему за сумасшедшие деньги сланцы.
Что касается нащелканных с крыши кадров, то при внимательном и детальном рассмотрении (Женька увеличивал снимки до тех пор, пока они не начали «рассыпаться») изображенные на них «объекты» более похожими на Гортензию и Заозерного не стали.
Бродить по пляжу Федулов не мог, и Уле пришлось совершать чес одной. Умаявшись, она через полчаса рухнула на лежак рядом с Женькой.
– Ни его, ни ее. Как сквозь землю провалились.
– А может, они в номере остались? – предположил, морщась от боли, Женька.
– Нет. Ты же видел, дверь на лоджию закрыли – значит, ушли.
– Дверь закрыли, кондишн включили и кувыркаются в постели в свое удовольствие.
– Может быть… – лениво согласилась Улька.
– Тогда давай в медпункт сходим, чтоб мне повязку наложили и укол какой-нибудь обезболивающий сделали. А то я к вечеру вообще ходить не смогу.
– Обалдел! – вытаращилась на коллегу Асеева. – А кто на закрытии и банкете снимать будет?!
В медпункте врач, осмотрев Женькину ногу, направила его в курортную поликлинику на рентген: «Перелома вроде нет, но надо все-таки сделать снимок. И с ним прямо к травматологу».
Асеева с коллегой в поликлинику не поехала: «Буду я там вонь нюхать!» – но деньги на такси в оба конца все же отстегнула.
Федулов вернулся часа через три. С загипсованной по середину икры ногой.
– Трещина, – виновато доложил он Асеевой. – Сказали: меньше двигаться и ногу на весу держать. – Увидев, как перекосилось лицо старшей по их маленькой команде, успокоил: – Да не дрейфь, не буду я лежать.
Только самопожертвование фотокора оказалось ни к чему. Заозерный, как выяснилось ближе к вечеру, улетел в Москву еще до полудня – в столице у него начинались съемки в очередном крутом боевике. А Гортензия, пройдя по звездной дорожке, дисциплинированно отсидев два часа на церемонии закрытия и получив приз за лучший дебют (супруг-бизнесмен позаботился), не осталась даже на банкет. Уля намеревалась проследить за ней до самого номера, чтоб убедиться в верности полученной от тетки-цветочницы информации, но потеряла певицу-актрису из виду.
В редакцию пришлось отправлять только кадры, сделанные с крыши. Но, к радости сочинского десанта, Габаритова они вполне удовлетворили. Когда босс, просмотрев снимки, позвонил, чтоб похвалить сотрудников за хорошую работу, Уля честно поделилась сомнениями. Отметила, что и Гортензия на фотках толстовата, и Заозерный будто в росте уменьшился. «Да они это, они! – заверил Асееву шеф. – Заозерный вообще похож, а Гортензия – ну разнесло бабу от хорошей, сладкой жизни. А может, она беременная? – поразился собственному озарению Габаритов. – Ну точно, беременная! И не от мужа, а от Заозерного. Но в материале ты пока про это не пиши. Здесь, в Москве, еще за ними последим, Дуговская в элитные гинекологии отзвонится. Неужели от любовника рожать решится? Нет, все-таки, наверное, аборт сделает…»
Асеева, как и все в редакции, прекрасно знала эту особенность босса: придумав что-нибудь, он сам начинал в это верить и требовал от корреспондентов «железных» доказательств своей правоты. Таковые, понятное дело, не находились – откуда им взяться, если событие или явление существовало только в воображении Алиджана Абдуллаевича? И тогда приходилось или расписываться в своей беспомощности (за чем следовали высочайшая немилость, упреки в непрофессионализме и снижение зарплаты), или заниматься подтасовкой.
Однажды Костя Ястребов пробился на интервью к заместителю одного из министров. Зам этот был далеко не первый, а восьмой или десятый в министерском списке – обладатели солидных портфелей, оберегая репутацию, старались с «желтой» прессой не общаться. Ответив на вопросы, чиновник полюбопытствовал:
– А этот главный у вас… как его… Размеров…
– Габаритов, – подсказал Костик.
– Да, Габаритов. Он кто? Азербайджанец?
– Нет, он из Узбекистана.
– А фамилия чего такая странная? Неузбекская совсем.
– Да я не знаю, – признался Костик. – Он, кажется, ее переделал, чтоб по-русски легче произносилась.
На том беседа была закончена. И когда по прибытии Ястребова в редакцию шеф поинтересовался: «А про меня он что-нибудь спрашивал?» – Костик почти дословно передал касающуюся босса часть беседы. Через неделю на «летучке» Алиджан Абдуллаевич, повествуя о растущей популярности «Бытия» в высших кругах власти и своей собственной значимости, выдал сотрудникам, в том числе и присутствовавшему Костику, следующую информацию:
– Ястребов недавно делал интервью с вице-премьером, так тот проявил доскональное знание моей биографии. Вплоть до того, где я родился, что закончил. Всю мою трудовую биографию назубок знает. Как вы понимаете, неспроста…
Собственные перспективы в связи с «блестящим» знанием его биографии членами правительства Габаритов рисовать не стал: дескать, сами представьте…
«Черный» адреналин
Возвращение
Пикник
– И чего мы в такую рань приперлись? Она дрыхнуть до полудня будет, а мы, как идиоты, тут париться. Ой, жестко-то как! Мне что-то в бедро впилось! Надо было, блин, хотя бы покрывало из номера взять. Федулов, сгоняй за покрывалом, а?
– Нельзя, – отказался Женя. – Смотри, сколько дворников вокруг: дорожки поливают, кустарники стригут. Отдыхающие вон уже круги трусцой нарезают. Увидит кто, что я с крыши спускаюсь или обратно карабкаюсь, – и все, пиши пропало. Шикарную точку засветим, а другой не найдем.
И Уле пришлось смириться. Свернувшись калачиком и подложив ладони под щеку, она попыталась заснуть. Усилия оказались не напрасными – через пять минут редактор отдела светской хроники сладко сопела, лежа на покатой, крытой нержавейкой крыше.
Вдруг ее кто-то будто толкнул. Уля подскочила и глянула в «иллюминатор», вырезанный Женькой в кроне олеандра. На лоджии Гортензии кто-то был.
– Федулов! – почти закричала Уля. – Смотри!
Женя, который, оказывается, тоже позволил себе соснуть, подскочил, как ужаленный. Схватил камеру и навел объектив на «объект».
– Вроде это не она, – пробасил он через полминуты. – Гортензия как щепка, а эта какая-то толстая…
– Ну-ка, дай мне. – Уля вырвала камеру из рук Федулова и сама припала к видоискателю. Смотрела долго, пока «объект» не скрылся в номере.
– А может, это объектив полнит? – с надеждой пытала Уля коллегу. И тут же сменила тон: – А ты, урод, хоть раз ее щелкнул?!
– Обижаете, барышня, – расплылся в довольной улыбке Федулов. – У нас это на автомате. Сделал кадров десять – не меньше.
– Все, теперь следим не отрываясь! – скомандовала Асеева и, опустившись на колени, пристроила свой треугольный зад на собственные лодыжки.
«Ни дать ни взять охотничья собака», – восхитился Федулов и попробовал устроиться тем же манером. Не получилось. «У женщин, наверное, суставы по-другому устроены», – только и успел подумать он, как неотрывно глядящая в «иллюминатор» Асеева прошипела:
– Атас! На той же лоджии – мужик!!!
Бесцеремоннно оттолкнув Улю, Федулов сменил ее на наблюдательном посту. «Вжик, вжик, вжик», – трижды едва слышно прожужжала камера.
– Все, ушел, но три кадра есть, – отрапортовал Федулов. – Только на Заозерного мужик тоже не похож. Сам коротенький какой-то, а на голове шевелюра. Миша-то почти наголо стрижется.
– Ладно, в номере хорошенько рассмотрим, – раздраженно отмахнулась Уля. – Теперь давай быстрее вниз. Они сейчас на пляж попрутся – на выходе из корпуса щелкнем.
Однако «быстрее» не получилось – лестницы, по которой «бытийцы» забирались на крышу, на месте не оказалось. Она валялась метрах в десяти. Видимо, какой-то бдительный дворник отволок ее подальше от ангара и бросил в кустах. Мало ли: вдруг детишки отдыхающих задумают на крышу залезть да и свалятся оттуда.
Стоя на карачках на краю крыши и опираясь ладонями в успевшее раскалиться железо, они с тоской смотрели на лестницу.
– Что делать будем? – первой подала голос Уля.
– Может, покричать, чтоб обратно поставили?
– А как объясним, что мы тут делали? – покрутила пальцем у виска Уля.
– Скажем, загорали, – неуверенно предложил Федулов.
– Ага, с аппаратурой и в одежде, – не поддержала коллегу Асеева. – Давай ты спрыгнешь, а потом мне лестницу подтащишь.
– Так высоко же… – испугался фотокор.
– Ничего. Там внизу трава высокая – спружинит.
Отдав кофр напарнице и наказав держать его покрепче, Федулов поднялся с корточек и сделал маленький шажок на край. Высота ангара была метра четыре – не меньше. Федулов закрыл глаза и прыгнул. В то же мгновение раздался приглушенный крик:
– Ой, мать твою!
– Чего ты там? – свесила голову Уля.
– Кажется, ногу подвернул.
– Растяпа. Кто ж так прыгает?
– Ну сама бы и прыгала, – огрызнулся Федулов и, приволакивая левую ногу, пошел за лестницей.
Спускаться с тяжеленным кофром на плече по узеньким ступенькам было непросто, но Уля справилась.
– Пошли пожрем чего-нибудь, а потом фотки посмотрим, – распорядилась Асеева. – Все равно они уже вышли. Теперь их только на пляже или вечером на закрытии и прощальном банкете ловить.
Нога у Женьки посинела и распухла. Да так сильно, что теперь он не мог натянуть на нее даже свои тряпичные кроссовки. Уле пришлось сбегать к лотку возле пляжа и купить ему за сумасшедшие деньги сланцы.
Что касается нащелканных с крыши кадров, то при внимательном и детальном рассмотрении (Женька увеличивал снимки до тех пор, пока они не начали «рассыпаться») изображенные на них «объекты» более похожими на Гортензию и Заозерного не стали.
Бродить по пляжу Федулов не мог, и Уле пришлось совершать чес одной. Умаявшись, она через полчаса рухнула на лежак рядом с Женькой.
– Ни его, ни ее. Как сквозь землю провалились.
– А может, они в номере остались? – предположил, морщась от боли, Женька.
– Нет. Ты же видел, дверь на лоджию закрыли – значит, ушли.
– Дверь закрыли, кондишн включили и кувыркаются в постели в свое удовольствие.
– Может быть… – лениво согласилась Улька.
– Тогда давай в медпункт сходим, чтоб мне повязку наложили и укол какой-нибудь обезболивающий сделали. А то я к вечеру вообще ходить не смогу.
– Обалдел! – вытаращилась на коллегу Асеева. – А кто на закрытии и банкете снимать будет?!
В медпункте врач, осмотрев Женькину ногу, направила его в курортную поликлинику на рентген: «Перелома вроде нет, но надо все-таки сделать снимок. И с ним прямо к травматологу».
Асеева с коллегой в поликлинику не поехала: «Буду я там вонь нюхать!» – но деньги на такси в оба конца все же отстегнула.
Федулов вернулся часа через три. С загипсованной по середину икры ногой.
– Трещина, – виновато доложил он Асеевой. – Сказали: меньше двигаться и ногу на весу держать. – Увидев, как перекосилось лицо старшей по их маленькой команде, успокоил: – Да не дрейфь, не буду я лежать.
Только самопожертвование фотокора оказалось ни к чему. Заозерный, как выяснилось ближе к вечеру, улетел в Москву еще до полудня – в столице у него начинались съемки в очередном крутом боевике. А Гортензия, пройдя по звездной дорожке, дисциплинированно отсидев два часа на церемонии закрытия и получив приз за лучший дебют (супруг-бизнесмен позаботился), не осталась даже на банкет. Уля намеревалась проследить за ней до самого номера, чтоб убедиться в верности полученной от тетки-цветочницы информации, но потеряла певицу-актрису из виду.
В редакцию пришлось отправлять только кадры, сделанные с крыши. Но, к радости сочинского десанта, Габаритова они вполне удовлетворили. Когда босс, просмотрев снимки, позвонил, чтоб похвалить сотрудников за хорошую работу, Уля честно поделилась сомнениями. Отметила, что и Гортензия на фотках толстовата, и Заозерный будто в росте уменьшился. «Да они это, они! – заверил Асееву шеф. – Заозерный вообще похож, а Гортензия – ну разнесло бабу от хорошей, сладкой жизни. А может, она беременная? – поразился собственному озарению Габаритов. – Ну точно, беременная! И не от мужа, а от Заозерного. Но в материале ты пока про это не пиши. Здесь, в Москве, еще за ними последим, Дуговская в элитные гинекологии отзвонится. Неужели от любовника рожать решится? Нет, все-таки, наверное, аборт сделает…»
Асеева, как и все в редакции, прекрасно знала эту особенность босса: придумав что-нибудь, он сам начинал в это верить и требовал от корреспондентов «железных» доказательств своей правоты. Таковые, понятное дело, не находились – откуда им взяться, если событие или явление существовало только в воображении Алиджана Абдуллаевича? И тогда приходилось или расписываться в своей беспомощности (за чем следовали высочайшая немилость, упреки в непрофессионализме и снижение зарплаты), или заниматься подтасовкой.
Однажды Костя Ястребов пробился на интервью к заместителю одного из министров. Зам этот был далеко не первый, а восьмой или десятый в министерском списке – обладатели солидных портфелей, оберегая репутацию, старались с «желтой» прессой не общаться. Ответив на вопросы, чиновник полюбопытствовал:
– А этот главный у вас… как его… Размеров…
– Габаритов, – подсказал Костик.
– Да, Габаритов. Он кто? Азербайджанец?
– Нет, он из Узбекистана.
– А фамилия чего такая странная? Неузбекская совсем.
– Да я не знаю, – признался Костик. – Он, кажется, ее переделал, чтоб по-русски легче произносилась.
На том беседа была закончена. И когда по прибытии Ястребова в редакцию шеф поинтересовался: «А про меня он что-нибудь спрашивал?» – Костик почти дословно передал касающуюся босса часть беседы. Через неделю на «летучке» Алиджан Абдуллаевич, повествуя о растущей популярности «Бытия» в высших кругах власти и своей собственной значимости, выдал сотрудникам, в том числе и присутствовавшему Костику, следующую информацию:
– Ястребов недавно делал интервью с вице-премьером, так тот проявил доскональное знание моей биографии. Вплоть до того, где я родился, что закончил. Всю мою трудовую биографию назубок знает. Как вы понимаете, неспроста…
Собственные перспективы в связи с «блестящим» знанием его биографии членами правительства Габаритов рисовать не стал: дескать, сами представьте…
«Черный» адреналин
Вернувшись из Сочи в Москву, Асеева в тот же день, а точнее, вечер столкнулась нос к носу с Булкиным. Они договорились с Лилькой встретиться у «Шангрила» на Пушкинской, и Уля, приехав на десять минут раньше, курила возле входа в казино. Робика она заметила издали: он на всех парах мчался в направлении к станции метро «Чеховская». Так бы и промчался мимо, если бы Уля его не окликнула:
– Алло! Своих не узнаешь?
Робик затормозил так резко, что, казалось, из-под резиновых подошв его кроссовок пошел дымок:
– Здорово! Ты чего тут? Тусовка какая?
– Да нет, просто с Лилькой оттянуться решили. А ты сейчас где?
– Забросил в «Известия» диск со своими снимками. Если понравятся, сказали, в штат возьмут. Еще в пару изданий по электронке отправил. Да, блин, понимаешь, залез в архив, а там одни звездные сиськи и жопы. В приличных изданиях показать нечего. Наскреб кое-как кадров сорок—пятьдесят.
– И хочется тебе бегать, как мальчику? – снисходительно оглядела с головы до ног бывшего коллегу Асеева. – В глаза заглядывать: примут – не примут? Возвращайся в «Бытие», ты ж там асом считался. Габаритов возьмет. Это он раньше кричал: «Я никого не держу! Кто ушел из редакции – тому путь обратно закрыт!» А сейчас всех собирает – работать-то некому. Возвращайся, а, Робик?
– Не-е-е, не вернусь, – решительно замотал головой Робик. – Я лучше треногу и лестницу за каким-нибудь «фотомэтром» таскать буду.
– Ну и дурак! Вот скажи честно: неужели ни разу не пожалел, что ушел?
– Честно? Были минуты слабости. Казалось, часть себя потерял. Что не хватает чего-то, без чего жить не смогу. Но заставил себя все спокойно проанализировать и понял: я потерял только то, что ненавидел и что грузило со страшной силой. Постоянную внутреннюю взвинченность: ожидания втыка от Габаритова, страх чего-то не успеть или не суметь… Стыд и ощущение вины перед людьми, которых выставил в дурацком свете или вообще подставил. В общем, если и был адреналин, то со знаком «минус». Вредный такой адреналин, разрушающий. Я тут пару дней назад с Дуговской виделся… Не знаю, рассказывать тебе или нет… К Габаритову с информацией на врага номер один не помчишься?
– А когда это я стукачкой была?
– Да? Не была разве? Шучу, шучу… Ну так вот, разговорились мы с Римкой… Можно сказать, душу друг другу излили. Я ей про «черный» адреналин, а она про то, что в вечном страхе живет. И не только перед Габаритовым, но и перед… – Булкин показал пальцем на небо. – «Иду, – говорит, – на работу и чуть ли не молюсь: только б тема забойная была, только б за ночь случилось чего-нибудь, от чего у читателей кровь в жилах бы стыла. И тут же себя осекаю. О чем прошу, идиотка? Чтоб на какого-то человека жуткая беда свалилась? Это ж грех какой! Не замолишь. А у меня Санька – вдруг на него кара за то, что я делаю, обрушится?» Я потом долго думал над ее словами. Да чего я тебе рассказываю – сама, наверное, то же самое чувствуешь.
– Представь себе, не чувствую! – окрысилась Асеева. – Все это вшивые интеллигентские заморочки!
– Ну понеслось! – ухмыльнулся Робик. – Я с тобой как с человеком разговариваю, а ты мне габаритовскую теорию толкаешь! Пока, Асеева! Мне бежать надо.
– Чистоплюй хренов! – прошипела вслед Робику Уля и достала из пачки еще одну сигарету: настроение было испорчено напрочь. Поэтому опоздавшую на пять минут Лильку она зло отчитала: – Я тебя тут ждать нанималась, что ли? Еще пять минут – и ушла бы!
– Да чего ты на меня напустилась? – не осталась в долгу подруга. – Кто виноват, что ты сегодня приперлась вовремя? Всегда я тебя по полчаса жду…
Просидев в кабаке до полуночи, домой Уля попала только к часу. Пока мылась и гладила на завтра сарафан, думала: усну, не успев голову до подушки донести. Ничего подобного. Проворочалась до четырех утра. И все из-за этого Булкина. В мыслях она продолжала спорить с Робиком, доказывала: так, как «Бытие», работают все ведущие зарубежные таблоиды. Но в глубине души понимала: Булкин прав.
Задремав под утро, Уля проснулась от звонка будильника с такой головной болью, что захотелось умереть. Она даже представила, что лежит, такая невыносимо красивая и торжественная, в гробу, а кругом все утопает в цветах, народу в траурный зал набилось – не протолкнуться. Габаритов стоит у гроба с черно-красной повязкой на рукаве и говорит речь: «Сегодня мы провожаем в последний путь блестящего профессионала, лучшую светскую журналистку страны, душевного друга Ульяну Асееву. Без нее «Бытие» осиротело. Но, к счастью, наша Уля успела воспитать достойную смену: в отделе, который она возглавляла, подрастают молодые талантливые кадры. Спи спокойно, наша дорогая коллега. Твое дело в надежных руках!»
Последние слова босса заглушил звонок. Однако никто, кроме лежащей в гробу Ули, его не услышал. Провожающие ее в последний путь коллеги, друзья, среди которых было немало звезд, и просто почитатели таланта так и продолжали стоять в скорбных позах.
«Блин, да это же в дверь звонят!» – очнулась Асеева и обнаружила себя лежащей на скомканной родной постели. Посмотрела на экранчик сотового. 10.45! Мама родная! Через пятнадцать минут планерка. Выскочила в рекреацию и, не глядя в глазок, распахнула дверь.
– Ну слава богу, все нормально, – искренне обрадовался, увидев ее живой и здоровой, Юрик. – Я уж полчаса тебе на мобилу трезвоню, ты трубку не берешь. Поднялся наверх, звонок жму, жму – тишина. Уж начал думать, что тебя кто-нибудь ночью замочил. Грабители или звезда какая-нибудь слабонервная киллера наняла. Ты чего по мобиле-то не отвечаешь?
– Да я его на вибровызов вечером поставила. Подожди, не приставай, надо что-то придумать. До планерки несколько минут осталось.
Уля набрала номер Габаритова:
– Алиджан Абдуллаевич, это Асеева. Я тут с утра должна была с Витей Силаном встретиться, он обещал какую-то сенсацию слить, жду его уже сорок минут – а он как сквозь землю провалился. Сотовый не отвечает. Наверное, на вибровызов поставил, козел, и забыл. Хорошо, больше ждать не буду – еду в редакцию. Пусть Алевтина вместо меня на планерку идет, я сейчас ей позвоню. А когда приеду, ее сменю.
На Улину удачу, ее корреспонденты нарыли в номер несколько вполне пристойных (в смысле «классно поджаренных») тем, так что ей даже не пришлось что-то судорожно искать или накручивать. Ярик разузнал подробности про грядущую свадьбу одной из вокалисток группы «Мезим», Алевтина вывела на чистую воду Анну Фристи, которая, объявив себя тяжело больной, отказалась участвовать в благотворительном концерте, а сама закатилась с друзьями на дачу – жарить шашлыки и хлестать водяру. И даже Сомова отличилась: узнала, в каком номере «Балчуга» остановится прибывающий на гастроли Таркан. Раздобыла райдер с требованиями турецкого гостя, разведала, какого цвета белье будет на его кровати.
Подходила к концу последняя перед отпуском рабочая неделя. «Завтра сдам материалы на субботу и понедельник, а там на целых две недели хоть трава не расти. Про работу, про «Бытие» – зуб даю! – даже не вспомню», – поклялась себе Уля.
– Алло! Своих не узнаешь?
Робик затормозил так резко, что, казалось, из-под резиновых подошв его кроссовок пошел дымок:
– Здорово! Ты чего тут? Тусовка какая?
– Да нет, просто с Лилькой оттянуться решили. А ты сейчас где?
– Забросил в «Известия» диск со своими снимками. Если понравятся, сказали, в штат возьмут. Еще в пару изданий по электронке отправил. Да, блин, понимаешь, залез в архив, а там одни звездные сиськи и жопы. В приличных изданиях показать нечего. Наскреб кое-как кадров сорок—пятьдесят.
– И хочется тебе бегать, как мальчику? – снисходительно оглядела с головы до ног бывшего коллегу Асеева. – В глаза заглядывать: примут – не примут? Возвращайся в «Бытие», ты ж там асом считался. Габаритов возьмет. Это он раньше кричал: «Я никого не держу! Кто ушел из редакции – тому путь обратно закрыт!» А сейчас всех собирает – работать-то некому. Возвращайся, а, Робик?
– Не-е-е, не вернусь, – решительно замотал головой Робик. – Я лучше треногу и лестницу за каким-нибудь «фотомэтром» таскать буду.
– Ну и дурак! Вот скажи честно: неужели ни разу не пожалел, что ушел?
– Честно? Были минуты слабости. Казалось, часть себя потерял. Что не хватает чего-то, без чего жить не смогу. Но заставил себя все спокойно проанализировать и понял: я потерял только то, что ненавидел и что грузило со страшной силой. Постоянную внутреннюю взвинченность: ожидания втыка от Габаритова, страх чего-то не успеть или не суметь… Стыд и ощущение вины перед людьми, которых выставил в дурацком свете или вообще подставил. В общем, если и был адреналин, то со знаком «минус». Вредный такой адреналин, разрушающий. Я тут пару дней назад с Дуговской виделся… Не знаю, рассказывать тебе или нет… К Габаритову с информацией на врага номер один не помчишься?
– А когда это я стукачкой была?
– Да? Не была разве? Шучу, шучу… Ну так вот, разговорились мы с Римкой… Можно сказать, душу друг другу излили. Я ей про «черный» адреналин, а она про то, что в вечном страхе живет. И не только перед Габаритовым, но и перед… – Булкин показал пальцем на небо. – «Иду, – говорит, – на работу и чуть ли не молюсь: только б тема забойная была, только б за ночь случилось чего-нибудь, от чего у читателей кровь в жилах бы стыла. И тут же себя осекаю. О чем прошу, идиотка? Чтоб на какого-то человека жуткая беда свалилась? Это ж грех какой! Не замолишь. А у меня Санька – вдруг на него кара за то, что я делаю, обрушится?» Я потом долго думал над ее словами. Да чего я тебе рассказываю – сама, наверное, то же самое чувствуешь.
– Представь себе, не чувствую! – окрысилась Асеева. – Все это вшивые интеллигентские заморочки!
– Ну понеслось! – ухмыльнулся Робик. – Я с тобой как с человеком разговариваю, а ты мне габаритовскую теорию толкаешь! Пока, Асеева! Мне бежать надо.
– Чистоплюй хренов! – прошипела вслед Робику Уля и достала из пачки еще одну сигарету: настроение было испорчено напрочь. Поэтому опоздавшую на пять минут Лильку она зло отчитала: – Я тебя тут ждать нанималась, что ли? Еще пять минут – и ушла бы!
– Да чего ты на меня напустилась? – не осталась в долгу подруга. – Кто виноват, что ты сегодня приперлась вовремя? Всегда я тебя по полчаса жду…
Просидев в кабаке до полуночи, домой Уля попала только к часу. Пока мылась и гладила на завтра сарафан, думала: усну, не успев голову до подушки донести. Ничего подобного. Проворочалась до четырех утра. И все из-за этого Булкина. В мыслях она продолжала спорить с Робиком, доказывала: так, как «Бытие», работают все ведущие зарубежные таблоиды. Но в глубине души понимала: Булкин прав.
Задремав под утро, Уля проснулась от звонка будильника с такой головной болью, что захотелось умереть. Она даже представила, что лежит, такая невыносимо красивая и торжественная, в гробу, а кругом все утопает в цветах, народу в траурный зал набилось – не протолкнуться. Габаритов стоит у гроба с черно-красной повязкой на рукаве и говорит речь: «Сегодня мы провожаем в последний путь блестящего профессионала, лучшую светскую журналистку страны, душевного друга Ульяну Асееву. Без нее «Бытие» осиротело. Но, к счастью, наша Уля успела воспитать достойную смену: в отделе, который она возглавляла, подрастают молодые талантливые кадры. Спи спокойно, наша дорогая коллега. Твое дело в надежных руках!»
Последние слова босса заглушил звонок. Однако никто, кроме лежащей в гробу Ули, его не услышал. Провожающие ее в последний путь коллеги, друзья, среди которых было немало звезд, и просто почитатели таланта так и продолжали стоять в скорбных позах.
«Блин, да это же в дверь звонят!» – очнулась Асеева и обнаружила себя лежащей на скомканной родной постели. Посмотрела на экранчик сотового. 10.45! Мама родная! Через пятнадцать минут планерка. Выскочила в рекреацию и, не глядя в глазок, распахнула дверь.
– Ну слава богу, все нормально, – искренне обрадовался, увидев ее живой и здоровой, Юрик. – Я уж полчаса тебе на мобилу трезвоню, ты трубку не берешь. Поднялся наверх, звонок жму, жму – тишина. Уж начал думать, что тебя кто-нибудь ночью замочил. Грабители или звезда какая-нибудь слабонервная киллера наняла. Ты чего по мобиле-то не отвечаешь?
– Да я его на вибровызов вечером поставила. Подожди, не приставай, надо что-то придумать. До планерки несколько минут осталось.
Уля набрала номер Габаритова:
– Алиджан Абдуллаевич, это Асеева. Я тут с утра должна была с Витей Силаном встретиться, он обещал какую-то сенсацию слить, жду его уже сорок минут – а он как сквозь землю провалился. Сотовый не отвечает. Наверное, на вибровызов поставил, козел, и забыл. Хорошо, больше ждать не буду – еду в редакцию. Пусть Алевтина вместо меня на планерку идет, я сейчас ей позвоню. А когда приеду, ее сменю.
На Улину удачу, ее корреспонденты нарыли в номер несколько вполне пристойных (в смысле «классно поджаренных») тем, так что ей даже не пришлось что-то судорожно искать или накручивать. Ярик разузнал подробности про грядущую свадьбу одной из вокалисток группы «Мезим», Алевтина вывела на чистую воду Анну Фристи, которая, объявив себя тяжело больной, отказалась участвовать в благотворительном концерте, а сама закатилась с друзьями на дачу – жарить шашлыки и хлестать водяру. И даже Сомова отличилась: узнала, в каком номере «Балчуга» остановится прибывающий на гастроли Таркан. Раздобыла райдер с требованиями турецкого гостя, разведала, какого цвета белье будет на его кровати.
Подходила к концу последняя перед отпуском рабочая неделя. «Завтра сдам материалы на субботу и понедельник, а там на целых две недели хоть трава не расти. Про работу, про «Бытие» – зуб даю! – даже не вспомню», – поклялась себе Уля.
Возвращение
Клятву она сдержала.
Точнее, почти сдержала. Совсем не вспоминать о «Бытии» у нее, конечно, не получилось, но уже через неделю родная редакция стала казаться чем-то не совсем реальным. Вечный ор: Габаритов спускает собак на завотделами, те, в свою очередь, передают полученный «запал» подчиненным; попытки отделов залезть на первую полосу, беготня, перепалки в курилке – все это было так далеко от теплого турецкого берега, от комфортного отеля «ультра все включено», от нагло шарящих в Улином декольте немцев, англичан и все больше и больше заполняющих турецкие курорты соотечественников, от услужливых официантов и так классно делающих антицеллюлитный массаж мальчиков-корейцев.
Однако делиться с коллегами впечатлениями об отдыхе Асеева не намеревалась. Для всех она улетела отдыхать не в предназначенную для «плебса» Турцию, а на элитную Майорку. Правду об истинном местонахождении редактора светской хроники знали только Габаритов и Лилька. И оба к ее просьбе «всем говорить, что я на Майорке» отнеслись снисходительно: дескать, выпендривайся на здоровье, жалко, что ли?
Но в магазине дьюти-фри в аэропорту Антальи ее вдруг кто-то окликнул:
– Улька! Асеева! Вот так встреча!
Уля оглянулась на голос и увидела, как к ней спешит роскошная молодая женщина: каштановые волосы лежат на плечах густой волной, стройная фигурка затянута в костюмчик цвета бирюзы, сквозь загорелую кожу ухоженного личика просвечивает естественный румянец.
– Не узнаешь? – засмеялась девушка. – Это же я, Наташа Гордеева.
– Ты?!! – аж присела от удивления Уля. – Это ты?!
Удивляться было чему: одноклассница Ули Асеевой Наташка Гордеева была замухрышкой: с блеклыми пегими волосами, угрястой кожей, в застиранных обносках. И вдруг…
– Я! Я! Я! – весело закивала Наташка. – Изменилась, да? Ты тоже. Еще красивей стала. И стильная! Ну рассказывай, как ты? Замужем? Дети есть? Отдыхала здесь с семьей, да?
– Нет, пока еще не замужем. Я не тороплюсь, – ответила Уля и сама на себя разозлилась: получилось так, будто она оправдывается. – А чего хорошего, в двадцать лет замуж выскочить, оглоедов нарожать и с ними, сопливыми, по врачам мотаться? Зато я карьеру сделала!
– Да-да, мне мама говорила, что ты в журналистику пошла. Ну и как, довольна?
– Вполне.
– А я уже пять лет замужем, двоих сыночков-близняшек родила…
– …и теперь сидишь дома и кудахчешь над ними, как клуша, – пренебрежительно продолжила Уля.
– Да не получается дома сидеть! – развела руками Наташа. – Я же сразу после школы в Плешку поступила, ну ты знаешь, экономическая академия имени Плеханова, на пятом курсе замуж вышла. Андрей мой такой головастый парень оказался – еще во время учебы его в одну совместную фирму работать пригласили. Я диплом защитила, мальчишек родила, полгода с ними посидела – и тоже в эту фирму устроилась. Теперь у нас в уставном капитале даже небольшая доля есть. Ну не у меня, конечно, а у Андрея, но все равно. Знаешь, так приятно, когда твоего любимого мужа на службе ценят! Хотя и я, – Наташка лукаво улыбнулась, – в фирме человек не последний. Извини, что хвастаюсь, но кому, как не школьной подруге, которая знала меня серой мышью и зубрилкой, похвастать? Ты все, что хотела, здесь выбрала? Пойдем тогда на кассу. Меня мои, наверное, уже потеряли. Я тебя сейчас с Андреем и мальчишками познакомлю.
– Да я ничего здесь покупать и не собиралась, – сморщила нос Уля. – Я косметику себе во Франции и Италии беру.
– Да? А я стараюсь в дьюти-фри – здесь все-таки дешевле.
– Раз в такой крутой фирме работаешь, чего ж тогда экономишь?
– Да привыкла как-то, – пожала плечиком Наташка. – А потом мы сейчас дом в Подмосковье строим, такие расходы! Кстати, ты мне так и не сказала, в каком издании работаешь. Или на телевидении?
Интерес у Наташки был искренний, но Уле показалось, что бывшая одноклассница спрашивает с подвохом. И почему-то вдруг стало стыдно признаться, что она работает в «желтой» газете.
– Я завотделом в глянцевом журнале, специализирующемся на светской хронике.
– Здорово! – восхитилась Наташка. – Только… Ты, пожалуйста, не обижайся, я, наверное, одна такая дурочка… Я таких журналов не читаю. Времени нет. На работе, бывает, «Коммерсант», «Известия», «Итоги» просматриваю, ну и специальные издания, конечно. А домой прихожу, хочется побольше с малышами побыть, они так по нам с Андрюшей скучают.
Узнав, что у Наташки и ее семейства билеты в бизнес-классе, Уля едва не заскрежетала зубами. Гордеева, которую иначе как глистой в обмороке никто в классе не звал, летит в бизнес-классе, а она, красавица и заводила Уля Асеева, – в эконом. Выбитая из колеи этим обстоятельством, редакторша знакомиться с мужем и сыновьями Натальи не пошла. Сослалась на то, что хочет купить таблетки от укачивания.
– Ну ладно, – легко согласилась Гордеева, – в самолете увидимся, тогда и визитками обменяемся. Не можем же мы снова потерять друг друга из виду на несколько лет!
Уля заняла место у иллюминатора, пристегнула ремень безопасности и раскрыла журнал, который торчал из кармашка переднего кресла.
– Простите, вы Ульяна Асеева?
Молоденькая стюардесса улыбалась, держась за спинку соседнего кресла и низко склонившись над сидящим в нем мужичком.
– Да, это я, – слишком поспешно ответила Уля и подумала: «Она меня узнала по фоткам в «Бытии» и сейчас попросит автограф».
– Вас приглашают в бизнес-класс. Ваша подруга успела перерегистрировать ваш билет и сделала доплату. Если можно, поторопитесь – скоро мы будем взлетать.
Уле бы радоваться, что полетит с комфортом, а ей будто лягушку за пазуху забросили. С кислой физиономией взяла сумочку, вытащила из-под сиденья пакет с косметичкой, духами и прочими мелочами, которые не захотела сдавать в багаж, и поплелась за стюардессой.
Семейство бывшей одноклассницы встретило ее радостными возгласами. Один из мальчишек тут же забрался Уле на колени и испачкал измазанными в шоколадке руками кофту. Уля решительно ссадила нахаленка на пол, а сама демонстративно принялась тереть салфеткой пятно. Но Наташка с Андреем урона, нанесенного Улиному наряду шебутным отпрыском, будто и не заметили: хохотали, предлагали Асеевой попробовать классное испанское вино, приобретенное в дьюти-фри, пытались усадить сыновей в кресла и при этом то и дело бросали друг на друга полные любви и нежности взгляды. «Будто молодожены!» – фыркнула про себя Уля и уже через полчаса после пытки возгласами: «А помнишь?» – и вопросами: «А такой где сейчас, не знаешь?» – заявила, что у нее болит голова и она хотела бы уснуть. «Ну, конечно, спи», – не сумев скрыть разочарования, согласилась Наташка. Асеева, конечно, не заснула, но глаза открыла только тогда, когда оба салона зааплодировали благополучно посадившему лайнер пилоту.
Номера домашнего и мобильного телефонов все же пришлось школьной «подруге» продиктовать. А бывшая одноклассница сунула Уле две визитки – свою и мужа, на оборотных сторонах которых написала домашний телефон.
– Может, тебя подвезти? – вдруг забеспокоилась Гордеева, когда они прощались. – У нас тут машина на стоянке. Ты где живешь? М-м-м, далековато, и мальчишкам спать пора, но ничего, давай ты у нас переночуешь, а Андрей тебя завтра с утра домой отвезет.
Уля отказалась, небрежно заметив, что ее должен встречать личный водитель. Она действительно еще из Антальи позвонила Юрику, но этот урод где-то задерживался.
Точнее, почти сдержала. Совсем не вспоминать о «Бытии» у нее, конечно, не получилось, но уже через неделю родная редакция стала казаться чем-то не совсем реальным. Вечный ор: Габаритов спускает собак на завотделами, те, в свою очередь, передают полученный «запал» подчиненным; попытки отделов залезть на первую полосу, беготня, перепалки в курилке – все это было так далеко от теплого турецкого берега, от комфортного отеля «ультра все включено», от нагло шарящих в Улином декольте немцев, англичан и все больше и больше заполняющих турецкие курорты соотечественников, от услужливых официантов и так классно делающих антицеллюлитный массаж мальчиков-корейцев.
Однако делиться с коллегами впечатлениями об отдыхе Асеева не намеревалась. Для всех она улетела отдыхать не в предназначенную для «плебса» Турцию, а на элитную Майорку. Правду об истинном местонахождении редактора светской хроники знали только Габаритов и Лилька. И оба к ее просьбе «всем говорить, что я на Майорке» отнеслись снисходительно: дескать, выпендривайся на здоровье, жалко, что ли?
Но в магазине дьюти-фри в аэропорту Антальи ее вдруг кто-то окликнул:
– Улька! Асеева! Вот так встреча!
Уля оглянулась на голос и увидела, как к ней спешит роскошная молодая женщина: каштановые волосы лежат на плечах густой волной, стройная фигурка затянута в костюмчик цвета бирюзы, сквозь загорелую кожу ухоженного личика просвечивает естественный румянец.
– Не узнаешь? – засмеялась девушка. – Это же я, Наташа Гордеева.
– Ты?!! – аж присела от удивления Уля. – Это ты?!
Удивляться было чему: одноклассница Ули Асеевой Наташка Гордеева была замухрышкой: с блеклыми пегими волосами, угрястой кожей, в застиранных обносках. И вдруг…
– Я! Я! Я! – весело закивала Наташка. – Изменилась, да? Ты тоже. Еще красивей стала. И стильная! Ну рассказывай, как ты? Замужем? Дети есть? Отдыхала здесь с семьей, да?
– Нет, пока еще не замужем. Я не тороплюсь, – ответила Уля и сама на себя разозлилась: получилось так, будто она оправдывается. – А чего хорошего, в двадцать лет замуж выскочить, оглоедов нарожать и с ними, сопливыми, по врачам мотаться? Зато я карьеру сделала!
– Да-да, мне мама говорила, что ты в журналистику пошла. Ну и как, довольна?
– Вполне.
– А я уже пять лет замужем, двоих сыночков-близняшек родила…
– …и теперь сидишь дома и кудахчешь над ними, как клуша, – пренебрежительно продолжила Уля.
– Да не получается дома сидеть! – развела руками Наташа. – Я же сразу после школы в Плешку поступила, ну ты знаешь, экономическая академия имени Плеханова, на пятом курсе замуж вышла. Андрей мой такой головастый парень оказался – еще во время учебы его в одну совместную фирму работать пригласили. Я диплом защитила, мальчишек родила, полгода с ними посидела – и тоже в эту фирму устроилась. Теперь у нас в уставном капитале даже небольшая доля есть. Ну не у меня, конечно, а у Андрея, но все равно. Знаешь, так приятно, когда твоего любимого мужа на службе ценят! Хотя и я, – Наташка лукаво улыбнулась, – в фирме человек не последний. Извини, что хвастаюсь, но кому, как не школьной подруге, которая знала меня серой мышью и зубрилкой, похвастать? Ты все, что хотела, здесь выбрала? Пойдем тогда на кассу. Меня мои, наверное, уже потеряли. Я тебя сейчас с Андреем и мальчишками познакомлю.
– Да я ничего здесь покупать и не собиралась, – сморщила нос Уля. – Я косметику себе во Франции и Италии беру.
– Да? А я стараюсь в дьюти-фри – здесь все-таки дешевле.
– Раз в такой крутой фирме работаешь, чего ж тогда экономишь?
– Да привыкла как-то, – пожала плечиком Наташка. – А потом мы сейчас дом в Подмосковье строим, такие расходы! Кстати, ты мне так и не сказала, в каком издании работаешь. Или на телевидении?
Интерес у Наташки был искренний, но Уле показалось, что бывшая одноклассница спрашивает с подвохом. И почему-то вдруг стало стыдно признаться, что она работает в «желтой» газете.
– Я завотделом в глянцевом журнале, специализирующемся на светской хронике.
– Здорово! – восхитилась Наташка. – Только… Ты, пожалуйста, не обижайся, я, наверное, одна такая дурочка… Я таких журналов не читаю. Времени нет. На работе, бывает, «Коммерсант», «Известия», «Итоги» просматриваю, ну и специальные издания, конечно. А домой прихожу, хочется побольше с малышами побыть, они так по нам с Андрюшей скучают.
Узнав, что у Наташки и ее семейства билеты в бизнес-классе, Уля едва не заскрежетала зубами. Гордеева, которую иначе как глистой в обмороке никто в классе не звал, летит в бизнес-классе, а она, красавица и заводила Уля Асеева, – в эконом. Выбитая из колеи этим обстоятельством, редакторша знакомиться с мужем и сыновьями Натальи не пошла. Сослалась на то, что хочет купить таблетки от укачивания.
– Ну ладно, – легко согласилась Гордеева, – в самолете увидимся, тогда и визитками обменяемся. Не можем же мы снова потерять друг друга из виду на несколько лет!
Уля заняла место у иллюминатора, пристегнула ремень безопасности и раскрыла журнал, который торчал из кармашка переднего кресла.
– Простите, вы Ульяна Асеева?
Молоденькая стюардесса улыбалась, держась за спинку соседнего кресла и низко склонившись над сидящим в нем мужичком.
– Да, это я, – слишком поспешно ответила Уля и подумала: «Она меня узнала по фоткам в «Бытии» и сейчас попросит автограф».
– Вас приглашают в бизнес-класс. Ваша подруга успела перерегистрировать ваш билет и сделала доплату. Если можно, поторопитесь – скоро мы будем взлетать.
Уле бы радоваться, что полетит с комфортом, а ей будто лягушку за пазуху забросили. С кислой физиономией взяла сумочку, вытащила из-под сиденья пакет с косметичкой, духами и прочими мелочами, которые не захотела сдавать в багаж, и поплелась за стюардессой.
Семейство бывшей одноклассницы встретило ее радостными возгласами. Один из мальчишек тут же забрался Уле на колени и испачкал измазанными в шоколадке руками кофту. Уля решительно ссадила нахаленка на пол, а сама демонстративно принялась тереть салфеткой пятно. Но Наташка с Андреем урона, нанесенного Улиному наряду шебутным отпрыском, будто и не заметили: хохотали, предлагали Асеевой попробовать классное испанское вино, приобретенное в дьюти-фри, пытались усадить сыновей в кресла и при этом то и дело бросали друг на друга полные любви и нежности взгляды. «Будто молодожены!» – фыркнула про себя Уля и уже через полчаса после пытки возгласами: «А помнишь?» – и вопросами: «А такой где сейчас, не знаешь?» – заявила, что у нее болит голова и она хотела бы уснуть. «Ну, конечно, спи», – не сумев скрыть разочарования, согласилась Наташка. Асеева, конечно, не заснула, но глаза открыла только тогда, когда оба салона зааплодировали благополучно посадившему лайнер пилоту.
Номера домашнего и мобильного телефонов все же пришлось школьной «подруге» продиктовать. А бывшая одноклассница сунула Уле две визитки – свою и мужа, на оборотных сторонах которых написала домашний телефон.
– Может, тебя подвезти? – вдруг забеспокоилась Гордеева, когда они прощались. – У нас тут машина на стоянке. Ты где живешь? М-м-м, далековато, и мальчишкам спать пора, но ничего, давай ты у нас переночуешь, а Андрей тебя завтра с утра домой отвезет.
Уля отказалась, небрежно заметив, что ее должен встречать личный водитель. Она действительно еще из Антальи позвонила Юрику, но этот урод где-то задерживался.
Пикник
Юрик доставил пассажирку домой за четверть часа до полуночи. Так что, когда Уля переступила порог своей квартиры, была еще пятница. На работу ей нужно было только в понедельник. В субботу она спала до полудня, а остаток дня слонялась по квартире. Никого не хотелось видеть, даже Лильку. Она вдруг с тоской подумала об Андрее, своем несостоявшемся муже. Наверное, на воспоминания о нем Улю натолкнула встреча с Наташкой и то, что супруга бывшей одноклассницы тоже зовут Андреем. Сев за кухонный стол, она неожиданно для самой себя горько разрыдалась. И плакала до тех пор, пока не закончились слезы.
В воскресенье с утра Уля позвонила Юрику и в первый раз за все время знакомства осведомилась:
– Ты сегодня не занят? Может, съездим куда-нибудь на природу? Ты ж хорошо Подмосковье знаешь. Только давай куда-нибудь подальше, где людей нет. Разведем костер, сосисок пожарим.
– Класс! – с готовностью согласился Юрик. – Только зачем сосиски-то? Я сейчас в супермаркет заеду и ведерко замаринованного шашлыка возьму, потом на рынок заскочу: помидорчиков-огурчиков прикуплю, хлеба свежего. И через часик уже у тебя!
– Тогда и бутылку вина возьми какого-нибудь, только не нашего. Лучше испанского. Я тебе деньги отдам.
– Обидеть хотите, барышня! Я так понимаю, что сегодня я не просто водила, а участник пикника, можно даже сказать, кавалер. А раз так, то я и угощаю!
В воскресенье с утра Уля позвонила Юрику и в первый раз за все время знакомства осведомилась:
– Ты сегодня не занят? Может, съездим куда-нибудь на природу? Ты ж хорошо Подмосковье знаешь. Только давай куда-нибудь подальше, где людей нет. Разведем костер, сосисок пожарим.
– Класс! – с готовностью согласился Юрик. – Только зачем сосиски-то? Я сейчас в супермаркет заеду и ведерко замаринованного шашлыка возьму, потом на рынок заскочу: помидорчиков-огурчиков прикуплю, хлеба свежего. И через часик уже у тебя!
– Тогда и бутылку вина возьми какого-нибудь, только не нашего. Лучше испанского. Я тебе деньги отдам.
– Обидеть хотите, барышня! Я так понимаю, что сегодня я не просто водила, а участник пикника, можно даже сказать, кавалер. А раз так, то я и угощаю!