Страница:
— Так где, ты говоришь, нашли ее твои бойцы?
— У переправы. Она там с белыми лясы точила. Тех троих мы сразу в расход пустили. А эту белогвардейскую сучку ребята с собой в отряд взяли, чтобы повеселиться.
— Белогвардейскую, говоришь? Ну, мы это враз проверим…
Рука в черном кожаном рукаве почти коснулась земляного пола. И сразу исчезла. Среди разбросанной соломы, почти у самых ног женщины, остался стоять… мраморный бюст Ленина.
— Ну, ты! Ты знаешь, кто это?
Обнаженная зашевелилась и застонала. Голова ее медленно приподнялась. Сквозь пряди волос показались в кровь разбитые губы и нос. Сверкнули полные ненависти глаза. Женщина изогнулась и из последних сил пнула каменное изваяние, которое с грохотом отлетело в сторону и стукнулось о стену.
— Что-о-о?! — потряс стены деревянного строения дикий возглас.
Словно молния, сверкнуло лезвие выхваченной из ножен шашки. Измученное тело резко вздрогнуло, а потом медленно вытянулось.
Я вскочил на ноги, но, не удержав равновесия, тут же рухнул назад, на сиденье. Часть моего сознания уже успела определиться в пространстве, успокаивая меня тем, что я по-прежнему нахожусь в движущемся автобусе. А перед внутренним взором все еще продолжали свой нестройный хоровод подхваченные красной рекой соломинки…
— Спокойно, Вячеслав! — Услышал я голос Синицына и только теперь почувствовал, как его рука крепко удерживает меня, не давая подняться.
После этого второго сна я приходил в себя с трудом. Полумрак в салоне автобуса вызывал в мозгу жуткие ассоциации и образы. Я тяжело дышал, мечтая лишь об одном: поскорее вырваться из этой душной тесноты. Лейтенант, словно прочитав мои мысли, пришел на помощь.
— Эй, кто-нибудь там, попросите водителя остановиться! Здесь человеку плохо стало! — рявкнул он в проход.
Поддерживая под руки, Алексей помог мне выйти на свежий воздух. Меня мутило, будто я поел чего-то несвежего, да еще и много. Голова трещала. И все же я потихоньку приходил в себя. Прислонившись лбом к распахнутой двери, я чувствовал, как ко мне возвращаются силы.
— Вот так всегда, — доносились из автобуса недовольные голоса пассажиров, — сначала нажрутся, а потом из-за них еще и стоять приходится.
— Не обращай внимания! — похлопал меня по плечу Синицын.
Застегивая штаны, из-за автобуса появился водитель.
— Че пили-то хоть, мужики? — смачно зевая, поинтересовался он.
— Его просто укачало, — ответил Алексей.
— Ну понятно, что укачало, — не очень-то довольный ответом полез тот на свое место, — мы ж поди на корабле, блин…
— Мне никогда не снилось ничего подобного, — уставившись прямо перед собой, признался я Синицыну. — Еще никогда!
— Значит, во сне ты видел этот самый бюст? — переспросил Алексей.
— Без сомнения…
Мы помолчали.
— Странно, — протянул лейтенант. — Я не могу себе представить, что все это тебе приснилось только под впечатлением рассказанного секретаршей Панина и той деревенской глупышкой!
— Тогда чем же все это объяснить?
Синицын вдруг как-то по особенному посмотрел сначала на меня, а потом сунул руку мне за спину.
— Так ты что, наш баул под голову себе ложил, что ли? — поразился он, вытаскивая из угла объемную сумку.
Я кивнул.
— Так он же у нас там и лежит, Вячеслав!
У меня глаза полезли на лоб.
— Вот тебе и объяснение…
— Да разве ж такое возможно, товарищ… Алексей? — быстро поправился я.
— Выходит, что возможно, — бросил баул под ноги Синицын. И, почесав лоб, рассудил: — Ведь есть же такое поверье, что если сунуть под подушку листья подорожника, то обязательно в кровать напрудишь.
«Ну, вы сравнили, товарищ лейтенант!» — мысленно подивился я «сообразительности» моего товарища.
В 10 утра, к самому открытию, мы с лейтенантом Синицыным стояли у входа в Алтайский государственный краеведческий музей. Здание музея, в котором до 1913 года располагалась главная химическая лаборатория Алтайского округа, отдаленно напоминало старый вокзал и имело два этажа. Это внешнее сходство усиливалось не только за счет стиля постройки, но и благодаря светло-кирпичному цвету стен. В свою очередь, окна были аккуратно подведены белой краской.
— Что-то я не шибко верю в то, что мы здесь обнаружим хоть какую-то полезную информацию по нашему делу, — скептически окинув фасад дома, заявил Алексей.
Как только музей открылся, лейтенант тут же двинулся к его администратору. Правда, того на рабочем месте не оказалось, и мы были вынуждены ждать. Пока Алексей вел беседу с одной молодой особой из числа работниц этого госучреждения, я отправился на прогулку по залам. И уже успел ознакомится и с «Черневой тайгой», и с «Лесостепным заказником», когда мое внимание привлекли двое мужчин среднего возраста. Они как раз осматривали экспозицию «Освоение Алтая русскими» и непринужденно беседовали.
— Что с последней партией? Распродал? — спрашивал мужик в клетчатой кепке.
— Ты не поверишь! Пятаки все влет ушли! Вот, прям сразу забрали! — ответил ему верзила с крупными веснушками на щеках.
— На Таганке, что ли?
— Точно!
— А теперь за чем приехал? — поинтересовался хозяин кепки.
— Постараюсь опять побольше пятаков с собой увезти.
— Снова для Москвы?
— Не-е-е, на этот раз ломанусь в Ригу. Там иностранцев на толкучке больше крутится. Глядишь, и прибыль другая будет…
Их, казалось бы, совсем несвязная беседа заинтересовала меня по одной единственной причине. Я прекрасно понимал, что эти двое говорят о монетах. И не просто о каких-нибудь монетах, а о старинных. И что упомянутые в разговоре толкучки не что иное, как встречи нумизматов и других коллекционеров.
— Послушай, Василий, а че ты мне здесь-то встречу назначил?
Конопатый от души рассмеялся:
— Понимаешь, времени у меня в обрез. Барнаульские жучки самое позднее до часу дня собираются. А у меня поезд в половине третьего. Вот я и боялся, что в музей мне иначе не успеть.
— И на кой тебе этот музей сдался? Здесь ведь ни монет, ни бумажек твоих…
— Один старичок в Москве посоветовал. Говорит, мол, тебе, Вася, исторической справки недостает. А с нумизматами по-другому нельзя. У них все свой смысл имеет. Здесь, на Алтае, до сих пор по рукам много «сибирской монеты» ходит. Ту т они, по сравнению с Москвой и Питером, копейки стоят. Но особенно те ценятся, где на гербе стриженые соболя стоят. О! Я даже запомнил! Всю дорогу повторял «стриженые соболя». И на тебе, заучил. Ха!
— Это как стриженые? — не понял его собеседник.
— Вот я сюда и приперся, чтобы это узнать. Я живого-то соболя в глаза не видал. А здесь еще эти стриженые. Боюсь, раскусят меня здешние нумизматы. Сообразят, что не для себя медь скупаю, а на продажу. И начнут тогда цены гнуть.
— Ну а к нам-то ты до отъезда забежишь еще? — Не знаю.
— А где эти монетчики сегодня собираются? Рыжий назвал адрес. Они пошатались еще минут десять между экспонатами и ушли.
С лейтенантом Синицыным мы столкнулись на лестнице, ведущей на второй этаж.
— Администратор посоветовала мне обратиться в их военно-исторический отдел. Адрес — проспект Комсомольский, 73. Она сейчас туда еще позвонить должна. Собирается замолвить за нас доброе слово, — на ходу рассказывал он.
Я согласно кивнул. Хотя мысленно я сейчас находился в другом месте. А именно, на встрече барнаульских коллекционеров.
— Все в порядке, Вячеслав? Ты какой-то вялый…
— Послушайте, Алексей, — набрался я смелости, — а нельзя ли мне сегодня в увольнение пойти?
Синицын, никак не ожидавший от меня такого вопроса, замер на полуслове.
— Понимаете, мне только что стало известно, что сегодня в городе собираются местные нумизматы. Я сам с детства монетами увлекаюсь. И думаю, что другой такой возможности посетить барнаульскую нумизматическую тусовку у меня может больше и не быть. А!?
Синицын тяжко вздохнул, но тут же и улыбнулся.
— Валяй! Только смотри у меня! Мне за тебя головой отвечать!
— Да я только туда и обратно…
— Ладно, Вячеслав, встречаемся мы с тобой на Демидовской площади. У столпа. В три часа. Ясно?!
— Так точно, — радостно выпалил я и бросился к выходу.
— Постой! — окликнул меня лейтенант.
Он достал свой бумажник и поманил рукой.
— Вот тебе чирик, а то у тебя, поди, ни копейки, — протянул он десятку.
— Да ни к чему это, — попытался я отказаться, — у меня еще целых три рубля есть.
— Бери, балда, пока дают!
Народ здесь толпился повсюду. Как я и предполагал, собирались тут не только коллекционеры монет. Там и здесь можно было видеть планшетки со значками и юбилейными медалями, старинные аптечные флакончики с гербами в виде двуглавого орла. В одном углу занял место продавец старых открыток и спичечных коробков. Филателисты тусовались отдельно, в стороне от нумизматов, и молодое поколение собирателей, иначе просто мальчишки, явно с большим интересом рассматривали эти яркие бумажные квадратики, нежели потемневшие от времени медные кружки. Прежде чем отправиться к нумизматам и бонистам, я остановился у пожилого мужика, который бережно перекладывал книжные издания по монетам и банкнотам.
— Ищете что-то особенное, молодой человек? — скорее по привычке, чем из интереса, спросил он меня.
Я пожал плечами. Во-первых, потому что от такого количества специальной литературы у меня дух захватило. А во-вторых, и в этом было горько признаваться, в выборе эпохи и государства, монеты которых меня по-настоящему занимали, я так пока еще и не определился.
— А, — улыбнулся мужик, — новичок.
Я уже было состряпал обиженную физиономию и собирался возмутиться, но передумал и откровенно признался:
— Так точно, новичок.
— В таком случае, — снисходительно обратился он ко мне, — могу лишь дать совет.
Я согласно кивнул.
— Собирайте Древнюю Азию, юноша! К ней у нумизматов до сих пор нет должного интереса. А это очень печально. Ведь здесь скрываются такие невероятные запасы знаний! — Он сунул мне под нос средней толщины книжицу. — Вот, пожалуйста, «Монеты Рожаддина, уйгурского повстанца». Издание семьдесят третьего года. Уже сейчас редкость. Или вот «Монеты Китая» Быкова. Всего двадцать рублей прошу.
Я поблагодарил его за совет и двинулся дальше.
Конопатого парня из краеведческого музея я увидел издалека. Он с видом знатока шагал вдоль рядов с открытыми альбомами и аккуратно разложенными прямо на столе нумизматическими сокровищами. Стараясь не привлекать к себе внимания, я двигался за ним. Мне вдруг очень захотелось посмотреть, как он будет вести свои торговые дела. Кроме того, мне казалось, что увидел я его там, в музее, неспроста. Вот ведь и на эту толкучку попал только благодаря ему… В это время Василий, во всяком случае так называл его мужик в кепке, остановился у одного торговца монетами. Того окружало несколько пацанов с горящими глазами.
— Это и есть гривенник, — с удовольствием наблюдая за реакцией мальчишек, голосом учителя пояснял мужик. — И чеканился он во времена Елизаветы Петровны. А знаете, кем она была?
— Царевной, — с готовностью выпалил один из пацанов.
— Не царевной, а царицей, — усмехнулся мужик. — А еще дочерью Петра. А вот эти большие медные лепешки — знаменитые екатерининские пятаки.
— А «сибирские», с бобрами, у вас есть? — неожиданно для всех и чересчур громко поинтересовался Вася.
Все враз обернулись в его сторону.
— Простите, не расслышал… — медленно произнес хозяин екатерининских пятаков.
— Ну, с бритыми бобрами! — самодовольно повторил конопатый.
— Вы, по-видимому, имеете ввиду стриженых собольков? — поинтересовался кто-то со стороны.
По тому, как веснушчатое лицо верзилы залилось краской, даже пацанам стало ясно, что Вася облажался. А потом грянул смех. Да такой, что зазвенели стекла в оконных рамах. Вася тоже заулыбался, и дождавшись, когда окружившие его перестали смеятся, заявил:
— Стриженые соболя или бритые бобры, не все ли равно?! Вы мне ответьте, у вас «сибирские деньги» есть?
Мужчина, к которому Вася обращался, махнул ему рукой:
— Иди здесь вот погляди!
Я протиснулся через частокол подрастающего поколения коллекционеров и тоже стал рассматривать предложенные мужиком на обмен и продажу экспонаты. Сразу бросалось в глаза, что и он специализировался на различных предметах собирательства. На его лотке наряду с нумизматическим материалом красовались наградные кресты царской России, немецкие знаки отличия времен первой и второй мировых войн и еще многое другое. Однако мое внимание привлекла пачка старых фотографий. Черно-белые снимки были накрест перетянуты бечевкой. Что именно так заинтересовало меня в этих немых свидетелях давно минувших дней я, наверное, не смог бы объяснить. На верхнем, и единственном доступном взгляду снимке были запечатлены две девушки в косынках рядом с каким-то допотопным трактором.
— Я мог бы просмотреть эти снимки? — прозвучал мой вопрос.
Мужчина без особого желания стал распутывать бечевку. При этом сразу расставил все точки над «и»:
— Только продаю я их все вместе. Комплект.
Я принял освобожденные от «пут» фотографии из его рук и стал их рассматривать. При этом я чувствовал на себе пытливый взгляд их хозяина.
— Вы ищете что-то определенное? — наконец спросил он.
Боже мой, как я ненавидел этот вопрос! Самый распространенный и надоедливый вопрос на любой тусовке коллекционеров. Вопрос, на который зачастую нечего ответить. Ибо если признаться, что тебе просто интересно взглянуть поближе на ту или иную вещь, то можно сразу рассчитывать на своеобразный разгоняй со стороны хозяина этой самой вещи. Мол, здесь вам не музей! Что здесь рассматривать! Либо покупаете вещь, либо даже нечего ее трогать. Вот и приходится выдумывать очередную отговорку. Правда, зачастую ответ звучит откровенно нелепо. Конечно, только в том случае, если ты действительно не представляешь себе, что тебя по-настоящему интересует. Я быстро перетусовывал фотографии в надежде пересмотреть их раньше, чем мне пришлось бы отвечать на его вопрос. И тут я чуть не вскрикнул. Изображение, которое бросилось мне в глаза на очередной карточке, настолько меня поразило, что я на какое-то мгновение просто потерял связь с окружающим меня миром. Я буквально впился глазами в картинку… Там, на фоне хвойного леса, было запечатлено ветхое строение, точь-в-точь похожее на то, что приснилось мне в автобусе. Тот самый сарай! Я не верил своим глазам. Мало того, у входа в него фотокамера захватила группу мужчин. Военных. Среди которых эффектно и сразу выделялся мужчина в черной кожанке. Схватив лежащее тут же на столе увеличительное стекло, я с замиранием сердца расположил его над изображением. Когда я наконец рассмотрел лицо человека, а также предмет, который он держал в руках, мне вдруг стало дурно. Такого просто не могло быть! Прямо какое-то наваждение!
— Сколько вы хотите за эту карточку? — не глядя на продавца, резко спросил я.
— Я же вам уже сказал, молодой человек, что они продаются только вместе. Тридцать рублей — и фотографии ваши, — пытаясь понять, что это вдруг со мной произошло, ответил он.
— Я заплачу вам десять рублей за эту единственную фотографию, — недолго думая предложил я. — Согласны?
Мужчина молча забрал у меня карточку и теперь тоже внимательно изучал ее. Цена, которую я ему предложил за одну-единственную фотку, была высокой. Даже очень. И, видимо, именно это обстоятельство наводило его на мысль, уж не продешевил ли он. Все-таки забавная это вещь — человеческая психика!
— Идет! — резко согласился он, так и не сообразив, с чего это я вдруг так высоко оценил один из объектов, выставленных им на продажу.
На этом посещение тусовки барнаульских коллекционеров для меня закончилось. Я вихрем летел по городу, лишь изредка поглядывая на план Барнаула. У Демидовского столпа я был уже в два часа дня. Первые несколько минут я метался по небольшой площади словно тигр в клетке. Пока наконец не вспомнил, что встреча с лейтенантом Синицыным у меня назначена на три. От обиды хотелось просто выть. И все же я нашел в себе силы успокоиться и посмотреть на события последнего часа уже более осмысленно. Бесспорно, это была великая удача, что среди такого огромного количества интересных вещей именно эта более чем скромная черно-белая фотография привлекла мое внимание. Да что там внимание! Что она находилась там, не где-нибудь, а как раз в той стопке фотодокументов, которые я ни с того ни с сего стал вдруг рассматривать. Вот уж точно, указание свыше! «А может быть, я какой-нибудь там ясновидящий?! — ужалила меня в затылок дерзкая мысль. — Что-то вроде Чумака?!» Я расхаживал вокруг постамента. И даже не решался задуматься над той, почти мистической, связью между страшным сном в автобусе и находкой последнего часа. Почему-то даже одно только представление остаться один на один с моими, возможно, не ко времени поспешными, выводами меня здорово пугало. И тогда я решил пока отвлечься. А возможность поразмышлять на эту тему предоставить позже своему старшему товарищу.
Глава 3
— У переправы. Она там с белыми лясы точила. Тех троих мы сразу в расход пустили. А эту белогвардейскую сучку ребята с собой в отряд взяли, чтобы повеселиться.
— Белогвардейскую, говоришь? Ну, мы это враз проверим…
Рука в черном кожаном рукаве почти коснулась земляного пола. И сразу исчезла. Среди разбросанной соломы, почти у самых ног женщины, остался стоять… мраморный бюст Ленина.
— Ну, ты! Ты знаешь, кто это?
Обнаженная зашевелилась и застонала. Голова ее медленно приподнялась. Сквозь пряди волос показались в кровь разбитые губы и нос. Сверкнули полные ненависти глаза. Женщина изогнулась и из последних сил пнула каменное изваяние, которое с грохотом отлетело в сторону и стукнулось о стену.
— Что-о-о?! — потряс стены деревянного строения дикий возглас.
Словно молния, сверкнуло лезвие выхваченной из ножен шашки. Измученное тело резко вздрогнуло, а потом медленно вытянулось.
Я вскочил на ноги, но, не удержав равновесия, тут же рухнул назад, на сиденье. Часть моего сознания уже успела определиться в пространстве, успокаивая меня тем, что я по-прежнему нахожусь в движущемся автобусе. А перед внутренним взором все еще продолжали свой нестройный хоровод подхваченные красной рекой соломинки…
— Спокойно, Вячеслав! — Услышал я голос Синицына и только теперь почувствовал, как его рука крепко удерживает меня, не давая подняться.
После этого второго сна я приходил в себя с трудом. Полумрак в салоне автобуса вызывал в мозгу жуткие ассоциации и образы. Я тяжело дышал, мечтая лишь об одном: поскорее вырваться из этой душной тесноты. Лейтенант, словно прочитав мои мысли, пришел на помощь.
— Эй, кто-нибудь там, попросите водителя остановиться! Здесь человеку плохо стало! — рявкнул он в проход.
Поддерживая под руки, Алексей помог мне выйти на свежий воздух. Меня мутило, будто я поел чего-то несвежего, да еще и много. Голова трещала. И все же я потихоньку приходил в себя. Прислонившись лбом к распахнутой двери, я чувствовал, как ко мне возвращаются силы.
— Вот так всегда, — доносились из автобуса недовольные голоса пассажиров, — сначала нажрутся, а потом из-за них еще и стоять приходится.
— Не обращай внимания! — похлопал меня по плечу Синицын.
Застегивая штаны, из-за автобуса появился водитель.
— Че пили-то хоть, мужики? — смачно зевая, поинтересовался он.
— Его просто укачало, — ответил Алексей.
— Ну понятно, что укачало, — не очень-то довольный ответом полез тот на свое место, — мы ж поди на корабле, блин…
— Мне никогда не снилось ничего подобного, — уставившись прямо перед собой, признался я Синицыну. — Еще никогда!
— Значит, во сне ты видел этот самый бюст? — переспросил Алексей.
— Без сомнения…
Мы помолчали.
— Странно, — протянул лейтенант. — Я не могу себе представить, что все это тебе приснилось только под впечатлением рассказанного секретаршей Панина и той деревенской глупышкой!
— Тогда чем же все это объяснить?
Синицын вдруг как-то по особенному посмотрел сначала на меня, а потом сунул руку мне за спину.
— Так ты что, наш баул под голову себе ложил, что ли? — поразился он, вытаскивая из угла объемную сумку.
Я кивнул.
— Так он же у нас там и лежит, Вячеслав!
У меня глаза полезли на лоб.
— Вот тебе и объяснение…
— Да разве ж такое возможно, товарищ… Алексей? — быстро поправился я.
— Выходит, что возможно, — бросил баул под ноги Синицын. И, почесав лоб, рассудил: — Ведь есть же такое поверье, что если сунуть под подушку листья подорожника, то обязательно в кровать напрудишь.
«Ну, вы сравнили, товарищ лейтенант!» — мысленно подивился я «сообразительности» моего товарища.
В 10 утра, к самому открытию, мы с лейтенантом Синицыным стояли у входа в Алтайский государственный краеведческий музей. Здание музея, в котором до 1913 года располагалась главная химическая лаборатория Алтайского округа, отдаленно напоминало старый вокзал и имело два этажа. Это внешнее сходство усиливалось не только за счет стиля постройки, но и благодаря светло-кирпичному цвету стен. В свою очередь, окна были аккуратно подведены белой краской.
— Что-то я не шибко верю в то, что мы здесь обнаружим хоть какую-то полезную информацию по нашему делу, — скептически окинув фасад дома, заявил Алексей.
Как только музей открылся, лейтенант тут же двинулся к его администратору. Правда, того на рабочем месте не оказалось, и мы были вынуждены ждать. Пока Алексей вел беседу с одной молодой особой из числа работниц этого госучреждения, я отправился на прогулку по залам. И уже успел ознакомится и с «Черневой тайгой», и с «Лесостепным заказником», когда мое внимание привлекли двое мужчин среднего возраста. Они как раз осматривали экспозицию «Освоение Алтая русскими» и непринужденно беседовали.
— Что с последней партией? Распродал? — спрашивал мужик в клетчатой кепке.
— Ты не поверишь! Пятаки все влет ушли! Вот, прям сразу забрали! — ответил ему верзила с крупными веснушками на щеках.
— На Таганке, что ли?
— Точно!
— А теперь за чем приехал? — поинтересовался хозяин кепки.
— Постараюсь опять побольше пятаков с собой увезти.
— Снова для Москвы?
— Не-е-е, на этот раз ломанусь в Ригу. Там иностранцев на толкучке больше крутится. Глядишь, и прибыль другая будет…
Их, казалось бы, совсем несвязная беседа заинтересовала меня по одной единственной причине. Я прекрасно понимал, что эти двое говорят о монетах. И не просто о каких-нибудь монетах, а о старинных. И что упомянутые в разговоре толкучки не что иное, как встречи нумизматов и других коллекционеров.
— Послушай, Василий, а че ты мне здесь-то встречу назначил?
Конопатый от души рассмеялся:
— Понимаешь, времени у меня в обрез. Барнаульские жучки самое позднее до часу дня собираются. А у меня поезд в половине третьего. Вот я и боялся, что в музей мне иначе не успеть.
— И на кой тебе этот музей сдался? Здесь ведь ни монет, ни бумажек твоих…
— Один старичок в Москве посоветовал. Говорит, мол, тебе, Вася, исторической справки недостает. А с нумизматами по-другому нельзя. У них все свой смысл имеет. Здесь, на Алтае, до сих пор по рукам много «сибирской монеты» ходит. Ту т они, по сравнению с Москвой и Питером, копейки стоят. Но особенно те ценятся, где на гербе стриженые соболя стоят. О! Я даже запомнил! Всю дорогу повторял «стриженые соболя». И на тебе, заучил. Ха!
— Это как стриженые? — не понял его собеседник.
— Вот я сюда и приперся, чтобы это узнать. Я живого-то соболя в глаза не видал. А здесь еще эти стриженые. Боюсь, раскусят меня здешние нумизматы. Сообразят, что не для себя медь скупаю, а на продажу. И начнут тогда цены гнуть.
— Ну а к нам-то ты до отъезда забежишь еще? — Не знаю.
— А где эти монетчики сегодня собираются? Рыжий назвал адрес. Они пошатались еще минут десять между экспонатами и ушли.
С лейтенантом Синицыным мы столкнулись на лестнице, ведущей на второй этаж.
— Администратор посоветовала мне обратиться в их военно-исторический отдел. Адрес — проспект Комсомольский, 73. Она сейчас туда еще позвонить должна. Собирается замолвить за нас доброе слово, — на ходу рассказывал он.
Я согласно кивнул. Хотя мысленно я сейчас находился в другом месте. А именно, на встрече барнаульских коллекционеров.
— Все в порядке, Вячеслав? Ты какой-то вялый…
— Послушайте, Алексей, — набрался я смелости, — а нельзя ли мне сегодня в увольнение пойти?
Синицын, никак не ожидавший от меня такого вопроса, замер на полуслове.
— Понимаете, мне только что стало известно, что сегодня в городе собираются местные нумизматы. Я сам с детства монетами увлекаюсь. И думаю, что другой такой возможности посетить барнаульскую нумизматическую тусовку у меня может больше и не быть. А!?
Синицын тяжко вздохнул, но тут же и улыбнулся.
— Валяй! Только смотри у меня! Мне за тебя головой отвечать!
— Да я только туда и обратно…
— Ладно, Вячеслав, встречаемся мы с тобой на Демидовской площади. У столпа. В три часа. Ясно?!
— Так точно, — радостно выпалил я и бросился к выходу.
— Постой! — окликнул меня лейтенант.
Он достал свой бумажник и поманил рукой.
— Вот тебе чирик, а то у тебя, поди, ни копейки, — протянул он десятку.
— Да ни к чему это, — попытался я отказаться, — у меня еще целых три рубля есть.
— Бери, балда, пока дают!
Народ здесь толпился повсюду. Как я и предполагал, собирались тут не только коллекционеры монет. Там и здесь можно было видеть планшетки со значками и юбилейными медалями, старинные аптечные флакончики с гербами в виде двуглавого орла. В одном углу занял место продавец старых открыток и спичечных коробков. Филателисты тусовались отдельно, в стороне от нумизматов, и молодое поколение собирателей, иначе просто мальчишки, явно с большим интересом рассматривали эти яркие бумажные квадратики, нежели потемневшие от времени медные кружки. Прежде чем отправиться к нумизматам и бонистам, я остановился у пожилого мужика, который бережно перекладывал книжные издания по монетам и банкнотам.
— Ищете что-то особенное, молодой человек? — скорее по привычке, чем из интереса, спросил он меня.
Я пожал плечами. Во-первых, потому что от такого количества специальной литературы у меня дух захватило. А во-вторых, и в этом было горько признаваться, в выборе эпохи и государства, монеты которых меня по-настоящему занимали, я так пока еще и не определился.
— А, — улыбнулся мужик, — новичок.
Я уже было состряпал обиженную физиономию и собирался возмутиться, но передумал и откровенно признался:
— Так точно, новичок.
— В таком случае, — снисходительно обратился он ко мне, — могу лишь дать совет.
Я согласно кивнул.
— Собирайте Древнюю Азию, юноша! К ней у нумизматов до сих пор нет должного интереса. А это очень печально. Ведь здесь скрываются такие невероятные запасы знаний! — Он сунул мне под нос средней толщины книжицу. — Вот, пожалуйста, «Монеты Рожаддина, уйгурского повстанца». Издание семьдесят третьего года. Уже сейчас редкость. Или вот «Монеты Китая» Быкова. Всего двадцать рублей прошу.
Я поблагодарил его за совет и двинулся дальше.
Конопатого парня из краеведческого музея я увидел издалека. Он с видом знатока шагал вдоль рядов с открытыми альбомами и аккуратно разложенными прямо на столе нумизматическими сокровищами. Стараясь не привлекать к себе внимания, я двигался за ним. Мне вдруг очень захотелось посмотреть, как он будет вести свои торговые дела. Кроме того, мне казалось, что увидел я его там, в музее, неспроста. Вот ведь и на эту толкучку попал только благодаря ему… В это время Василий, во всяком случае так называл его мужик в кепке, остановился у одного торговца монетами. Того окружало несколько пацанов с горящими глазами.
— Это и есть гривенник, — с удовольствием наблюдая за реакцией мальчишек, голосом учителя пояснял мужик. — И чеканился он во времена Елизаветы Петровны. А знаете, кем она была?
— Царевной, — с готовностью выпалил один из пацанов.
— Не царевной, а царицей, — усмехнулся мужик. — А еще дочерью Петра. А вот эти большие медные лепешки — знаменитые екатерининские пятаки.
— А «сибирские», с бобрами, у вас есть? — неожиданно для всех и чересчур громко поинтересовался Вася.
Все враз обернулись в его сторону.
— Простите, не расслышал… — медленно произнес хозяин екатерининских пятаков.
— Ну, с бритыми бобрами! — самодовольно повторил конопатый.
— Вы, по-видимому, имеете ввиду стриженых собольков? — поинтересовался кто-то со стороны.
По тому, как веснушчатое лицо верзилы залилось краской, даже пацанам стало ясно, что Вася облажался. А потом грянул смех. Да такой, что зазвенели стекла в оконных рамах. Вася тоже заулыбался, и дождавшись, когда окружившие его перестали смеятся, заявил:
— Стриженые соболя или бритые бобры, не все ли равно?! Вы мне ответьте, у вас «сибирские деньги» есть?
Мужчина, к которому Вася обращался, махнул ему рукой:
— Иди здесь вот погляди!
Я протиснулся через частокол подрастающего поколения коллекционеров и тоже стал рассматривать предложенные мужиком на обмен и продажу экспонаты. Сразу бросалось в глаза, что и он специализировался на различных предметах собирательства. На его лотке наряду с нумизматическим материалом красовались наградные кресты царской России, немецкие знаки отличия времен первой и второй мировых войн и еще многое другое. Однако мое внимание привлекла пачка старых фотографий. Черно-белые снимки были накрест перетянуты бечевкой. Что именно так заинтересовало меня в этих немых свидетелях давно минувших дней я, наверное, не смог бы объяснить. На верхнем, и единственном доступном взгляду снимке были запечатлены две девушки в косынках рядом с каким-то допотопным трактором.
— Я мог бы просмотреть эти снимки? — прозвучал мой вопрос.
Мужчина без особого желания стал распутывать бечевку. При этом сразу расставил все точки над «и»:
— Только продаю я их все вместе. Комплект.
Я принял освобожденные от «пут» фотографии из его рук и стал их рассматривать. При этом я чувствовал на себе пытливый взгляд их хозяина.
— Вы ищете что-то определенное? — наконец спросил он.
Боже мой, как я ненавидел этот вопрос! Самый распространенный и надоедливый вопрос на любой тусовке коллекционеров. Вопрос, на который зачастую нечего ответить. Ибо если признаться, что тебе просто интересно взглянуть поближе на ту или иную вещь, то можно сразу рассчитывать на своеобразный разгоняй со стороны хозяина этой самой вещи. Мол, здесь вам не музей! Что здесь рассматривать! Либо покупаете вещь, либо даже нечего ее трогать. Вот и приходится выдумывать очередную отговорку. Правда, зачастую ответ звучит откровенно нелепо. Конечно, только в том случае, если ты действительно не представляешь себе, что тебя по-настоящему интересует. Я быстро перетусовывал фотографии в надежде пересмотреть их раньше, чем мне пришлось бы отвечать на его вопрос. И тут я чуть не вскрикнул. Изображение, которое бросилось мне в глаза на очередной карточке, настолько меня поразило, что я на какое-то мгновение просто потерял связь с окружающим меня миром. Я буквально впился глазами в картинку… Там, на фоне хвойного леса, было запечатлено ветхое строение, точь-в-точь похожее на то, что приснилось мне в автобусе. Тот самый сарай! Я не верил своим глазам. Мало того, у входа в него фотокамера захватила группу мужчин. Военных. Среди которых эффектно и сразу выделялся мужчина в черной кожанке. Схватив лежащее тут же на столе увеличительное стекло, я с замиранием сердца расположил его над изображением. Когда я наконец рассмотрел лицо человека, а также предмет, который он держал в руках, мне вдруг стало дурно. Такого просто не могло быть! Прямо какое-то наваждение!
— Сколько вы хотите за эту карточку? — не глядя на продавца, резко спросил я.
— Я же вам уже сказал, молодой человек, что они продаются только вместе. Тридцать рублей — и фотографии ваши, — пытаясь понять, что это вдруг со мной произошло, ответил он.
— Я заплачу вам десять рублей за эту единственную фотографию, — недолго думая предложил я. — Согласны?
Мужчина молча забрал у меня карточку и теперь тоже внимательно изучал ее. Цена, которую я ему предложил за одну-единственную фотку, была высокой. Даже очень. И, видимо, именно это обстоятельство наводило его на мысль, уж не продешевил ли он. Все-таки забавная это вещь — человеческая психика!
— Идет! — резко согласился он, так и не сообразив, с чего это я вдруг так высоко оценил один из объектов, выставленных им на продажу.
На этом посещение тусовки барнаульских коллекционеров для меня закончилось. Я вихрем летел по городу, лишь изредка поглядывая на план Барнаула. У Демидовского столпа я был уже в два часа дня. Первые несколько минут я метался по небольшой площади словно тигр в клетке. Пока наконец не вспомнил, что встреча с лейтенантом Синицыным у меня назначена на три. От обиды хотелось просто выть. И все же я нашел в себе силы успокоиться и посмотреть на события последнего часа уже более осмысленно. Бесспорно, это была великая удача, что среди такого огромного количества интересных вещей именно эта более чем скромная черно-белая фотография привлекла мое внимание. Да что там внимание! Что она находилась там, не где-нибудь, а как раз в той стопке фотодокументов, которые я ни с того ни с сего стал вдруг рассматривать. Вот уж точно, указание свыше! «А может быть, я какой-нибудь там ясновидящий?! — ужалила меня в затылок дерзкая мысль. — Что-то вроде Чумака?!» Я расхаживал вокруг постамента. И даже не решался задуматься над той, почти мистической, связью между страшным сном в автобусе и находкой последнего часа. Почему-то даже одно только представление остаться один на один с моими, возможно, не ко времени поспешными, выводами меня здорово пугало. И тогда я решил пока отвлечься. А возможность поразмышлять на эту тему предоставить позже своему старшему товарищу.
Глава 3
Лейтенант Синицын появился без минуты три. Его пунктуальности можно было позавидовать. Он двигался быстрым четким шагом, словно на параде. За спиной болтался наш баул, а под правой рукой у него была зажата светло-зеленая картонная папка, в которой обычно хранят деловые бумаги. У него было озабоченное выражение лица. Завидев меня, Алексей прибавил шагу. Поравнявшись со мной, Синицын без особого интереса осмотрелся.
— Знаешь, как раньше называли это место? — задал он неожиданный вопрос.
Я отрицательно покачал головой.
— «Уголок Петербурга», — ответил он. — А в честь кого эту площадь и эту четырнадцатиметровую штуковину назвали, знаешь?
— Могу себе представить, что в честь Демидова, — отозвался я.
— Правильно, Вячеслав, — шмыгнул носом лейтенант. — В честь Акинфия Демидова. Великий человек был этот Демидов. И одновременно хитрюга, каких еще поискать. Одним словом, сучок.
— Что так?
— А разве тебе не известно, нумизмат, что он втайне от царицы-матушки из местного серебра деньги чеканил? Верно, на этом свой первый капитал и сделал. Так что сучок он был, сучок!
Я лишь по привычке пожал плечами.
— Ну как, пообщался-то хоть со своими братьями по духу? — улыбнулся Алексей.
И здесь я, едва сдерживая вновь нахлынувшее на меня волнение, извлек из кармана заветную фотографию.
— Ничего не понимаю, — развел руками Синицын, вовремя подхватив падающую папку, — ты на фотокружок ходил или на встречу к своим коллекционерам?
— Алексей! — не обращая внимания на его кривляния, с дрожью в голосе заговорил я, — на этой фотографии запечатлено то самое место, которое я увидел во сне! После которого мне стало так дурно! Но это еще полбеды! Вот этот человек в кожанке — знаете кто?
Синицын, внимательно наблюдая за мной, поднес карточку поближе к глазам и только потом взглянул на нее.
— Мелкое изображение, — произнес он. И, посмотрев на меня поверх фотографии, пошутил: — Что, не мог покрупнее изображения найти?
Я возмущенно ткнул пальцем в картинку и выпалил:
— Это же Митрохин Григорий! А в руке у него — наш бюст! Получается, что это его я видел во сне! И это он их всех… поубивал!
Проходившая мимо парочка пугливо покосилась в нашу сторону. Синицын молчал. Глаза его буквально впились в фото, а лицо помрачнело.
— Я тоже кое-что нарыл, — процедил он сквозь зубы. — А сейчас едем на вокзал. Мы сегодня же покидаем Барнаул!
— Почему? — не понял я.
— Потому что у меня очень нехорошее предчувствие, Вячеслав. И оно напрямую связано с этим чертовым бюстом. Его нужно поскорее сдать на обследование. Ситуация может в любой момент выйти из-под контроля. И тогда греха не оберешься…
Мы взяли такси и рванули к железнодорожному вокзалу. По пути Синицын поведал мне вкратце, что пока он ковырялся в архивных материалах, в военно-историческом отделе АГКМ случилось очень скверное происшествие…
Свои вещи Алексей оставил в коридоре. Беспокоиться за них, как ему объяснили, не стоило. Ибо у них там не бывало посторонних. Все всех знают. К тому же, как ему намекнули, у них в архиве хранятся действительные ценности. Мол, не то что какие-то там личные вещи лейтенанта Синицына. В это самое время там же, в коридоре, проверял проводку электрик. Покачиваясь на стремянке под потолком, он насвистывал себе под нос что-то веселенькое. Прошло не меньше часа, прежде чем Алексей добрался до материалов, документирующих становление советской власти на Алтае. Вдруг его внимание привлек пронзительный женский визг. Он доносился из коридора. Сининцын, перемахивая через штабеля бумаг, ринулся туда. Первое, что он увидел, были болтающиеся на уровне его лица ноги электрика. Взглянув вверх, лейтенант не поверил своим глазам. Электрик из последних сил отбивался от чего-то или кого-то невидимого. При этом его шею стягивал кусок кабеля, а лестница находилась в нескольких метрах в стороне. Поднявшей крик женщиной оказалась совсем еще юная практикантка, шокированная открывшейся ее взору картиной. Она как раз собиралась пересечь коридор, чтобы набрать воды в электрический чайник. Быстро подтащив стремянку, Синицын буквально взлетел по ней вверх и, ухватив теряющего сознание мужчину, стал распутывать петлю вокруг его шеи. Именно его быстрые и решительные действия спасли бедолаге-электрику жизнь. Набежавшие работники архива и музейщики запрудили узкий проход коридора, мешая вызваным санитарам унести пострадавшего. В скверном расположении духа Синицын вернулся к своей работе. Однако нехорошие мысли не давали ему сконцентрироваться. И все же, когда ему на глаза попалась фамилия Митрохин, он нашел в себе силы с особым вниманием изучить обнаруженные бумаги. Все это время он слышал, как за стеной громко переговариваются прибывшие на место происшествия сотрудники милиции. Вскоре в его дверь постучались. Появившийся оперативник держал в руках его, Синицына, баул и глуповато улыбался.
— У вас там что, котенок? — спросил он, скосив глаза на сумку.
Лейтенант вопросительно взглянул на вошедшего.
— Пока мы там работали, — кивнул тот в сторону коридора, — в сумке постоянно кто-то возился.
— Ах, да, — сообразил Синицын, — я совсем про него забыл! Мне же ведь его еще вовремя отдать нужно.
Сказав это и захватив с собой найденные материалы, Алексей спешно покинул здание военно-исторического музея.
Документы лейтенанта Синицына, как я уже неоднократно успел убедиться за эту поездку, открывали нам любые двери. Так же получилось и в этот раз. Несмотря на то что свободных купе на вечерний поезд не было, Алексей уже пятью минутами позже размахивал перед моим носом неизвестно откуда взявшимися билетами.
В купе кроме нас никого не оказалось. Только сейчас, освободившись от вещей и заняв свои места, нам стало ясно, как мы устали. Но все-таки о том, чтобы лечь спать, никто из нас даже не думал. Уходящая неделя была очень сложной. И вовсе не потому, что мы как охотничьи псы мотались по северу Алтайского края, только успевая «менять перекладных», недосыпая и нерегулярно, зачастую прямо на ходу, питаясь. Проблема была в другом. Приобретенные в этой поездке знания тяготили нас. Возможно, потому, что они были неправильно распределены. В смысле, слишком много, на первый взгляд, невозможного выпало на долю всего только двух человек. Рассказы очевидцев, мои сны, пережитое Синицыным. А самое главное, возникшее с момента появления в наших руках рокового бюста, и постоянно усиливающееся ощущение опасности. Отсутствие душевного уюта, может быть, даже равновесия. Неспособность расслабиться или отвлечься. Однако предпринятое нами путешествие все же входило в свою заключительную стадию. Я чувствовал это. И лейтенант Синицын, безусловно, тоже. Наступало время подводить итоги, ибо мы возвращались. Сутками позже, по расчетам Алексея, мы должны были прибыть туда, где располагался… центр. Что это был за центр, я не знал и мог лишь догадываться. Однако это слово я слышал от своих сослуживцев чаще, чем какое-либо другое. Рассуждая на эту тему, я в первую очередь представлял себе высокое здание с множеством окон. В котором работают сотни, нет, даже тысячи людей. Одетые в белые халаты, они снуют из кабинета в кабинет, из лаборатории в лабораторию, задумчиво хмурят высокие лбы и следят за тем, чтобы выражения их лиц были по меньшей мере неглупыми. Привозимые и присылаемые со всех концов страны, да что там страны — со всего мира, «странности» проходят особую обработку и потом исследуются в специальных стерильных камерах. При этом все результаты тщательно заносятся в протоколы и картотеки. А если во время изучения таких вот объектов происходят несчастные случаи, то пострадавшие проходят лечение в секретных реабилитационных центрах. А погибших хоронят тайком от всего мира, даже не сообщая родным о местонахождении погребения. И вообще, все это сильно-сильно, нет, даже сильно-сильно-сильно засекречено.
— Как ты думаешь, Вячеслав, — прервал мои размышления Синицын, — мы с тобой справились с порученным нам заданием?
При этом он полулежал на своей полке, перекладывая на коленях наспех прихваченные из архива бумаги.
— Знаешь, как раньше называли это место? — задал он неожиданный вопрос.
Я отрицательно покачал головой.
— «Уголок Петербурга», — ответил он. — А в честь кого эту площадь и эту четырнадцатиметровую штуковину назвали, знаешь?
— Могу себе представить, что в честь Демидова, — отозвался я.
— Правильно, Вячеслав, — шмыгнул носом лейтенант. — В честь Акинфия Демидова. Великий человек был этот Демидов. И одновременно хитрюга, каких еще поискать. Одним словом, сучок.
— Что так?
— А разве тебе не известно, нумизмат, что он втайне от царицы-матушки из местного серебра деньги чеканил? Верно, на этом свой первый капитал и сделал. Так что сучок он был, сучок!
Я лишь по привычке пожал плечами.
— Ну как, пообщался-то хоть со своими братьями по духу? — улыбнулся Алексей.
И здесь я, едва сдерживая вновь нахлынувшее на меня волнение, извлек из кармана заветную фотографию.
— Ничего не понимаю, — развел руками Синицын, вовремя подхватив падающую папку, — ты на фотокружок ходил или на встречу к своим коллекционерам?
— Алексей! — не обращая внимания на его кривляния, с дрожью в голосе заговорил я, — на этой фотографии запечатлено то самое место, которое я увидел во сне! После которого мне стало так дурно! Но это еще полбеды! Вот этот человек в кожанке — знаете кто?
Синицын, внимательно наблюдая за мной, поднес карточку поближе к глазам и только потом взглянул на нее.
— Мелкое изображение, — произнес он. И, посмотрев на меня поверх фотографии, пошутил: — Что, не мог покрупнее изображения найти?
Я возмущенно ткнул пальцем в картинку и выпалил:
— Это же Митрохин Григорий! А в руке у него — наш бюст! Получается, что это его я видел во сне! И это он их всех… поубивал!
Проходившая мимо парочка пугливо покосилась в нашу сторону. Синицын молчал. Глаза его буквально впились в фото, а лицо помрачнело.
— Я тоже кое-что нарыл, — процедил он сквозь зубы. — А сейчас едем на вокзал. Мы сегодня же покидаем Барнаул!
— Почему? — не понял я.
— Потому что у меня очень нехорошее предчувствие, Вячеслав. И оно напрямую связано с этим чертовым бюстом. Его нужно поскорее сдать на обследование. Ситуация может в любой момент выйти из-под контроля. И тогда греха не оберешься…
Мы взяли такси и рванули к железнодорожному вокзалу. По пути Синицын поведал мне вкратце, что пока он ковырялся в архивных материалах, в военно-историческом отделе АГКМ случилось очень скверное происшествие…
Свои вещи Алексей оставил в коридоре. Беспокоиться за них, как ему объяснили, не стоило. Ибо у них там не бывало посторонних. Все всех знают. К тому же, как ему намекнули, у них в архиве хранятся действительные ценности. Мол, не то что какие-то там личные вещи лейтенанта Синицына. В это самое время там же, в коридоре, проверял проводку электрик. Покачиваясь на стремянке под потолком, он насвистывал себе под нос что-то веселенькое. Прошло не меньше часа, прежде чем Алексей добрался до материалов, документирующих становление советской власти на Алтае. Вдруг его внимание привлек пронзительный женский визг. Он доносился из коридора. Сининцын, перемахивая через штабеля бумаг, ринулся туда. Первое, что он увидел, были болтающиеся на уровне его лица ноги электрика. Взглянув вверх, лейтенант не поверил своим глазам. Электрик из последних сил отбивался от чего-то или кого-то невидимого. При этом его шею стягивал кусок кабеля, а лестница находилась в нескольких метрах в стороне. Поднявшей крик женщиной оказалась совсем еще юная практикантка, шокированная открывшейся ее взору картиной. Она как раз собиралась пересечь коридор, чтобы набрать воды в электрический чайник. Быстро подтащив стремянку, Синицын буквально взлетел по ней вверх и, ухватив теряющего сознание мужчину, стал распутывать петлю вокруг его шеи. Именно его быстрые и решительные действия спасли бедолаге-электрику жизнь. Набежавшие работники архива и музейщики запрудили узкий проход коридора, мешая вызваным санитарам унести пострадавшего. В скверном расположении духа Синицын вернулся к своей работе. Однако нехорошие мысли не давали ему сконцентрироваться. И все же, когда ему на глаза попалась фамилия Митрохин, он нашел в себе силы с особым вниманием изучить обнаруженные бумаги. Все это время он слышал, как за стеной громко переговариваются прибывшие на место происшествия сотрудники милиции. Вскоре в его дверь постучались. Появившийся оперативник держал в руках его, Синицына, баул и глуповато улыбался.
— У вас там что, котенок? — спросил он, скосив глаза на сумку.
Лейтенант вопросительно взглянул на вошедшего.
— Пока мы там работали, — кивнул тот в сторону коридора, — в сумке постоянно кто-то возился.
— Ах, да, — сообразил Синицын, — я совсем про него забыл! Мне же ведь его еще вовремя отдать нужно.
Сказав это и захватив с собой найденные материалы, Алексей спешно покинул здание военно-исторического музея.
Документы лейтенанта Синицына, как я уже неоднократно успел убедиться за эту поездку, открывали нам любые двери. Так же получилось и в этот раз. Несмотря на то что свободных купе на вечерний поезд не было, Алексей уже пятью минутами позже размахивал перед моим носом неизвестно откуда взявшимися билетами.
В купе кроме нас никого не оказалось. Только сейчас, освободившись от вещей и заняв свои места, нам стало ясно, как мы устали. Но все-таки о том, чтобы лечь спать, никто из нас даже не думал. Уходящая неделя была очень сложной. И вовсе не потому, что мы как охотничьи псы мотались по северу Алтайского края, только успевая «менять перекладных», недосыпая и нерегулярно, зачастую прямо на ходу, питаясь. Проблема была в другом. Приобретенные в этой поездке знания тяготили нас. Возможно, потому, что они были неправильно распределены. В смысле, слишком много, на первый взгляд, невозможного выпало на долю всего только двух человек. Рассказы очевидцев, мои сны, пережитое Синицыным. А самое главное, возникшее с момента появления в наших руках рокового бюста, и постоянно усиливающееся ощущение опасности. Отсутствие душевного уюта, может быть, даже равновесия. Неспособность расслабиться или отвлечься. Однако предпринятое нами путешествие все же входило в свою заключительную стадию. Я чувствовал это. И лейтенант Синицын, безусловно, тоже. Наступало время подводить итоги, ибо мы возвращались. Сутками позже, по расчетам Алексея, мы должны были прибыть туда, где располагался… центр. Что это был за центр, я не знал и мог лишь догадываться. Однако это слово я слышал от своих сослуживцев чаще, чем какое-либо другое. Рассуждая на эту тему, я в первую очередь представлял себе высокое здание с множеством окон. В котором работают сотни, нет, даже тысячи людей. Одетые в белые халаты, они снуют из кабинета в кабинет, из лаборатории в лабораторию, задумчиво хмурят высокие лбы и следят за тем, чтобы выражения их лиц были по меньшей мере неглупыми. Привозимые и присылаемые со всех концов страны, да что там страны — со всего мира, «странности» проходят особую обработку и потом исследуются в специальных стерильных камерах. При этом все результаты тщательно заносятся в протоколы и картотеки. А если во время изучения таких вот объектов происходят несчастные случаи, то пострадавшие проходят лечение в секретных реабилитационных центрах. А погибших хоронят тайком от всего мира, даже не сообщая родным о местонахождении погребения. И вообще, все это сильно-сильно, нет, даже сильно-сильно-сильно засекречено.
— Как ты думаешь, Вячеслав, — прервал мои размышления Синицын, — мы с тобой справились с порученным нам заданием?
При этом он полулежал на своей полке, перекладывая на коленях наспех прихваченные из архива бумаги.