— Капитан Стриж, — скомандовал он, — выдать подразделению оружие!
   Где-то в темноте застрекотал вертолет.
   На вертушке летели не меньше часа. На аэродроме в Мары ждали свой ИЛ-76 до семи вечера. Все предпринятые мной попытки узнать, куда же мы держим путь, оказались безуспешными. (Кстати, до конца службы меня держали в совершенном неведении относительно названия и расположения тех географических точек, в которых происходили нижеописываемые операции).
   Я и сержант Воронян сидели на самом краю аэродрома. На сваленных в кучу ящиках и мешках, принадлежащих нашей группе. В безоблачное небо один за другим взмывали МИГ-29.
   — Товарищ сержант, а Воронян — это ваша настоящая фамилия? — неожиданно для самого себя вдруг спросил я.
   Армянин внимательно посмотрел мне в лицо и снова перевел свой взгляд на самолеты.
   — А как ты думаешь? — вопросом на вопрос отреагировал он.
   — Думаю, что это вполне возможно, — ответил я.
   — Правильно думаешь, — улыбнулся сержант.
   За взлетной полосой, метрах в трехстах от нас, появилась группа десантников. Двадцать человек поджарых и высоких парней. Их сопровождал молодой офицер. Рассмотреть его звания мы не могли. Было слишком далеко. Офицер минуты две о чем-то говорил со своими подчиненными. В какой-то момент солдаты вдруг бросились на землю и стали быстро отжиматься. После сорока я перестал считать. Потом офицер снова говорил. Потом десантники снова отжимались. Так продолжалось довольно долго. В конце концов они похватали свои вещмешки и бросились к пятью минутами раньше приземлившемуся ИЛу. Солнце палило нещадно, а расстояние до самолета составляло никак не меньше километра. Однако парням понадобилось от силы пять минут, чтобы добежать до борта и погрузиться. А десятью минутами позже ИЛ уже шел на взлет.
   — Вот где я ни за что не хотел бы служить, — скривил я душой. На самом деле моей мечтой всегда оставалась служба в ВДВ.
   — Это почему же? — искренне поинтересовался Воронян.
   — Так ведь какие нагрузки. Какие усилия. И в Афган вон заслать в любой момент могут. А там сколько наших уже полегло! Нет! Ни за что не хотел бы с ними поменяться, — в этот момент я даже сам себе поверил.
   Воронян снова ухмыльнулся:
   — Я думаю, что и из них никто не захотел бы поменяться с тобой местами…
   Я был другого мнения. А потому лишь пожал плечами.
   Подошел старшина Дятлов.
   — Видели этих архаровцев? — кивнул он головой в сторону уходящей к горизонту машины. — В Афган закидывают. Говорят, нашим там сейчас совсем туго приходится. Духи как сообразили, что русские и вправду уходят, сразу оборзели.
   — Смотри-ка, ты как знал, — обратился ко мне Воронян.
   — Это ты о чем, сержант? — Дятлов явно был настроен на продолжительную беседу.
   — Да вот рядовой Майзингер уже успел предположить, что им туда.
   — Ага, — старшина раскуривал сигарету, — а потом их обратно в цинке привезут. И кому-то опять придется их стенания выслушивать.
   — Материнские, что ли? — поддержал я беседу.
   Воронян снова ухмыльнулся. А Дятлов посмотрел на меня так, словно я над ним издевался.
   — Послушай, Майзингер, ты что, на самом деле придурок или только прикидываешься?
   Я ну никак не ожидал такого продолжения. Поэтому откровенно обиделся. Но прежде, чем я успел хоть что-то ответить на его оскорбительные слова, вмешался Воронян.
   — Дятлов, — спокойно, но с металлом в голосе произнес он, — вернись на землю! Парень совсем еще новенький. Он действительно не понимает…
   — Что я не понимаю? — Во мне все кипело.
   Однако Воронян словно и не заметил моего возмущения:
   — Если хочешь что-то рассказать, то рассказывай. А прикапываться к нему не надо.
   Дятлов слушал молча. Желваки так и ходили под кожей. Он затоптал бычок и достал из кармана маленький пакетик.
   — Насвай будешь? — спросил он меня. — Ташкентский! Не какое-нибудь там птичье дерьмо.
   — Спасибо, — отказался я.
   — А я возьму, — протянул широкую ладонь армянин.
   Старшина Дятлов высыпал ему в руку несколько зеленых шариков и столько же закинул себе в рот. Потом бросил свой рюкзак рядом со мной и уселся на него.
   — Ладно, не обижайся, — он снова обратился он ко мне, — давай я тебе и вправду лучше расскажу.
   — Хорошо, — поднялся Воронян, — вы пока здесь беседуйте, а я пойду пройдусь.
   Сказав это, он направился к вышке деспетчеров.
   — Еще до того, как я сверхсрочником стал, мне пришлось служить в Какайтах. Служил я в роте охраны. Охраняли зоны с МИГами. Два часа на посту, два — в дежурке и два — спишь.
   — И так круглые сутки? — не поверил я.
   — И так круглые сутки, и не один месяц подряд.
   Я сочувственно помотал головой. А Дятлов тем временем продолжал:
   — Однажды осенью восемьдесят шестого к нам прилетел «Черный тюльпан». Знаешь, что это?
   — Нет.
   — Это грузовые самолеты, в которых перевозят цинковые гробы с останками погибших военных. На боку такой машины часто натрафаречен цветок — черный тюльпан. Тот борт прилетел прямиком из Кабула и следующим утром должен был отбыть куда-то в Россию. Его отогнали на запасную полосу, в самый ее конец. Охранять этот самолет мы должны были только ночью. В наряде нас было трое. Первый заступал в десять вечера. Я должен был сменить его в час ночи. А меня сменяли уже в четыре. На семь тридцать утра намечался вылет.
   — Товарищ старшина, вы же говорили, что смена всегда только два часа длилась. Как же так? — поинтересовался я.
   — А ты внимательный, черт! — улыбнулся Дятлов и пояснил. — Это был особый караул. На моей памяти вообще единственный был. Хотя «тюльпаны» я уже и раньше видел.
   — А-а!
   — Без четверти час меня повезли на пост. Остановились мы метрах в ста от борта. Прапор, разводящий, из кабины вылез и по тенту стучит. Это такой сигнал, мол, давай вылазь. Пошли мы к самолету, а около него никого не видно. «Что за черт? — ругается прапорщик. — Куда это хохол подевался? Неужели где-нибудь дрыхнет?» Подошли мы к борту поближе. Нет никого. Обошли самолет кругом. Тихо. Прапор уже решил в караул звонить. Но в это время из темноты потерявшийся хохол выруливает. Прапор на него налетел: «Где ты шляешься, морда? Да я тебя под трибунал отдам!» — кричит. А хохол ко мне: «Закурить есть?» — спрашивает. Я свою заначку из-под панамы достаю и ему протягиваю. Смотрю, у него руки дрожат. «Небось, последняя?» — спрашивает. Я говорю: «Да фиг с ней!» В это время прапор видит, что с хохлом что-то не то происходит, и мне говорит: «Заначку спрячь! Потом выкуришь». А сам из кармана свои достает и нам предлагает. Хохол пару раз затянулся — и нет сигареты. Прапорщик его спрашивает: что, мол, случилось? А тот головой в сторону борта кивает и говорит: «Ребята-то никак не успокоятся…» Мы с прапором переглянулись. Ничего понять не можем. А хохол продолжает: «Один мать все время зовет. Другой стонет».
   — В самолете, что ли? — не поверил я своим ушам.
   — В том-то и дело, что в самолете, — ответил Дятлов.
   — И что дальше? — не выдержал я.
   — А что дальше?… Я стоять на этом посту отказался. Как прапорщик ни ругался, но заставить меня не смог. Потом вызвали летунов. Тех самых, что с бортом прибыли. Наш особист приехал и начальник караула. Летуны, когда их в курс дела ввели, как-то странно на хохла посмотрели. А один из них и говорит: «Ты парень, в своем ли уме? Там же ни одного целого нет. Руки, ноги да головы. Все, что после нападения на танковую колонну собрать удалось».
   Договорить Дятлов не успел. Из подъехавшего УАЗа вылезли майор Галкин и капитан Стриж. Подошли остальные, и мы стали готовиться к погрузке в самолет.
   Я неотрывно смотрел на убегающую назад полосу дороги. В этом было что-то магическое. Снежные завихрения толстыми змеями скользили за громыхающим грузовиком, норовя укусить его за колеса. ГАЗ-66 бросало на обледенелых ухабах так, что мы дружно подпрыгивали на лавках. Снова повалил снег. И снова все пропало: и пушистые, отягощенные снежным покровом ели вдоль дороги, и серое зимнее небо. Я осмотрелся. Большинство наших спали. Бодрствовали я, Галкин и Дятлов. Дятлов что-то выстругивал из бог весть как попавшего к нему сучка. И каждый раз, когда нас подкидывало, тихо матерился. Галкин из-под полуприкрытых век незаметно наблюдал за старшиной и улыбался приступам его раздражительности. Когда мы въехали в село, начинало смеркаться. Машина остановилась у солидного одноэтажного дома с выкрашенным в лазоревый цвет крыльцом. Перед ним орудовал совковой лопатой мужик. В тот же миг дверь в доме распахнулась, и на крыльцо вышли три женщины. Самой молодой из них на вид было не больше двадцати. Мы споро выгрузились и, следуя приглашениям женщин, прошли в дом. Мужик с лопатой подозрительно вглядывался в наши лица, когда мы проходили мимо. Он был явно не в духе. И, как мне показалось, его недовольство заключалось не только в том, что ему помешали работать. Хозяин дома, а это был именно он, не очень-то жаловал мужчин. Однако об этом нам стало известно позже. Хозяйка, Катерина Васильевна, была на удивление расторопной женщиной и успевала буквально везде. Казалось, она только что стаскивала полушубок с одного гостя, а в следующий момент уже разливала дымящиеся щи по тарелкам. Две другие женщины ей успешно во всем помогали. Когда все наконец-то расселись за длинным обеденным столом, Майор Галкин коротко нас представил. Странно-птичьи фамилии нашего коллектива, за исключением моей нерусской, очень удивили женщин. Однако у них хватило такта не задавать лишних вопросов. Через несколько минут появился хозяин и занял место на сундуке в прихожей.
   — Что же ты, Николай, там-то сел? Будто и не хозяин вовсе! — удивилась Катерина Васильевна.
   Он встал и, протиснувшись между сидящими и стеной, занял свое место во главе стола. Правда, сделал это как-то неловко.
   Галкин тем временем вынул из-под стола бутылку водки. Глаза Николая заблестели. И всем стало понятно, что отношения с хозяином начинают потихоньку налаживаться.
   — Ну, давайте, Николай, за встречу, за знакомство! Ну и за то, чтобы мы поскорее сделали свое дело и убрались подобру и поздорову.
   — Это че, одна на всех, что ли? — невежливо поинтересовался тот.
   — Ну почему же! — удивился майор. — Это только нам с вами. И вот еще хозяйке, ежели она пожелает. — При этих словах Катерина Васильевна только махнула рукой. — А мои спутники не пьют.
   — Болеют, что ли? — покосился на нас хозяин дома.
   — Так точно, — подмигивая нам, согласился с ним Галкин. — Желудки у них больные.
   — Мой отец колдуном был, — рассказывала Полина Сергеевна. Она и Варя, ее двадцатилетняя дочь, вот уже три дня были вынуждены гостить у Катерины Васильевны. — Но колдуном добрым. Никому в помощи не отказывал. Заболевшую скотину лечил. С людей порчу снимал. Уважали его в деревне шибко. К нему даже из города приезжали. — Рассказывая это, женщина беспрестанно теребила белый носовой платок. — Жил он один. Моя мать давно померла. И вот неделю назад нам позвонила Катерина, — она кивнула на хозяйку дома, — и сообщила, что отцу стало плохо. У него в доме телефона-то отродясь не было.
   — Вот я и говорю, приезжай, мол, Сергеевна, быстрее, а то отца своего живым, может, и не увидишь больше, — без предупреждения ввязалась в разговор хозяйка.
   — Да, — подтвердила Полина Сергеевна и продолжала: — Мы с дочерью вот собрались и приехали.
   — А вы, простите, с дочерью в городе живете? — улучив момент, спросил майор Галкин.
   — Да, да… — видно ее этот вопрос несколько сбил с толку, и она еще сильнее затеребила платок.
   — Вы уж меня простите, Полина Сергеевна, — догадался о своей ошибке майор, — нам все детали важны. Поэтому, если вы не будете возражать, я стану вам по ходу беседы задавать вопросы.
   — Нет, нет, что вы, конечно спрашивайте, — снова ухватилась за нить повествования женщина. — Да, мы с дочерью из города приехали. Когда мы в дом зашли и когда я отца своего увидела, сразу поняла, не жилец он больше на этом свете. Он лежал в большой комнате на своей старинной кровати. Его лицо почернело, а сам он как-то вытянулся весь. Мне показалось, длинней стал. И вот еще…
   Однако дочь Варя не дала ей договорить:
   — Мама, да перестань ты! С кроватью все это тебе просто показалось!
   — Простите, — тут же вмешался Галкин, — что произошло с кроватью? — И потом обратился к девушке: — Варя, для нас необходимо знать все детали. Пусть даже самые маленькие или кажущиеся вам невероятными. Только в этом случае можно будет рассчитывать на положительные результаты нашей работы. Продолжайте пожалуйста, Полина Сергеевна. Что же там еще было?
   — Понимаете, мне показалось, что его кровать тоже сантиметров на тридцать длиннее стала…
   После этих слов в комнате стало тихо.
   — Кровать стала длиннее, — повторил ее слова Галкин.
   Было заметно, что такого поворота дела он не ожидал.
   — Я думаю, что не меньше чем на тридцать сантиметров, — подтвердила женщина.
   Варвара хохотнула.
   — Тридцать сантиметров, Полина Сергеевна, это немало, — задумчиво произнес майор.
   — Я знаю, — согласилась она, — но простите, что же я могу сделать, если мне…
   — Нет, нет, — взял себя в руки Галкин, — тридцать сантиметров — это нормально! Продолжайте!
   — Нормально, да? — видимо не ожидая такой реакции сконфуженно спросила она. Затем она перевела свой взгляд на остальных, словно искала дополнительной поддержки.
   — Это совершенно нормально, Полина Сергеевна! — в первый раз за весь вечер подал голос капитан Стриж. Они с Галкиным обменялись понимающими взглядами.
   Женщина пожала плечами и продолжала:
   — Как только мой отец увидел Варю, он словно ожил. Его было потухшие глаза засветились радостным блеском, и он поманил мою дочь к себе, но я ее удержала.
   — Почему? — поинтересовался Галкин.
   — Ну, как же? — удивилась рассказчица. — Я ведь сказала, что он колдуном был. А все колдуны и ведьмы перед смертью стараются обзавестись учениками. Так сказать, заботятся, чтобы их знания не пропали даром. Потому как если они этого не сделают, то их ожидает жуткая, мучительная смерть. А Варенька как никто другой подошла бы на роль его преемницы. Ведь она из его колена и еще совсем молодая.
   — Откуда вы так осведомлены? — поторопился с вопросом Стриж.
   — Так он уже пытался в свое время сделать это со мной, — как что-то само собой разумеющееся сообщила Полина Сергеевна, — Я тогда не намного старше Вари была. Хорошо еще, что моя бабка за меня вступилась.
   — Подождите, — решил разобраться во всем поподробнее Галкин. — Значит, ваш отец уже однажды был при смерти?
   — Да нет. Просто он стал нашептывать мне странные заклинания. Показывал и объяснял всякие корешки и травы.
   — Хорошо, хорошо, — остановил ее майор. — Продолжайте рассказывать, что случилось дальше в тот день, когда вы приехали из города.
   — Вот я и говорю, что Вареньку я к нему даже и на шаг не подпустила. Вы бы только слышали, как он ругаться начал. Я такого вообще не припомню, чтобы он на меня хоть когда-нибудь голос повысил, а здесь такая мать-перемать пошла, что нам пришлось срочно дверь в его комнату закрыть. А под вечер вообще что-то непонятное твориться стало. Будто вся нечистая сила к нам на огонек слетелась и такие пакости устраивать начала… Ну, в общем, и двери во всем доме хлопали, и свет гас, и вилки с ножами по комнатам летали.
   — Классический полтергейст, — заключил Дятлов.
   Но Галкин строго посмотрел на него, и тот замолк.
   — А что было слышно из комнаты вашего отца?
   — Поначалу немного. Стонал он громко. А часам к двенадцати и там чертовщина началась. И поросячье хрюканье оттуда доносилось, и бычье мычанье, и собачий лай. А потом Варя ко мне подходит и говорит, что мол, в голове голос деда слышит. И просит он ее, чтобы она к нему пришла. Что подарочек у него для Вари есть. И что, в конце концов, она обязана исполнить его последнее желание.
   — Какое же это было желание, Варя? — моментом переключился на девушку майор.
   — Воды он просил, — ответила та. — Хотел, чтобы я ему воды колодезной принесла.
   — Ишь ты, хитрец какой, — вставила хозяйка дома, — она ему водицы, а он ее в ведьмицы.
   — Что же дальше?
   Варя ненадолго задумалась.
   — А потом угрожать стал.
   — Угрожать?
   — Да. Говорил, что если ему не помогу, будет ко мне после смерти наведываться.
   — Господи! — почти прокричала Полина Сергеевна. — Что же ты мне, Варюшка, этого раньше-то не сказала?
   — Мама, да откуда же я могла знать, что так оно и будет?
   Галкин со Стрижом переглянулись.
   — Ну, вот мы и подошли к главному, — успокаивающим голосом произнес майор. — С этого места я попрошу вас рассказывать очень подробно. Не пропускать никаких мелочей. Итак, что произошло потом?
   — Часа в два ночи голос деда в моей голове замолчал, — как ни в чем не бывало поведала Варя, — да и во всем доме сразу как-то тихо стало.
   — Правильно, — перехватила эстафету ее мать, — все успокоилось. Прямо вот так сразу.
   — А что же вы?
   — Я потихоньку к двери в его комнату подошла и слушаю… А там все тихо.
   — Вы стали заходить к нему?
   — Ой, что вы! Я после всего, что там было, ни за какие коврижки бы туда не зашла. Да еще чтобы ночью? Ни-ни!
   Мы ждали продолжения истории.
   — Утром пошли в сельский совет, а потом к Сметаниным. Их сын — Сережа, сторожем на кладбище работает. Ну и за дополнительную плату с похоронами помогает. Он и еще несколько мужиков, вон и Николай тоже, — при этом она кивнула на безмолвно сидящего хозяина дома, — пошли к отцу в дом. Сережа нам и сообщил, что отец умер и уже окоченеть успел. А еще…
   — А еще? — тут же подхватил Галкин.
   — Сказал, что запах там плохой был. Словно покойник уже несколько суток там лежал. Да вон Николай подтвердить может.
   Все взглянули на Николая.
   — Что говорить, — смущаясь всеобщего внимания, пробурчал тот, — воняло там и вправду страшно. Будто из скотомогильника на живодерне.
   — Так, — остановил их прения Галкин, — с этим мы выяснили. Что же было дальше?
   Со слов Полины Сергеевны, похоронили колдуна уже на следующий день. Из-за смрада, стоящего в доме, поминок там проводить не стали. Да и без этого вряд ли кто-то пошел в дом умершего колдуна. Помогла опять же Катерина Васильевна. Она договорилась с председателем сельсовета, и на это мероприятие семье покойника выделили помещение в сельском клубе. Первую ночь Полина Сергеевна с дочерью провели спокойно. А на следующую случилось вот что. В тот день женщины разбирали вещи в шкафу, комоде, на полках и этажерках. Они и не заметили, как засиделись допоздна. Когда время перевалило за полночь, где-то перед домом громко завыла и тут же заскулила собака. Обе женщины как по команде вздрогнули. В эту самую минуту закрытая на крючок входная дверь распахнулась, и в дом вошел мертвый колдун…
   Голос Полины Сергеевны задрожал так сильно, что она даже прекратила рассказ. В эти минуты на женщин было страшно смотреть. Они словно бы заново переживали кошмар той памятной ночи. Остальные сидели не двигаясь, чтобы ненароком не напугать их еще больше. Продолжать взялась Варя:
   — Вы понимаете, мы в первые мгновения словно окаменели. А когда он стал к нам приближаться, кинулись в другую комнату. Там мама открыла окно, и мы выбрались на улицу. С тех пор мы здесь.
   — Как он выглядел? — задал вопрос капитан Стриж.
   — Будто и не умирал вовсе, — тут же ответила девушка, — вот только этот ужасный запах разложения…
   — Я так понимаю, что в тот дом вы больше не заходили, — предположил Галкин.
   Полина Сергеевна быстро замотала головой.
   — Я там на следующий день снова была, — не глядя на мать, сказала Варя.
   — Да как же это, Варюшка? Когда ты успела? — на глазах побледнела женщина.
   — Когда в магазин ходила, мама. На обратном пути я туда зашла.
   — И что же? — Майор весь подался вперед.
   — А ничего. В доме было пусто. Только все ящики из комода были вынуты и на полу валялись.
   — Хм, — задумчиво произнес Галкин, — Я надеюсь, что вы, Полина Сергеевна, и вы, Варя, понимаете, что мы здесь не для того, чтобы устраивать охоту на ведьм.
   После всего услышанного я с трудом сдержал улыбку. Она была бы здесь совершенно не кстати. Однако игра слов понравилась мне.
   — То есть, — продолжал майор, — мы не можем, да и не хотим обещать, что после нашего посещения здесь все станет на свои места. Наша задача заключается в том, чтобы изучить природу этого — не спорю — странного и чрезвычайно редкого явления. Но, повторяю, изгонять нечистую силу не входит в наши обязанности.
   — Что же нам делать? — растеряно спросила женщина.
   — Давайте так, Полина Сергеевна, мы сегодня отправимся на место… происшествия и посмотрим на все, так сказать, собственными глазами. А дальше… Короче, дальше будем думать.
   Около одиннадцати вечера мы снова оказались на улице. Было тихо. А из черноты ночного неба одна за одной возникали редкие снежинки. Они не торопясь опускались к земле, тонким слоем покрывая обтянутую брезентом аппаратуру. Мне на плечо опустилась чья-то рука. Я обернулся и встретился глазами с майором Галкиным.
   — Готов? — негромко спросил он.
   — К чему, товарищ майор?
   — Будь предельно внимательным. Постарайся запомнить все. А… зарисовывать будешь после, — ушел от ответа Галкин.

Глава 2

   В доме было темно, холодно и очень тихо. Кто-то из наших щелкнул выключателем. Стало светло, но уюта не прибавилось.
   — Устанавливайте аппаратуру! — скомандовал Галкин.
   — Странно, — произнес капитан Стриж, — в доме отсутствуют всякие звуки. Словно со смертью колдуна внутренняя жизнь этого человеческого жилища тут же остановилась.
   — Простите, товарищ капитан, — отреагировал я, — что вы имеете в виду под внутренней жизнью дома?
   Стриж улыбнулся:
   — А ты вот прислушайся… Ни тебе мышиной возни под печкой, ни сверчка. Даже часов не слышно. Разве это не странно?
   — Что ж здесь странного? — отозвался я. — Мышей нет. Сверчок замерз, поди, в доме-то уже, наверное, сколько дней не топили. А часы просто стали.
   Сказав это, я приблизился к настенным ходикам и подтянул провисшую почти до пола цепочку, с увесистой гирькой на конце. И… часы пошли.
   Все, как по команде, почему-то сначала уставились на ходики, а потом на меня. Словно я совершил некое святотатство. В возникшей паузе отчетливо слышался механический отсчет времени. Но не прошло и пяти минут, как часы сами по себе остановились. Я уже было снова занес руку, чтобы потянуть за цепочку, но голос майора меня остановил:
   — Отставить! — громко произнес Галкин.
   Я недоуменно посмотрел на майора.
   — Капитан Стриж, рядовой Майзингер, — глядя мне прямо в глаза выговорил тот, — следуйте за мной! Остальным даю десять минут на проверку приборов.
   — Это, видимо, та самая кровать и есть, — кивнул капитану Галкин, когда мы переступили порог соседней комнаты.
   — Похоже на то, — согласился Стриж, остановившись в двух шагах от старинной металлической кровати.
   Я стоял несколько в стороне от моих начальников и с интересом наблюдал за их несложными действиями. Оба присели на корточки и теперь рассматривали что-то на полу. Потом они переглянулись. Стриж расположил большой палец руки у основания кроватной ножки, и оттопырив указательный, что-то быстро измерил.
   — Ну, скажем, не тридцать… — вновь посмотрев друг другу в глаза, в один голос проговорили майор и капитан, — но…
   Они поднялись и стали обходить комнату по периметру. В то же время внимательно изучая все попадающиеся им на глаза предметы. В комнату заглянул старший прапорщик Щеглицкий.
   — Товарищ майор, у нас все готово, — сообщил он.
   — Передай Журавлеву, пусть он вместе с Синицыным прозондирует остальные помещения! — рассматривая книги колдуна, отозвался Галкин. И тут же снова обратился к капитану:
   — Смотри-ка, колдун-колдун, а вон и Ленина, и Маркса почитывал.
   — А может он эти книги так, для отвода глаз в доме держал, — предположил его собеседник.
   — Может быть, может быть, — задумчиво произнес майор.
   Стриж быстро отложил какие-то просмоленные метелки и приблизился к Галкину.
   — Что-то нашел? — негромко спросил он майора. Для меня такое панибратское отношение капитана лишь подтверждало мои догадки, что они не только сотрудники, но еще и хорошие друзья.
   — Ты посмотри, — тот протянул капитану старую толстую книгу в черном поблескивающем переплете, — если я не ошибаюсь, это оригинальное издание «Молота ведьм». Или что-то в этом роде.
   В этот момент из книги выпал какой-то плоский предмет. Майор наклонился и поднял его.
   — Сушеная лягушачья лапка в виде закладки… Очень оригинально! — улыбнулся он.
   — Только вот лапка-то тоже не простая, — осмотрел предмет Стриж.
   — Майзингер, — поманил меня пальцем майор, — ну-ка поди сюда.
   Я подошел.
   — Ты у своего отца в кабинете биологии среди препаратов что-нибудь подобное видел?