— Не густо, — произнес майор.
Лейтенант в ответ лишь развел руками.
— Что у вас, мужики? — кивнул Галкин Стрижу.
— Нам удалось выяснить, что параллельно с гражданскими киношниками там велась съемка еще и сотрудниками НКВД. Ее мы пока не смогли посмотреть. Сейчас она находится в Ташкенте, в нашей лаборатории. Ребята приводят ее в должный вид. Обещали прислать к концу недели. Но самым главным является, пожалуй, другое. Скорее всего, слухи о предупреждениях каких-то там аксакалов насчет возможной угрозы для человечества в случае вскрытия могилы Тимура являлись чистой воды выдумкой.
— Вот как, — покачал головой майор.
— Да. Нам сообщили, что история с всезнающими старцами была попросту инсценирована.
— Значит, никакого проклятия и не существовало.
— Утверждать это наверняка мы по-прежнему не можем, — виновато улыбнулся капитан. — О проклятии говорит надпись на могильной плите. Есть такое упоминание и в старинных рукописях.
В этом месте Синицын и Щеглицкий дружно закивали головами.
— Получается, что наши расследования не продвинулись ни на шаг, что ли? — обратился Галкин ко всем сразу.
— Ну, так тоже нельзя сказать, — встал на нашу защиту капитан. — Многие факты указывают на то, что усыпальница Тимуридов местом обычным не являлась. Во всяком случае, до ее исследований в 1941 году. Возможно, какие-то аномалии там существуют и до сих пор. Имеются свидетельства…
— Послушай, капитан, — устало прикрыв глаза рукой, выдохнул Галкин, — нас сейчас не должны интересовать какие бы там ни были звуковые, магнитные или зрительные аномалии. Для нас важно выяснить один вопрос. Была связь, или ее не было! Ясно?!
— Разрешите, товарищ майор! — обратил на себя внимание Журавлев.
— А ты что скажешь?
— Думаю, что какая-то чертовщина там все-таки творится. Другое дело, что как-то с трудом представляется, что она могла повлиять на судьбу целой страны.
— Говори яснее, Журавлев!
— Мы с Дятловым обнаружили странную закономерность. Дело в том, что каждый год, начиная с июня и примерно до конца лета, в районе города, где расположен мавзолей Гур-Эмир, непонятным образом увеличивается смертность среди населения. Конечно, разговор здесь идет не о тысячах, и даже не о сотнях жертв. И все же она, то есть смертность, в любом случае намного больше, чем средняя статистическая. Такое впечатление, словно мы имеем здесь дело с какой-то локальной эпидемией.
— И болезнь тоже странная, — подал голос старшина Дятлов.
— В смысле? — заинтересовался капитан Стриж.
— Симптомами похожа на бубонную чуму, — перенял объяснения старший лейтенант. — Но уж точно не она.
— И, поди, все эти странности начались именно с момента вскрытия могилы Тимура? Это ведь тоже было в июне… — предположил майор Галкин.
— Нет, товарищ майор, — отрицательно покачал головой Журавлев, — все началось гораздо раньше. Первое упоминание о подобной эпидемии и именно в этом районе Самарканда мы нашли в записях какого-то фельдшера за 1878-й год.
— Тогда ничего не понимаю, — откинулся на спинку стула Галкин. — Получается, что нарытое вами мы тоже не можем пришить к делу.
— Выходит, что не можем, — согласился Журавлев. — И все-таки мне кажется, что здесь скрывается какая-то связь…
— Связь между вскрытием гробницы Тамерлана и началом Великой Отечественной войны? — быстро и не без злорадства переспросил Галкин.
Запряженная волами арба, поскрипывая огромными деревянными колесами, двигалась очень медленно. Измученные жарой и укусами оводов животные раз за разом останавливались и, задрав морды вверх, протяжно ревели. Солнце палило нещадно. Арбу сопровождало десятка три воинов. Двадцать пехотинцев прикладывали последние силы, чтобы сохранять строй по обеим ее сторонам. Сзади, накинув белые платки на головы своих лошадей, двигались десять всадников. Раздался характерный тупой стук, и в сторону от дороги покатился человек. Никто из его товарищей даже не сделал попытки прийти упавшему на помощь. Лишь воин, следовавший в строю непосредственно за несчастным, медленно наклонился, чтобы подобрать рассыпавшиеся по дороге стрелы.
Двумя неделями раньше самая молодая из жен недавно почившего Великого эмира втайне от остальных прибыла в Шахрисабз. Ее уже ожидали. Седой, широкоплечий воин с жутким шрамом через все лицо опустился перед царевной на одно колено. Это был один из тех немногих уцелевших военачальников-бахатуров Тимура, кому судьбой было дозволено пережить своего повелителя.
— Встань! — властно произнесла женщина.
Воин тяжело поднялся и приготовился слушать.
— Тебе известна последняя воля Великого, — выступив из-под балдахина и приблизившись к ветерану тимуровских военных кампаний, негромко заговорила она.
Мужчина кивнул.
— После смерти моего мужа больше никому нет дела до его последней воли. Всех интересует только одно — кто станет его полновластным наследником? Мне известно о твоей преданности Тимуру. Мой муж и сам не раз упоминал твое имя. Он называл тебя самым смелым из всех своих барласов. Поэтому я обращаюсь именно к тебе, барлас. Сослужи последнюю службу своему господину!
— Гуриган и я — мы вместе начинали служить эмиру Сали-Сарая Казгану. И уже никогда больше не расставались. Никто не знал и не любил Великого так, как знал и любил его я. Что я должен сделать, царевна?
— Возьми своих самых лучших воинов и отправляйся в Ак-Сарай! Под покровом ночи вам надлежит вывезти из мавзолея прах любимого сына Тимура — Джехангира. Этот перстень заставит молчать случайных свидетелей. — Женщина сняла со среднего пальца усыпанное драгоценными камнями кольцо. — Саркофаг сына эмира на время перевоза накроете моими коврами с изображением тамги Великого! Я буду ждать вас в Мараканде. А теперь ступай! Да увековечит Аллах твою преданность эмиру!
Саркофаг оказался очень тяжелым. При его поднятии широкие ремни лопнули и гроб упал. Одна из его каменных стенок треснула, и из нее вывалился кусок размером с ладонь. Приунывшие воины расценили это происшествие как нехороший знак свыше и в ожидании свежих ремней оттащили саркофаг к дальней стене склепа. Прежде чем работы удалось возобновить, прошло несколько дней. На этот раз ремни выдержали, и гроб удалось взгромоздить на арбу. Однако здесь случилась следующая неприятность. В какой-то момент из отверстия в саркофаге выскочила крупная крыса. Видимо, она успела туда забраться, пока гроб находился без присмотра. При попытке убить крысу один из воинов был ею укушен…
Глава 2
Глава 3
Лейтенант в ответ лишь развел руками.
— Что у вас, мужики? — кивнул Галкин Стрижу.
— Нам удалось выяснить, что параллельно с гражданскими киношниками там велась съемка еще и сотрудниками НКВД. Ее мы пока не смогли посмотреть. Сейчас она находится в Ташкенте, в нашей лаборатории. Ребята приводят ее в должный вид. Обещали прислать к концу недели. Но самым главным является, пожалуй, другое. Скорее всего, слухи о предупреждениях каких-то там аксакалов насчет возможной угрозы для человечества в случае вскрытия могилы Тимура являлись чистой воды выдумкой.
— Вот как, — покачал головой майор.
— Да. Нам сообщили, что история с всезнающими старцами была попросту инсценирована.
— Значит, никакого проклятия и не существовало.
— Утверждать это наверняка мы по-прежнему не можем, — виновато улыбнулся капитан. — О проклятии говорит надпись на могильной плите. Есть такое упоминание и в старинных рукописях.
В этом месте Синицын и Щеглицкий дружно закивали головами.
— Получается, что наши расследования не продвинулись ни на шаг, что ли? — обратился Галкин ко всем сразу.
— Ну, так тоже нельзя сказать, — встал на нашу защиту капитан. — Многие факты указывают на то, что усыпальница Тимуридов местом обычным не являлась. Во всяком случае, до ее исследований в 1941 году. Возможно, какие-то аномалии там существуют и до сих пор. Имеются свидетельства…
— Послушай, капитан, — устало прикрыв глаза рукой, выдохнул Галкин, — нас сейчас не должны интересовать какие бы там ни были звуковые, магнитные или зрительные аномалии. Для нас важно выяснить один вопрос. Была связь, или ее не было! Ясно?!
— Разрешите, товарищ майор! — обратил на себя внимание Журавлев.
— А ты что скажешь?
— Думаю, что какая-то чертовщина там все-таки творится. Другое дело, что как-то с трудом представляется, что она могла повлиять на судьбу целой страны.
— Говори яснее, Журавлев!
— Мы с Дятловым обнаружили странную закономерность. Дело в том, что каждый год, начиная с июня и примерно до конца лета, в районе города, где расположен мавзолей Гур-Эмир, непонятным образом увеличивается смертность среди населения. Конечно, разговор здесь идет не о тысячах, и даже не о сотнях жертв. И все же она, то есть смертность, в любом случае намного больше, чем средняя статистическая. Такое впечатление, словно мы имеем здесь дело с какой-то локальной эпидемией.
— И болезнь тоже странная, — подал голос старшина Дятлов.
— В смысле? — заинтересовался капитан Стриж.
— Симптомами похожа на бубонную чуму, — перенял объяснения старший лейтенант. — Но уж точно не она.
— И, поди, все эти странности начались именно с момента вскрытия могилы Тимура? Это ведь тоже было в июне… — предположил майор Галкин.
— Нет, товарищ майор, — отрицательно покачал головой Журавлев, — все началось гораздо раньше. Первое упоминание о подобной эпидемии и именно в этом районе Самарканда мы нашли в записях какого-то фельдшера за 1878-й год.
— Тогда ничего не понимаю, — откинулся на спинку стула Галкин. — Получается, что нарытое вами мы тоже не можем пришить к делу.
— Выходит, что не можем, — согласился Журавлев. — И все-таки мне кажется, что здесь скрывается какая-то связь…
— Связь между вскрытием гробницы Тамерлана и началом Великой Отечественной войны? — быстро и не без злорадства переспросил Галкин.
Запряженная волами арба, поскрипывая огромными деревянными колесами, двигалась очень медленно. Измученные жарой и укусами оводов животные раз за разом останавливались и, задрав морды вверх, протяжно ревели. Солнце палило нещадно. Арбу сопровождало десятка три воинов. Двадцать пехотинцев прикладывали последние силы, чтобы сохранять строй по обеим ее сторонам. Сзади, накинув белые платки на головы своих лошадей, двигались десять всадников. Раздался характерный тупой стук, и в сторону от дороги покатился человек. Никто из его товарищей даже не сделал попытки прийти упавшему на помощь. Лишь воин, следовавший в строю непосредственно за несчастным, медленно наклонился, чтобы подобрать рассыпавшиеся по дороге стрелы.
Двумя неделями раньше самая молодая из жен недавно почившего Великого эмира втайне от остальных прибыла в Шахрисабз. Ее уже ожидали. Седой, широкоплечий воин с жутким шрамом через все лицо опустился перед царевной на одно колено. Это был один из тех немногих уцелевших военачальников-бахатуров Тимура, кому судьбой было дозволено пережить своего повелителя.
— Встань! — властно произнесла женщина.
Воин тяжело поднялся и приготовился слушать.
— Тебе известна последняя воля Великого, — выступив из-под балдахина и приблизившись к ветерану тимуровских военных кампаний, негромко заговорила она.
Мужчина кивнул.
— После смерти моего мужа больше никому нет дела до его последней воли. Всех интересует только одно — кто станет его полновластным наследником? Мне известно о твоей преданности Тимуру. Мой муж и сам не раз упоминал твое имя. Он называл тебя самым смелым из всех своих барласов. Поэтому я обращаюсь именно к тебе, барлас. Сослужи последнюю службу своему господину!
— Гуриган и я — мы вместе начинали служить эмиру Сали-Сарая Казгану. И уже никогда больше не расставались. Никто не знал и не любил Великого так, как знал и любил его я. Что я должен сделать, царевна?
— Возьми своих самых лучших воинов и отправляйся в Ак-Сарай! Под покровом ночи вам надлежит вывезти из мавзолея прах любимого сына Тимура — Джехангира. Этот перстень заставит молчать случайных свидетелей. — Женщина сняла со среднего пальца усыпанное драгоценными камнями кольцо. — Саркофаг сына эмира на время перевоза накроете моими коврами с изображением тамги Великого! Я буду ждать вас в Мараканде. А теперь ступай! Да увековечит Аллах твою преданность эмиру!
Саркофаг оказался очень тяжелым. При его поднятии широкие ремни лопнули и гроб упал. Одна из его каменных стенок треснула, и из нее вывалился кусок размером с ладонь. Приунывшие воины расценили это происшествие как нехороший знак свыше и в ожидании свежих ремней оттащили саркофаг к дальней стене склепа. Прежде чем работы удалось возобновить, прошло несколько дней. На этот раз ремни выдержали, и гроб удалось взгромоздить на арбу. Однако здесь случилась следующая неприятность. В какой-то момент из отверстия в саркофаге выскочила крупная крыса. Видимо, она успела туда забраться, пока гроб находился без присмотра. При попытке убить крысу один из воинов был ею укушен…
Глава 2
— Я, конечно же, в архитектуре и в искусстве ни черта не понимаю, — сняв с головы кепку и вытирая вспотевший лоб, заговорил Галкин. Мы, всей толпой, как раз остановились неподалеку от комплекса Гур-Эмир. — Но мне кажется, что вот эти огромные безвкусные арки по сторонам в общую композицию совершенно не вписываются.
— Так оно и есть, — подал голос капитан Стриж. — Они и построены гораздо позже, чем основное здание.
Я, в свою очередь, со все возрастающим восхищением всматривался в удивительное строение. Изумительной красоты купол бросался в глаза еще издалека. А вблизи по непревзойденной игре оттенков голубого цвета он мог посоперничать даже с безоблачным самаркандским небом. Там и тут на стенах мавзолея просматривались орнаменты и узоры. Некоторые из них напоминали обертки «Школьных» конфет. Может быть, именно это сравнение вызывало в моих ощущениях сладковатую истому. К архитектурному ансамблю Гур-Эмир мы приблизились с северо-западной стороны. И отсюда он показался мне наиболее величественным. Не торопясь, для начала мы обошли весь комплекс. И лишь потом вступили в так называемый двор султана Мухамеда.
— Смотри-ка, Дятлов, — обратился к старшине Журавлев. — это там никак тоже крысиные норы!
Старший лейтенант быстро пересек широкий двор и присел у стены здания рядом со входом в мавзолей. Мы последовали за ним и, остановившись у него за спиной, теперь рассматривали основание стен. Там и тут в земле виднелись отверстия.
— Вот! — указал пальцем в одну из дыр Дятлов. — Это ведь крысиный помет! Или я ошибаюсь?
— Ну, это легко проверить, — улыбнулся Синицын. — Достаточно попробовать на зуб. Если окажется твердым, значит это косточка от финика. А если мягким…
— Это каким-то образом относится к нашему делу? — поинтересовался майор Галкин.
— Возможно, — задумчиво пожал плечами Журавлев.
— Ну, тогда быстренько собирайте все это говно и следуйте за нами! — серьезным тоном распорядился майор. И только когда мы зашли под прохладные своды мавзолея, он разразился веселым смехом.
Внутри усыпальница Тимуридов производила еще более сильное впечатление. Величие и богатство давно исчезнувшей с лица земли династии продолжали поражать всякого, кто входил сюда. Все светилось и переливалось. А куфические письмена на великолепных плитках облицовки стен сливались в полную таинственного смысла вязь. Шаги многочисленных туристов по мраморным плитам пола отдавались нестройным гулом под высокими сводами. Сам воздух в этом удивительном месте казался плотнее, чем снаружи. Может быть, виной тому была только игра моего воображения. А может, я и вправду мог ощущать набившиеся под голубой купол мавзолея отслужившие свое века.
Вернулись Журавлев с Дятловым.
— Ну что? — негромко поинтересовался у старшего лейтенанта Стриж.
— Это точно помет, — ответил Журавлев.
— Мужики, — прошептал Галкин, чтобы не мешать молоденькой девушке-гиду, рассказывающей историю усыпальницы группе туристов, — не слишком ли много внимания вы уделяете дерьму?
Кто-то прыснул в кулах. Остальные смогли сдержать свое веселье, ограничившись улыбками.
— Я, конечно, понимаю, что дело это безнадежное. Но ведь нельзя же вот так сразу все это втаптывать в…! Пусть даже в крысиное, — продолжал развеселившийся майор.
— Стоп! — вдруг громко вскрикнул капитан Стриж.
В мавзолее его голос отдался многократным эхом. Находившиеся здесь посетители как по команде повернули головы в нашу сторону. Девушка-гид обиженно нахмурила бровки, что послужило для нас сигналом отойти подальше в сторону.
— Крысы! Именно крысы! — возбужденно зашептал Стриж.
Мы сгрудились вокруг капитана в ожидании объяснений.
— Когда антрополог Герасимов, исследовавший останки Тимуридов, в одном из безымяных саркофагов обнаружил странные следы на костях, он приписал их крысиным зубам.
— И что? — спросил кто-то из наших.
— В том саркофаге больше ничто не указывало на присутствие там когда-либо этих грызунов.
— Ни костей, ни помета, — процитировал на память слова старика сержант Воронян.
— Так точно, — подхватил Стриж. — Ни костей, ни помета. Отсюда сам собой напрашивается вопрос, как такое могло произойти?
— Что здесь долго думать! — вставил свое слово майор Галкин. — Можно предположить, что те останки были перезахоронены. А прежде того попорчены крысами.
— Вот именно! — с трудом сдерживая свое волнение, продолжал Стриж. — Кроме всего прочего, Михаил Михайлович Герасимов утверждал, что кости в безымянном саркофаге принадлежат молодому человеку, двадцати лет от роду. И что он тоже был тимуридом.
— Эврика! — хлопнул Щеглицкого по плечу лейтенант Синицын.
Все вопросительно уставились на него.
— Неужели они его на самом деле перезахоронили? — открыл рот старший прапорщик Щеглицкий.
— Кого? — сразу отозвалось несколько голосов.
— Джехангира! — подвел итог Синицын. — Любимого сына Тимура Тамерлана! Его первенца, который умер в возрасте двадцати лет от неизвестной болезни…
— Вот вам и Тень Тимура! — печально улыбнулся Стриж.
Перевозить останки принца Джехангира было решено только по ночам. Во-первых, чтобы не привлекать постороннего внимания. А во-вторых, чтобы замедлить процесс… разложения. Как бы чудовищно это ни звучало, но по истечении тридцати лет с момента смерти старшего из сыновей Великого эмира его тело, видимо, еще не полностью сгнило. Во всяком случае, уже на следующий день из пролома в саркофаге потянуло таким зловонием, что люди, отвечавшие за перевозку останков, были вынуждены заткнуть отверстие тряпками.
Первым, в страшных муках, умер тот воин, которого коснулись зубы крысы, выпрыгнувшей из гроба. А потом неизвестная болезнь стала требовать все новых и новых жертв. Люди сгорали как свечи. Еще днем человек мог наслаждаться крепостью согдийских вин и ни с чем не сравнимым вкусом мяса молодого барашка, а уже вечером его бездыханное тело засыпалось камнями в наспех вырытой яме. Когда же на двенадцатый день, под покровом ночи, арба с накрытым темными коврами саркофагом въехала в ворота Самарканда, ее сопровождало всего пять человек. Но и этим пяти оставалось жить считанные часы. Последние несколько дней седой военачальник, предчувствуя свою скорую гибель, торопился. Невзирая на убийственное солнце, на тающие на глазах ряды своих воинов, на пропитавшиеся трупным ядом и выпадающие из отверстия в саркофаге тряпицы, и на постоянную вонь, он упрямо гнал людей вперед. В конце концов и он пал от страшного недуга по дороге в столицу государства Тимуридов. Было решено переложить останки Джехангира в новый саркофаг. Молодая царица-вдова пожелала присутствовать при вскрытии. Когда крышка со старого гроба была поднята, людям открылось жуткое зрелище. Некоторые части тела принца успели мумифицироваться, однако большая часть продолжала гнить. Но самым чудовищным, пожалуй, было то, что по человеческим останкам с визгом прыгала добрая дюжина успевших подрасти крысят. Из перевозивших гроб воинов в живых на этот момент никого не осталось. И вряд ли кто-нибудь теперь уже мог объяснить, что же все это значит, и как крысиное потомство могло попасть во внутренности каменного ящика. Да, собственно, об этом никто и не задумывался. Проклятых грызунов стали беспощадно давить. А предусмотрительные служанки постарались как можно быстрее увести свою до дрожи в коленях напуганную госпожу прочь. И все-таки нескольким крысятам удалось выпрыгнуть из саркофага и спастись бегством…
— Выходит, что в свое время в Самарканд был завезен какой-то вирус, — вновь взял слово Синицын. — И переносчиками этого вируса стали крысы.
— Неужели какой-нибудь вирус может пережить столетия? — не укладывалось у меня в голове.
— В принципе это возможно, — заверил меня лейтенант Синицын. — К примеру, некоторые грибковые культуры довольно часто встречаются в древних захоронениях. Это наблюдалось и в гробницах египетских фараонов и в средневековых склепах Западной Европы. С вирусами дело обстоит, конечно, сложнее. И все же… Этот определенный вирус мог, к примеру, мутировать и, передаваясь грызунами из поколения в поколение, уже в измененном виде просуществовать до наших дней.
— Да, но как тогда объяснить, что вспышки неизвестного заболевания наблюдаются только в летние месяцы года? — спросил сержант Воронян.
— Видимо, таковы особенности этого вируса, — предположил Журавлев. — В общем, нам нужно срочно вызывать сюда санэпидемнадзор. Здесь просто необходимо провести специальное расследование. Эти лентяи из республиканской противоэпидемиологической комиссии должны по меньшей мере провести вакцинацию населения… А все близлежащие объекты поставить под карантин. Ведь ситуация может в любой момент выйти из-под контроля.
— Хорошо, допустим, крысы являются переносчиками какого-то вируса, вызывающего некое неизвестное науке заболевание. В таком случае, как происходит заражение человека? — не сдавался я. — В средневековье гигиенические условия жизни людей оставляли желать лучшего. Но сегодня ведь все выглядит иначе…
— Намного ли?! — усомнился Синицын. — Крысы по-прежнему имеют доступ к продуктам питания человека. Их выделения попадают в воду арыков, каналов, а оттуда… Ну и нельзя снимать со счетов прямого контакта. Укусов!
— Правильно! — поддержал лейтенанта Стриж. — Наш собеседник в Москве, кстати, упоминал смертельный случай с одним его человеком, тогда, в сорок первом. Майзингер! Воронян! Помните? Он еще рассказывал, что у несчастного на теле имелись крохотные следы от укуса. Они еще решили, что это змеиный укус…
Мы с сержантом согласно закивали головами.
— Видимо, никакая это была не змея, — продолжал капитан Стриж. — Человека своего они обнаружили в одной из ниш усыпальницы. Верно! Возможно, он впотьмах не заметил зверька и наступил на него. Вот крыса его и укусила! Я думаю, что если мы исследуем те ниши, то, вполне возможно, обнаружим там и следы присутствия этих переносивших заразу грызунов.
— Ну, допустим, никаких ниш мы здесь уже не обнаружим, — возразил Стрижу Синицын.
Все разом взглянули на лейтенанта.
— Почему вдруг?
— В шестьдесят седьмом году в Гур-Эмире проводились широкомасштабные реставрационные работы. И если энкавэдэшники не замели своих следов сами, то уж реставраторы, обнаружив в стенах дыры непонятного назначения, просто обязаны были их заделать. Еще и если учесть, какие большие деньги были затрачены на реставрацию этого памятника.
И все же капитан Стриж не терял надежды.
— Вот так дела! — медленно выговаривая каждое слово и наблюдая за происходящим вокруг, в шутку расстраивался майор Галкин. — Работали над одной тайной, а раскрыли совсем другую.
Было около шести часов утра. У стен Гур-Эмира стояли несколько машин санэпидемстанции и два военных ЗИЛа. Солдаты внутренних войск из ближайшей воинской части оцепили всю территорию вокруг мавзолея на добрых триста-четыреста метров. За день до этого жители прилегающих к Гур-Эмиру домов были предупреждены, что им не следует выходить на улицу до двух часов дня. Пока не прекратятся работы по дезинфекции территории комплекса. Несмотря на все предупреждения несколько упрямых стариков все-таки забрели во двор мечети и, сбившись в кучку, словно бестолковые бараны, следили за происходящим.
— Кого же они мне напоминают? — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес старший лейтенант Журавлев.
— Ну как же, Журавлев, — воскликнул Щеглицкий, — забыл, что ли? В фильме «Белое солнце пустыни» таких же вот старых пердунов показывали. Только там они лежали.
Мы посмеялись.
С подножки одного ЗИЛа спрыгнул коренастый мужик в погонах майора внутренних войск. Он махнул в нашу сторону.
— Ладно, мужики, мне пора, — быстро зашагал к майору Синицын.
— Эх, молодежь! — воскликнул Галкин. — Все бы вам только в игрушки играть.
С грузовика Синицыну подали какой-то странный рюкзак. Поддев за лямки, Синицын устроил его у себя за спиной. Спрыгнувшие с машины солдаты тоже оказались вооруженными подобными штуковинами.
— Это у них огнеметы, что ли? — спросил Дятлов.
Но никто ему не ответил. Семь человек с занятными конструкциями на спинах разошлись в разные стороны. Лейтенанту Синицыну и двум солдатам достался участок западной стены мавзолея. Их, словно охотников по номерам, расставили каждого у своей лунки. Лунками оказались частично раскопанные и очищенные от мусора крысиные норы. По команде майора внутренних войск огнеметчики установили узкие металлические трубки, заканчивающиеся конусообразными кранами, у самых отверстий. И вот «забава» началась. В десяти метрах от Синицына из земли вдруг вырвалось пламя и выбросило высоко вверх почерневшую крысиную тушку. А потом подобные сценки стали разыгрываться вокруг нас с завидной периодичностью. Шум вырывающегося из кранов огня, визг сгорающих заживо грызунов, густой запах керосина и паленого мяса, все смешалось воедино в предрассветных сумерках. Какое-то фантасмагорическое зрелище! Светало быстро. Я присел на осколок бетонной плиты. От нечего делать я стал быстрыми штрихами и только фрагментарно набрасывать творящееся вокруг меня. Вот в углу листа появились ссутулившиеся от утренней прохлады фигуры моих товарищей. Они в эти минуты не очень-то и отличались от продолжавших кучковаться местных аксакалов. Только что их взгляды были может быть чуть-чуть более разумными. От частых всполохов огня человеческие фигуры отбрасывали на стену мавзолея живые тени. Тени эти дергались и кривлялись. Однако для меня не составляло никакого труда запечатлеть и этот их безумный танец.
— Так оно и есть, — подал голос капитан Стриж. — Они и построены гораздо позже, чем основное здание.
Я, в свою очередь, со все возрастающим восхищением всматривался в удивительное строение. Изумительной красоты купол бросался в глаза еще издалека. А вблизи по непревзойденной игре оттенков голубого цвета он мог посоперничать даже с безоблачным самаркандским небом. Там и тут на стенах мавзолея просматривались орнаменты и узоры. Некоторые из них напоминали обертки «Школьных» конфет. Может быть, именно это сравнение вызывало в моих ощущениях сладковатую истому. К архитектурному ансамблю Гур-Эмир мы приблизились с северо-западной стороны. И отсюда он показался мне наиболее величественным. Не торопясь, для начала мы обошли весь комплекс. И лишь потом вступили в так называемый двор султана Мухамеда.
— Смотри-ка, Дятлов, — обратился к старшине Журавлев. — это там никак тоже крысиные норы!
Старший лейтенант быстро пересек широкий двор и присел у стены здания рядом со входом в мавзолей. Мы последовали за ним и, остановившись у него за спиной, теперь рассматривали основание стен. Там и тут в земле виднелись отверстия.
— Вот! — указал пальцем в одну из дыр Дятлов. — Это ведь крысиный помет! Или я ошибаюсь?
— Ну, это легко проверить, — улыбнулся Синицын. — Достаточно попробовать на зуб. Если окажется твердым, значит это косточка от финика. А если мягким…
— Это каким-то образом относится к нашему делу? — поинтересовался майор Галкин.
— Возможно, — задумчиво пожал плечами Журавлев.
— Ну, тогда быстренько собирайте все это говно и следуйте за нами! — серьезным тоном распорядился майор. И только когда мы зашли под прохладные своды мавзолея, он разразился веселым смехом.
Внутри усыпальница Тимуридов производила еще более сильное впечатление. Величие и богатство давно исчезнувшей с лица земли династии продолжали поражать всякого, кто входил сюда. Все светилось и переливалось. А куфические письмена на великолепных плитках облицовки стен сливались в полную таинственного смысла вязь. Шаги многочисленных туристов по мраморным плитам пола отдавались нестройным гулом под высокими сводами. Сам воздух в этом удивительном месте казался плотнее, чем снаружи. Может быть, виной тому была только игра моего воображения. А может, я и вправду мог ощущать набившиеся под голубой купол мавзолея отслужившие свое века.
Вернулись Журавлев с Дятловым.
— Ну что? — негромко поинтересовался у старшего лейтенанта Стриж.
— Это точно помет, — ответил Журавлев.
— Мужики, — прошептал Галкин, чтобы не мешать молоденькой девушке-гиду, рассказывающей историю усыпальницы группе туристов, — не слишком ли много внимания вы уделяете дерьму?
Кто-то прыснул в кулах. Остальные смогли сдержать свое веселье, ограничившись улыбками.
— Я, конечно, понимаю, что дело это безнадежное. Но ведь нельзя же вот так сразу все это втаптывать в…! Пусть даже в крысиное, — продолжал развеселившийся майор.
— Стоп! — вдруг громко вскрикнул капитан Стриж.
В мавзолее его голос отдался многократным эхом. Находившиеся здесь посетители как по команде повернули головы в нашу сторону. Девушка-гид обиженно нахмурила бровки, что послужило для нас сигналом отойти подальше в сторону.
— Крысы! Именно крысы! — возбужденно зашептал Стриж.
Мы сгрудились вокруг капитана в ожидании объяснений.
— Когда антрополог Герасимов, исследовавший останки Тимуридов, в одном из безымяных саркофагов обнаружил странные следы на костях, он приписал их крысиным зубам.
— И что? — спросил кто-то из наших.
— В том саркофаге больше ничто не указывало на присутствие там когда-либо этих грызунов.
— Ни костей, ни помета, — процитировал на память слова старика сержант Воронян.
— Так точно, — подхватил Стриж. — Ни костей, ни помета. Отсюда сам собой напрашивается вопрос, как такое могло произойти?
— Что здесь долго думать! — вставил свое слово майор Галкин. — Можно предположить, что те останки были перезахоронены. А прежде того попорчены крысами.
— Вот именно! — с трудом сдерживая свое волнение, продолжал Стриж. — Кроме всего прочего, Михаил Михайлович Герасимов утверждал, что кости в безымянном саркофаге принадлежат молодому человеку, двадцати лет от роду. И что он тоже был тимуридом.
— Эврика! — хлопнул Щеглицкого по плечу лейтенант Синицын.
Все вопросительно уставились на него.
— Неужели они его на самом деле перезахоронили? — открыл рот старший прапорщик Щеглицкий.
— Кого? — сразу отозвалось несколько голосов.
— Джехангира! — подвел итог Синицын. — Любимого сына Тимура Тамерлана! Его первенца, который умер в возрасте двадцати лет от неизвестной болезни…
— Вот вам и Тень Тимура! — печально улыбнулся Стриж.
Перевозить останки принца Джехангира было решено только по ночам. Во-первых, чтобы не привлекать постороннего внимания. А во-вторых, чтобы замедлить процесс… разложения. Как бы чудовищно это ни звучало, но по истечении тридцати лет с момента смерти старшего из сыновей Великого эмира его тело, видимо, еще не полностью сгнило. Во всяком случае, уже на следующий день из пролома в саркофаге потянуло таким зловонием, что люди, отвечавшие за перевозку останков, были вынуждены заткнуть отверстие тряпками.
Первым, в страшных муках, умер тот воин, которого коснулись зубы крысы, выпрыгнувшей из гроба. А потом неизвестная болезнь стала требовать все новых и новых жертв. Люди сгорали как свечи. Еще днем человек мог наслаждаться крепостью согдийских вин и ни с чем не сравнимым вкусом мяса молодого барашка, а уже вечером его бездыханное тело засыпалось камнями в наспех вырытой яме. Когда же на двенадцатый день, под покровом ночи, арба с накрытым темными коврами саркофагом въехала в ворота Самарканда, ее сопровождало всего пять человек. Но и этим пяти оставалось жить считанные часы. Последние несколько дней седой военачальник, предчувствуя свою скорую гибель, торопился. Невзирая на убийственное солнце, на тающие на глазах ряды своих воинов, на пропитавшиеся трупным ядом и выпадающие из отверстия в саркофаге тряпицы, и на постоянную вонь, он упрямо гнал людей вперед. В конце концов и он пал от страшного недуга по дороге в столицу государства Тимуридов. Было решено переложить останки Джехангира в новый саркофаг. Молодая царица-вдова пожелала присутствовать при вскрытии. Когда крышка со старого гроба была поднята, людям открылось жуткое зрелище. Некоторые части тела принца успели мумифицироваться, однако большая часть продолжала гнить. Но самым чудовищным, пожалуй, было то, что по человеческим останкам с визгом прыгала добрая дюжина успевших подрасти крысят. Из перевозивших гроб воинов в живых на этот момент никого не осталось. И вряд ли кто-нибудь теперь уже мог объяснить, что же все это значит, и как крысиное потомство могло попасть во внутренности каменного ящика. Да, собственно, об этом никто и не задумывался. Проклятых грызунов стали беспощадно давить. А предусмотрительные служанки постарались как можно быстрее увести свою до дрожи в коленях напуганную госпожу прочь. И все-таки нескольким крысятам удалось выпрыгнуть из саркофага и спастись бегством…
— Выходит, что в свое время в Самарканд был завезен какой-то вирус, — вновь взял слово Синицын. — И переносчиками этого вируса стали крысы.
— Неужели какой-нибудь вирус может пережить столетия? — не укладывалось у меня в голове.
— В принципе это возможно, — заверил меня лейтенант Синицын. — К примеру, некоторые грибковые культуры довольно часто встречаются в древних захоронениях. Это наблюдалось и в гробницах египетских фараонов и в средневековых склепах Западной Европы. С вирусами дело обстоит, конечно, сложнее. И все же… Этот определенный вирус мог, к примеру, мутировать и, передаваясь грызунами из поколения в поколение, уже в измененном виде просуществовать до наших дней.
— Да, но как тогда объяснить, что вспышки неизвестного заболевания наблюдаются только в летние месяцы года? — спросил сержант Воронян.
— Видимо, таковы особенности этого вируса, — предположил Журавлев. — В общем, нам нужно срочно вызывать сюда санэпидемнадзор. Здесь просто необходимо провести специальное расследование. Эти лентяи из республиканской противоэпидемиологической комиссии должны по меньшей мере провести вакцинацию населения… А все близлежащие объекты поставить под карантин. Ведь ситуация может в любой момент выйти из-под контроля.
— Хорошо, допустим, крысы являются переносчиками какого-то вируса, вызывающего некое неизвестное науке заболевание. В таком случае, как происходит заражение человека? — не сдавался я. — В средневековье гигиенические условия жизни людей оставляли желать лучшего. Но сегодня ведь все выглядит иначе…
— Намного ли?! — усомнился Синицын. — Крысы по-прежнему имеют доступ к продуктам питания человека. Их выделения попадают в воду арыков, каналов, а оттуда… Ну и нельзя снимать со счетов прямого контакта. Укусов!
— Правильно! — поддержал лейтенанта Стриж. — Наш собеседник в Москве, кстати, упоминал смертельный случай с одним его человеком, тогда, в сорок первом. Майзингер! Воронян! Помните? Он еще рассказывал, что у несчастного на теле имелись крохотные следы от укуса. Они еще решили, что это змеиный укус…
Мы с сержантом согласно закивали головами.
— Видимо, никакая это была не змея, — продолжал капитан Стриж. — Человека своего они обнаружили в одной из ниш усыпальницы. Верно! Возможно, он впотьмах не заметил зверька и наступил на него. Вот крыса его и укусила! Я думаю, что если мы исследуем те ниши, то, вполне возможно, обнаружим там и следы присутствия этих переносивших заразу грызунов.
— Ну, допустим, никаких ниш мы здесь уже не обнаружим, — возразил Стрижу Синицын.
Все разом взглянули на лейтенанта.
— Почему вдруг?
— В шестьдесят седьмом году в Гур-Эмире проводились широкомасштабные реставрационные работы. И если энкавэдэшники не замели своих следов сами, то уж реставраторы, обнаружив в стенах дыры непонятного назначения, просто обязаны были их заделать. Еще и если учесть, какие большие деньги были затрачены на реставрацию этого памятника.
И все же капитан Стриж не терял надежды.
— Вот так дела! — медленно выговаривая каждое слово и наблюдая за происходящим вокруг, в шутку расстраивался майор Галкин. — Работали над одной тайной, а раскрыли совсем другую.
Было около шести часов утра. У стен Гур-Эмира стояли несколько машин санэпидемстанции и два военных ЗИЛа. Солдаты внутренних войск из ближайшей воинской части оцепили всю территорию вокруг мавзолея на добрых триста-четыреста метров. За день до этого жители прилегающих к Гур-Эмиру домов были предупреждены, что им не следует выходить на улицу до двух часов дня. Пока не прекратятся работы по дезинфекции территории комплекса. Несмотря на все предупреждения несколько упрямых стариков все-таки забрели во двор мечети и, сбившись в кучку, словно бестолковые бараны, следили за происходящим.
— Кого же они мне напоминают? — ни к кому конкретно не обращаясь, произнес старший лейтенант Журавлев.
— Ну как же, Журавлев, — воскликнул Щеглицкий, — забыл, что ли? В фильме «Белое солнце пустыни» таких же вот старых пердунов показывали. Только там они лежали.
Мы посмеялись.
С подножки одного ЗИЛа спрыгнул коренастый мужик в погонах майора внутренних войск. Он махнул в нашу сторону.
— Ладно, мужики, мне пора, — быстро зашагал к майору Синицын.
— Эх, молодежь! — воскликнул Галкин. — Все бы вам только в игрушки играть.
С грузовика Синицыну подали какой-то странный рюкзак. Поддев за лямки, Синицын устроил его у себя за спиной. Спрыгнувшие с машины солдаты тоже оказались вооруженными подобными штуковинами.
— Это у них огнеметы, что ли? — спросил Дятлов.
Но никто ему не ответил. Семь человек с занятными конструкциями на спинах разошлись в разные стороны. Лейтенанту Синицыну и двум солдатам достался участок западной стены мавзолея. Их, словно охотников по номерам, расставили каждого у своей лунки. Лунками оказались частично раскопанные и очищенные от мусора крысиные норы. По команде майора внутренних войск огнеметчики установили узкие металлические трубки, заканчивающиеся конусообразными кранами, у самых отверстий. И вот «забава» началась. В десяти метрах от Синицына из земли вдруг вырвалось пламя и выбросило высоко вверх почерневшую крысиную тушку. А потом подобные сценки стали разыгрываться вокруг нас с завидной периодичностью. Шум вырывающегося из кранов огня, визг сгорающих заживо грызунов, густой запах керосина и паленого мяса, все смешалось воедино в предрассветных сумерках. Какое-то фантасмагорическое зрелище! Светало быстро. Я присел на осколок бетонной плиты. От нечего делать я стал быстрыми штрихами и только фрагментарно набрасывать творящееся вокруг меня. Вот в углу листа появились ссутулившиеся от утренней прохлады фигуры моих товарищей. Они в эти минуты не очень-то и отличались от продолжавших кучковаться местных аксакалов. Только что их взгляды были может быть чуть-чуть более разумными. От частых всполохов огня человеческие фигуры отбрасывали на стену мавзолея живые тени. Тени эти дергались и кривлялись. Однако для меня не составляло никакого труда запечатлеть и этот их безумный танец.
Глава 3
Щеглицкий и Дятлов вернулись из Джаркургана. Они привезли почту. Мне пришло письмо от родителей, которое я не преминул тут же и открыть. Мама писала, что мои двоюродные братья собрались ехать в Германию. В гости. Мне вдруг стало грустно. Кто-то, понимаете ли, в Германию собирается. А кто-то вот, как я например, сидит сиднем у черта на куличках. В бибилиотеку вошел майор Галкин. То, что он находился в прекрасном расположении духа, было видно за версту. Он положил на стол еще запечатанный пакетик и уже открытое письмо.
— Мужики, от лица командования и от меня лично объявляю вам всем благодарность! — При этом Галкин постучал указательным пальцем по лежащему перед ним на столе письму. — С последним заданием наша группа справилась на отлично. Работы по вскрытию погребения древнего армянского владыки идут полным ходом.
— А это что за посылочка? — оторвался от чтения газеты Стриж.
— Это, капитан, ваша пленка из Ташкента пришла, — предчувствуя наше ликование, улыбнулся майор.
В нашем обитаемом вагончике сразу стало шумно. Задвигались стулья, запыхтел на плитке чайник, застучали чайные чашки. Синицын принес со склада кинопроектор и стал заправлять фильм.
— Осторожнее, пожалуйста осторожнее, — контролировал его действия Стриж.
И только один Галкин как ни в чем не бывало сидел в углу дивана и с удовольствием наблюдал за нашей толкотней. Когда все было готово и все расселись, Дятлов включил проектор. По белому квадрату поползли черные расчески, побежали черные волны, замаячили темные пятна.
— Халтурить ребята стали, — недовольным голосом произнес Стриж.
Но в этот самый момент на пленке нашего экрана показались внутренности усыпальницы Тимура. Качество фильма оказалось неплохим. Вот только звук периодически пропадал. Но и то не совсем, а словно бы коротко убегал, чтобы попить чайку.
В кадре появился коренастый человек в сером костюме. Что касалось цветов, то утверждать, что показываемые предметы имели тот или иной цвет, не было никакой возможности. Фильм был черно-белым. А еще очень старым. И может быть именно поэтому местами угадывались оттенки серого цвета. Так что мне костюм мужчины показался серым. Так как никаких звуков, кроме потрескивания пленки в катушке, не было слышно, Стриж взялся нам пояснять, что мы видим на экране.
— Это и есть знаменитый антрополог Михаил Михайлович Герасимов. Удивительный человек. Благодаря своей специфической методике он воссоздал образы не только первобытного человека, но и таких известных исторических личностей, как Ивана Васильевича Грозного, князя Дмитрия Долгорукого, адмирала Ушакова. В мое время его имя было известно каждому школьнику.
— Помню, помню, — поддержал его Галкин. — Лет тридцать назад в среде интеллигенции была очень популярной фраза «В мире есть три знаменитости. Это снежный человек, Тур Хейердал и Михаил Герасимов».
— Точно, — согласился Стриж.
— А что это за методика такая, которую он разработал? — спросил Дятлов.
— В двух словах не объяснить. Но на практике это выглядело так. Делался гипсовый слепок с черепа человека. Потом этот остов покрывался слоями специальной глины, имитирующей человеческую плоть. Толщина слоев лицевых мускулов и кожи наращивалась согласно стандартным таблицам. Так называемым диаграммам толщины тканей. Все данные на эту тему, собранные за десятилетия кропотливого труда, описывали типовую толщину плоти различных участков на черепе. Таких как щеки и подбородок. Эти числа зависели от этнической принадлежности умершего, его пола, возраста и типа телосложения.
Объектив камеры во время объяснений Стрижа скользил с одной стены склепа к другой. Но вот он снова остановился на фигуре Герасимова. В этот момент антрополог находился в усыпальнице один. (Если не считать снимающего его на пленку энкавэдэшника и того, кто передал нам эту пленку. По нашим предположениям, он должен был находиться где-то на противоположной стороне склепа). Герасимов сидел на краешке нефритовой могильной плиты и задумчиво водил ладонью по искусно вырезанным на ней розеткам, выполненным в виде раскрывшегося цветочного бутона. По своей форме они мне чем-то напоминали пиалы — эти чайные чашки азиатов. Вдруг послышался довольно громкий звук. Как будто по каменному полу ударили чем-то металлическим. Герасимов встрепенулся. Камера дернулась в сторону. В том месте, откуда раздался звук, на полу лежал домкрат.
— Домкрат?! — быстро спросил Синицын.
— Да, домкрат. Надгробную плиту поднимали домкратами, — также быстро ответил ему Стриж.
Совершенно верно. На полу валялся домкрат. Объектив камеры вновь наплыл на фигуру ученого. Видимо, Герасимов не придал этому особого значения. Потому как снова обратился к орнаменту на нефритовой поверхности. Но затем по полу застучал второй домкрат. Честно признаться, мне стало не по себе. Не то чтобы я вдруг поверил в мистику. Однако приятного в творившемся на наших глазах было мало. Камера с опозданием метнулась сначала на звук падения, а потом снова на Герасимова. Михаил Михайлович сначала посмотрел в направлении входа и лишь потом негромко произнес вслух:
— Не шали!
В эти мгновения мои товарищи вели себя так тихо, что у меня даже создалось впечатление, что просмотром фильма я занимался в одиночестве.
Следующие пять минут в усыпальнице ничего не происходило. А потом за спиной антрополога на стене возникла тень. Длинная тень человека в заостренном шлеме. При этом того, кто ее отбрасывал, нигде не было видно. Меня это обстоятельство привело в смятение. А затем… затем Герасимов встал на ноги и задрал голову вверх. Его лицо стало серьезным, даже хмурым. Что так привлекло внимание ученого там, наверху, затаившимся в своих нишах работникам НКВД, а соответственно и нам, видно не было. Это продолжалось минуты три. А затем появились остальные члены правительственной комиссии. Первым в усыпальницу зашел, как нам тут же и пояснил капитан, Семенов. На этом запись оборвалась. Минут пять мы все сидели в абсолютной тишине. Потом Галкин попросил Дятлова прокрутить фильм по новой. Воронян удалился в кухню и стал полоскать там чайные чашки. Когда фильм просмотрели во второй раз, из кухни высунулась голова сержанта.
— А что это он там шептал? — спокойно спросил армянин.
— Кто? — одновременно ответили старшие офицеры.
— Ну… этот голос, — стушевался Воронян.
— Какой голос?
— Откуда же мне знать, какой голос? — возмутился армянин. — В первый раз я его тоже не слышал. А сейчас, когда не смотрел, даже отдельные слова различал.
Галкин и Стриж, словно сговорившись, развернули свои стулья и сели к экрану спиной. Остальные, в том числе и я, последовали их примеру.
— Включай! — скомандовал майор Дятлову.
Проектор снова затарахтел. Прошла минута, другая. Я все время порывался взглянуть на экран. И каждый раз удерживал себя. И тут я отчетливо услышал шепот. Да, да. Самый настоящий шепот. Видимо, когда мы смотрели меняющиеся на экране картинки, наше внимание настолько было отвлечено ими, что все остальное казалось нам шумом, сопровождающим работу кинопроектора. Тем более, что губы Герасимова не шевелились. Лишь один-единственный раз он отчетливо произнес «Не шали!» И все! А теперь хорошо было слышно шепот. Мрачный шепот. В нем сквозила угроза. И это ощущение усиливалось за счет чужих слов.
— Что это был за язык? — спросил Галкин, как только пленка кончилась.
— Похоже на таджикский.
— Очень возможно, что это фарси, — поддержал Синицына Стриж.
— Дятлов, Синицын! — скомандовал майор. — Сейчас же дуйте в Джаркурган. Отправляйте пленку заказным письмом в Ташкент. Записку я сейчас составлю.
И Галкин удалился во внутренние покои нашего «городка».
— Вот ту тень, — зашагал по комнате взад-вперед Дятлов, — я уже где-то видел.
Еще не отошедшие от только что пережитого, мы все внимательно следили за старшиной.
— И видел совсем недавно, — остановился напротив меня Дятлов. И тут же вскрикнул: — Майзингер, где твои рисунки?
Я от неожиданности оторопел и сказал первое, что пришло на ум:
— Какие рисунки?
— Из Самарканда. Вот какие! Где они у тебя?
Я сбегал за своей папкой и положил ее на стол. Дятлов стал быстро перебирать мои наброски.
— Вот! — почти закричал он.
Все сгрудились над моим творением. Я с величайшим трудом протиснулся сквозь эту живую стену.
— Вот!
Палец старшины сверлил мой рисунок, на котором я пытался запечатлеть памятное утро у мавзолея Гур-Эмир. Вылетающие из горящих нор крысы, мои дрожащие от утренней прохлады коллеги. И только здесь до меня дошло, что же он все время пытался нам сказать. Меня прошиб пот. За спинами моих шести товарищей, на стене мавзолея Тамерлана совершенно отчетливо виднелось семь теней. Одна из них, вдвое выше остальных, заканчивалась непонятным заострением. Не нужно было быть большим фантазером, чтобы представить себе, что владелец этой тени имел на голове странный заостренный головной убор. Может быть даже… средневековый шлем! Я вспомнил, что делал эти зарисовки очень быстро… И, возможно, совсем не обратил внимания на, согласен, не совсем обыкновенную и неизвестно откуда там взявшуюся, но все же ТЕНЬ.
P.S. Великая Отечественная война стоила жизни более чем двадцати миллионам советских граждан. Существовала ли какая-то связь между началом этой чудовищной бойни и вскрытием могилы Железного Тимура, мы, наверное, уже никогда не узнаем. Что послужило началом конфликта в Нагорном Карабахе, известно, наверное, каждому. А может быть, и с этой войной все далеко не так просто и ясно?!
По прошествии трех лет после вышеописанных событий мне совершенно случайно стало известно, что могила армянского владыки под именем Тигран была обнаружена на границе между Арменией и Азербайджаном. А именно… в Нагорном Карабахе!
— Мужики, от лица командования и от меня лично объявляю вам всем благодарность! — При этом Галкин постучал указательным пальцем по лежащему перед ним на столе письму. — С последним заданием наша группа справилась на отлично. Работы по вскрытию погребения древнего армянского владыки идут полным ходом.
— А это что за посылочка? — оторвался от чтения газеты Стриж.
— Это, капитан, ваша пленка из Ташкента пришла, — предчувствуя наше ликование, улыбнулся майор.
В нашем обитаемом вагончике сразу стало шумно. Задвигались стулья, запыхтел на плитке чайник, застучали чайные чашки. Синицын принес со склада кинопроектор и стал заправлять фильм.
— Осторожнее, пожалуйста осторожнее, — контролировал его действия Стриж.
И только один Галкин как ни в чем не бывало сидел в углу дивана и с удовольствием наблюдал за нашей толкотней. Когда все было готово и все расселись, Дятлов включил проектор. По белому квадрату поползли черные расчески, побежали черные волны, замаячили темные пятна.
— Халтурить ребята стали, — недовольным голосом произнес Стриж.
Но в этот самый момент на пленке нашего экрана показались внутренности усыпальницы Тимура. Качество фильма оказалось неплохим. Вот только звук периодически пропадал. Но и то не совсем, а словно бы коротко убегал, чтобы попить чайку.
В кадре появился коренастый человек в сером костюме. Что касалось цветов, то утверждать, что показываемые предметы имели тот или иной цвет, не было никакой возможности. Фильм был черно-белым. А еще очень старым. И может быть именно поэтому местами угадывались оттенки серого цвета. Так что мне костюм мужчины показался серым. Так как никаких звуков, кроме потрескивания пленки в катушке, не было слышно, Стриж взялся нам пояснять, что мы видим на экране.
— Это и есть знаменитый антрополог Михаил Михайлович Герасимов. Удивительный человек. Благодаря своей специфической методике он воссоздал образы не только первобытного человека, но и таких известных исторических личностей, как Ивана Васильевича Грозного, князя Дмитрия Долгорукого, адмирала Ушакова. В мое время его имя было известно каждому школьнику.
— Помню, помню, — поддержал его Галкин. — Лет тридцать назад в среде интеллигенции была очень популярной фраза «В мире есть три знаменитости. Это снежный человек, Тур Хейердал и Михаил Герасимов».
— Точно, — согласился Стриж.
— А что это за методика такая, которую он разработал? — спросил Дятлов.
— В двух словах не объяснить. Но на практике это выглядело так. Делался гипсовый слепок с черепа человека. Потом этот остов покрывался слоями специальной глины, имитирующей человеческую плоть. Толщина слоев лицевых мускулов и кожи наращивалась согласно стандартным таблицам. Так называемым диаграммам толщины тканей. Все данные на эту тему, собранные за десятилетия кропотливого труда, описывали типовую толщину плоти различных участков на черепе. Таких как щеки и подбородок. Эти числа зависели от этнической принадлежности умершего, его пола, возраста и типа телосложения.
Объектив камеры во время объяснений Стрижа скользил с одной стены склепа к другой. Но вот он снова остановился на фигуре Герасимова. В этот момент антрополог находился в усыпальнице один. (Если не считать снимающего его на пленку энкавэдэшника и того, кто передал нам эту пленку. По нашим предположениям, он должен был находиться где-то на противоположной стороне склепа). Герасимов сидел на краешке нефритовой могильной плиты и задумчиво водил ладонью по искусно вырезанным на ней розеткам, выполненным в виде раскрывшегося цветочного бутона. По своей форме они мне чем-то напоминали пиалы — эти чайные чашки азиатов. Вдруг послышался довольно громкий звук. Как будто по каменному полу ударили чем-то металлическим. Герасимов встрепенулся. Камера дернулась в сторону. В том месте, откуда раздался звук, на полу лежал домкрат.
— Домкрат?! — быстро спросил Синицын.
— Да, домкрат. Надгробную плиту поднимали домкратами, — также быстро ответил ему Стриж.
Совершенно верно. На полу валялся домкрат. Объектив камеры вновь наплыл на фигуру ученого. Видимо, Герасимов не придал этому особого значения. Потому как снова обратился к орнаменту на нефритовой поверхности. Но затем по полу застучал второй домкрат. Честно признаться, мне стало не по себе. Не то чтобы я вдруг поверил в мистику. Однако приятного в творившемся на наших глазах было мало. Камера с опозданием метнулась сначала на звук падения, а потом снова на Герасимова. Михаил Михайлович сначала посмотрел в направлении входа и лишь потом негромко произнес вслух:
— Не шали!
В эти мгновения мои товарищи вели себя так тихо, что у меня даже создалось впечатление, что просмотром фильма я занимался в одиночестве.
Следующие пять минут в усыпальнице ничего не происходило. А потом за спиной антрополога на стене возникла тень. Длинная тень человека в заостренном шлеме. При этом того, кто ее отбрасывал, нигде не было видно. Меня это обстоятельство привело в смятение. А затем… затем Герасимов встал на ноги и задрал голову вверх. Его лицо стало серьезным, даже хмурым. Что так привлекло внимание ученого там, наверху, затаившимся в своих нишах работникам НКВД, а соответственно и нам, видно не было. Это продолжалось минуты три. А затем появились остальные члены правительственной комиссии. Первым в усыпальницу зашел, как нам тут же и пояснил капитан, Семенов. На этом запись оборвалась. Минут пять мы все сидели в абсолютной тишине. Потом Галкин попросил Дятлова прокрутить фильм по новой. Воронян удалился в кухню и стал полоскать там чайные чашки. Когда фильм просмотрели во второй раз, из кухни высунулась голова сержанта.
— А что это он там шептал? — спокойно спросил армянин.
— Кто? — одновременно ответили старшие офицеры.
— Ну… этот голос, — стушевался Воронян.
— Какой голос?
— Откуда же мне знать, какой голос? — возмутился армянин. — В первый раз я его тоже не слышал. А сейчас, когда не смотрел, даже отдельные слова различал.
Галкин и Стриж, словно сговорившись, развернули свои стулья и сели к экрану спиной. Остальные, в том числе и я, последовали их примеру.
— Включай! — скомандовал майор Дятлову.
Проектор снова затарахтел. Прошла минута, другая. Я все время порывался взглянуть на экран. И каждый раз удерживал себя. И тут я отчетливо услышал шепот. Да, да. Самый настоящий шепот. Видимо, когда мы смотрели меняющиеся на экране картинки, наше внимание настолько было отвлечено ими, что все остальное казалось нам шумом, сопровождающим работу кинопроектора. Тем более, что губы Герасимова не шевелились. Лишь один-единственный раз он отчетливо произнес «Не шали!» И все! А теперь хорошо было слышно шепот. Мрачный шепот. В нем сквозила угроза. И это ощущение усиливалось за счет чужих слов.
— Что это был за язык? — спросил Галкин, как только пленка кончилась.
— Похоже на таджикский.
— Очень возможно, что это фарси, — поддержал Синицына Стриж.
— Дятлов, Синицын! — скомандовал майор. — Сейчас же дуйте в Джаркурган. Отправляйте пленку заказным письмом в Ташкент. Записку я сейчас составлю.
И Галкин удалился во внутренние покои нашего «городка».
— Вот ту тень, — зашагал по комнате взад-вперед Дятлов, — я уже где-то видел.
Еще не отошедшие от только что пережитого, мы все внимательно следили за старшиной.
— И видел совсем недавно, — остановился напротив меня Дятлов. И тут же вскрикнул: — Майзингер, где твои рисунки?
Я от неожиданности оторопел и сказал первое, что пришло на ум:
— Какие рисунки?
— Из Самарканда. Вот какие! Где они у тебя?
Я сбегал за своей папкой и положил ее на стол. Дятлов стал быстро перебирать мои наброски.
— Вот! — почти закричал он.
Все сгрудились над моим творением. Я с величайшим трудом протиснулся сквозь эту живую стену.
— Вот!
Палец старшины сверлил мой рисунок, на котором я пытался запечатлеть памятное утро у мавзолея Гур-Эмир. Вылетающие из горящих нор крысы, мои дрожащие от утренней прохлады коллеги. И только здесь до меня дошло, что же он все время пытался нам сказать. Меня прошиб пот. За спинами моих шести товарищей, на стене мавзолея Тамерлана совершенно отчетливо виднелось семь теней. Одна из них, вдвое выше остальных, заканчивалась непонятным заострением. Не нужно было быть большим фантазером, чтобы представить себе, что владелец этой тени имел на голове странный заостренный головной убор. Может быть даже… средневековый шлем! Я вспомнил, что делал эти зарисовки очень быстро… И, возможно, совсем не обратил внимания на, согласен, не совсем обыкновенную и неизвестно откуда там взявшуюся, но все же ТЕНЬ.
P.S. Великая Отечественная война стоила жизни более чем двадцати миллионам советских граждан. Существовала ли какая-то связь между началом этой чудовищной бойни и вскрытием могилы Железного Тимура, мы, наверное, уже никогда не узнаем. Что послужило началом конфликта в Нагорном Карабахе, известно, наверное, каждому. А может быть, и с этой войной все далеко не так просто и ясно?!
По прошествии трех лет после вышеописанных событий мне совершенно случайно стало известно, что могила армянского владыки под именем Тигран была обнаружена на границе между Арменией и Азербайджаном. А именно… в Нагорном Карабахе!