Страница:
В-третьих, непосредственному использованию Корана в качестве «арабского судебника» мешало то, что правовые нормы в нем нередко формулировались слишком абстрактно и сжато, как бы в свернутом виде, причем с течением времени трудности понимания таких текстов возрастали. Требовались их развернутые толкования, своего рода переводы на общепонятный язык. Ср., например, аяты о разводе:
«Тем, которые поклянутся о своих женах, — выжидание четырех месяцев. И если они возвратятся.., то, поистине, Аллах прощающ, милосерд!
А если они решатся на развод, то, поистине, Аллах — слышащий, знающий!
А разведенные выжидают сами с собой три периода, и не разрешается им скрывать то, что сотворил Аллах в их утробах, если они веруют в Аллаха и в последний день. А мужьям их — достойнее их вернуть при этом, если они желают умиротворения. И для них — то же самое, что и на них, согласно принятому. Мужьям над ними — степень. Поистине, Аллах — великий, мудрый!
Развод — двукратен: после него — либо удержать, согласно обычаю, либо отпустить с благодеянием. И не дозволяется вам брать из того, что вы им даровали, ничего. Разве только они оба боятся не выполнить ограничений Аллаха. А если вы боитесь, что они не выполнят ограничений Аллаха, то не будет греха над ними в том, чем она себя выкупит. Таковы границы Аллаха, не преступайте же их, а если кто преступает границы Аллаха, те — неправедные.
А когда вы дали развод женам, и они достигли своего предела, то удерживайте их согласно принятому или отпускайте их согласно принятому, но не удерживайте их насильно, преступая: если кто делает это, тот несправедлив к самому себе. И не обращайте знамений Аллаха в насмешку <…>» (2, 226—231).
Всестороннее комментирование и развитие законодательных установок Корана и хадисов стало основным содержанием исламского богословия. Существует два главных рода правового толкования священных книг: тафсир и фикх.
Тафсир, широко распространившийся уже в VIII—IX вв., — это специальное ученое толкование, использующее, с одной стороны, методы чисто религиозных рассуждений, а с другой, все возможные данные по хронологии и истории священных текстов. Тафсир стимулировал историко-текстологическое изучение источников мусульманского права. Именно здесь, при изучении хронологии Корана, сложился особый жанр ученых трактатов о «причинах ниспослания», посвященных обстоятельствам и времени появления разных частей Корана (Пиотровский, 1991, 23). Здесь были выработаны методы проверки достоверности хадисов, собраны биографические сведения об их передатчиках.
Фикх (арабск. факиха — понимать, знать) носит более практический характер. Это мусульманское каноническое право, включая теорию мусульманского права. Фикх занимается непосредственным юридическим толкованием Корана и хадисов, их интерпретацией применительно к практической жизни мусульманского общества. Поскольку Закон понимается как главное содержание Корана и сунны, то термин фикх иногда расширительно употребляют для обозначения всей совокупности религиозных дисциплин, иногда — для обозначения мусульманской теологии вообще. «Фикх является также теоретическим обоснованием и осмыслением шариата[164] — правильного пути жизни мусульманина; поэтому термины шариат и фикх часто заменяют друг друга» (Ислам, 1983, 110). Основной задачей шариата была оценка различных обстоятельств жизни с точки зрения религии. Фикх дополнял шариат в чисто юридических аспектах.
По данным М.Б. Пиотровского, сочинения по фикху составляют наиболее многочисленную группу средневековых арабских рукописей. «Фикх всегда был обязательным предметом обучения в семье и школе, предметом ученых и полуученых бесед и споров, столь характерных для быта жителей мусульманских городских кварталов» (Ислам, 1983, 18). Фикх известен рядовым мусульманам гораздо больше, чем Коран и догматика.
В современном мире ислама только сборники фикха имеют силу закона, а Коран и хадисы — это книги прежде всего для назидательного чтения, труднопонимаемые первоисточники закона и морали.
Итак, волею судеб главные книги двух религий Писания — «Тора» и «Талмуд» в иудаизме и Коран и хадисы в исламе — оказались теми книгами, в которых были записаны основополагающие правовые принципы соответственно иудейской и мусульманской цивилизаций. При этом и в иудаизме и в исламе «законосуммирующий» характер священных книг осознавался как их главное жизненное содержание. Вместе с тем сопряжение священных книг с жизненной практикой стало возможным благодаря тому, что в обеих теократических цивилизациях сложились и в течение веков упрочивались комментаторские традиции, при этом основным объектом комментирования было именно юридическое содержание священных книг. Всестороннее толкование — богословское, нравственное, историко-текстологическое, логико-семантическое — позволило полностью раскрыть, дополнить и развить те базовые юридические принципы, которые были заложены в священных книгах.
Конфессиональная литература как коммуникативное пространство
88. Логика и антиномии религиозной коммуникации[165]
89. Конфессиональная иерархия религиозных жанров и ее влияние на письменную культуру
* * *
То отношение к письму и книге, которое было воспитано постоянным п р и с т р а с т н ы м в н и м а н и е м к с л о в у, присущим религиям Писания, в значительной мере распространилось на всю пирамиду религиозно-светской книжности.
В культурах, формируемых религией Писания, светская литература, школа, вся книжно-письменная культура выходят из лона церковной книжности, и поэтому они наследуют некоторые черты, присущие конфессиональной коммуникации. Светская литература осмысливает те идеи, образы, коллизии, которые представлены в Писании. Она осознает их как вечные вопросы бытия, требующие постоянного решения-преодоления, и ищет на них свои ответы.
В светской книжности, в той или иной мере связанной с традициями религии Писания, сохраняется повышенно ответственное отношение к языку и книге. Это проявляется во многом: в умении видеть неповторимость слова, дорожить оттенками его значения, описывать и комментировать эти оттенки; в уважении к авторитетам и предшественникам, в умении тщательно выяснить, «кто что сказал» в ученом споре пятисотлетней давности, в культуре цитирования и в комментаторской культуре; в понимании, что такое образцовое издание памятника словесности и как это делается.
Разумеется, мера сохранности этих высоких филологических традиций в современном мире различна.
V. Языковые коллизии в истории священных текстов
Споры о переводах Писания
90. Герменевтические коллизии в церковных конфликтах
91. Почему опасались переводить Св.Писание?
«Тем, которые поклянутся о своих женах, — выжидание четырех месяцев. И если они возвратятся.., то, поистине, Аллах прощающ, милосерд!
А если они решатся на развод, то, поистине, Аллах — слышащий, знающий!
А разведенные выжидают сами с собой три периода, и не разрешается им скрывать то, что сотворил Аллах в их утробах, если они веруют в Аллаха и в последний день. А мужьям их — достойнее их вернуть при этом, если они желают умиротворения. И для них — то же самое, что и на них, согласно принятому. Мужьям над ними — степень. Поистине, Аллах — великий, мудрый!
Развод — двукратен: после него — либо удержать, согласно обычаю, либо отпустить с благодеянием. И не дозволяется вам брать из того, что вы им даровали, ничего. Разве только они оба боятся не выполнить ограничений Аллаха. А если вы боитесь, что они не выполнят ограничений Аллаха, то не будет греха над ними в том, чем она себя выкупит. Таковы границы Аллаха, не преступайте же их, а если кто преступает границы Аллаха, те — неправедные.
А когда вы дали развод женам, и они достигли своего предела, то удерживайте их согласно принятому или отпускайте их согласно принятому, но не удерживайте их насильно, преступая: если кто делает это, тот несправедлив к самому себе. И не обращайте знамений Аллаха в насмешку <…>» (2, 226—231).
Всестороннее комментирование и развитие законодательных установок Корана и хадисов стало основным содержанием исламского богословия. Существует два главных рода правового толкования священных книг: тафсир и фикх.
Тафсир, широко распространившийся уже в VIII—IX вв., — это специальное ученое толкование, использующее, с одной стороны, методы чисто религиозных рассуждений, а с другой, все возможные данные по хронологии и истории священных текстов. Тафсир стимулировал историко-текстологическое изучение источников мусульманского права. Именно здесь, при изучении хронологии Корана, сложился особый жанр ученых трактатов о «причинах ниспослания», посвященных обстоятельствам и времени появления разных частей Корана (Пиотровский, 1991, 23). Здесь были выработаны методы проверки достоверности хадисов, собраны биографические сведения об их передатчиках.
Фикх (арабск. факиха — понимать, знать) носит более практический характер. Это мусульманское каноническое право, включая теорию мусульманского права. Фикх занимается непосредственным юридическим толкованием Корана и хадисов, их интерпретацией применительно к практической жизни мусульманского общества. Поскольку Закон понимается как главное содержание Корана и сунны, то термин фикх иногда расширительно употребляют для обозначения всей совокупности религиозных дисциплин, иногда — для обозначения мусульманской теологии вообще. «Фикх является также теоретическим обоснованием и осмыслением шариата[164] — правильного пути жизни мусульманина; поэтому термины шариат и фикх часто заменяют друг друга» (Ислам, 1983, 110). Основной задачей шариата была оценка различных обстоятельств жизни с точки зрения религии. Фикх дополнял шариат в чисто юридических аспектах.
По данным М.Б. Пиотровского, сочинения по фикху составляют наиболее многочисленную группу средневековых арабских рукописей. «Фикх всегда был обязательным предметом обучения в семье и школе, предметом ученых и полуученых бесед и споров, столь характерных для быта жителей мусульманских городских кварталов» (Ислам, 1983, 18). Фикх известен рядовым мусульманам гораздо больше, чем Коран и догматика.
В современном мире ислама только сборники фикха имеют силу закона, а Коран и хадисы — это книги прежде всего для назидательного чтения, труднопонимаемые первоисточники закона и морали.
Итак, волею судеб главные книги двух религий Писания — «Тора» и «Талмуд» в иудаизме и Коран и хадисы в исламе — оказались теми книгами, в которых были записаны основополагающие правовые принципы соответственно иудейской и мусульманской цивилизаций. При этом и в иудаизме и в исламе «законосуммирующий» характер священных книг осознавался как их главное жизненное содержание. Вместе с тем сопряжение священных книг с жизненной практикой стало возможным благодаря тому, что в обеих теократических цивилизациях сложились и в течение веков упрочивались комментаторские традиции, при этом основным объектом комментирования было именно юридическое содержание священных книг. Всестороннее толкование — богословское, нравственное, историко-текстологическое, логико-семантическое — позволило полностью раскрыть, дополнить и развить те базовые юридические принципы, которые были заложены в священных книгах.
Конфессиональная литература как коммуникативное пространство
88. Логика и антиномии религиозной коммуникации[165]
В каждой религии есть два главных направления коммуникации: 1) от Бога — через пророка (наставника, священника) — к людям; 2) от людей — через пророка (наставника, священника) — к Богу. Первое направление обусловливает существование таких жанров религиозной коммуникации, как слышимое пророком Откровение Бога и пророческая проповедь Откровения людям. Со вторым направлением связаны богослужение и молитва, при этом культ (поклонение, служба Богу) и молитва проникают друг в друга: молитвы включаются в ритуал поклонения, а элементы службы присутствуют в молитве (определенные жесты, телодвижения, культовые словесные формулы и т.п.). Таким образом, Откровение, проповедь и молитва выступают как фундаментальные, исходные жанры религиозной коммуникации, а разнообразные другие жанры — как вторичные, последующие, производные.
В развитии религиозной коммуникации существует определенная внутренняя логика, обусловленная асимметрией в направлении коммуникации: Откровение ниспосылается от Одного многим, оно р а с с е и в а е т с я как доброе семя или живительная влага, и этот процесс чреват опасностью недопонимания, искажения, неполного восприятия, вообще опасна та или иная утрата важных смыслов в границах социума. Что касается обращения людей к Богу (прямо или через посредство священников, наставников), то здесь основная коммуникативная коллизия связана с неопределенностью о б р а т н о й с в я з и. Люди не знают, услышал ли Бог молитву, угодно ли Ему то пение, которое отзвучало в храме, «правильны» ли книги, по которым они спасаются. Действительную обратную связь заменяют косвенные свидетельства: например, после молебна прошел прошенный у Бога дождь… Однако таких подтверждений не хватает, и люди видят залог успешного обращения к Богу, с одной стороны, в искренности и полноте своей веры, а с другой — в строгом следовании определенным п р а в и л а м обращения к Богу. Поэтому обращение людей к Богу — это в известном смысле а в т о к о м м у н и к а ц и я.
В религиозной коммуникации сложились два основных психолого-семиотических механизма, позволяющих сохранять аутентичную информацию, идущую от Бога к людям и от людей к Богу. Это, во-первых, неконвенциональное (безусловное) отношение к знаку (см. §13) и, во-вторых, принцип ipse dixit ‘сам сказал’ (см. §56) и его аналоги в различных культурах, например, иснад в исламе (см. §65).
Кроме того, в развитии содержания, каналов и способов религиозной коммуникации прослеживается вполне определенная в н у т р е н н я я л о г и к а, направленная на решение двух антиномических задач: и сохранить смысловую полноту Откровения, и передавать Откровение все расширяющемуся кругу людей — новым поколениям, в новые земли, в новые времена. Логика саморазвития религиозной коммуникации реализуется в ряде о б я з а т е л ь н ы х процессов.
Во-первых, происходит внутренняя структурация учения (религиозного содержания): в нем складывается определенная иерархия смыслов и текстов (жанров); при этом содержательное ядро учения догматизируется, начинает осознаваться как общеобязательное и неизменное, в то время как остальные смыслы и жанры осознаются в их отношении к смысловому центру учения. Основные жанрово-смысловые противопоставления, формирующие структурацию религиозного содержания, таковы: 1) произведения, используемые в храме, в культовой деятельности, с одной стороны, и конфессиональные, однако небогослужебные тексты — с другой; 2) книги (произведения), признаваемые священными, с одной стороны, и книги, хотя и конфессиональные, т.е. не мирские, не светские, однако и не священные (т.е. не обладающие особой таинственной благодатью — сакральностью), — с другой; 3) смыслы, которые церковью считаются неизменными истинами Откровения, с одной стороны, и необязательные, исторически изменчивые, частные или групповые мнения по вероисповедным вопросам — с другой.
Во-вторых, происходит сложение религиозного канона — особо почитаемого корпуса текстов, включающего содержательное ядро учения, но также, возможно, и некоторые другие, относительно периферийные смыслы и тексты.
В-третьих, складываются коммуникативные механизмы, позволяющие распространять учение вширь и вместе с тем сохранять неизменными его основные смыслы. К таким механизмам относятся: способы передачи учения подрастающим поколениям, способы популярного изложения и специального комментирования; последнее делает возможным содержательное развитие (углубление) учения или его экспансию в не собственно конфессиональные сферы (например, в области естественно-научного знания, историографии, философии).
В-четвертых, создаются определенные внешние (по отношению к религиозным смыслам) и эксплицитные (т.е. явные, имеющие отчетливое выражение) механизмы контроля за тем, как осуществляется религиозная коммуникация. К механизмам такого рода относятся церковная цензура; специальное конфессиональное редактирование; специальные правила, регулирующие циркуляцию конфессиональных текстов в социуме (индексы запрещенных книг; запрет читать те или иные религиозные книги до определенного возраста; аналогичные запреты женщинам или мирянам и т.п.); подробней см. §89.
В развитии религиозной коммуникации существует определенная внутренняя логика, обусловленная асимметрией в направлении коммуникации: Откровение ниспосылается от Одного многим, оно р а с с е и в а е т с я как доброе семя или живительная влага, и этот процесс чреват опасностью недопонимания, искажения, неполного восприятия, вообще опасна та или иная утрата важных смыслов в границах социума. Что касается обращения людей к Богу (прямо или через посредство священников, наставников), то здесь основная коммуникативная коллизия связана с неопределенностью о б р а т н о й с в я з и. Люди не знают, услышал ли Бог молитву, угодно ли Ему то пение, которое отзвучало в храме, «правильны» ли книги, по которым они спасаются. Действительную обратную связь заменяют косвенные свидетельства: например, после молебна прошел прошенный у Бога дождь… Однако таких подтверждений не хватает, и люди видят залог успешного обращения к Богу, с одной стороны, в искренности и полноте своей веры, а с другой — в строгом следовании определенным п р а в и л а м обращения к Богу. Поэтому обращение людей к Богу — это в известном смысле а в т о к о м м у н и к а ц и я.
В религиозной коммуникации сложились два основных психолого-семиотических механизма, позволяющих сохранять аутентичную информацию, идущую от Бога к людям и от людей к Богу. Это, во-первых, неконвенциональное (безусловное) отношение к знаку (см. §13) и, во-вторых, принцип ipse dixit ‘сам сказал’ (см. §56) и его аналоги в различных культурах, например, иснад в исламе (см. §65).
Кроме того, в развитии содержания, каналов и способов религиозной коммуникации прослеживается вполне определенная в н у т р е н н я я л о г и к а, направленная на решение двух антиномических задач: и сохранить смысловую полноту Откровения, и передавать Откровение все расширяющемуся кругу людей — новым поколениям, в новые земли, в новые времена. Логика саморазвития религиозной коммуникации реализуется в ряде о б я з а т е л ь н ы х процессов.
Во-первых, происходит внутренняя структурация учения (религиозного содержания): в нем складывается определенная иерархия смыслов и текстов (жанров); при этом содержательное ядро учения догматизируется, начинает осознаваться как общеобязательное и неизменное, в то время как остальные смыслы и жанры осознаются в их отношении к смысловому центру учения. Основные жанрово-смысловые противопоставления, формирующие структурацию религиозного содержания, таковы: 1) произведения, используемые в храме, в культовой деятельности, с одной стороны, и конфессиональные, однако небогослужебные тексты — с другой; 2) книги (произведения), признаваемые священными, с одной стороны, и книги, хотя и конфессиональные, т.е. не мирские, не светские, однако и не священные (т.е. не обладающие особой таинственной благодатью — сакральностью), — с другой; 3) смыслы, которые церковью считаются неизменными истинами Откровения, с одной стороны, и необязательные, исторически изменчивые, частные или групповые мнения по вероисповедным вопросам — с другой.
Во-вторых, происходит сложение религиозного канона — особо почитаемого корпуса текстов, включающего содержательное ядро учения, но также, возможно, и некоторые другие, относительно периферийные смыслы и тексты.
В-третьих, складываются коммуникативные механизмы, позволяющие распространять учение вширь и вместе с тем сохранять неизменными его основные смыслы. К таким механизмам относятся: способы передачи учения подрастающим поколениям, способы популярного изложения и специального комментирования; последнее делает возможным содержательное развитие (углубление) учения или его экспансию в не собственно конфессиональные сферы (например, в области естественно-научного знания, историографии, философии).
В-четвертых, создаются определенные внешние (по отношению к религиозным смыслам) и эксплицитные (т.е. явные, имеющие отчетливое выражение) механизмы контроля за тем, как осуществляется религиозная коммуникация. К механизмам такого рода относятся церковная цензура; специальное конфессиональное редактирование; специальные правила, регулирующие циркуляцию конфессиональных текстов в социуме (индексы запрещенных книг; запрет читать те или иные религиозные книги до определенного возраста; аналогичные запреты женщинам или мирянам и т.п.); подробней см. §89.
89. Конфессиональная иерархия религиозных жанров и ее влияние на письменную культуру
В культурах, исповедующих религию Писания, конфессиональные потребности формируют письменность как определенную и е р а р х и ю текстов — с неодинаковой значимостью разных групп текстов, с разными требованиями к их использованию и распространению, с разной мерой допустимости перевода на другой язык, пересказа или адаптации.
Книжно-письменную культуру, формируемую религией Писания, можно сравнить с пирамидой, верхние ярусы которой занимает конфессиональная литература, а нижние — светская.
При этом в конфессиональной сфере иерархия книг и жанров носит особенно строгий и детальный характер. Здесь циркулирует относительно небольшое число произведений, однако у них максимальный и общепризнанный авторитет, самые высокие тиражи (во многих случаях — предельные для своего времени), и в социумах с преобладанием религиозной идеологии они существенно воздействуют на все другие виды словесности.
В средневековой православной книжности иерархия жанров была такой[166]:
1. КОНФЕССИОНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Литургическая (т.е. используемая в богослужении — Служебники, Требники, Часословы, Минеи, Октоихи, Триоди и т.п.)
2. Каноническая (Священное Писание)
1. «Псалтирь» (книга из «Ветхого Завета»), «Апостол» (книга православной церкви, включающая новозаветные книги «Деяний святых апостолов» и Посланий апостолов)
2. Евангелия, книги «Ветхого Завета»
3. Гомилетическая и проповедническая литература (включая толковые псалтири, учительные и толковые евангелия)
4. Агиография[167] (жития святых)
5. Дидактическая литература (катехизисы)
2. КОНФЕССИОНАЛЬНО-СВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Церковно-ораторская
2. Полемическая
3. СВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Легко видеть, что это именно богослужебная, церковная иерархия циркулирующих книг и жанров. Она отражает значимость тех или иных книг для храмового богослужения, поэтому в ее вершине находится не Св. Писание, но Служебник и близкие к нему жанры специальных книг, предназначенных для священнослужителей (см. §74). Характерно также и то, что из книг Писания самый высокий ранг занимает «Псалтирь» (т.е книга «Ветхого Завета», а не Евангелия). Это связано с жанром «Псалтири»: именно псалмы (славящие Бога гимны) более всех других библейских жанров соответствуют духу православного богослужения. Богослужебная иерархия отнюдь не совпадает с иерархией источников вероучения (в вершине вероучительной пирамиды находился бы Символ веры, затем Евангелия, за ними Послания апостолов Петра и Павла и т.д.). Жанровая иерархия текстов стимулирует функциональную дифференциацию языка, вообще всесторонне обостряет внимание говорящих к словесному выражению мысли. Поэтому конфессионально мотивированная иерархия жанров повсеместно была фактором, организующим книжно-письменную культуру.
Сложившаяся иерархия жанров религиозных книг отражается в том, как в той или иной культуре принято о б р а щ а т ь с я, в том числе ф и з и ч е с к и, с культовыми книгами. На этот счет существуют различные обычаи, писаные и неписаные законы, специальные ритуалы.
Например, «Тора» в синагоге читается до сих пор только по тексту, написанному вручную и обязательно на пергаментном свитке. Каждый раз в конце службы, когда свиток торжественно проносят по синагоге, иудеи встают (подробно см. §73). Свитки «Торы», молитвенники, «Талмуд» нельзя выбрасывать. Когда ими уже нельзя пользоваться по ветхости, эти книги хоронят в земле. Так, в 1988 г. несколько свитков «Торы», которые пострадали от хулиганов, были публично преданы земле на еврейском кладбище Нью-Йорка. Последняя из 613 заповедей «Торы» велит каждому еврею хоть раз в жизни переписать свиток «Торы». Имеются строгие правила о том, как это делать. Текст должен быть написан на пергаменте из кожи ритуально чистого животного (обычно коровы, пером птицы, черными чернилами, прямыми линиями, с соблюдением строго определенного размера букв). Писцы должны погружаться в ритуальный бассейн, перед каждым написанием имени Бога. Обычно опытный писец выполнял такую работу за год (Телушкин, 1992, 135, 542—543).
В иудейской традиции сочинения по каббале в XVII в. разрешалось читать только женатым мужчинам старше сорока лет, хорошо знакомым с «Торой» и «Талмудом», поскольку мистические занятия считались опасными для людей незрелых и недостаточно твердых в вере.
В раннем христианстве проповедь говорил епископ, а исполнение кондака или канона — дело дьякона. Во время исполнения кафизма верующие могут сидеть, а при акафисте полагается стоять. В средние века в католических странах мирянам не разрешалось читать Библию, а протестанты, напротив, выступили с требованием доступности Библии каждому христианину, в том числе женщинам. В исламском богослужении в мечетях всего мира Коран до сих пор читается без перевода. Есть вероисповедные тексты, которые каждый верующий обязан знать наизусть, а есть книги Писания, и в том числе «Нового Завета», которые не читают в православном храме (например, «Апокалипсис»). Есть конфессиональные книги, не запрещенные, но и не рекомендуемые мирянам. Например, признано, что читать сочинения по догматике «небезопасно» тому, «кто имеет какую-нибудь страсть» (в том числе и богословам), и т.д.
В разных конфессиях сформировались институции, обязанные контролировать «круг чтения» социума и отдельных групп верующих. Книги, признанные еретическими, запрещались, нередко сжигались. В христианстве один из ранних приговоров такого рода был вынесен Никейским Вселенским собором (325 г.) — о сожжении арианских сочинений, при этом сам Арий был сослан. Первый список еретических книг был составлен папой Иннокентием ? в 405 г., и с тех пор подобные перечни составлялись постоянно. С появлением книгопечатания этот контроль стал особенно систематическим. В 1559—1949 гг. Ватикан регулярно издавал «Индексы запрещенных книг» (Index librorum prohibitorum). Наряду с ними составлялись списки «правильных», рекомендуемых книг. Так в христианской книжной культуре возникла важнейшая служба «при книгах» — библиография.
В православной славянской книжности списки разного рода отреченных книг многочисленны и пестры. Самый ранний из них представлен в Изборнике Святослава 1073 г., последний — в «Кирилловой книге» (Москва, 1644).
Книжно-письменную культуру, формируемую религией Писания, можно сравнить с пирамидой, верхние ярусы которой занимает конфессиональная литература, а нижние — светская.
При этом в конфессиональной сфере иерархия книг и жанров носит особенно строгий и детальный характер. Здесь циркулирует относительно небольшое число произведений, однако у них максимальный и общепризнанный авторитет, самые высокие тиражи (во многих случаях — предельные для своего времени), и в социумах с преобладанием религиозной идеологии они существенно воздействуют на все другие виды словесности.
В средневековой православной книжности иерархия жанров была такой[166]:
1. КОНФЕССИОНАЛЬНАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Литургическая (т.е. используемая в богослужении — Служебники, Требники, Часословы, Минеи, Октоихи, Триоди и т.п.)
2. Каноническая (Священное Писание)
1. «Псалтирь» (книга из «Ветхого Завета»), «Апостол» (книга православной церкви, включающая новозаветные книги «Деяний святых апостолов» и Посланий апостолов)
2. Евангелия, книги «Ветхого Завета»
3. Гомилетическая и проповедническая литература (включая толковые псалтири, учительные и толковые евангелия)
4. Агиография[167] (жития святых)
5. Дидактическая литература (катехизисы)
2. КОНФЕССИОНАЛЬНО-СВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
1. Церковно-ораторская
2. Полемическая
3. СВЕТСКАЯ ЛИТЕРАТУРА
Легко видеть, что это именно богослужебная, церковная иерархия циркулирующих книг и жанров. Она отражает значимость тех или иных книг для храмового богослужения, поэтому в ее вершине находится не Св. Писание, но Служебник и близкие к нему жанры специальных книг, предназначенных для священнослужителей (см. §74). Характерно также и то, что из книг Писания самый высокий ранг занимает «Псалтирь» (т.е книга «Ветхого Завета», а не Евангелия). Это связано с жанром «Псалтири»: именно псалмы (славящие Бога гимны) более всех других библейских жанров соответствуют духу православного богослужения. Богослужебная иерархия отнюдь не совпадает с иерархией источников вероучения (в вершине вероучительной пирамиды находился бы Символ веры, затем Евангелия, за ними Послания апостолов Петра и Павла и т.д.). Жанровая иерархия текстов стимулирует функциональную дифференциацию языка, вообще всесторонне обостряет внимание говорящих к словесному выражению мысли. Поэтому конфессионально мотивированная иерархия жанров повсеместно была фактором, организующим книжно-письменную культуру.
Сложившаяся иерархия жанров религиозных книг отражается в том, как в той или иной культуре принято о б р а щ а т ь с я, в том числе ф и з и ч е с к и, с культовыми книгами. На этот счет существуют различные обычаи, писаные и неписаные законы, специальные ритуалы.
Например, «Тора» в синагоге читается до сих пор только по тексту, написанному вручную и обязательно на пергаментном свитке. Каждый раз в конце службы, когда свиток торжественно проносят по синагоге, иудеи встают (подробно см. §73). Свитки «Торы», молитвенники, «Талмуд» нельзя выбрасывать. Когда ими уже нельзя пользоваться по ветхости, эти книги хоронят в земле. Так, в 1988 г. несколько свитков «Торы», которые пострадали от хулиганов, были публично преданы земле на еврейском кладбище Нью-Йорка. Последняя из 613 заповедей «Торы» велит каждому еврею хоть раз в жизни переписать свиток «Торы». Имеются строгие правила о том, как это делать. Текст должен быть написан на пергаменте из кожи ритуально чистого животного (обычно коровы, пером птицы, черными чернилами, прямыми линиями, с соблюдением строго определенного размера букв). Писцы должны погружаться в ритуальный бассейн, перед каждым написанием имени Бога. Обычно опытный писец выполнял такую работу за год (Телушкин, 1992, 135, 542—543).
В иудейской традиции сочинения по каббале в XVII в. разрешалось читать только женатым мужчинам старше сорока лет, хорошо знакомым с «Торой» и «Талмудом», поскольку мистические занятия считались опасными для людей незрелых и недостаточно твердых в вере.
В раннем христианстве проповедь говорил епископ, а исполнение кондака или канона — дело дьякона. Во время исполнения кафизма верующие могут сидеть, а при акафисте полагается стоять. В средние века в католических странах мирянам не разрешалось читать Библию, а протестанты, напротив, выступили с требованием доступности Библии каждому христианину, в том числе женщинам. В исламском богослужении в мечетях всего мира Коран до сих пор читается без перевода. Есть вероисповедные тексты, которые каждый верующий обязан знать наизусть, а есть книги Писания, и в том числе «Нового Завета», которые не читают в православном храме (например, «Апокалипсис»). Есть конфессиональные книги, не запрещенные, но и не рекомендуемые мирянам. Например, признано, что читать сочинения по догматике «небезопасно» тому, «кто имеет какую-нибудь страсть» (в том числе и богословам), и т.д.
В разных конфессиях сформировались институции, обязанные контролировать «круг чтения» социума и отдельных групп верующих. Книги, признанные еретическими, запрещались, нередко сжигались. В христианстве один из ранних приговоров такого рода был вынесен Никейским Вселенским собором (325 г.) — о сожжении арианских сочинений, при этом сам Арий был сослан. Первый список еретических книг был составлен папой Иннокентием ? в 405 г., и с тех пор подобные перечни составлялись постоянно. С появлением книгопечатания этот контроль стал особенно систематическим. В 1559—1949 гг. Ватикан регулярно издавал «Индексы запрещенных книг» (Index librorum prohibitorum). Наряду с ними составлялись списки «правильных», рекомендуемых книг. Так в христианской книжной культуре возникла важнейшая служба «при книгах» — библиография.
В православной славянской книжности списки разного рода отреченных книг многочисленны и пестры. Самый ранний из них представлен в Изборнике Святослава 1073 г., последний — в «Кирилловой книге» (Москва, 1644).
* * *
То отношение к письму и книге, которое было воспитано постоянным п р и с т р а с т н ы м в н и м а н и е м к с л о в у, присущим религиям Писания, в значительной мере распространилось на всю пирамиду религиозно-светской книжности.
В культурах, формируемых религией Писания, светская литература, школа, вся книжно-письменная культура выходят из лона церковной книжности, и поэтому они наследуют некоторые черты, присущие конфессиональной коммуникации. Светская литература осмысливает те идеи, образы, коллизии, которые представлены в Писании. Она осознает их как вечные вопросы бытия, требующие постоянного решения-преодоления, и ищет на них свои ответы.
В светской книжности, в той или иной мере связанной с традициями религии Писания, сохраняется повышенно ответственное отношение к языку и книге. Это проявляется во многом: в умении видеть неповторимость слова, дорожить оттенками его значения, описывать и комментировать эти оттенки; в уважении к авторитетам и предшественникам, в умении тщательно выяснить, «кто что сказал» в ученом споре пятисотлетней давности, в культуре цитирования и в комментаторской культуре; в понимании, что такое образцовое издание памятника словесности и как это делается.
Разумеется, мера сохранности этих высоких филологических традиций в современном мире различна.
V. Языковые коллизии в истории священных текстов
Споры о переводах Писания
90. Герменевтические коллизии в церковных конфликтах
Мирча Элиаде назвал историю религий «тотальной герменевтикой». У этого афоризма по крайней мере два смысла: 1) историю религий можно понять при условии обязательного и постоянного («тотального») герменевтического анализа знаковой деятельности (языковой и надъязыковой — музыкальной, хореографической, жестовой, изобразительной и др.), образующей религиозную коммуникацию; 2) основным и общим («тотальным») фактором исторического процесса в религиозной сфере являются конфликты, вызванные р а з н ы м п о н и м а н и е м знаков и знаковых последовательностей, циркулирующих в сфере религиозной коммуникации.
Герменевтические проблемы, т.е. проблемы, связанные с пониманием сообщения, существуют на всех уровнях религиозной коммуникации. Эти проблемы так или иначе решаются во всех видах той вспомогательной деятельности, которая направлена на расширение и совершенствование религиозной коммуникации. В своей технической, методологической основе эта вспомогательная деятельность носит филологический характер — именно потому, что общая забота всех служб такого рода — это забота о понимании сообщения.
Можно выделить три основных вида филологической (герменевтической) работы, обслуживающей религиозную коммуникацию, и соответственно три источника (фактора) религиозных конфликтов, связанных с проблемами понимания. Это, во-первых, перевод текста на другой язык; во-вторых, истолкование (интерпретация) текста; в-третьих, исправление (редактирование) текста. Во всех трех случаях (или ситуациях) проблема понимания является ведущей и основной: текст переводится так, чтобы передать на другом языке то содержание, которое в нем понял переводчик; истолкование — это выявление (если требуется, то аргументированное, со ссылками, с привлечением какой-то дополнительной информации), того содержания, которое имеется в тексте (или которое усматривает в тексте толкователь); исправление (редактирование) текста — это внесение в текст изменений в соответствии с тем пониманием текста, которое имеется у редактора.
С точки зрения логико-исторической хронологии, по-видимому, следует указать, что трем названным видам филологической службы «при Св. Писании» предшествует еще одна работа — установление корпуса священных текстов. Эта проблема также чревата религиозными конфликтами. Достаточно указать на такие факты, как решительное непризнание сакральности «Септуагинты» в иудаизме или отлучение от христианской церкви секты маркионитов, отвергавших «Ветхий Завет» (в качестве священной книги христианства)[168]. Однако проблема религиозного канона, как правило, решается в первые века существования религии (и соответственно, появляется при возникновении нового религиозного движения со своим Писанием), в то время как три других задачи — перевод, истолкование и исправление — остаются постоянными филологическими заботами, принципиально не имеющими окончательного решения. Вместе с тем проблемы истории текста (т.е. его происхождения, подлинности, атрибуции и подобные текстологические вопросы) встают как внутренние, частные задачи, решаемые в связи с более общими (например, при переводе, редактировании или издании священных книг требуется выбрать их наиболее авторитетные версии или редакции).
В целом все коллизии исторического бытования священных книг связаны с проблемой аутентичности сакрального текста его богодухновенному источнику[169].
Герменевтические проблемы, т.е. проблемы, связанные с пониманием сообщения, существуют на всех уровнях религиозной коммуникации. Эти проблемы так или иначе решаются во всех видах той вспомогательной деятельности, которая направлена на расширение и совершенствование религиозной коммуникации. В своей технической, методологической основе эта вспомогательная деятельность носит филологический характер — именно потому, что общая забота всех служб такого рода — это забота о понимании сообщения.
Можно выделить три основных вида филологической (герменевтической) работы, обслуживающей религиозную коммуникацию, и соответственно три источника (фактора) религиозных конфликтов, связанных с проблемами понимания. Это, во-первых, перевод текста на другой язык; во-вторых, истолкование (интерпретация) текста; в-третьих, исправление (редактирование) текста. Во всех трех случаях (или ситуациях) проблема понимания является ведущей и основной: текст переводится так, чтобы передать на другом языке то содержание, которое в нем понял переводчик; истолкование — это выявление (если требуется, то аргументированное, со ссылками, с привлечением какой-то дополнительной информации), того содержания, которое имеется в тексте (или которое усматривает в тексте толкователь); исправление (редактирование) текста — это внесение в текст изменений в соответствии с тем пониманием текста, которое имеется у редактора.
С точки зрения логико-исторической хронологии, по-видимому, следует указать, что трем названным видам филологической службы «при Св. Писании» предшествует еще одна работа — установление корпуса священных текстов. Эта проблема также чревата религиозными конфликтами. Достаточно указать на такие факты, как решительное непризнание сакральности «Септуагинты» в иудаизме или отлучение от христианской церкви секты маркионитов, отвергавших «Ветхий Завет» (в качестве священной книги христианства)[168]. Однако проблема религиозного канона, как правило, решается в первые века существования религии (и соответственно, появляется при возникновении нового религиозного движения со своим Писанием), в то время как три других задачи — перевод, истолкование и исправление — остаются постоянными филологическими заботами, принципиально не имеющими окончательного решения. Вместе с тем проблемы истории текста (т.е. его происхождения, подлинности, атрибуции и подобные текстологические вопросы) встают как внутренние, частные задачи, решаемые в связи с более общими (например, при переводе, редактировании или издании священных книг требуется выбрать их наиболее авторитетные версии или редакции).
В целом все коллизии исторического бытования священных книг связаны с проблемой аутентичности сакрального текста его богодухновенному источнику[169].
91. Почему опасались переводить Св.Писание?
Необходимость и вынужденность перевода — это главная филологическая коллизия в истории религиозного канона. Миссионеры, несущие учение новым народам, стояли перед дилеммой: учить ли новообращенных языку Писания или перевести для них священные книги? Здравый смысл подсказывал, что лучше учить на понятном языке — иначе, как говорит апостол Павел, люди «не назидаются». Однако неконвенциональный подход к Писанию и языку Писания внушал опасения: не утратит ли Писание святость при переводе на простой (профанный) язык? Можно ли выразить «то же», не растеряв ни крупицы драгоценного смысла, но в другом языке?
Раннехристианские миссионеры энергично переводили книги «Нового Завета», в том числе для языков, до того не имевших письменности. Со II по VII вв. были выполнены переводы (иногда для этого специально создавались также и алфавиты) на языки сирийский, коптский, эфиопский, готский, армянский, грузинский, нубийский. К ранним миссионерским переводам примыкает и перевод на коми-зырянский язык[170], выполненный в XIV в. св. Стефаном Пермским.
Однако после завершения святоотеческого периода, по мере нарастания консервативно-охранительных тенденций в церковном строительстве и нетерпимости к инакомыслию, опасливое отношение к переводам Писания усиливалось. Характерный факт: в IX в. миссия святых Кирилла и Мефодия (перевод Писания и литургии на старославянский язык) вызвала серьезные противодействия части западного епископата (см. §94). Эти опасения имели под собой почву: перевод религиозного канона на новые языки нередко приводил не просто к распространению учения, но к его развитию, видоизменению; сама потребность в новых переводах и новых толкованиях Писания обычно была и проявлением и фактором различных еретических и диссидентских движений. Церковь еще хорошо помнила малоазийские и североафриканские ереси раннехристианской поры — ереси, возникавшие именно в тех землях, где Писание переводилось.
Раннехристианские миссионеры энергично переводили книги «Нового Завета», в том числе для языков, до того не имевших письменности. Со II по VII вв. были выполнены переводы (иногда для этого специально создавались также и алфавиты) на языки сирийский, коптский, эфиопский, готский, армянский, грузинский, нубийский. К ранним миссионерским переводам примыкает и перевод на коми-зырянский язык[170], выполненный в XIV в. св. Стефаном Пермским.
Однако после завершения святоотеческого периода, по мере нарастания консервативно-охранительных тенденций в церковном строительстве и нетерпимости к инакомыслию, опасливое отношение к переводам Писания усиливалось. Характерный факт: в IX в. миссия святых Кирилла и Мефодия (перевод Писания и литургии на старославянский язык) вызвала серьезные противодействия части западного епископата (см. §94). Эти опасения имели под собой почву: перевод религиозного канона на новые языки нередко приводил не просто к распространению учения, но к его развитию, видоизменению; сама потребность в новых переводах и новых толкованиях Писания обычно была и проявлением и фактором различных еретических и диссидентских движений. Церковь еще хорошо помнила малоазийские и североафриканские ереси раннехристианской поры — ереси, возникавшие именно в тех землях, где Писание переводилось.