Медейрос Тереза. Озорница

   Пенфелд уперся пятками в землю, пытаясь устоять перед мощным натиском пса, чуявшего верную добычу. Всегда ухоженные и тщательно причесанные его бакенбарды стояли торчком, некогда безукоризненно выглаженный сюртук был изодран в клочья, белоснежная рубашка перепачкана грязью.
   — Вы велели купить ей щенка, сэр, — напомнил Пенфелд. В его глазах стояла немая мольба о прощении и помощи.
   Джастин оглядел пса, на морде которого пузырились клочья белой пены, и заключил:
   — Это не щенок, а взрослый экземпляр, это буль.
   Презрительное сокращение псу явно не понравилось, он разобиделся, рванул вперед, потянув за собой Пенфелда, и жуткие клыки лязгнули в паре сантиметров от паха Джастина.
   — Если уж быть предельно точной, это не буль, а бульдог, — поправила Эмили, в один момент очутилась между псом и Пенфелдом, наклонилась, потрепала собаку по загривку и почесала за ухом. — Успокойся, дорогой, не надо так волноваться, тебя никто не тронет. Вот и молодчина, Пудинг, сидеть!
   Бульдог послушно осел на мощные задние лапы и уставился на хозяйку обожающими глазами, пустив слюну ей на туфли. Со стороны могло показаться, что он вот-вот замурлыкает.
   — Пудинг? — суровым голосом переспросил Джастин.
   — А как бы ты хотел его назвать? Пышкой? — с ангельской улыбкой невинно поинтересовалась Эмили, и герцог понял намек.
   Вперед выступил первый полицейский, снял каску и вежливо поклонился. Его товарищ маячил неподалеку.
   — Прошу прощения за вторжение, сэр, — сказал страж порядка, нервно теребя пышные усы, — но мы решили, что лучше проводить молодую леди до дома. После того как мы ее арестовали в первый раз…
   — Что значит в первый раз? — перебил его Джастин, сердито глядя на Эмили.
   — По правде говоря, ваша светлость, это не ее вина, — замялся полицейский. — Ваш слуга не смог удержать собаку, она вырвалась, а дверь в магазин, где торгуют хрусталем, оказалась открытой. Но как только леди пояснила, что герцог Уинтропский сполна возместит ущерб, владелец магазина заявил, что подавать в суд не намерен, и все разрешилось полюбовно.
   За спиной Джастина один из сестриных мужей издал звук, похожий на стон, а герцог прикрыл глаза и начал мысленно считать: «Раз, два, три…»
   — Во второй раз, сэр… — продолжал страж порядка.
   Джастин открыл глаза.
   В разговор вмешался второй полицейский.
   — Ты имеешь в виду слона, Кларенс, — подсказал он.
   — Вы хотите сказать, что она провела слона по магазину, где торгуют хрусталем? — осведомился Джастин.
   — Нет, нет, что вы, сэр! Молодая леди открыла загон, и слон отправился гулять по зоопарку.
   Джастин нахмурился. «Хорошо бы держать Эмили в загоне или еще лучше — в клетке и заодно приковать ее цепью. Скажем, к моей кровати», — промелькнуло у него в голове.
   Под его суровым взглядом радостная улыбка девушки несколько увяла.
   — Я просто хотела накормить его орешками, но никак не могла добраться до хобота, — дополнила Эмили полицейский протокол.
   — Никогда не думал, что старые толстые няньки способны передвигаться с такой быстротой, — ухмыльнулся второй полицейский. — Детские коляски только что в воздух не взлетали.
   Его коллега смущенно потер шею и, кажется, покраснел.
   — Ну, а в последний раз, сэр, нас, конечно, более всего обеспокоило здоровье молодой леди. В это время года купаться в пруду в Гайд-парке, сами понимаете, холодно, особенно если учесть, что без… — Полицейский запнулся, осознав вдруг, что ему внимает большая аудитория, включая дам, и завершил повествование шепотом на ухо герцогу.
   Джастин внимательно оглядел Эмили с головы до пят и тут заметил, что волосы у нее влажные, а белоснежное платье — тот самый вариант для подростка, который он сам выбрал, дабы зря не пялиться, — прилипло к телу и сквозь мокрую ткань просвечивает грудь. Губы девушки сложились в извиняющуюся улыбку.
   Герцог шагнул вперед, еще раз — с лица Эмили исчезла улыбка.
   — Что ты собираешься делать? — испуганно спросила она.
   — Собираюсь тебя убить, — ответил Джастин с милой улыбкой.
   — О боже! — воскликнул Герберт.
   Лили прижала ко рту надушенный носовой платок, чтобы не закричать. Полицейские обменялись тревожным взглядом. Ходят слухи, что молодой герцог совсем одичал, и кто знает, что ему может прийти в голову.
   Грозно зарычал бульдог, но Джастин так посмотрел на него, что пес прикрыл морду лапами и жалобно заскулил.
   — Дай поводок! — скомандовал Пенфелду хозяин.
   — Зачем, сэр?
   — Сейчас я ее задушу.
   — Слушаюсь, сэр. Отличная идея. Одну минуту, сэр, — откликнулся верный слуга и принялся развязывать узел на ошейнике пса.
   — Пенфелд, как ты можешь? — жалобно воскликнула Эмили и пустилась наутек, не ожидая, пока герцог приведет угрозу в исполнение.
   Он бросился за ней, злорадно усмехаясь, подобный ангелу мести.
   — Нельзя допустить, чтобы полиция, проделав столь долгий путь, вернулась восвояси с пустыми руками, — приговаривал на бегу Джастин. — Теперь они смогут забрать с собою меня. Подумай только, каким приятным и мирным местом покажется тюрьма после того, как я пробыл с тобой целый день. Я смогу отлично провести время в компании воров, насильников и убийц. В сравнении с тобой это на редкость приятные люди.
   — И очень глупо, — отвечала Эмили дрожащим голосом. — Нельзя убивать меня в присутствии толпы свидетелей.
   Джастин настиг беглянку возле дуба, взял за шею и ощутил, как часто бьется пульс под его пальцами.
   — Чем они могут помешать? Наоборот, помогут. Выступят в палате лордов и засвидетельствуют, что ты спровоцировала меня на насилие. Уверен, что меня не повесят, а скорее наградят медалью за гражданскую доблесть.
   Эмили дрожала всем телом, и ее дрожь передавалась Джастину. «Что с ней происходит? — думал он. — От холода дрожит или от страха? Или это реакция на жар моего тела?» В глазах девушки промелькнуло нечто вроде торжества, кончиком языка она облизнула губы, будто дразнила и манила, прозвучал хрипловатый шепот, предназначенный только для его ушей:
   — Чего ты на самом деле хочешь, Джастин? Задушить меня… или поцеловать?
   О да, именно этого он и хотел, слиться с ней в долгом поцелуе, добраться до зубов и снять ухмылку с ее лица. Еще подмывало взять ее на руки, отнести в спальню и запереть дверь навеки. Джастин испытывал страстное желание сорвать с негодницы мокрую одежду и согреть ее своим жарким телом. А потом можно и убить.
   Мысли путались, но одно было предельно ясно: чертова девка опять добилась своего. Достаточно было взмаха пушистых ресниц, чтобы от былой сдержанности и покоя не осталось и следа. Сейчас Джастин жил полнокровной жизнью, возможно, впервые с той злосчастной ночи, когда хоронили Дэвида.
   Руки его бессильно опустились, Джастин глубоко вздохнул, снял сюртук и накинул на плечи продрогшей Эмили.
   — Приношу извинения за доставленное беспокойство, джентльмены, — обратился он к полицейским. — Боюсь, моя подопечная позволила себе много лишнего. Такой уж, понимаете, характер, непоседа.
   — Хорошая трепка моментально его исправит, — пробурчал Гарольд, который все еще не мог простить того, что его беспардонно разбудили. Встретившись с ледяным взглядом герцога, он юркнул за юбку Эдит.
   Джастин засунул большие пальцы в кармашки жилета, приосанился и принял облик хозяина положения.
   — Думаю, вы по своему опыту знаете, джентльмены, на какие выходки способны расшалившиеся дети.
   — Да, да, конечно, ваша светлость, — закивал головой усатый страж порядка. — У нас с Недом восемь детей на двоих, сэр. Всякое бывает.
   — Это точно, шалуны, сэр, — вторил ему коллега.
   — Что ж, выпейте пивка после службы, а это вам за причиненное беспокойство, — приговаривал Джастин, распределяя купюры из толстой пачки банкнот.
   Полицейские рассыпались в благодарностях и укатили, а кучеру своей кареты Джастин велел отвести бульдога в конюшню. Благодарный Пенфелд, которого избавили от непосильного бремени, облегченно вздохнул и принялся вытирать вспотевшее лицо синим поясом Эмили, недавно служившим поводком. Герцог старался не смотреть в сторону своего незадачливого слуги.
   — Матушка, если вас не затруднит, проводите Эмили в ее комнату.
   — В этом нет необходимости, сама дорогу найду, — резко возразила девушка.
   Джастин круто повернулся в ее сторону. Эмили прижимала к горлу воротник сюртука, лежавшего на ее плечах подобно королевской мантии. Голову держала высоко и пыталась выглядеть надменной, но ее истинные чувства выдавали глаза, в которых читался горький укор. Эмили не могла простить Джастину, что он предал ее в последнюю минуту.
   — Благодарю за помощь, но я достаточно взрослая, чтобы самостоятельно подняться по лестнице и найти свою комнату, — выпалила она на одном дыхании и проскользнула мимо, обдав герцога ароматом ванили.
   — Если ты хочешь, чтобы тебя считали взрослой, постарайся вести себя как взрослая, — мягко сказал Джастин.
   На миг Эмили замешкалась, будто хотела что-то ответить, но промолчала, взбежала по ступенькам крыльца и скрылась в доме. За ней потянулись остальные, мужья недовольно ворчали, а жены пытались их успокоить.
   — Пойдем, дорогой, — пригласила Джастина матушка.
   — Чуть позже, — ответил Джастин, глубоко засунув руки в карманы брюк.
   Перед глазами возник Пенфелд с лицом кающегося грешника.
   — Если решите меня уволить, сэр, ваша воля, у вас есть на то веские основания. Прошу только при возможности выдать мне рекомендательное письмо, но если считаете, что я не заслужил…
   В ответ Джастин грустно вздохнул и тут вдруг почувствовал страшную усталость. Казалось, он правил этим домом-чудовищем не несколько месяцев, а несколько столетий.
   — Ступай, Пенфелд. Позаботься, чтобы налили ванну.
   — Вы будете принимать ванну в столь поздний час? — изумился слуга.
   — Не для меня, — успокоил его господин, поправляя слуге сбившийся на сторону галстук. — Ванну принимать будешь ты.
   — Слушаюсь, сэр, как прикажете, сэр, — радостно залепетал Пенфелд и чуть ли не вприпрыжку бросился к дому.
   Джастин остался в одиночестве, вперившись в окно комнаты Эмили, пока там не задули свечу. С задней стороны дома послышался лай собаки, и герцог зябко передернул плечами. На душе было мрачно и пусто.
   В последовавшие дни Джастину предстояло горько раскаяться и пожалеть о том, что он так холодно и безжалостно отчитал при всех свою подопечную. Он велел ей вести себя как взрослая, и Эмили буквально восприняла указание своего строгого опекуна. Она перестала смеяться, редкая улыбка на ее губах скорее походила на гримасу.
   С помощью утюга Лили привела в порядок непокорные кудри, и долго еще в доме пахло палеными волосами.
   Миллисент научила ее вышивать, а Эдит — по-военному барабанить по клавишам несложный менуэт. Эмили проявила послушание и прилежность, каждый вечер часами высиживала за фортепьяно, и у Джастина — все это время он сидел крепко сцепив зубы — буквально раскалывалась голова от боли. Пенфелд принял на себя роль личной горничной Эмили и прославился искусством гладить платья, рассчитанные на подростков. Что касается кринолинов, то крахмала на них не жалели, и глядя на то, как Эмили садится на стул, Джастин каждый раз ожидал, что юбка взовьется и закроет ей лицо.
   Стоило ему появиться в комнате, как Эмили тотчас заводила беседу о причудах погоды, либо начинала обсуждать приготовления к званому ужину, который планировала матушка в конце недели. Тут же в разговор вступали сестры, спеша поделиться своими соображениями относительно близкого новогоднего бала, и Джастину оставалось только молча наблюдать за Эмили; низко склонив гладкую головку над вышивкой, она с рабской покорностью выводила семейный герб на носовых платках.
   Словом, она проявила себя настоящей леди, и Джастин люто ее возненавидел.
   Правда, не ясно было, кого он должен презирать больше — самого себя или новую Эмили. Он не мог вынести эту бледную тень прежней веселой и жизнерадостной девушки, с которой свел знакомство в Новой Зеландии, и потому предпочитал отсиживаться в кабинете. Джастин с таким энтузиазмом погрузился в изучение бумаг фирмы «Уинтроп шиллинг», что в сравнении с ним отец мог бы показаться лентяем и ветрогоном. Он корпел над документами до тех пор, пока буквы не начинали расплываться перед глазами. Снова одолела бессонница; Джастин до рассвета играл на фортепьяно в надежде, что утомится и заснет, но ничто не помогало. Настроение хуже не придумаешь, беспричинно вспыхивал гнев, и слуги обычно разбегались при виде молодого хозяина, не зная, чего от него ожидать. Шепчась за его спиной, они сходились во мнении, что злой дух Фрэнка Коннора вселился в сына и бродит привидением по мрачным коридорам Гримуайлда.
   Однажды вечером Джастин вышел из кабинета, держа в руке бокал, наполненный старым добрым виски из запасов отца. Миновал не задерживаясь курительную комнату, где собралась за сигарами и бренди мужская часть семейства. Общаться с мужьями сестер стало затруднительно после того, как минувшим вечером Джастин не выдержал и выложил напрямик Гарви, что о нем думает. Бедняга только что слезами не залился, услышав, что ему следует искать работу и зарабатывать деньги, а не сиднем сидеть под юбкой жены, проживая ее приданое.
   Из-за двери гостиной доносились женские голоса и звуки фортепьяно, неумелые пальцы пытались подобрать мелодию, что получалось из рук вон плохо. Джастин вошел в комнату, хотя знал, что при виде мрачной физиономии хозяина дома сестры начинают нервничать. Действительно, едва он показался в проеме двери, матушка и Эдит, до того оживленно переговаривавшиеся, перешли на шепот; Миллисент по-прежнему что-то негромко напевала, а у Лили задрожали пальцы, сбрасывая петлю за петлей. Лишь Эмили не подала виду, что заметила грубое вторжение герцога, и продолжала безмятежно барабанить по клавишам, извлекая странные звуки.
   Казалось, даже бульдог пребывал в мрачном расположении духа. Он разлегся у ног Эмили, вытянув лапы и положив на них массивную голову. Вместо ошейника, утыканного шипами, на шее был повязан безобразный розовый бант. Как только Джастин опустился в кресло возле фортепьяно, пес встал и демонстративно покинул комнату.
   Герцог откинулся в кресле, зажал бокал между ладонями, согревая янтарную жидкость, и посмотрел на Эмили из-под приспущенных ресниц. Девушка расположилась в круге света от газовых светильников, картинно разбросав юбки вокруг стула, отрешенно уставившись вдаль. Джастин чуть подался вперед и поболтал виски в бокале перед тем, как сделать первый глоток. Пить не хотелось и, откровенно говоря, вообще ничего не хотелось. На душе смутно и тревожно, гложет совесть. С помощью всего пары холодных фраз, брошенных в тот злосчастный вечер, ознаменовавшийся визитом полицейских, он добился того, чего не могла добиться за семь лет мисс Винтерс: Эмили Клэр Скарборо превратилась в настоящую леди. Казалось бы, цель достигнута, но почему так и подмывает дернуть Эмили за смешные косички, взять за плечи и хорошенько встряхнуть? Может быть, только таким путем можно вернуть ее к жизни, возродить прежнюю веселую бесшабашную девчонку?
   Эмили чувствовала на себе задумчивый взгляд Джастина, но продолжала игнорировать его, заставляла себя механически стучать пальцами по клавишам, прекрасно понимая, что хозяин дома постепенно сходит с ума от такого обращения с музыкальным инструментом. Вдохновляло ее и сознание того, что ранее она удалила с носовых платков инициалы герцога и на их месте вышила его второе имя — Гомер, которое Джастин тихо ненавидел.
   Но все же не удержалась и решила взглянуть на Джастина, прикрыв глаза пушистыми ресницами. Взглянула и ужаснулась. Всего за несколько дней лихой молодец превратился в варвара: нижняя часть лица заросла темной щетиной, волосы спутаны и неухожены, жилет помялся и белая сорочка расстегнута у горла. Усталый, измученный, он сидел, далеко вытянув ноги, и только блеск зрачков под ресницами говорил о том, что в хозяине дома еще теплится жизнь. Внешне он отнюдь не походил на джентльмена, способного соблазнять опекаемую им девушку, но Эмили лучше его знала и отлично помнила игру мускулов под своими ладонями, ласкавшими его тело. Заблуждением было бы считать его немощным. Рядом находился не слабый старый волк, а тиф, полный сил, способный при желании в любую минуту взять свое.
   Эмили решилась на эксперимент: взяла неправильный аккорд и с удовлетворением отметила, что Джастин болезненно поморщился. Девушка скрыла улыбку за маской сосредоточенности и доиграла менуэт до конца. Как только мелодия смолкла, Джастин облегченно вздохнул и одним глотком осушил бокал. Однако Эмили не собиралась давать ему передышки, хитро поглядев в его сторону, она скрючила пальцы и начала все сначала.
   Джастин поперхнулся и вылетел из кресла, лицо его потемнело, и глаза сверкали яростью.
   — Ну что ты творишь? Ты же человек, а не игрушечная обезьяна, бьющая в барабан! Нельзя так играть!
   Руки Эмили замерли над клавишами. Сестры в шоке уставились на брата. Им случалось видеть Джастина раздраженным, сердитым, возбужденным, временами отец доводил его до белого каления своими издевками, но им и в голову не приходило, что Джастин способен так грубо и при том намеренно кого-то обидеть.
   Шею Эмили обожгло горячее дыхание. Над ней склонился Джастин, слегка хлопнул по рукам и расслабил напряженные пальцы.
   — Не напрягайся, расслабься, — скомандовал он. — Не терзай клавиши когтями, ты же не кошка, черт возьми.
   Джастин принялся массировать ладони Эмили, и помимо воли она в самом деле расслабилась.
   — Ну вот, чувствуешь разницу?
   — Да, чувствую, — едва слышно пролепетала девушка.
   По правде говоря, она чувствовала многое другое. Крепкое бедро у своей спины, горячее дыхание на щеке с легким ароматом шотландского виски, наводившим на мысль о грехопадении. Эмили перевела взгляд на костяшки его пальцев: они явно не утрачивали новозеландский загар. Еще она чувствовала сильные пальцы на своих руках, перестала сопротивляться, и неожиданно прозвучал мелодичный аккорд.
   — Вот так, — смягчился Джастин. — На клавиши нельзя давить, их следует холить и лелеять. Ими нужно обладать, они должны стать частью твоего естества.
   Он заиграл, легко касаясь клавишей, полилась знакомая мелодия, но она приобрела новое звучание; Эмили заслушалась, чуть повернула голову, наблюдая за сменой эмоций на лице Джастина.
   — Музыка, Эмили, не имеет ничего общего с рукоделием, — внушал ей Джастин. — Умение передать то, что ты чувствуешь, отличает мастера от простого исполнителя, механически воспроизводящего мелодию. Вот послушай, как звучит твой менуэт. На первый взгляд, на редкость простенькая мелодия, но ты попытайся представить себе, как слышал ее Моцарт. Попробуй увидеть пары в бальном зале, двух влюбленных, руки их касаются друг друга.
   В воздухе повисла заключительная нота, прозвучавшая тонким колокольчиком, Джастин и Эмили встретились взглядами. У него перехватило дыхание. Со своими кудряшками девушка походила на коккер-спаниэля, потерявшего хозяев, но сейчас думать о прическе не приходилось. Так и хотелось пройтись губами по белоснежной шее и укусить за пухлую нижнюю губку. А она смотрела на него широко раскрытыми невинными, непонимающими глазами, будто ничего не произошло.
   — Ты думаешь, я смогу так играть? — спросила Эмили, положила руки на клавиши и повторила менуэт со старательностью прилежной ученицы, опасающейся получить по рукам за каждую ошибку.
   Джастин выпрямился, молча постоял, сухо взглянул на нее сверху вниз, а когда заговорил, возникло ощущение, будто у него застрял комок в горле.
   — Да, звучит вполне пристойно, — выдавил он из себя, круто развернулся и покинул гостиную.
   Оливия Коннор низко склонила голову над рукоделием, будто что-то пыталась рассмотреть, но плечи ее вздрагивали от сдерживаемого смеха.
   На следующий день Эмили заглянула в кухню, ища убежища от надоедливой Лили. Сестра Джастина изобрела ей некую немыслимую прическу, которой предполагалось поразить воображение гостей на предстоящем званом ужине. Лили рыскала по всему дому в поисках Эмили, вооруженная утюгом и длинными щипцами столь устрашающего вида, что место им было скорее в камере пыток.
   По мнению Эмили, никто из сестер Джастина даже не подозревал, что кухню сравнительно недавно перевели из подвала. Казалось, женская половина семьи, за исключением матушки, наотрез отказывалась выйти из детского возраста и не знала, чем себя занять. Эмили считала, что Джастин просто обязан выгнать сестер из дома вместе с их никчемными мужьями и заставить жить отдельно. Только в этом случае у них появятся свои семьи и, даст бог, дети.
   В кухне царил жуткий беспорядок, поварихи и горничные метались от печей к столикам; фартуки и передники в муке, щеки раскраснелись от духоты и жаркой работы, чепцы сбились набекрень, и из-под них торчат мокрые от пота волосы. Старшая повариха Грейси нависла над эмалированной кастрюлей и что-то помешивает, бормоча под нос, как старая ведьма из шекспировской пьесы. Беззубым ртом и крючковатым носом Грейси походила на один из персонажей «Макбета».
   Когда Эмили попыталась незаметно проскользнуть мимо ящика с углем, Грейси повела носом и крикнула:
   — Эй, Сэлли, посмотри, что с булочками. По-моему, уже подгорают.
   Завидев Эмили, Грейси одарила ее благосклонной улыбкой, обнажив розовые десны.
   — Эй, Сэлли, можешь не затруднять себя. Теперь понятно, откуда запах. У нас в гостях мисс Эмили с палеными волосами. От нее и пахнет. Как поживаете, дорогая? Хотели стянуть печенье с изюмом?
   — Нет, Грейси, не сегодня. Просто шла мимо и подумала: «Зайду-ка я в гости, погреюсь».
   Действительно, в огромном старом здании повсюду гуляли сквозняки, и было довольно холодно. А когда Эмили видела холодок в глазах Джастина, она и вовсе леденела.
   В другом конце кухни молодая повариха залилась вдруг слезами, и Грейси поспешила ей на помощь, а Эмили принялась бродить среди печей и заглядывать под крышки кастрюль. Потом оказалась у разделочного столика и замерла.
   — Мы их готовим в самый последний момент и подаем с пылу с жару, как любит герцогиня, — пояснила пробегавшая мимо кухарка с подносом горячих булочек.
   Эмили присела на корточки и положила подбородок на скрещенные руки, чтобы лучше рассмотреть живых омаров, шевеливших длиннющими усиками в стеклянной банке с водой. Передние клешни были перевязаны крепким шпагатом, и Эмили стало невыносимо жалко морских раков. Они казались пленниками, угодившими в западню, и чем-то напоминали одну знакомую девушку, у которой руки сплетены кружевами, а ноги опутаны кринолином.
   Склонив голову набок, Эмили задумалась: «Интересно, они тоже мечтают о морских просторах, как я? Вспоминают ли шум прибоя? Знаком ли им солоноватый вкус морского воздуха?»
   Как бы то ни было, омарам еще повезло. Им не снится по ночам темноволосый красавец в потертых брюках, превратившийся в холодного джентльмена, затянутого в строгий костюм. В памяти морских тварей не возникают картинки из прежней беззаботной жизни, когда можно было видеть смеющегося Джастина.
   Эмили опустила руку в банку и погладила омара, сама удивившись соленому привкусу слез на губах.
   — Ах вот ты где! — пронзительный голос Лили плеткой стегнул по спине. — Знаешь, я просматривала журнал мод и нашла там изумительную новую прическу. Она просто для тебя создана. Остается выяснить, не ссудит ли нам Грейси яичный белок, чтобы скрепить и уложить волосы.
   Эмили содрогнулась и уронила голову. Казалось, выпученные глаза омаров наблюдали за происходящим с большим сочувствием.
   — Никуда не пойду, у меня нет аппетита, — твердила Эмили, вцепившись в косяк дубовой двери.
   — Нет, пойдешь, обязательно пойдешь, — убеждала ее Лили, она оторвала руки девушки и протащила ее еще футов десять. — Неужели ты хочешь обидеть матушку? Она сказала, что ты должна там быть непременно. Матушка надеется, что, когда ты познакомишься с гостями, у тебя, возможно, появятся друзья среди твоих сверстниц.
   — Терпеть не могу девиц с птичьими гнездами на головах.
   — Не говори глупостей. Если ты имеешь в виду свою прическу, то можешь поверить мне на слово, что произведешь потрясающее впечатление.
   Эмили увидела свое отражение в окне и похолодела. После знакомства с утюгом непослушные кудри были зачесаны вверх и скреплены жуткой смесью яичного белка и крахмала, они стояли колом и напоминали жертвенный костер. Над головой в эту минуту оказался газовый светильник, и девушка поспешно отпрянула в сторону, опасаясь, что прическа может вспыхнуть в любую секунду.
   Эмили уперлась каблуками в ковер, но сила была на стороне Лили. На вид тщедушная и хрупкая, эта женщина обладала упорством и настойчивостью, которые полностью компенсировали ее физические недостатки.
   — Пожалуйста, не сопротивляйся, — уговаривала Лили. — Нам надо поспешить. Если опоздаем, матушка рассердится.
   Когда они вошли, в столовой воцарилась тишина. Лица гостей слились в одно, но чувствовалось, что все они уставились на прическу Эмили. Девушке отчаянно захотелось спрятаться под ковер, она выдернула руку, за которую крепко держала ее Лили, и осмотрелась.