Медейрос Тереза. Озорница

   Вот и сейчас во сне он снова оказался в сумрачном коридоре. Джастин понимал, что опаздывает, а это происходило с завидным постоянством, и переживал, зная, что отец будет очень недоволен. Тонкие детские ноги отказывались двигаться быстрее, а коридор тянулся в бесконечность. В полном отчаянии Джастин пробовал открыть двери, дрожащими пальцами вертел одну за другой тяжелые хрустальные ручки, опасаясь, что дверь окажется запертой, и одновременно страшась того, что она легко поддастся. Все нужно делать медленно и осторожно, потому что отец не выносит шума; он может запереть музыкальную комнату, где стоит фортепьяно, и отправить сына спать без ужина. При этой мысли в животе заурчало от голода.
   В дальнем конце коридора вспыхнул яркий свет, Джастина охватило предчувствие неминуемой беды, и он замедлил шаги, но ковер под ногами пополз, взлетел, подхватил мальчика и понес к свету. Сопротивляться, кричать и звать на помощь бесполезно, и Джастин покорился, не издав ни звука. И слава богу, потому что ничего страшного не произошло.
   Его вынесло в просторную столовую, где за длинным дубовым столом расселось все семейство. Мальчик с ходу плюхнулся на свое место, несколько удивившись, что пустует стул рядом, и огляделся. За столом собрались все: мать и три сестры, скромно потупив глаза в воротники платьев из рюша, и древняя старуха — бабушка, клевавшая носом в тарелку.
   Отец нахмурился, придвинул мясное блюдо и занес над ним длинный острый нож. Блестящее лезвие отразило свет газовой лампы, Джастин вновь посмотрел на пустующий стул рядом, перевел взгляд на отца и увидел, как тот тянется рукой к серебряной крышке на блюде. Мальчика обуял страх, он отпрянул от стола, вскочил и перевернул стул. Нужно предупредить отца, сказать ему, чтобы не поднимал крышку, пока еще не поздно.
   Отец осуждающе покачал головой и сказал, не открывая рта:
   — Успокойся. Ты слишком бурно на все реагируешь. Нельзя быть таким чувствительным.
   Ни одно слово не было произнесено вслух, но они отдались в голове мальчика густым басом под аккомпанемент сопрано злобного смеха сестер.
   Со зловещей улыбкой на устах отец снял крышку, Джастин в ужасе закричал и остался один в комнате, если не считать смутной фигуры, маячившей на стуле рядом. Привидение медленно повернулось, на лицо упал свет от газовой лампы. Это был Ники! Да, Николас собственной персоной, смуглолицый красавец с белозубой улыбкой и гладко зачесанными темными волосами. Он поднял кривой палец и многозначительно произнес:
   — Твой отец абсолютно прав, мой мальчик. Ты действительно слишком бурно на все реагируешь и переживаешь впустую. Это отражается на твоем здоровье.
   Откинув голову, Николас весело расхохотался сочным баритоном, а Джастин зажал ладонями уши и начал медленно отодвигаться от страшного зрелища. Из груди вырывался жуткий вопль. Мальчик кричал до изнеможения, до хрипоты, пока крик не сменил звонкий детский смех.
   Хриплый стон прорезал ночную тьму, Эмили проснулась и села в постели, протирая глаза и пытаясь понять, что стряслось. Не помешало бы выяснить, который сейчас час. До позднего вечера она сидела у моря, загорала, боролась с волнами и порядком устала. Когда она вернулась в хижину, у нее не было никакого желания выслушивать Пенфелда, навязывавшего свои услуги, с души воротило при виде пустой постели Джастина, и девушка быстро проглотила ужин, юркнула под одеяло и моментально забылась тяжелым сном без сновидений.
   Глаза постепенно привыкли к полумраку, неверный свет луны позволил распознать пышные формы Пенфелда, распиравшие одеяло, привычная картина, ничего особенного, и нет причин для тревоги. Видимо, почудилось. Эмили успокоилась и готова была вновь прилечь, но тут раздался новый жалобный стон. Девушка невольно вздрогнула, гулко забилось сердце, она посмотрела в сторону Джастина, но он утопал в темноте, и нельзя было понять, что с ним приключилось.
   Эмили на четвереньках поползла в сторону спящего, потянув за собой край одеяла, как спасательный пояс. В бледном лунном свете лицо Джастина казалось по-детски невинным и беззащитным, на верхней губе выступили капельки пота. Хотелось прикоснуться к нему, разгладить страдальческие морщинки в уголках рта, убрать синеву из-под глаз, и Эмили потянулась вперед, но Джастин внезапно беспокойно заворочался, и девушка испуганно отдернула руку.
   Во сне Джастин откинул одеяло, и стало видно, что две верхние пуговицы на брюках расстегнулись. Смешно и мило смотрелся краешек белого тела на фоне дочерна загорелой кожи, веское доказательство принадлежности к белой расе. В былые времена Джастин внешне ничем не отличался от добропорядочных англичан. Сквозь крепко сцепленные зубы вырвалось чье-то имя, и Эмили придвинулась ближе.
   Внезапно Джастин содрогнулся, лицо исказила гримаса ужаса, он широко открыл глаза, сжал руки девушки, подмял ее под себя и прижал к полу тяжелым телом. С его губ слетело лишь одно слово, прозвучавшее как обвинение: «Клэр!»

9

   «В воскресенье, с божьей помощью, вы наконец сможете встретиться…»

   Сердце ушло в пятки, затаив дыхание, Эмили смотрела на Джастина. Постепенно в его глазах появилось осмысленное выражение, потом они снова затуманились, и девушка осталась пригвожденной к полу. На нее навалился мужчина, не сознающий, что он делает. Он часто заморгал, тряхнул головой и удивленно спросил:
   — Это ты, Эмили? Какого черта?..
   Девушка не знала, то ли облегченно рассмеяться, то ли расплакаться от досады. Тщательно подбирая слова, она попыталась прояснить ситуацию:
   — Наверное, тебя одолели кошмары, ты закричал, и я…
   — Кошмары?
   Джастин еще плохо соображал со сна и с трудом воспринимал происходящее. Блеклый лунный свет смягчил черты лица Эмили, и в ее темных глазах проглядывала доброта, казавшаяся до боли знакомой. «Кого, черт возьми, она напоминает?» — Джастин не в первый раз задавался этим мучительным вопросом. Он чувствовал, что ответ совсем близко, на краю сознания, но не мог его поймать. Только сейчас до него дошло, что девушка оказалась прижатой к полу и смиренно ждет, пока ее освободят от груза навалившегося на нее тела. В памяти всплыли обрывки ночного кошмара, стало стыдно за себя, Джастин поспешно вскочил и бросился вон из хижины.
   Эмили последовала за ним. Джастин сделал несколько шагов, остановился и согнулся пополам. На секунду девушке показалось, что его сейчас стошнит, но он выпрямился, вытер ладонью губы и вдруг задрожал, будто от холода, хотя ночь стояла душная.
   — Прости, я мог сделать тебе больно, — сказал он.
   — Ты так думаешь?
   В ответ только лес прошелестел листьями и заскрипел ветвями, застонал и заплакал симфонией ночи. Эмили несмело дотронулась до плеча Джастина, ощутив теплый мрамор его кожи, а он чуть вздрогнул, но не отодвинулся.
   — Расскажи мне о Ники, — попросила она.
   Джастин круто повернулся, они едва не столкнулись нос к носу, и Эмили почувствовала, как он напрягся. В глазах полыхал огонек подозрения.
   — Это имя из твоего кошмара, — пояснила девушка. — Ты произнес его во сне.
   — Николас был моим компаньоном, — сказал Джастин, нагнулся, поднял камешек и швырнул далеко в темноту.
   — Что с ним произошло?
   — Погиб, его погубили собственная самонадеянность и тщеславие.
   Эмили замерла в ожидании, что он пояснит свою мысль. Если причиной смерти Николаса Салери было тщеславие, что погубило Дэвида Скарборо? Щедрость или излишняя доверчивость, его доброе отношение к людям?
   Из горла Джастина вырвался невеселый смешок, похожий на всхлип.
   — Даже оказавшись в. Новой Зеландии, в диких местах, где не ступала нога белого человека, он оставался верен себе и перед встречей с туземцами считал строго необходимым обрядиться в пиджак из лучшего английского сукна, а позднее милостиво разрешал верховному жрецу пощупать лацканы, обшитые шелком, и снисходительно наблюдал за тем, как корявые пальцы ласкают тонкую ткань.
   — Видно, большой был щеголь.
   — Что было, то было, — согласился Джастин, дернув себя за мочку уха. — Он же выдвинул идею, чтобы все мы носили серьги, как цыгане, и мы стали выглядеть эдакими ухарями, бравыми молодцами, бросившими вызов обществу. Сам же проткнул нам уши длиннющими иглами маори. Мне казалось, они длиннее и острее копий. Кровь у меня потом сочилась несколько дней.
   Эмили с трудом подавила грустную улыбку, на секунду представив себе отца с его пушистыми бакенбардами при серьгах.
   Глаза Джастина затуманились.
   — Я часто вспоминаю, как при свете костра Николас, купаясь в самодовольстве, распивал пиво с туземцами. Видимо, считал себя бессмертным.
   — И ошибся?
   — Еще как!
   С печальным криком пролетела ночная птица, и Эмили зябко поежилась, вспомнив строки из последнего письма отца.
   — А ты доверял Ники?
   — Он был моим другом, — просто ответил Джастин. — У него, как и у меня, не было ни пенни за душой, однако Николас пришел мне на помощь в то время, когда все остальные от меня отвернулись. Думаю, я любил его, но сейчас должен признать, что знал Ники слишком хорошо, чтобы довериться ему полностью. — Невидящими глазами Джастин уставился в темноту. — Когда началась заваруха вокруг вопроса о том, кому принадлежит земля и маори объявили нам настоящую войну, Ники настоял, чтобы мы не вмешивались, и вызвался сам вступить в переговоры с туземцами. Он свято верил, что люди, с которыми немало выпито, никогда не причинят ему зла. — Сцепив зубы и упрямо выпятив подбородок, Джастин закончил: — Живым мы его больше не видели.
   Эмили судорожно сглотнула, припомнив рассказ Джастина о том, как поступают маори со своими врагами. Неужели та же судьба постигла отца? Почему Джастин никогда не упоминает его имя? Или Дэвид Скарборо не является ему во сне страшным кошмаром?
   Перед глазами все поплыло, и девушка покачнулась. Ее талию тут же обвила сильная рука, и Эмили уткнулась носом в крепкую теплую грудь. Она так перенервничала, чувствовала такую слабость, что не сочла нужным извиниться.
   — Господи! Бедная девочка! Да ты побледнела как смерть! — воскликнул Джастин, потерся щекой о непокорные кудри и рассыпался в извинениях; — Прости, пожалуйста, это я во всем виноват, не подумал, какое жуткое впечатление может произвести мой рассказ на впечатлительную девушку. — Он приподнял ее подбородок и нежно провел большим пальцем по дрогнувшим губам. — Ну же, смелее! До сих пор ты держалась молодцом. Куда подевалась моя отважная Эм? Та самая, которая сразила страшного дракона, покорила и взяла в плен толпу людоедов и выстояла в смертельной схватке с бесстыдно голыми детишками.
   — Та девушка мирно спит в постели, — слабо улыбнулась в ответ Эмили.
   — В таком случае пора ее найти. Пойдем?
   Джастин взял ее на руки, отнес в хижину и опустил на постель. Сладко похрапывавший Пенфелд не шелохнулся.
   — И снятся ему заварочные чайники с крылышками, — прошептал на ухо девушке Джастин.
   Эмили хихикнула, но Джастин, искоса взглянув в сторону слуги, сразу посерьезнел. Девушка догадалась, что пришло ему на ум. Не проснется ли Пенфелд от производимого ими шума? Интересно, услышит ли он шелест их губ, если они сольются?
   Джастин воровски оглянулся, склонился и нежно поцеловал девушку. От прикосновения его жарких губ у нее перехватило дыхание. Он поправил волосы, сбившиеся Эмили на лоб, и тихо сказал:
   — Не надо переживать. Что было, то было, лучше не вспоминать о прошлом.
   Джастин поцеловал ее в бровь и растворился в темноте, а Эмили еще долго лежала с открытыми глазами, раздумывая над тем, что произошло и что было сказано. Как понимать его последние слова? То ли он хотел ее успокоить, то ли предупреждал, наказывал не ворошить прошлое?
   Эмили провела языком по губам и решила, что Джастин оставляет горько-соленый вкус. Нет, он не сможет ее остановить, она обязана знать правду, выяснить, как и почему погиб отец.
   Утром Эмили обнаружила, что хижина пуста и по крыше барабанит мелкий дождь. Погода явно испортилась, и вместе с ней упало настроение. Девушка рассчитывала провести весь день на пляже, но сейчас об этом нечего было и думать. А ведь там ее мог поджидать Кавири, которому был обещан урок английского сквернословия. Эмили грустно вздохнула, откинула одеяло, набросила его на плечи и подошла к окну.
   Со свинцового неба текли бесконечные струи воды. Судя по всему, дождь всерьез и надолго. А каково сейчас Джастину? Хорошо, если нашлось местечко у костра маори, где тепло и уютно, но скорее всего он на работе, дрожит от холода, все промокло, и на душе у него мерзко.
   Эмили вздохнула, отвернулась от окна и принялась разглядывать груды книг. Может, все-таки покопаться еще в пожитках Джастина и попытаться найти ключ к его прошлому? Не самая привлекательная идея, надо признать. Если ночные его кошмары — лишь верхушка айсберга, до каких переживаний можно докопаться при должном усердии? Страшно подумать. Впрочем, останавливаться на полпути тоже нельзя.
   Девушка встала на колени и без особого рвения начала разбирать завалы книг и бумаг. Вскоре она поняла, что передвигать все с места на место бессмысленно, и принялась раскладывать книги по авторам и тематике, протирая каждый том концом одеяла. За работой она согрелась, одеяло незаметно сползло на пол, время летело, и под неумолчный шум дождя к обеду вдоль стен выстроились аккуратные стопки книг. Теперь они не валялись повсюду под ногами, комната казалась вдвое больше и приобрела вид жилого помещения.
   Эмили увлеклась уборкой, сложила одеяла и решила поставить стол по центру. За ее действиями немигающими глазками наблюдала ящерица Пышка, сидевшая истуканом на печке.
   — Мог бы и помочь, — с укоризной сказала Эмили маленькому дракону. — Вот зажгу огонь в печи, и придется тебе шевелиться. — В ответ гаттерия, будто дразнясь, высунула красный язычок.
   Девушка попыталась сдвинуть тяжелый стол, но оказалось, что это не так просто; она поднатужилась, изо всей силы налегла плечом и охнула от боли. Из стола выдвинулся узкий ящик и ударил ее в бедро. От неожиданности Эмили забыла выругаться и молча уставилась на ящик. Может, это и есть тот самый тайник, который она разыскивала? Девушка осторожно просунула руку в темную щель, будто боялась наткнуться на змеиное гнездо.
   Когда на свет появился туго свернутый рулон бумаги, рука ее задрожала, колени подогнулись, и девушка осела на пол. В таком состоянии, невидяще уставившись вдаль, она пробыла довольно долго. Любящая и всепрощающая Клэр Скарборо умерла одновременно с известием о смерти отца. Так почему бы не забыть о ней и не принять Джастина таким, какой он есть? Ведь это по-настоящему добрый и отзывчивый человек; он оказал гостеприимство нагой незнакомке, брошенной на берег волной, он проявляет заботу о ней, хотя она ведь могла быть в прошлом воровкой, убийцей или зараженной оспой проституткой, промышлявшей в лондонских доках. Возможно, Джастин не помышлял о том, чтобы удочерить ее, и готов был ограничиться ролью радушного хозяина, чтобы со временем найти девушке иное прибежище? Впрочем, страстный его поцелуй говорил о другом: теперь она нужна ему.
   Эмили нерешительно теребила кончик пожелтевшей от времени ленточки, стягивавшей рулон, а потом потянула ее, и на коленях развернулись листы плотной бумаги. Увидев перед собой ставшие привычными нотные знаки, девушка облегченно вздохнула, присмотрелась и поняла, что запись сделана не ребенком, старательно выписывавшим каждую закорючку, а твердой рукой взрослого человека; она перелистала бумаги и поразилась обилию исписанных листов.
   Внезапно ее осенило: перед ней бесценное сокровище, плод всей жизни Джастина Коннора. Все последние семь лет он скрывался отшельником в Новой Зеландии и вкладывал душу в сочинение музыки. Кончиками пальцев Эмили провела по странице, ласково перебирая нотные знаки, и ей стало немного грустно, когда она представила Джастина сидящим за столом над листом бумаги. За окном непроглядная ночь, едва светит лампа, часами приходится напрягать зрение, пока не зарябит в глазах. Он писал музыку для себя, и миру не суждено ее узнать, сочинял симфонии, которым не дано звучать в оркестре, и никто никогда не познает магию его творчества.
   В пансионе Фоксуорт Эмили не отличалась прилежанием, но уроки музыки посещала охотно и кое-чему научилась. Как и все воспитанницы, знала нотную грамоту и могла отстучать на старом фортепьяно «Боже, храни королеву». Теперь надо сосредоточиться, и можно проникнуть в сокровенные мысли Джастина. Шевеля губами, девушка стала читать, потом улыбнулась и тихо запела. Мелодия оказалась несложной, немного грустной и легко запоминалась, подкупала своей искренностью и гениальной простотой. Помимо воли Эмили запела полным голосом, и песня вырвалась на волю, перекрыв шум дождя.
   Джастин стряхнул блестящие капли и весело улыбнулся. Дождь в Новой Зеландии был ему по душе. В Лондоне глаза застилала серая пелена, сдобренная сажей, а здесь с потемневшего небосвода лились тонкие звонкие струи, затуманивались яркие краски, зелень сверкала изумрудами и коричневый цвет приобретал богатый оттенок красного дерева. Когда бредешь по лесу под дождем, возникает ощущение, что еще немного и дождевая вода смоет всю грязь, накопившуюся в мире. Потом это ощущение исчезает.
   Мелькнуло высокое дерево, и Джастин понял, что снова оказался возле хижины. Вроде бы шел бесцельно, а поди ж ты, сделал круг — и опять у цели. Хорошо еще, что Пенфелд отказался от прогулки и предпочел пересидеть дождь в селении маори за чашкой горячего чая. Если бы слуга случился рядом, нетрудно догадаться, какими глазами он бы смотрел сейчас на хозяина.
   С другой стороны, что зазорного в его желании заскочить на секунду домой и посмотреть, чем занята Эмили? Время идет к обеду, девчонка давно проснулась, и с ее характером могла натворить что угодно. К примеру, продать хижину туземцам, проходившим мимо, или устроить пожар.
   Спрятавшись за кустом, Джастин стал наблюдать за домом, не обращая внимания на капли дождя, стекавшие с широких полей шляпы и падавшие ему на нос. Взгляд был прикован к окну, откуда падал свет лампы; от этого на сердце становилось тепло. Можно было представить Эмили, склонившую голову над книгой либо занятую полезной женской работой. Скажем, сдирает кожу с гаттерии в надежде, что из Пышки получится пара отличных ботинок. Смешно, конечно, а если серьезно, нужно научиться доверять девчонке, иначе она никогда не проникнется доверием к тем, кто ее приютил.
   Джастин заставил себя встать и направился было в сторону селения маори, но тут его уха коснулась ангельская мелодия. В первое мгновение подумалось, что музыка звучит в его голове, знакомая и привычная, как бег крови в венах, но в груди вдруг защемило, и сердце сжалось. Его озарило: «Да ведь это Эмили!» Ее низкое контральто придавало творению Джастина бесхитростное обаяние и детскую невинность, качества, которые не могли даже присниться, когда он корпел над бумагой. Голос девушки как бы отбросил шелуху, все лишнее, надуманное и выводил мелодию в первозданной чистоте, а сочинитель, помнится, затратил немало сил и времени, стараясь представить, как поют гобои и где вступают французские рожки.
   Не ведая того, не прилагая никаких усилий, Эмили сумела переложить чужую мелодию на свой лад и придать ей свое, особое звучание. Даже если сбудутся мечты и эта музыка всколыхнет концертные залы Европы, до самой смерти Джастин запомнит свою мелодию именно в таком исполнении, когда его творению дал жизнь чистый девичий голос.
   Но в ту минуту его обуревали иные эмоции. Над ним словно бы надругались, залезли в самую душу грязными лапами и вырвали сердце. Яростно сверкая глазами, Джастин двумя длинными шагами преодолел расстояние до хижины и широко распахнул дверь.
   Эмили вскинула голову, лившаяся из ее горла мелодия прервалась, девушка восторженно посмотрела на хозяина хижины и воскликнула:
   — Джастин! У тебя получилось изумительно!
   Глядя на раскрасневшуюся девушку, которая, полуоткрыв губы, встретила его доверчивым взглядом темных глаз, Джастин невольно вспомнил, что где-то видел схожую картинку, но где именно, не мог себе представить и оттого разозлился еще больше. Сбросив шляпу, он раздраженно закричал:
   — Кто дал тебе право рыться в моих личных вещах? Что ты о себе думаешь, черт бы тебя побрал?
   Эмили помрачнела и взглянула на Джастина: «А что, если рассказать ему все без утайки?» — подумала она. Однако у него был такой вид, что охота откровенничать тут же пропала. Дождь, вероятно, немилосердно лупил его по спине, прикрытой плащом, пряди мокрых волос сбились на лоб, спрятав глаза. Джастин поправил волосы, и стало видно, что его распирает от ярости. Такое выражение Эмили не раз видела на других лицах и по опыту знала, что дерзить сейчас не время.
   — Права мне никто не давал, — призналась девушка, прижав коленом к груди плотные листы бумаги с нотами чудесной мелодии, будто хотела уберечь еще звучавшие в памяти звуки. — Ты что, сердишься?
   Джастин с такой силой хлопнул дверью, что с потолка посыпалась труха.
   — Значит, сердишься, — заключила девушка.
   Джастин вырвал из ее рук листы бумаги и принялся туго сворачивать их в рулон с таким остервенением, будто скручивал шею своей обидчице. Эмили встала, отряхнула юбку и поинтересовалась:
   — А теперь что, ты накажешь меня и не будешь со мной разговаривать?
   — Считай, что тебе крупно повезло, если дело ограничится только этим, — парировал Джастин, многозначительно постучав рулоном по ладони.
   — На удачу надеяться не приходится. Мне всю жизнь не везло.
   — Ко мне это относится в равной степени, особенно с тех пор как мы с тобой повстречались.
   — Неправда, — возразила Эмили, убрав руки за спину. — Нельзя сказать, что мы повстречались. Просто так получилось. Ты шел по берегу и натолкнулся на меня совершенно случайно. На моем месте могла оказаться бродячая собака или…
   — …гнилое яблоко, — поспешил вставить Джастин.
   Эмили низко опустила голову, но Джастин успел заметить гримаску боли, искривившую ее губы, и ему стало стыдно за свое поведение. Однако сама виновата, не нужно подливать масла в огонь и вспоминать о той ночи на берегу. Ему никак не удается изгнать из памяти соблазнительные формы ее нагого тела. Да и сам хорош, нечего сказать! Посчитал ее, видите ли, даром моря. Скорее то было адское искушение. Старик Посейдон по сей день довольно потирает руки, сидя на троне из кораллов и морских водорослей, не может нарадоваться владыка морей, что избавился от несносной девчонки. На секунду пришла дикая мысль: надо было в ту ночь не мешкать, не рассусоливать, раздвинуть бедра и сделать свое дело, прежде чем обнаженная девица придет в себя и откроет рот. Все равно ничего путного она пока не сказала.
   — Что ты на меня уставился? — испуганно воскликнула Эмили. Джастин смотрел на нее так, словно вот-вот набросится, и ей стало страшно.
   — Что ты имеешь в виду? — промурлыкал он, ощутив, как внизу живота завязывается тугой узел.
   Именно туда попала Эмили кулаком, ответив:
   — Ты смотришь так, будто я французское пирожное, а ты целый месяц голодал.
   — Откровенно говоря, дорогая, прошло значительно больше одного месяца, — гнул свое Джастин, с каждым словом медленно надвигаясь на девушку. — Сейчас я горько сожалею, что не съел тебя сразу же еще тогда, на берегу. Поступи я именно так, мог бы насытиться хотя бы на короткое время… но этого не произошло, и меня по-прежнему мучает голод. — Джастин ласково потрепал девушку по щеке. — Тебе никогда не приходило в голову, что ты всего-навсего неблагодарная, лживая, дерзкая, взбалмошная девчонка, сующая нос в чужие дела? — По мере того как он говорил, голос его поднимался все выше и сорвался на крик: — Должен тебе сказать, что я перечислил лишь твои лучшие качества!
   Ошеломленная Эмили отступала под шквалом обвинений, пока не уперлась бедром в край стола. Дальше отступать было некуда, она вздернула голову, выпятив подбородок, и заявила, демонстрируя полное самообладание:
   — Мне известны мои недостатки, и ничего нового ты не сообщил, но, если это доставляет тебе удовольствие, можешь продолжать. Разберем меня по косточкам.
   Джастин зарычал, отпрянул и принялся метаться по комнате, но, сделав несколько шагов, замер и огляделся. Хижина преобразилась. Под ногами не путались скомканные одеяла, а книги, которые он привык расшвыривать куда попало, были сложены аккуратными стопками вдоль стены. Джастин перевел взгляд на Эмили, скромно потупившуюся возле стола.
   — Книги, мои книги, — растерянно пробормотал Джастин. — Что она сделала с моими книгами? С ума можно сойти! Теперь уж точно мне никогда не удастся найти нужную книгу.
   — Почему же? — притворно удивилась Эмили. — Нет ничего проще. Все разложено по авторам и тематике.
   — Раньше я знал, где что лежит, — жалобно проговорил Джастин, — а теперь ты навела здесь порядок, и мне никогда не удастся в нем разобраться.
   В девушку вселился чертик, подстрекавший противоречить, спорить, насолить неблагодарному. Эмили сняла с верха ближайшей стопки альбом детских лет Джастина, помахала перед его носом и язвительно поинтересовалась: