Страница:
На съезде новый внешнеполитический курс нашел свое развернутое воплощение и конкретизацию. Но еще до съезда он получил выход в знаменитом Заявлении Генерального секретаря ЦК КПСС Горбачева от 15 января 1986 года о сокращении, вплоть до полной ликвидации ядерных вооружений.
Съезд избрал новый состав руководящих органов партии. Тут еще сказался традиционный подход: избрание в ЦК по должностному принципу. Поскольку обновление руководителей республик, краев, областей, министерств и ведомств, центральных организаций было в самом разгаре, и состав ЦК оказался переходным и, пожалуй, даже с преобладанием выдвиженцев брежневского времени.
Почти не изменился и состав Политбюро. В нем сохранилась группа партийных лидеров брежневского разлива. Этот груз тяжкой гирей висел на ногах у перестройки, в немалой степени обуславливал непоследовательность ее дальнейших шагов, сдерживал темпы решения задач, сформулированных в материалах съезда. Да и новые выдвижения были не всегда удачными, и некоторые из них не оправдали себя. Правда существенно обновился состав Секретариата: новыми секретарями ЦК стали Бирюкова, Добрынин, Разумовский, Яковлев. Среди них оказался и я.
Еще за несколько месяцев до съезда Горбачев завел со мной разговор на тему о том, что К. В. Русаков жалуется на состояние здоровья и не может работать в полную силу, что к проблемам отношений с соцстранами нужны новые подходы, соответствующие принципам перестройки и новому политическому мышлению. Он предложил мне перейти на этот участок работы, имея в виду, что в Отделе пропаганды и в Академии общественных наук я довольно тесно соприкасался с проблематикой соцстран, знал их кадры и т. д. А главное, что нужен новый свежий взгляд.
Мое отношение к этому предложению было сдержанным. Я больше видел себя на другом направлении: науки, экономики и даже идеологии. Но убедившись, что у Горбачева созрело твердое решение на сей счет, не стал выдвигать серьезных возражений. Генсек стал привлекать меня к проблематике соцстран, а после съезда я перешел в кабинет секретаря и заведующего Отделом ЦК по связям с партиями социалистических стран. О проблемах, с которыми пришлось столкнуться на этом направлении работы, о целенаправленной деятельности советского руководства по перестройке взаимоотношений с социалистическими странами, я надеюсь, мне удастся рассказать отдельно.
XXVII съезд КПСС завершил очень важный и ответственный период формирования нового политического курса во внутренних и международных делах. Во всей полноте встал вопрос о его широкомасштабном осуществлении, о перенесении центра тяжести на практическую работу по преобразованию общественной жизни. Конечно, политический доклад на съезде, его решения и особенно новая редакция Программы КПСС, принятая на съезде, не были свободны от влияния старых формул, стереотипов, штампов. Избавление от них потребовало дальнейших усилий. Но при всем этом основной смысл решений съезда, безусловно, отличался прогрессивностью,лежал в русле обновления нашей жизни,ее демократизации, необходимости глубоких революционных преобразований. Углубилось наше понимание и прошлого, и настоящего, и путей в будущее.
Интересно, что спустя примерно три года, вокруг интерпретации места XXVII съезда КПСС и политической сути его решений неожиданно развернулась довольно острая дискуссия. Люди, выражавшие консервативные настроения в партии и по существу несогласные с курсом на перестройку, развернули атаку на прогрессивные перестроечные силы под знаменем... защиты решений XXVII съезда КПСС от Горбачева. Они стали обвинять руководство партии, и в первую очередь Горбачева за отступление от решений XXVII съезда. Особенно одиозным в этом смысле было выступление на одном из Пленумов ЦК бывшего заместителя заведующего Орготделом времен Капитонова -- Петровичева, а затем второго секретаря ЦК КП Белоруссии и посла СССР в Варшаве В. И. Бровикова, поддержанное немалой частью членов ЦК.
Но весь вопрос в том, как понимать решения XXVII съезда, что в них брать -- основную суть или те или иные остаточные термины, формулы и заходы? Куда смотреть -- вперед или назад? В действительности под видом защиты XXVII съезда КПСС отстаивались доперестроеч-ные порядки, по сути дела, административно-командная система. Да, руководство партии отошло от некоторых формул, фигурировавших на XXVII съезде, но то было не отступление, а движение вперед в том направлении, которое было определено съездом и составляло суть его решений.
XXVII съезд открыл шлагбаум для широких демократических преобразований. В обществе возникла исключительно благоприятная обстановка для их проведения: массовая поддержка нового руководства страны со стороны рабочих и крестьян, самых широких слоев населения. Почувствовав дуновение свежего ветра обновления, демократизации и гласности, ободрилась интеллигенция.
И вот тут, анализируя пережитые годы, в мучительных поисках причин нынешней ситуации, приходишь к выводу, что уже тогда начали упускать время, запаздывать с практическим запуском перестроечных мер. Нельзя сказать, что после съезда наступил какой-то спад в работе. Нет, руководство трудилось, не покладая рук. После съезда Горбачев совершил ряд важных поездок по стране: в Куйбышевскую область, на Дальний восток, в Краснодарский край.
Исключительно насыщенной была и международная деятельность. В апреле Горбачев возглавлял делегацию КПСС на XI съезде СЕПГ, в июне -- на X съезде ПОРП, в июле принимал участие в заседании Политического консультативного комитета стран Варшавского Договора в Будапеште. Кардинальные проблемы развития и обновления сотрудничества между соцстранами были обсуждены на состоявшейся в Москве 10--11 ноября встрече руководителей партий соцстран -членов СЭВ. Я готовил эти акции и принимал в них участие. В октябре состоялась советско-американская встреча на высшем уровне в Рейкьявике, которая положила начало широкому и плодотворному диалогу между двумя странами, приведшему к заключению в последующем важнейших соглашений.
В ноябре Горбачев нанес визит в Индию, положивший начало новой полосе отношений с этой крупнейшей азиатской страной.
Все это в немалой степени способствовало популяризации идей перестройки, укреплению политических позиций нового советского руководства внутри страны и за рубежом. В этот же период состоялись важные меры практического характера. К числу их следует отнести принятие в ноябре 1986 года Закона об индивидуальной трудовой деятельности, который по-новому поставил вопросы в этой сфере, способствовал изменению отношения к ней, хотя, конечно, не решил многих вопросов.
Было большое желание действовать, идти вперед, решать возникающие конкретные вопросы, не дожидаясь выработки общей концепции. Но принимаемые меры не всегда просчитывались на перспективу, не всегда оценивались с точки зрения конечных результатов.
Характерным в этом отношении явилось введение системы государственной приемки продукции на промышленных предприятиях. В принципе и тогда многим, в том числе и мне, было ясно, что эта мера не может дать кардинального решения вопроса с качеством продукции. Лучшим оценщиком и контролером продукции является потребитель. В этой функции никто его заменить не может, -- никакая строгая государственная инспекция. Но потребитель может реально воздействовать на качество продукции только посредством рынка, причем сбалансированного рынка, предполагающего конкуренцию между производителями за наилучшее удовлетворение общественной потребности. Но о такой системе контроля приходилось лишь мечтать. Нормальный рынок оставался недосягаемым и было трудно сказать, когда он появится. А качество продукции надо повышать немедленно.
В таких условиях и введена эта паллиативная мера. Собственно, она была срисована с системы приемки продукции в военно-промышленном комплексе. Но там царили другие условия: сбыть эту продукцию, кроме военных, некому. К тому же военный заказ довольно выгоден.
В гражданских же отраслях госприемка, если и сыграла положительную роль, то только на самом первом этапе -- и скорее не за счет экономических, а психологических факторов. В дальнейшем же она с неизбежностью стала перерождаться, обрастать так называемыми неделовыми отношениями, а попросту взяточничеством и через несколько лет от нее пришлось полностью отказаться.
Другой пример -- кампания по борьбе с пьянством и алкоголизмом. В мае 1985 года состоялись печально знаменитые решения по этому вопросу, искусственно вызвавшие появление очагов социальной напряженности. Не все тогда соглашались с драконовскими методами. В частности, экономические органы. Но их сопротивление было сломлено. С особой энергией и, я бы сказал, остервенением вели эту линию, Секретариат и КПК при ЦК КПСС под руководством Лигачева и Соломенцева, неоднократно обсуждая эти вопросы на своих заседаниях, устраивая суровые проборки руководителей областей и отраслей за недостаточно быстрое сокращение производства алкоголя.
Я помню, что КПК наказал в партийном порядке и снял с работы одного из заместителей министра здравоохранения СССР за брошюру, написанную им еще до указа, в которой говорилось о культуре употребления алкоголя.
Нельзя сказать, что кампания по борьбе с пьянством и алкоголизмом была во всем ошибочной. Достаточно указать на то, что резко сократилось пьянство на работе, производственный и транспортный травматизм, было покончено с пьяным ритуалом приема гостей из Москвы на местах. Я помню, как облегченно вздохнули все, когда поездки в командировки были избавлены от обязательных выпивок и подношений.
Но методы борьбы с пьянством и алкоголизмом породили серьезнейшие негативные последствия, которые перечеркнули и то положительное, что могло бы быть достигнуто. Они никак не соответствовали духу перестройки, носили принудительный, нажимной характер, по формуле: цель оправдывает средства. Это стало предметом иронии и насмешек, вызвало серьезное социальное недовольство, не говоря уже об экономических последствиях: остановились пивоваренные заводы, пропало новое оборудование, закупленное для них на миллионы рублей, кое-где стали вырубаться виноградники, нанесен ущерб продовольственному комплексу. И сейчас еще эти потери не восполнены.
В течение года после съезда, вплоть до января следующего, на Пленумах ЦК КПСС не обсуждались и не решались кардинальные вопросы перестройки. Возник своеобразный тайм-аут, а ожидания в обществе росли: семена обновления в сознание людей были уже брошены.
Чем это объяснить? Пожалуй, в первую очередь трудностью и ответственностью первых шагов. С чего начать, в какой последовательности проводить комплекс мер, о которых в принципиальном виде шла речь на съезде партии? Колоссального напряжения в работе, концентрации сил и средств потребовала чернобыльская катастрофа. Я хорошо помню тот день, когда Горбачев собрал членов Политбюро и секретарей ЦК и сообщил об этом несчастье. В первое время было очень трудно оценить масштабы случившегося, тем более, что ни у кого в мире не было опыта на сей счет, хотя чувствовалось, что произошло нечто чрезвычайное и могущее иметь грозные последствия для страны.
Все последующие недели и месяцы, вплоть до сооружения саркофага и принятия мер по предотвращению загрязнения вод Днепра, проходили под гнетом нависшей опасности и напряженных усилий по ограничению последствий катастрофы.
В дальнейшем при обсуждении обстоятельств, связанных с чернобыльской трагедией, в печати настойчиво муссировалась версия о том, что советское руководство, якобы не дало своевременной и полной информации о происшедшем, что-то скрывало.
Действительно, объемы и характер информации тщательно обсуждались и взвешивались. Прежде всего с точки зрения достоверности, а также адресности -- что давать для печати, что для местного населения, что для других государств и международных организаций. Но могу засвидетельствовать, что какой-то утайки информации и в мыслях не было. В общем же чернобыльская катастрофа оказалась настоящим потрясением для страны, показавшим, насколько хрупко наше мироздание, перед какими грозными опасностями стоит человечество.
Послесъездовская заминка в практических действиях частично может быть объяснена составом ЦК, его Политбюро, обновление которых продолжалось и в 1987, и в 1988 годах. В течение 1987 года членами Политбюро стали Слюньков, Яковлев и Никонов. Ушли из руководства партии Кунаев, Алиев, а также Зимянин. Но и на этом вопросы обновления руководства нельзя было считать решенными.
Я думаю, что в какой-то мере начали проявляться и осторожность, и осмотрительность Горбачева. Их трудно, особенно в этот период, ставить ему в вину с учетом исключительной ответственности тех шагов, которые надо было предпринять, ведь они имели по-существу необратимый характер. Может быть, в определенной мере сказалась и эйфория, вызванная огромным интересом к преобразованиям в нашей стране, и возникший во всем мире беспрецедентный рост популярности советского руководства.
Решающие шаги в переходе к практическому осуществлению перестройки были сделаны -в следующем, 1987 году.
Глава II
Трудное начало
Прорыв в демократизацию. -- Программа экономической реформы: многообещающее начало. -- Уроки истории -- Начало борьбы: "бунт Ельцина" и "ниноандреевский манифест" -- Вокруг XIX партконференции и после нее.
Широко распространенным и даже общепризнанным является представление о том, что перестройка началась с апреля 1985 года. Это, конечно, верно, если брать провозглашение идеи, декларации о намерениях. Фактическое же начало перестройки произошло позже -- в 1987 году.
Переломный характер 1987 года определяется тремя крупнейшими вехами в жизни партии и страны.
Это январский Пленум ЦК КПСС, давший исходный импульс реформе политической системы.
Это июньский Пленум ЦК, разработавший комплексную программу экономических преобразований.
Это, наконец, 70-летие Октябрьской революции, в связи с которым развернулась переоценка важнейших этапов советской истории, определившая в значительной мере идеологическую обстановку в стране.
Все это ознаменовало широкомасштабный переход к практическому осуществлению перестройки и, вместе с тем, проявились первые признаки дифференциации позиций в обществе, в партии и в ее руководстве, вылившиеся в дальнейшем в острую политическую борьбу. Прорыв в демократизацию
Еще осенью 1986 года было принято решение провести Пленум ЦК по вопросам кадровой политики партии. Выбор этой проблемы не был случайным. Осуществление нового политического курса во многом упиралось в необходимость кадровых перемен в центре и на местах. Нужны были новые люди, не отягощенные старыми представлениями, формами и методами работы, не интегрированные в изжившую себя систему управления, или, во всяком случае, способные освободиться от нее, перестроиться на новый лад.
Отделы ЦК подготовили обширный материал, увесистый том, сведенный на последнем этапе Отделом организационно-партийной работы под кураторством Лигачева.
Там было все, относящееся к работе по выдвижению, расстановке, подготовке руководящих кадров, формам и методам работы с ними. Обозначена специфика работы с кадрами в различных сферах деятельности, давалась и критика состояния дел, и примеры как положительного, так и негативного порядка, но отсутствовало главное -- дыхание времени, широкий общественно-политический фон перестройки, какое-либо продвижение вперед в нашем понимании ее процессов. По сути, это была кадровая рутина, в плену которой мы находились долгие годы. А ведь по идее, Пленум должен был стать первым крупным шагом в перестройке.
Настроение у Генерального секретаря было другое: начать с глубокого и масштабного анализа изменений, происходящих в стране, и только на этом фоне дать рассмотрение кадровой политики, исходя из того, что мы должны научиться жить и работать в условиях демократии.
Именно такого рода соображения Горбачев и излагал на совещании рабочей группы по подготовке к Пленуму 19 ноября, в котором участвовали: Яковлев, я, Разумовский, Лукьянов, Болдин, Разумов, Биккенин. С учетом этого сформулировано и название доклада -- не просто о кадровой политике партии, а о перестройке и кадровой политике.
В ходе оживленной дискуссии созрело понимание того, что значимость Пленума надо вывести на уровень апрельского Пленума и XXVII съезда КПСС, продвинуться вперед в понимании смысла и значения перестройки, что центральной идеей Пленума должна быть демократизация общества. "Если мы этого не сделаем, -- говорил Яковлев, -- то оставим чувство горечи, остановки, торможения".
Поддержав эту мысль я высказался за то, чтобы не ограничиваясь констатацией перестройки как переходного периода, попытаться раскрыть его содержание: переход от чего и к чему --такой вопрос возникает в обществе и на него надо давать ответ.
Начался трудный поиск путей реализации намеченного замысла. Никак не давалась структура доклада. Неоднократные встречи с Горбачевым постоянно приближали нас к искомому результату, но все же он не приносил удовлетворения. Пленум, как помнится, даже переносился один или два раза, что породило слухи и пересуды о том, что, дескать, в руководстве возникли противоречия, что линия Горбачева натолкнулась на непонимание и сопротивление.
В Волынском шла не просто литературная работа, а обсуждение кардинальных проблем реформирования нашего политического строя. Я вспоминаю, как, например, непросто родилась идея перехода от формальной к действительной выборности руководящих органов партии и первых секретарей партийных комитетов. Мы втроем (Яковлев, Болдин и я, несколько раз в разговоре принимал участие Разумовский) все время возвращались к одному и тому же пункту наших рассуждений: откуда проистекает всевластие, вельможность, вседозволенность, бесконтрольность первых лиц партийных комитетов, начиная от райкомов и кончая республиканскими парторганизациями. А ведь именно на этой почве возникают всякого рода злоупотребления.
Вроде бы процедуры демократичные: все выбираются, и все отчитываются -партийный комитет, бюро, первый секретарь -- но характер этой выборности таков, что в 99 процентов случаев из 100 гарантируются выборы того руководителя, который согласован вверху. Это происходит, во-первых, благодаря открытому голосованию, и, во-вторых, благодаря безальтернативности.
Годами и десятилетиями такая система работала без сбоев и приучила руководителей не считаться с мнением низов, рядовых членов партии, членов партийных комитетов, не говоря уже о массе населения. Руководители привыкли смотреть только наверх, стараться быть угодными вышестоящим начальникам -даже не органам, а именно отдельным лицам.
Вывод таков: все дело в характере выборов -- открытом голосовании и безальтернативности. Так и родилось предложение о распространении тайного голосования и альтернативности на выборах первых руководителей. Эта, казалось бы, небольшая новация заключала в себе настоящую революцию и имела далеко идущие последствия. Пришлось приложить немало усилий к тому, чтобы доказать и в Политбюро, и в партийном активе необходимость такой меры.
Наконец, материал был скомпонован, и вновь мы в том же составе (Яковлев, Болдин и я) оказались в Завидове. И только там опять в ходе размышлений, жарких дискуссий окончательно сложились основной круг идей и структура доклада. Мы полностью отдавали себе отчет в том, что этот доклад и Пленум дадут импульс преобразованию всей системе политических институтов, скажутся впоследствии на кардинальном изменении роли партии в обществе, превращении ее из фактора государственной власти в действительно политическую партию.
В связи с этим мы пришли к выводу, что общих решений XXVII съезда КПСС может оказаться недостаточно. Родилась идея проведения на полпути до очередного съезда Всесоюзной партконференции, которая могла бы обсудить ход перестройки и задачи по ее углублению прежде всего в сфере политического управления.
19 января состоялось обсуждение доклада на Политбюро. Судя по выступлениям, оно произвело на членов Политбюро большое впечатление. С развернутой оценкой и замечаниями выступили все присутствующие -- члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК. Все дали не просто положительные, а очень высокие оценки докладу, хотя мотивы, я думаю, были различными: у одних -- более искренние, у других -- в силу старых, далеко не лучших традиций во всем поддерживать руководство.
Конечно же, не осталось незамеченным и указание на главную причину, поставившую страну на грань кризиса, которая состояла в том, что "ЦК КПСС, руководство страны прежде всего в силу субъективных причин не смогли своевременно и в полном объеме оценить необходимость перемен, опасность нарастания кризисных явлений в обществе, выработать четкую линию на их преодоление". Вокруг этого возникла микродискуссия. Вот отдельные высказывания:
Горбачев: "Вопрос поставлен в плоскость ответственности ЦК, а значит и нас, тех кто здесь сидит".
Долгих: "С личностной, человеческой точки зрения может быть и не стоило бы ворошить прошлое".
Ельцин: "За положение дел в 70-х годах виновно Политбюро того состава".
Шеварднадзе: "В Политбюро в те годы не было коллегиальности, решения часто принимались узкой группой лиц, минуя Политбюро".
Выступление Ельцина тогда воспринималось просто как несколько более критичное, чем другие, а не как выражение особой позиции. Лишь потом стало ясно, что за ним скрывается и нечто большее. Это были суждения и по очень важным, существенным вопросам, но и мелкие замеча-ния,чисто терминологического характера, в духе распространенных в то время понятий и догм. Он, например, возразил против термина "производственная демократия", сославшись на то, что в свое время его критиковал Ленин. Предложил более твердо сказать о восстановление веры в партию, убедительно раскрыть вопрос о роли местных Советов.
Ельцин выразил несогласие с завышенной оценкой перестройки: "Большой контраст в оценке доапрельского и послеапрельского периодов. Во многих эшелонах не произошло ни оздоровления, ни перестройки. Критика идет пока в основном сверху вниз. Мы никак не можем уйти от нажимного стиля в работе и что это идет от отделов ЦК."
Ельцин предложил пополнить перечень территорий, пораженных застоем, и вместе с тем дать оценку перестройки по крупным организациям. Тут явно содержался намек на Москву. В докладе, действительно, отсутствовали ссылки на московскую и ленинградскую партийные организации, традиционные в прошлом, когда считалось, что они всегда были впереди.
Между тем в Москве шли очень сложные процессы. Приход Ельцина к руководству в столице кардинально изменил обстановку в ней. Москва превратилась из зоны, свободной от критики в зону насыщенной, концентрированной критики, и тон в ней задавал первый секретарь. Началась яростная борьба с застоем, привилегиями, с нарушениями дисциплины, массовая замена кадров. Но положение дел в городе в жилищно-коммунальном хозяйстве, на транспорте, в торговле, в поддержании порядка менялось очень медленно. Начали сказываться и перехлесты в кадровой политике.
Такая информация доходила до руководства ЦК, вызывая определенную озабоченность -- ведь столица есть столица. Какое-то внутреннее беспокойство и настороженность проявилась у московского руководителя.
Должен сказать, что критический настрой Ельцина, его динамизм на фоне инертности многих руководителей мне импонировали. Случайно сохранился листок бумаги, на котором мы с Яковлевым обменялись репликами по поводу выступления Ельцина на этом заседании Политбюро:
-- Я - А. Н.: "Оказывается, есть и левее нас, это хорошо".
-- А. Н. - мне: "Хорошо, но я почувствовал какое-то позерство, чего не люблю".
-- Я - А. Н.: "Может быть, но такова роль".
-- А. Н. - мне: "Отставать -- ужасно, забегать -- разрушительно".
В заключительном слове Горбачев, поблагодарив за анализ и оценки, подчеркнул, что через Пленум мы выходим на новые рубежи теории, политики, новые подходы ко многим вопросам. Всем нам надо учиться работать в условиях демократии.
Кратко, но довольно весомо докладчик ответил на замечания Ельцина в том смысле, что, конечно, нельзя впадать в самоуспокоение и тем более в самовосхваление, но в то же время было бы неправильно и принижать значение того перелома, который происходит в стране. Он подчеркнул, что нам нужна перестройка, а не перетряска, как это иногда понимают некоторые горячие головы.
Все это не выходило за пределы нормальных дискуссий в Политбюро. Борис Николаевич воспринял эту реакцию болезненно. Все разошлись, а он остался сидеть в своем кресле, не скрывая своих тяжелых переживаний. Пришлось вызывать врача, но его помощь, кажется, не потребовалась.
27 - 28 января состоялся Пленум ЦК. Выступили 34 оратора из 77 записавшихся. Надо прямо сказать, что уровень выступлений на Пленуме был значительно ниже доклада, несмотря на то, что члены ЦК заранее были ознакомлены с его основными идеями. К сожалению, в дальнейшем это стало дурной традицией. Естественно, постановление Пленума было принято в духе доклада. В основном одобрен также проект Закона о государственном предприятии для вынесения его на всенародное обсуждение.
Съезд избрал новый состав руководящих органов партии. Тут еще сказался традиционный подход: избрание в ЦК по должностному принципу. Поскольку обновление руководителей республик, краев, областей, министерств и ведомств, центральных организаций было в самом разгаре, и состав ЦК оказался переходным и, пожалуй, даже с преобладанием выдвиженцев брежневского времени.
Почти не изменился и состав Политбюро. В нем сохранилась группа партийных лидеров брежневского разлива. Этот груз тяжкой гирей висел на ногах у перестройки, в немалой степени обуславливал непоследовательность ее дальнейших шагов, сдерживал темпы решения задач, сформулированных в материалах съезда. Да и новые выдвижения были не всегда удачными, и некоторые из них не оправдали себя. Правда существенно обновился состав Секретариата: новыми секретарями ЦК стали Бирюкова, Добрынин, Разумовский, Яковлев. Среди них оказался и я.
Еще за несколько месяцев до съезда Горбачев завел со мной разговор на тему о том, что К. В. Русаков жалуется на состояние здоровья и не может работать в полную силу, что к проблемам отношений с соцстранами нужны новые подходы, соответствующие принципам перестройки и новому политическому мышлению. Он предложил мне перейти на этот участок работы, имея в виду, что в Отделе пропаганды и в Академии общественных наук я довольно тесно соприкасался с проблематикой соцстран, знал их кадры и т. д. А главное, что нужен новый свежий взгляд.
Мое отношение к этому предложению было сдержанным. Я больше видел себя на другом направлении: науки, экономики и даже идеологии. Но убедившись, что у Горбачева созрело твердое решение на сей счет, не стал выдвигать серьезных возражений. Генсек стал привлекать меня к проблематике соцстран, а после съезда я перешел в кабинет секретаря и заведующего Отделом ЦК по связям с партиями социалистических стран. О проблемах, с которыми пришлось столкнуться на этом направлении работы, о целенаправленной деятельности советского руководства по перестройке взаимоотношений с социалистическими странами, я надеюсь, мне удастся рассказать отдельно.
XXVII съезд КПСС завершил очень важный и ответственный период формирования нового политического курса во внутренних и международных делах. Во всей полноте встал вопрос о его широкомасштабном осуществлении, о перенесении центра тяжести на практическую работу по преобразованию общественной жизни. Конечно, политический доклад на съезде, его решения и особенно новая редакция Программы КПСС, принятая на съезде, не были свободны от влияния старых формул, стереотипов, штампов. Избавление от них потребовало дальнейших усилий. Но при всем этом основной смысл решений съезда, безусловно, отличался прогрессивностью,лежал в русле обновления нашей жизни,ее демократизации, необходимости глубоких революционных преобразований. Углубилось наше понимание и прошлого, и настоящего, и путей в будущее.
Интересно, что спустя примерно три года, вокруг интерпретации места XXVII съезда КПСС и политической сути его решений неожиданно развернулась довольно острая дискуссия. Люди, выражавшие консервативные настроения в партии и по существу несогласные с курсом на перестройку, развернули атаку на прогрессивные перестроечные силы под знаменем... защиты решений XXVII съезда КПСС от Горбачева. Они стали обвинять руководство партии, и в первую очередь Горбачева за отступление от решений XXVII съезда. Особенно одиозным в этом смысле было выступление на одном из Пленумов ЦК бывшего заместителя заведующего Орготделом времен Капитонова -- Петровичева, а затем второго секретаря ЦК КП Белоруссии и посла СССР в Варшаве В. И. Бровикова, поддержанное немалой частью членов ЦК.
Но весь вопрос в том, как понимать решения XXVII съезда, что в них брать -- основную суть или те или иные остаточные термины, формулы и заходы? Куда смотреть -- вперед или назад? В действительности под видом защиты XXVII съезда КПСС отстаивались доперестроеч-ные порядки, по сути дела, административно-командная система. Да, руководство партии отошло от некоторых формул, фигурировавших на XXVII съезде, но то было не отступление, а движение вперед в том направлении, которое было определено съездом и составляло суть его решений.
XXVII съезд открыл шлагбаум для широких демократических преобразований. В обществе возникла исключительно благоприятная обстановка для их проведения: массовая поддержка нового руководства страны со стороны рабочих и крестьян, самых широких слоев населения. Почувствовав дуновение свежего ветра обновления, демократизации и гласности, ободрилась интеллигенция.
И вот тут, анализируя пережитые годы, в мучительных поисках причин нынешней ситуации, приходишь к выводу, что уже тогда начали упускать время, запаздывать с практическим запуском перестроечных мер. Нельзя сказать, что после съезда наступил какой-то спад в работе. Нет, руководство трудилось, не покладая рук. После съезда Горбачев совершил ряд важных поездок по стране: в Куйбышевскую область, на Дальний восток, в Краснодарский край.
Исключительно насыщенной была и международная деятельность. В апреле Горбачев возглавлял делегацию КПСС на XI съезде СЕПГ, в июне -- на X съезде ПОРП, в июле принимал участие в заседании Политического консультативного комитета стран Варшавского Договора в Будапеште. Кардинальные проблемы развития и обновления сотрудничества между соцстранами были обсуждены на состоявшейся в Москве 10--11 ноября встрече руководителей партий соцстран -членов СЭВ. Я готовил эти акции и принимал в них участие. В октябре состоялась советско-американская встреча на высшем уровне в Рейкьявике, которая положила начало широкому и плодотворному диалогу между двумя странами, приведшему к заключению в последующем важнейших соглашений.
В ноябре Горбачев нанес визит в Индию, положивший начало новой полосе отношений с этой крупнейшей азиатской страной.
Все это в немалой степени способствовало популяризации идей перестройки, укреплению политических позиций нового советского руководства внутри страны и за рубежом. В этот же период состоялись важные меры практического характера. К числу их следует отнести принятие в ноябре 1986 года Закона об индивидуальной трудовой деятельности, который по-новому поставил вопросы в этой сфере, способствовал изменению отношения к ней, хотя, конечно, не решил многих вопросов.
Было большое желание действовать, идти вперед, решать возникающие конкретные вопросы, не дожидаясь выработки общей концепции. Но принимаемые меры не всегда просчитывались на перспективу, не всегда оценивались с точки зрения конечных результатов.
Характерным в этом отношении явилось введение системы государственной приемки продукции на промышленных предприятиях. В принципе и тогда многим, в том числе и мне, было ясно, что эта мера не может дать кардинального решения вопроса с качеством продукции. Лучшим оценщиком и контролером продукции является потребитель. В этой функции никто его заменить не может, -- никакая строгая государственная инспекция. Но потребитель может реально воздействовать на качество продукции только посредством рынка, причем сбалансированного рынка, предполагающего конкуренцию между производителями за наилучшее удовлетворение общественной потребности. Но о такой системе контроля приходилось лишь мечтать. Нормальный рынок оставался недосягаемым и было трудно сказать, когда он появится. А качество продукции надо повышать немедленно.
В таких условиях и введена эта паллиативная мера. Собственно, она была срисована с системы приемки продукции в военно-промышленном комплексе. Но там царили другие условия: сбыть эту продукцию, кроме военных, некому. К тому же военный заказ довольно выгоден.
В гражданских же отраслях госприемка, если и сыграла положительную роль, то только на самом первом этапе -- и скорее не за счет экономических, а психологических факторов. В дальнейшем же она с неизбежностью стала перерождаться, обрастать так называемыми неделовыми отношениями, а попросту взяточничеством и через несколько лет от нее пришлось полностью отказаться.
Другой пример -- кампания по борьбе с пьянством и алкоголизмом. В мае 1985 года состоялись печально знаменитые решения по этому вопросу, искусственно вызвавшие появление очагов социальной напряженности. Не все тогда соглашались с драконовскими методами. В частности, экономические органы. Но их сопротивление было сломлено. С особой энергией и, я бы сказал, остервенением вели эту линию, Секретариат и КПК при ЦК КПСС под руководством Лигачева и Соломенцева, неоднократно обсуждая эти вопросы на своих заседаниях, устраивая суровые проборки руководителей областей и отраслей за недостаточно быстрое сокращение производства алкоголя.
Я помню, что КПК наказал в партийном порядке и снял с работы одного из заместителей министра здравоохранения СССР за брошюру, написанную им еще до указа, в которой говорилось о культуре употребления алкоголя.
Нельзя сказать, что кампания по борьбе с пьянством и алкоголизмом была во всем ошибочной. Достаточно указать на то, что резко сократилось пьянство на работе, производственный и транспортный травматизм, было покончено с пьяным ритуалом приема гостей из Москвы на местах. Я помню, как облегченно вздохнули все, когда поездки в командировки были избавлены от обязательных выпивок и подношений.
Но методы борьбы с пьянством и алкоголизмом породили серьезнейшие негативные последствия, которые перечеркнули и то положительное, что могло бы быть достигнуто. Они никак не соответствовали духу перестройки, носили принудительный, нажимной характер, по формуле: цель оправдывает средства. Это стало предметом иронии и насмешек, вызвало серьезное социальное недовольство, не говоря уже об экономических последствиях: остановились пивоваренные заводы, пропало новое оборудование, закупленное для них на миллионы рублей, кое-где стали вырубаться виноградники, нанесен ущерб продовольственному комплексу. И сейчас еще эти потери не восполнены.
В течение года после съезда, вплоть до января следующего, на Пленумах ЦК КПСС не обсуждались и не решались кардинальные вопросы перестройки. Возник своеобразный тайм-аут, а ожидания в обществе росли: семена обновления в сознание людей были уже брошены.
Чем это объяснить? Пожалуй, в первую очередь трудностью и ответственностью первых шагов. С чего начать, в какой последовательности проводить комплекс мер, о которых в принципиальном виде шла речь на съезде партии? Колоссального напряжения в работе, концентрации сил и средств потребовала чернобыльская катастрофа. Я хорошо помню тот день, когда Горбачев собрал членов Политбюро и секретарей ЦК и сообщил об этом несчастье. В первое время было очень трудно оценить масштабы случившегося, тем более, что ни у кого в мире не было опыта на сей счет, хотя чувствовалось, что произошло нечто чрезвычайное и могущее иметь грозные последствия для страны.
Все последующие недели и месяцы, вплоть до сооружения саркофага и принятия мер по предотвращению загрязнения вод Днепра, проходили под гнетом нависшей опасности и напряженных усилий по ограничению последствий катастрофы.
В дальнейшем при обсуждении обстоятельств, связанных с чернобыльской трагедией, в печати настойчиво муссировалась версия о том, что советское руководство, якобы не дало своевременной и полной информации о происшедшем, что-то скрывало.
Действительно, объемы и характер информации тщательно обсуждались и взвешивались. Прежде всего с точки зрения достоверности, а также адресности -- что давать для печати, что для местного населения, что для других государств и международных организаций. Но могу засвидетельствовать, что какой-то утайки информации и в мыслях не было. В общем же чернобыльская катастрофа оказалась настоящим потрясением для страны, показавшим, насколько хрупко наше мироздание, перед какими грозными опасностями стоит человечество.
Послесъездовская заминка в практических действиях частично может быть объяснена составом ЦК, его Политбюро, обновление которых продолжалось и в 1987, и в 1988 годах. В течение 1987 года членами Политбюро стали Слюньков, Яковлев и Никонов. Ушли из руководства партии Кунаев, Алиев, а также Зимянин. Но и на этом вопросы обновления руководства нельзя было считать решенными.
Я думаю, что в какой-то мере начали проявляться и осторожность, и осмотрительность Горбачева. Их трудно, особенно в этот период, ставить ему в вину с учетом исключительной ответственности тех шагов, которые надо было предпринять, ведь они имели по-существу необратимый характер. Может быть, в определенной мере сказалась и эйфория, вызванная огромным интересом к преобразованиям в нашей стране, и возникший во всем мире беспрецедентный рост популярности советского руководства.
Решающие шаги в переходе к практическому осуществлению перестройки были сделаны -в следующем, 1987 году.
Глава II
Трудное начало
Прорыв в демократизацию. -- Программа экономической реформы: многообещающее начало. -- Уроки истории -- Начало борьбы: "бунт Ельцина" и "ниноандреевский манифест" -- Вокруг XIX партконференции и после нее.
Широко распространенным и даже общепризнанным является представление о том, что перестройка началась с апреля 1985 года. Это, конечно, верно, если брать провозглашение идеи, декларации о намерениях. Фактическое же начало перестройки произошло позже -- в 1987 году.
Переломный характер 1987 года определяется тремя крупнейшими вехами в жизни партии и страны.
Это январский Пленум ЦК КПСС, давший исходный импульс реформе политической системы.
Это июньский Пленум ЦК, разработавший комплексную программу экономических преобразований.
Это, наконец, 70-летие Октябрьской революции, в связи с которым развернулась переоценка важнейших этапов советской истории, определившая в значительной мере идеологическую обстановку в стране.
Все это ознаменовало широкомасштабный переход к практическому осуществлению перестройки и, вместе с тем, проявились первые признаки дифференциации позиций в обществе, в партии и в ее руководстве, вылившиеся в дальнейшем в острую политическую борьбу. Прорыв в демократизацию
Еще осенью 1986 года было принято решение провести Пленум ЦК по вопросам кадровой политики партии. Выбор этой проблемы не был случайным. Осуществление нового политического курса во многом упиралось в необходимость кадровых перемен в центре и на местах. Нужны были новые люди, не отягощенные старыми представлениями, формами и методами работы, не интегрированные в изжившую себя систему управления, или, во всяком случае, способные освободиться от нее, перестроиться на новый лад.
Отделы ЦК подготовили обширный материал, увесистый том, сведенный на последнем этапе Отделом организационно-партийной работы под кураторством Лигачева.
Там было все, относящееся к работе по выдвижению, расстановке, подготовке руководящих кадров, формам и методам работы с ними. Обозначена специфика работы с кадрами в различных сферах деятельности, давалась и критика состояния дел, и примеры как положительного, так и негативного порядка, но отсутствовало главное -- дыхание времени, широкий общественно-политический фон перестройки, какое-либо продвижение вперед в нашем понимании ее процессов. По сути, это была кадровая рутина, в плену которой мы находились долгие годы. А ведь по идее, Пленум должен был стать первым крупным шагом в перестройке.
Настроение у Генерального секретаря было другое: начать с глубокого и масштабного анализа изменений, происходящих в стране, и только на этом фоне дать рассмотрение кадровой политики, исходя из того, что мы должны научиться жить и работать в условиях демократии.
Именно такого рода соображения Горбачев и излагал на совещании рабочей группы по подготовке к Пленуму 19 ноября, в котором участвовали: Яковлев, я, Разумовский, Лукьянов, Болдин, Разумов, Биккенин. С учетом этого сформулировано и название доклада -- не просто о кадровой политике партии, а о перестройке и кадровой политике.
В ходе оживленной дискуссии созрело понимание того, что значимость Пленума надо вывести на уровень апрельского Пленума и XXVII съезда КПСС, продвинуться вперед в понимании смысла и значения перестройки, что центральной идеей Пленума должна быть демократизация общества. "Если мы этого не сделаем, -- говорил Яковлев, -- то оставим чувство горечи, остановки, торможения".
Поддержав эту мысль я высказался за то, чтобы не ограничиваясь констатацией перестройки как переходного периода, попытаться раскрыть его содержание: переход от чего и к чему --такой вопрос возникает в обществе и на него надо давать ответ.
Начался трудный поиск путей реализации намеченного замысла. Никак не давалась структура доклада. Неоднократные встречи с Горбачевым постоянно приближали нас к искомому результату, но все же он не приносил удовлетворения. Пленум, как помнится, даже переносился один или два раза, что породило слухи и пересуды о том, что, дескать, в руководстве возникли противоречия, что линия Горбачева натолкнулась на непонимание и сопротивление.
В Волынском шла не просто литературная работа, а обсуждение кардинальных проблем реформирования нашего политического строя. Я вспоминаю, как, например, непросто родилась идея перехода от формальной к действительной выборности руководящих органов партии и первых секретарей партийных комитетов. Мы втроем (Яковлев, Болдин и я, несколько раз в разговоре принимал участие Разумовский) все время возвращались к одному и тому же пункту наших рассуждений: откуда проистекает всевластие, вельможность, вседозволенность, бесконтрольность первых лиц партийных комитетов, начиная от райкомов и кончая республиканскими парторганизациями. А ведь именно на этой почве возникают всякого рода злоупотребления.
Вроде бы процедуры демократичные: все выбираются, и все отчитываются -партийный комитет, бюро, первый секретарь -- но характер этой выборности таков, что в 99 процентов случаев из 100 гарантируются выборы того руководителя, который согласован вверху. Это происходит, во-первых, благодаря открытому голосованию, и, во-вторых, благодаря безальтернативности.
Годами и десятилетиями такая система работала без сбоев и приучила руководителей не считаться с мнением низов, рядовых членов партии, членов партийных комитетов, не говоря уже о массе населения. Руководители привыкли смотреть только наверх, стараться быть угодными вышестоящим начальникам -даже не органам, а именно отдельным лицам.
Вывод таков: все дело в характере выборов -- открытом голосовании и безальтернативности. Так и родилось предложение о распространении тайного голосования и альтернативности на выборах первых руководителей. Эта, казалось бы, небольшая новация заключала в себе настоящую революцию и имела далеко идущие последствия. Пришлось приложить немало усилий к тому, чтобы доказать и в Политбюро, и в партийном активе необходимость такой меры.
Наконец, материал был скомпонован, и вновь мы в том же составе (Яковлев, Болдин и я) оказались в Завидове. И только там опять в ходе размышлений, жарких дискуссий окончательно сложились основной круг идей и структура доклада. Мы полностью отдавали себе отчет в том, что этот доклад и Пленум дадут импульс преобразованию всей системе политических институтов, скажутся впоследствии на кардинальном изменении роли партии в обществе, превращении ее из фактора государственной власти в действительно политическую партию.
В связи с этим мы пришли к выводу, что общих решений XXVII съезда КПСС может оказаться недостаточно. Родилась идея проведения на полпути до очередного съезда Всесоюзной партконференции, которая могла бы обсудить ход перестройки и задачи по ее углублению прежде всего в сфере политического управления.
19 января состоялось обсуждение доклада на Политбюро. Судя по выступлениям, оно произвело на членов Политбюро большое впечатление. С развернутой оценкой и замечаниями выступили все присутствующие -- члены Политбюро, кандидаты в члены Политбюро и секретари ЦК. Все дали не просто положительные, а очень высокие оценки докладу, хотя мотивы, я думаю, были различными: у одних -- более искренние, у других -- в силу старых, далеко не лучших традиций во всем поддерживать руководство.
Конечно же, не осталось незамеченным и указание на главную причину, поставившую страну на грань кризиса, которая состояла в том, что "ЦК КПСС, руководство страны прежде всего в силу субъективных причин не смогли своевременно и в полном объеме оценить необходимость перемен, опасность нарастания кризисных явлений в обществе, выработать четкую линию на их преодоление". Вокруг этого возникла микродискуссия. Вот отдельные высказывания:
Горбачев: "Вопрос поставлен в плоскость ответственности ЦК, а значит и нас, тех кто здесь сидит".
Долгих: "С личностной, человеческой точки зрения может быть и не стоило бы ворошить прошлое".
Ельцин: "За положение дел в 70-х годах виновно Политбюро того состава".
Шеварднадзе: "В Политбюро в те годы не было коллегиальности, решения часто принимались узкой группой лиц, минуя Политбюро".
Выступление Ельцина тогда воспринималось просто как несколько более критичное, чем другие, а не как выражение особой позиции. Лишь потом стало ясно, что за ним скрывается и нечто большее. Это были суждения и по очень важным, существенным вопросам, но и мелкие замеча-ния,чисто терминологического характера, в духе распространенных в то время понятий и догм. Он, например, возразил против термина "производственная демократия", сославшись на то, что в свое время его критиковал Ленин. Предложил более твердо сказать о восстановление веры в партию, убедительно раскрыть вопрос о роли местных Советов.
Ельцин выразил несогласие с завышенной оценкой перестройки: "Большой контраст в оценке доапрельского и послеапрельского периодов. Во многих эшелонах не произошло ни оздоровления, ни перестройки. Критика идет пока в основном сверху вниз. Мы никак не можем уйти от нажимного стиля в работе и что это идет от отделов ЦК."
Ельцин предложил пополнить перечень территорий, пораженных застоем, и вместе с тем дать оценку перестройки по крупным организациям. Тут явно содержался намек на Москву. В докладе, действительно, отсутствовали ссылки на московскую и ленинградскую партийные организации, традиционные в прошлом, когда считалось, что они всегда были впереди.
Между тем в Москве шли очень сложные процессы. Приход Ельцина к руководству в столице кардинально изменил обстановку в ней. Москва превратилась из зоны, свободной от критики в зону насыщенной, концентрированной критики, и тон в ней задавал первый секретарь. Началась яростная борьба с застоем, привилегиями, с нарушениями дисциплины, массовая замена кадров. Но положение дел в городе в жилищно-коммунальном хозяйстве, на транспорте, в торговле, в поддержании порядка менялось очень медленно. Начали сказываться и перехлесты в кадровой политике.
Такая информация доходила до руководства ЦК, вызывая определенную озабоченность -- ведь столица есть столица. Какое-то внутреннее беспокойство и настороженность проявилась у московского руководителя.
Должен сказать, что критический настрой Ельцина, его динамизм на фоне инертности многих руководителей мне импонировали. Случайно сохранился листок бумаги, на котором мы с Яковлевым обменялись репликами по поводу выступления Ельцина на этом заседании Политбюро:
-- Я - А. Н.: "Оказывается, есть и левее нас, это хорошо".
-- А. Н. - мне: "Хорошо, но я почувствовал какое-то позерство, чего не люблю".
-- Я - А. Н.: "Может быть, но такова роль".
-- А. Н. - мне: "Отставать -- ужасно, забегать -- разрушительно".
В заключительном слове Горбачев, поблагодарив за анализ и оценки, подчеркнул, что через Пленум мы выходим на новые рубежи теории, политики, новые подходы ко многим вопросам. Всем нам надо учиться работать в условиях демократии.
Кратко, но довольно весомо докладчик ответил на замечания Ельцина в том смысле, что, конечно, нельзя впадать в самоуспокоение и тем более в самовосхваление, но в то же время было бы неправильно и принижать значение того перелома, который происходит в стране. Он подчеркнул, что нам нужна перестройка, а не перетряска, как это иногда понимают некоторые горячие головы.
Все это не выходило за пределы нормальных дискуссий в Политбюро. Борис Николаевич воспринял эту реакцию болезненно. Все разошлись, а он остался сидеть в своем кресле, не скрывая своих тяжелых переживаний. Пришлось вызывать врача, но его помощь, кажется, не потребовалась.
27 - 28 января состоялся Пленум ЦК. Выступили 34 оратора из 77 записавшихся. Надо прямо сказать, что уровень выступлений на Пленуме был значительно ниже доклада, несмотря на то, что члены ЦК заранее были ознакомлены с его основными идеями. К сожалению, в дальнейшем это стало дурной традицией. Естественно, постановление Пленума было принято в духе доклада. В основном одобрен также проект Закона о государственном предприятии для вынесения его на всенародное обсуждение.