Страница:
Президента и всех нас, определенная неадекватность в понимании обстановки.
Уже на следующий день пришлось вносить в них коррективы.
Горбачев часто покидал Ореховую комнату, чтобы переговорить со
звонившими по телефону многими зарубежными лидерами. Это отняло очень много
драгоценного времени, помешало обрести деловой настрой, реалистически
оценить складывающуюся ситуацию. Она изменилась коренным образом и
продолжала меняться головокружительным темпом.
Последствия путча, в котором участвовали руководители всех основных
союзных органов власти и управления, поставил под вопрос само существование
союзных структур. В самом начале развития событий Ельцин предпринял ряд
шагов, направленных на овладение союзными структурами посредством подчинения
их российским. Во все союзные органы, в министерства и ведомства были
направлены представители российского правительства с неограниченными
функциями. Деятельность союзных органов оказалась практически
парализованной. Для противодействия путчистам эти шаги были вынужденными и
оправданными, но с поражением путча этот процесс не спешили
приостанавливать. Маховик продолжал раскручиваться. Поражение путча начало
перерастать в контрпереворот -- полный переход власти в Союзе в руки
российского руководства неконституционным путем.
Сгустилась обстановка вокруг здания ЦК КПСС. Собралась возбужденная,
агрессивная толпа, возникла угроза стихийного захвата и разгрома здания ЦК.
Об этом мне сообщили Купцов и Дегтярев. Президент и по его поручению
Примаков разговаривали по этому вопросу с Поповым. Бушующая толпа была
отведена от здания ЦК, и эпицентр уличных событий переместился на Лубянку,
где были предприняты попытки разрушить памятник Дзержинскому. Вмешался
Станкевич, заявив, что памятник будет демонтирован с применением техники и
правил безопасности. По наблюдениям и оценкам очевидцев, это были уже не те
люди, которые смело и самоотверженно встали на защиту Белого дома. Там
царили подтянутость и дисциплина, а тут -- бушующая толпа хулиганов, в
которой было немало пьяных. Конечно же, не обошлось без организаторов и
подстрекателей.
Вечером в прямом эфире состоялась пресс-конференция Президента. Провел
он ее в своем стиле -- максимальной открытости и эмоциональности. Но и
здесь, особенно в ответах на вопросы, проскальзывала неадекватность
восприятия последних событий, необратимых перемен в стране, как будто после
разгрома путча мы просто вернулись к до-августовскому положению.
Считаю, что этот решающий день был по существу потерян с точки зрения
реалистических и эффективных мер по приостановке деструктивных процессов
начавшегося контрпереворота и разрушения союзных структур. Было бы
несправедливо взваливать все это на Президента, упрекать его одного. Не в
меньшей, а в большей степени ответственны за это те, кто окружал его в этот
момент. К ним я отношу и себя.
23 августа Горбачев собрал совещание руководителей девяти республик, на
котором обсуждены первоочередные шаги, согласованы и приняты кадровые
назначения: Шапошникова -- министром обороны, Бакатина -- председателем КГБ,
Баранникова -- министром внутренних дел СССР. Предрешен был вопрос и о
роспуске Кабинета Министров СССР, отстранен от своих обязанностей в МИД СССР
Бессмертных, как он сам выразился в разговоре с Бейкером, -- "за пассивность
во время путча". Участники совещания единодушно признали необходимость
скорейшего подписания Союзного договора, как важного фактора нормализации
обстановки, экономического положения в стране, достижения межнационального
согласия.
Накануне Президент не нашел возможности поехать на заседание Верховного
Совета Российской Федерации для того, чтобы высказать ему и Президенту
России свою признательность за твердую позицию во время путча. Теперь же это
была встреча не с Верховным Советом, работа которого закончилась, а с
группой депутатов, журналистов, и она приобрела совсем другой характер.
Президент оказался в унизительной роли. Он вынужден был отвечать на
многочисленные, порой дерзкие вопросы и реплики в свой адрес, в митинговой,
крайне неблагоприятной для него обстановке.
Во время этой злополучной встречи была разыграна еще одна драматическая
страница августовской эпопеи: работникам ЦК КПСС под угрозой задержания
предписано немедленно покинуть служебное здание. По-видимому, не случайно,
что именно тогда Ельцин на встрече Горбачева с депутатами демонстративно
подписал Указ о приостановлении деятельности Компартии РСФСР и организаций
КПСС на территории Российской Федерации.
В первой половине дня 24 августа похороны Дмитрия Комаря, Ильи
Кричевского, Владимира Усова, погибших во время путча. Море людей. В
разговоре с Примаковым родилась идея о присвоении им звания Героев
Советского Союза посмертно, об этом объявил Горбачев на Манежной площади.
Впервые на траурной церемонии я оказался в непривычном для себя окружении
руководителей России и Москвы, хотя с каждым из них в отдельности мы были
хорошо знакомы.
В тот же день сформирован Комитет по оперативному управлению народным
хозяйством. В кабинете Президента были Яковлев, Примаков, Бакатин, Ревенко,
Черняев, Шахназаров, потом присоединились Силаев и Вольский, Попов и Лужков.
Был и я. Силаев, после того как они с Президентом удалились на пять минут
для конфиденциального разговора, согласился быть председателем Комитета,
оставаясь главой российского правительства. Дали согласие быть заместителями
председателя Вольский и Лужков, а немного позднее -- и Явлинский.
Следующий трудный шаг -- заседание Верховного Совета СССР, созванное 26
августа. Зал заседаний палат Верховного Совета был переполнен -- негде
яблоку упасть. Сразу же после лаконичного и самокритичного выступления
Президента приняли решение о срочном созыве внеочередного Съезда народных
депутатов.
Обсуждение ситуации в стране, как и ожидалось, было тяжелым и острым.
Пожалуй, наибольшим накалом отличались выступления из республик. Они
проходили под доминантой независимости, критики центра, ликвидации союзных
структур и т. д. Даже такие разумные люди, как Акаев, поддались общему
настроению.
Со стороны республик поднимается волна недовольства действиями
российского руководства, критикуют и Президента СССР, что он действует,
якобы, под диктовку россиян. 28 августа, например, стало известно об
установлении российского контроля над Госбанком и Вшенэкономбанком,
отстранении их руководителей -- Геращенко и Московского. В эти банки
направлены уполномоченные с целью контроля. Но ведь это банкиры, а не члены
правительства, уходящие в отставку. Любое изменение статуса банков вызывает
немедленную неблагоприятную реакцию в финансовом мире. А в какое положение
ставятся республики Союза? Переговорил по этому вопросу с Силаевым и
Вольским, потом доложил Президенту. Все они знали об этой ситуации и были
крайне озабочены ею. В тот же день статус-кво в банках было восстановлено.
Одним из центральных на сессии оказался вопрос о Лукьянове. Вначале
приняли решение об отстранении его от ведения сессии и руководства
аппаратом, а затем в конце сессии он был лишен депутатской
неприкосновенности.
Заседание Верховного Совета, продолжавшееся несколько дней, в какой-то
мере "выпустило пар", позволило решить некоторые наиболее неотложные
вопросы, но главные решения должен был принять предстоящий Съезд народных
депутатов.
В эти дни Горбачев предпринимал немалые усилия для того, чтобы
возобновить работу Совета Безопасности. Из старого состава, кроме самого
Горбачева, в нем оставались только Примаков и Бакатин. Однако восстановить
Совет Безопасности в прежнем виде -- в составе руководителей основных
политических ведомств и авторитетных общественных деятелей -- оказалось
делом невозможным. Не дали своего согласия стать членами Совета Шеварднадзе,
Попов и Собчак. Но главное, без вхождения в него руководителей республик он
оказался бы сейчас неэффективным. При создании же Совета из руководителей
республик "зависли" бы Бакатин и Примаков.
Непростая ситуация сложилась вокруг МИДа. Я лично считал, что если не
получится с Шеварднадзе, то наилучшей кандидатурой является Примаков. Он,
думается, и сам был не против сосредоточиться на дипломатическом поприще. Но
тут, по-видимому, возникли немалые сложности. Откуда они исходили? То ли от
недостаточной поддержки и доверия со стороны российского руководства. То ли
от преимущественно восточной, а не американской направленности
профессиональных интересов Примакова. То ли от характера его отношений с
бывшим мидовским руководством.
28 августа, вечером, в приемной Президента я встретил Панкина, которого
хорошо знал еще со времени его работы в "Комсомольской правде", и
приветствовал его, как будущего руководителя внешнеполитического ведомства.
Такое решение было оправданным с точки зрения позиции Панкина во время
путча, да и его интеллектуальных, человеческих качеств. Но Панкин с самого
начала попал в трудную ситуацию во взаимоотношениях с российским
руководством, будучи вынужденным отстаивать само существование союзного
МИДа. Для такой роли его "весовая категория" оказалась явно недостаточной.
Когда же через некоторое время было создано единое Министерство внешних
сношений, его вновь возглавил Шеварднадзе. Правда, и это не предотвратило
ликвидацию союзного ведомства, а Шеварднадзе остался "за бортом".
Что же касается Примакова, то он находился и в неопределенном
положении, и в сложном психологическом состоянии, которое через некоторое
время разрядилось -- неожиданно для многих он возглавил разведывательную
службу страны, а затем --Российской Федерации.
События, связанные с путчем, привели к возвращению Яковлева к
Президенту и восстановлению сотрудничества между ними. Яковлев принимал
самое непосредственное участие в важнейших решениях в те дни, во всех самых
конфиденциальных встречах и обсуждениях. В официальных сообщениях Яковлев
вновь назвался старшим советником Президента. Из этого следовало, что его
решение, принятое в июле или августе об уходе из президентских структур,
дезавуировано.
В суматошной обстановке последних дней неоднократно с ним сталкивался,
но до поры, до времени не было серьезной встречи и серьезного разговора. 30
августа я позвонил Александру Николаевичу. Его не оказалось, но в конце дня
он ответил на звонок, и сразу же состоялась наша встреча, на которой были
обсуждены все основные события и перепитии последнего времени.
Поделился своими опасениями о том, что провал путча выливается в
контрпереворот, сопровождающийся пренебрежением законами, распадом страны,
подменой союзных структур российскими и т. д. Яковлев сказал, что он не
хочет представать перед съездом, как кандидат в вице-президенты, но будет
помогать Президенту в его усилиях нормализовать обстановку в стране, намерен
продолжать работать в Моссовете, куда он был приглашен Поповым в качестве
председателя общественного совета.
В конечном счете, идея восстановления Совета Безопасности
трансформировалась в создание Государственного Совета в составе Президента
СССР и высших руководителей республик. В то же время при Президенте был
создан политический консультативный совет, в который вошли Шеварднадзе,
Яковлев, Собчак, Попов, другие политические и общественные деятели, ученые.
В воскресенье, 1 сентября, накануне открытия Съезда народных депутатов,
состоялось совещание Президента с руководителями республик. По существу, это
было первое заседание Государственного Совета, хотя он еще не был
конституирован. Оно имело принципиальное, можно сказать, переломное
значение. Была выработана концепция структур власти на переходный период до
принятия новой Конституции.
В отношении союзных структур она носила тяжелый, можно сказать, шоковый
характер. Но иного выхода не было. Предлагалось создать Совет представителей
народных депутатов по принципу равного представительства от республик вместо
Съезда народных депутатов и Верховного Совета, Государственный Совет в
составе Президента СССР и высших должностных лиц союзных республик, а для
координации управления народным хозяйством и согласованного проведения
экономических реформ -- Межреспубликанский экономический комитет с
представителями всех республик на паритетных началах. Имелось в виду
заключить соглашение о сохранении единых Вооруженных Сил и единого
военно-стратегического пространства, проведении радикальных реформ в
Вооруженных Силах, КГБ, МВД и Прокуратуре с учетом интересов суверенных
республик.
Вместе с тем говорилось о необходимости подготовить и подписать всеми
желающими республиками Договор о Союзе Суверенных Государств, заключить
экономический союз с целью взаимодействия в рамках единого свободного
экономического пространства.
Предлагалось принять декларацию, гарантирующую права и свободы граждан
вне зависимости от их национальности, мест проживания, партийной
принадлежности и политических взглядов. Ставился вопрос о признании
суверенных республик субъектами в ООН.
С заявлением на Съезде народных депутатов поручено выступить
Назарбаеву.
2 сентября, когда я направился к Кремлевскому Дворцу съездов, мне был
задан вопрос (этот сюжет вечером передали и по телевидению):.
-- Какая задача стоит перед предстоящим Съездом?
-- Начать работу.
-- А потом?
-- Продолжить работу.
В общем, это подтвердилось. И начать, и в особенности, продолжить
работу съезда оказалось делом довольно трудным.
Первое заседание продолжалось минут десять. После оглашения Назарбаевым
заявления Президента СССР и высших руководителей союзных республик
председательствующий Лаптев немедленно объявил перерыв. Никто даже не смог
опомниться, из зала долго не расходились, пожимали плечами в недоумении,
раздавались протесты. Но потом постепенно депутаты стали осмысливать
происходящее и приходить в себя.
Я тоже некоторое время оставался в зале, разговаривая с Граниным,
который, как и все, пребывал в потрясенном состоянии. Сказал ему, что
упреждающий удар был необходим, чтобы вывести Съезд из обычного состояния,
не дать ему войти в привычную колею.
А по существу, такие решения необходимы, как последний шанс для
спасения страны. Конечно, внешне они выглядят не очень демократично, но
такова уж ситуация.
Через несколько часов заседание возобновилось, но шло не в традиционном
для съезда, а более деловом духе. Последовали краткие заявления от
республик, в том числе Грузии и Молдовы, выступления депутатов, в которых в
основном одобрены предложенные меры. Правда, почти единодушное возражение
вызвало предложение о роспуске Верховного Совета. Тут, наверное, авторы
заявления перегнули палку. Верховный Совет лучше реорганизовать, но
сохранить. Так и было сделано, но без восстановления должности Председателя
Верховного Совета -- категорически возразило российское руководство:
достаточно председателей палат.
Постановление Съезда "О мерах, вытекающих из совместного заявления
Президента СССР и высших руководителей союзных республик" было принято
быстро, а на Законе "Об органах государственной власти и управления Союза
ССР" споткнулись: оказалось трудным набрать две трети голосов.
Тогда Президент поставил вопрос так: или внести изменения в
Конституцию, чтобы иметь возможность принять закон простым большинством, или
прекратить работу Съезда ввиду того, что он не в состоянии принять
конструктивное решение. Возникли замешательство и смятение. Провели
дополнительную регистрацию. Последовало еще одно голосование и был получен
положительный результат с довольно большим запасом. На этом Съезд закончил
свою работу.
Первая фаза послепутчевого периода была пройдена. Ценой огромных усилий
удалось в какой-то мере задержать, замедлить деструктивные процессы,
выстроить некие хрупкие контуры и рамки общественно-политических структур и
тем самым предотвратить немедленный распад страны.
Последствия путча были крайне тяжелыми. Говорить о их преодолении в
результате принятых мер не приходится. Развязанные путчем разрушительные
процессы огромной силы не только не сбавляли, а наоборот, набирали инерцию.
Считаю, что драматическая судьба Союза, а вместе с тем и президентской
власти, была по существу предрешена еще в августе. В этом главный результат
путча и главная ответственность его организаторов.
Какая-то надежда еще существовала, какие-то шансы на предотвращение
развала страны еще сохранялись. Они были связаны с действием
объединительных, центростремительных сил, осознанием того, что несет распад
Союза, что его ведь не остановишь у границ республик, особенно
многонациональных.
Всю деятельность Президента в этот период надо было сосредоточить на
сохранении отношений экономического и политического союза между
республиками, используя для этого малейшие шансы.
Но прежде, чем говорить об этом, считаю своим долгом остановиться на
драматических обстоятельствах развала партии.
Одним из самых главных последствий августовского путча явились распад
партии и фактическое исчезновение ее с политической арены. Оно оказало
огромное, далеко идущее влияние на весь последующий процесс развития
событий, явилось личной трагедией для многих миллионов членов партии и
близких им людей. Что бы ни говорили, партия рекрутировалась за счет самой
активной части общества, аккумулировала в себе огромный интеллектуальный,
организационный, кадровый потенциал. Не случайно, что и в новых
оппозиционных течениях, общественных движениях и партиях тон задавали и
задают в прошлом активные члены КПСС, занимавшие сплошь и рядом не последнее
место в партийных, государственных и общественных структурах.
Конечно же, партия пала не только под ударами внешних по отношению к
ней сил. В ней самой происходили сложнейшие внутренние процессы, порожденные
демократизацией, разделением партийных и государственных функций,
постепенным превращением партии из ядра административно-государственной
системы в подлинно общественную организацию. Плюрализм мнений и убеждений в
КПСС достиг к весне и лету 1991 года такой точки, когда соединение в одной
партии реформаторов, выступающих за кардинальное обновление общества, и
консерваторов-фундаменталистов стало приносить уже больше вреда, чем пользы.
Определились и перспективы размежевания: оно должно было произойти в
связи с обсуждением и принятием новой Программы КПСС, проект которой,
реформаторский в своей основе, был выработан и предложен для обсуждения. 8
августа его опубликовали в печати. К числу положительных шагов следует
отнести изменения в руководстве Компартии РСФСР. 6 августа на Пленуме
Центрального Комитета РСФСР Полозков подал в отставку 'в связи с переходом
на другую работу", и его отставка была принята. Конечно, дело не "в переходе
на другую работу", а в том, что надо исправить допущенную ранее ошибку.
На пост первого секретаря ЦК Компартии РСФСР по рекомендации Политбюро
был избран Купцов. Человек, хотя и не броский, но достаточно глубокий, тонко
чувствующий политическую ситуацию, восприимчивый к новым идеям, пользующийся
доверием Генерального секретаря ЦК КПСС. Я хорошо знал Валентина
Александровича по его участию в работе в Идеологической комиссии ЦК КПСС, по
совместной тяжелейшей поездке в Литву в январе 1990 года.
Благодаря усилиям Горбачева и его сторонников, партийной интеллигенции
и печати, в частности, журнала "Коммунист", шаг за шагом постепенно
создавались предпосылки для усиления реформаторских позиций, объединения
вокруг них основного массива партии, чтобы размежевание имело бы своим
результатом образование крупной политической силы, выступающей за обновление
общества.
Но обстановка была далека от идиллической.
Реформаторские силы, полагаясь на идейное влияние, должно быть,
действовали недостаточно активно, консерваторы же предпочитали старые,
"испытанные" методы -- окрик, нажим, не останавливаясь перед репрессиями
против инакомыслящих. Только так можно истолковать решение бюро Президиума
ЦКК, принятое без ведома Генерального секретаря ЦК КПСС, "за действия,
противоречащие Уставу КПСС и направленные на раскол партии, считать
невозможным дальнейшее пребывание Яковлева в рядах КПСС". Предложение по
этому вопросу было направлено в первичную партийную организацию.
О каких действиях идет речь, умалчивалось. Если это идеологические
расхождения, то зачем во время обсуждения этих вопросов, связанных с
Программой КПСС, прибегать к дисциплинарным мерам, независимо от того, прав
или не прав Яковлев в тех или иных вопросах. Последовало заявление Яковлева
в партийную организацию о выходе из рядов КПСС. Можно понять мотивы этого, я
думаю, непростого для него шага, хотя вывод о том, что "служить делу
демократических преобразований в рамках КПСС уже невозможно и аморально",
сделанный Яковлевым, с моей точки зрения, не был оправдан.
Попытки расправиться с неугодными в партии со стороны консервативных
сил свидетельствовали о том, что почва стала уходить из-под их ног, что в
результате широкого политического процесса они могут остаться у разбитого
корыта. Это, к слову, та же причина, которая толкнула некоторых партийных
лидеров к участию в антиконституционном заговоре и определила линию их
поведения в дни самого путча.
Для проведения путча было выбрано такое время, когда Генеральный
секретарь в отпуске, заместитель Генерального секретаря в больнице, в Москве
отсутствовало большинство членов Политбюро и Секретариата ЦК, и особенно те,
кто мог бы оказать какое-то противодействие заговору. В результате от имени
партии получили возможность действовать люди, не пользующиеся ее доверием и
авторитетом. Этим не хочу смягчить ответственность Политбюро, Секретариата,
Центрального Комитета КПСС за их роль в августовские дни. Тем более не хочу
высказываться о личной роли кого-либо из партийного руководства. История, в
конечном счете, все расставит по своим местам.
Главный факт состоит в том, что партия, сохранявшая еще огромное
влияние в обществе и в различных звеньях государства в центре и на местах,
не сумела, не нашла в себе силы преградить дорогу путчистам. Более того, в
центральном, республиканском, областном звеньях партийные органы во многих
случаях выступали фактически в поддержку антиконституционных решений, если
не предпринимали каких-то действий на стороне путчистов, то больше
сочувствовали им, чем осуждали. И уж совершенно непостижимо, что партия и ее
руководящие органы, узнав об отстранении ее лидера от обязанностей
Президента, его фактическом аресте, не выступили с осуждением этих действий,
с требованием освободить Горбачева и дать ему возможность предстать с
оценкой происходящего перед народом.
В те дни, да и после них, вплоть до последнего времени, особенно в
общении с бывшими партийными работниками и активистами, оказавшимися не у
дел, мне не раз приходилось выслушивать антигорбачевские филиппики, что,
дескать, он в трудный момент отвернулся от партии, бросил ее, предал и т. д.
Не хочу защищать каждый шаг Горбачева и каждое сказанное им слово, но кто же
кого предал, если ни ЦК КПСС с его Секретариатом, ни ЦК компартий республик,
насколько известно, не сделали ни одного публичного заявления, не приняли ни
одной резолюции в защиту Горбачева, с требованием его освобождения? Зато шли
телеграммы и звонки с рекомендацией поддержать действия ГКЧП. Принимались
заявления и резолюции в их поддержку со стороны местных партийных органов.
Для противников путча почему-то сомнений не возникло, для них все было
ясно -- Президент не болен, а насильственно отстранен от власти и
изолирован, и, выйдя на улицы, они потребовали его освобождения, а партийные
организации, в лучшем случае, пребывали в сомнении, храня мертвое молчание.
О себе хочу сказать следующее: вернувшись в Москву и сориентировавшись
в обстановке, я понял, в какую ситуацию поставлены своим руководством
партийные массы, какая опасность нависла над партией. В Москве
разворачиваются такие грозные события, а руководство партии молчит. Отгоняя
от себя мысль о его причастности к заговору, я счел необходимым, хотя и не
занимал какого-либо официального положения в партии, переговорить с
секретарями ЦК, которым больше доверял и которых сумел найти на месте
(Гиренко, Купцовым, Строевым, Дзасоховым), настоятельно советуя руководству
ЦК или хотя бы какой-то его части незамедлительно выступить с заявлением,
осуждающим антиконституционный захват власти группой лиц, отмежевывающимся
от тех партийных деятелей, которые активно участвовали в путче.
Пытался связаться с Ивашко, но нашел его только в середине дня 20
августа, когда он находился на пути во Внуково в машине. Владимир Антонович
сослался на постановление Секретариата с просьбой к "исполняющему
Уже на следующий день пришлось вносить в них коррективы.
Горбачев часто покидал Ореховую комнату, чтобы переговорить со
звонившими по телефону многими зарубежными лидерами. Это отняло очень много
драгоценного времени, помешало обрести деловой настрой, реалистически
оценить складывающуюся ситуацию. Она изменилась коренным образом и
продолжала меняться головокружительным темпом.
Последствия путча, в котором участвовали руководители всех основных
союзных органов власти и управления, поставил под вопрос само существование
союзных структур. В самом начале развития событий Ельцин предпринял ряд
шагов, направленных на овладение союзными структурами посредством подчинения
их российским. Во все союзные органы, в министерства и ведомства были
направлены представители российского правительства с неограниченными
функциями. Деятельность союзных органов оказалась практически
парализованной. Для противодействия путчистам эти шаги были вынужденными и
оправданными, но с поражением путча этот процесс не спешили
приостанавливать. Маховик продолжал раскручиваться. Поражение путча начало
перерастать в контрпереворот -- полный переход власти в Союзе в руки
российского руководства неконституционным путем.
Сгустилась обстановка вокруг здания ЦК КПСС. Собралась возбужденная,
агрессивная толпа, возникла угроза стихийного захвата и разгрома здания ЦК.
Об этом мне сообщили Купцов и Дегтярев. Президент и по его поручению
Примаков разговаривали по этому вопросу с Поповым. Бушующая толпа была
отведена от здания ЦК, и эпицентр уличных событий переместился на Лубянку,
где были предприняты попытки разрушить памятник Дзержинскому. Вмешался
Станкевич, заявив, что памятник будет демонтирован с применением техники и
правил безопасности. По наблюдениям и оценкам очевидцев, это были уже не те
люди, которые смело и самоотверженно встали на защиту Белого дома. Там
царили подтянутость и дисциплина, а тут -- бушующая толпа хулиганов, в
которой было немало пьяных. Конечно же, не обошлось без организаторов и
подстрекателей.
Вечером в прямом эфире состоялась пресс-конференция Президента. Провел
он ее в своем стиле -- максимальной открытости и эмоциональности. Но и
здесь, особенно в ответах на вопросы, проскальзывала неадекватность
восприятия последних событий, необратимых перемен в стране, как будто после
разгрома путча мы просто вернулись к до-августовскому положению.
Считаю, что этот решающий день был по существу потерян с точки зрения
реалистических и эффективных мер по приостановке деструктивных процессов
начавшегося контрпереворота и разрушения союзных структур. Было бы
несправедливо взваливать все это на Президента, упрекать его одного. Не в
меньшей, а в большей степени ответственны за это те, кто окружал его в этот
момент. К ним я отношу и себя.
23 августа Горбачев собрал совещание руководителей девяти республик, на
котором обсуждены первоочередные шаги, согласованы и приняты кадровые
назначения: Шапошникова -- министром обороны, Бакатина -- председателем КГБ,
Баранникова -- министром внутренних дел СССР. Предрешен был вопрос и о
роспуске Кабинета Министров СССР, отстранен от своих обязанностей в МИД СССР
Бессмертных, как он сам выразился в разговоре с Бейкером, -- "за пассивность
во время путча". Участники совещания единодушно признали необходимость
скорейшего подписания Союзного договора, как важного фактора нормализации
обстановки, экономического положения в стране, достижения межнационального
согласия.
Накануне Президент не нашел возможности поехать на заседание Верховного
Совета Российской Федерации для того, чтобы высказать ему и Президенту
России свою признательность за твердую позицию во время путча. Теперь же это
была встреча не с Верховным Советом, работа которого закончилась, а с
группой депутатов, журналистов, и она приобрела совсем другой характер.
Президент оказался в унизительной роли. Он вынужден был отвечать на
многочисленные, порой дерзкие вопросы и реплики в свой адрес, в митинговой,
крайне неблагоприятной для него обстановке.
Во время этой злополучной встречи была разыграна еще одна драматическая
страница августовской эпопеи: работникам ЦК КПСС под угрозой задержания
предписано немедленно покинуть служебное здание. По-видимому, не случайно,
что именно тогда Ельцин на встрече Горбачева с депутатами демонстративно
подписал Указ о приостановлении деятельности Компартии РСФСР и организаций
КПСС на территории Российской Федерации.
В первой половине дня 24 августа похороны Дмитрия Комаря, Ильи
Кричевского, Владимира Усова, погибших во время путча. Море людей. В
разговоре с Примаковым родилась идея о присвоении им звания Героев
Советского Союза посмертно, об этом объявил Горбачев на Манежной площади.
Впервые на траурной церемонии я оказался в непривычном для себя окружении
руководителей России и Москвы, хотя с каждым из них в отдельности мы были
хорошо знакомы.
В тот же день сформирован Комитет по оперативному управлению народным
хозяйством. В кабинете Президента были Яковлев, Примаков, Бакатин, Ревенко,
Черняев, Шахназаров, потом присоединились Силаев и Вольский, Попов и Лужков.
Был и я. Силаев, после того как они с Президентом удалились на пять минут
для конфиденциального разговора, согласился быть председателем Комитета,
оставаясь главой российского правительства. Дали согласие быть заместителями
председателя Вольский и Лужков, а немного позднее -- и Явлинский.
Следующий трудный шаг -- заседание Верховного Совета СССР, созванное 26
августа. Зал заседаний палат Верховного Совета был переполнен -- негде
яблоку упасть. Сразу же после лаконичного и самокритичного выступления
Президента приняли решение о срочном созыве внеочередного Съезда народных
депутатов.
Обсуждение ситуации в стране, как и ожидалось, было тяжелым и острым.
Пожалуй, наибольшим накалом отличались выступления из республик. Они
проходили под доминантой независимости, критики центра, ликвидации союзных
структур и т. д. Даже такие разумные люди, как Акаев, поддались общему
настроению.
Со стороны республик поднимается волна недовольства действиями
российского руководства, критикуют и Президента СССР, что он действует,
якобы, под диктовку россиян. 28 августа, например, стало известно об
установлении российского контроля над Госбанком и Вшенэкономбанком,
отстранении их руководителей -- Геращенко и Московского. В эти банки
направлены уполномоченные с целью контроля. Но ведь это банкиры, а не члены
правительства, уходящие в отставку. Любое изменение статуса банков вызывает
немедленную неблагоприятную реакцию в финансовом мире. А в какое положение
ставятся республики Союза? Переговорил по этому вопросу с Силаевым и
Вольским, потом доложил Президенту. Все они знали об этой ситуации и были
крайне озабочены ею. В тот же день статус-кво в банках было восстановлено.
Одним из центральных на сессии оказался вопрос о Лукьянове. Вначале
приняли решение об отстранении его от ведения сессии и руководства
аппаратом, а затем в конце сессии он был лишен депутатской
неприкосновенности.
Заседание Верховного Совета, продолжавшееся несколько дней, в какой-то
мере "выпустило пар", позволило решить некоторые наиболее неотложные
вопросы, но главные решения должен был принять предстоящий Съезд народных
депутатов.
В эти дни Горбачев предпринимал немалые усилия для того, чтобы
возобновить работу Совета Безопасности. Из старого состава, кроме самого
Горбачева, в нем оставались только Примаков и Бакатин. Однако восстановить
Совет Безопасности в прежнем виде -- в составе руководителей основных
политических ведомств и авторитетных общественных деятелей -- оказалось
делом невозможным. Не дали своего согласия стать членами Совета Шеварднадзе,
Попов и Собчак. Но главное, без вхождения в него руководителей республик он
оказался бы сейчас неэффективным. При создании же Совета из руководителей
республик "зависли" бы Бакатин и Примаков.
Непростая ситуация сложилась вокруг МИДа. Я лично считал, что если не
получится с Шеварднадзе, то наилучшей кандидатурой является Примаков. Он,
думается, и сам был не против сосредоточиться на дипломатическом поприще. Но
тут, по-видимому, возникли немалые сложности. Откуда они исходили? То ли от
недостаточной поддержки и доверия со стороны российского руководства. То ли
от преимущественно восточной, а не американской направленности
профессиональных интересов Примакова. То ли от характера его отношений с
бывшим мидовским руководством.
28 августа, вечером, в приемной Президента я встретил Панкина, которого
хорошо знал еще со времени его работы в "Комсомольской правде", и
приветствовал его, как будущего руководителя внешнеполитического ведомства.
Такое решение было оправданным с точки зрения позиции Панкина во время
путча, да и его интеллектуальных, человеческих качеств. Но Панкин с самого
начала попал в трудную ситуацию во взаимоотношениях с российским
руководством, будучи вынужденным отстаивать само существование союзного
МИДа. Для такой роли его "весовая категория" оказалась явно недостаточной.
Когда же через некоторое время было создано единое Министерство внешних
сношений, его вновь возглавил Шеварднадзе. Правда, и это не предотвратило
ликвидацию союзного ведомства, а Шеварднадзе остался "за бортом".
Что же касается Примакова, то он находился и в неопределенном
положении, и в сложном психологическом состоянии, которое через некоторое
время разрядилось -- неожиданно для многих он возглавил разведывательную
службу страны, а затем --Российской Федерации.
События, связанные с путчем, привели к возвращению Яковлева к
Президенту и восстановлению сотрудничества между ними. Яковлев принимал
самое непосредственное участие в важнейших решениях в те дни, во всех самых
конфиденциальных встречах и обсуждениях. В официальных сообщениях Яковлев
вновь назвался старшим советником Президента. Из этого следовало, что его
решение, принятое в июле или августе об уходе из президентских структур,
дезавуировано.
В суматошной обстановке последних дней неоднократно с ним сталкивался,
но до поры, до времени не было серьезной встречи и серьезного разговора. 30
августа я позвонил Александру Николаевичу. Его не оказалось, но в конце дня
он ответил на звонок, и сразу же состоялась наша встреча, на которой были
обсуждены все основные события и перепитии последнего времени.
Поделился своими опасениями о том, что провал путча выливается в
контрпереворот, сопровождающийся пренебрежением законами, распадом страны,
подменой союзных структур российскими и т. д. Яковлев сказал, что он не
хочет представать перед съездом, как кандидат в вице-президенты, но будет
помогать Президенту в его усилиях нормализовать обстановку в стране, намерен
продолжать работать в Моссовете, куда он был приглашен Поповым в качестве
председателя общественного совета.
В конечном счете, идея восстановления Совета Безопасности
трансформировалась в создание Государственного Совета в составе Президента
СССР и высших руководителей республик. В то же время при Президенте был
создан политический консультативный совет, в который вошли Шеварднадзе,
Яковлев, Собчак, Попов, другие политические и общественные деятели, ученые.
В воскресенье, 1 сентября, накануне открытия Съезда народных депутатов,
состоялось совещание Президента с руководителями республик. По существу, это
было первое заседание Государственного Совета, хотя он еще не был
конституирован. Оно имело принципиальное, можно сказать, переломное
значение. Была выработана концепция структур власти на переходный период до
принятия новой Конституции.
В отношении союзных структур она носила тяжелый, можно сказать, шоковый
характер. Но иного выхода не было. Предлагалось создать Совет представителей
народных депутатов по принципу равного представительства от республик вместо
Съезда народных депутатов и Верховного Совета, Государственный Совет в
составе Президента СССР и высших должностных лиц союзных республик, а для
координации управления народным хозяйством и согласованного проведения
экономических реформ -- Межреспубликанский экономический комитет с
представителями всех республик на паритетных началах. Имелось в виду
заключить соглашение о сохранении единых Вооруженных Сил и единого
военно-стратегического пространства, проведении радикальных реформ в
Вооруженных Силах, КГБ, МВД и Прокуратуре с учетом интересов суверенных
республик.
Вместе с тем говорилось о необходимости подготовить и подписать всеми
желающими республиками Договор о Союзе Суверенных Государств, заключить
экономический союз с целью взаимодействия в рамках единого свободного
экономического пространства.
Предлагалось принять декларацию, гарантирующую права и свободы граждан
вне зависимости от их национальности, мест проживания, партийной
принадлежности и политических взглядов. Ставился вопрос о признании
суверенных республик субъектами в ООН.
С заявлением на Съезде народных депутатов поручено выступить
Назарбаеву.
2 сентября, когда я направился к Кремлевскому Дворцу съездов, мне был
задан вопрос (этот сюжет вечером передали и по телевидению):.
-- Какая задача стоит перед предстоящим Съездом?
-- Начать работу.
-- А потом?
-- Продолжить работу.
В общем, это подтвердилось. И начать, и в особенности, продолжить
работу съезда оказалось делом довольно трудным.
Первое заседание продолжалось минут десять. После оглашения Назарбаевым
заявления Президента СССР и высших руководителей союзных республик
председательствующий Лаптев немедленно объявил перерыв. Никто даже не смог
опомниться, из зала долго не расходились, пожимали плечами в недоумении,
раздавались протесты. Но потом постепенно депутаты стали осмысливать
происходящее и приходить в себя.
Я тоже некоторое время оставался в зале, разговаривая с Граниным,
который, как и все, пребывал в потрясенном состоянии. Сказал ему, что
упреждающий удар был необходим, чтобы вывести Съезд из обычного состояния,
не дать ему войти в привычную колею.
А по существу, такие решения необходимы, как последний шанс для
спасения страны. Конечно, внешне они выглядят не очень демократично, но
такова уж ситуация.
Через несколько часов заседание возобновилось, но шло не в традиционном
для съезда, а более деловом духе. Последовали краткие заявления от
республик, в том числе Грузии и Молдовы, выступления депутатов, в которых в
основном одобрены предложенные меры. Правда, почти единодушное возражение
вызвало предложение о роспуске Верховного Совета. Тут, наверное, авторы
заявления перегнули палку. Верховный Совет лучше реорганизовать, но
сохранить. Так и было сделано, но без восстановления должности Председателя
Верховного Совета -- категорически возразило российское руководство:
достаточно председателей палат.
Постановление Съезда "О мерах, вытекающих из совместного заявления
Президента СССР и высших руководителей союзных республик" было принято
быстро, а на Законе "Об органах государственной власти и управления Союза
ССР" споткнулись: оказалось трудным набрать две трети голосов.
Тогда Президент поставил вопрос так: или внести изменения в
Конституцию, чтобы иметь возможность принять закон простым большинством, или
прекратить работу Съезда ввиду того, что он не в состоянии принять
конструктивное решение. Возникли замешательство и смятение. Провели
дополнительную регистрацию. Последовало еще одно голосование и был получен
положительный результат с довольно большим запасом. На этом Съезд закончил
свою работу.
Первая фаза послепутчевого периода была пройдена. Ценой огромных усилий
удалось в какой-то мере задержать, замедлить деструктивные процессы,
выстроить некие хрупкие контуры и рамки общественно-политических структур и
тем самым предотвратить немедленный распад страны.
Последствия путча были крайне тяжелыми. Говорить о их преодолении в
результате принятых мер не приходится. Развязанные путчем разрушительные
процессы огромной силы не только не сбавляли, а наоборот, набирали инерцию.
Считаю, что драматическая судьба Союза, а вместе с тем и президентской
власти, была по существу предрешена еще в августе. В этом главный результат
путча и главная ответственность его организаторов.
Какая-то надежда еще существовала, какие-то шансы на предотвращение
развала страны еще сохранялись. Они были связаны с действием
объединительных, центростремительных сил, осознанием того, что несет распад
Союза, что его ведь не остановишь у границ республик, особенно
многонациональных.
Всю деятельность Президента в этот период надо было сосредоточить на
сохранении отношений экономического и политического союза между
республиками, используя для этого малейшие шансы.
Но прежде, чем говорить об этом, считаю своим долгом остановиться на
драматических обстоятельствах развала партии.
Одним из самых главных последствий августовского путча явились распад
партии и фактическое исчезновение ее с политической арены. Оно оказало
огромное, далеко идущее влияние на весь последующий процесс развития
событий, явилось личной трагедией для многих миллионов членов партии и
близких им людей. Что бы ни говорили, партия рекрутировалась за счет самой
активной части общества, аккумулировала в себе огромный интеллектуальный,
организационный, кадровый потенциал. Не случайно, что и в новых
оппозиционных течениях, общественных движениях и партиях тон задавали и
задают в прошлом активные члены КПСС, занимавшие сплошь и рядом не последнее
место в партийных, государственных и общественных структурах.
Конечно же, партия пала не только под ударами внешних по отношению к
ней сил. В ней самой происходили сложнейшие внутренние процессы, порожденные
демократизацией, разделением партийных и государственных функций,
постепенным превращением партии из ядра административно-государственной
системы в подлинно общественную организацию. Плюрализм мнений и убеждений в
КПСС достиг к весне и лету 1991 года такой точки, когда соединение в одной
партии реформаторов, выступающих за кардинальное обновление общества, и
консерваторов-фундаменталистов стало приносить уже больше вреда, чем пользы.
Определились и перспективы размежевания: оно должно было произойти в
связи с обсуждением и принятием новой Программы КПСС, проект которой,
реформаторский в своей основе, был выработан и предложен для обсуждения. 8
августа его опубликовали в печати. К числу положительных шагов следует
отнести изменения в руководстве Компартии РСФСР. 6 августа на Пленуме
Центрального Комитета РСФСР Полозков подал в отставку 'в связи с переходом
на другую работу", и его отставка была принята. Конечно, дело не "в переходе
на другую работу", а в том, что надо исправить допущенную ранее ошибку.
На пост первого секретаря ЦК Компартии РСФСР по рекомендации Политбюро
был избран Купцов. Человек, хотя и не броский, но достаточно глубокий, тонко
чувствующий политическую ситуацию, восприимчивый к новым идеям, пользующийся
доверием Генерального секретаря ЦК КПСС. Я хорошо знал Валентина
Александровича по его участию в работе в Идеологической комиссии ЦК КПСС, по
совместной тяжелейшей поездке в Литву в январе 1990 года.
Благодаря усилиям Горбачева и его сторонников, партийной интеллигенции
и печати, в частности, журнала "Коммунист", шаг за шагом постепенно
создавались предпосылки для усиления реформаторских позиций, объединения
вокруг них основного массива партии, чтобы размежевание имело бы своим
результатом образование крупной политической силы, выступающей за обновление
общества.
Но обстановка была далека от идиллической.
Реформаторские силы, полагаясь на идейное влияние, должно быть,
действовали недостаточно активно, консерваторы же предпочитали старые,
"испытанные" методы -- окрик, нажим, не останавливаясь перед репрессиями
против инакомыслящих. Только так можно истолковать решение бюро Президиума
ЦКК, принятое без ведома Генерального секретаря ЦК КПСС, "за действия,
противоречащие Уставу КПСС и направленные на раскол партии, считать
невозможным дальнейшее пребывание Яковлева в рядах КПСС". Предложение по
этому вопросу было направлено в первичную партийную организацию.
О каких действиях идет речь, умалчивалось. Если это идеологические
расхождения, то зачем во время обсуждения этих вопросов, связанных с
Программой КПСС, прибегать к дисциплинарным мерам, независимо от того, прав
или не прав Яковлев в тех или иных вопросах. Последовало заявление Яковлева
в партийную организацию о выходе из рядов КПСС. Можно понять мотивы этого, я
думаю, непростого для него шага, хотя вывод о том, что "служить делу
демократических преобразований в рамках КПСС уже невозможно и аморально",
сделанный Яковлевым, с моей точки зрения, не был оправдан.
Попытки расправиться с неугодными в партии со стороны консервативных
сил свидетельствовали о том, что почва стала уходить из-под их ног, что в
результате широкого политического процесса они могут остаться у разбитого
корыта. Это, к слову, та же причина, которая толкнула некоторых партийных
лидеров к участию в антиконституционном заговоре и определила линию их
поведения в дни самого путча.
Для проведения путча было выбрано такое время, когда Генеральный
секретарь в отпуске, заместитель Генерального секретаря в больнице, в Москве
отсутствовало большинство членов Политбюро и Секретариата ЦК, и особенно те,
кто мог бы оказать какое-то противодействие заговору. В результате от имени
партии получили возможность действовать люди, не пользующиеся ее доверием и
авторитетом. Этим не хочу смягчить ответственность Политбюро, Секретариата,
Центрального Комитета КПСС за их роль в августовские дни. Тем более не хочу
высказываться о личной роли кого-либо из партийного руководства. История, в
конечном счете, все расставит по своим местам.
Главный факт состоит в том, что партия, сохранявшая еще огромное
влияние в обществе и в различных звеньях государства в центре и на местах,
не сумела, не нашла в себе силы преградить дорогу путчистам. Более того, в
центральном, республиканском, областном звеньях партийные органы во многих
случаях выступали фактически в поддержку антиконституционных решений, если
не предпринимали каких-то действий на стороне путчистов, то больше
сочувствовали им, чем осуждали. И уж совершенно непостижимо, что партия и ее
руководящие органы, узнав об отстранении ее лидера от обязанностей
Президента, его фактическом аресте, не выступили с осуждением этих действий,
с требованием освободить Горбачева и дать ему возможность предстать с
оценкой происходящего перед народом.
В те дни, да и после них, вплоть до последнего времени, особенно в
общении с бывшими партийными работниками и активистами, оказавшимися не у
дел, мне не раз приходилось выслушивать антигорбачевские филиппики, что,
дескать, он в трудный момент отвернулся от партии, бросил ее, предал и т. д.
Не хочу защищать каждый шаг Горбачева и каждое сказанное им слово, но кто же
кого предал, если ни ЦК КПСС с его Секретариатом, ни ЦК компартий республик,
насколько известно, не сделали ни одного публичного заявления, не приняли ни
одной резолюции в защиту Горбачева, с требованием его освобождения? Зато шли
телеграммы и звонки с рекомендацией поддержать действия ГКЧП. Принимались
заявления и резолюции в их поддержку со стороны местных партийных органов.
Для противников путча почему-то сомнений не возникло, для них все было
ясно -- Президент не болен, а насильственно отстранен от власти и
изолирован, и, выйдя на улицы, они потребовали его освобождения, а партийные
организации, в лучшем случае, пребывали в сомнении, храня мертвое молчание.
О себе хочу сказать следующее: вернувшись в Москву и сориентировавшись
в обстановке, я понял, в какую ситуацию поставлены своим руководством
партийные массы, какая опасность нависла над партией. В Москве
разворачиваются такие грозные события, а руководство партии молчит. Отгоняя
от себя мысль о его причастности к заговору, я счел необходимым, хотя и не
занимал какого-либо официального положения в партии, переговорить с
секретарями ЦК, которым больше доверял и которых сумел найти на месте
(Гиренко, Купцовым, Строевым, Дзасоховым), настоятельно советуя руководству
ЦК или хотя бы какой-то его части незамедлительно выступить с заявлением,
осуждающим антиконституционный захват власти группой лиц, отмежевывающимся
от тех партийных деятелей, которые активно участвовали в путче.
Пытался связаться с Ивашко, но нашел его только в середине дня 20
августа, когда он находился на пути во Внуково в машине. Владимир Антонович
сослался на постановление Секретариата с просьбой к "исполняющему