Страница:
0н, в свою очредь, стал допытываться у эмира бухарского, какой тот религии, заявляя, что китайцы держатся религиозных начал, установленных еще Конфуцием.
Эмир объяснил Ли Хунчжану, что он мусульманин, основателем их религии был Магомет, и вкратце пересказал суть их религии.
Визит закончился, эмир со свитой пошли к выходу и Ли Хунчжан с довольно униженным видом отправился проводить их до самой коляски. Когда коляска уже тронулась, Ли Хунчжан что-то закричал. Коляска остановилась и русский офицер, бывший у эмира переводчиком, спросил, что случилось? Тогда Ли Хунчжан велел передать эмиру, что он вспомнил, как этот Магомет, который основал религию эмира, ранее был в Китае, оказался там каторжником, потом его из Китая выгнали, и вон оказывается, где он объявился.
Озадаченный эмир укатил, а Ли Хунчжан, весьма довольный местью, вернулся в гостиницу.
Против Японии же! Государь император уполномочил Сергея Юльевича переговорить с министром иностранных дел князем Лобановым-Ростовским по вопросу заключения оборонительного договора с Китаем. Ничего нельзя оказать о нем плохого, человек он был видный, весьма образованный, очень светский, отлично владел языками, очень хорошо владел пером, очень склонен был к серьезным занятиям, например различным историческим исследованиям, в основном родословным, хотя никогда в жизни серьезными делами не занимался. Вообще, ум у него был более блестящий, нежели серьезный, так бывает. И с зайчиком.
Хотя ему было уже за шестьдесят, он оставался крайне легкомысленным. И едва не свел всю громадную, можно сказать, работу Сергея Юльевича к конфузу, а Россию едва не поставил в весьма рискованное положение.
Сергей Юльевич пришел в министерство иностранных дел к князю Лобанову и рассказал ему о результатах переговоров с китайским представителем Ли Хунчжаном, о чем Лобанов, конечно же, был информирован. Он тут же взял перо и в совершенно превосходной последовательной форме составил проект соглашения. Потом он передал написанное Сергею Юльевичу с просьбой проверить и внести необходимые поправки. Витте был удивлен верностью и тонкостью изложения и точностью формулировок.
На следующий день князь Лобанов побывал у государя и позже передал Сергею Юльевичу одобренный его величеством проект, в котором, к своему удивлению, Витте увидел, что пункт о нашем с Китаем оборонительном союзе был обобщен. В новом проекте договора было указано, что в случае нападения кого-либо на Китай, Россия, всеми своими сухопутными и морскими силами должна защищать его, а в случае нападения на нас, Китай должен помогать нам. Но не указано, что от Японии. Но это же громадная разница - защищать Китай от Японии или от любой державы! У Китая постоянно возникают недоразумения с Англией относительно Тибета, с Францией, нашей союзницей, из-за Тонкина. Да и другие страны имеют отношения с Китаем. Это было бы в высшей степени опасно брать на себя оборону Китая от всех держав. Да узнай кто о нашем соглашении, это бы возбудило против нас множество европейских держав.
Князю Лобанову свое неудовольствие Сергей Юльевич не показал, какая-то робость его удержала, но в тот же день он отправился к государю и доложил ему, что вот смысл наших соглашений с Ли Хунчжаном князь Лобанов изложил сперва правильно, но теперь в нем оказались весьма опасные изменения.
Государь велел Сергею Юльевичу ехать к Лобанову, тем более, что министерства финансов и иностранных дел расположены в одном здании, и уговорить его написать договор так, как нужно. Витте же мешала врожденная его деликатность: князь Лобанов и служит значительно дольше его, и в товарищах министра внутренних дел уже побывал, послом был в Константинополе и в Вене, и вообще - в отцы ему годится. Тогда Его высочество пообещали лично уладить этот в высшей степени важный вопрос.
Уже в Москве, перед коронацией, государь сказал Сергею Юльевичу, что свое мнение о неудобстве для нас принять оборону Китая от всех держав он Лобанову-Ростовскому изложил и что тот с ним согласился. Сергей Юльевич и успокоился, тем более, что виделся с министром иностранных дел уже несколько раз и тот ни словом не обмолвился с ним по этому предмету.
Через три дня после коронации, 22 мая съехались они для подписания секретного соглашения в доме, который специально был снят в Москве на время коронации для министра иностранных дел. С русской стороны уполномоченными были князь Лобанов и Витте, а с китайской - Ли Хунчжан, который перед тем получил соответствующие полномочия телеграммой из Пекина.
К подписанию были подготовлены два экземпляра соглашения -один для Китая, другой - для нас. Князь Лобанов объявил, что проект договора изучался, обсуждался и мы можем его подписать, и передал один экземпляр Ли Хунчжану, а другой взял Сергей Юльевич, совершенно без задней мысли, уверенный в правильности редакции. И вдруг, к своему ужасу, он обнаружил, что князь Лобанов оставил текст в своей, неверной и очень опасной для России, редакции. Сергей Юльевич отозвал князя в сторонку и, поступившись деликатностью, сказал ему об этом.
Спасла их находчивость князя. Посмотрев на часы, он хлопнул в ладоши и велел вошедшим лакеям подавать завтрак. Потом он пригласил к столу Ли Хунчжана и присутствующих, сказав, что стол накрыт и кушанья могут испортиться.
Пока длился завтрак, двое секретарей переписали договор и он получил верную редакцию.
Сергей Юльевич еще много раз встречался в первопрестольной с Ли Хунчжаном и тот говорил, что, как друг России, советует ни в коем случае не идти на юг от железной дороги, потому что китайцы, в своем большинстве, неодобрительно смотрят на европейцев, считают , что все зло в империи происходит от "белых дьяволов", и что продвижение России на юг вызовет неожиданные и самые печальные последствия как для России, так и для Китая.
- Да, если бы мы точно держались этого чрезвычайной важности договора, нам не пришлось бы пережить всю горечь позорной войны с Японией и наши позиции на Дальнем Востоке были бы весьма прочны, - уже потом, много лет спустя думал Сергей Юльевич.
Летом товарищ Сергея Юльевича по министерству финансов Петр Михайлович Романов выехал в Берлин, где он и посланник китайской империи Сюй Цзинчэн, который одновременно был и посланником в России, и имевший обыкновение всю зиму и весну жить в Петербурге, а лето и осень - в Берлине, составили и подписали проект концессии.
Концессия на строительство Восточно-Китайской железной дороги выдавалась Русско-Китайскому банку, который, в свою очередь, передавал это право создаваемому Обществу Восточно-Китайской железной дороги. Вскоре проект концессии был утвержден русским правительством и правительством богдыхана.
Сергей Юльевич уже понял, что китайцы ни в какую не согласятся на казенную государственную железную дорогу в свои пределы. Они боятся, конечно же, и с весьма большим основанием, подобных требований других государств. Ему же очень не хотелось, да что там не хотелось, не собирался он выпускать из рук министерства финансов такое важное для России дело. И тогда, поразмыслив, он предпринял обходной маневр. Концессия, как уже было сказано, была выдана Русско-Китайскому банку, а тот передавая это право не существующему еще Обществу КВЖД. Сергей Юльевич внес в проект соглашения русского правительства с Русско-Китайским банком об образовании Общества КВЖД статью, согласно которой из тысячи акций по пять тысяч рублей каждая, что составит капитал Общества, семьсот обязательно резервировались для правительства и передавались в Государственный банк. Остальные триста акций могут быть размещены среди частных лиц, но это уже была его уступка Альфонсу Ротштейну, представителю французских финансистов. Сергей Юльевич ожидал больших дивидендов от акций и хотел, чтобы они оседали в казну государства.
К счастью, вопрос об участии частных лиц в капитале Общества разрешился благополучно и все акции Общества перешли в Государственный банк. За это Русско-Китайскому банку было выплачено пять миллионов рублей, как банкиру Общества.
Сергей Юльевич распорядился дать объявление в "Правительственном вестнике" об открытии подписки на акции Общества в самый день подписки и, таким образом, подписка кончилась не начавшись. Все акция Общества стали принадлежать государству, а чтобы казна понесла минимальные потери, Витте заключил соглашение с правлением Общества об уплате русскому правительству четырех миллионов рублей за изыскания, проведенные на трассе будущей линии в Маньчжурии. Из этих четырех миллионов три были сразу переведены в Русско-Китайский банк в так называемый "Ли Хунчжанский фонд". Один миллион пошел, следовательно, в доход казны, но и правление Общества осталось с одним миллионом, на весьма коротком поводке - без акций и, практически, без денег. Финансировать строительство Сергей Юльевич решил за счет выпуска облигаций.
Одним из в высшей степени неудобных условий концессии, выданной китайским правительством, Сергей Юльевич считал обязанность передать через восемьдесят лет дорогу бесплатно китайской стороне. Но обойти это неудобство было невозможно. Зато обусловленное концессией право правительства богдыхана через тридцать шесть лет приступить к выкупу дороги он постарался максимально затруднить.
Уж если китайцы и вздумают выкупать, то пусть крупно раскошелятся. Он включил в концессионный контракт требование не только выплаты всех сумм, которые будут затрачены на строительство, но и всех долгов, сделанных для дороги, да с наросшими за то время на них процентами. Сюда войдут и "Ли Хунчжанский фонд" и те семь миллионов рублей, которое Общество обязалось вручить правительству богдыхана в день открытия движения по дороге. Вечно затыкающему свои бюджетные дыры международными займами китайскому правительству, находящемуся в долгах, как в шелках, не потянуть выкуп дороги. Это ему обойдется, по предварительным и самым скромным подсчетам, миллионов в семьсот рублей. Нет, это положительно невозможно!
Китай, по условиям контракта, представляет России, на треть ниже морских, таможенные пошлины, свободу от китайских налогов и сборов и право устанавливать на дороге свои тарифы за перевозку грузов. А самое главное полоса отчуждения. Здесь мы вольны будем бесплатно пользоваться необходимыми для постройки, эксплуатации и защиты дороги землями, размещать свою полицию и сторожевую охрану, бесплатно пользоваться необходимыми для строительства материалами - камнем, грунтом, песком, известняком... Все это значительно ускорит и удешевит строительство.
- Грандиозное, грандиознее дело во славу России! - радовался Сергей Юльевич.
ЭЙЛЕНБУРГ. БЕРЛИН.
Граф Филипп Эйленбургский любил пешие прогулки по Берлину, столице Пруссии, уже четверть века и всей Германии. Так и сегодня, ранним июньским вечером 1896 года, по установившемуся за три последних года обычаю по четвергам наносить визит барону Фридриху-Августу фон Гольштейну - тайному легационному советнику министерства иностранных дел империи, жившему на одной из тихих улочек, примыкавших к Тиргартену, граф Филипп неспешно шел по Унтер-ден-Линден вниз, к Бранденбургским воротам, мимо Пассажа с его столь популярным Паноптикумом, потом массивного тяжелого серого здания министерства внутренних дел, грозы вконец распоясавшихся социал-демократов, шел, заглядывая в живые, веселые лица успевших уже покрыться ровным бронзовым загаром хорошеньких молодых женщин, часто попадавшихся навстречу высокомерных офицеров с воинственно закрученными a-la Вильгельм усами, толстых господ в котелках и шляпах, скрывающих блестящие лысины, покрытые зачесанными набок редкими остатками былых волос, нарядных детишек, сопровождаемых строгими чопорными гувернантками в белых блузах и белых же, до локтя, кружевных перчатках, бледные лица опрятно одетых пролетариев, багровые лица пожилых бюргеров - любителей пива и айсбана, блестящие любопытствующие глаза совершавших экскурсии по городу иностранцев, сопровождаемых громкоголосыми развязными fremdenfurers. Выйдя на Парижскую площадь, граф неожиданно для себя обратил внимание, что фланирующая его походка вдруг сменилась четким, упругим, твердим шагом солдата и тут же услышал пронзительную флейту и дробь барабана, - из-за Бранденбургских ворот показалась марширующая рота. Граф остановился, пропуская солдат, старательно выпячивающих серые мундирные груди, высоко поднимающих до блеска начищенные носки и резко отбивающих шаг; от усердия и жары их молодые лица были покрыты потом, а подмышки темнели мокрым сукном. Полюбовавшись молоденьким лейтенантом на огромном вороном коне впереди роты, граф Филипп поднял глаза на правившую одной рукой квадригой, а другой протягивающей лавровый венок над Бранденбургскими воротами чугунную Победу. И скривился. Победа, побывавшая в плену, не вызывала у него почтения. Благо, что историю помнят весьма немногие и подобные чувства при взгляде на символ могущества Германии возникали у немногих прохожих. В 1807 году корсиканский коротышка увез плененную Победу в Париж, а спустя семь лет русские благосклонно вернули опозоренную французами богиню. Да, русские... В вечерней беседе им будет уделено особое внимание. Но вот и Тиргартен.
Граф Филипп поднялся по каменным ступеням к крепкой дубовой двери с начищенной бронзовой рукояткой, ткнул палацем в белую эмалированную кнопку новомодного электрического звонка под табличкой с надписьо "Тайный советник Ф.Гольштейн", краем глаза отметил шевельнувшуюся штору в окне правого эркера и почти сразу шагнул в услужливо распахнутую дверь. В просторной прихожей он аккуратно поставил трость в круглую подставку с отверстиями для тростей и зонтов и повесил шляпу на отросток оленьего рога, привезенного из России охотничьего трофея хозяина дома, рядом со светлой тирольской шляпкой доктора фон Хассе и форменной фуражкой графа Альфреда фон Шлиффена, чьи голоса были слышны из отрытых дверей зала. Скромный черный котелок хозяина дома с высокой тульей и жесткими маленькими полями покоился на самом верхнем отростке рогов.
Мимо присевшей в книксене служанки, только что открывшей ему дверь, граф Филипп прошел в просторный зал с обеденным столом в центре, покрытым коричневой бархатной скатертью и застывшими вокруг него стульями с высокими гнутыми спинками. Хозяин дома с гостями - начальником Большого Генерального штаба графом Шлиффеном и председателем Пангерманского союза доктором фон Хассе сидели на сафьяновых козетках в затененном от вечернего солнца палевыми шелковыми гардинами эркере.
Слуга накрывал стол, тихонечко позвякивая серебром и фарфором.
"Любители устриц" в сборе - позволил себе пошутить граф Филипп, намекая на двухгодичной давности фельетон в "Кладдердатч", острие которого было направлено в хозяина дома барона Гольштейна, но в целом срывавшего покров тайны с процесса определения целей и задач внешней политики объединенной Германии и с подлинных творцов ее курса. В персонажах фельетона они сразу узнали себя; внешне негодовали на автора, но в глубине души гордились своей ролью и сознавали, что он прав.
Шестидесятилетний хозяин дома, убирая томик Хакслендера со стоявшего рядом с софой кресла, кивнул гостю крючковатым подбородком, приглашая садиться. Взгляд его колючих белесых глаз был напряжен, видимо Эйленбург прервал его речь и хозяин дома старался удержать важную мысль, чтобы продолжить ее внимательно слушавшим собеседникам.
- Освежаете в памяти свои российские и американские приключения, герр барон? - кивая на книгу спросил граф Филипп, желая сбить его с мысли, чтобы барону пришлось возвратиться назад, и посвятить его в истоки их беседы.
- Да, Фили, - хозяин явно сбился с мысли. - мы говорили о новейшей истории наших взаимоотношений с Россией. Но вы, впрочем, ничуть не опоздали. Так вот, в начале шестидесятых я служил почти три года в прусском посольстве в Санкт-Петербурге под начальством герцога Лауэнбургского, - бывшего своего благодетеля, опекуна и наставника, едва ли не ставшего тестем, Отто Бисмарка барон Гольштейн называл этим не столь давно пожалованным кайзером Вильгельмом II титулом с видимой неприязнью, ощутимой завистью, горечью и явно насмешливо, - и считаю взаимоотношения с Россией краеугольным камнем всей нашей внешней политики.
Ярким китайским веером барон обмахнул лицо - было довольно душно - и заговорил менторски - четко и размеренно.
- Россия в настоящее время занята упрочением своих позиций в Европе. Успешно завершив войну с Турцией в январе семьдесят восьмого года, она существенно изменила существовавшее положение в свою пользу за счет балканских славян. По Сан-Стефанскому мирному договору от 3 марта семьдесят восьмого года Сербия, Черногория и Румыния получили независимость, освободившись от турецкого гнета. Болгария получила автономию, обязавшись уплачивать Порте лишь дань; Россия вернула себе Южную Бессарабию и получила владения в Закавказье. И так далее. Главное - Россия покушается на Балканы, явно стремится обосноваться там навсегда. И имеет там мощную поддержку. Особенно плохо было то, что автономная Болгария получила выход к Черному и Эгейскому морям, тем самым потенциально представляя России выход в Средиземное море минуя проливы. В июне того же, семьдесят восьмого года в Берлине прошел конгресс, в котором приняли участие страны, подписавшие Парижский трактат пятьдесят шестого года. На этом конгрессе объединенными усилиями стран Западной Европы - Великобритании, Австро-Венгрии и Пруссии, я умышленно оговорился, назвав к тому времени уже объединившуюся Германию Пруссией, бывшей ядром объединенной империи, но при пассивной позиции Франции, удалось нейтрализовать успехи России на Балканах и пересмотреть статьи Сан-Стефанского мирного договора. Хотя Румыния, Сербия и Черногория остались независимыми, князь Бисмарк помог австро-венгерским Габсбургам добиться оккупации Боснии и Герцеговины и стать фактически хозяевами западной части Балканского полуострова. Год спустя Бисмарк и министр иностранных дел Австро-Венгрии Андриаши подписали в Вене автро-германский союзный договор. Франция дрогнула и в противовес нашему договору стала заигрывать с Россией. Там у нее оказались союзники в лице русского военного министра Милютина и начальника Главного штаба Обручева. В восемьдесят первом году Бисмарку удалось восстановить Союз трех императоров, собрав в Берлине на переговоры представителей Германии, Австро-Венгрия и России и заключив так называемый "перестраховочный" германо-австро-русский договор о нейтралитете. 0 нейтралитете на случай, если одна из них окажется в состоянии войны с четвертой державой. По этому договору стороны обязались следить и за тем, чтобы Турция соблюдала принципы закрытия проливов. Подписывая договор, все три стороны руководствовались собственными интересами. Россия, боясь английского флота и повторения Крымской войны, была заинтересована в закрытии проливов; Австро-Венгрия стремилась утвердиться в Боснии и Герцеговине; нам было нужно избежать франко-русского союза, который страшил Бисмарка. В восемьдесят четвертом году он продлил этот договор еще на три года. В августе восемьдесят шестого года, да, десять лет назад, после государственного переворота в Болгарии, когда Александр Баттенбергский, немецкий принц и офицер прусской службы, возведенный на княжеский престол в Болгарии русским царем Александром II, воспротивился намерениям русских превратить Болгарию в "Задунайскую губернюю" и начал ориентироваться на Австро-Венгрию, русско-болгарские дипломатические отношения были прерваны. А приход там к власти Фердинанда Кобургского обострил отношения России с нами и Австрией. Антигерманские военные круги в России толкали царя Александра III на изменение политического курса. И надо отдать должное энергии и решительности Отто Бисмарка. Публично он открестился от поддержи Германией ставленника Австро-Венгрии и одновременно послал в Петербург принца Вильгельма Прусского, нынешнего кайзера, чтобы он убедил императора медведей укрепить "Союз трех императоров" и для борьбы с радикальной молодежью в России и для сохранения мира на Балканах. Одновременно Бисмарк поручил Вильгельму натравливать русского царя на турок, чтобы он захватил Константинополь, оседлал проливы и закрыл английскому флоту путь в Черное море. С берегов Эгейского моря русские стали бы угрожать путям "Владычицы морей" на Ближний Восток и в Индию. Натравливая Александра III на турок, Бисмарк имел в виду снова столкнуть лбами Россию и Великобританию. Именно эти державы связывают руки Германии в Европе. Ведь, захватив Константинополь и проливы, Россия отнюдь не стала бы сильнее, но обратила бы все свое внимание и наличные силы на защиту обретенных земель и была бы существенно ослаблена на западных границах. Одновременно Бисмарк дал поручение нашему послу в Лондоне Гарцфельду побудить Англию сделать первый шаг в оказании сопротивления продвижению России. Правда, глава английского кабинета Солсбери сразу понял, чего добивается Бисмарк. По слухам, он заявил: "Он хотел бы втравить нас в такое положение, откуда у нас не было бы иного выхода, кроме войны. Он хотел бы, чтобы Россия взяла Константинополь, так как, по его мнению, Турция, Англия и Австрия будут вынуждены тогда воевать, а он сохранит благожелательный нейтралитет и, если подвернется случай, нанесет новый удар Франции". Хотя тогда и не удалось подтолкнуть русских на захват проливов, в восемьдесят седьмом году Бисмарку надо отдать должное за возобновление на очередной трехлетний срок русско-германского договора, препятствующего сближению Франции и России. Впрочем, в то чрезвычайно напряженное время лично я был против этого договора. Я и сейчас считаю, что используя существующие противоречия между ними, можно было не допустить сближения Франции и России.
Способный, хотя и неблагодарный эпигон великого Бисмарка барон Гольштейн твердо уяснил главный принцип Римской империи "разделяй и властвуй" и конкретный метод политики Бисмарка - стравливать Россию и Великобританию, чтобы Германская империя стала безраздельной хозяйкой в Европе. Помнил он и попытку Бисмарка устроить конфликт между этими державами в Корее в восемьдесят пятом году, и особенно острое положение в марте-мае восемьдесят восьмого года, когда в результате англо-русского соперничества в Средней Азии мир оказался на волосок от войны. Тогда, узнав, что русские войска достигли Пендинского оазиса на афганской границе, а газеты нагнетают военный психоз в Англии, молодой Вильгельм по наущению Бисмарка неоднократно писал в Россию царю о, якобы, военной слабости англичан и даже жалел, что, как русский офицер, не может лично принять участия в будущих сражениях. В то же время начальник Большого Генерального штаба Вальдерзее, ближайший советник молодого будущего кайзера, убеждал английского военного агента в Берлине, что Россия к войне не подготовлена и Англия, с военной точки зрения, еще никогда не имела столь благоприятных условий, чтобы нанести России удар. Самая страшная для Германской империи опасность, внушал Бисмарк дипломатам и кайзеру Вильгельму, состоит в сближении между Англией и Россией. Поэтому германская внешняя политика должна стремиться установить между Великобританией и Россией скорее враждебные, нежели слишком интимные отношения. Как и с Францией, непосредственной соседкой и едва ли не извечной противницей близлежащих германских княжеств.
- Тогда и мы стояли перед искушением начать превентивную войну против России, - неторопливо дополнил внимательно слушавший фон Шлиффен. - Мой предшественник на посту начальника Большого Генерального штаба Вальдерзее предлагал напасть на Россию, зная, что войска ее на западных границах не развернуты и к войне не готовы. Но канцлер Бисмарк и Мольтке были против, считая, что распыляя силы и растягивая коммуникации на пустынных и бесконечных восточных просторах победить Россию невозможно, а увязнуть и сломать себе шею - вполне, как это уже случилось с Наполеоном.
- А германские Остзейские провинции России? - не выдержал фон Хассе. А богатейшее Поволжье? А ее житница Украина? Надо не бояться русского медведя, а направить туда всю нашу военную мощь. Германия как никогда остро нуждается в освоении новых территорий. Наряду с захватом заморских колоний следует обратить внимание на лежащую рядом Россию, особенно ее часть от Польши до Урала. Нам необходимо иметь пространства для посадки своих национальных саженцев. Бисмарк в свое время был против присоединения Прибалтики к Пруссии, считая эту длинную полосу без хинтерланда ничтожно малой величиной в обмен на вечную вражду гигантской России. Но время стремительно летит и уже сегодня возникла проблема будущего мирового господства Германии. Приобретение Остзейского края следует назвать главным национальным требованием Германия, а противоречия между германской и славянской расами - альфой и омегой современной европейской политики.
Эмир объяснил Ли Хунчжану, что он мусульманин, основателем их религии был Магомет, и вкратце пересказал суть их религии.
Визит закончился, эмир со свитой пошли к выходу и Ли Хунчжан с довольно униженным видом отправился проводить их до самой коляски. Когда коляска уже тронулась, Ли Хунчжан что-то закричал. Коляска остановилась и русский офицер, бывший у эмира переводчиком, спросил, что случилось? Тогда Ли Хунчжан велел передать эмиру, что он вспомнил, как этот Магомет, который основал религию эмира, ранее был в Китае, оказался там каторжником, потом его из Китая выгнали, и вон оказывается, где он объявился.
Озадаченный эмир укатил, а Ли Хунчжан, весьма довольный местью, вернулся в гостиницу.
Против Японии же! Государь император уполномочил Сергея Юльевича переговорить с министром иностранных дел князем Лобановым-Ростовским по вопросу заключения оборонительного договора с Китаем. Ничего нельзя оказать о нем плохого, человек он был видный, весьма образованный, очень светский, отлично владел языками, очень хорошо владел пером, очень склонен был к серьезным занятиям, например различным историческим исследованиям, в основном родословным, хотя никогда в жизни серьезными делами не занимался. Вообще, ум у него был более блестящий, нежели серьезный, так бывает. И с зайчиком.
Хотя ему было уже за шестьдесят, он оставался крайне легкомысленным. И едва не свел всю громадную, можно сказать, работу Сергея Юльевича к конфузу, а Россию едва не поставил в весьма рискованное положение.
Сергей Юльевич пришел в министерство иностранных дел к князю Лобанову и рассказал ему о результатах переговоров с китайским представителем Ли Хунчжаном, о чем Лобанов, конечно же, был информирован. Он тут же взял перо и в совершенно превосходной последовательной форме составил проект соглашения. Потом он передал написанное Сергею Юльевичу с просьбой проверить и внести необходимые поправки. Витте был удивлен верностью и тонкостью изложения и точностью формулировок.
На следующий день князь Лобанов побывал у государя и позже передал Сергею Юльевичу одобренный его величеством проект, в котором, к своему удивлению, Витте увидел, что пункт о нашем с Китаем оборонительном союзе был обобщен. В новом проекте договора было указано, что в случае нападения кого-либо на Китай, Россия, всеми своими сухопутными и морскими силами должна защищать его, а в случае нападения на нас, Китай должен помогать нам. Но не указано, что от Японии. Но это же громадная разница - защищать Китай от Японии или от любой державы! У Китая постоянно возникают недоразумения с Англией относительно Тибета, с Францией, нашей союзницей, из-за Тонкина. Да и другие страны имеют отношения с Китаем. Это было бы в высшей степени опасно брать на себя оборону Китая от всех держав. Да узнай кто о нашем соглашении, это бы возбудило против нас множество европейских держав.
Князю Лобанову свое неудовольствие Сергей Юльевич не показал, какая-то робость его удержала, но в тот же день он отправился к государю и доложил ему, что вот смысл наших соглашений с Ли Хунчжаном князь Лобанов изложил сперва правильно, но теперь в нем оказались весьма опасные изменения.
Государь велел Сергею Юльевичу ехать к Лобанову, тем более, что министерства финансов и иностранных дел расположены в одном здании, и уговорить его написать договор так, как нужно. Витте же мешала врожденная его деликатность: князь Лобанов и служит значительно дольше его, и в товарищах министра внутренних дел уже побывал, послом был в Константинополе и в Вене, и вообще - в отцы ему годится. Тогда Его высочество пообещали лично уладить этот в высшей степени важный вопрос.
Уже в Москве, перед коронацией, государь сказал Сергею Юльевичу, что свое мнение о неудобстве для нас принять оборону Китая от всех держав он Лобанову-Ростовскому изложил и что тот с ним согласился. Сергей Юльевич и успокоился, тем более, что виделся с министром иностранных дел уже несколько раз и тот ни словом не обмолвился с ним по этому предмету.
Через три дня после коронации, 22 мая съехались они для подписания секретного соглашения в доме, который специально был снят в Москве на время коронации для министра иностранных дел. С русской стороны уполномоченными были князь Лобанов и Витте, а с китайской - Ли Хунчжан, который перед тем получил соответствующие полномочия телеграммой из Пекина.
К подписанию были подготовлены два экземпляра соглашения -один для Китая, другой - для нас. Князь Лобанов объявил, что проект договора изучался, обсуждался и мы можем его подписать, и передал один экземпляр Ли Хунчжану, а другой взял Сергей Юльевич, совершенно без задней мысли, уверенный в правильности редакции. И вдруг, к своему ужасу, он обнаружил, что князь Лобанов оставил текст в своей, неверной и очень опасной для России, редакции. Сергей Юльевич отозвал князя в сторонку и, поступившись деликатностью, сказал ему об этом.
Спасла их находчивость князя. Посмотрев на часы, он хлопнул в ладоши и велел вошедшим лакеям подавать завтрак. Потом он пригласил к столу Ли Хунчжана и присутствующих, сказав, что стол накрыт и кушанья могут испортиться.
Пока длился завтрак, двое секретарей переписали договор и он получил верную редакцию.
Сергей Юльевич еще много раз встречался в первопрестольной с Ли Хунчжаном и тот говорил, что, как друг России, советует ни в коем случае не идти на юг от железной дороги, потому что китайцы, в своем большинстве, неодобрительно смотрят на европейцев, считают , что все зло в империи происходит от "белых дьяволов", и что продвижение России на юг вызовет неожиданные и самые печальные последствия как для России, так и для Китая.
- Да, если бы мы точно держались этого чрезвычайной важности договора, нам не пришлось бы пережить всю горечь позорной войны с Японией и наши позиции на Дальнем Востоке были бы весьма прочны, - уже потом, много лет спустя думал Сергей Юльевич.
Летом товарищ Сергея Юльевича по министерству финансов Петр Михайлович Романов выехал в Берлин, где он и посланник китайской империи Сюй Цзинчэн, который одновременно был и посланником в России, и имевший обыкновение всю зиму и весну жить в Петербурге, а лето и осень - в Берлине, составили и подписали проект концессии.
Концессия на строительство Восточно-Китайской железной дороги выдавалась Русско-Китайскому банку, который, в свою очередь, передавал это право создаваемому Обществу Восточно-Китайской железной дороги. Вскоре проект концессии был утвержден русским правительством и правительством богдыхана.
Сергей Юльевич уже понял, что китайцы ни в какую не согласятся на казенную государственную железную дорогу в свои пределы. Они боятся, конечно же, и с весьма большим основанием, подобных требований других государств. Ему же очень не хотелось, да что там не хотелось, не собирался он выпускать из рук министерства финансов такое важное для России дело. И тогда, поразмыслив, он предпринял обходной маневр. Концессия, как уже было сказано, была выдана Русско-Китайскому банку, а тот передавая это право не существующему еще Обществу КВЖД. Сергей Юльевич внес в проект соглашения русского правительства с Русско-Китайским банком об образовании Общества КВЖД статью, согласно которой из тысячи акций по пять тысяч рублей каждая, что составит капитал Общества, семьсот обязательно резервировались для правительства и передавались в Государственный банк. Остальные триста акций могут быть размещены среди частных лиц, но это уже была его уступка Альфонсу Ротштейну, представителю французских финансистов. Сергей Юльевич ожидал больших дивидендов от акций и хотел, чтобы они оседали в казну государства.
К счастью, вопрос об участии частных лиц в капитале Общества разрешился благополучно и все акции Общества перешли в Государственный банк. За это Русско-Китайскому банку было выплачено пять миллионов рублей, как банкиру Общества.
Сергей Юльевич распорядился дать объявление в "Правительственном вестнике" об открытии подписки на акции Общества в самый день подписки и, таким образом, подписка кончилась не начавшись. Все акция Общества стали принадлежать государству, а чтобы казна понесла минимальные потери, Витте заключил соглашение с правлением Общества об уплате русскому правительству четырех миллионов рублей за изыскания, проведенные на трассе будущей линии в Маньчжурии. Из этих четырех миллионов три были сразу переведены в Русско-Китайский банк в так называемый "Ли Хунчжанский фонд". Один миллион пошел, следовательно, в доход казны, но и правление Общества осталось с одним миллионом, на весьма коротком поводке - без акций и, практически, без денег. Финансировать строительство Сергей Юльевич решил за счет выпуска облигаций.
Одним из в высшей степени неудобных условий концессии, выданной китайским правительством, Сергей Юльевич считал обязанность передать через восемьдесят лет дорогу бесплатно китайской стороне. Но обойти это неудобство было невозможно. Зато обусловленное концессией право правительства богдыхана через тридцать шесть лет приступить к выкупу дороги он постарался максимально затруднить.
Уж если китайцы и вздумают выкупать, то пусть крупно раскошелятся. Он включил в концессионный контракт требование не только выплаты всех сумм, которые будут затрачены на строительство, но и всех долгов, сделанных для дороги, да с наросшими за то время на них процентами. Сюда войдут и "Ли Хунчжанский фонд" и те семь миллионов рублей, которое Общество обязалось вручить правительству богдыхана в день открытия движения по дороге. Вечно затыкающему свои бюджетные дыры международными займами китайскому правительству, находящемуся в долгах, как в шелках, не потянуть выкуп дороги. Это ему обойдется, по предварительным и самым скромным подсчетам, миллионов в семьсот рублей. Нет, это положительно невозможно!
Китай, по условиям контракта, представляет России, на треть ниже морских, таможенные пошлины, свободу от китайских налогов и сборов и право устанавливать на дороге свои тарифы за перевозку грузов. А самое главное полоса отчуждения. Здесь мы вольны будем бесплатно пользоваться необходимыми для постройки, эксплуатации и защиты дороги землями, размещать свою полицию и сторожевую охрану, бесплатно пользоваться необходимыми для строительства материалами - камнем, грунтом, песком, известняком... Все это значительно ускорит и удешевит строительство.
- Грандиозное, грандиознее дело во славу России! - радовался Сергей Юльевич.
ЭЙЛЕНБУРГ. БЕРЛИН.
Граф Филипп Эйленбургский любил пешие прогулки по Берлину, столице Пруссии, уже четверть века и всей Германии. Так и сегодня, ранним июньским вечером 1896 года, по установившемуся за три последних года обычаю по четвергам наносить визит барону Фридриху-Августу фон Гольштейну - тайному легационному советнику министерства иностранных дел империи, жившему на одной из тихих улочек, примыкавших к Тиргартену, граф Филипп неспешно шел по Унтер-ден-Линден вниз, к Бранденбургским воротам, мимо Пассажа с его столь популярным Паноптикумом, потом массивного тяжелого серого здания министерства внутренних дел, грозы вконец распоясавшихся социал-демократов, шел, заглядывая в живые, веселые лица успевших уже покрыться ровным бронзовым загаром хорошеньких молодых женщин, часто попадавшихся навстречу высокомерных офицеров с воинственно закрученными a-la Вильгельм усами, толстых господ в котелках и шляпах, скрывающих блестящие лысины, покрытые зачесанными набок редкими остатками былых волос, нарядных детишек, сопровождаемых строгими чопорными гувернантками в белых блузах и белых же, до локтя, кружевных перчатках, бледные лица опрятно одетых пролетариев, багровые лица пожилых бюргеров - любителей пива и айсбана, блестящие любопытствующие глаза совершавших экскурсии по городу иностранцев, сопровождаемых громкоголосыми развязными fremdenfurers. Выйдя на Парижскую площадь, граф неожиданно для себя обратил внимание, что фланирующая его походка вдруг сменилась четким, упругим, твердим шагом солдата и тут же услышал пронзительную флейту и дробь барабана, - из-за Бранденбургских ворот показалась марширующая рота. Граф остановился, пропуская солдат, старательно выпячивающих серые мундирные груди, высоко поднимающих до блеска начищенные носки и резко отбивающих шаг; от усердия и жары их молодые лица были покрыты потом, а подмышки темнели мокрым сукном. Полюбовавшись молоденьким лейтенантом на огромном вороном коне впереди роты, граф Филипп поднял глаза на правившую одной рукой квадригой, а другой протягивающей лавровый венок над Бранденбургскими воротами чугунную Победу. И скривился. Победа, побывавшая в плену, не вызывала у него почтения. Благо, что историю помнят весьма немногие и подобные чувства при взгляде на символ могущества Германии возникали у немногих прохожих. В 1807 году корсиканский коротышка увез плененную Победу в Париж, а спустя семь лет русские благосклонно вернули опозоренную французами богиню. Да, русские... В вечерней беседе им будет уделено особое внимание. Но вот и Тиргартен.
Граф Филипп поднялся по каменным ступеням к крепкой дубовой двери с начищенной бронзовой рукояткой, ткнул палацем в белую эмалированную кнопку новомодного электрического звонка под табличкой с надписьо "Тайный советник Ф.Гольштейн", краем глаза отметил шевельнувшуюся штору в окне правого эркера и почти сразу шагнул в услужливо распахнутую дверь. В просторной прихожей он аккуратно поставил трость в круглую подставку с отверстиями для тростей и зонтов и повесил шляпу на отросток оленьего рога, привезенного из России охотничьего трофея хозяина дома, рядом со светлой тирольской шляпкой доктора фон Хассе и форменной фуражкой графа Альфреда фон Шлиффена, чьи голоса были слышны из отрытых дверей зала. Скромный черный котелок хозяина дома с высокой тульей и жесткими маленькими полями покоился на самом верхнем отростке рогов.
Мимо присевшей в книксене служанки, только что открывшей ему дверь, граф Филипп прошел в просторный зал с обеденным столом в центре, покрытым коричневой бархатной скатертью и застывшими вокруг него стульями с высокими гнутыми спинками. Хозяин дома с гостями - начальником Большого Генерального штаба графом Шлиффеном и председателем Пангерманского союза доктором фон Хассе сидели на сафьяновых козетках в затененном от вечернего солнца палевыми шелковыми гардинами эркере.
Слуга накрывал стол, тихонечко позвякивая серебром и фарфором.
"Любители устриц" в сборе - позволил себе пошутить граф Филипп, намекая на двухгодичной давности фельетон в "Кладдердатч", острие которого было направлено в хозяина дома барона Гольштейна, но в целом срывавшего покров тайны с процесса определения целей и задач внешней политики объединенной Германии и с подлинных творцов ее курса. В персонажах фельетона они сразу узнали себя; внешне негодовали на автора, но в глубине души гордились своей ролью и сознавали, что он прав.
Шестидесятилетний хозяин дома, убирая томик Хакслендера со стоявшего рядом с софой кресла, кивнул гостю крючковатым подбородком, приглашая садиться. Взгляд его колючих белесых глаз был напряжен, видимо Эйленбург прервал его речь и хозяин дома старался удержать важную мысль, чтобы продолжить ее внимательно слушавшим собеседникам.
- Освежаете в памяти свои российские и американские приключения, герр барон? - кивая на книгу спросил граф Филипп, желая сбить его с мысли, чтобы барону пришлось возвратиться назад, и посвятить его в истоки их беседы.
- Да, Фили, - хозяин явно сбился с мысли. - мы говорили о новейшей истории наших взаимоотношений с Россией. Но вы, впрочем, ничуть не опоздали. Так вот, в начале шестидесятых я служил почти три года в прусском посольстве в Санкт-Петербурге под начальством герцога Лауэнбургского, - бывшего своего благодетеля, опекуна и наставника, едва ли не ставшего тестем, Отто Бисмарка барон Гольштейн называл этим не столь давно пожалованным кайзером Вильгельмом II титулом с видимой неприязнью, ощутимой завистью, горечью и явно насмешливо, - и считаю взаимоотношения с Россией краеугольным камнем всей нашей внешней политики.
Ярким китайским веером барон обмахнул лицо - было довольно душно - и заговорил менторски - четко и размеренно.
- Россия в настоящее время занята упрочением своих позиций в Европе. Успешно завершив войну с Турцией в январе семьдесят восьмого года, она существенно изменила существовавшее положение в свою пользу за счет балканских славян. По Сан-Стефанскому мирному договору от 3 марта семьдесят восьмого года Сербия, Черногория и Румыния получили независимость, освободившись от турецкого гнета. Болгария получила автономию, обязавшись уплачивать Порте лишь дань; Россия вернула себе Южную Бессарабию и получила владения в Закавказье. И так далее. Главное - Россия покушается на Балканы, явно стремится обосноваться там навсегда. И имеет там мощную поддержку. Особенно плохо было то, что автономная Болгария получила выход к Черному и Эгейскому морям, тем самым потенциально представляя России выход в Средиземное море минуя проливы. В июне того же, семьдесят восьмого года в Берлине прошел конгресс, в котором приняли участие страны, подписавшие Парижский трактат пятьдесят шестого года. На этом конгрессе объединенными усилиями стран Западной Европы - Великобритании, Австро-Венгрии и Пруссии, я умышленно оговорился, назвав к тому времени уже объединившуюся Германию Пруссией, бывшей ядром объединенной империи, но при пассивной позиции Франции, удалось нейтрализовать успехи России на Балканах и пересмотреть статьи Сан-Стефанского мирного договора. Хотя Румыния, Сербия и Черногория остались независимыми, князь Бисмарк помог австро-венгерским Габсбургам добиться оккупации Боснии и Герцеговины и стать фактически хозяевами западной части Балканского полуострова. Год спустя Бисмарк и министр иностранных дел Австро-Венгрии Андриаши подписали в Вене автро-германский союзный договор. Франция дрогнула и в противовес нашему договору стала заигрывать с Россией. Там у нее оказались союзники в лице русского военного министра Милютина и начальника Главного штаба Обручева. В восемьдесят первом году Бисмарку удалось восстановить Союз трех императоров, собрав в Берлине на переговоры представителей Германии, Австро-Венгрия и России и заключив так называемый "перестраховочный" германо-австро-русский договор о нейтралитете. 0 нейтралитете на случай, если одна из них окажется в состоянии войны с четвертой державой. По этому договору стороны обязались следить и за тем, чтобы Турция соблюдала принципы закрытия проливов. Подписывая договор, все три стороны руководствовались собственными интересами. Россия, боясь английского флота и повторения Крымской войны, была заинтересована в закрытии проливов; Австро-Венгрия стремилась утвердиться в Боснии и Герцеговине; нам было нужно избежать франко-русского союза, который страшил Бисмарка. В восемьдесят четвертом году он продлил этот договор еще на три года. В августе восемьдесят шестого года, да, десять лет назад, после государственного переворота в Болгарии, когда Александр Баттенбергский, немецкий принц и офицер прусской службы, возведенный на княжеский престол в Болгарии русским царем Александром II, воспротивился намерениям русских превратить Болгарию в "Задунайскую губернюю" и начал ориентироваться на Австро-Венгрию, русско-болгарские дипломатические отношения были прерваны. А приход там к власти Фердинанда Кобургского обострил отношения России с нами и Австрией. Антигерманские военные круги в России толкали царя Александра III на изменение политического курса. И надо отдать должное энергии и решительности Отто Бисмарка. Публично он открестился от поддержи Германией ставленника Австро-Венгрии и одновременно послал в Петербург принца Вильгельма Прусского, нынешнего кайзера, чтобы он убедил императора медведей укрепить "Союз трех императоров" и для борьбы с радикальной молодежью в России и для сохранения мира на Балканах. Одновременно Бисмарк поручил Вильгельму натравливать русского царя на турок, чтобы он захватил Константинополь, оседлал проливы и закрыл английскому флоту путь в Черное море. С берегов Эгейского моря русские стали бы угрожать путям "Владычицы морей" на Ближний Восток и в Индию. Натравливая Александра III на турок, Бисмарк имел в виду снова столкнуть лбами Россию и Великобританию. Именно эти державы связывают руки Германии в Европе. Ведь, захватив Константинополь и проливы, Россия отнюдь не стала бы сильнее, но обратила бы все свое внимание и наличные силы на защиту обретенных земель и была бы существенно ослаблена на западных границах. Одновременно Бисмарк дал поручение нашему послу в Лондоне Гарцфельду побудить Англию сделать первый шаг в оказании сопротивления продвижению России. Правда, глава английского кабинета Солсбери сразу понял, чего добивается Бисмарк. По слухам, он заявил: "Он хотел бы втравить нас в такое положение, откуда у нас не было бы иного выхода, кроме войны. Он хотел бы, чтобы Россия взяла Константинополь, так как, по его мнению, Турция, Англия и Австрия будут вынуждены тогда воевать, а он сохранит благожелательный нейтралитет и, если подвернется случай, нанесет новый удар Франции". Хотя тогда и не удалось подтолкнуть русских на захват проливов, в восемьдесят седьмом году Бисмарку надо отдать должное за возобновление на очередной трехлетний срок русско-германского договора, препятствующего сближению Франции и России. Впрочем, в то чрезвычайно напряженное время лично я был против этого договора. Я и сейчас считаю, что используя существующие противоречия между ними, можно было не допустить сближения Франции и России.
Способный, хотя и неблагодарный эпигон великого Бисмарка барон Гольштейн твердо уяснил главный принцип Римской империи "разделяй и властвуй" и конкретный метод политики Бисмарка - стравливать Россию и Великобританию, чтобы Германская империя стала безраздельной хозяйкой в Европе. Помнил он и попытку Бисмарка устроить конфликт между этими державами в Корее в восемьдесят пятом году, и особенно острое положение в марте-мае восемьдесят восьмого года, когда в результате англо-русского соперничества в Средней Азии мир оказался на волосок от войны. Тогда, узнав, что русские войска достигли Пендинского оазиса на афганской границе, а газеты нагнетают военный психоз в Англии, молодой Вильгельм по наущению Бисмарка неоднократно писал в Россию царю о, якобы, военной слабости англичан и даже жалел, что, как русский офицер, не может лично принять участия в будущих сражениях. В то же время начальник Большого Генерального штаба Вальдерзее, ближайший советник молодого будущего кайзера, убеждал английского военного агента в Берлине, что Россия к войне не подготовлена и Англия, с военной точки зрения, еще никогда не имела столь благоприятных условий, чтобы нанести России удар. Самая страшная для Германской империи опасность, внушал Бисмарк дипломатам и кайзеру Вильгельму, состоит в сближении между Англией и Россией. Поэтому германская внешняя политика должна стремиться установить между Великобританией и Россией скорее враждебные, нежели слишком интимные отношения. Как и с Францией, непосредственной соседкой и едва ли не извечной противницей близлежащих германских княжеств.
- Тогда и мы стояли перед искушением начать превентивную войну против России, - неторопливо дополнил внимательно слушавший фон Шлиффен. - Мой предшественник на посту начальника Большого Генерального штаба Вальдерзее предлагал напасть на Россию, зная, что войска ее на западных границах не развернуты и к войне не готовы. Но канцлер Бисмарк и Мольтке были против, считая, что распыляя силы и растягивая коммуникации на пустынных и бесконечных восточных просторах победить Россию невозможно, а увязнуть и сломать себе шею - вполне, как это уже случилось с Наполеоном.
- А германские Остзейские провинции России? - не выдержал фон Хассе. А богатейшее Поволжье? А ее житница Украина? Надо не бояться русского медведя, а направить туда всю нашу военную мощь. Германия как никогда остро нуждается в освоении новых территорий. Наряду с захватом заморских колоний следует обратить внимание на лежащую рядом Россию, особенно ее часть от Польши до Урала. Нам необходимо иметь пространства для посадки своих национальных саженцев. Бисмарк в свое время был против присоединения Прибалтики к Пруссии, считая эту длинную полосу без хинтерланда ничтожно малой величиной в обмен на вечную вражду гигантской России. Но время стремительно летит и уже сегодня возникла проблема будущего мирового господства Германии. Приобретение Остзейского края следует назвать главным национальным требованием Германия, а противоречия между германской и славянской расами - альфой и омегой современной европейской политики.