Страница:
*.Годы правления императора Тунчжи 1862-1874
и Пруссией, когда французы попали в безвыходное положение, потерпели военное поражение и даже потеряли столицу. Но разве могут мелкие неурядицы на задворках обитаемого мира как-то повлиять на такие события, едва ли не у стен Пекина - столицы Поднебесной ?
Известно, яшма от времени не тускнеет, а меч становится от огня только крепче. Прожив бурную жизнь военного и дипломата, он достиг значительных успехов на обоих поприщах. Великий князь Гун пенял ему за поражение в недавней войне с японцами за Корею и Симоносекский мирный договор, главным действующим лицом которых был Ли Хунчжан. Но ведь издревле говорят, что даже время завидует совершенству, даже круглое колесо превращается в бесформенные обломки, даже полный сосуд опрокидывается...
Жун Мэй поразил бескрайний мир, сквозь который они прошли на пути в Россию. Лазурный, как перевернутое бесконечное вечернее небо, океан с ослепительной солнечной дорожкой; многоязычие, яркость и разнообразие нищенских одеяние китайцев, малайцев, сннгалезцев, индусов и сикхов, негров и арабов в Сингапуре и Коломбо, где они плетенными корзинами доставляли на пароход уголь для кормления огнедышащего дьявола, а им - обилие фруктов и свежую питьевую воду; высокомерные бедуины на презрительно рассматривавших их грязных верблюдах по берегам желтого марева песчаной пустыни вдоль Суэцкого канала; нищий и пыльный городишко Суэц, который запомнился ей тем, что через круглое пароходное оконце у нее удочкою с вертевшейся рядом лодки украли новый шелковый халат, и тем, что их пересадили на русский пароход "Россия", на котором почему-то оказался, видимо уже ожидавший их важный господин - русский князь Ухтомский - с преотвратительными манерами, сразу, словно пиявка, прилипший он к Ли Хунчжану и уходивший к себе в каюту только для сна и туалета; непривычно грубые звуки военного оркестра в первом же для них русском городе Одессе; паровоз, выплевывавший клубы черного дыма и белого пара, стремительно тащивший громыхающие по железным, уложенным на землю, брусьям маленькие тесные домики, в которых их поселили, сквозь сочную яркую весеннюю зелень от солнечной Одессы к туманному и холодному Санкт-Петербургу - северной столице северных варваров.
Китайскую делегацию поселили в лучшей на то время петербургской гостинице "Европейской". И сразу же начались бесчисленные и бесконечные визиты всяких человечков, назойливо предлагавших свои услуги в качестве гидов, поставщиков еды, напитков, одежды и безделушек; чиновников русского министерства иностранных дел; офицеров, когда-либо побывавших в Китае и спешивших засвидетельствовать свое почтение; купцов, навязчиво интересующихся, что китайские гости могли бы предложить на продажу и что желают купить; и, конечно, каждые день приходили жившие в Санкт-Петербурге китайцы и маньчжуры, желавшие и просто поболтать и узнать новости с родины.
И у Жун Мэй был человек из Триады. Он был спокоен, немногословен, и уверил ее, что его люди всегда будут рядом и что связаться с ним она всегда сможет через гостиничного боя, вертлявого китайца, низко кланяющегося гостям у входа.
Начав переговоры с русским министром финансов, Ли Хунчжан был важен и неуступчив, не спеша прощупывал планы и интересы русских. Не всегда Жун Мэй понимала суть его осторожных вопросов и уклончивых ответов, однако сразу уяснила, что русские домогаются разрешения на постройку железной дороги через Маньчжурию, а Ли Хунчжан внутренне согласен, имея на то разрешение императрицы Цыси, но боится продешевить, бережно торгуется, старается вытянуть из русских все, что возможно. Он затягивал переговоры, потребовал даже встречи с русским императором, еще и не коронованным, неполноценным по традициям Поднебесной, и тот подтвердил желание России купить право на такую дорогу.
Постоянно присутствуя на переговорах в качестве переводчика, и по долгу службы хушану Яню и императрице Цыси, понимая, что в столь почтенном возрасте Ли Хунчжан может что-либо выпустить из памяти, а спрос-то будет с нее, Жун Мэй постоянно напоминала Ли Хунчжану, что за это право, по велению императрицы, северные варвары обязаны будут защищать Поднебесную от Японии.
- Я помню, - уверял он. - Насколько мне известно, японцы боятся русских как тигров. Если мы будем уступать японцам, то они все равно не помогут нам против России. Если же мы сделаем небольшие уступки России, то сможем использовать ее для устрашения Японии.
Ночами Ли Хунчжан вел с ней долгие беседы, рассказывал о своей жизни, многочисленных военных и дипломатических победах, какой ценой моральных и физических сил они ему доставались, и однажды ему в голову пришла мысль, а нельзя ли составить соглашение с русскими министрами таким образом, чтобы эти варвары обязались защищать Поднебесную не только от японцев, но и от всех, кто попытается напасть на нее. Ведь как это было бы прекрасно - сидя на горе наблюдать за схваткой алчных тигров...
- Но каким образом? - не поняла Жун Мэй.
- Как-то сделать так, чтобы в тексте подписанного соглашения давалось широкое толкование варваров. Пусть они, подобно гадам, душат в объятиях и жалят друг друга, не нарушая наш покой.
Жун Мэй тщательно обдумала детскую, жалкую мечту Ли Хунчжана и позвала человека Триады. Уже вместе с ним она обсудила создавшееся положение и велела дать много денег русским чиновникам министерства иностранных дел, чтобы они изыскали возможности и написали текст соглашения именно таким образом.
И им это удалось!
Уже в Москве, через три дня после больших для русских неприятностей на широком поле по случаю коронации императора, перед подписанием текста соглашения, а он был составлен в двух экземплярах на французском языке, Жун Мэй внимательно изучила договор и шепнула Ли Хунчжану, что формулировка интересующей их статьи очень удачна для Небесной империи. Тут случилась небольшая заминка по какому-то поводу и всех пригласили завтракать. Может быть, русский министр иностранных дел не был уверен, что у него хватит сил подписать договор? После завтрака, за широким красного дерева столом Ли Хунчжан и князь Лобанов-Ростовский подписали именно те широкие с голубыми разводами и исполненные черной тушью текстом договора листы. Свой лист русские куда-то унесли, а китайский Ли Хунчжан положил в тяжелый железный ларец, запер на ключ и опечатал личной печатью.
ВИТТЕ. МОСКВА. КОРОНАЦИЯ.
Вечером 17 мая, после парадного спектакля в Большом театре, закончившегося балетом "Прелестная жемчужина", царская чета, благосклонно простившись со всеми, присутствовавшими в театре, отправилась отдыхать в Петровский дворец, пригласив на ужин ближайшее окружение и некоторых министров, чтобы решить срочные государственные вопросы.
Народу было немного: император о супругой, великие князья с женами, Сергей Юльевич, начальник дворцовой охраны Гессе, обер-церемониймейстер двора фон дер Пален, министр двора Воронцов-Дашков, министр иностранных дел князь Лобанов-Ростовский, министр путей князь Хилков и кто-то еще. Да, и эта последняя знаменитость, приблудный французик Папюс - не то чревовещатель, не то алхимик, маг и волшебник, словом какой-то колбасник или зеленщик, наплевший где-то, что обладает способностями телепатической связи с потусторонними силами и поэтому пригретый черногорками. Неведомо почему настроение и царской четы и гостей было тревожно-подавленным, изредка возбуждаемое истеричными попытками черногорок - Анастасии и Милицы - супруг великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича, разрядить обстановку. Принялись было обсуждать последний номер журнала оккультных наук "Изида", популярнейшего в их среде и почти целиком посвященного мадам Блавацкой, наплели о ней столько вздора, что Сергей Юльевич вынужден был вмешаться.
- Я имею честь состоять с ней в родстве, - начал он, и все присутствующие, заинтересовавшись, замолчали. Общий, так сказать, гвалт стих.
- У моего деда по матери, Андрея Фадеева, члена главного управления наместника Кавказского, было три дочери и один сын. Старшая дочь, довольно известная писательница времен Белинского, издававшая свои произведения под псевдонимом "Зинаида Р.", была замужем за подполковником Ганом. Вторая дочь была моя мать. Третья дочь осталась в девицах и сейчас живет в Одессе. Сын сейчас генерал Фадеев - служит на Кавказе. Так вот, у моей тетушки "Зинаиды Р." были две дочери и сын. И старшая дочь, а мне она, стало быть, приходится двоюродной сестрой, и есть мадам Блавацкая.
Великие князья, не чаявшие перебраться в соседнюю комнату, где мужчин ждали батареи бутылок, сигары и карты, нахмурились, почувствовав, что он надолго привлек общее внимание. Сознавая, что просто подняться и уйти будет выглядеть бестактностью, да и не желая вызвать раздражения супруг и, главное, царствующего кузена Николая и супруги его, Александры Федоровны, они вынужденно скрывали раздражение. Присутствующие дамы, напротив, были предельно заинтересованы, Сергей Юльевич это ясно чувствовал, особенно царица.
- Сколько внимания и интереса, - подумал Сергей Юльевич, - а ведь за всем этим кроется пошлость и безвкусица. Но продолжил.
- После смерти матери, "Зинаиды Р.", ее дочери переехали в Тифлис к деду. Эриванский вице-губернатор сделал предложение старшей, так она и стала Блавацкой. Замужество ее счастливым не было, не знаю по какой причине, и она, сбежав от мужа, вернулась в Тифлис к деду. Семья моего отца, потомка голландца, перебравшегося в балтийские губернии, когда те еще принадлежали шведам, в это время также довольствовалась крышей дома генерала Федеева. Вы все, может быть, хорошо знаете, громадный дом в переулке, ведущем с Головинского проспекта на Давидову гору? Жили там по старинному, по барски, одной дворни помню, было восемьдесят четыре человека... Да, так о Блавацкой... Вокруг нее витал дух, так оказать, эротически-авантюрный, и дед решил отправить ее к отцу, служившему где-то под Петербургом командиром батареи. В сопровождении двух мужчин и двух женщин из великой дворни она направилась в Поти, чтобы отсюда, через Одессу, добраться в Россию. В Поти, в числе других, в это время стоял один английский пароход. Блавацкая снюхалась с англичанином, капитаном этого парохода, была им спрятана в трюме и вывезена за границу. В Константинополе она поступила в цирк наездницей, а затем связалась с популярным в то время оперным певцом Митровичем и гастролировала с ним по Европе. Через некоторое время дед получил письмо из Лондона, в котором некий англичанин утверждал, что женится на его внучке и увозит ее по коммерческим делам в Америку. Спустя еще некоторое время мы узнали, что Блавацкая объявилась в Европе и стала ближайшим адептом известнейшего спирита того времени -тридцать лет назад - Юма. Вот здесь она, видимо, и овладела навыками и лексиконом телепатки, прорицательницы, а жаргоном уличной цыганки-гадалки она владела с детства. Затем, не имея специального музыкального образования, она с успехом выступает с сольными фортепьянными концертами и становится даже капельмейстером оркестра сербского короля Милана. Примерно в году шестьдесят третьем - четырнадцать лет в ту пору мне был - она вернулась в Тифлис. Юной девушкой, понятно, она уже не была, годы наложили свой отпечаток, но привлечь общее внимание она сумела. И необыкновенным шармом, и многочисленными слухами о ее похождениях и приключениях и, главное, спиритическими
таинственными сеансами, которые проводила в доме души не чаявшего в ней деда. Впрочем, дед был строгих правил и не знал, или делал вид что не знает о такой галиматье. Собиралась вся местная гвардейская Jeunesse d,oree1 и граф Воронцов-Дашков в том числе. Здесь Сергей Юльевич кивнул явно скучавшему, рассеянно слушавшему и томившемуся в ожидании чисто мужских развлечений графу.
- Весь ее спиритуализм, или вызывание духов, сводился к верчению стола, вызову духов давно умершее людей, чаще всего знаменитостей, вроде Наполеона Буонапарте или Петра Великого, звяканью чайной посуды в буфете, игре закрытого концертного фортепиано и нескромному женскому повизгиванию. Сеансы проводились в темноте, а любопытных собиралось множество.
- Отношения ее с мужем стали налаживаться, но тут опять заявился Митрович, вспыхнула былая любовь и они удрали в Киев. Там Митрович принялся петь в опере, и довольно неплохо, быстро изучив под ее руководством русский язык. Киевский генерал-губернатор князь Дондуков-Корсаков, служивший в свое время в Тифлисе и знакомый с юной Блавацкой, тотчас решил углубить знакомство, хорошо информированный о ее скандальной известности, но на этой почве у них с Митровичем произошли разногласия. А так как князь Дондуков в своих домогательствах оказался весьма настойчив, то Блавацкой и Митровичу пришлось из Киева удирать. Они объявились в 0дессе, где мы с братом в то время учились в Новороссийском университете. Блавацкая открыла здесь цветочный магазин, магазинчик искусственных цветов и фабричку чернил, чем и жила. Она часто приходила в гости к нам и вела с моей матерью долгие беседы. Это была уже пожилая, а может быть мне так казалось, женщина, но в ней чувствовался дух какой-то гениальности. Так, она, совершенно не учась, свободно говорила по-французски, на английском, немецком, сербско-хорватском, итальянском и не знаю еще на каких языках. Играла на многих музыкальных инструментах, да так, что с успехом давала сольные концерты на фортепиано в европейских столицах и служила капельмейстером у сербского короля в Белграде. Без малейшего затруднения писала длиннейшие письма стихами. И лгала. Лгала вдохновенно, творчески, совершенно не затрудняясь в выборе темы, деталей и подробностей. Да так цветасто, что даже мы, знавшие ее способности к фантазии и ничуть не верившие ей, сидели с открытыми ртами. И популярной на всю Россию она стала, когда напечатала у Каткова в "Русском вестнике" свои феерические рассказы "В дебрях Индостана". Да, но торговые ее предприятия прогорели, Митрович получил ангажемент в итальянскую оперу и уехал, забрав с собой и ее, в Египет, в Каир. В Средиземном море их пароход потерпел крушение и утонул, а вместе с ним погиб и Митрович, едва успев спасти свою Лорелею. Затем из Каира Блавацкая перебралась в Лондон и создала там теософическое общество, а для привлечения в него адептов отправилась в Индию, где изучила, или выдумала тайны индусских религий. Впечатления этой поездки и легли в основу ее рассказов "В дебрях Индостана". Вернувшись в Европу, она поселилась в Париже и стала главой всех теофизитов, приобретя мировую известность. А вскоре и умерла.
Видя, что слушатели разочарованы столь прозаическим описанием жизни властительницы дум, Сергей Юльевич решил позлатить пилюлю.
- В конце концов, если нужно доказательство, что человек не есть животное, что в нем есть душа, которая не может быть объяснена каким-нибудь материальным происхождением, то Блавацкая может служить этому отличным доказательством. В ней, несомненно, был дух, совершенно независимый от ее физического или физиологического существования. Вопрос только в том, каков был этот дух, а если встать на точку представлений о загробной жизни и что она делится на ад, чистилище и рай, то весь вопрос только в том, из какой именно части вышел тот дух, который поселился в Блавацкой на время ее земной жизни.
Но возмущенные сестры-черногорки все равно галдели, да и сестрички царица и супруга московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича явно были недовольны отсутствием всякой мистической таинственности в повествовании Витте. И для того, чтобы спасти положение и удержать мужчин, черногорки и притащили этого французика, как его, да, Папюса.
Папюс был дока по части затуманивания женских мозгов, да и не только женских, а вообще склонных к всяческой заумной дури, и начал с историй про колдунов и волшебников Франции времен Короля-солнца. Он пыжился, таинственно понижая голос, делая пасы руками, попросил выключить электрический свет и зажечь лишь одну свечу в канделябре, и от этого света его жирная короткая фигура с тонкими ручками и ножками отбрасывала на стену поросячье-паучью тень.
Великий князь Николай Николаевич даже застонал от острого приступа ненависти к этому мерзавцу, но черногорки шипели - слушайте, слушайте, - и пришлось смириться.
Сергей Юльевич обдумывал, как бы получше доложить царю о результатах переговоров с Ли Хунчжаном, а Папюс тем временем таинственно шептал по-французски.
- При Короле-солнце в столице Франции процветали и хиромантия, и черная магия, и культ сатаны, и многие другие таинственные учения, Дело дошло до того, что в июле 1677 года в исповедальне у иезуитов на улице Сен-Антуан удалось обнаружить проект отравления короля и дофина. В начале декабря лейтенант полиции Ла Рейни арестовал бывшего офицера Луи де-Ванаиса и его любовницу. В бумагах, захваченных у этих лиц, обнаружилось сообщество алхимиков, фальшивых монетчиков и магов, среди которых были и священники, офицеры, банкиры, светские дамы и люди всевозможных профессий и состояний. В начале следующего года полиция обнаружила еще более ужасные вещи, еще через год Ла Рейни арестовал колдунью Марию Босс с дочерью и двумя сыновьями утром в одной постели, где все они лежали голые. Немного позже была арестована и Катерина Деза, жена ювелира Антуана Монвуазена, прозванная Вуазеншей, одна из величайших преступниц, котарых когда-либо видел свет. Все арестованные были связаны друг с другом, принадлежали к одному кругу, но центром, собиравшим их, была Вуазенша. Луи де-Ванаис был специалистом по призыванию Сатаны. Вуазенша имела целый ряд специальностей, но более всего занималась отравлениями. У Вуазенши было очень много клиентов, оплачивавших ее труды иногда громадными суммами. За каждое успешное отравление она получала до шестидесяти тысяч франков. Резиденцией Вуазенши был Вильнев-сюр-Грануа, между стенами и кварталом Сен-Дени. Здесь у нее был дом и сад, где почти круглый год шло шумное веселье. Окруженная толпой поклонников, она в диких попойках прокучивала все, что доставляли ей клиентки и клиенты. Главной показной стороной ее искусства были гадание на картах и хиромантия. Свои предсказания она изрекала одетой в роскошную мантию фантастического покроя, стоившую около семидесяти тысяч франков. Однако не все ее клиенты удовлетворялись этим уж слишком обычным видом колдовства. Для более требовательных приходилось заклинать сатану и служить "Черную мессу". Эту кощунственную службу совершал старый кривой священник аббат Гибур, постоянный компаньон Вуазенши во всех ее предприятиях. Для совершения обряда он являлся в черном священническом одеянии. Та особа, для которой читалась месса, помещалась совершенно нагой на столе перед алтарем, в руках она должна была держать зажженую свечу, и золотая чаша ставилась ей на живот. На каждой мессе аббат длинной иглой закалывал младенца и кровь этой жертвы собирал в чашу, где смешивал с различными волшебными составами. Чтобы месса была действенной, ее совершали до трех раз подряд. Таким образом, Вуазенша и аббат Гибур загубили до пятисот младенцев. На суде перед знаменитой Chambre Selenie Вуазенша была уличена во всех совершенных ею кощунственных деяниях и вместе с несколькими своими сообщниками сожжена на Гревской площади в 1680 году. Расследования о приверженцах магии не прекращались долгие годы после ее смерти. Палата, ведавшая преступлениями против религии, нашла более четырехсот человек, виновных в занятиях черной магией и других преступлениях. При этом следователи наткнулись на неожиданное открытие. Оказалось, что Вуазенша и ее помощники в числе своих клиентов имели и известную, одно время всевластную, фаворитшу короля мадам де Монтеспан. Та, в 1672 году, когда она прискучила королю и Людовик ускознул от чар своей фаворитки, обратилась за помощью к Вуазенше. Аббат Гибур по ее просьбе прочитал ей "Черную мессу" и мадам Монтеспан сразу уверовалась в силу колдуньи: король к ней вернулся. Но на сей раз Людовик недолго оказывал ей свое расположение. Вскоре она была оставлена насовсем и тогда решила при помощи Вуазенши отравить короля вместе с новой его любовницей мадемуазель де Фонтьяж. За это колдунье было обещано полтора миллиона франков. Когда этот секрет, вместе с другими секретами Вуазенши, открылся, король был глубоко опечален, узнав о замыслах своей бывшей любовницы. Не желая громкого скандала, он собственноручно сжег дела, компрометирующие мать его побочных детей. Скомпрометированность мадам Монтеспан спасла многих. Среди обвиняемых была и Олимпия, первая любовь короля, и герцогиня Бульонская, и виконтесса де Полиньяк и многие другие. Они избежали казни, но представители и представительницы буржуазных семей, на свою гибель пытавшие счастье у Вуазенши, были казнены. Последним отголоском дела Вуазенши был изданный в 1682 году приказ парламента об изгнании из Франции всех магов и волшебников и ужесточении правил продажи ядовитых веществ.
Дамы внимали Папюсу едва ли не с открытыми ртами, да и мужчины выглядели весьма заинтригованными.
- Обывательская любовь к сплетням, пересудам и всяческим слухам, подумал Сергей Юльевич, но тут же спохватился, отметив, что этот исторический экскурс Папюса и сам выслушал с интересом.
- А теперь покажите свои способности, мсье Папюс, - наперебой зачирикали взбалмошные черногорки, где-то откопавшие это чудо и безмерно им гордившиеся. Так дети хвастают перед сверстниками пойманной лягушкой.
У царицы лицо исказилось гримасой зависти и Сергей Юльевич понял, что она позаботится о спасения своей репутация, добудет себе божьего человечка, который этого французика заткнет за пояс.
Перед царствующими особами Папюс капризничать не решился, махнул застывшему у дверей мажордому убрать все со стоявшего в центре гостиной тяжелого, красного дерева круглого стола, мягким жестом сверху вниз, как бы придавливая, погасил горевшую в двух саженях от него единственную свечу и водрузил на край стола неведомо откуда появившееся у него в руках флюоресцирующее мягким опаловым светом фарфоровое блюдце. Тишина стояла неимоверная; все затаили дыхание.
Папюс что-то тихонечко забормотал и блюдце поплыло по кругу. Стол вертелся! Со вздохом изумления все несколько отодвинулись от стола, опасаясь, как бы он не доставил каких неприятностей.
Столешница сделала полный оборот и блюдце таинственным, непостижимым образом переместилось в центр.
- Явите дух, явите дух, - Милица явно страдала недержанием.
- Дух кого, Ваше высочество? - спросил Папюс.
- Петра Великого, - испуганно-нерешительно ответил Николай.
Полной темноты в комнате не было, сквозь открытые_окна проникал свет газовых уличных фонарей, и было видно, что Папюс достал из кармана сюртука нечто, завернутое в платок. Делая пасы руками над столом, он развернул платок, просыпал на блюдце кучкой порошок и уронил несколько капель тяжелой тягучей жидкости.
- Уж не калий ли марганца с глицерином? - весело подумал Сергей Юльевич.
И правда, на блюдце появился огнедышащий вулканчик, испускавший вонь и дым. Дым застыл над столом белым облачком, отдаленно напоминавшим всклокоченную голову Петра Великого с вытаращенными от гнева за потревоженный сон глазами.
И тут черт дернул царствующего Николая Алевсандровича, перед завтрашней коронацией, задать вопрос.
- Скажите, царь Петр, каково будет мое царствование?
- Кровь..., - или нечто подобное и почему-то по-французски проскрипело в ответ тающее облачко.
- Дурак, нашел что чревовещать, - в сердцах подумал Сергей Юльевич и заметил, что все присутствующие так же неодобрительно отнеслись к ответу царя Петра.
Папюс понял свою оплошность и попытался, оправдываясь, объяснить, что дух хотел сказать..., но тут Милица, спасая положение, велела зажечь свечи и заявила, что знает абсолютно надежный способ гадания, древний, исконно русский, описанный еще более ста лет назад в "Словаре русских суеверий".
Она крикнула принести псалтырь и медный ключ, от двери или бюро, безразлично. Ключ до середины она как бы вставила в псалтырь и веревочкой обязала книгу, продев ее кончик в торчащее наружу ушко ключа. Потом обвела глазами присутствующих и, обращаясь к Сергею Юльевичу, а он был росл и потому заметен, сказала, - Вот, министр, держите за эту веревочку. Я буду читать молитву и, если псалтырь завертится, то это хороший признак.
- Почему это я? - забеспокоился Сергей Юльевич, не любивший находиться в центре внимания и отмечая, что Милица, подстраховываясь, закручивает веревочку, чтобы заставить ее раскручиваться потом обратно.
и Пруссией, когда французы попали в безвыходное положение, потерпели военное поражение и даже потеряли столицу. Но разве могут мелкие неурядицы на задворках обитаемого мира как-то повлиять на такие события, едва ли не у стен Пекина - столицы Поднебесной ?
Известно, яшма от времени не тускнеет, а меч становится от огня только крепче. Прожив бурную жизнь военного и дипломата, он достиг значительных успехов на обоих поприщах. Великий князь Гун пенял ему за поражение в недавней войне с японцами за Корею и Симоносекский мирный договор, главным действующим лицом которых был Ли Хунчжан. Но ведь издревле говорят, что даже время завидует совершенству, даже круглое колесо превращается в бесформенные обломки, даже полный сосуд опрокидывается...
Жун Мэй поразил бескрайний мир, сквозь который они прошли на пути в Россию. Лазурный, как перевернутое бесконечное вечернее небо, океан с ослепительной солнечной дорожкой; многоязычие, яркость и разнообразие нищенских одеяние китайцев, малайцев, сннгалезцев, индусов и сикхов, негров и арабов в Сингапуре и Коломбо, где они плетенными корзинами доставляли на пароход уголь для кормления огнедышащего дьявола, а им - обилие фруктов и свежую питьевую воду; высокомерные бедуины на презрительно рассматривавших их грязных верблюдах по берегам желтого марева песчаной пустыни вдоль Суэцкого канала; нищий и пыльный городишко Суэц, который запомнился ей тем, что через круглое пароходное оконце у нее удочкою с вертевшейся рядом лодки украли новый шелковый халат, и тем, что их пересадили на русский пароход "Россия", на котором почему-то оказался, видимо уже ожидавший их важный господин - русский князь Ухтомский - с преотвратительными манерами, сразу, словно пиявка, прилипший он к Ли Хунчжану и уходивший к себе в каюту только для сна и туалета; непривычно грубые звуки военного оркестра в первом же для них русском городе Одессе; паровоз, выплевывавший клубы черного дыма и белого пара, стремительно тащивший громыхающие по железным, уложенным на землю, брусьям маленькие тесные домики, в которых их поселили, сквозь сочную яркую весеннюю зелень от солнечной Одессы к туманному и холодному Санкт-Петербургу - северной столице северных варваров.
Китайскую делегацию поселили в лучшей на то время петербургской гостинице "Европейской". И сразу же начались бесчисленные и бесконечные визиты всяких человечков, назойливо предлагавших свои услуги в качестве гидов, поставщиков еды, напитков, одежды и безделушек; чиновников русского министерства иностранных дел; офицеров, когда-либо побывавших в Китае и спешивших засвидетельствовать свое почтение; купцов, навязчиво интересующихся, что китайские гости могли бы предложить на продажу и что желают купить; и, конечно, каждые день приходили жившие в Санкт-Петербурге китайцы и маньчжуры, желавшие и просто поболтать и узнать новости с родины.
И у Жун Мэй был человек из Триады. Он был спокоен, немногословен, и уверил ее, что его люди всегда будут рядом и что связаться с ним она всегда сможет через гостиничного боя, вертлявого китайца, низко кланяющегося гостям у входа.
Начав переговоры с русским министром финансов, Ли Хунчжан был важен и неуступчив, не спеша прощупывал планы и интересы русских. Не всегда Жун Мэй понимала суть его осторожных вопросов и уклончивых ответов, однако сразу уяснила, что русские домогаются разрешения на постройку железной дороги через Маньчжурию, а Ли Хунчжан внутренне согласен, имея на то разрешение императрицы Цыси, но боится продешевить, бережно торгуется, старается вытянуть из русских все, что возможно. Он затягивал переговоры, потребовал даже встречи с русским императором, еще и не коронованным, неполноценным по традициям Поднебесной, и тот подтвердил желание России купить право на такую дорогу.
Постоянно присутствуя на переговорах в качестве переводчика, и по долгу службы хушану Яню и императрице Цыси, понимая, что в столь почтенном возрасте Ли Хунчжан может что-либо выпустить из памяти, а спрос-то будет с нее, Жун Мэй постоянно напоминала Ли Хунчжану, что за это право, по велению императрицы, северные варвары обязаны будут защищать Поднебесную от Японии.
- Я помню, - уверял он. - Насколько мне известно, японцы боятся русских как тигров. Если мы будем уступать японцам, то они все равно не помогут нам против России. Если же мы сделаем небольшие уступки России, то сможем использовать ее для устрашения Японии.
Ночами Ли Хунчжан вел с ней долгие беседы, рассказывал о своей жизни, многочисленных военных и дипломатических победах, какой ценой моральных и физических сил они ему доставались, и однажды ему в голову пришла мысль, а нельзя ли составить соглашение с русскими министрами таким образом, чтобы эти варвары обязались защищать Поднебесную не только от японцев, но и от всех, кто попытается напасть на нее. Ведь как это было бы прекрасно - сидя на горе наблюдать за схваткой алчных тигров...
- Но каким образом? - не поняла Жун Мэй.
- Как-то сделать так, чтобы в тексте подписанного соглашения давалось широкое толкование варваров. Пусть они, подобно гадам, душат в объятиях и жалят друг друга, не нарушая наш покой.
Жун Мэй тщательно обдумала детскую, жалкую мечту Ли Хунчжана и позвала человека Триады. Уже вместе с ним она обсудила создавшееся положение и велела дать много денег русским чиновникам министерства иностранных дел, чтобы они изыскали возможности и написали текст соглашения именно таким образом.
И им это удалось!
Уже в Москве, через три дня после больших для русских неприятностей на широком поле по случаю коронации императора, перед подписанием текста соглашения, а он был составлен в двух экземплярах на французском языке, Жун Мэй внимательно изучила договор и шепнула Ли Хунчжану, что формулировка интересующей их статьи очень удачна для Небесной империи. Тут случилась небольшая заминка по какому-то поводу и всех пригласили завтракать. Может быть, русский министр иностранных дел не был уверен, что у него хватит сил подписать договор? После завтрака, за широким красного дерева столом Ли Хунчжан и князь Лобанов-Ростовский подписали именно те широкие с голубыми разводами и исполненные черной тушью текстом договора листы. Свой лист русские куда-то унесли, а китайский Ли Хунчжан положил в тяжелый железный ларец, запер на ключ и опечатал личной печатью.
ВИТТЕ. МОСКВА. КОРОНАЦИЯ.
Вечером 17 мая, после парадного спектакля в Большом театре, закончившегося балетом "Прелестная жемчужина", царская чета, благосклонно простившись со всеми, присутствовавшими в театре, отправилась отдыхать в Петровский дворец, пригласив на ужин ближайшее окружение и некоторых министров, чтобы решить срочные государственные вопросы.
Народу было немного: император о супругой, великие князья с женами, Сергей Юльевич, начальник дворцовой охраны Гессе, обер-церемониймейстер двора фон дер Пален, министр двора Воронцов-Дашков, министр иностранных дел князь Лобанов-Ростовский, министр путей князь Хилков и кто-то еще. Да, и эта последняя знаменитость, приблудный французик Папюс - не то чревовещатель, не то алхимик, маг и волшебник, словом какой-то колбасник или зеленщик, наплевший где-то, что обладает способностями телепатической связи с потусторонними силами и поэтому пригретый черногорками. Неведомо почему настроение и царской четы и гостей было тревожно-подавленным, изредка возбуждаемое истеричными попытками черногорок - Анастасии и Милицы - супруг великих князей Николая Николаевича и Петра Николаевича, разрядить обстановку. Принялись было обсуждать последний номер журнала оккультных наук "Изида", популярнейшего в их среде и почти целиком посвященного мадам Блавацкой, наплели о ней столько вздора, что Сергей Юльевич вынужден был вмешаться.
- Я имею честь состоять с ней в родстве, - начал он, и все присутствующие, заинтересовавшись, замолчали. Общий, так сказать, гвалт стих.
- У моего деда по матери, Андрея Фадеева, члена главного управления наместника Кавказского, было три дочери и один сын. Старшая дочь, довольно известная писательница времен Белинского, издававшая свои произведения под псевдонимом "Зинаида Р.", была замужем за подполковником Ганом. Вторая дочь была моя мать. Третья дочь осталась в девицах и сейчас живет в Одессе. Сын сейчас генерал Фадеев - служит на Кавказе. Так вот, у моей тетушки "Зинаиды Р." были две дочери и сын. И старшая дочь, а мне она, стало быть, приходится двоюродной сестрой, и есть мадам Блавацкая.
Великие князья, не чаявшие перебраться в соседнюю комнату, где мужчин ждали батареи бутылок, сигары и карты, нахмурились, почувствовав, что он надолго привлек общее внимание. Сознавая, что просто подняться и уйти будет выглядеть бестактностью, да и не желая вызвать раздражения супруг и, главное, царствующего кузена Николая и супруги его, Александры Федоровны, они вынужденно скрывали раздражение. Присутствующие дамы, напротив, были предельно заинтересованы, Сергей Юльевич это ясно чувствовал, особенно царица.
- Сколько внимания и интереса, - подумал Сергей Юльевич, - а ведь за всем этим кроется пошлость и безвкусица. Но продолжил.
- После смерти матери, "Зинаиды Р.", ее дочери переехали в Тифлис к деду. Эриванский вице-губернатор сделал предложение старшей, так она и стала Блавацкой. Замужество ее счастливым не было, не знаю по какой причине, и она, сбежав от мужа, вернулась в Тифлис к деду. Семья моего отца, потомка голландца, перебравшегося в балтийские губернии, когда те еще принадлежали шведам, в это время также довольствовалась крышей дома генерала Федеева. Вы все, может быть, хорошо знаете, громадный дом в переулке, ведущем с Головинского проспекта на Давидову гору? Жили там по старинному, по барски, одной дворни помню, было восемьдесят четыре человека... Да, так о Блавацкой... Вокруг нее витал дух, так оказать, эротически-авантюрный, и дед решил отправить ее к отцу, служившему где-то под Петербургом командиром батареи. В сопровождении двух мужчин и двух женщин из великой дворни она направилась в Поти, чтобы отсюда, через Одессу, добраться в Россию. В Поти, в числе других, в это время стоял один английский пароход. Блавацкая снюхалась с англичанином, капитаном этого парохода, была им спрятана в трюме и вывезена за границу. В Константинополе она поступила в цирк наездницей, а затем связалась с популярным в то время оперным певцом Митровичем и гастролировала с ним по Европе. Через некоторое время дед получил письмо из Лондона, в котором некий англичанин утверждал, что женится на его внучке и увозит ее по коммерческим делам в Америку. Спустя еще некоторое время мы узнали, что Блавацкая объявилась в Европе и стала ближайшим адептом известнейшего спирита того времени -тридцать лет назад - Юма. Вот здесь она, видимо, и овладела навыками и лексиконом телепатки, прорицательницы, а жаргоном уличной цыганки-гадалки она владела с детства. Затем, не имея специального музыкального образования, она с успехом выступает с сольными фортепьянными концертами и становится даже капельмейстером оркестра сербского короля Милана. Примерно в году шестьдесят третьем - четырнадцать лет в ту пору мне был - она вернулась в Тифлис. Юной девушкой, понятно, она уже не была, годы наложили свой отпечаток, но привлечь общее внимание она сумела. И необыкновенным шармом, и многочисленными слухами о ее похождениях и приключениях и, главное, спиритическими
таинственными сеансами, которые проводила в доме души не чаявшего в ней деда. Впрочем, дед был строгих правил и не знал, или делал вид что не знает о такой галиматье. Собиралась вся местная гвардейская Jeunesse d,oree1 и граф Воронцов-Дашков в том числе. Здесь Сергей Юльевич кивнул явно скучавшему, рассеянно слушавшему и томившемуся в ожидании чисто мужских развлечений графу.
- Весь ее спиритуализм, или вызывание духов, сводился к верчению стола, вызову духов давно умершее людей, чаще всего знаменитостей, вроде Наполеона Буонапарте или Петра Великого, звяканью чайной посуды в буфете, игре закрытого концертного фортепиано и нескромному женскому повизгиванию. Сеансы проводились в темноте, а любопытных собиралось множество.
- Отношения ее с мужем стали налаживаться, но тут опять заявился Митрович, вспыхнула былая любовь и они удрали в Киев. Там Митрович принялся петь в опере, и довольно неплохо, быстро изучив под ее руководством русский язык. Киевский генерал-губернатор князь Дондуков-Корсаков, служивший в свое время в Тифлисе и знакомый с юной Блавацкой, тотчас решил углубить знакомство, хорошо информированный о ее скандальной известности, но на этой почве у них с Митровичем произошли разногласия. А так как князь Дондуков в своих домогательствах оказался весьма настойчив, то Блавацкой и Митровичу пришлось из Киева удирать. Они объявились в 0дессе, где мы с братом в то время учились в Новороссийском университете. Блавацкая открыла здесь цветочный магазин, магазинчик искусственных цветов и фабричку чернил, чем и жила. Она часто приходила в гости к нам и вела с моей матерью долгие беседы. Это была уже пожилая, а может быть мне так казалось, женщина, но в ней чувствовался дух какой-то гениальности. Так, она, совершенно не учась, свободно говорила по-французски, на английском, немецком, сербско-хорватском, итальянском и не знаю еще на каких языках. Играла на многих музыкальных инструментах, да так, что с успехом давала сольные концерты на фортепиано в европейских столицах и служила капельмейстером у сербского короля в Белграде. Без малейшего затруднения писала длиннейшие письма стихами. И лгала. Лгала вдохновенно, творчески, совершенно не затрудняясь в выборе темы, деталей и подробностей. Да так цветасто, что даже мы, знавшие ее способности к фантазии и ничуть не верившие ей, сидели с открытыми ртами. И популярной на всю Россию она стала, когда напечатала у Каткова в "Русском вестнике" свои феерические рассказы "В дебрях Индостана". Да, но торговые ее предприятия прогорели, Митрович получил ангажемент в итальянскую оперу и уехал, забрав с собой и ее, в Египет, в Каир. В Средиземном море их пароход потерпел крушение и утонул, а вместе с ним погиб и Митрович, едва успев спасти свою Лорелею. Затем из Каира Блавацкая перебралась в Лондон и создала там теософическое общество, а для привлечения в него адептов отправилась в Индию, где изучила, или выдумала тайны индусских религий. Впечатления этой поездки и легли в основу ее рассказов "В дебрях Индостана". Вернувшись в Европу, она поселилась в Париже и стала главой всех теофизитов, приобретя мировую известность. А вскоре и умерла.
Видя, что слушатели разочарованы столь прозаическим описанием жизни властительницы дум, Сергей Юльевич решил позлатить пилюлю.
- В конце концов, если нужно доказательство, что человек не есть животное, что в нем есть душа, которая не может быть объяснена каким-нибудь материальным происхождением, то Блавацкая может служить этому отличным доказательством. В ней, несомненно, был дух, совершенно независимый от ее физического или физиологического существования. Вопрос только в том, каков был этот дух, а если встать на точку представлений о загробной жизни и что она делится на ад, чистилище и рай, то весь вопрос только в том, из какой именно части вышел тот дух, который поселился в Блавацкой на время ее земной жизни.
Но возмущенные сестры-черногорки все равно галдели, да и сестрички царица и супруга московского генерал-губернатора великого князя Сергея Александровича явно были недовольны отсутствием всякой мистической таинственности в повествовании Витте. И для того, чтобы спасти положение и удержать мужчин, черногорки и притащили этого французика, как его, да, Папюса.
Папюс был дока по части затуманивания женских мозгов, да и не только женских, а вообще склонных к всяческой заумной дури, и начал с историй про колдунов и волшебников Франции времен Короля-солнца. Он пыжился, таинственно понижая голос, делая пасы руками, попросил выключить электрический свет и зажечь лишь одну свечу в канделябре, и от этого света его жирная короткая фигура с тонкими ручками и ножками отбрасывала на стену поросячье-паучью тень.
Великий князь Николай Николаевич даже застонал от острого приступа ненависти к этому мерзавцу, но черногорки шипели - слушайте, слушайте, - и пришлось смириться.
Сергей Юльевич обдумывал, как бы получше доложить царю о результатах переговоров с Ли Хунчжаном, а Папюс тем временем таинственно шептал по-французски.
- При Короле-солнце в столице Франции процветали и хиромантия, и черная магия, и культ сатаны, и многие другие таинственные учения, Дело дошло до того, что в июле 1677 года в исповедальне у иезуитов на улице Сен-Антуан удалось обнаружить проект отравления короля и дофина. В начале декабря лейтенант полиции Ла Рейни арестовал бывшего офицера Луи де-Ванаиса и его любовницу. В бумагах, захваченных у этих лиц, обнаружилось сообщество алхимиков, фальшивых монетчиков и магов, среди которых были и священники, офицеры, банкиры, светские дамы и люди всевозможных профессий и состояний. В начале следующего года полиция обнаружила еще более ужасные вещи, еще через год Ла Рейни арестовал колдунью Марию Босс с дочерью и двумя сыновьями утром в одной постели, где все они лежали голые. Немного позже была арестована и Катерина Деза, жена ювелира Антуана Монвуазена, прозванная Вуазеншей, одна из величайших преступниц, котарых когда-либо видел свет. Все арестованные были связаны друг с другом, принадлежали к одному кругу, но центром, собиравшим их, была Вуазенша. Луи де-Ванаис был специалистом по призыванию Сатаны. Вуазенша имела целый ряд специальностей, но более всего занималась отравлениями. У Вуазенши было очень много клиентов, оплачивавших ее труды иногда громадными суммами. За каждое успешное отравление она получала до шестидесяти тысяч франков. Резиденцией Вуазенши был Вильнев-сюр-Грануа, между стенами и кварталом Сен-Дени. Здесь у нее был дом и сад, где почти круглый год шло шумное веселье. Окруженная толпой поклонников, она в диких попойках прокучивала все, что доставляли ей клиентки и клиенты. Главной показной стороной ее искусства были гадание на картах и хиромантия. Свои предсказания она изрекала одетой в роскошную мантию фантастического покроя, стоившую около семидесяти тысяч франков. Однако не все ее клиенты удовлетворялись этим уж слишком обычным видом колдовства. Для более требовательных приходилось заклинать сатану и служить "Черную мессу". Эту кощунственную службу совершал старый кривой священник аббат Гибур, постоянный компаньон Вуазенши во всех ее предприятиях. Для совершения обряда он являлся в черном священническом одеянии. Та особа, для которой читалась месса, помещалась совершенно нагой на столе перед алтарем, в руках она должна была держать зажженую свечу, и золотая чаша ставилась ей на живот. На каждой мессе аббат длинной иглой закалывал младенца и кровь этой жертвы собирал в чашу, где смешивал с различными волшебными составами. Чтобы месса была действенной, ее совершали до трех раз подряд. Таким образом, Вуазенша и аббат Гибур загубили до пятисот младенцев. На суде перед знаменитой Chambre Selenie Вуазенша была уличена во всех совершенных ею кощунственных деяниях и вместе с несколькими своими сообщниками сожжена на Гревской площади в 1680 году. Расследования о приверженцах магии не прекращались долгие годы после ее смерти. Палата, ведавшая преступлениями против религии, нашла более четырехсот человек, виновных в занятиях черной магией и других преступлениях. При этом следователи наткнулись на неожиданное открытие. Оказалось, что Вуазенша и ее помощники в числе своих клиентов имели и известную, одно время всевластную, фаворитшу короля мадам де Монтеспан. Та, в 1672 году, когда она прискучила королю и Людовик ускознул от чар своей фаворитки, обратилась за помощью к Вуазенше. Аббат Гибур по ее просьбе прочитал ей "Черную мессу" и мадам Монтеспан сразу уверовалась в силу колдуньи: король к ней вернулся. Но на сей раз Людовик недолго оказывал ей свое расположение. Вскоре она была оставлена насовсем и тогда решила при помощи Вуазенши отравить короля вместе с новой его любовницей мадемуазель де Фонтьяж. За это колдунье было обещано полтора миллиона франков. Когда этот секрет, вместе с другими секретами Вуазенши, открылся, король был глубоко опечален, узнав о замыслах своей бывшей любовницы. Не желая громкого скандала, он собственноручно сжег дела, компрометирующие мать его побочных детей. Скомпрометированность мадам Монтеспан спасла многих. Среди обвиняемых была и Олимпия, первая любовь короля, и герцогиня Бульонская, и виконтесса де Полиньяк и многие другие. Они избежали казни, но представители и представительницы буржуазных семей, на свою гибель пытавшие счастье у Вуазенши, были казнены. Последним отголоском дела Вуазенши был изданный в 1682 году приказ парламента об изгнании из Франции всех магов и волшебников и ужесточении правил продажи ядовитых веществ.
Дамы внимали Папюсу едва ли не с открытыми ртами, да и мужчины выглядели весьма заинтригованными.
- Обывательская любовь к сплетням, пересудам и всяческим слухам, подумал Сергей Юльевич, но тут же спохватился, отметив, что этот исторический экскурс Папюса и сам выслушал с интересом.
- А теперь покажите свои способности, мсье Папюс, - наперебой зачирикали взбалмошные черногорки, где-то откопавшие это чудо и безмерно им гордившиеся. Так дети хвастают перед сверстниками пойманной лягушкой.
У царицы лицо исказилось гримасой зависти и Сергей Юльевич понял, что она позаботится о спасения своей репутация, добудет себе божьего человечка, который этого французика заткнет за пояс.
Перед царствующими особами Папюс капризничать не решился, махнул застывшему у дверей мажордому убрать все со стоявшего в центре гостиной тяжелого, красного дерева круглого стола, мягким жестом сверху вниз, как бы придавливая, погасил горевшую в двух саженях от него единственную свечу и водрузил на край стола неведомо откуда появившееся у него в руках флюоресцирующее мягким опаловым светом фарфоровое блюдце. Тишина стояла неимоверная; все затаили дыхание.
Папюс что-то тихонечко забормотал и блюдце поплыло по кругу. Стол вертелся! Со вздохом изумления все несколько отодвинулись от стола, опасаясь, как бы он не доставил каких неприятностей.
Столешница сделала полный оборот и блюдце таинственным, непостижимым образом переместилось в центр.
- Явите дух, явите дух, - Милица явно страдала недержанием.
- Дух кого, Ваше высочество? - спросил Папюс.
- Петра Великого, - испуганно-нерешительно ответил Николай.
Полной темноты в комнате не было, сквозь открытые_окна проникал свет газовых уличных фонарей, и было видно, что Папюс достал из кармана сюртука нечто, завернутое в платок. Делая пасы руками над столом, он развернул платок, просыпал на блюдце кучкой порошок и уронил несколько капель тяжелой тягучей жидкости.
- Уж не калий ли марганца с глицерином? - весело подумал Сергей Юльевич.
И правда, на блюдце появился огнедышащий вулканчик, испускавший вонь и дым. Дым застыл над столом белым облачком, отдаленно напоминавшим всклокоченную голову Петра Великого с вытаращенными от гнева за потревоженный сон глазами.
И тут черт дернул царствующего Николая Алевсандровича, перед завтрашней коронацией, задать вопрос.
- Скажите, царь Петр, каково будет мое царствование?
- Кровь..., - или нечто подобное и почему-то по-французски проскрипело в ответ тающее облачко.
- Дурак, нашел что чревовещать, - в сердцах подумал Сергей Юльевич и заметил, что все присутствующие так же неодобрительно отнеслись к ответу царя Петра.
Папюс понял свою оплошность и попытался, оправдываясь, объяснить, что дух хотел сказать..., но тут Милица, спасая положение, велела зажечь свечи и заявила, что знает абсолютно надежный способ гадания, древний, исконно русский, описанный еще более ста лет назад в "Словаре русских суеверий".
Она крикнула принести псалтырь и медный ключ, от двери или бюро, безразлично. Ключ до середины она как бы вставила в псалтырь и веревочкой обязала книгу, продев ее кончик в торчащее наружу ушко ключа. Потом обвела глазами присутствующих и, обращаясь к Сергею Юльевичу, а он был росл и потому заметен, сказала, - Вот, министр, держите за эту веревочку. Я буду читать молитву и, если псалтырь завертится, то это хороший признак.
- Почему это я? - забеспокоился Сергей Юльевич, не любивший находиться в центре внимания и отмечая, что Милица, подстраховываясь, закручивает веревочку, чтобы заставить ее раскручиваться потом обратно.