Мельников Руслан. Темный Набег

   – Сегодня большая вылазка, – скучным голосом, как о чем-то обыденном и маловажном, сообщил тевтон. – Давно пора прочесать дальние окрестности. Поедут все братья, способные сидеть в седле и держать оружие. Замок остается под присмотром брата Томаса и небольшого – десятка три-четыре бойцов – гарнизона. Сагаадай и его воины присоединятся к нам – татары уже дали согласие. Думаю, пойдут и оба шекелиса. А ты?
   – Я?
   – Примешь ли ты участие в вылазке? Поведешь ли свою дружину? Или предпочтешь остаться здесь? С Эржебетт?

Глава 32

   Насмешка? Всеволод пристально посмотрел на собеседника. Нет, насмешки не было. Бернгард просто спрашивал. Спокойно и отстраненно интересовался, без всякого намека на эмоции. Но все же подспудно в заданном вопросе таилось что-то еще.
   Некое испытание? Проверка?
   И ведь как неожиданно! И до чего не вовремя!
   Рука сама потянулась к затылку. Поскрести, почесать.
   Время потянуть.
   Отсрочить ответ.
   Всеволод не то чтобы колебался. Просто лихорадочно соображал, прикидывал, размышлял. Как быть… С Эржебетт – как? Да уж, следовало признать: девчонка-найденыш, действительно, доставляет немало хлопот. Отвлекает, связывает руки. Но раз уж все так вышло, оставлять Эржебетт в замке одну не годилось. А с собой раненую девчонку не возьмешь. Далеко ли с ней уедешь, с раненой-то. Вылазка же…
   Всеволод уже решил во что бы то ни стало добраться до Мертвого озера. И отказываться от своего решения не собирался.
   Вот только Эржебетт…
   Магистр смотрел на него, не моргая. Магистр ждал ответа.
   Надо ехать. Надо… Как ни крути, но в одном Бернгард прав. Прав, безусловно. Всеволод, в самом деле, прибыл сюда сам и привел свою дружину не для того, чтобы оберегать Эржебетт…
   Стоп! Дружину! Такое очевидное решение и пришло так нескоро! Собственно, почему он должен оставлять Эржебетт одну? Парочки… нет, лучше с полдесятка – так надежней – верных дружинников, поставленных у порога комнаты – вполне достаточно, чтобы до его возвращения уберечь угорскую юницу от любой опасности – хоть мнимой, хоть явной. Пятеро толковых бойцов легко отобьются и от рыцаря с серебряной водицей в перчатке и от арбалетчика с надколотыми и зазубренными стрелами. И от пресловутового замкового упыря – отобьются тоже.
   Да чего там! При необходимости полдесятка воинов русской Сторожи оборонят узкий коридор донжона и от большего количества противников. Впрочем, вряд ли неведомый противник, кем бы он ни был, начнет устраивать в замке откровенную рубку с гостями и союзниками Берн-гарда. Подобная дерзость чревата бо-о-ольшими неприятностями.
   Ага, чревата. Но все же на всякий случай к тем пятерым у двери Эржебетт стоит, пожалуй, добавить еще пару-тройку десятков. Разбросать дружинников по крепости, приказать всем быть начеку. Велеть поглядывать за одноруким Томасом и находящимися под его началом тевтонами. Нет, ничего страшного случиться не должно.
   – Я участвую в вылазке, – сказал Всеволод – твердо и почти так же спокойно, как говорил до того Бернгард. – И ратников своих возьму. Только не всех. Часть дружины останется здесь… В помощь брату Томасу. А то… ну, мало ли что…
   Всеволод перевел взгляд на сломанный арбалетный болт. Бернгард понимающе хмыкнул.
   – В таком случае я, пожалуй, сокращу количество своего гарнизона. Пусть в крепости остается… Ну, скажем… двадцать моих воинов и двадцать твоих. Думаю, будет достаточно для присмотра за стенами и для самых неотложных дневных работ. В эту ночь замок почти не пострадал. И потерь нет…
   Бернгард осекся, покосился на Эржебетт.
   – Убитых нет, я имею в виду. Хоронить никого не нужно. Надо только вывезти дохлых нахтцереров, расчистить и заполнить заново ров, собрать стрелы, поправить дальние рогатки… Впрочем, брат Томас все знает…
   Всеволод удовлетворенно кивнул. Выходило даже лучше, чем он рассчитывал. И все же внести некоторые уточнения не помешает:
   – Хорошо. Пусть будет двадцать и двадцать. И еще пятеро моих дружинников здесь – в коридоре. Для охраны Эржебетт.
   Бернгард задумался на секунду. Неодобрительно покачал головой, но согласился.
   – Ладно. Раз уж ты так настаиваешь.
   Поразмыслив немного, Всеволод добавил:
   – И еще один…
   Магистр недовольно двинул бровью.
   – На наблюдательной площадке донжона, – пояснил Всеволод. – Я выберу самого зоркого бойца. Пусть он смотрит за окрестностями.
   Недолгое колебание… Бернгард принял и это условие. Даже попытался сострить:
   – Надеюсь, пользуясь численным перевесом, твои люди не попытаются захватить мой замок?
   – Серебряные Врата – не та крепость, которой хочется владеть сейчас, во время Набега, – сухо ответил Всеволод.
   – Это точно, – невесело усмехнулся Бернгард. – Ну, готовься к вылазке, русич. Через час выступаем.
   Все? Разговор закончен?
   Похоже на то. Но почему тогда тевтон шагнул не к выходу, не к двери? Почему – в сторону.
   К Эржебетт. Почему протягивает к раненой руку…
   Всеволода аж подбросило:
   – Бернгард!
   Нет. В руке магистра оружия не видно. Магистр лишь тронул пальцами лоб под мокрыми рыжими волосами. Почти заботливо тронул. Почти как любящий отец – занемогшую дочь.
   Но…
   Миг.
   Судорога исказила спокойное лицо Эржебетт. Прикрытые глаза зажмурились. Дернулось, будто от укола копьем, все тело под медвежьей шкурой. Послышался тихий сдавленный стон…
   В следующий момент Всеволод был рядом, готовый оттолкнуть, отпихнуть тевтона. Не понадобилось. Тот сам уже отводил руку. Бернгард с мрачным видом повернулся к нему. Сказал задумчиво:
   – Беспокойно спит.
   – Не… – хрипло выдохнул Всеволод. Сглотнул…
   «Не прикасайся к ней больше! Не смей! Никогда!»
   – …Не тревожь ее, Бернгард! Пусть отдыхает.
   «Без тебя она будет спать спокойнее! Так что – проваливай! И поскорее!»
   Магистр вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. А страже, стоящей у двери, не велено было рубить уходящих. О чем Всеволод сейчас очень сожалел в глубине души.
   Он тоже проследовал за Бернгардом. Вышел в коридор, недобро зыркнул в спину удаляющемуся хозяину замка. Подождал немного. Убедился, что тевтон удалился и возвращаться не собирается. Приказал молчаливым дружинникам:
   – Смотреть в оба.
   Вернулся.
   Эржебетт не спала. Эржебетт молча смотрела на него из-под надвинутой до самых глаз шкуры. А может, и не на него, может, сквозь него. И не понять – то ли видела, то ли нет.
   Разбудил-таки, Бернгард!
   Впрочем, если девушка и была напугана, то уже успела успокоиться.
   – Кто же в тебя стрелял-то, Эржебетт? – вздохнул Всеволод. Перевел взгляд на сломанный арбалетный болт. Снова вздохнул. – Откуда прилетела эта стрела?
   На ответ он и не надеялся. Немые отвечают редко. Он даже не знал наверняка, понимает ли его сейчас девушка. Слышит ли вообще? И все же говорил по-немецки. Немецкий-то юная угорка знать еще могла. Русский – вряд ли.
   Ответ все-таки прозвучал. Странный и неожиданный ответ.
   – Ш-ш-шо… – вдруг прошипела Эржебетт, глядя широко распахнутыми темно-зеленоватыми глазами куда-то в неведомые дали, мимо Всеволода.
   – Что? – он встрепенулся.
   Едва ли взгляд Эржебетт можно было сейчас назвать осмысленным в полной мере, но немая явно что-то пыталась выговорить.
   – Шо… мо… – с натугой выдавливали бледные губы, давно утратившие дар речи. – Шо… ло… мо…
   – Что?!
   Что она хочет сказать?
   Рука Эржебетт вдруг выпросталась из-под медвежьей шкуры. Слабая, тонкая, девичья рука. Дрожащий палец указывал… На стену? Нет, на окно. А в узком окошке-бойнице – что? Из окна видно ущелье, ведущее к горному плато. А на плато – Мертвое озеро. А в озерных глубинах – Проклятый проход с порушенной границей. А за тем проходом…
   – Шо… ло… мо… – судорожно, отрывисто выдыхала Эржебетт. – Шо… ло… мо…
   – Шоломонария! – прошибла Всеволода внезапная догадка.
   Темное обиталище!
   – Шо… ло… мо…
   – Что-о-о?!!!
   Ну же! Говори! Дай знак! Что тебе известно?! Что ты знаешь?! Он склонился над ее ложем, он едва не начал трясти обессилевшую девушку.
   Не начал.
   Рука опустилась на шкуру. Эржебетт откинула голову, закрыла глаза. Спит? Без сознания? Он прислушался. Дыхание девушки вновь ровное, спокойное.
   Ладно, пусть отдыхает. Едва ли от нее сейчас удастся добиться большего.
   Всеволод подошел к окну, задумчиво уставился вдаль, за крепостные стены. Шо… ло… мо… Что это было? Болезненный бред раненой девчонки? Или все же ответ. Ответ на вопрос, который он задавал. На вопрос о стреле. И о стрелявшем.
   Бред? Ответ? И не угадаешь так сразу. Но если это все-таки ответ? Значит… Что – значит? Кто бы ни пустил стрелу и откуда бы не пустил, в конечном итоге она прилетела из темного обиталища. Либо оттуда явился тот, кто стрелял. Либо стрелявший как-то связан с Шоломонарией.
   Интересно, какая тут вообще может быть связь?
   Это еще предстояло выяснить.
   Всеволод смотрел на ущелье, мысленно прокладывая путь к Мертвому озеру. Пока – только мысленно. Но скоро, совсем скоро – большая вылазка. И сегодня он лишний раз утвердился в необходимости идти к Мертвому озеру. Там и только там надо искать окончательные ответы. На все его вопросы. Всеволод нутром чуял: многие разгадки сокрыты холодными озерными водами. А в первую очередь – разгадка тайн Закатной Сторожи.
   Тайны неуловимого и необычайно скромного в еде замкового упыря, которого никто никогда не видел, но слухи о котором давно смущают души защитников крепости. Тайны рыцаря, таскающего в латной перчатке раствор адского камня и бродящего в одиночестве по безлюдным коридорам, когда весь гарнизон Серебряных Врат сражается не на живот, а на смерть или трудится, не покладая рук. Тайны неведомого арбалетчика, надкалывающего осиновые древка под зазубренными серебрёными наконечниками, но посылающего свои стрелы вовсе не в штурмующих замок кровопийц.
   Что-то подсказывало Всеволоду: взаимосвязаны они друг с другом, все эти тайны. А еще с «шо… ло… мо…», с темным обиталищем связаны.
   Что ж, если кто-то из защитников замка действительно имеет сокрытую связь с чужим, чуждым, запорубежным, ее, связь эту, отыщет и он, Всеволод. Обязательно отыщет. Как минимум, это поможет уберечь Эржебетт. А возможно, кто знает, изменит судьбу всего людского обиталища. Быть может, даже в лучшую сторону изменит. Ибо хуже уготовленной этому миру участи все равно быть уже ничего не может.

Глава 33

   …Эржебетт о своем отъезде Всеволод сообщать не стал. Незачем. К чему лишний раз волновать девчонку? Просто поставил перед запертой дверью пятерых стражей.
   Выбрал еще двадцать дружинников с толковым десятником Ильей во главе. Дал необходимые указания. Особо предупредил дозорного, которому надлежало взойти на наблюдательную площадку донжона:
   – В сигнальный рог здесь трубят, когда разверзается Мертвое озеро. Но знаешь… Коли увидишь, что тевтоны прервали вылазку и возвращаются в крепость раньше нас, – тоже дуй не жалея щек. Томасу скажешь – я приказал.
   Это на тот случай, если Бернгард задумал схитрить и объявиться в замке прежде времени.
   А это – на прочие непредвиденные случаи:
   – Если Илья повелит или если сам вдруг что сверху заметишь и сочтешь опасным либо подозрительным – тоже труби, не стесняйся.
   Оглушительное гудение громадного рога Всеволод слышал неоднократно и ничуть не сомневался в том, что отзвуки гулкого эха непременно докатятся до берегов Мертвого озера. «Услышим – повернем коней», – решил он про себя.
   Дружинники внимали воеводе молча, хмуро посматривая из-под насупленных бровей. Всеволод вздохнул. Сказал негромко, но весомо:
   – Я вас не няньками оставляю за девчонкой смотреть. Я оставляю вас из-за неведомого ворога, который бьет в спину. Нешто не ясно?
   Никто не ответил.
   Под угрюмыми взглядами оставшихся Всеволод вывел дружину через серебряные ворота. Тевтоны – действительно, весь гарнизон без двух десятков – уже покинули крепость. Отряд Бернгарда проехал по опущенному мосту через дымящийся еще ров и теперь спускался по пологому склону, заваленному смердящими на солнце нелюдскими трупами. Следом рысили всадники Сагаадая.
   Нужно было догонять.
   …Вместе с крестоносцами они достигли основания замковой горы. Отсюда было два пути. Налево – в горловину, стиснутую скалами и ведущую к пустынному плато с Мертвым озером. И направо – к поросшим лесами холмам, где начинались обезлюдевшие эрдейские земли. Тевтоны повернули вправо, обратив коней хвостами к Мертвому озеру.
   – Мастер Бернгард, – почтительно обратился Всеволод к тевтонскому старцу-воеводе, следовавшему впереди.
   – Да, русич? – Бернгард даже не шевельнулся в своем высоком седле.
   – Каким образом проходят дневные вылазки?
   – Как обычная облава, – пожал плечами магистр. – Рассредоточиваемся малыми группами, охватываем побольше пространства. И – ищем. Каждый в своем направлении.
   Значит, рассредоточиваемся… Всеволод так и предполагал. А что если им разъехаться прямо сейчас?
   – Куда именно ты ведешь отряд, Бернгард?
   – Туда – неопределенный кивок вперед. – Там, за холмами, хватает укромных мест, где днем может прятаться нечисть.
   – Я со своими воинами хочу отправиться в другую сторону, – негромко, но твердо произнес Всеволод.
   Бернгард придержал коня. Повернулся – медленно, всем корпусом, закованным в посеребренную сталь. Из-под поднятого забрала смотрели колючие глаза.
   Что-то хотел ответить? Не успел…
   Подогнал коня поближе прислушавшийся к их разговору Сагаадай. Юзбаши тоже сказал свое слово:
   – Не сочтите за дерзость, мастер Бернгард, но и я бы предпочел другой путь.
   Ага… Татарского сотника тоже, видать, обуревают мысли, схожие с теми, что не дают покоя Всеволоду. Степняк тоже жаждет взглянуть на мертвые воды…
   – Да и мы бы не отказались повернуть коней, – к магистру с двух сторон уже подъезжали Золтан и Раду.
   Ожидаемой вспышки не произошло. Некоторое время – совсем недолго – Бернгард размышлял, прикидывал что-то. Потом ответил. Вовсе не гневливо. Не раздраженно даже. Скорее – насмешливо:
   – Вообще-то мне казалось, что здесь приказы отдаю я. И еще я полагал, что все мои приказы будут исполняться беспрекословно.
   Так оно и было. В братстве рыцарей-монахов, спаянном жесткой дисциплиной, никто не осмеливался противоречить магистру. Однако ни Всеволод, ни Сагаадай, ни Золтан не являлись членами ордена и не принимали на себя орденских обетов и обязательств. Они прибыли сюда на помощь, по зову Бернгарда. Как союзники, как друзья прибыли. Как равные.
   – Эти приказы будут исполняться, – заверил тевтона Всеволод. – В замке, ночью, во время штурма – будут. Ибо в бою над всякой крепостью должен стоять один воевода. Но…
   – Но?
   – Но сейчас день, и мы сейчас находимся за пределами Серебряных Врат, – заметил Всеволод. – И смею надеяться, мы имеем право передвигаться в окрестностях Сторожи по своему усмотрению. Или у нас такого права нет?
   Бернгард хмыкнул.
   – Вы хотите ехать на Мертвое озеро? – просто и прямо спросил тевтонский магистр.
   Всеволод ответил. За всех:
   – Мы должны взглянуть. Увидеть должны. Вблизи. Понять или хотя бы попытаться понять…
   – Понять, что делать дальше? – улыбка Бернгарда была совсем невеселой. – Я уже бывал на берегу озера и неоднократно. Но всякий раз возвращался оттуда ни с чем.
   – И все же мне… нам нужно туда.
   Всеволод ждал спора и готов был к ссоре, однако Бернгард вдруг согласился. Неожиданно легко и покладисто.
   – Хорошо, – кивнул магистр. – Покуда светит солнце, вы вольны поступать по своему разумению. Нам, в самом деле, незачем таскаться друг за другом.
   Затем Бернгард перешел на деловой тон военачальника, отдающего распоряжения:
   – В скалах возле Мертвого озера есть небольшие трещины и несколько гротов, в которых могут укрываться нахтцереры. Проверьте. Только осторожнее. Не убирайте рук с оружия. Там, в пещерах, не будет ни солнца, ни крепостных стен. Там вам придется уповать только на сталь с серебром, которого страшатся и темные твари, и мертвые воды, выпускающие их. Помните об этом…
   Пауза. Пытливый взгляд.
   О чем именно им надлежит помнить? Об осторожности? О боязни нечисти перед серебром? Излишнее, в общем-то, предостережение. Ни о том, ни о другом забывать никто не собирается.
   Всеволод все же кивнул, давая понять, что принял слова Бернгарда к сведению.
   – Не вздумайте лезть в озеро в своих серебреных доспехах, – зачем-то добавил магистр. – Впрочем, без доспехов этого делать тоже не нужно.
   Еще кивок. Все? Напутствие закончено?
   – И еще один… нет – не приказ – добрый совет. Вам следует поторопиться, если хотите вернуться в Серебряные Врата засветло. С замковых башен озеро на плато кажется близким, но на самом деле это не так. Расстояние в горах обманчиво. И глазомер порой подводит даже бывалого путника.
   Бернгард повернулся назад, позвал:
   – Конрад! Бранко! Поедете с нашими м-м-м неустрашимыми союзниками…
   «Неустрашимые» в устах тевтонского магистра прозвучало как «неразумные». А, впрочем, так могло просто показаться. Чужая душа – потемки. Истинный смысл, вложенный в чужие слова, тоже распознать бывает не просто.
   – Проведете их к озеру…
   Вообще-то, на взгляд Всеволода, провожатых в ущелье-горловине, где при всем желании заблудиться весьма мудрено, не требовалось. Другое дело – соглядатаи. Однако вроде бы и возражать против общества бывшего посла Закатной Сторожи и волоха-проводника причин нет.
   Бернгард, не проронив больше ни слова, тронул коня. Братья-рыцари и кнехты – тоже проследовали за своим магистром в угрюмом молчании. Только топот копыт, только позвякивание посеребренных доспехов.
   – Мастер Бернгард прав, – сухо сказал Конрад. – Если хотите добраться до озера и вернуться в замок, прежде чем сядет солнце, нужно спешить.
   Бранко не сказал ничего. Не теряя времени на пустые разговоры, волох развернул лошадь и направился к ущелью. Наверное, в самом деле, следовало поспешать.
   – Вперед! – приказал Всеволод. – Скорой рысью!
   Они спешили, они торопились, подстегивая и пришпоривая коней. Скакали там, где можно было скакать, карабкались по осыпающимся каменистым кручам, ведя лошадей в поводу. Снова садились в седла. Шли, ехали. Ехали, шли…
   Горловина оказалась труднопроходимой и для конного, и для пешего. Камни. Осыпи. Частые завалы, возведенные, по всей видимости, с одной целью: затруднить проход нечисти, хоть как-то задержать ее по ночам. Да, без толковых проводников, которым в этих местах знаком каждый валун, пришлось бы туго. Проплутали бы без толку до ночи, попереломали бы ноги себе и коням.
   Бранко же и Конрад находили проходы и узкие обходные тропы даже в непролазных, казалось бы, нагромождениях камня. А вслед за провожатыми проезжали, обходили завалы остальные…
   В полдень темные башни тевтонской Сторожи едва угадывались на фоне скал, а до озера было еще далековато. Потом был виден только донжон – величиной с ноготь мизинца. Потом дорога резко пошла вверх и утратилось всякое представление о времени и пространстве. А потом…
   Потом впереди раскинулось плато.
   Унылая, плоская, безмолвная каменистая равнина вдруг растелилась под копытами, словно сама по себе. И спокойная озерная гладь, как по волшебству, возникла перед глазами.

Глава 34

   Мертвое озеро безмолвствовало. Озеро лежало на ровнехоньком плато средь неприступных обледенелых горных хребтов. Озеро закрывало путь в зловещую Шоломонарию. А ночью – открывало. Путь из…
   Из иного, темного обиталища.
   Всеволод осмотрелся по сторонам.
   Взгляд – вправо. Взгляд – влево.
   Несколько редких пещер, зияющих в окрестных скалах. (Надо бы потом проверить. Но – потом.) Кое-где – давние обвалы.
   Взгляд – вперед.
   Камень, камень, камень и много-много воды. И ничего более.
   Вблизи озеро казалось необъятным. Противоположный берег виднелся вдали едва различимой полоской. Берег терялся в дымке – обычной, туманной, а не зеленовато-колдовской.
   А озерные воды были необычайно прозрачными. Сверху. Воды так и манили к себе непорочной родниковой чистотой. Сначала манили, а потом…
   Все верно: не было жизни в этих водах. Ни жизни, ни живности. Ни рыбешки, ни водяной букашки, ни зеленой былинки вездесущих мхов, водорослей и тины. Зато уже на глубине в локоть-полтора под прозрачной водицей лежала недвижимая темная, черная, со слабой зеленцой, маслянисто поблескивающая муть. Сплошная, непроглядная. И что там, за той мутью…
   Что таится ТАМ?
   ВНИЗУ?
   Всеволод смотрел туда, вниз. Всматривался до боли в глазах. И видел лишь себя. Как он, живой, смотрит из Мертвого озера. На себя здешнего, тутошнего.
   И ведь что странно – отражение лежало не на верхнем слое прозрачной воды, а на нижнем – на слое неводы, чем-то напоминавшей бездонную трясину болотных окон. Словно то, что внизу, – важно. А то, что вверху, – так, никчемный морок. Которого, на самом деле, и нет вовсе.
   Запалившиеся после долгой и трудной дороги кони потянулись, было, мордами к прозрачной воде, но тут же фыркая и мотая головами прянули прочь – подальше от берега. Ни глотка не сделали, хоть и в пене все. Да и люди – тоже. Уставшие, вспотевшие, одетые в стеганные поддоспешники, облаченные в тяжелые латы, ратники предпочли теплую воду из седельных фляг. Водица же Мертвого озера… Ни пить такую водицу, ни купаться в ней, ни даже лица умыть не хотелось.
   Ненавидеть лютой ненавистью хотелось такую воду. А еще…
   Идея пришла неожиданно, внезапно. Как озарение. Как всполох солнечного луча в сплошной тьме. Бернгард говорил… Мертвые воды страшатся серебра, – говорил магистр. Так же страшатся, как и темные твари. Что ж, проверим!
   … еще рубить и колоть хотелось такую воду.
   Как гигантскую темную тварь.
   Всеволод вынул из ножен меч. Один. С левого бедра. Хватит для начала. Полюбовался блеском закаленной стали на солнце. Густым узором серебряной насечки. Этим клинком изрублено уже немало нечисти. Ох, немало! И пролито уйма черной кровушки. Так не пора ли омыть верное оружие в проклятом озере.
   И посмотреть – что будет?
   С обнаженным мечом в руке он встал на большой, плоский, будто ровнехонько отсеченный, обломок скалы.
   Берег здесь был удобный – низкий, почти вровень с водой – и обрывался, уходил в глубину сразу. Да, вон она, неведомая бездна, укрытая, укутанная прозрачной водицей и черно-зеленоватой мерзостью – под ногой сразу, под плоским камнем, на котором стоишь.
   Всеволод медленно поднял сверкающий клинок.
   Подумалось: «Вот также Бернгард тогда… На погосте. Над поруганной могилой. С мечом».
   И – опустил.
   Ткнул в воду.
   В то, что под водой.
   Резко, сильно ткнул, как протыкал в бою ненавистное упыриное отродье.
   Чтоб уж наверняка пробить эту темную муть, сколь бы прочной, сколь бы вязкой она ни была. Чтоб ранить поглубже.
   Ткнул – и едва устоял, и с трудом удержался на берегу.
   Меч вошел в озерную гладь неожиданно легко, не встречая ни малейшего сопротивления. Пронзил тонкий, прозрачный слой сверху и темную гущу внизу. И – ушел, и – канул, и – сгинул в ней, в этой маслянистой черноте с прозеленью. Сгинул – как навек, безвозвратно. Рукоять в руке и половину клинка в прозрачной воде Всеволод видел. Остальное – уже нет.
   Он нагнулся, опуская оружие ниже, глубже, покуда перекрестие эфеса не коснулось водяной пленки.
   По поверхности озера от торчащей из воды рукояти пошли круги. Слабые, ленивые, едва заметные поначалу, они все силились, ширились…
   Недвижимое, покойное Мертвое озеро оживало под клинком.
   Всеволод поспешно вырвал меч из воды.
   И отшатнулся. Отскочил.
   Вовремя!
   Под ногой вдруг взбурлило, вскипело. Берег вздыбился. Невысоко – но резко, неожиданно. Камень, на котором только что стоял Всеволод, шевельнулся. Треснул пополам. Отколовшаяся глыба сползла вниз и без звука, без всплеска ушла в потревоженную воду.
   Озеро взволновалось не на шутку. Ни с того, ни с сего поднялась и быстро-быстро, будто убегая, двинулась к противоположному берегу немалая волна. При полном безветрии!
   Да что там озеро – все плато, казалось, прошибла вдруг мелкая дрожь.
   И… вокруг… вдруг…
   Тряска земной тверди.
   Испуганное ржание коней.
   Встревоженные крики людей.
   Но Всеволод уже не слышал и не видел. Никого, ничего. Взгляд его сейчас был прикован к Мертвому озеру. К подозерной чернильной с ядовитой зеленцой тьме.
   Там, внизу, в том самом месте, куда вошел его клинок, шевелилась, дергалась, билась, будто в судорогах, пронзенная посеребрённой сталью муть.
   Всеволод различил… Что? Трещину? Пробоину? Прореху? До самого… нет, дна там не было. Что-то иное было, что-то другое мелькнуло где-то в самом низу низов. Багровое? Красное? Червленое? Или не мелькнуло, или показалось просто в дикой подводной пляске темных мутных струй и отраженном солнечном свете?
   Какая-то доля секунды – и все.
   Если меч и оставил след, если рана, нанесенная клинком, и была, то она затянулась мгновенно. Заросла в клубящемся маслянисто-блестящем дегте-болотном слое, закрытом сверху прозрачной водой.
   И – не стало никакой раны, никакой прорехи…
   Однако мертвые воды все же расступились на миг. Сначала на поверхности пропоротого озера медленно поднялся и вздулся радужный пузырь. Размером этак с добрый шишак.