Страница:
Старый китаец-травник уселся возле нее и долго, всю ночь, рассматривал ее лицо. Он часто думал, что она была самой прекрасной женщиной, которую ему когда-либо доводилось видеть. Где-нибудь она могла бы добиться известности. В ней было то, что он хотел и пытался найти, будучи молодым. Она могла бы быть актрисой или любовницей богача. В его деревне, когда он был ребенком, люди многое отдали бы, чтобы обладать ею. Даже местный землевладелец, может быть, взял бы в свой дом такую, как она.
Эта женщина была маленькой девочкой. Она нуждалась в защите. Она не понимала порочных привычек мужчин. Он, должно быть, ошибался, думая о ее распутной жизни в Париже. У нее были мечты, и он не пытался их развеять. Наоборот, ему это нравилось, поскольку он понимал: мечты нужны ей, чтобы выжить. Он был уверен в этом, хотя и не знал почему. Теперь, когда он постарел, для него это было неважно. Старость убила в нем любопытство.
Он знал, что ей доставляет радость работать с ним. Он показывал ей, какие растения собирать, какие – варить, какие – поджаривать, сушить или использовать только свежими и зелеными. Чаще всего она выглядела удовлетворенной. Даже когда они прятались от бомб, она иногда улыбалась. Теперь ей было грустно и она выглядела старше, чем обычно. Что-то подсказывало ему, что он больше никогда ее не увидит. Он погладил ее умиротворенное лицо. Если бы он не знал, что она спит, то подумал бы, что она умерла.
Утром они поднялись рано. Ее провели через тоннель, тщательно проинструктировали и приставили к ней молодого бойца. Он был простым парнем, не говорил ни по-английски, ни по-французски, но, как ей сказали, был легок на ногу и умел водить мотоцикл. В допросах он участвовать не должен, и его следовало отослать обратно, как только они доберутся до места. Простой крестьянин, он, тем не менее, был дисциплинированным и преданным, а его боевой опыт вполне мог пригодиться. Он должен был выступать в качестве охранника, не более – на тот случай, если американцу вздумается бежать. Она не должна была даже разговаривать с ним – только сосредоточиться на пленнике и обеспечить, чтобы ни одна крупица информации, которой он обладает, не ускользнула.
5
6
Эта женщина была маленькой девочкой. Она нуждалась в защите. Она не понимала порочных привычек мужчин. Он, должно быть, ошибался, думая о ее распутной жизни в Париже. У нее были мечты, и он не пытался их развеять. Наоборот, ему это нравилось, поскольку он понимал: мечты нужны ей, чтобы выжить. Он был уверен в этом, хотя и не знал почему. Теперь, когда он постарел, для него это было неважно. Старость убила в нем любопытство.
Он знал, что ей доставляет радость работать с ним. Он показывал ей, какие растения собирать, какие – варить, какие – поджаривать, сушить или использовать только свежими и зелеными. Чаще всего она выглядела удовлетворенной. Даже когда они прятались от бомб, она иногда улыбалась. Теперь ей было грустно и она выглядела старше, чем обычно. Что-то подсказывало ему, что он больше никогда ее не увидит. Он погладил ее умиротворенное лицо. Если бы он не знал, что она спит, то подумал бы, что она умерла.
Утром они поднялись рано. Ее провели через тоннель, тщательно проинструктировали и приставили к ней молодого бойца. Он был простым парнем, не говорил ни по-английски, ни по-французски, но, как ей сказали, был легок на ногу и умел водить мотоцикл. В допросах он участвовать не должен, и его следовало отослать обратно, как только они доберутся до места. Простой крестьянин, он, тем не менее, был дисциплинированным и преданным, а его боевой опыт вполне мог пригодиться. Он должен был выступать в качестве охранника, не более – на тот случай, если американцу вздумается бежать. Она не должна была даже разговаривать с ним – только сосредоточиться на пленнике и обеспечить, чтобы ни одна крупица информации, которой он обладает, не ускользнула.
5
Тропа, по которой они шли, была едва видна. Так – козья тропка, бежавшая вдоль долины между холмами. Мужчина шел прямо за ней, и ветерок доносил до ее ноздрей его нечистое дыхание. Второй шел позади с автоматом наготове.
Не разговаривай с ним, велели ей. Только слушай все, что бы он ни сказал. Важно все, каждое слово. Допроса, который произвели на месте, было явно недостаточно. Ей приказали доставить его на север, через границу, а оттуда его должны были забрать в Ханой. Она была обязана забыть все, что происходило с ней раньше, всех своих друзей, а также Сайгон. На некоторое время, как ей было сказано, она должна сосредоточиться только на одном: благополучно переправить его через границу.
В то утро приказ Минь Хо был передан ей через его заместителя, но она как-будто слышала голос самого Минь. Это большая шишка, говорил он. Если доставишь его по назначению, ты – наша, и больше – никаких доказательств. Они настойчиво повторяли приказ: нигде не останавливаться, ни с кем не говорить, когда закончатся припасы, искать пищу самостоятельно. Его друзья попытаются отбить его. Неужели они считали ее такой дурой?
После того, как она доставит его, ей нужно будет добираться обратно в одиночку. Они уверяли, что найдут для нее дело в Сайгоне. Не бойся, говорили они. Бояться? Она уже давно забыла, что это такое, задолго до того, как в ее жизнь вторгся этот пленник. И даже не тогда, когда пожар уничтожил бордель, к которому она была прикомандирована. Большинство девочек тогда сгорели заживо, вместе с белыми гостями, которых они развлекали. Возникнув, огонь распространился очень быстро. Раздались крики, огонь стал проникать в соседнюю комнату. Молодой человек, который находился с ней, заснул, она пыталась разбудить его, сама не зная, зачем. Затем дверь отворилась и в их номер ворвалось двое мужчин. Одним из них был Минь Хо. Она не удивилась, увидев его. Он вонзил нож в горло американца, а второй вьетнамец вытащил ее наружу. Обжигающий воздух сдирал кожу с лица, пока они бежали по огненному коридору. Снаружи, где пожарные поливали водой деревянное строение, ее втолкнули в коляску мотоцикла и, накинув сверху циновку, под аккомпанемент вопящих сирен, в мгновение ока увезли. Ее карьера шлюхи, которая должна была подслушивать, завершилась.
Ты прошла испытание, сказал ей после этого Минь Хо. Ты важна для нас, и именно поэтому мы вытащили тебя оттуда, ласково говорил он. Заметил ли он, как она напряглась после этих слов? Пора прекратить думать об этом. Скоро ей придется искать воду и вновь соскабливать с себя огрубевшую кожу. Боль от этого всегда приносила ей облегчение. Но, как стало ясно из следующего задания, на этом испытания не закончились.
Она снова была неблагодарной. «Никто не просил тебя возвращаться во Вьетнам», – часто говорили они, и были правы. Никто. Теперь она гуляла бы по улицам Парижа и жила лживой жизнью, прикидываясь француженкой. Она должна быть благодарна им за то, что они приняли ее. Они дали ей возможность найти себя, а Минь Хо спас ей жизнь. Она сделает так, чтобы он смог ею гордиться.
День начался скверно. Ночью умер старый китаец-травник. Чтобы передать приказ Минь Хо, ее вызвали к устью тоннеля. Ей хотелось плакать, но она сдерживалась. Старик был добр. Всегда голодный и промерзший, он, как мог, заботился о ней. Кто-то сказал, что он отравился одним из своих отваров.
Ерунда, кричал ей внутренний голос. Просто он был стар, голоден. Он замерз. Ему было некуда идти, он просто заставил себя умереть, ведь ты хорошо знала его. Но ни одно из этих слов не вырвалось наружу. Ей отдали пистолет американца и привели туда, где он дожидался ее со связанными за спиной руками. Дорога до деревни Ха Туонг была длинней, чем до звезд, и вдоль нее не было тоннелей, где она могла бы прятаться. Сколько отцов может потерять одна женщина в течение жизни? Сегодня ночью я буду оплакивать старого китайца, подумалось ей, и, сжав зубы, она двинулась в путь. И тут американец заговорил:
– Когда я впервые встретил Мардж, я подумал, что она самая прекрасная женщина. Она была такой высокой, стройной и гордой, у нее был такой ясный и чистый голос! Ничего похожего на прокуренный хрип моей матери. А та еще и пила в придачу. Да, пила. Как же она нажралась в день моей свадьбы! Не смогла даже участвовать в церемонии. Моя матушка была гвоздем программы. Хозяйка дома, глава нашего сраного рода. Эта сука даже не могла подождать, пока все закончится. Мы были вынуждены запереть ее в ее комнате, а официальные фотографии – делать на следующий день. Из-за этого снова пришлось собираться всем гостям.
Наверное, я женился на Мардж именно потому, что мать была против. У нас с матерью это было чем-то вроде игры: кто кому сможет сильнее досадить. Впрочем, я и так бы на ней женился. Она была девочкой с характером и решила заполучить меня. Моя матушка сказала, что будет распоряжаться всеми нашими деньгами, а мне было наплевать. Я хотел обладать Мардж. Я хотел ее как сумасшедший, а она заставляла меня ждать. Она думала, что сможет еще сильнее влюбить меня. А я? Я был безупречным джентльменом. Я водил ее под руку и в течение двух недель каждый вечер целовал в щечку у порога. Я бесился, но что мне оставалось делать? Да, вот так мы с Мардж женихались. Я думал о ней все время, но она не собиралась сдаваться. Она была настоящей леди. Красотка с юга, из благородного семейства без гроша в кармане. А ждать меня она заставляла потому, что ее голова была забита всякими бреднями о девственности и еще черт знает чем.
Мы встретились на одной вечеринке на базе и с того самого вечера не расставались. Мы ходили в кино, в гости, много гуляли, причем говорила только она. Ты не поверишь: меня называли «молчаливый Клэй». А Мардж хотела стать журналисткой в разделе светской хроники. Как бы то ни было, все могло бы быть лучше. Ей следовало позволить мне… ну, понимаешь… Короче, поскорее пожениться. В свадебное путешествие мне хотелось куда-нибудь поплыть, а она хотела во Францию. Но поехали мы во Флориду, и даже там мне пришлось ждать целую неделю, прежде чем она подпустила меня к себе. Во время первой брачной ночи у нее были месячные, и – скажу тебе по секрету – я был настолько измотан всем этим и так ее хотел, что все кончилось в две секунды. Так с тех пор и повелось. Ну не умора? Она слишком возбуждала меня, а сама боялась. А когда потом она захотела меня по-настоящему, я уже успел привыкнуть к другим. Знаешь, женщины, которым я платил, говорили мне, что я очень хорош в постели. Черт! С другими всегда получалось нормально. Может быть, я хорош только со шлюхами?
Она остановилась и, обернувшись, посмотрела на него.
– Заткнись! – крикнула она. – Ты можешь заткнуться?
– Да что с тобой?
– Просто заткнись.
– Почему бы вам не пристрелить меня, леди? Тогда бы я и заткнулся.
Она передернула плечами и продолжила путь быстрее. Она была права, подумал Клэй. Он говорил чересчур много. Но потом его осенило: безумие меняет человека, вытаскивает на поверхность то, чего раньше не было. Как забавно быть другим.
– Эй, подожди меня, – крикнул он. Она услышала его шаги. Поскольку он торопился, были они неуклюжи. – Мне плевать, нравится ли тебе то, что я говорю, противно ли тебе или ты этого не понимаешь. Ты… Ты… Кто тебя вообще просил слушать? От того, что я говорю, мне становится гораздо лучше. Я никогда в жизни столько не говорил. Все то дерьмо, в котором я оказался, выходит из меня с этими словами, понимаешь? Мардж говорила, что мне стоит сходить к психоаналитику – им платят, чтобы они слушали. А здесь все – бесплатно. Единственное, что мне нужно – выплеснуть все это, и тогда станет полегче. Так или иначе, мы фактически разведены. Ну, знаешь, как бывает: женаты, но вместе не живем. Она придумала, как распорядиться своим временем. Дочка – в школе, а Мардж слишком щепетильна, чтобы тратить мои деньги, поэтому она снова обзавелась учеником. История искусств или что-то вроде этого. Черт, а мне здесь нравится! Я говорю, и никто со мной не спорит. Вот бы она сейчас меня увидела и услышала, что я несу. Ни за что бы не поверила. Послушать ее, так я вообще не разговариваю. Мне наплевать, может, ты глухая или ничего не соображаешь в этих делах. Здесь у вас не очень-то заботятся об этом, так ведь? Вы просто забираетесь в кусты и трахаетесь. Вот почему вас так много, правильно? Я вижу, как перед моими глазами пляшет лицо – как раз там, где находится твоя задница. Это лицо принадлежит мне. Клэйтон Уэйн-Тернер собственной персоной изображен на твоей заднице. Мардж собиралась стать журналистом, но для начала поселилась на Марне. Она была хорошей матерью, надо отдать ей должное. Лучше, чем пьяная сука, которая нянчила меня, доложу я тебе.
Я могу так говорить о своей матери потому, что она вовсе и не была мне матерью, и, что бы я ни делал, все было не так. И все было бы в порядке, если бы шло так и дальше. Так нет же. На протяжении многих лет я был принцем. Я не мог неправильно поставить ногу, я даже гадил золотыми слитками. А потом она пала жертвой своего образа жизни, и все изменилось. Дело в том, что она пила всю свою жизнь и в результате стала толстой, скучной и уродливой и могла только плакать. Она уже никого не могла найти для развлечений. Ей, как и мне, приходилось покупать секс, но ей это не нравилось. Видишь ли, моя матушка принадлежала к американской аристократии – к тем людям, которых вы, ребята, ненавидите…
В общем, пару месяцев назад она умерла. Я был занят на этой войне, но потом я вернулся. Мне этого не хотелось, но я вернулся. И Мардж приехала. Ты, наверное, видела фотографии в газетах. С ней приехала проститься добрая половина всех шишек из бизнеса, церкви и сената. По-моему, они положили к ней в гроб целый ящик выпивки. Но Мардж не такая. Она – тоже голубых кровей, как и моя мамаша. У них там, как и у нас, не выходят замуж просто так. И им нисколько не полегчало, когда помер хлопковый король. Мардж была высокорожденной, но когда нет денег, благородное происхождение это – тюрьма. И я стал ее билетом на волю, понятно?
Черт, у нас ведь не было ничего общего! Ей не нравится плавать, а мне плевать на эти линии и цветные пятна, которые она называет современным искусством. Она терпеть не может военную форму и ненавидит заниматься со мной любовью. Возможно, моя матушка сумела в этом разобраться. Может быть, она пыталась помочь мне, защитить меня? Однако она ни от чего меня не защитила. Жена выносила меня потому, что у меня были деньги. Мой отец и ее отец и весь их клан понимали в этом толк, и будь уверена, так будет всегда. Когда ваши ребята шлепнут меня, Мардж позаботится, чтобы моя дочь родила ребенка с благородной кровью в жилах. Мардж сохранит все это, поскольку она щепетильна. Что ж, она не тратит моих денег, да и мое имя на самом деле мне уже не принадлежит. Так почему же она не избавилась от меня? Вот почему мне нравится иметь дело со шлюхами: использовал, заплатил и бросил. Верно?
Господи, как же она ненавидела его в этот момент! Его больное сознание и его извилистый монолог вторгались в ее мир. Она вслушивалась в каждое слово, и ее тошнило. Какой же он высокомерный, бесчувственный и жадный подонок. Его худое лицо пряталось в уродливой поросли грязных светлых волос. Она ненавидела его походку, то, как он рассказывал о сословии, из которого вышли его мать и жена, о своих деньгах. Все в нем было ей отвратительно. Впрочем, какое ей до него дело? Ну конечно же, он был свиньей – бомбил ее народ, но что ей-то было за дело? Ей было приказано выслушать, запомнить и доложить. Никто не приказывал ей злиться.
Она остановилась, чтобы взглянуть на него, но он этого не увидел. Он продолжал идти, пока не наткнулся на нее.
– Извини, – произнес он, – я не заметил.
– Можешь не извиняться.
От него плохо пахло. С этим зловонием нужно было что-то делать. На его одежде расплылись большие влажные пятна.
– Я не извиняюсь. Просто я грязный. Я не мылся уже два дня. Даже мухи шарахаются от меня как от чумы.
Тень улыбки пробежала по ее губам.
– Ты не могла бы для меня кое-что сделать?
– Пошевеливайся.
Второй мужчина уселся на камень позади Клэя с оружием наготове. На его лице не отражалось ничего. Он был похож на автомат.
– Если ты хочешь доставить меня туда, куда мы направляемся, ты бы лучше поскорее нашла место, где я мог бы помыться. В этой вашей заросшей стране я могу подхватить черт знает что. Я предпочел бы умереть чистым, леди.
– У меня есть имя.
– Да неужели? У меня тоже. Я – Клэй, – он улыбнулся. – И от меня не всегда так воняет. А как люди зовут тебя?
– Бернадетт, – просто сказала она. – Меня зовут Бернадетт.
– Это ведь французское имя, верно?
– Да.
– А как тебе удалось обзавестись французским именем?
– Мой отец был французом.
Он шагнул к ней и посмотрел прямо в глаза. Его взгляд напугал Бернадетт, она выхватила пистолет и взвела курок.
– В чем дело, Бернадетт? Я просто хочу получше рассмотреть тебя. – Она улыбнулась, или, может, ему это только почудилось? Она и впрямь была слишком хороша для гука. И вдруг он почувствовал, что она нужна ему, возможно, потому что она умела слушать.
– Я найду место, где ты сможешь помыться, – сказала она. – А теперь пошли.
Не разговаривай с ним, велели ей. Только слушай все, что бы он ни сказал. Важно все, каждое слово. Допроса, который произвели на месте, было явно недостаточно. Ей приказали доставить его на север, через границу, а оттуда его должны были забрать в Ханой. Она была обязана забыть все, что происходило с ней раньше, всех своих друзей, а также Сайгон. На некоторое время, как ей было сказано, она должна сосредоточиться только на одном: благополучно переправить его через границу.
В то утро приказ Минь Хо был передан ей через его заместителя, но она как-будто слышала голос самого Минь. Это большая шишка, говорил он. Если доставишь его по назначению, ты – наша, и больше – никаких доказательств. Они настойчиво повторяли приказ: нигде не останавливаться, ни с кем не говорить, когда закончатся припасы, искать пищу самостоятельно. Его друзья попытаются отбить его. Неужели они считали ее такой дурой?
После того, как она доставит его, ей нужно будет добираться обратно в одиночку. Они уверяли, что найдут для нее дело в Сайгоне. Не бойся, говорили они. Бояться? Она уже давно забыла, что это такое, задолго до того, как в ее жизнь вторгся этот пленник. И даже не тогда, когда пожар уничтожил бордель, к которому она была прикомандирована. Большинство девочек тогда сгорели заживо, вместе с белыми гостями, которых они развлекали. Возникнув, огонь распространился очень быстро. Раздались крики, огонь стал проникать в соседнюю комнату. Молодой человек, который находился с ней, заснул, она пыталась разбудить его, сама не зная, зачем. Затем дверь отворилась и в их номер ворвалось двое мужчин. Одним из них был Минь Хо. Она не удивилась, увидев его. Он вонзил нож в горло американца, а второй вьетнамец вытащил ее наружу. Обжигающий воздух сдирал кожу с лица, пока они бежали по огненному коридору. Снаружи, где пожарные поливали водой деревянное строение, ее втолкнули в коляску мотоцикла и, накинув сверху циновку, под аккомпанемент вопящих сирен, в мгновение ока увезли. Ее карьера шлюхи, которая должна была подслушивать, завершилась.
Ты прошла испытание, сказал ей после этого Минь Хо. Ты важна для нас, и именно поэтому мы вытащили тебя оттуда, ласково говорил он. Заметил ли он, как она напряглась после этих слов? Пора прекратить думать об этом. Скоро ей придется искать воду и вновь соскабливать с себя огрубевшую кожу. Боль от этого всегда приносила ей облегчение. Но, как стало ясно из следующего задания, на этом испытания не закончились.
Она снова была неблагодарной. «Никто не просил тебя возвращаться во Вьетнам», – часто говорили они, и были правы. Никто. Теперь она гуляла бы по улицам Парижа и жила лживой жизнью, прикидываясь француженкой. Она должна быть благодарна им за то, что они приняли ее. Они дали ей возможность найти себя, а Минь Хо спас ей жизнь. Она сделает так, чтобы он смог ею гордиться.
День начался скверно. Ночью умер старый китаец-травник. Чтобы передать приказ Минь Хо, ее вызвали к устью тоннеля. Ей хотелось плакать, но она сдерживалась. Старик был добр. Всегда голодный и промерзший, он, как мог, заботился о ней. Кто-то сказал, что он отравился одним из своих отваров.
Ерунда, кричал ей внутренний голос. Просто он был стар, голоден. Он замерз. Ему было некуда идти, он просто заставил себя умереть, ведь ты хорошо знала его. Но ни одно из этих слов не вырвалось наружу. Ей отдали пистолет американца и привели туда, где он дожидался ее со связанными за спиной руками. Дорога до деревни Ха Туонг была длинней, чем до звезд, и вдоль нее не было тоннелей, где она могла бы прятаться. Сколько отцов может потерять одна женщина в течение жизни? Сегодня ночью я буду оплакивать старого китайца, подумалось ей, и, сжав зубы, она двинулась в путь. И тут американец заговорил:
– Когда я впервые встретил Мардж, я подумал, что она самая прекрасная женщина. Она была такой высокой, стройной и гордой, у нее был такой ясный и чистый голос! Ничего похожего на прокуренный хрип моей матери. А та еще и пила в придачу. Да, пила. Как же она нажралась в день моей свадьбы! Не смогла даже участвовать в церемонии. Моя матушка была гвоздем программы. Хозяйка дома, глава нашего сраного рода. Эта сука даже не могла подождать, пока все закончится. Мы были вынуждены запереть ее в ее комнате, а официальные фотографии – делать на следующий день. Из-за этого снова пришлось собираться всем гостям.
Наверное, я женился на Мардж именно потому, что мать была против. У нас с матерью это было чем-то вроде игры: кто кому сможет сильнее досадить. Впрочем, я и так бы на ней женился. Она была девочкой с характером и решила заполучить меня. Моя матушка сказала, что будет распоряжаться всеми нашими деньгами, а мне было наплевать. Я хотел обладать Мардж. Я хотел ее как сумасшедший, а она заставляла меня ждать. Она думала, что сможет еще сильнее влюбить меня. А я? Я был безупречным джентльменом. Я водил ее под руку и в течение двух недель каждый вечер целовал в щечку у порога. Я бесился, но что мне оставалось делать? Да, вот так мы с Мардж женихались. Я думал о ней все время, но она не собиралась сдаваться. Она была настоящей леди. Красотка с юга, из благородного семейства без гроша в кармане. А ждать меня она заставляла потому, что ее голова была забита всякими бреднями о девственности и еще черт знает чем.
Мы встретились на одной вечеринке на базе и с того самого вечера не расставались. Мы ходили в кино, в гости, много гуляли, причем говорила только она. Ты не поверишь: меня называли «молчаливый Клэй». А Мардж хотела стать журналисткой в разделе светской хроники. Как бы то ни было, все могло бы быть лучше. Ей следовало позволить мне… ну, понимаешь… Короче, поскорее пожениться. В свадебное путешествие мне хотелось куда-нибудь поплыть, а она хотела во Францию. Но поехали мы во Флориду, и даже там мне пришлось ждать целую неделю, прежде чем она подпустила меня к себе. Во время первой брачной ночи у нее были месячные, и – скажу тебе по секрету – я был настолько измотан всем этим и так ее хотел, что все кончилось в две секунды. Так с тех пор и повелось. Ну не умора? Она слишком возбуждала меня, а сама боялась. А когда потом она захотела меня по-настоящему, я уже успел привыкнуть к другим. Знаешь, женщины, которым я платил, говорили мне, что я очень хорош в постели. Черт! С другими всегда получалось нормально. Может быть, я хорош только со шлюхами?
Она остановилась и, обернувшись, посмотрела на него.
– Заткнись! – крикнула она. – Ты можешь заткнуться?
– Да что с тобой?
– Просто заткнись.
– Почему бы вам не пристрелить меня, леди? Тогда бы я и заткнулся.
Она передернула плечами и продолжила путь быстрее. Она была права, подумал Клэй. Он говорил чересчур много. Но потом его осенило: безумие меняет человека, вытаскивает на поверхность то, чего раньше не было. Как забавно быть другим.
– Эй, подожди меня, – крикнул он. Она услышала его шаги. Поскольку он торопился, были они неуклюжи. – Мне плевать, нравится ли тебе то, что я говорю, противно ли тебе или ты этого не понимаешь. Ты… Ты… Кто тебя вообще просил слушать? От того, что я говорю, мне становится гораздо лучше. Я никогда в жизни столько не говорил. Все то дерьмо, в котором я оказался, выходит из меня с этими словами, понимаешь? Мардж говорила, что мне стоит сходить к психоаналитику – им платят, чтобы они слушали. А здесь все – бесплатно. Единственное, что мне нужно – выплеснуть все это, и тогда станет полегче. Так или иначе, мы фактически разведены. Ну, знаешь, как бывает: женаты, но вместе не живем. Она придумала, как распорядиться своим временем. Дочка – в школе, а Мардж слишком щепетильна, чтобы тратить мои деньги, поэтому она снова обзавелась учеником. История искусств или что-то вроде этого. Черт, а мне здесь нравится! Я говорю, и никто со мной не спорит. Вот бы она сейчас меня увидела и услышала, что я несу. Ни за что бы не поверила. Послушать ее, так я вообще не разговариваю. Мне наплевать, может, ты глухая или ничего не соображаешь в этих делах. Здесь у вас не очень-то заботятся об этом, так ведь? Вы просто забираетесь в кусты и трахаетесь. Вот почему вас так много, правильно? Я вижу, как перед моими глазами пляшет лицо – как раз там, где находится твоя задница. Это лицо принадлежит мне. Клэйтон Уэйн-Тернер собственной персоной изображен на твоей заднице. Мардж собиралась стать журналистом, но для начала поселилась на Марне. Она была хорошей матерью, надо отдать ей должное. Лучше, чем пьяная сука, которая нянчила меня, доложу я тебе.
Я могу так говорить о своей матери потому, что она вовсе и не была мне матерью, и, что бы я ни делал, все было не так. И все было бы в порядке, если бы шло так и дальше. Так нет же. На протяжении многих лет я был принцем. Я не мог неправильно поставить ногу, я даже гадил золотыми слитками. А потом она пала жертвой своего образа жизни, и все изменилось. Дело в том, что она пила всю свою жизнь и в результате стала толстой, скучной и уродливой и могла только плакать. Она уже никого не могла найти для развлечений. Ей, как и мне, приходилось покупать секс, но ей это не нравилось. Видишь ли, моя матушка принадлежала к американской аристократии – к тем людям, которых вы, ребята, ненавидите…
В общем, пару месяцев назад она умерла. Я был занят на этой войне, но потом я вернулся. Мне этого не хотелось, но я вернулся. И Мардж приехала. Ты, наверное, видела фотографии в газетах. С ней приехала проститься добрая половина всех шишек из бизнеса, церкви и сената. По-моему, они положили к ней в гроб целый ящик выпивки. Но Мардж не такая. Она – тоже голубых кровей, как и моя мамаша. У них там, как и у нас, не выходят замуж просто так. И им нисколько не полегчало, когда помер хлопковый король. Мардж была высокорожденной, но когда нет денег, благородное происхождение это – тюрьма. И я стал ее билетом на волю, понятно?
Черт, у нас ведь не было ничего общего! Ей не нравится плавать, а мне плевать на эти линии и цветные пятна, которые она называет современным искусством. Она терпеть не может военную форму и ненавидит заниматься со мной любовью. Возможно, моя матушка сумела в этом разобраться. Может быть, она пыталась помочь мне, защитить меня? Однако она ни от чего меня не защитила. Жена выносила меня потому, что у меня были деньги. Мой отец и ее отец и весь их клан понимали в этом толк, и будь уверена, так будет всегда. Когда ваши ребята шлепнут меня, Мардж позаботится, чтобы моя дочь родила ребенка с благородной кровью в жилах. Мардж сохранит все это, поскольку она щепетильна. Что ж, она не тратит моих денег, да и мое имя на самом деле мне уже не принадлежит. Так почему же она не избавилась от меня? Вот почему мне нравится иметь дело со шлюхами: использовал, заплатил и бросил. Верно?
Господи, как же она ненавидела его в этот момент! Его больное сознание и его извилистый монолог вторгались в ее мир. Она вслушивалась в каждое слово, и ее тошнило. Какой же он высокомерный, бесчувственный и жадный подонок. Его худое лицо пряталось в уродливой поросли грязных светлых волос. Она ненавидела его походку, то, как он рассказывал о сословии, из которого вышли его мать и жена, о своих деньгах. Все в нем было ей отвратительно. Впрочем, какое ей до него дело? Ну конечно же, он был свиньей – бомбил ее народ, но что ей-то было за дело? Ей было приказано выслушать, запомнить и доложить. Никто не приказывал ей злиться.
Она остановилась, чтобы взглянуть на него, но он этого не увидел. Он продолжал идти, пока не наткнулся на нее.
– Извини, – произнес он, – я не заметил.
– Можешь не извиняться.
От него плохо пахло. С этим зловонием нужно было что-то делать. На его одежде расплылись большие влажные пятна.
– Я не извиняюсь. Просто я грязный. Я не мылся уже два дня. Даже мухи шарахаются от меня как от чумы.
Тень улыбки пробежала по ее губам.
– Ты не могла бы для меня кое-что сделать?
– Пошевеливайся.
Второй мужчина уселся на камень позади Клэя с оружием наготове. На его лице не отражалось ничего. Он был похож на автомат.
– Если ты хочешь доставить меня туда, куда мы направляемся, ты бы лучше поскорее нашла место, где я мог бы помыться. В этой вашей заросшей стране я могу подхватить черт знает что. Я предпочел бы умереть чистым, леди.
– У меня есть имя.
– Да неужели? У меня тоже. Я – Клэй, – он улыбнулся. – И от меня не всегда так воняет. А как люди зовут тебя?
– Бернадетт, – просто сказала она. – Меня зовут Бернадетт.
– Это ведь французское имя, верно?
– Да.
– А как тебе удалось обзавестись французским именем?
– Мой отец был французом.
Он шагнул к ней и посмотрел прямо в глаза. Его взгляд напугал Бернадетт, она выхватила пистолет и взвела курок.
– В чем дело, Бернадетт? Я просто хочу получше рассмотреть тебя. – Она улыбнулась, или, может, ему это только почудилось? Она и впрямь была слишком хороша для гука. И вдруг он почувствовал, что она нужна ему, возможно, потому что она умела слушать.
– Я найду место, где ты сможешь помыться, – сказала она. – А теперь пошли.
6
Он услышал рев двигателей над головой и повалил ее на землю. Ошеломленная, она даже не успела наставить на него пистолет. Мужчина позади них укрылся под кустом. Клэй взглянул вверх. Самолетов было два – они сделали вираж, спикировали, выпустили новую порцию ракет и исчезли.
– Бомбардировщики, – промолвил Клэй. – Сейчас где-то там на землю посыплется черт знает что.
Из-за линии горизонта, за холмом, где исчезли самолеты, раздавался рев. Столбы дыма взметнулись к небу, и Клэй поднялся на ноги. Бернадетт снова направила на него пистолет. В тот момент ему почти хотелось, чтобы она спустила курок – он слишком открылся перед ней, и то, что он увидел в себе, ему не понравилось.
– Все кончилось, Бернадетт, – сказал Клэй. – Они отбомбились. Вообще-то им здесь было нечего делать, я полагаю, что они ошиблись местом. Пойдем взглянем.
Он бросился к вершине холма, она едва поспевала. Скоро он достиг вершины, стал бежать помедленнее, а затем лег на землю и пополз. Знаками он велел Бернадетт сделать то же самое и выждал, чтобы убедиться, поняла ли она. Теперь они лежали бок о бок в зарослях чайных кустов, разглядывая происходящее как двое любопытных ребятишек. Лица их почти касались друг друга. Она слышала дыхание молодого охранника, подползшего поближе. Долина у подножия холма была объята огнем. Между вздымавшимися столбами черного, серого и белого дыма они видели, как копошатся люди в деревне. Новые взрывы потрясли землю, и запылала крыша хижины возле деревенского пруда. Оранжевые языки пламени отражались в воде, пальмы, вырванные из земли, валялись повсюду. Огонь пожирал какую-то машину – то ли грузовик, то ли трактор, из кузова валил черный дым.
– Ненавижу огонь, – сказала Бернадетт. Голос ее дрожал.
– Пошли вниз, – ответил Клэй.
– Нет, не пойдем. Мы не можем, не должны.
– Но почему?
– Ваши люди только что бомбили их, тебя просто растерзают.
– Ну и хорошо, – сказал он и поднялся на ноги. – Вот и прекрасно. – Она и рта не успела открыть, как Клэй уже бежал вниз по склону холма. Бернадетт бросилась за ним, но догнать его было невозможно. Она крикнула, чтобы он остановился. Молодой солдат вскочил и тоже пустился вслед за ними. Она должна остановить американца, иначе – все пропало. Ведь ей было приказано избегать деревень. Пока женщина бежала за Клэем, ей подумалось, что он, похоже, ищет смерти. Какое-то отчаяние сквозило в его словах, когда он рассказывал о себе и своей женитьбе. Словно что-то долгие годы насильно удерживало эту правду и теперь она вырвалась наружу.
И сейчас он как одержимый несся вниз по склону заросшего чаем холма. Она попыталась разглядеть силуэты людей, что копошились внизу. Они заливали пламя и разгребали руины. Мимо проскочил молодой охранник, размахивая оружием. Ему удалось догнать пилота. Два человека, стоявшие около пруда, посмотрели в их сторону и стали показывать на них остальным. Один поднял винтовку, и из нее вырвался сноп огня. Пуля попала в шею молодому вьетнамцу, и тот свалился, словно тряпичная кукла.
– Товарищи, – услышала она собственный голос. – Товарищи, не стреляйте!
Те двое продолжали смотреть вверх, и через несколько секунд к ним присоединились все остальные. Американец добежал наконец до них, и людское кольцо словно поглотило его.
– Не стреляйте, – задыхаясь прокричала она. Люди повернулись в ее сторону. У одних глаза сверкали гневом, другие застыли в испуге. К ней подошел невысокий, крепко скроенный человек. Он смотрел на Бернадетт набычившись, исподлобья.
– Не причините ему вреда, – выпалила она. Он сделал какой-то знак рукой, но женщина не поняла. Мужчина подошел ближе, сурово глядя на нее и держа наготове винтовку. Она заметила, как двое крестьян тащили по склону холма ее погибшего товарища; американца нигде не было видно. Подошел еще один мужчина, и тут что-то ударило ее по лицу. На мгновение она ослепла, а когда зрение вернулось к ней, ясно увидела, что коротышка ухмыляется. Второй удар пришелся ей по затылку, и она упала.
– Красная сука, – пробормотал мужчина и плюнул на нее. – Если бы не ваша банда, американцы не разбомбили бы нашу деревню. Если вы так любите Хо Ши Мина, езжайте на север и блядуйте там на панелях Ханоя. Ваш сифилис пришелся бы в самый раз к их яйцам.
Она не верила свои ушам и медленно погружалась в безразличие, похожее на сон. Кто-то забрал у нее пистолет и рюкзак. Совсем рядом, чуть выше себя, она заметила силуэт Клэя и краем глаза увидела, как крестьяне пинают ногами безжизненное тело охранника. До того, как ее снова ударили, она успела заметить, что коротышка улыбается Клэю, а затем ее пронзила боль и она провалилась в небытие.
Клэй взглянул на нее, затем – на коротышку. На нем были армейские штаны, но мощный торс оставался обнаженным. Клэй перестал что-либо понимать. Он ждал, что его тотчас пристрелят. Гуки убили не того. Что тут происходит? Мужчина положил руку ему на плечо, в то время, как другой ножом перерезал веревки. Он был свободен, но все еще сомневался в реальности происходящего.
– Пойдемте, вам надо поесть, – сказал коротышка по-английски. – Я – капитан Нгуен Нанг Динг, армия Республики Вьетнам. Мы – на вашей стороне. Я навещаю свою деревню каждый месяц, вот и сегодня приехал. Можете звать меня Нью, сэр. Так меня прозвали американцы. Легко произносится – капитан Нью, верно?
Клэй не ответил. Во рту капитана Нью противно поблескивали два золотых зуба.
– В этой деревне целую неделю были вьетконговцы. Когда я приехал, они разбежались. Они ничего не взяли – пожрали, поговорили с деревенскими, да только им никто не поверил. Между нами, из деревни по рации сообщили об этом в войска, вот бомбардировщики и прилетели, правда, на день позже. Ну, это уже наша ошибка. Зато мы схватили бабу, которая держала вас в плену. Хороший враг – это мертвый враг, точно? Желаете искупаться и побриться, сэр? Или сперва поесть? Мы займемся женщиной после еды.
– Где она, капитан Нью? – спросил Клэй уверенным голосом.
– Мы заперли ее в хижине там, позади. Стены там толстые и прочные. Не бойтесь, еды она не получит.
– Покажите мне, где она.
Капитан ткнул пальцем в хижину чуть дальше по дороге, за деревенским прудом. Она стояла поодаль от других, рядом с холмом, откуда они спустились. Дверь ее была выкрашена в красный цвет, над крышей висел флаг.
– Стены крепкие, уверяю вас, сэр. Ей ни за что не выбраться оттуда.
– Что вы собираетесь с ней делать?
– Не волнуйтесь. Для начала мы ее хорошенько допросим. А потом убьем.
Они шли между развалин, оставшихся от деревни. Обугленные верхушки пальм указывали в небо, словно мачты. Посреди небольшой площади готовилось настоящее пиршество: горы вареного риса, молочные поросята, овощи, речные креветки, американские пирожные и шоколадный напиток «Херши».
– Деревня празднует мой приезд, сэр. Все было готово еще до того, как прилетели самолеты, и ничего не пострадало. Это хороший знак: Богу угоден мой приезд. Хотите бурбон?
– Не сейчас, спасибо.
– У нас здесь есть все, сэр. Без вьетконга мы живем отлично. Моя деревня никогда не голодала. Это богатая провинция, и люди научились прятать запасы от вьетконга, когда он объявился. Хо Ши Мин говорит, что он всех нас спасет, но здесь не верят словам. Хотите закурить?
– Нет, спасибо, капитан. Вы жили в Штатах?
– А что, я неплохо говорю по-английски, правда?
– Великолепно.
Глазки капитана Нью засветились от гордости.
– Я был в Калифорнии всего полгода. Лучшее место. Самое лучшее место. Благослови, Господи, Америку. Завтра мне вернут мой джип. Если бы я знал, что вы появитесь, я бы ни за что его не отдал. А так я одолжил его сержанту, чтобы он смог съездить в свою деревню. Это недалеко, но он женился месяц назад и теперь поехал навестить жену. Он ее хочет, она его хочет… Мы ведь никуда не торопимся, точно?
Они присели, и капитан Нью продолжал говорить. Он пробовал задавать вопросы, но, кроме своего имени, Клэй не сказал ему ровным счетом ничего. Коротышка пристально разглядывал его. Не прекращая своей бесконечной болтовни, он запоминал голос Клэя, его лицо, походку и даже то, как он сидел. Его летную форму, его часы. Пристально разглядывая Клэя, Нью примеривался, сможет ли он стать таким же, как этот человек, принадлежащий к расе гигантов, которые пришли сюда, чтобы спасти его деревню от красных с севера.
Капитан Нью удостоверился, что Клэю достался лучший кусок мяса и отборные, без червоточинки, фрукты.
– Я защищу вас, сэр, не бойтесь, – восхищенно произнес капитан Нью.
Пища, ледяная вода, все остальное сделали свое дело. Клэй, хоть и был настороже, но чувствовал, как его одолевает усталость. Ему ни о чем не хотелось думать. Сейчас все равно ничего не решить, а обратной дороги уже не было – пришлось бы слишком многое объяснять. Он расслабился и положился на судьбу. В этот момент он находился от своей цели дальше, чем когда бы то ни было. Его не поймет никто, ни одна живая душа в целом мире. Он так тщательно все спланировал, и вот теперь все шло наперекосяк. Ему никогда не получить ответов на отчаянные вопросы, которые мучили его. Эта обезьяна, капитан Нью, продолжал трещать. Он, наверное, выпил уже целых две бутылки бурбона под такую закуску. Весь мир состоял из таких капитанов Нью. Их миллионы – повсюду, и никого, с кем можно было бы поговорить. Никого, кто бы выслушал и понял его так, как она. Когда наступил вечер, перешедший в звездную ночь, он заскучал о своей бывшей тюремщице.
– Бомбардировщики, – промолвил Клэй. – Сейчас где-то там на землю посыплется черт знает что.
Из-за линии горизонта, за холмом, где исчезли самолеты, раздавался рев. Столбы дыма взметнулись к небу, и Клэй поднялся на ноги. Бернадетт снова направила на него пистолет. В тот момент ему почти хотелось, чтобы она спустила курок – он слишком открылся перед ней, и то, что он увидел в себе, ему не понравилось.
– Все кончилось, Бернадетт, – сказал Клэй. – Они отбомбились. Вообще-то им здесь было нечего делать, я полагаю, что они ошиблись местом. Пойдем взглянем.
Он бросился к вершине холма, она едва поспевала. Скоро он достиг вершины, стал бежать помедленнее, а затем лег на землю и пополз. Знаками он велел Бернадетт сделать то же самое и выждал, чтобы убедиться, поняла ли она. Теперь они лежали бок о бок в зарослях чайных кустов, разглядывая происходящее как двое любопытных ребятишек. Лица их почти касались друг друга. Она слышала дыхание молодого охранника, подползшего поближе. Долина у подножия холма была объята огнем. Между вздымавшимися столбами черного, серого и белого дыма они видели, как копошатся люди в деревне. Новые взрывы потрясли землю, и запылала крыша хижины возле деревенского пруда. Оранжевые языки пламени отражались в воде, пальмы, вырванные из земли, валялись повсюду. Огонь пожирал какую-то машину – то ли грузовик, то ли трактор, из кузова валил черный дым.
– Ненавижу огонь, – сказала Бернадетт. Голос ее дрожал.
– Пошли вниз, – ответил Клэй.
– Нет, не пойдем. Мы не можем, не должны.
– Но почему?
– Ваши люди только что бомбили их, тебя просто растерзают.
– Ну и хорошо, – сказал он и поднялся на ноги. – Вот и прекрасно. – Она и рта не успела открыть, как Клэй уже бежал вниз по склону холма. Бернадетт бросилась за ним, но догнать его было невозможно. Она крикнула, чтобы он остановился. Молодой солдат вскочил и тоже пустился вслед за ними. Она должна остановить американца, иначе – все пропало. Ведь ей было приказано избегать деревень. Пока женщина бежала за Клэем, ей подумалось, что он, похоже, ищет смерти. Какое-то отчаяние сквозило в его словах, когда он рассказывал о себе и своей женитьбе. Словно что-то долгие годы насильно удерживало эту правду и теперь она вырвалась наружу.
И сейчас он как одержимый несся вниз по склону заросшего чаем холма. Она попыталась разглядеть силуэты людей, что копошились внизу. Они заливали пламя и разгребали руины. Мимо проскочил молодой охранник, размахивая оружием. Ему удалось догнать пилота. Два человека, стоявшие около пруда, посмотрели в их сторону и стали показывать на них остальным. Один поднял винтовку, и из нее вырвался сноп огня. Пуля попала в шею молодому вьетнамцу, и тот свалился, словно тряпичная кукла.
– Товарищи, – услышала она собственный голос. – Товарищи, не стреляйте!
Те двое продолжали смотреть вверх, и через несколько секунд к ним присоединились все остальные. Американец добежал наконец до них, и людское кольцо словно поглотило его.
– Не стреляйте, – задыхаясь прокричала она. Люди повернулись в ее сторону. У одних глаза сверкали гневом, другие застыли в испуге. К ней подошел невысокий, крепко скроенный человек. Он смотрел на Бернадетт набычившись, исподлобья.
– Не причините ему вреда, – выпалила она. Он сделал какой-то знак рукой, но женщина не поняла. Мужчина подошел ближе, сурово глядя на нее и держа наготове винтовку. Она заметила, как двое крестьян тащили по склону холма ее погибшего товарища; американца нигде не было видно. Подошел еще один мужчина, и тут что-то ударило ее по лицу. На мгновение она ослепла, а когда зрение вернулось к ней, ясно увидела, что коротышка ухмыляется. Второй удар пришелся ей по затылку, и она упала.
– Красная сука, – пробормотал мужчина и плюнул на нее. – Если бы не ваша банда, американцы не разбомбили бы нашу деревню. Если вы так любите Хо Ши Мина, езжайте на север и блядуйте там на панелях Ханоя. Ваш сифилис пришелся бы в самый раз к их яйцам.
Она не верила свои ушам и медленно погружалась в безразличие, похожее на сон. Кто-то забрал у нее пистолет и рюкзак. Совсем рядом, чуть выше себя, она заметила силуэт Клэя и краем глаза увидела, как крестьяне пинают ногами безжизненное тело охранника. До того, как ее снова ударили, она успела заметить, что коротышка улыбается Клэю, а затем ее пронзила боль и она провалилась в небытие.
Клэй взглянул на нее, затем – на коротышку. На нем были армейские штаны, но мощный торс оставался обнаженным. Клэй перестал что-либо понимать. Он ждал, что его тотчас пристрелят. Гуки убили не того. Что тут происходит? Мужчина положил руку ему на плечо, в то время, как другой ножом перерезал веревки. Он был свободен, но все еще сомневался в реальности происходящего.
– Пойдемте, вам надо поесть, – сказал коротышка по-английски. – Я – капитан Нгуен Нанг Динг, армия Республики Вьетнам. Мы – на вашей стороне. Я навещаю свою деревню каждый месяц, вот и сегодня приехал. Можете звать меня Нью, сэр. Так меня прозвали американцы. Легко произносится – капитан Нью, верно?
Клэй не ответил. Во рту капитана Нью противно поблескивали два золотых зуба.
– В этой деревне целую неделю были вьетконговцы. Когда я приехал, они разбежались. Они ничего не взяли – пожрали, поговорили с деревенскими, да только им никто не поверил. Между нами, из деревни по рации сообщили об этом в войска, вот бомбардировщики и прилетели, правда, на день позже. Ну, это уже наша ошибка. Зато мы схватили бабу, которая держала вас в плену. Хороший враг – это мертвый враг, точно? Желаете искупаться и побриться, сэр? Или сперва поесть? Мы займемся женщиной после еды.
– Где она, капитан Нью? – спросил Клэй уверенным голосом.
– Мы заперли ее в хижине там, позади. Стены там толстые и прочные. Не бойтесь, еды она не получит.
– Покажите мне, где она.
Капитан ткнул пальцем в хижину чуть дальше по дороге, за деревенским прудом. Она стояла поодаль от других, рядом с холмом, откуда они спустились. Дверь ее была выкрашена в красный цвет, над крышей висел флаг.
– Стены крепкие, уверяю вас, сэр. Ей ни за что не выбраться оттуда.
– Что вы собираетесь с ней делать?
– Не волнуйтесь. Для начала мы ее хорошенько допросим. А потом убьем.
Они шли между развалин, оставшихся от деревни. Обугленные верхушки пальм указывали в небо, словно мачты. Посреди небольшой площади готовилось настоящее пиршество: горы вареного риса, молочные поросята, овощи, речные креветки, американские пирожные и шоколадный напиток «Херши».
– Деревня празднует мой приезд, сэр. Все было готово еще до того, как прилетели самолеты, и ничего не пострадало. Это хороший знак: Богу угоден мой приезд. Хотите бурбон?
– Не сейчас, спасибо.
– У нас здесь есть все, сэр. Без вьетконга мы живем отлично. Моя деревня никогда не голодала. Это богатая провинция, и люди научились прятать запасы от вьетконга, когда он объявился. Хо Ши Мин говорит, что он всех нас спасет, но здесь не верят словам. Хотите закурить?
– Нет, спасибо, капитан. Вы жили в Штатах?
– А что, я неплохо говорю по-английски, правда?
– Великолепно.
Глазки капитана Нью засветились от гордости.
– Я был в Калифорнии всего полгода. Лучшее место. Самое лучшее место. Благослови, Господи, Америку. Завтра мне вернут мой джип. Если бы я знал, что вы появитесь, я бы ни за что его не отдал. А так я одолжил его сержанту, чтобы он смог съездить в свою деревню. Это недалеко, но он женился месяц назад и теперь поехал навестить жену. Он ее хочет, она его хочет… Мы ведь никуда не торопимся, точно?
Они присели, и капитан Нью продолжал говорить. Он пробовал задавать вопросы, но, кроме своего имени, Клэй не сказал ему ровным счетом ничего. Коротышка пристально разглядывал его. Не прекращая своей бесконечной болтовни, он запоминал голос Клэя, его лицо, походку и даже то, как он сидел. Его летную форму, его часы. Пристально разглядывая Клэя, Нью примеривался, сможет ли он стать таким же, как этот человек, принадлежащий к расе гигантов, которые пришли сюда, чтобы спасти его деревню от красных с севера.
Капитан Нью удостоверился, что Клэю достался лучший кусок мяса и отборные, без червоточинки, фрукты.
– Я защищу вас, сэр, не бойтесь, – восхищенно произнес капитан Нью.
Пища, ледяная вода, все остальное сделали свое дело. Клэй, хоть и был настороже, но чувствовал, как его одолевает усталость. Ему ни о чем не хотелось думать. Сейчас все равно ничего не решить, а обратной дороги уже не было – пришлось бы слишком многое объяснять. Он расслабился и положился на судьбу. В этот момент он находился от своей цели дальше, чем когда бы то ни было. Его не поймет никто, ни одна живая душа в целом мире. Он так тщательно все спланировал, и вот теперь все шло наперекосяк. Ему никогда не получить ответов на отчаянные вопросы, которые мучили его. Эта обезьяна, капитан Нью, продолжал трещать. Он, наверное, выпил уже целых две бутылки бурбона под такую закуску. Весь мир состоял из таких капитанов Нью. Их миллионы – повсюду, и никого, с кем можно было бы поговорить. Никого, кто бы выслушал и понял его так, как она. Когда наступил вечер, перешедший в звездную ночь, он заскучал о своей бывшей тюремщице.