Страница:
Говард включил автопилот и вновь уселся штопать кливер. Он был не очень силен в шитье, его большие руки с сильными и толстыми пальцами двигались неловко, но сделать эту работу было необходимо, потому что в Маниле ему так и не удалось отыскать мастеров – все они справляли какой-то местный праздник. Втыкая здоровенную иглу в парусную ткань, Говард надеялся, что до конца путешествия этот парус ему уже не понадобится.
Цель его одиночного плавания, то место, куда он держал путь, было небольшим кусочком суши за линией горизонта. По мере того, как Говард приближался к нему, он все отчетливее представлял, что последует дальше: на деревянную палубу его судна взбираются телевизионщики и журналисты, чтобы засыпать его вопросами, он беседует с ними, объясняя цель своего долгого путешествия от Ванкувера, и они затем несут слово Божье дальше.
Ни на секунду за те годы, пока он был лесорубом, не забывал Говард Джелинек о своем происхождении и навыках. В той стране, где он родился, его имя было Хорвач Еллинек, и до того, как научиться рубить деревья, он учился быть Божьим человеком. Однако его внутренняя тяга к приключениям оказалась слишком сильной, чтобы ей противостоять. Говард был убежден, что в его жизни есть какая-то иная цель, более важная миссия. Когда после окончания войны он покинул свою страну и отправился в Канаду, его влекло только разочарование. Со временем твердые убеждения, энергия и любопытство ввели его в число богатейших людей, при том, что сам он вовсе к этому не стремился.
Свой первый дом он построил собственными руками на большом участке земли возле моря с видом на остров Виктория. Он строил его для себя, но пожить там ему не довелось. Более того, местный торговец недвижимостью убедил его построить и затем продать еще десять домов по тем же чертежам. Так началась его карьера.
За десять лет нескончаемой гонки Говард стал одним из самых известных риэлтиров в Западной Канаде. Если бы тогда кто-то спросил Говарда, в чем состоит цель его жизни, он вряд ли смог бы ответить. И все же цель у него была – в подсознании, как у лосося, который возвращается в свою родную реку, чтобы отнереститься и умереть. Вот и Говард ждал, чтобы Господь открыл ему эту цель, и, ожидая, трудился, не покладая рук.
Он так и не женился и, дожив до сорока одного года, по-прежнему оставался холостяком. Приехав из Чехословакии, где нет моря, он подарил свою любовь океану. Говард всегда был сильным пловцом, а здесь, в заливе Ванкувера, он полюбил плавать под парусами. Ему нравилось проводить долгие мирные часы на воде, когда чистый прохладный воздух остужал и баюкал его беспокойный ум. Он чувствовал, что и это каким-то таинственным образом связано с его конечной целью, с той дорогой, которая очень скоро поведет его в неизвестном направлении. Говард всегда был чрезвычайно набожным человеком и терпеливо ждал знамения.
Он дождался его в один из вечеров, когда смотрел по телевидению ночной выпуск новостей. Показывали Вьетнам. Внезапно ему пришло в голову, что в то время как он ищет новых путей обогащения, там убивают и калечат других людей, а детей превращают в сирот. Он уже слышал об этой стране, но на следующий день все равно пошел в библиотеку и отыскал ее в большом географическом атласе. В то самое время, когда Говард сидел в читальном зале, библиотека загорелась, и он вместе с другими посетителями был вынужден выбираться на улицу по пожарной лестнице. Как только он ступил на землю, здание рухнуло, но ни один человек не пострадал. Знамение, которого он так долго ждал, свершилось.
Говард продал свою компанию и все, чем владел, а затем переехал в отель «Ванкувер», чтобы обдумать следующий шаг, необходимый для выполнения его миссии. То, что ему предстояло сделать, было очевидным – он готовился к этому на протяжении многих лет: он уезжал во Вьетнам. Один, на лодке. Чего Господь хотел от Говарда после приезда того во Вьетнам, было пока загадкой, но он знал, что со временем Всевышний все откроет ему. Пока строилась яхта и составлялись карты, Говард прочел все, что было возможно, о несчастной, разделенной надвое стране, куда он направлялся, и то, что он узнал, глубоко потрясло его.
Путешествие, которое задумал Говард, обещало быть нелегким, поэтому многие пытались его отговорить. По их словам, пересекать Тихий океан в одиночку, почти не имея навыков судоходства, было безумием. Ведь его опыт в этом деле смехотворен, говорили они, он непременно заблудится. Но на стороне Говарда была смелость и решимость осуществить задуманное. Даже одиночество – самый опасный враг из всех – не страшило его. Затерянный в океане, он не будет одинок, поскольку Господь – на его стороне.
Вот уже двенадцать недель и три дня Говард странствовал по морям и за все это время лишь однажды видел шторм. Как-то раз, решив искупаться, он поплыл вдоль яхты, но был вынужден в спешке взобраться на борт, поскольку заметил поблизости здоровенную рыбу. Оказалось, что это дельфин, но с тех пор Говард предпочитал не рисковать.
Игла сломалась в его руке и вонзилась в ладонь. Говард вытащил ее, ожидая увидеть кровь, но вместо этого обнаружил лишь небольшую царапину. Он уложил парус в чехол и спустился в каюту, чтобы позавтракать. Поел он от души! Скоро ему понадобятся все силы: теперь от великого момента истины его отделяло не более двадцати четырех часов, а то и меньше, если не ослабнет ветер.
Допив кофе, Говард вновь поднялся на палубу и в бинокль оглядел линию горизонта. Море было спокойным, и только редкие барашки пены указывали на присутствие ветра, увлекавшего судно вперед. Какими же огромными создал Господь моря, подумалось ему. За многие недели, проведенные на этих бескрайних просторах, ему не встретилось ни одного судна. Его предупреждали о пиратах, но, находясь на пороге величайшего приключения в своей жизни, он не обратил на предостережения ни малейшего внимания. Пираты давно канули в прошлое, а мин и военных кораблей, которых ему наказывали остерегаться, видно не было.
Довольный тем, что все идет хорошо, Говард решил отдохнуть несколько часов на корме. Поставив будильник своих наручных часов, он прилег, поглядывая на штурвал и на небо. На свежем воздухе ему всегда спалось гораздо лучше. Сон, охвативший Говарда, не принес сновидений, а легкая качка вконец разогнала мысли.
Проснулся он от того, что хлопал ослабевший парус, а сверху раздавалось гудение самолетных двигателей. И почти тут же запищал будильник на его запястье. Высоко в небе шесть или семь огромных самолетов летели в сторону юга. Должно быть, бомбардировщики, подумал он, переходя на нос корабля. Ветер изменился, и теперь надо было менять кливер. Говард решил поставить больший по размеру парус, чтобы захватить побольше ветра. Задача не из легких, но работа являлась религией Говарда на протяжении многих лет. Солнце, казалось, прилипло к середине небосвода, прямо справа от мачты. Был обеденный час, но он не чувствовал голода.
Сразу после того, как огромный фок был наконец поставлен, Говард взглянул в сторону горизонта. Там, на расстоянии пятидесяти или шестидесяти миль, уже можно было различить туманные очертания гор. Судно, должно быть, двигалось быстрее, чем он полагал. Вполне возможно, что он неправильно рассчитал расстояние до берега, в таком случае, он пришвартуется уже в полночь. От карты было мало проку. При отсутствии навигационных огней на берегу он узнает, где очутился, только когда причалит. Говард надеялся лишь на то, что выбранный им курс не приведет его прямиком в Северный Вьетнам. Он мог бы попробовать связаться по радио с какой-нибудь военной базой, но не стал этого делать. Лучше положиться на волю Всевышнего. Военные могли задержать судно или заставить повернуть обратно, а теперь ничто не должно было остановить его.
Говард чувствовал себя отдохнувшим. Вид берегов, к которым он стремился, взбудоражил его, и ему захотелось есть. Он спустился, чтобы приготовить обед. Он всегда готовил себе сам – после смерти матери это уже вошло в привычку. Он готовил еду с великим старанием и накрывал стол с неизменной элегантностью. Сегодня в меню значился консервированный лосось, солонина, яйца по-филиппински и рис, а помимо этого – спаржа, тоже, конечно, из банки. Сегодня он побалует себя, подумал Говард, причмокнув от удовольствия. Он выставил на стол банку с персиками и гвоздичный крем. В конце концов, сегодня воскресенье, хороший день для приезда в забытую всеми страну.
После обеда поднялся ветер, и Говард приспустил паруса, чтобы лодка не слишком кренилась. Вскоре побережье полностью открылось его взору. Над морем спускались сумерки, ветер крепчал. До этого момента все шло хорошо, и время бежало незаметно. Внутри Говарда нарастало возбуждение. Скоро Господь должен явить свое знамение. Интересно, каким оно будет теперь, размышлял Говард. Ощущение близости к своему Создателю всегда дарило ему чувство умиротворения. Он сел возле штурвала, и голова его склонилась на грудь.
Говард не знал, сколько времени он проспал. Открыв глаза, он увидел, что на побережье неуверенно мигают огоньки. Это был не электрический свет – он был слабым и располагался, казалось, совсем рядом. Путешественник и не ожидал найти здесь бакены или другие ориентиры, которые помогли бы ему подойти к берегу. А они бы не помешали, поскольку Говарду еще ни разу не приходилось причаливать без таких указателей. Может быть, стоит подойти поближе, бросить якорь и дождаться утра, прежде чем покидать судно?
Он включил мачтовые огни. Если кто-то наблюдал за ним с берега, теперь его должны были заметить. Говард вернулся в рубку и включил радиоприемник. Музыку сегодня не передавали. И не было слышно высокого голоса, выводившего какую-то ритмичную мелодию, что звучал по радио прошлым вечером. Берег спал. Рыбаки не выйдут в море еще по меньшей мере несколько часов – к тому времени он уже бросит якорь.
Дыхание ветра замерло на его щеке, и паруса безвольно повисли. Лодка двигалась едва-едва. И только Говард принялся спускать паруса, как послышался шум двигателей и он увидел лодки. Четыре небольших судна, держась друг друга, выходили в море. Говард ясно различал свет четырех масляных ламп, из-за которых лодки напоминали вереницу свечек. Вода была неподвижна, словно стекло, и судно Говарда со спущенными парусами неподвижно стояло на одном месте. Как только лодки прошли мимо, он завел свои моторы, и, повинуясь их силе, судно покатилось по гладкой поверхности воды. Приготовив якорную лебедку, Говард перешел на корму, чтобы поднять вьетнамский флаг. Его собственный стяг с кленовым листом гордо реял на флагштоке.
Других лодок видно не было. Огни на берегу едва мерцали. Это, наверное, небольшая деревушка, рассудил он. Заметив впереди маленькую бухту, он направил судно в нее и бросил якорь. Говард выключил двигатель и установил по бокам судна привальные кранцы. А потом уселся на бушприт и стал дожидаться восхода солнца.
13
14
Цель его одиночного плавания, то место, куда он держал путь, было небольшим кусочком суши за линией горизонта. По мере того, как Говард приближался к нему, он все отчетливее представлял, что последует дальше: на деревянную палубу его судна взбираются телевизионщики и журналисты, чтобы засыпать его вопросами, он беседует с ними, объясняя цель своего долгого путешествия от Ванкувера, и они затем несут слово Божье дальше.
Ни на секунду за те годы, пока он был лесорубом, не забывал Говард Джелинек о своем происхождении и навыках. В той стране, где он родился, его имя было Хорвач Еллинек, и до того, как научиться рубить деревья, он учился быть Божьим человеком. Однако его внутренняя тяга к приключениям оказалась слишком сильной, чтобы ей противостоять. Говард был убежден, что в его жизни есть какая-то иная цель, более важная миссия. Когда после окончания войны он покинул свою страну и отправился в Канаду, его влекло только разочарование. Со временем твердые убеждения, энергия и любопытство ввели его в число богатейших людей, при том, что сам он вовсе к этому не стремился.
Свой первый дом он построил собственными руками на большом участке земли возле моря с видом на остров Виктория. Он строил его для себя, но пожить там ему не довелось. Более того, местный торговец недвижимостью убедил его построить и затем продать еще десять домов по тем же чертежам. Так началась его карьера.
За десять лет нескончаемой гонки Говард стал одним из самых известных риэлтиров в Западной Канаде. Если бы тогда кто-то спросил Говарда, в чем состоит цель его жизни, он вряд ли смог бы ответить. И все же цель у него была – в подсознании, как у лосося, который возвращается в свою родную реку, чтобы отнереститься и умереть. Вот и Говард ждал, чтобы Господь открыл ему эту цель, и, ожидая, трудился, не покладая рук.
Он так и не женился и, дожив до сорока одного года, по-прежнему оставался холостяком. Приехав из Чехословакии, где нет моря, он подарил свою любовь океану. Говард всегда был сильным пловцом, а здесь, в заливе Ванкувера, он полюбил плавать под парусами. Ему нравилось проводить долгие мирные часы на воде, когда чистый прохладный воздух остужал и баюкал его беспокойный ум. Он чувствовал, что и это каким-то таинственным образом связано с его конечной целью, с той дорогой, которая очень скоро поведет его в неизвестном направлении. Говард всегда был чрезвычайно набожным человеком и терпеливо ждал знамения.
Он дождался его в один из вечеров, когда смотрел по телевидению ночной выпуск новостей. Показывали Вьетнам. Внезапно ему пришло в голову, что в то время как он ищет новых путей обогащения, там убивают и калечат других людей, а детей превращают в сирот. Он уже слышал об этой стране, но на следующий день все равно пошел в библиотеку и отыскал ее в большом географическом атласе. В то самое время, когда Говард сидел в читальном зале, библиотека загорелась, и он вместе с другими посетителями был вынужден выбираться на улицу по пожарной лестнице. Как только он ступил на землю, здание рухнуло, но ни один человек не пострадал. Знамение, которого он так долго ждал, свершилось.
Говард продал свою компанию и все, чем владел, а затем переехал в отель «Ванкувер», чтобы обдумать следующий шаг, необходимый для выполнения его миссии. То, что ему предстояло сделать, было очевидным – он готовился к этому на протяжении многих лет: он уезжал во Вьетнам. Один, на лодке. Чего Господь хотел от Говарда после приезда того во Вьетнам, было пока загадкой, но он знал, что со временем Всевышний все откроет ему. Пока строилась яхта и составлялись карты, Говард прочел все, что было возможно, о несчастной, разделенной надвое стране, куда он направлялся, и то, что он узнал, глубоко потрясло его.
Путешествие, которое задумал Говард, обещало быть нелегким, поэтому многие пытались его отговорить. По их словам, пересекать Тихий океан в одиночку, почти не имея навыков судоходства, было безумием. Ведь его опыт в этом деле смехотворен, говорили они, он непременно заблудится. Но на стороне Говарда была смелость и решимость осуществить задуманное. Даже одиночество – самый опасный враг из всех – не страшило его. Затерянный в океане, он не будет одинок, поскольку Господь – на его стороне.
Вот уже двенадцать недель и три дня Говард странствовал по морям и за все это время лишь однажды видел шторм. Как-то раз, решив искупаться, он поплыл вдоль яхты, но был вынужден в спешке взобраться на борт, поскольку заметил поблизости здоровенную рыбу. Оказалось, что это дельфин, но с тех пор Говард предпочитал не рисковать.
Игла сломалась в его руке и вонзилась в ладонь. Говард вытащил ее, ожидая увидеть кровь, но вместо этого обнаружил лишь небольшую царапину. Он уложил парус в чехол и спустился в каюту, чтобы позавтракать. Поел он от души! Скоро ему понадобятся все силы: теперь от великого момента истины его отделяло не более двадцати четырех часов, а то и меньше, если не ослабнет ветер.
Допив кофе, Говард вновь поднялся на палубу и в бинокль оглядел линию горизонта. Море было спокойным, и только редкие барашки пены указывали на присутствие ветра, увлекавшего судно вперед. Какими же огромными создал Господь моря, подумалось ему. За многие недели, проведенные на этих бескрайних просторах, ему не встретилось ни одного судна. Его предупреждали о пиратах, но, находясь на пороге величайшего приключения в своей жизни, он не обратил на предостережения ни малейшего внимания. Пираты давно канули в прошлое, а мин и военных кораблей, которых ему наказывали остерегаться, видно не было.
Довольный тем, что все идет хорошо, Говард решил отдохнуть несколько часов на корме. Поставив будильник своих наручных часов, он прилег, поглядывая на штурвал и на небо. На свежем воздухе ему всегда спалось гораздо лучше. Сон, охвативший Говарда, не принес сновидений, а легкая качка вконец разогнала мысли.
Проснулся он от того, что хлопал ослабевший парус, а сверху раздавалось гудение самолетных двигателей. И почти тут же запищал будильник на его запястье. Высоко в небе шесть или семь огромных самолетов летели в сторону юга. Должно быть, бомбардировщики, подумал он, переходя на нос корабля. Ветер изменился, и теперь надо было менять кливер. Говард решил поставить больший по размеру парус, чтобы захватить побольше ветра. Задача не из легких, но работа являлась религией Говарда на протяжении многих лет. Солнце, казалось, прилипло к середине небосвода, прямо справа от мачты. Был обеденный час, но он не чувствовал голода.
Сразу после того, как огромный фок был наконец поставлен, Говард взглянул в сторону горизонта. Там, на расстоянии пятидесяти или шестидесяти миль, уже можно было различить туманные очертания гор. Судно, должно быть, двигалось быстрее, чем он полагал. Вполне возможно, что он неправильно рассчитал расстояние до берега, в таком случае, он пришвартуется уже в полночь. От карты было мало проку. При отсутствии навигационных огней на берегу он узнает, где очутился, только когда причалит. Говард надеялся лишь на то, что выбранный им курс не приведет его прямиком в Северный Вьетнам. Он мог бы попробовать связаться по радио с какой-нибудь военной базой, но не стал этого делать. Лучше положиться на волю Всевышнего. Военные могли задержать судно или заставить повернуть обратно, а теперь ничто не должно было остановить его.
Говард чувствовал себя отдохнувшим. Вид берегов, к которым он стремился, взбудоражил его, и ему захотелось есть. Он спустился, чтобы приготовить обед. Он всегда готовил себе сам – после смерти матери это уже вошло в привычку. Он готовил еду с великим старанием и накрывал стол с неизменной элегантностью. Сегодня в меню значился консервированный лосось, солонина, яйца по-филиппински и рис, а помимо этого – спаржа, тоже, конечно, из банки. Сегодня он побалует себя, подумал Говард, причмокнув от удовольствия. Он выставил на стол банку с персиками и гвоздичный крем. В конце концов, сегодня воскресенье, хороший день для приезда в забытую всеми страну.
После обеда поднялся ветер, и Говард приспустил паруса, чтобы лодка не слишком кренилась. Вскоре побережье полностью открылось его взору. Над морем спускались сумерки, ветер крепчал. До этого момента все шло хорошо, и время бежало незаметно. Внутри Говарда нарастало возбуждение. Скоро Господь должен явить свое знамение. Интересно, каким оно будет теперь, размышлял Говард. Ощущение близости к своему Создателю всегда дарило ему чувство умиротворения. Он сел возле штурвала, и голова его склонилась на грудь.
Говард не знал, сколько времени он проспал. Открыв глаза, он увидел, что на побережье неуверенно мигают огоньки. Это был не электрический свет – он был слабым и располагался, казалось, совсем рядом. Путешественник и не ожидал найти здесь бакены или другие ориентиры, которые помогли бы ему подойти к берегу. А они бы не помешали, поскольку Говарду еще ни разу не приходилось причаливать без таких указателей. Может быть, стоит подойти поближе, бросить якорь и дождаться утра, прежде чем покидать судно?
Он включил мачтовые огни. Если кто-то наблюдал за ним с берега, теперь его должны были заметить. Говард вернулся в рубку и включил радиоприемник. Музыку сегодня не передавали. И не было слышно высокого голоса, выводившего какую-то ритмичную мелодию, что звучал по радио прошлым вечером. Берег спал. Рыбаки не выйдут в море еще по меньшей мере несколько часов – к тому времени он уже бросит якорь.
Дыхание ветра замерло на его щеке, и паруса безвольно повисли. Лодка двигалась едва-едва. И только Говард принялся спускать паруса, как послышался шум двигателей и он увидел лодки. Четыре небольших судна, держась друг друга, выходили в море. Говард ясно различал свет четырех масляных ламп, из-за которых лодки напоминали вереницу свечек. Вода была неподвижна, словно стекло, и судно Говарда со спущенными парусами неподвижно стояло на одном месте. Как только лодки прошли мимо, он завел свои моторы, и, повинуясь их силе, судно покатилось по гладкой поверхности воды. Приготовив якорную лебедку, Говард перешел на корму, чтобы поднять вьетнамский флаг. Его собственный стяг с кленовым листом гордо реял на флагштоке.
Других лодок видно не было. Огни на берегу едва мерцали. Это, наверное, небольшая деревушка, рассудил он. Заметив впереди маленькую бухту, он направил судно в нее и бросил якорь. Говард выключил двигатель и установил по бокам судна привальные кранцы. А потом уселся на бушприт и стал дожидаться восхода солнца.
13
Собака разбудила их коротким нетерпеливым лаем, время давно перевалило за полдень и дневная жара спала. Бернадетт села и поправила волосы. Винтовка, прислоненная к дереву, выглядела уродливой и бесполезной, казалось, что она потеряла своего хозяина. Девушке вдруг почудилось, что это оружие – из какого-то другого века. Впервые за много лет ей захотелось очутиться где-нибудь в другом месте – подальше от стрельбы, защитной формы, от дела, которое, похоже, в ней не нуждалось. Клэй, который рылся в рюкзаке, напоминал любопытного ребенка, наткнувшегося на новую игрушку. Неужели он успел проголодаться, удивленно подумала она и тут услышала, как он зовет ее.
– Что случилось, Клэй? – спросила девушка. Впервые она назвала его по имени. Что за доверчивость на нее напала?
– Погляди, – сказал он, – погляди на это! – Клэй вскочил на ноги в величайшем возбуждении. В руке он держал что-то длинное, завернутое в газетный лист. Сорвав бумагу, американец показал ей золотой слиток, тускло сверкнувший в лучах послеполуденного солнца.
– Откуда ты это взял?
– Это наш билет отсюда, мадам, – вместо ответа сказал он. – Теперь мы можем купить самолет. Здесь, в рюкзаке, еще три таких же. Они лежали тут с самого начала, прямо на дне. Неудивительно, что он оттянул мне плечо! Слава Богу, что я не бросил его этой ночью – ведь я несколько раз подумывал об этом, честное слово! И не избавился от рюкзака только из-за еды. Это мой самый удачный день! Эй, давай-ка поскорее двинемся в путь. Мы, видимо, прихватили все, что у них было. Теперь уж они точно погонятся за нами. – Клэй сунул слиток обратно в рюкзак и огляделся. – Пошли отсюда. И винтовку на всякий случай прихватим.
Бернадетт показалось, что она снова спит. Она смотрела на ружье. Именно из-за него между ними возникло какое-то напряжение, и на сей раз, он, видимо, заметил это по ее лицу.
– Я понесу его, если тебе тяжело. Имея столько золота, мы можем купить весь мир, а ты сможешь вернуться во Францию.
Почему он предложил это? Почему он считает, что с ружьем и золотом в руках он может диктовать ей, что делать? Нет, нет! Это нечестно с ее стороны. Нельзя так думать! Он просто добрый, неужели она не может отличить одно от другого? Она, что – утратила способность чувствовать? Но почему он захотел взять винтовку? Подозревал ли он о том, что с ней творится? Ведь здесь ему почти ничего не угрожало.
– В путь, мадам! – произнес Клэй. Он стоял перед ней – высокий, гордый и немного высокомерный. Он использовал ее. Какой же дурой она была: расчувствовалась, даже пожалела его! Он повернулся, чтобы идти. Ружье висело у него на плече. Бернадетт не двинулась с места.
– Винтовку понесу я, – сказала она твердо.
Клэй остановился и, обернувшись, взглянул на девушку. Зачем ей это? Неужели она не доверяет ему? Или, может, собирается его убить? Да нет, какие глупости! Она ведь прекрасно понимает, что они – на юге, и женщина с ружьем здесь может быть только вьетконговкой. Или она собирается пристрелить его, пока они не влипли еще в какую-нибудь историю?
– Нет, – ответил он. – Ружье понесу я, вот и весь разговор.
Бернадетт уселась на землю. Откуда-то сзади подошла собака.
– Что на тебя нашло? – спросил Клэй. – Давай тогда оставим его здесь и закончим эту ерунду.
– Нет, – глаза ее снова были как у маленькой девочки. Она не хотела ему зла, просто в ней заговорило упрямство.
– Ну, тогда бери ружье сама, только держись поближе ко мне. Если мы снова повстречаем крестьян, тебе придется решать, на чьей ты стороне.
– Если я не ослышалась, ты сказал, что теперь мы – вместе.
– Да, сказал… Пошли, Бернадетт. Посмотрим, что там, за холмами.
– Море, наверное.
– Господи, хотел бы я, чтобы это было так.
Легкими шагами они двинулись в путь и через несколько часов подошли к небольшой речушке. Теперь холмы лежали далеко позади. Вода бежала сквозь невысокие густые заросли. Положив рюкзак на траву, Клэй сбросил одежду и прыгнул в воду. Вынырнув, он стал уговаривать Бернадетт последовать его примеру. Поначалу она колебалась, но затем ребенок внутри нее взял верх. Оставив ружье на берегу, не снимая формы, она вошла в реку. Потом они плавали, смеялись, когда Клэй пытался догнать ее в воде, и Бернадетт казалось, что войны не было вовсе.
Выйдя на берег, они улеглись на опушке, чтобы просохнуть. Собака вначале глядела на них, но внезапно залаяла и убежала в чащу. В тот же момент Бернадетт с Клэем услышали шаги – из зарослей явственно раздавался хруст высохших ветвей. Схватив винтовку и знаками велев девушке оставаться на месте, Клэй, в чем мать родила, бросился в кусты. Почти тут же из-за деревьев появилась собака, а вслед за ней – трое мужчин. Если бы не винтовки в их руках, они бы выглядели школьниками. Мужчины подошли к Бернадетт. Один остановился возле нее, а двое других направились к воде, чтобы умыться.
– Кто ты? – спросил первый.
– Меня зовут Бернадетт, – ответила она. – Я медсестра из группы Минь Хо. Я – своя.
Молодой человек рассмеялся. Повернувшись к своим товарищам, он крикнул:
– Вы слыхали? Эта иностранная шлюха утверждает, что она – наша!
– Я не иностранка. Я родилась в Сайгоне и воюю с агрессорами уже три года.
– Чем, этим рюкзаком? Ты даже говорить нормально не можешь.
Клэй наблюдал за происходящим из-за деревьев. Смех и монотонная интонация разговора подсказывали ему, что на лужайке идет вполне дружеская беседа. Однако лицо Бернадетт побелело, она явно выглядела испуганной.
– Что в этом мешке? – спросил мужчина.
– Еда и медикаменты, – ответила Бернадетт.
– Дай сюда, – приказал вьетнамец, в ответ на что девушка отрицательно покачала головой. Мужчина топнул ногой и что-то прокричал.
– Возьми сам, если хочешь, – сказала Бернадетт.
– А ну, давай сюда, ты, иностранная потаскуха! – крикнул мужчина. В его голосе Клэю послышалась угроза. Он прицелился, но выстрелить не мог – противник стоял слишком близко к Бернадетт. Другие молча наблюдали.
Шагнув вперед, мужчина открыл рюкзак и заглянул внутрь.
– Эта шлюха врет, – крикнул он. Подняв рюкзак, он швырнул его в направлении своих товарищей. – Взгляните сами.
Затем он расстегнул ремень, штаны и приблизился к девушке.
– Что ты собрался делать? – спросил его другой. – Пристрели эту суку да и дело с концом. Нам надо идти, мы и так сбились с маршрута.
– Ничего, задержимся ненадолго, – ответил первый. Находясь в сильном возбуждении, он уже наполовину разделся. Вдруг он толкнул девушку в плечо и взобрался на нее, выкрикивая что-то.
Бешенство раздирало Клэя на части. Пока мужчина пытался сорвать одежду с Бернадетт, она что-то говорила. Двое других отошли к воде и в молчании наблюдали за этой сценой.
– Хватай оружие, Бернадетт, – крикнул Клэй, выскочив из кустов. Из дула его винтовки раз за разом вырывалось пламя. Те, что стояли на берегу, рухнули в воду. Выстрелы заставили Бернадетт действовать. Не задумываясь над тем, что делает, она вскочила и схватила с земли винтовку, а мужчина тем временем вцепился ей в ноги. Она направила на него оружие, но стрелять не стала. Подбежал Клэй, но к этому моменту голый вьетнамец уже исчез в кустах. Клэй загнал в винтовку новый магазин и выстрелил вслед беглецу, однако того уже и след простыл. Не выпуская оружия из рук, Клэй приблизился к Бернадетт. Лицо его горело, а Бернадетт выглядела бледной и испуганной.
Этого не может быть, думала Бернадетт, пытаясь справиться с охватившим ее ужасом. Собака бросилась в кусты вслед за убегавшим вьетнамцем, и теперь ее нескончаемый лай доносился до Клэя, который принялся осматривать поле боя. Кошмар, думала Бернадетт. Перевозбудившийся вьетнамец оставил на ее рубашке мокрые следы, которые она теперь брезгливо вытерла. Казалось, она спала наяву, но два тела, упавшие друг на друга у кромки воды, выглядели вполне реально. Клэй перевернул их на спины – землистые лица убитых были совсем юными. Открыв сумки вьетнамцев, американец высыпал их содержимое на траву: несколько гранат, книги, запасные магазины с патронами и кусок материи бирюзового цвета.
Бернадетт поднялась на ноги и с отвращением стянула с себя одежду. Затем девушка подбежала к кромке воды и нырнула. Она оставалась в реке довольно долго, соскребая со своей кожи грязь и потихоньку всхлипывая.
Наконец Бернадетт выбралась на берег. Подойдя к ней, Клэй обернул ее тело нежной шелковой тканью. Это согрело ее, и Клэй притянул плачущую девушку к себе, не в силах совладать с нахлынувшими на него чувствами. Он еще раз взглянул на нее. Как хороша она будет в нарядном платье, подумал он, забыв о своей собственной наготе.
– Мне жаль, что так вышло, – прошептал он. Бернадетт по-прежнему плакала. Она оплакивала все те годы, в течение которых пыталась доказать, что тоже чего-то стоит. Она плакала от стыда. Единственное, чем она обладала, было ее тело. Она надоедала всем сразу после того, как доверялась им. Сколько понадобится времени, чтобы она успела надоесть и этому человеку? Все мужчины, проходившие сквозь ее жизнь, использовали ее: профессор истории вернулся к своей жене, Минь Хо втянул ее во все это… Бернадетт плакала, и ей хотелось умереть. Это была последняя капля в чаше ее унижений. Американец мог разве что пожалеть ее, но люди быстро устают от этого чувства. Однако в глазах Клэя читалась тревога. Он гладил ее по волосам и что-то бормотал ей на ухо. Она должна сопротивляться, не допускать его до себя. Но почему? Потому что все происходит слишком быстро. Нет, неправда. Черт бы побрал ее, если она ошибалась. Только что он во второй раз спас ей жизнь.
Весь путь до побережья они непрерывно оглядывались назад. Нападавший убежал и сейчас, несомненно, пойдет за подкреплением. Теперь ее люди узнают, куда она направилась, и вскоре придут за ней. Что они сделают с ней тогда? Это следовало обдумать, но события развивались слишком быстро, чтобы Бернадетт могла сосредоточиться.
К тому времени, когда стемнело, они добрались до вершины очередного холма. Из темноты, расстилавшейся у подножия, до них донеслись звуки и запахи океана. Смутные огоньки мерцали вдоль границы между водой и сушей.
– Это пристань, – сказал Клэй. – Маленькая пристань. В таких местах всегда есть суда, даже если это – крохотный рыбацкий поселок.
– Через сколько мы дойдем туда? – спросила Бернадетт.
– Мы могли бы быть там к полуночи, – ответил Клэй. Одновременно с его словами в море появились четыре дрожащих светлячка, которые, отражаясь в воде, оставляли за собой золотые полоски. Они направлялись в сторону береговых огней, ориентируясь по ним, как по бакенам.
Чуть позже Клэй увидел еще несколько огоньков, появившихся со стороны океана. Их цвета и то, как они располагались, заставило сердце Клэя подпрыгнуть. Он сразу определил навигационные стандарты, принятые в США. Клэй наблюдал, как судно двигалось по направлению к берегу, и слышал звук его мотора. В любой точке земного шара он смог бы моментально определить, что это была частная яхта, возвращавшаяся домой после дня, проведенного в море. Но затем, спускаясь по направлению к побережью Южно-Китайского моря, Клэй все же решил, что его уставшие глаза сыграли с ним шутку.
– Что случилось, Клэй? – спросила девушка. Впервые она назвала его по имени. Что за доверчивость на нее напала?
– Погляди, – сказал он, – погляди на это! – Клэй вскочил на ноги в величайшем возбуждении. В руке он держал что-то длинное, завернутое в газетный лист. Сорвав бумагу, американец показал ей золотой слиток, тускло сверкнувший в лучах послеполуденного солнца.
– Откуда ты это взял?
– Это наш билет отсюда, мадам, – вместо ответа сказал он. – Теперь мы можем купить самолет. Здесь, в рюкзаке, еще три таких же. Они лежали тут с самого начала, прямо на дне. Неудивительно, что он оттянул мне плечо! Слава Богу, что я не бросил его этой ночью – ведь я несколько раз подумывал об этом, честное слово! И не избавился от рюкзака только из-за еды. Это мой самый удачный день! Эй, давай-ка поскорее двинемся в путь. Мы, видимо, прихватили все, что у них было. Теперь уж они точно погонятся за нами. – Клэй сунул слиток обратно в рюкзак и огляделся. – Пошли отсюда. И винтовку на всякий случай прихватим.
Бернадетт показалось, что она снова спит. Она смотрела на ружье. Именно из-за него между ними возникло какое-то напряжение, и на сей раз, он, видимо, заметил это по ее лицу.
– Я понесу его, если тебе тяжело. Имея столько золота, мы можем купить весь мир, а ты сможешь вернуться во Францию.
Почему он предложил это? Почему он считает, что с ружьем и золотом в руках он может диктовать ей, что делать? Нет, нет! Это нечестно с ее стороны. Нельзя так думать! Он просто добрый, неужели она не может отличить одно от другого? Она, что – утратила способность чувствовать? Но почему он захотел взять винтовку? Подозревал ли он о том, что с ней творится? Ведь здесь ему почти ничего не угрожало.
– В путь, мадам! – произнес Клэй. Он стоял перед ней – высокий, гордый и немного высокомерный. Он использовал ее. Какой же дурой она была: расчувствовалась, даже пожалела его! Он повернулся, чтобы идти. Ружье висело у него на плече. Бернадетт не двинулась с места.
– Винтовку понесу я, – сказала она твердо.
Клэй остановился и, обернувшись, взглянул на девушку. Зачем ей это? Неужели она не доверяет ему? Или, может, собирается его убить? Да нет, какие глупости! Она ведь прекрасно понимает, что они – на юге, и женщина с ружьем здесь может быть только вьетконговкой. Или она собирается пристрелить его, пока они не влипли еще в какую-нибудь историю?
– Нет, – ответил он. – Ружье понесу я, вот и весь разговор.
Бернадетт уселась на землю. Откуда-то сзади подошла собака.
– Что на тебя нашло? – спросил Клэй. – Давай тогда оставим его здесь и закончим эту ерунду.
– Нет, – глаза ее снова были как у маленькой девочки. Она не хотела ему зла, просто в ней заговорило упрямство.
– Ну, тогда бери ружье сама, только держись поближе ко мне. Если мы снова повстречаем крестьян, тебе придется решать, на чьей ты стороне.
– Если я не ослышалась, ты сказал, что теперь мы – вместе.
– Да, сказал… Пошли, Бернадетт. Посмотрим, что там, за холмами.
– Море, наверное.
– Господи, хотел бы я, чтобы это было так.
Легкими шагами они двинулись в путь и через несколько часов подошли к небольшой речушке. Теперь холмы лежали далеко позади. Вода бежала сквозь невысокие густые заросли. Положив рюкзак на траву, Клэй сбросил одежду и прыгнул в воду. Вынырнув, он стал уговаривать Бернадетт последовать его примеру. Поначалу она колебалась, но затем ребенок внутри нее взял верх. Оставив ружье на берегу, не снимая формы, она вошла в реку. Потом они плавали, смеялись, когда Клэй пытался догнать ее в воде, и Бернадетт казалось, что войны не было вовсе.
Выйдя на берег, они улеглись на опушке, чтобы просохнуть. Собака вначале глядела на них, но внезапно залаяла и убежала в чащу. В тот же момент Бернадетт с Клэем услышали шаги – из зарослей явственно раздавался хруст высохших ветвей. Схватив винтовку и знаками велев девушке оставаться на месте, Клэй, в чем мать родила, бросился в кусты. Почти тут же из-за деревьев появилась собака, а вслед за ней – трое мужчин. Если бы не винтовки в их руках, они бы выглядели школьниками. Мужчины подошли к Бернадетт. Один остановился возле нее, а двое других направились к воде, чтобы умыться.
– Кто ты? – спросил первый.
– Меня зовут Бернадетт, – ответила она. – Я медсестра из группы Минь Хо. Я – своя.
Молодой человек рассмеялся. Повернувшись к своим товарищам, он крикнул:
– Вы слыхали? Эта иностранная шлюха утверждает, что она – наша!
– Я не иностранка. Я родилась в Сайгоне и воюю с агрессорами уже три года.
– Чем, этим рюкзаком? Ты даже говорить нормально не можешь.
Клэй наблюдал за происходящим из-за деревьев. Смех и монотонная интонация разговора подсказывали ему, что на лужайке идет вполне дружеская беседа. Однако лицо Бернадетт побелело, она явно выглядела испуганной.
– Что в этом мешке? – спросил мужчина.
– Еда и медикаменты, – ответила Бернадетт.
– Дай сюда, – приказал вьетнамец, в ответ на что девушка отрицательно покачала головой. Мужчина топнул ногой и что-то прокричал.
– Возьми сам, если хочешь, – сказала Бернадетт.
– А ну, давай сюда, ты, иностранная потаскуха! – крикнул мужчина. В его голосе Клэю послышалась угроза. Он прицелился, но выстрелить не мог – противник стоял слишком близко к Бернадетт. Другие молча наблюдали.
Шагнув вперед, мужчина открыл рюкзак и заглянул внутрь.
– Эта шлюха врет, – крикнул он. Подняв рюкзак, он швырнул его в направлении своих товарищей. – Взгляните сами.
Затем он расстегнул ремень, штаны и приблизился к девушке.
– Что ты собрался делать? – спросил его другой. – Пристрели эту суку да и дело с концом. Нам надо идти, мы и так сбились с маршрута.
– Ничего, задержимся ненадолго, – ответил первый. Находясь в сильном возбуждении, он уже наполовину разделся. Вдруг он толкнул девушку в плечо и взобрался на нее, выкрикивая что-то.
Бешенство раздирало Клэя на части. Пока мужчина пытался сорвать одежду с Бернадетт, она что-то говорила. Двое других отошли к воде и в молчании наблюдали за этой сценой.
– Хватай оружие, Бернадетт, – крикнул Клэй, выскочив из кустов. Из дула его винтовки раз за разом вырывалось пламя. Те, что стояли на берегу, рухнули в воду. Выстрелы заставили Бернадетт действовать. Не задумываясь над тем, что делает, она вскочила и схватила с земли винтовку, а мужчина тем временем вцепился ей в ноги. Она направила на него оружие, но стрелять не стала. Подбежал Клэй, но к этому моменту голый вьетнамец уже исчез в кустах. Клэй загнал в винтовку новый магазин и выстрелил вслед беглецу, однако того уже и след простыл. Не выпуская оружия из рук, Клэй приблизился к Бернадетт. Лицо его горело, а Бернадетт выглядела бледной и испуганной.
Этого не может быть, думала Бернадетт, пытаясь справиться с охватившим ее ужасом. Собака бросилась в кусты вслед за убегавшим вьетнамцем, и теперь ее нескончаемый лай доносился до Клэя, который принялся осматривать поле боя. Кошмар, думала Бернадетт. Перевозбудившийся вьетнамец оставил на ее рубашке мокрые следы, которые она теперь брезгливо вытерла. Казалось, она спала наяву, но два тела, упавшие друг на друга у кромки воды, выглядели вполне реально. Клэй перевернул их на спины – землистые лица убитых были совсем юными. Открыв сумки вьетнамцев, американец высыпал их содержимое на траву: несколько гранат, книги, запасные магазины с патронами и кусок материи бирюзового цвета.
Бернадетт поднялась на ноги и с отвращением стянула с себя одежду. Затем девушка подбежала к кромке воды и нырнула. Она оставалась в реке довольно долго, соскребая со своей кожи грязь и потихоньку всхлипывая.
Наконец Бернадетт выбралась на берег. Подойдя к ней, Клэй обернул ее тело нежной шелковой тканью. Это согрело ее, и Клэй притянул плачущую девушку к себе, не в силах совладать с нахлынувшими на него чувствами. Он еще раз взглянул на нее. Как хороша она будет в нарядном платье, подумал он, забыв о своей собственной наготе.
– Мне жаль, что так вышло, – прошептал он. Бернадетт по-прежнему плакала. Она оплакивала все те годы, в течение которых пыталась доказать, что тоже чего-то стоит. Она плакала от стыда. Единственное, чем она обладала, было ее тело. Она надоедала всем сразу после того, как доверялась им. Сколько понадобится времени, чтобы она успела надоесть и этому человеку? Все мужчины, проходившие сквозь ее жизнь, использовали ее: профессор истории вернулся к своей жене, Минь Хо втянул ее во все это… Бернадетт плакала, и ей хотелось умереть. Это была последняя капля в чаше ее унижений. Американец мог разве что пожалеть ее, но люди быстро устают от этого чувства. Однако в глазах Клэя читалась тревога. Он гладил ее по волосам и что-то бормотал ей на ухо. Она должна сопротивляться, не допускать его до себя. Но почему? Потому что все происходит слишком быстро. Нет, неправда. Черт бы побрал ее, если она ошибалась. Только что он во второй раз спас ей жизнь.
Весь путь до побережья они непрерывно оглядывались назад. Нападавший убежал и сейчас, несомненно, пойдет за подкреплением. Теперь ее люди узнают, куда она направилась, и вскоре придут за ней. Что они сделают с ней тогда? Это следовало обдумать, но события развивались слишком быстро, чтобы Бернадетт могла сосредоточиться.
К тому времени, когда стемнело, они добрались до вершины очередного холма. Из темноты, расстилавшейся у подножия, до них донеслись звуки и запахи океана. Смутные огоньки мерцали вдоль границы между водой и сушей.
– Это пристань, – сказал Клэй. – Маленькая пристань. В таких местах всегда есть суда, даже если это – крохотный рыбацкий поселок.
– Через сколько мы дойдем туда? – спросила Бернадетт.
– Мы могли бы быть там к полуночи, – ответил Клэй. Одновременно с его словами в море появились четыре дрожащих светлячка, которые, отражаясь в воде, оставляли за собой золотые полоски. Они направлялись в сторону береговых огней, ориентируясь по ним, как по бакенам.
Чуть позже Клэй увидел еще несколько огоньков, появившихся со стороны океана. Их цвета и то, как они располагались, заставило сердце Клэя подпрыгнуть. Он сразу определил навигационные стандарты, принятые в США. Клэй наблюдал, как судно двигалось по направлению к берегу, и слышал звук его мотора. В любой точке земного шара он смог бы моментально определить, что это была частная яхта, возвращавшаяся домой после дня, проведенного в море. Но затем, спускаясь по направлению к побережью Южно-Китайского моря, Клэй все же решил, что его уставшие глаза сыграли с ним шутку.
14
Отдых капитана Нью был прерван шумом мотора и, выскочив из своего гамака, он поспешил к площади в центре поселка. Наконец-то вернулся джип. Это случилось через день или два после происшествия с американцем. Вокруг машины собралось уже полдеревни – сержант рассказывал о своей новой жене и ее причудах.
– Где тебя черти носили, крыса? Ишь ты, к машине он привык! Вот отошлю обратно на фронт – там тебя быстро научат работать ножками. На которую из своих потаскух ты пытался произвести впечатление моим джипом? Я жду уже несколько дней! Вытряхивайся из машины и иди жрать. Даю тебе пять минут, чтобы умыть физиономию, потом мы выезжаем. Проваливай!
Когда сержант выпрыгнул из джипа, на лице капитана Нью появилась довольная ухмылка, и пока того кормили, Нью совещался со старейшинами. Теперь он был уверен, что найдет своего американца и спасет его, а заодно и золото. Сержант с джипом вернулся раньше, чем ожидал капитан – Будда по-прежнему благоволил к нему. Он поклялся людям, что не вернется без золота. Слитки, конечно, взял не американец, их забрала вьетконговская баба, и за это ее ждет смерть. Неужели кто-то мог подумать, что капитан не выполнит своего обещания? Не он ли был самым крутым парнем в деревне, которого скоро должны были повысить до майора! Раньше у него все всегда получалось, получится и теперь – они могут положиться на него.
Сержант закончил есть и бегом вернулся к машине, в которую уже успели загрузить запас провизии и воды, возле джипа стоял наготове водитель. Капитан Нью допил то, что оставалось в кокосовом орехе, и взобрался на переднее сиденье. Сержант поместился сзади и опробовал укрепленный там пулемет, выпустив в воздух короткую очередь. Когда джип с рычанием рванулся вперед, сельчане захлопали ему вслед. Водитель хотел было что-то сказать, но капитан велел ему замолчать.
– Сэр, – вновь попробовал заговорить шофер, – это…
– Веди машину и не разевай рот.
– Но сэр…
– Заткни глотку! Иначе вдоволь наговоришься с самим собой, когда окажешься на фронте.
– Сэр, я обязан сказать вам, что…
– Последний раз предупреждаю тебя, жаба: заткни пасть или я вырву твой язык!
Водитель взглянул на сержанта в зеркало заднего вида, но тот лишь пожал плечами.
Через некоторое время они добрались до перекрестка на вершине холма. Поразмыслив, капитан Нью решил направиться в сторону побережья – вьетконговская баба не рискнет разгуливать по окрестностям с американцем, если, конечно, ей никто не помогает. Тем более, что американцы наверняка пошлют вертолеты прочесывать поля в поисках своего сбитого летчика. Нет, эта сука скорее всего потащит его в сторону побережья, где можно легко спрятаться, или попытается украсть лодку, чтобы переправить пленника на север по морю. Все-таки его не зря сделали капитаном, подумал Нью и улыбнулся.
Самому себе он поклялся, что его месть будет ужасной и красные непременно узнают о ней. Его американский гость – его радость и гордость – сейчас наверняка молился, чтобы капитан Нью поскорее настиг их. Здорово! Настоящая спасательная операция – как у Джона Уэйна. Успех, который она принесет капитану, поставит его в один ряд с выдающимися военачальниками. Как они с американцем сидели всю ночь напролет, беседуя и пытаясь найти ответы на вопросы бытия! А эта красная сука, наверное, тряслась от страха, представляя, как бравый капитан будет молотить ее по морде своими могучими кулаками. Слава о нем распространится далеко вокруг, и если эта миссия завершится успехом, он вполне может стать даже полковником – американцы умеют благодарить своих друзей.
– Где тебя черти носили, крыса? Ишь ты, к машине он привык! Вот отошлю обратно на фронт – там тебя быстро научат работать ножками. На которую из своих потаскух ты пытался произвести впечатление моим джипом? Я жду уже несколько дней! Вытряхивайся из машины и иди жрать. Даю тебе пять минут, чтобы умыть физиономию, потом мы выезжаем. Проваливай!
Когда сержант выпрыгнул из джипа, на лице капитана Нью появилась довольная ухмылка, и пока того кормили, Нью совещался со старейшинами. Теперь он был уверен, что найдет своего американца и спасет его, а заодно и золото. Сержант с джипом вернулся раньше, чем ожидал капитан – Будда по-прежнему благоволил к нему. Он поклялся людям, что не вернется без золота. Слитки, конечно, взял не американец, их забрала вьетконговская баба, и за это ее ждет смерть. Неужели кто-то мог подумать, что капитан не выполнит своего обещания? Не он ли был самым крутым парнем в деревне, которого скоро должны были повысить до майора! Раньше у него все всегда получалось, получится и теперь – они могут положиться на него.
Сержант закончил есть и бегом вернулся к машине, в которую уже успели загрузить запас провизии и воды, возле джипа стоял наготове водитель. Капитан Нью допил то, что оставалось в кокосовом орехе, и взобрался на переднее сиденье. Сержант поместился сзади и опробовал укрепленный там пулемет, выпустив в воздух короткую очередь. Когда джип с рычанием рванулся вперед, сельчане захлопали ему вслед. Водитель хотел было что-то сказать, но капитан велел ему замолчать.
– Сэр, – вновь попробовал заговорить шофер, – это…
– Веди машину и не разевай рот.
– Но сэр…
– Заткни глотку! Иначе вдоволь наговоришься с самим собой, когда окажешься на фронте.
– Сэр, я обязан сказать вам, что…
– Последний раз предупреждаю тебя, жаба: заткни пасть или я вырву твой язык!
Водитель взглянул на сержанта в зеркало заднего вида, но тот лишь пожал плечами.
Через некоторое время они добрались до перекрестка на вершине холма. Поразмыслив, капитан Нью решил направиться в сторону побережья – вьетконговская баба не рискнет разгуливать по окрестностям с американцем, если, конечно, ей никто не помогает. Тем более, что американцы наверняка пошлют вертолеты прочесывать поля в поисках своего сбитого летчика. Нет, эта сука скорее всего потащит его в сторону побережья, где можно легко спрятаться, или попытается украсть лодку, чтобы переправить пленника на север по морю. Все-таки его не зря сделали капитаном, подумал Нью и улыбнулся.
Самому себе он поклялся, что его месть будет ужасной и красные непременно узнают о ней. Его американский гость – его радость и гордость – сейчас наверняка молился, чтобы капитан Нью поскорее настиг их. Здорово! Настоящая спасательная операция – как у Джона Уэйна. Успех, который она принесет капитану, поставит его в один ряд с выдающимися военачальниками. Как они с американцем сидели всю ночь напролет, беседуя и пытаясь найти ответы на вопросы бытия! А эта красная сука, наверное, тряслась от страха, представляя, как бравый капитан будет молотить ее по морде своими могучими кулаками. Слава о нем распространится далеко вокруг, и если эта миссия завершится успехом, он вполне может стать даже полковником – американцы умеют благодарить своих друзей.