Меньшов Виктор. Перстень Люцифера

   А Кудесник стоял передо мной и... смеялся!
   Перед ним, на разостланной на снегу шкуре, умирал маленький ребенок, а тот, кто должен был исцелять, попал в плен собственного самолюбия и гордыни, и упивался той властью, которую давало ему его ремесло. Никогда до этого человек не имел власти над Дэвом. И сказал я ему так:
   - Кудесник! Вечность буду валяться в ногах твоих! Если ты откажешь мне - Боги накажут тебя за это. Они отберут у тебя Бессмертие, а совесть твоя изгрызет тебе тело и высушит мозг. Я - Дэв, но я готов пойти в слуги к человеку, только спаси моего сына!!!
   Но он смеялся и смеялся на все мои мольбы.
   И тут на площадку спустился Орел с Золотыми Перьями, с огромными, как две реки крыльями. Он сидел на самом краю пропасти и смотрел на нас. И сказал я Кудеснику:
   - Смотри, кто прилетел. Тише.
   Но у него, наверное, помутился разум
   - Что ты меня пугаешь какой-то старой драной птицей? - заорал Кудесник.
   И сразу же на небо набежали черные тучи, которые окутали вершины гор, и свет пропал, и стало темно.
   - Пошла вон, пернатая дрянь! - замахнулся Кудесник на Орла.
   И тогда поднялся страшный ветер, засверкали молнии, загремели жуткие громы. Но Кудесник уже ни на что не обращал внимания. Он бросил камень...
   И взлетел Орел Золотые Перья. Высоко взлетел - выше гор, до которых ни одна птица не долетала. И в когтях он держал Кудесника...
   Глава одиннадцатая
   Гадкий Мальчик и мальчик Вова. Домовой, бабушка Задрипина и Клопулина.
   Пока Всадник рассказывал Волшебные Истории крысиному воинству, прямо над ними, в квартире Пупкина, сидела Рыжая Женька.
   Она обзвонила всех, кого собиралась, и теперь ожидала Гадкого Мальчика.
   А Гадкий Мальчик пытался подняться на пятый этаж. Между прочим, в третий раз. Почему в третий? Да потому, что для того, чтобы попасть на пятый этаж, ему надо было пройти через площадку третьего этажа. А там, кроме известного Какашкина, проживал еще мальчик Вова, - большой пакостник, который имел привычку стоять под дверями и подсматривать в глазок: что кто несет, кто куда идет, а заодно и подслушивать: кто что говорит.
   Гадкий Мальчик был похож на футбольный мяч, и ножки у него были очень коротенькие. Вниз он скатывался легко, а вот вверх ему было подниматься тяжело, да еще по ступенькам.
   И вот стоит за дверями пакостник Вова, смотрит напряженно в глазок, и прислушивается до звона в ушах. Странные дела творятся на лестничной площадке: в глазок Вове ничего не видно, но он слышит, как кто-то поднимается по лестнице, пыхтит и сопит. И вот этот кто-то уже под дверями Вовы, а кто это - не видно.
   Вова распахивает двери и... никого.
   Пусто на лестничной площадке. Только в углу покачивается футбольный мяч, забытый кем-то из мальчишек. Вова оглядывается еще раз - никого. Собирается уходить, замечает мячик, подходит к нему и - бьет изо всех сил, направляя его вниз...
   Гадкий Мальчик со свистом летит по ступеням, а Вова уходит на свой пост смотреть и слушать.
   Гадкий Мальчик тихо и медленно, вдоль стеночки стал красться вверх. Но он не учел степени Вовкиной подготовленности. Едва он ступил на последнюю ступеньку третьего этажа, как Вова пулей вылетел из квартиры. Каково же было его удивление, когда он опять никого не обнаружил, кроме качающегося с боку на бок все того же мяча. Вова не стал напрягать негнущиеся извилины, а просто с еще большей злостью пнул Гадкого Мальчика вниз по лестнице. Тот полетел, отскакивая от стен и пересчитывая ступени, а за Вовой захлопнулась дверь.
   А Гадкий Мальчик, понимая, что другого пути у него нет, вступил опять на знакомые действительно до боли, ступени. Он надеялся, что на этот раз...
   На этот раз было все так же, как и в первые два.
   Вовка вылетел на лестницу, едва Гадкий Мальчик коснулся последней ступени этажа. Он выскочил, и тупо уставился на мяч, качавшийся у его ног. Мяч, который он дважды футболил вниз. Он протянул к мячу руку, и тут же отдернул ее. Завопив от ужаса, сотрясая воздух укушенным пальцем, он бросался раз за разом на двери своей квартиры, стукаясь все время об косяк, никак не попадая в дверной проем. Ему удалось это с девятой или с десятой попытки. Попав в створ дверей, он влетел в квартиру, пролетел переднюю, и с грохотом врезался в сервант в комнате.
   Гадкий Мальчик, пыхтя и отдуваясь, продолжил свое восхождение. Что ж - труден путь наверх.
   А Самовольный Домовой и бабушка Горемыкина занимались самым мирным на свете делом: они писали.
   Бабушка запивала слова задумчивые чаем с облепиховым вкусным и ароматным вареньем. И вот что у нее получалось в заветной ее тетрадочке:
   Город оказался очень большой. И красивый. Церквей много было. Как начнут в праздники вызванивать! Тогда много звонили. Сейчас так и звонить-то не умеют. Работала у господ. Хорошие были господа, взяли меня в няньки. А до того я много чего делала, а господам понравилось, как я с детишками их обхожусь, обихаживаю. Деточек у них двое было: Николенька, пяти лет, и Лизанька, ей четыре годика. И такие они миленькие и забавные! И игрушек у них было видимо - невидимо. Тут я с ними и свое детство доиграла.
   А потом война началась. Война - она сама по себе безобразие, и от нее беспорядок всяческий. Муж у барыни инженер путейный, железные дороги строил. Как война началась, его сразу забрали. На войне железные дороги первейшее дело.
   Скоро стало голодно. В шестнадцатом году и зима ранняя подошла Жалования стало не хватать, дров не стало, топить нечем. Тут пришла барыне похоронка на мужа, так она даже и не плакала. Сил не было...
   А вскорости повстречала я царя. А потом рояля с лестницы упала и настала революция. Только не потому, что рояля упала, а вот как дело было...
   На этом месте бабушка пригорюнилась, стала смотреть в окно, вытирая платочком уголок глаза, затуманенный воспоминаниями. И что она там, за окном видела?
   Самовольный Домовой, высунув старательно кончик длинного языка, мотая стриженной наголо головой, отгонял упрямых мух. Когда бабушка вытащила его из чугунка, тесто ему так голову облепило, что оно прямо с волосами отрывалось. Когда вытащили, хватились, а половина волос Домового - в чугунке. Что оставалось? Стричь наголо. Вот и вертел он стриженной башкой, мух отгонял, поскольку руки у него были заняты письмом. Брови у него отсутствовали по тем же причинам, только совсем поредевшая бородка торчала еще большими пучками. Он сидел, тщательно излагая всевозможные сметы и изредка, события:
   - И было на днях событие. Ага. Хотел я теста попробовать. Палец только обмакнул. А оно на меня. В чугунке прямо. Вот. Какие неприятности бывают. Это событие такое. И все. Больше я его не желаю описывать. Это не только событие. Это неприятность. Не люблю. Вот. И еще раз вот.
   Совет. Голову в тесто совать не надо. После этого волосы стричь приходится. И спину. Очень чешется. Волосы насыпаются, когда стригут. Печально.
   Еще совет. Как медведя ловить. Сначала купить поводок и ошейник. Потом идти в лес. Выйдет медведь. Ему надо показывать пальцем вверх и хохотать. Медведь любопытный. Он станет смотреть вверх что там интересного? Ага. И станет голову запрокидывать. Тут ему сзади надо положить камень. Он как запрокинется. Да. Об камень головой - бум! Тут ошейник. Все.
   Можно и без ошейника. Можно с фанерой. Это так. И еще гвозди. И молоток нужен. И тигр. Еще. Медведь фанеру не любит. Надо нарисовать на фанере барашка. И в кусты спрятаться. Вот. А - тут идет тигр. Как раз. И видит, что стоит барашек. Ничейный барашек. Тут тигр кааак прыгнет! Когти у него кааак фанеру насквозь. А тут вы как выскочите. Из. Кустов. И молотком быстренько тигру когти с другой стороны каак забьете. Тигр вытащить их и не сможет. Тут кладут фанеру на землю и тигр сверху хвост ему прибивает, чтобы он им по морде вам не махал. Кладете фанеру на голову и несете домой. Вот. Охота на тигра.
   И еще совет. Про живот. Только не про живот. Про зубы. Вот болят зубы. Они умеют болеть. Ужас. Надо взять сто граммов мяса. И в мясорубку. Смолоть. Потом сто грамм стекла. Тоже смолоть. Сделать котлету. Поджарить и съесть. Живот заболит. Про зубы забудете. Не до зубьев станет. Вот.
   А событий пока. Нет совсем. Что же их выдумывать? Что ли? А?
   На этом Домовой временно иссяк. В двери как раз что-то затолкалось, застучало. Открыл Домовой, а там - Гадкий Мальчик. Еле отдышался и говорит Домовому:
   - Хватит тебе рассиживать. Тут такие дела: Мышатник задумал что-то нехорошее, на лестнице ногами пинаются всяческие. Я сейчас наверх, на чердак, Снулику сказать, что Рыжая Женька всех зовет. А ты беги к ней, и ждите меня там. Я соберу кого сумею, и к вам.
   - А я чего? - даже обиделся Домовой. - Я тоже кое-кого возьму с собой. Я вот познакомился с одной тут. Под обоями живет. Очень даже приятная дама.
   - Под обоями? - глаза у Гадкого Мальчика стали такими же круглыми, как его щеки. - Я думал, что там только клопы живут. А она что, из Домовых, да?
   - Что же ты думал, что хорошие существа только из Домовых происходят? Изредка, но бывают и другие. И потом, чтоб ты знал. Домовые только мужского рода бывают. А эта, что за обоями живет, она совсем другая. Могу позвать.
   И не дожидаясь согласия Гадкого Мальчика, позвал:
   - Клопулина, счастье мое! Выгляни к нам!
   И она выглянула. Выскользнула как-то совсем незаметно из-под обоев. Росточком махонькая, глаза огромные, как две тарелки. Волосенки на голове реденькие-реденькие, и очень в ограниченном количестве. Ножки тоненькие, ручки еще тоньше, хотя казалось, что это невозможно. И вся она просвечивалась насквозь. За спиной трепыхались прозрачные едва заметные крылышки. На таких не то что летать, на них перышко не удержалось бы. Но крылышки тем не менее, были в наличии.
   При виде Клопулины бабушка Горемыкина как-то пригорюнилась, подперев кулачком морщинистую щеку...
   Гадкий Мальчик осторожно поздоровавшись с красоткой, сказал, что ему некогда, извинился, и убежал.
   Самовольный Домовой стал собираться на помощь Рыжей Женьке.
   Бабушка Горемыкина, посмотрев на его сборы, решительно собрала в мешочек свои письменные принадлежности и категорически заявила, что никуда Домового не отпустит. Без нее. Домовой попытался возразить, ссылаясь на то, что людям в такие дела впутываться не положено.
   Бабушка терпеливо выслушала темпераментную и сумбурную речь Домового и сказала, что столько, сколько она прожила на этом свете, столько не живут. И за это время она сама стала существом. И, вздохнув, добавила:
   - Разве пенсионер сегодня - это человек?
   Домовой не нашел возражений против такой чапаевской логики, пробурчал, что пускай, мол, Женька решает. И они поспешили вниз, поддерживая с двух сторон Клопулину под локотки...
   А Гадкий Мальчик в это время открывал двери на чердак...
   Глава двенадцатая
   Кое-что из "Записок" Пупкина. Легенда о Боге-Сатане
   Женька, ожидавшая в нетерпении, листала записи покойного Пупкина. В основном это были разные сентенции и весьма безапелляционные заметки Пупкина, и его ремарки и оценки к известным историческим событиям.
   Вот что выборочно прочла Женька:
   "Русь, как национальное самообразование, почти никогда не существовала. Сначала были аланы, печенеги, половцы, скифы и еще много кто. Кому не лень - те и были. А потом пришли татары. И это было - иго. О-го-го! Какое было иго. Триста лет, вот. А потом пришли евреи. И остались. Татары ушли, а евреи нет. Как выжить честному патриоту в этом татарско-еврейском государстве"
   "Всю жизнь я путал отчего-то Герострата с Геродотом."
   "Некоторые первоисточники утверждают, что Шекспир был не прав. Последними словами Дездемоны было: "Нет в жизни счастья..."
   " - Нет людей, которые все знают, но есть люди, которые хотят все знать..."
   "А есть люди, которые просто хотят..."
   Женька помотала головой, стряхивая с себя весь этот словесный мусор, и придвинула к себе папочку, которую дал ей Реставратор Летописей. Она раскрыла ее, в ней лежала стопка пожелтевших страниц. На первом листе было напечатано:
   "ЛЕГЕНДА О БОГЕ-САТАНЕ"
   Женька удивленно хмыкнула и перевернула первый лист:
   "... И был когда-то Господь Один. И Вера была Едина. И люди были Едины.
   Имел тогда Господь два Лика: один был повернут в прошлое, другой - в будущее.
   И звался он - Янусом. Семиты называли его Яхве, или Ягве, откуда пошло - Иегова.
   И правил он миром мудро, как и положено Господу нашему.
   Тем более - ведал он прошлое, и равно ведал он будущее.
   А настоящее и ведать не нужно - вот оно. К тому же нет его настоящего. Есть бесконечная смена будущего на прошлое. А настоящее - это и есть эти быстрые смены. Даже каждая стотысячная секунды становится прошлым, едва появившись из будущего...
   И пришел однажды маленький человек, имя которого осталось неведомым, и сказал маленькие слова:
   - Как же ты, Господь, велишь нам, малым сим, добро творить, от зла предостерегаешь, а сам два лика имеешь? И один твой лик - Добро, а второй лик - Зло. Как же так, Господи?
   И не ждал он ответа. И не было ответа. Запали маленькие слова в Господа. Задумал он отделить Зло от Добра в себе - Едином.
   И попросил лик его, который был Зло:
   - Не разделяй того, что едино есть! Не делай этого. Не разделяй то, что одно без другого не бывает.
   И ответил Господь в скорби:
   - Как могу я, Добро проповедуя, в самом себе Зло иметь?
   - Сделаешь это - породишь Хаос. Нет Добра без Зла и наоборот. Так было, так будет. Нельзя делить неделимое. Всегда отделенное к единству стремиться будет.
   Но разделил Господь. Исторг он Зло от себя. И чтобы оно не смущало Его, низверг он Зло в вечный мрак.
   Но было это вторым ликом Господа. И, отторгнутое, не потеряло силы и власти.
   И нарек Господь отторгнутую половину свою - Сатаной.
   А чтобы никто и никогда не смог увидеть Зло, отдал Господь Сатане Вечную Тьму.
   А себе взял Он - Свет.
   И были тогда на земле во множестве Боги - великаны. Не хотели они разделяться. Искали они отделенные свои половины.
   Господь, отделив от себя Зло, малых других разделил на мужчин и женщин.
   Но вопреки воле Господа искали разделенные свои половины. И соединялись вопреки Ему.
   И назывались те, кто искали друг друга - Андрагоны.
   И появились на земле Гермафродиты - могучие мужеженщины.
   Преследовал их Господь. Низвергал во Тьму.
   И поскольку Господь был Абсолютом, отделил он Абсолютное Зло от Абсолютного Добра.
   И стало, и народилось великое множество малых зол.
   И настал Хаос.
   И языки перемешались.
   Религия пошатнулась и разделилась.
   Не стало единства в человеках и в душах человечьих.
   А тот, кого Господь нарек Сатаной, даже в имени своем унижен был.
   И стал он имя свое числом называть.
   И число это было - 666.
   И было это число - число Зверя.
   А на словах Сатана запретил себя называть.
   Тому, кто называл его, он являлся и сам на уста печать огненную накладывал.
   Но гордо принял он царство Тьмы. И так он сказал:
   - Было Добро и Зло - Едины. И это было Господь. Но отрекся Он от своей половины.
   Не стану я Царем именоваться. Не стану я вставать выше того, кто сам себя захотел лучшим из лучших видеть.
   Пусть будет.
   А я буду - Князем Тьмы.
   И разделенный - Един Господь.
   Изгнал Он Зло Абсолютное, но малое осталось с Ним.
   Когда есть Абсолютное Зло, все видят его - и боятся.
   Маленькое зло незаметно и нестрашно, но оно - повсюду.
   Я безропотно удаляюсь во Тьму. Не хочу видеть того, что будет.
   Обращенный в Прошлое, я научился видеть в нем Будущее.
   Будущее отражается в Прошлом, как в зеркале.
   Нет Прошлого без Будущего. И наоборот.
   Кто вспомнит теперь: ЧТО ЕСТЬ ЗЛО?
   Зачем? Всяк будет выдавать Зло за Добро.
   А когда нет большего - чем мерить?
   И не сможет Господь приучить к Добру.
   Ибо будут оспаривать люди что есть Добро.
   Множество религий будут порождать, чтобы Зло творимое ими, за Добро
   принимать. Чтобы удобнее со Злом в сердце своем примириться.
   И будут выдавать Зло за необходимость.
   И воскорбит Господь.
   И собственного сына пошлет во искупление грехов человеческих.
   И предадут его люди. И распнут его..."
   Двери сами раскрылись, и без стука вошли Самовольный Домовой, бабушка Задрипина и Клопулина.
   Глава тринадцатая
   Гадкий Мальчик. Снулик. Поэт Охапкин. Ворон Яков. Электрик Петров и стихи
   - ...Им всем хорошо. Они сидят в светлых комнатах, книжки читают, чай пьют разговорчивый, чтобы беседы потом приятные вести. А ты тут по чердакам ползай в темнотище...
   Так ворчал Гадкий Мальчик, пробираясь по чердаку. Он, конечно, как всегда лукавил, в темноте он видел все прекрасно. Видел он и существо, которое сидело в углу на старом сундуке. С большими оттопыренными ушами и большущими глазами, прикрытыми веками с очень длинными ресницами. Существо сидело, свесив ножки. Оно дремало, посапывая носиком. При этом у него пошевеливались уши.
   - Ты - Снулик? - спросил Гадкий Мальчик, покашляв.
   Существо открыло глаза и сказало, помаргивая:
   - Я Снулик, А ты кто? И откуда ты знаешь, как меня зовут?
   - Гадкий Мальчик, - представился гость.
   - Я знаю, извини, - вздохнул и потупился Снулик.
   - Что ты знаешь и за что тебя извинять? - удивился Гадкий Мальчик.
   - Я знаю, что я - гадкий мальчик, потому что я не поздоровался
   - Я тебя совсем даже не ругал! Это меня так зовут: Гадкий Мальчик. Это Рыжая Женька так меня назвала, за то, что я кусаюсь и не всегда слушаюсь. Она помочь просила. Мышатник затеял какую - то Большую Гадость, надо ему помешать. Женька собирает всех на помощь.
   - Я сейчас, я мигом, - Засуетился Снулик.
   - Успеешь, не суетись. Вместе пойдем, только я сейчас ворона Якова кликну.
   Гадкий Мальчик вскарабкался на подоконник низкого чердачного окна и стал высматривать ворона. Тот сидел в гнезде на дереве и спал, засунув голову под крыло.
   Гадкий Мальчик крикнул - никакого ответа. Посвистел. Ворон даже не пошевелился. Гадкий Мальчик перевесился, насколько сумел, заложил в рот пальцы и свистнул. Изо всех сил. При этом сил у него оказалось так много, что пальцы выдуло изо рта, а сам он перевалился через низкий подоконник, и полетел вниз.
   Шлепнувшись об асфальт, он несколько раз подпрыгнул, потом остановился, покачиваясь с боку на бок...
   - Ой-ей-ей...
   Вот и все, что он смог сказать, глядя на чердачное окно, из которого он сам себя "высвистел" минутой раньше. И поплелся он на непослушных ножках, чтобы заново начать свое восхождение по ненавистным лестницам, проклиная все на свете Перстни и всех на свете Мышатников.
   Он перевалился через ступеньку второго этажа, чтобы начать восхождение на Голгофу, на третий этаж, но тут распахнулась дверь, и на площадку вышел поэт Охапкин, он же Сентенций. Сперва он даже не обратил внимания на Гадкого Мальчика, подбирая рифму:
   - Когда я родился, я бос был и гол... Так, так... Бос был и гол. Глагол? А при чем тут глагол? Может - кол?! Фу, гадость какая!
   Он споткнулся об Гадкого Мальчика. Остановился на нем ничего не видящим, поэтическим взором, затуманенным поиском рифмы. И тут его, на беду многострадального Гадкого Мальчика, осенило:
   - Гоооол! - заорал поэт дурным голосом от избытка поэтических чувств, и пнул от этого избытка изо всех богатырских сил лежащий на лестнице мяч.
   Единственное, что было в этом терпимое, так это то, что пнул он его вверх, и шлепнулся Гадкий Мальчик на площадку пятого этажа, минуя третий и четвертый.
   - Сволочь ты, а не поэт! И рифмы у тебя дурацкие! И шутки у тебя дурацкие!!! - проорал Гадкий Мальчик, не выдержав.
   Охапкин недоуменно повертел головой, решил, что это выходки Реставратора Летописей, и пошел в комнату, записывать рифму.
   Гадкий Мальчик входил на чердак, столкнувшись со Снуликом.
   - Ты в порядке? - спросил заботливый Снулик. - Я хотел уже за тобой вниз бежать. Летучих Мышей я уже отправил к Женьке.
   Гадкий Мальчик одобрительно покивал головой и обреченно отправился к окошку, через которое покинул чердак. На этот раз он свистел, не высовываясь из окна. После нескольких попыток ворон все-таки услышал. Он встрепенулся и зорко огляделся по сторонам:
   - Ну, ты чего рассвистелся? - недовольно спросил он у Гадкого Мальчика. - Ты чего это вот-то, с этим вот-то, рассвистелся тут? Ты здесь того, этого, не очень чтобы того, чтоб у меня тут. Понял?
   Сурово отчитал его ворон Яков.
   Гадкий Мальчик хотел сказать Якову, кого он ему напоминает, но потом подумал, что это может не порадовать старика-ворона, и рассказал только что происходит, и что его ждет Женька. Ворон поднялся над деревом, трижды каркнул, прилетели семь воронят и вместе с Яковом улетели к Женьке.
   Гадкий Мальчик огляделся: Снулика тоже не было, наверное, поспешил к Женьке, не дожидаясь его. Решив тоже поспешить, Гадкий Мальчик покатился к выходу, где навстречу ему вошел на чердак электрик Петров, с мотком провода на плече.
   Электрики - они такие. Им надо - они и приходят. Он вошел, напевая:
   Я спросил электрика Петрова!
   - Ты зачем надел на шею провод?
   Но Петров уже не отзывался,
   только тихо в воздухе качался.
   И тут заметил он, что ему прямо под ноги, прямо под удар, катится мяч. Как мог устоять бывший форвард дворовой команды?! Ну, конечно же, он пнул! Хорошо, что не в окошко, а вниз по лестнице. Гадкий Мальчик просвистел сверху донизу, опять отскакивая от стен, и шлепая по ступеням...
   Запас терпения кончается и у Гадких Мальчиков. Снизу электрик Петров услышал такое, что у него даже кепка покраснела. Он покачал головой, и скрылся в темноте чердака, оставив слова:
   - Без матери, поди, рос, мячик ентот. Матерной бы ласки ему...
   Гадкий Мальчик, хотя и получил очередной пинок, но Женькино задание выполнил с честью.
   А Охапкин записал рифму, и слеза упала на восклицательный знак. Он подошел с просветленным лицом к портрету, который висел над зеркалом.
   На портрете был изображен Александр Сергеевич Пушкин, борющийся с Самодержавием.
   Пушкин был изображен в цилиндре, белых перчатках, весь при параде, а Самодержавие изображала фигура в какой-то шкуре, и с безобразно голым и столь же безобразно волосатым задом. Почему-то ярко-красным.
   Портрет этот подарил Охапкину его друг-художник Кротин, который, как говорил о нем Реставратор Летописей: "жил, творил и вытворял".
   Охапкин, постояв у портрета, перевел свой взгляд на зеркало. Посмотрел в него просветленным взором и сказал:
   - Ай, да Охапкин! Ай, да сукин сын!
   Зеркало в ответ сперва затуманилось, а потом ни с того ни с сего заржало, как рулетка, в телепередаче "Что? Где? Когда?"
   Глава четырнадцатая
   Штаб-квартира Рыжей Женьки
   Когда Гадкий Мальчик вкатился в квартиру Пупкина, то не узнал ее. В пустой, нежилой и угрюмой еще недавно квартире было шумно и весело. И кого только туда не набилось!
   Ворон Яков, со своими семью воронятами, Снулик, масса Летучих Мышей, которые, учитывая тесноту, облепили потолок. Далее: Самовольный Домовой, эфемерная Клопулина, бабушка Горемыкина, которая убеждала Женьку, что ей пренепременно надо быть около Женечки.
   - Ты ж, ласточка-касаточка, посмотри, какие они все махонькие, тоненькие и прозрачные. - Говорила бабушка, поглаживая по голове Клопулину, которая так и ластилась к ней, словно котенок, к великой ревности Домового. - И кто за них, махоньких таких заступится, уж не ты ли? Да тебя саму кто хошь обидит, даром что ведьма. Небось, как зуб болит, сама ко мне бежишь: ой, бабушка, заговори-пошепчи скорее... Я никого не отговариваю, а присмотреть и за Домовым и Клопулиной обязана. И тут ты мне не перечь, будь ты хоть трижды ведьма. Я за свою жизнь таких чертей повидала что тебе ни в одной книжке столько не показывали. Мне пугаться нечего, я свое отбоялась. Ты вон без меня съездила за кораллами. И что вышло? А была бы я с вами, глядишь, все совсем по другому могло обернуться...
   Тут она запнулась, поняв, что попала на больное. Мелко перекрестилась, вспомнив кого-то, кто был близок и ей и Женьке. Да и Женька сразу ссутулилась, потускнела, даже с лица осунулась cразу.
   - Та ты, девушка, не горевай так, не печалуйся. Нет на тебе никакой вины. Не серчай ты на старую, прости, что помянула. Не гони ты меня. Ты взрослая, должна понять.
   Женька задумалась. А мудрый ворон Яков прокаркал с карниза:
   - Человек может быть среди существ, жителей Полуночи, в том случае, если жители Полуночи считают человека своим гостем. Лично я считал бы за честь пригласить Вас, бабушка.
   Тут же все радостно загалдели:
   - Уррра!!! Гостем! Считать гостем! Считаем гостем!
   Женька улыбнулась бабушке, ласково обняла и прижалась губами к морщинистой щеке старушки, отчего та опять потянулась к платку, смущенно пояснив:
   - В глаз, наверное, что-то попало. Ничего, проморгается...
   Мудрый ворон Яков галантно взмахнул крылом, и с вежливым поклоном добавил:
   - Мы, бабушка, будем считать Вас своей гостьей, но Вы считайте себя полновластной хозяйкой. Мы все будем искренне рады служить Вам. Надеюсь, я выражаю общее мнение.
   В ответ все бурно захлопали в ладоши, в крылья, застучали восторженно копытцами, замахали ресницами, захлопали ушами, в знак того, что им понравилось то, что сказал ворон.
   На плечо Рыжей Женьке опустилась бесшумно большущая Летучая Мышь, и что-то нашептала ей на ухо. Женька слегка нахмурилась, хлопнула резко в ладони, оборвав всеобщее веселье, и сказала:
   - Мне очень жаль прерывать ваши восторги, но Королева Летучая Мышь только что напомнила мне, что две летучие мыши ведут разведку в логове Мышатника, и что нам следует вести себя тихо, не привлекая раньше времени внимание противника. Давайте дождемся разведчиков и после решим, что делать дальше.