Мэнсон Майкл. Конан и грот Дайомы

   – Не беспокойся, – сказал Конан, – с этим я справлюсь.
   – Но как, милый?
   – Прикончу всех в этом Кро Ганборе, от воинов до последнего ублюдка, что чистит нужники… Только и всего! Стигиец от меня не уйдет! – Свирепо оскалившись, Конан стиснул рукоять кинжала.
   – О! – казалось, Дайома поражена таким простым решением. – Но тебе совсем не надо убивать всех, милый. Как только кинжал покроется ржавчиной, ты можешь остановиться.
   Киммериец презрительно отмахнулся.
   – Женщина! Ты думаешь, я буду сражаться ножом с толпой бойцов в кольчугах и шлемах? С этими рыжими ванирами, что разрубают одним ударом крепкий аквилонский доспех? Ха! Я не успею добраться до колдуна, как эти отродья Нергала спустят с меня шкуру! Тоже выдумала – с кинжалом против топоров! Все будет не так, моя красавица. Кинжал нужен только для проверки, а в драке понадобятся меч и секира, и еще пару сотен бойцов, которых я найду в Киммерии, Асгарде или в том же Ванахейме. Дай мне золота, и я найму хоть целое войско! И тогда – прах и пепел! – из этого Кро Ганбора не выскользнет даже крыса!
   – Тебе не понадобятся ни асы, ни киммерийские воины, милый, – сказала Дайома, одарив возлюбленного нежной улыбкой. – Я дам тебе нечто лучшее, чем золото; я пошлю с тобой слугу и помощника, который перебьет хоть тысячу ванов. Тебе нужно лишь добраться до колдуна, Идрайн же справится с его дружиной. Конан с подозрением уставился на нее.
   – Зачем мне этот Идрайн, если я могу найти людей в Киммерии? Они с радостью согласятся пощипать замок колдуна, и негоже лишать их работы и куска хлеба. А этот твой парень… Если он так могуч, почему бы ему не заняться и Гор-Небсехтом?
   – Потому что отомстить должен ты, а не он, – терпеливо объяснила Дайома. – Ведь Гор-Небсехт погубил твой корабль и твоих людей! Что до моего слуги, то он не человек… не совсем человек, – быстро поправилась она. – И хоть обычные люди против Идрайна бессильны, но маг может усыпить каменным сном его одним движением пальца.
   – А меня?
   – Тебя – нет! Ты – человек, ты обладаешь душой, и я могу защитить тебя от злых чар. Я дам тебе железный обруч; носи его не снимая, и колдовство Гор-Небсехта тебе не повредит.
   Бери, что дают, угрюмо подумал Конан; все годится, лишь бы вырваться отсюда в большой мир. Но, говоря по правде, он предпочел бы нелюди Идрайну мешок с золотом для киммерийских бойцов, а кинжалу – заговоренный меч или секиру вроде Рана Риорды. Что касается обещанного обруча, то сей предмет показался ему полезным без всяких оговорок, ибо засыпать каменным сном он не хотел.
   – Ладно, – буркнул Конан, пожав плечами, – я возьму с собой твоего Идрайна, если он так хорош, как ты сказала. Пусть рубит ванов! Но лучше бы ты научила меня метать молнии. Знаешь, есть люди, владеющие этим мастерством… Они бродят по свету и выжигают всякое зло, пуская огонь из рук – яркое синее пламя, которым можно подпалить задницу самому Нергалу. Я встречал одного из таких молодцов… давным-давно, в юности, на берегу Вилайета…
   – Молнии, о которых ты говоришь, принадлежат светлому Митре, и он наделяет частицей своей Силы лишь тех, к кому особо благосклонен, – строго сказала Дайома. – Я же могу дать тебе кинжал, обруч, верного спутника и корабль. О большем не проси, милый.
   – Корабль? – Конан ухватился за это слово. – Это хорошо! Что за корабль?
   – Из Аргоса или Зингары, – Дайома небрежно повела плечами. – Прикажу ветрам, и они пригонят подходящее судно.
   – Когда?
   – Завтра, возлюбленный мой, завтра. У нас еще целый день впереди и целая ночь… – Голос зеленоглазой Владычицы Острова Снов дрогнул. – Последняя ночь перед разлукой…
   – Тогда не будем терять время, – сказал Конан и, подхватив ее на руки, понес в беседку.

* * *

   Спустя некоторое время Конан лежал на спине под кровлей из пальмовых листьев и раздумывал над словами Владычицы, вкусившей толику любви в его объятиях и удалившейся затем по своим делам. Очевидно, ему предстояло путешествие в северные края, и он заранее прикидывал подходящий маршрут. Нужно пробираться по суше, лениво размышлял киммериец; полярное море еще сковано льдами, и корабль в Ванахейм не дойдет. Значит, ему предстоит странствие в лесах пиктов… Эта мысль не слишком вдохновляла Конана, ибо пиктов он не любил. Однако другой путь вел через Боссонские топи либо через Тауран и горные хребты Гандерланда и Киммерии и являлся не менее опасным и более долгим. Придется идти пиктскими лесами, решил он.
   Пустоши Пиктов тянулись широкой полосой на западе материка, от границ Зингары до самого Ванахейма, между берегом океана и Черной рекой. Огромная страна, тысячи тысяч локтей с юга на север! Проникнуть в нее можно было двумя способами: либо высадиться с корабля прямо на пиктское побережье, либо добраться до Зингары, а затем пересечь границу и углубиться в джунгли, покрывавшие южную часть страны пиктов. Такой путь казался более естественным – учитывая, что Дайома обещала пригнать к острову зингарское или аргосское судно. Но Конану не хотелось появляться в этих приморских странах, где его могли опознать как морского разбойника и грабителя; особенное же отвращение ему внушала Зингара.
   Лет восемь или девять назад он служил наемником в Кордаве, зингарской столице. Хороший город, отличные кабаки, полно шлюх… Да и платили с изрядной щедростью! Но завершилась та служба печально.
   В один из неудачных дней Конан ввязался в схватку с неким капитаном гвардии, лучшим фехтовальщиком Кордавы, и выпустил ему кишки. Разумеется, храбрейший Корст, зингарский военачальник, пожелал выпустить кишки из дерзкого наемника-киммерийца. Пришлось бежать, пришлось скрываться в огромном подземелье под Кордавой, где обитали местные грабители и разбойники – а также вступившие с ними в сговор мятежные нобили из союза «Белой Розы», мечтавшие снять голову Его Зингарскому Величеству королю Риманендо. В конце концов, голову Риманендо потерял – вместе с короной, и не без помощи Конана. Но главными в той истории являлись не король, а Мордерми, предводитель кордавских бандитов, и Сантидио, вождь «Белой Розы». А еще один колдун-недоучка, некромант и злодей, вызвавший чарами из вод морских древних воинов владыки Калениуса, спавших вместе со своим повелителем многие тысячи лет.
   При мысли об этих каменных истуканах, неуязвимых для любого оружия, Конана пробрала дрожь. Но вспоминалось ему и кое-что похуже – к примеру, тот же Мордерми, смрадный пес, хитрый потомок шакала и гиены! Они подружились, но кордавский разбойник, волею рока воссев на королевский трон Зингары, обманул дружбу. Конан помогал ему, сражался за него, спас, когда раненый Мордерми едва не истек кровью… А награда? В награду его чуть не прикончили! Те самые каменные истуканы, которых вызвал некромант, союзник нового зингарского короля!
   К счастью, с этим делом удалось разобраться, хоть и не без помощи колдовства. Как только каменное воинство Калениуса рассыпалось прахом, Конан укоротил и колдуна-некроманта, и Мордерми, отрыжку Нергала – укоротил ровно на одну голову. Народ и опальные зингарские дворяне были просто счастливы и даже предложили Конану корону, но потом одумались. Все-таки он являлся варваром-киммерийцем, чужаком без рода-племени, без капли благородной крови, а в Зингаре весьма щепетильно относились к таким вещам. Вот Сантидио – другое дело! Хоть он был молод и неопытен, зато происходил из древней фамилии Эсанти, не то баронов, не то графов, не то герцогов, и вполне мог претендовать на опустевший престол. Конан не сомневался, что нобили «Белой Розы» сделали Сантидио королем – но удалось ли ему усидеть на троне? Сантидио был не только юн и неопытен, но еще и добр, честен и справедлив; совсем неподходящие качества для зингарского гадючника.
   Мрачно усмехнувшись, Конан поднялся и вышел из беседки. Солнце, светлый глаз Митры, шло на закат, и несколько мгновений, пробираясь к гроту Владычицы через прекрасный лес, полный душистых ароматов, он пристально глядел на ало-золотой диск светила. Потом упрямо стиснул челюсти.
   Нет, в Зингару его не тянуло, определенно не тянуло! Лучше уж сразу отправиться к диким пиктам… да и дорога ляжет короче… А с пиктами он разберется! Ведь Дайома обещала ему могущественные амулеты, колдовское оружие и защитный обруч, а также верного слугу и помощника!
   Тут Конан поморщился. Он не имел ничего против кинжала и обруча, но вот слуга, навязанный Владычицей, смущал. Кром, на кой ему сдался этот Идрайн? Он привык сам подбирать спутников для всевозможных опасных авантюр и жаловал доверием немногих. А этот Идрайн даже не был человеком! Кому же приятно странствовать в компании нелюди?

* * *

   Ночь – вернее, предутренний час, когда над морем царит сумрак и звезды начинают гаснуть в бледнеющем небе – выдалась у Дайомы беспокойной. Выпустив на свободу сны и покинув святилище, она вновь спустилась в холодную и мрачную камеру. Она стояла там, сжимая свой магический талисман; лунный камень светился и сиял, бросая неяркие отблески на железное ложе и тело голема – уже вполне сформировавшееся, неотличимое от человеческого.
   Владычица Острова Снов протянула руку, и световой лучик пробежал по векам застывшего на ложе существа, коснулся его губ и замер на груди – слева, где медленно стучало сердце.
   – Восстань, – прошептала женщина, и ее изумрудные глаза повелительно сверкнули, – восстань и произнеси слова покорности. Восстань и выслушай мои повеления!
   Исполин шевельнулся. Его массивное огромное тело сгибалось еще с трудом, руки дрожали, челюсть отвисла, придав лицу странное выражение: казалось, он изумленно уставился куда-то вдаль, хотя перед ним была лишь глухая и темная стена камеры. Постепенно, с трудом, ему удалось сесть, спустить ноги на пол, выпрямиться, придерживаясь ладонями о край ложа. Челюсти его сошлись с глухим лязгом, и лик выглядел теперь не удивленным, а сосредоточенно-мрачным. Сделав последнее усилие, голем встал, вытянулся во весь рост, покачиваясь и возвышаясь над своей госпожой на добрых две головы. Он был громаден – великан с бледно-серой кожей и выпуклыми рельефными мышцами.
   Веки его разошлись, уста разомкнулись.
   – Я-а… – произнес голем. – Я-ааа…
   – Ты – мой раб, – сказала Дайома. – Я – твоя госпожа.
   – Ты – моя госпожа, – покорно повторил исполин. – Я – твой раб.
   – Мой раб, нареченный Идрайном… Запомни, это твое имя.
   – Идрайн, госпожа. Я запомнил. Мое имя.
   – Оно тебе нравится?
   – Я не знаю. Я создан, чтобы выполнять приказы. Ты приказываешь, чтобы нравилось?
   – Нет. Только людям может нравиться или не нравиться нечто; ты же – не человек. Пока не человек.
   Голем молчал.
   – Хочешь узнать, почему ты не человек?
   – Ты приказываешь, чтобы я хотел?
   – Да.
   – Почему я не человек, госпожа моя?
   – Потому что ты не имеешь души. Хочешь обрести ее и стать человеком?
   – Ты приказываешь?
   – Да.
   – Я хочу обрести душу и стать человеком, – прошептали серые губы.
   – Хорошо! Пусть это будет твоей целью, главной целью: обрести душу и сделаться человеком. Я, твоя госпожа, обещаю: ты станешь человеком, если послужишь мне верно и преданно. Служить мне – твоя вторая цель, и, служа, ты будешь помнить о награде, которая тебя ожидает, и жаждать ее. Ты понял? Говори!
   Голем уже не раскачивался на дрожащих ногах, а стоял вполне уверенно; лицо его приняло осмысленное выражение, темные глаза тускло мерцали в отблесках светового шара.
   – Я понял, госпожа, – произнес он, – я понял. Я – без души, но я – разумный. Я существую. У меня есть цель…
   – Говори! – поторопила его Дайома. – Тебе надо говорить больше! Возможен разум без души, но нет души без разума. Если ты хочешь получить душу, твой разум должен сделаться гибким в достижении цели. Говори!
   – О чем, госпожа?
   – О чем угодно! Что ты чувствуешь, что ты умеешь, что ты помнишь… Говори!
   Он заговорил. Вначале слова тянулись медленно, как караван изнывающих от жажды верблюдов; потом они побежали, словно породистые туранские аргамаки, понеслись вскачь, хлынули потоком, обрушились водопадом. Владычица Острова Снов слушала и довольно кивала; вместе с речью просыпался разум ее создания, открывались еще пустые кладовые памяти, взрастали побеги хитрости. Без этого он бы не понял ее повелений.
   Наконец Дайома протянула руку, и голем смолк.
   – Больше ты не будешь говорить так много, – сказала она. – Ты, Идрайн, будешь молчальником. Ты будешь убеждать силой, а не словом. Для того ты и создан.
   – Силой, а не словом, – повторил серый исполин, согнув в локте могучую руку. – Это я понимаю, госпожа. Силой, а не словом! Это хорошо!
   – Теперь ты будешь слушать и запоминать… – Дайома спрятала свой лунный талисман в кулачке, ибо в нем уже не было необходимости. – Слушай и запоминай! – повторила она, глядя в мерцающие зрачки голема.
   – Слушаю и запоминаю, моя госпожа.
   – Сейчас ты отправишься в арсенал, выберешь себе оружие и одежду. Потом…
   Она говорила долго. Голем покорно кивал, и с каждым разом шея его гнулась все легче и легче, а застывшая на лице гримаса тупой покорности постепенно исчезала. Он становился совсем неотличимым от человека.

* * *

   Конан стоял на берегу бухты, всматриваясь в далекий горизонт. Где-то там, на грани небес и вод, маячили паруса большого двухмачтового судна, гонимого ветром к Острову Снов. Оно приближалось быстро, но киммериец еще не мог разглядеть деталей оснастки и определить, была ли та посудина купеческим барком, боевой галерой или стремительным пиратским кораблем.
   На Конане были надеты рваные штаны и потертая бархатная куртка; на ногах красовались сапоги с продранными голенищами. Он долго трудился над своим нынешним убранством, превращая новую одежду в сущую рвань, ибо собирался сыграть роль морехода, потерпевшего кораблекрушение. Было бы странно, если б он предстал перед будущими своими спасителями этаким щеголем, в серебристом хитоне, с драгоценностями в волосах! А потому темная грива его была растрепана, а изумрудная корона, жемчужные заколки, дорогие браслеты и драгоценный пояс оставлены в покоях Дайомы, с которой он распрощался сегодняшним утром.
   Но тяжелую золотую цепь, подарок своей возлюбленной, он сохранил. В конце концов, если уж ему удалось достичь берега в страшный шторм, то цепь, висевшая на шее, не могла служить тому помехой. Это богатое украшение доказывало, что его владелец – человек, непростой хозяин потерпевшего крушение судна, чьи обломки торчали на прибрежных рифах; кроме того, цепь предназначалась для расчета с приближавшимися к острову корабельщиками. Конан не слишком надеялся на их милосердие и полагал, что ему придется оплатить проезд.
   Кроме драной одежды и золотой цепи у него был стигийский кинжал в дорогих ножнах, засунутый в сапог, и тонкий железный обруч, почти незаметный в густых растрепанных волосах. Он и в самом деле казался человеком, потерпевшим кораблекрушение, если не считать довольно упитанного вида – но это обстоятельство могло быть объяснено щедростью необитаемого островка, на котором в изобилии произрастали всевозможные плоды.
   Корабль приблизился, и теперь Конан мог разглядеть его поподробнее. Судно с двумя мачтами и веслами, довольно большое, но не военная галера и не купеческая лоханка. Скорее всего, пираты, что вполне устраивало киммерийца. Ему не хотелось иметь дело ни с капитаном боевого судна из Зингары или Аргоса, ни с каким-нибудь торговцем, ибо он сам, как и его «Тигрица», удостоились громкой известности на Западном Побережье. Вероятно, описание его облика было разослано по всем прибрежным городам, от южных рубежей Пустоши Пиктов до Стигии и Куша, и повсюду за голову его была назначена награда. И даже если она не превосходила стоимости золотой цепи, висевшей у Конана на шее, любой из капитанов ею бы не побрезговал. Разумеется, в том случае, если б ему довелось пленить грозного киммерийца.
   Конан разглядывал корабль, прикидывая количество весел на борт и численность команды, когда за спиной его послышались тяжелые шаги. Он обернулся, инстинктивно потянувшись к ножу, и застыл в изумлении: такого исполина, как стоявший за его спиной воин, не часто встретишь. Разумеется, видел он созданий и повыше, и посильней, но то были кутрубы либо джинны, демоны и прочая нечисть, а этот парень выглядел настоящим человеком. Почти человеком, ибо кожа его казалась слишком бледной, с сероватым оттенком, волосы имели странный пепельный цвет, а лицо напоминало об усилиях не слишком опытного каменотеса, слегка поработавшего над гранитной глыбой. Был он на голову выше Конана и на две ладони шире в плечах, в драной одежде, но с превосходной секирой, торчавшей за поясом. Всякий, взглянув на этого парня, догадался бы, что шутки с ним плохи.
   Он походил на каменных солдат древнего зингарского владыки Калениуса, и, вспомнив об этих демонических исчадиях, Конан испытал острый приступ неприязни. Ему не нравились существа, перед коими была бессильна острая сталь, у которых он не мог вырезать сердце и печень. Да и была ли печень у этого серого чучела?
   – Ты кто? – мрачно спросил Конан, уже предугадывая ответ.
   – Идрайн, твой спутник, – неожиданно тихим голосом прошелестел серокожий гигант. – Меня прислала госпожа.
   Киммериец хмыкнул. Велика же сила Дайомы, если она смогла сотворить подобное чудище! Он тут же напомнил себе, что и сила эта имеет предел: Идрайн все же не являлся человеком. Нелюдь, произведенная из праха, оживший камень, и только! В точности, как гнусные твари Калениуса, вызванные к жизни зингарским некромантом!
   Насупившись, он произнес:
   – Ты мне не спутник, Идрайн, а слуга. И забудь о госпоже, нечисть! Отныне я – твой господин, а коль это тебя не устраивает, можешь гнить тут хоть сто лет! Клянусь челюстью Крома, спутников себе я найду получше.
   Великан ничего не ответил, лишь склонил голову, что было воспринято Конаном как знак согласия. Некоторое время он рассматривал Идрайна, отмечая опытным глазом ту особую звериную повадку, что присуща безжалостным и умелым воинам, потом сказал:
   – Скоро сюда подойдет корабль. Запомни: я – капитан потерпевшего крушение судна и зовут меня Кинтара, купец из Мессантии. Ты – мой телохранитель. Насчет всего остального помалкивай. Говорить буду я, а ты держи пасть на замке.
   Идрайн снова поклонился.
   – Обычно я молчалив, господин. Таким меня создали.
   – Это большое достоинство, – согласился Конан и перевел взор на приближавшееся судно.
   Странный корабль, решил он. По виду – боевой, явно зингарской постройки, но не столь велик, как галеры королевского флота. И судно все же не пиратское, хоть в экипаже человек сто, и все бойцы отменно вооружены – во всяком случае, собравшиеся на палубе. Они не толпились кучей, а выстроились вдоль бортов: арбалетчики – на носу и корме, люди с копьями и длинными прямыми зингарскими мечами – посередине судна. В них ощущалась выучка профессиональных солдат, боевого отряда, совсем не напоминавшего пиратскую вольницу. И в то же время они не походили на королевских гвардейцев или на стражников, охранявших торговую лоханку; для стражи их было чересчур много, и капитан их, в блестящей броне и шлеме с перьями, вовсе не производил впечатления мирного купца. Конан с удивлением заметил, что позади этого бравого воина стоит женщина – вернее, молодая девушка с копной светлых волос, в яркой лазоревой тунике.
   Паруса на судне были уже убраны. В полусотне локтей от рифа, на котором нашел конец злополучный корабль Конана, галера с отменным искусством развернулась и, с поднятыми веслами, скользнула в узкую щель между торчавших из воды скал – в точности туда, куда хотел направить «Тигрицу» покойный Шуга. Разумеется, в бурю такой маневр был почти безнадежен, но даже сейчас, в относительно спокойных водах, он требовал немалого мастерства. Конан его оценил, решив, что зингарский кормчий хорош и ничем не уступает барахтанцу Шуге.
   Весла вспенили воду, галера достигла середины бухты, за борт полетели якоря, и корабль замер, натянув якорные цепи. Затем спустили лодку, в которой расположился десяток воинов в кирасах; одни – с арбалетами, другие – с копьями и мечами. Последним слез капитан, высокий горбоносый мужчина лет сорока, с высокомерным замкнутым лицом. У него была небольшая бородка и тщательно подбритые усики – по моде зингарского дворянства, хорошо знакомой Конану. Богатый костюм, меч с серебряной рукоятью и властная манера держаться свидетельствовали, что человек это не простой.
   Нос шлюпки ткнулся в песок в десяти шагах от киммерийца, капитан шагнул через борт; волны лизали его высокие сапоги из превосходной кордавской кожи. Зингарец был довольно высок, тощ, голенаст и видом своим – особенно яркими перьями, развевавшимися над шлемом – напоминал драчливого петуха. Восемь воинов следовали за ним, двое остались у лодки, настороженно оглядывая берег и держа арбалеты наизготовку. Остальные тоже нервничали и озирались по сторонам – все, кроме капитана; тот был невозмутим или умело скрывал свою тревогу.
   – Твои люди могут не беспокоиться, – произнес Конан на зингарском, делая шаг навстречу. – Остров пуст, как мошна моряка, пропившего последние медяки. Скалы, деревья, фрукты, птицы и пара кроликов – все, что тут есть.
   Капитан зингарского судна остановился и смерил киммерийца подозрительным взглядом.
   – Пара кроликов, хмм… Ни ты, ни твой приятель с топором на кроликов не похожи.
   – Не похожи, верно, – согласился Конан. – Мы не кролики, а морские крабы вон с той лоханки, что устроилась на постой среди прибрежных рифов. Прах и пепел! Корабль наш разбит штормом, а мы сидим на этом проклятом островке уже целую луну!
   Зингарец, склонив голову к плечу – точь-в-точь как петух! – недоверчиво оглядел останки «Тигрицы» и вновь повернулся к Конану. Голос его был отрывистым и властным.
   – И много ли тут крабов с твоего корабля? Может, целая сотня? Не таятся ли они в кустах с луками наготове?
   – Не таятся. Все перед тобой: сам я, купец Кинтара из Мессантии, да мой слуга Идрайн.
   – А где остальные?
   – В утробе Нергала, – коротко уточнил Конан.
   Наступило молчание. Капитан и его люди все так же озирали безлюдный берег и море, песок и прибрежные утесы, рифы в бурунчиках пены и торчавший на них остов «Тигрицы». Ничего не происходило; шумели волны, ветер тонко посвистывал в кронах пальм, щебетали птицы. Наконец зингарец сказал:
   – Не очень-то ты напоминаешь купца, Кинтара из Мессантии. И на аргосца ты не похож. Клянусь светлым оком Митры, – тут он поднял руку к солнцу, – выглядишь ты сущим разбойником.
   – А все потому, что платье мое истрепалось, порвались сапоги, а богатство, что было на корабле, поглотили волны. Но цепь свою я сохранил и готов подарить тебе, если ты согласишься отвезти нас в Кордаву, Мессантию или любой порт по твоему выбору. Что же до облика моего, то я и впрямь не похож на аргосца, ибо родился в Гандерланде, на севере Аквилонии, а в Аргос привели меня торговые дела.
   Конан снял с шеи толстую цепь. Ее вид, блеск и солидный вес вроде бы произвели на зингарца впечатление. Глаза его жадно сверкнули; поколебавшись, он протянул руку, и киммериец вложил в нее золото, решив, что сделка заключена. Однако зингарский капитан не спешил заканчивать допрос. Его длинные пальцы с холеными ногтями обхватили цепь, голова качнулась в сторону Идрайна.
   – А этот откуда? Твой слуга не похож на аргосца или аквилонца, да и на человека тоже. Он что, явился прямиком с Серых Равнин?
   – Кости Нергала! Ты почти угадал, капитан! Ты, я вижу, человек проницательный… Идрайн, эта серокожая крыса, родился в Лифлоне, где солнце светит раз в году, и то по большим праздникам.
   – Никогда не слышал о такой стране!
   – И не услышишь. Лежит Лифлон в тундре, к северу от гирканских степей, и не страна это вовсе, а жалкая дыра, где, клянусь милостью Митры, обитают одни дикари. Идрайн как раз из них. Зато он послушен и очень силен.
   – Это я вижу, – сказал зингарец. – И потому будет лучше, если он отдаст секиру моим людям.
   Конан повелительно кивнул голему.
   – Отдай им топор, серая шкура.
   Не говоря ни слова, Идрайн протянул секиру ближайшему из зингарских воинов – неторопливо протянул, без угрозы, рукоятью вперед. Видать, это понравилось капитану; он усмехнулся, потеребил щеголеватую остроконечную бородку и сказал:
   – Зови меня дом Гирдеро, купец. Судно мое именуется «Морским Громом», и клянусь клыками Нергала, свет не видел более быстрого корабля. Сам же я – зингарский дворянин из Кордавы, а потому ты, человек простого звания, должен обращаться ко мне с почтением и трепетом. Запомни это!
   – Запомню, – сказал Конан, прикидывая, через сколько дней можно будет перерезать горло этому петуху в блестящей кирасе и ярких перьях. Он не собирался плыть с ним ни в Кордаву, ни в Мессантию, ни в шемитский Асгалун, ни в иной порт, где его могли бы опознать и сунуть в темницу; он хотел либо тайком расстаться с «Морским Громом» где-нибудь у побережья, украв лодку, либо захватить судно. Последнее, впрочем, зависело от Идрайна, ибо Конан понимал, что перебить сотню опытных воинов ему не под силу. Вот если бы с ним была Небесная Секира, вечно жаждущая крови Рана Риорда! Но чудодейственное оружие осталось на алтаре, воздвигнутом в туманах материка My, и Конан не ведал, что с ним сталось.