— Где я найду Дугласа? — спросил он.
— Самое забавное, что он здесь. Старик вызвал его сюда.
— Старик по крайней мере не собирается каяться в грехах?
— Не понимаешь ты Липпинкоттов, Джесс! Ну, помучался он угрызениями совести, оплакал своих прощелыг, но к утру снова стал молодцом. Дуглас понадобился ему для того, чтобы передать ему дела, которыми раньше занимались его братья.
— Понятно. Как я это сделаю?
Она задумалась, сунув в рот указательный палец.
— Я вызову Элмера сюда, а ты спустишься вниз и пришьешь третьего прощелыгу.
Бирс кивнул.
— Ты сможешь имитировать сердечный приступ?
— Еще как! — сказал Бирс. У меня припасены препараты для любой имитации.
— Отлично! А теперь выметайся. Мне надо докраситься. Через десять минут я позову Элмера. Можешь обработать Дугласа в кабинете. Только сперва дай мне докрасить глаза. — Она улыбнулась Бирсу. — Ведь мне надо будет задержать Элмера.
— Кто же устоит перед тобой!
— Льстец! Тебе не мешает это брюхо, которым ты меня наградил?
— Оно не помешало бы мне, даже если бы выросло еще вдвое.
— Пошел вон, не отвлекай меня! Через десять минут он поднимется сюда.
Римо вел машину, Чиун сидел сзади. Руби излагала то, что узнала от доктора Гладстоун.
— Это она убила обоих Липпинкоттов, — говорила Руби. — А до этого — Зака Мидоуза.
— Кто такой Зак Мидоуз? — спросил Римо.
— Частный детектив, написавший письмо президенту насчет заговора с целью убийства Липпинкоттов. Она убила и его, и того, кто навел Мидоуза. Потом наступила очередь двоих братьев.
— А теперь мертва и она сама, — сказал Римо. — Зачем же мы торопимся к Липпинкотту?
— Она сказала еще кое-что, — ответила Руби.
— Выкладывай! — потребовал Римо.
— Наверное, она восхищалась моим фокусом с карандашами, — сказал Чиун.
— Нет, — ответила Руби.
— Но фокус ее сильно впечатлил, — сказал Чиун.
— Выкладывай! — повторил Римо.
— Я спросила ее, почему она ополчилась на Липпинкоттов, а она и говорит: «Мы покончим со всей семейкой».
— Ну и что? Ведь ее больше нет в живых, — сказал Римо.
— Она сказала «мы», а не "я". У нее есть сообщник.
— Или сообщники, — молвил Чиун. — Слово «мы» не свидетельствует о том, что сообщник всего один.
— Правильно, — согласилась Руби. — Но и это не все.
— Она еще что-то сказала? — спросил Римо.
— Да, что деньги Липпинкоттов перейдут к ним. Я обмолвилась, что наследникам это придется не по вкусу. А вот каким был ее ответ: «Это мы еще поглядим!»
— Как это понимать? — спросил Римо.
— А так, что у нее есть сообщник в самом семействе.
— Старик, — решил Римо — Он с самого начала мне не понравился.
— Предубеждение против возрастной группы! — возмутился Чиун. — Никогда не слышал более предвзятого утверждения! Сознайся, что он не понравился тебе только потому, что стар.
— Вполне возможно, — согласился Римо. — Старики — все равно что шило в заднице: они день и ночь только и делают, что ноют, препираются, брюзжат. То им лифты не нравятся, то записки под дверями. Всегда найдут, к чему прицепиться.
— Патологический случай предубеждения против определенной возрастной группы. Впрочем, чего еще ждать от расиста, женоненавистника и империалиста? — вознегодовал Чиун.
— Совершенно справедливо, папочка, — согласилась с ним Руби.
Римо стиснул зубы и еще быстрее помчался по автостраде, ведущей на север, к имению Липпинкоттов.
Элмер Липпинкотт-старший чувствовал себя гораздо лучше. Молодой жене был известен способ, как вернуть ему хорошее настроение. Накануне он не знал, куда деться от чувства вины за смерть двоих сыновей, сегодня же он смотрел на это по-другому. Во-первых, они не были ему родными детьми. У него вообще не было сыновей. Доктор Гладстоун получила у себя в лаборатории убедительное подтверждение этому: она не только взяла у всех троих младших Липпинкоттов анализы крови без их ведома, но и представила неопровержимое доказательство того, что Липпинкотт-старший всю жизнь страдал бесплодием. Стать отцом он никак не мог. Лэм, Рендл и Дуглас были всего лишь отпрысками обманщицы-жены, которая, слава Богу, уже легла в могилу.
Глория втолковала ему, что у него не было оснований ощущать вину. С другой стороны, они умерли, а он этого не хотел. Обнимая его, Глория навела ясность и в этом вопросе.
«Фатальное стечение обстоятельств, — сказала она. — Их смерть не входила в твои планы, так что ты не должен казнить себя. Несчастный случай!»
Поразмыслив, он обрел душевное равновесие. Скоро благодаря чудодейственным лекарствам доктора Гладстоун у него родится настоящий сын. Он снова стал мужчиной, при его участии Глория зачала ребенка.
А как же быть с Дугласом, последним из троицы? Разве его вина, что его мамаша наставляла мужу рога? Нет, Элмер Липпинкотт всю жизнь будет относиться к нему как к родному сыну.
Таково было его решение. Беседа с сыном протекала в дружеских тонах, но ее прервал телефонный звонок.
— Да, дорогая, — сказал он. — Конечно! Уже иду. Может быть, привести Дугласа? Понимаю, понимаю. — Повесив трубку, он сказал сыну: — Подожди меня, Дуг, хорошо? Глории понадобилось что-то мне сказать. Я мигом.
— Конечно, папа, — ответил Дуглас Липпинкотт.
Он был младшим из троих сыновей и больше всего походил на Липпинкотта-старшего. Движениям его была присуща энергичность, не растраченная за годы сидения на совещаниях и на банкетах. Элмер Липпинкотт часто думал о том, что Дуглас — единственный из троих, кого он хотел бы видеть на своей стороне в кабацкой потасовке.
Дуглас Липпинкотт проводил отца улыбкой. Эта Глория определенно помыкает стариком. Он лает, повинуясь ее команде, как верный пес, и спешит на ее зов. Трагедия, разразившаяся в семье Липпинкоттов, не могла не отразиться и на ней, однако Дуглас подозревал, что ей не составит особого труда выстоять. Он слишком часто замечал ее алчный взгляд, чтобы наивно полагать, что она любит старика за его достоинства. На самом деле она питала привязанность к его миллиардам.
Дуглас направился в угол кабинета, где стоял письменный стол, и взял со стола пепельницу с выдвижной клюшкой для гольфа. Он сам подарил ее отцу несколько лет тому назад как намек на необходимость отдыха. Однако старик и слышать не хотел об отдыхе. Он ни разу не использовал клюшку по назначению.
На стопе лежал круглый ластик. Дуглас положил на пол бумажный стаканчик, выдвинул клюшку и попытался загнать ластик в стаканчик с расстояния шести футов. Резинка неуклюже запрыгала по ковру и пролетела мимо, даже не задев импровизированных ворот.
Дуглас подобрал ее и приготовился ко второй попытке, когда раздался скрип открываемой двери. Он обернулся, уверенный, что это отец.
Однако перед ним в позе Наполеона, сложив руки за спиной, предстал доктор Джесс Бирс. Дуглас Липпинкотт недолюбливал Джесса Бирса, считая, что тот вечно что-то замышляет. Он сосредоточился на клюшке.
— Здравствуйте, доктор, — бросил он через плечо.
— Доброе утро, мистер Липпинкотт.
Занеся клюшку, Дуглас сообразил, что Бирс не имеет права входить в кабинет Элмера Липпинкотта не постучавшись. Что ему здесь понадобилось? Он уже собрался задать этот вопрос самому невеже, но, обернувшись, увидел, что тот наступает на него со шприцем в руке.
Дуглас хотел было двинуть ему клюшкой, но расстояние было слишком мало: Бирс вырвал клюшку у Дугласа из рук.
— Вы что, с ума сошли? — осведомился Дуглас.
— Последний штрих, — сказал Бирс. — Будьте умницей. Пришло время уколоться.
Теперь он надвигался, держа в одной руке шприц, а в другой — клюшку.
— Обещаю, что вам не будет больно!
— Держи карман шире! — крикнул Дуглас и швырнул в Бирса несколькими томами с книжной полки. Одна книга вышибла у него из рук шприц, который вонзился иглой в золотистый ковер.
Бирс попробовал опять завладеть своим главным оружием, но у Липпинкотта оказались аналогичные намерения. Тогда Бирс прибег к клюшке: Липпинкотт получил клюшкой по физиономии и свалился, обливаясь кровью.
Он лежал, ошеломленно мотая головой. Бирс, снова вооружившись зловещим шприцем, наклонился к нему и потянулся к его руке. Но тут прозвучал незнакомый голос:
— Матч окончен.
Липпинкотт увидел в дверях худого темноволосого мужчину. Позади него стояла негритянка и старый азиат в желтом кимоно.
— Кто вы такие? — гаркнул Бирс. — Убирайтесь!
— Вы проиграли, — сказал Римо.
Бирс, размахивая над головой шприцем, как миниатюрным копьем, бросился на Римо. Лицо его исказила злоба.
Липпинкотт помотал головой, чтобы лучше видеть происходящее. Он собирался крикнуть незнакомцу, что Бирс опасен. Набирая в легкие воздух, он прикрыл глаза, а когда открыл их, то худощавый уже находился в кабинете, а Бирс врезался в азиата. Старик, не пошевелив и пальцем, сделал так, что Бирс снова повернулся лицом к кабинету и отлетел к худощавому мужчине.
Римо взял у него шприц и лягнул в левое бедро. Нога Бирса подогнулась, и он оказался на полу.
Римо швырнул шприц на стол и отвернулся от Бирса.
— Вы — Дуглас? — обратился он к Липпинкотту.
Тот кивнул.
— Вам не очень досталось?
— Кажется, я буду жить, — неуверенно ответил Дуглас.
— Первый случай выживания за неделю, — сказал Римо и вспомнил про Бирса.
У стола уже стояла Руби, и Римо сказал ей:
— Ну, деточка, предлагай степень допроса.
— Мне нужен адвокат, — подал голос Бирс. — Вы у меня попляшете!
— С пристрастием, — самостоятельно постановил Римо. — Что ж, ты выбрал это сам.
Римо крутанул Бирсу мочку левого уха. Бирсу показалось, что ему отрывают ухо вместе с головой.
— Полегче! — заорал он. — Полегче!
Римо ослабил нажим, после чего Джесс Бирс заговорил. Он ничего не утаил: ни подробностей заговора, ни шагов по его осуществлению, ни того, как был одурачен Элмер Липпинкотт-старший. Пока он говорил, Дуглас Липпинкотт принял сидячее положение. Кровь, стекавшая по его щеке, почти остановилась, зато глаза яростно засверкали. Он с трудом встал и, подойдя к Римо, уставился на Бирса.
— Отпустите-ка этого гада, — попросил он.
— Зачем?
— Отдайте его мне, — сказал Дуглас Липпинкотт.
— Он ваш с потрохами.
Римо выпустил ухо Бирса и сделал шаг назад. Липпинкотт занес кулак, чтобы от души врезать Бирсу, но тот в последнее мгновение вскочил на ноги и, оттолкнув менее тренированного Липпинкотта, бросился к письменному столу. Его целью был шприц, но Руби уже спрятала его за спиной. Бирс замахнулся на Руби, и та вонзила иглу ему в бок.
— Ох! — вскрикнул Бирс и уставился на шприц.
Потом он взглянул на Руби. В глазах у него был животный страх. Он оглядел комнату, скользнул взглядом по Римо, Чиуну, изучавшему картины на стенах, по Дугласу Липпинкотту. Ни одно лицо не выражало сочувствия. Он попробовал заговорить, но язык уже не повиновался. Сердце колотилось все сильнее, ноги и руки наливались свинцом, веки тяжелели; потом его дыхание стало прерывистым, и ему захотелось позвать на помощь. Однако прежде чем он открыл рот, мозг отказался повиноваться, и Джесс Бирс рухнул замертво.
Липпинкотт ошеломленно смотрел на труп. Руби беззаботно поглядывала на шприц. Чиун был увлечен живописью: он качал головой и прищелкивал языком. Римо заметил на полу клюшку и спросил Липпинкотта:
— Ваша?
— Нет, отцовская. Слушайте, он умер! Что, до этого никому нет дела?
— Мне — нет, — ответил Римо.
Чиун спросил Липпинкотта о стоимости одной из картин на стене.
— Вы пытаетесь забросить резинку в стакан? — спросил Римо.
Липпинкотт утвердительно кивнул.
— Она ни за что туда не закатится, — сказал Римо.
— Я уже убедился в этом, — сказал Липпинкотт.
— Ее надо поддеть. — С этими словами Римо поднял клюшку и резко ударил ластик по заднему ребру.
Резинка взмыла в воздух и упала прямиком в бумажный стаканчик, преодолев расстояние в шесть футов.
— Видите? Вот как надо бить! Я специалист по части попадания мячом в лунку.
— Не знаю, кто вы такие, — проговорил Липпинкотт, — но, наверное, я должен вас поблагодарить.
— Наконец-то, — буркнул Чиун.
— У меня важное дело, — вспомнил Дуглас.
— Не возражаете, если мы пойдем с вами? — спросил Римо. — Так сказать, для подведения итогов.
— Вы — мои гости, — сказал Липпинкотт.
— Здорово, — сказала Руби, не выпуская из рук шприц. — Обожаю семейные скандалы. Только не в своей семье.
— Если в твоей семье все такие же, как ты, то лучше не скандаль с ними, — посоветовал ей Римо, переступая через труп Джесса Бирса. — Они наверняка склонны к насилию.
— Самое забавное, что он здесь. Старик вызвал его сюда.
— Старик по крайней мере не собирается каяться в грехах?
— Не понимаешь ты Липпинкоттов, Джесс! Ну, помучался он угрызениями совести, оплакал своих прощелыг, но к утру снова стал молодцом. Дуглас понадобился ему для того, чтобы передать ему дела, которыми раньше занимались его братья.
— Понятно. Как я это сделаю?
Она задумалась, сунув в рот указательный палец.
— Я вызову Элмера сюда, а ты спустишься вниз и пришьешь третьего прощелыгу.
Бирс кивнул.
— Ты сможешь имитировать сердечный приступ?
— Еще как! — сказал Бирс. У меня припасены препараты для любой имитации.
— Отлично! А теперь выметайся. Мне надо докраситься. Через десять минут я позову Элмера. Можешь обработать Дугласа в кабинете. Только сперва дай мне докрасить глаза. — Она улыбнулась Бирсу. — Ведь мне надо будет задержать Элмера.
— Кто же устоит перед тобой!
— Льстец! Тебе не мешает это брюхо, которым ты меня наградил?
— Оно не помешало бы мне, даже если бы выросло еще вдвое.
— Пошел вон, не отвлекай меня! Через десять минут он поднимется сюда.
Римо вел машину, Чиун сидел сзади. Руби излагала то, что узнала от доктора Гладстоун.
— Это она убила обоих Липпинкоттов, — говорила Руби. — А до этого — Зака Мидоуза.
— Кто такой Зак Мидоуз? — спросил Римо.
— Частный детектив, написавший письмо президенту насчет заговора с целью убийства Липпинкоттов. Она убила и его, и того, кто навел Мидоуза. Потом наступила очередь двоих братьев.
— А теперь мертва и она сама, — сказал Римо. — Зачем же мы торопимся к Липпинкотту?
— Она сказала еще кое-что, — ответила Руби.
— Выкладывай! — потребовал Римо.
— Наверное, она восхищалась моим фокусом с карандашами, — сказал Чиун.
— Нет, — ответила Руби.
— Но фокус ее сильно впечатлил, — сказал Чиун.
— Выкладывай! — повторил Римо.
— Я спросила ее, почему она ополчилась на Липпинкоттов, а она и говорит: «Мы покончим со всей семейкой».
— Ну и что? Ведь ее больше нет в живых, — сказал Римо.
— Она сказала «мы», а не "я". У нее есть сообщник.
— Или сообщники, — молвил Чиун. — Слово «мы» не свидетельствует о том, что сообщник всего один.
— Правильно, — согласилась Руби. — Но и это не все.
— Она еще что-то сказала? — спросил Римо.
— Да, что деньги Липпинкоттов перейдут к ним. Я обмолвилась, что наследникам это придется не по вкусу. А вот каким был ее ответ: «Это мы еще поглядим!»
— Как это понимать? — спросил Римо.
— А так, что у нее есть сообщник в самом семействе.
— Старик, — решил Римо — Он с самого начала мне не понравился.
— Предубеждение против возрастной группы! — возмутился Чиун. — Никогда не слышал более предвзятого утверждения! Сознайся, что он не понравился тебе только потому, что стар.
— Вполне возможно, — согласился Римо. — Старики — все равно что шило в заднице: они день и ночь только и делают, что ноют, препираются, брюзжат. То им лифты не нравятся, то записки под дверями. Всегда найдут, к чему прицепиться.
— Патологический случай предубеждения против определенной возрастной группы. Впрочем, чего еще ждать от расиста, женоненавистника и империалиста? — вознегодовал Чиун.
— Совершенно справедливо, папочка, — согласилась с ним Руби.
Римо стиснул зубы и еще быстрее помчался по автостраде, ведущей на север, к имению Липпинкоттов.
Элмер Липпинкотт-старший чувствовал себя гораздо лучше. Молодой жене был известен способ, как вернуть ему хорошее настроение. Накануне он не знал, куда деться от чувства вины за смерть двоих сыновей, сегодня же он смотрел на это по-другому. Во-первых, они не были ему родными детьми. У него вообще не было сыновей. Доктор Гладстоун получила у себя в лаборатории убедительное подтверждение этому: она не только взяла у всех троих младших Липпинкоттов анализы крови без их ведома, но и представила неопровержимое доказательство того, что Липпинкотт-старший всю жизнь страдал бесплодием. Стать отцом он никак не мог. Лэм, Рендл и Дуглас были всего лишь отпрысками обманщицы-жены, которая, слава Богу, уже легла в могилу.
Глория втолковала ему, что у него не было оснований ощущать вину. С другой стороны, они умерли, а он этого не хотел. Обнимая его, Глория навела ясность и в этом вопросе.
«Фатальное стечение обстоятельств, — сказала она. — Их смерть не входила в твои планы, так что ты не должен казнить себя. Несчастный случай!»
Поразмыслив, он обрел душевное равновесие. Скоро благодаря чудодейственным лекарствам доктора Гладстоун у него родится настоящий сын. Он снова стал мужчиной, при его участии Глория зачала ребенка.
А как же быть с Дугласом, последним из троицы? Разве его вина, что его мамаша наставляла мужу рога? Нет, Элмер Липпинкотт всю жизнь будет относиться к нему как к родному сыну.
Таково было его решение. Беседа с сыном протекала в дружеских тонах, но ее прервал телефонный звонок.
— Да, дорогая, — сказал он. — Конечно! Уже иду. Может быть, привести Дугласа? Понимаю, понимаю. — Повесив трубку, он сказал сыну: — Подожди меня, Дуг, хорошо? Глории понадобилось что-то мне сказать. Я мигом.
— Конечно, папа, — ответил Дуглас Липпинкотт.
Он был младшим из троих сыновей и больше всего походил на Липпинкотта-старшего. Движениям его была присуща энергичность, не растраченная за годы сидения на совещаниях и на банкетах. Элмер Липпинкотт часто думал о том, что Дуглас — единственный из троих, кого он хотел бы видеть на своей стороне в кабацкой потасовке.
Дуглас Липпинкотт проводил отца улыбкой. Эта Глория определенно помыкает стариком. Он лает, повинуясь ее команде, как верный пес, и спешит на ее зов. Трагедия, разразившаяся в семье Липпинкоттов, не могла не отразиться и на ней, однако Дуглас подозревал, что ей не составит особого труда выстоять. Он слишком часто замечал ее алчный взгляд, чтобы наивно полагать, что она любит старика за его достоинства. На самом деле она питала привязанность к его миллиардам.
Дуглас направился в угол кабинета, где стоял письменный стол, и взял со стола пепельницу с выдвижной клюшкой для гольфа. Он сам подарил ее отцу несколько лет тому назад как намек на необходимость отдыха. Однако старик и слышать не хотел об отдыхе. Он ни разу не использовал клюшку по назначению.
На стопе лежал круглый ластик. Дуглас положил на пол бумажный стаканчик, выдвинул клюшку и попытался загнать ластик в стаканчик с расстояния шести футов. Резинка неуклюже запрыгала по ковру и пролетела мимо, даже не задев импровизированных ворот.
Дуглас подобрал ее и приготовился ко второй попытке, когда раздался скрип открываемой двери. Он обернулся, уверенный, что это отец.
Однако перед ним в позе Наполеона, сложив руки за спиной, предстал доктор Джесс Бирс. Дуглас Липпинкотт недолюбливал Джесса Бирса, считая, что тот вечно что-то замышляет. Он сосредоточился на клюшке.
— Здравствуйте, доктор, — бросил он через плечо.
— Доброе утро, мистер Липпинкотт.
Занеся клюшку, Дуглас сообразил, что Бирс не имеет права входить в кабинет Элмера Липпинкотта не постучавшись. Что ему здесь понадобилось? Он уже собрался задать этот вопрос самому невеже, но, обернувшись, увидел, что тот наступает на него со шприцем в руке.
Дуглас хотел было двинуть ему клюшкой, но расстояние было слишком мало: Бирс вырвал клюшку у Дугласа из рук.
— Вы что, с ума сошли? — осведомился Дуглас.
— Последний штрих, — сказал Бирс. — Будьте умницей. Пришло время уколоться.
Теперь он надвигался, держа в одной руке шприц, а в другой — клюшку.
— Обещаю, что вам не будет больно!
— Держи карман шире! — крикнул Дуглас и швырнул в Бирса несколькими томами с книжной полки. Одна книга вышибла у него из рук шприц, который вонзился иглой в золотистый ковер.
Бирс попробовал опять завладеть своим главным оружием, но у Липпинкотта оказались аналогичные намерения. Тогда Бирс прибег к клюшке: Липпинкотт получил клюшкой по физиономии и свалился, обливаясь кровью.
Он лежал, ошеломленно мотая головой. Бирс, снова вооружившись зловещим шприцем, наклонился к нему и потянулся к его руке. Но тут прозвучал незнакомый голос:
— Матч окончен.
Липпинкотт увидел в дверях худого темноволосого мужчину. Позади него стояла негритянка и старый азиат в желтом кимоно.
— Кто вы такие? — гаркнул Бирс. — Убирайтесь!
— Вы проиграли, — сказал Римо.
Бирс, размахивая над головой шприцем, как миниатюрным копьем, бросился на Римо. Лицо его исказила злоба.
Липпинкотт помотал головой, чтобы лучше видеть происходящее. Он собирался крикнуть незнакомцу, что Бирс опасен. Набирая в легкие воздух, он прикрыл глаза, а когда открыл их, то худощавый уже находился в кабинете, а Бирс врезался в азиата. Старик, не пошевелив и пальцем, сделал так, что Бирс снова повернулся лицом к кабинету и отлетел к худощавому мужчине.
Римо взял у него шприц и лягнул в левое бедро. Нога Бирса подогнулась, и он оказался на полу.
Римо швырнул шприц на стол и отвернулся от Бирса.
— Вы — Дуглас? — обратился он к Липпинкотту.
Тот кивнул.
— Вам не очень досталось?
— Кажется, я буду жить, — неуверенно ответил Дуглас.
— Первый случай выживания за неделю, — сказал Римо и вспомнил про Бирса.
У стола уже стояла Руби, и Римо сказал ей:
— Ну, деточка, предлагай степень допроса.
— Мне нужен адвокат, — подал голос Бирс. — Вы у меня попляшете!
— С пристрастием, — самостоятельно постановил Римо. — Что ж, ты выбрал это сам.
Римо крутанул Бирсу мочку левого уха. Бирсу показалось, что ему отрывают ухо вместе с головой.
— Полегче! — заорал он. — Полегче!
Римо ослабил нажим, после чего Джесс Бирс заговорил. Он ничего не утаил: ни подробностей заговора, ни шагов по его осуществлению, ни того, как был одурачен Элмер Липпинкотт-старший. Пока он говорил, Дуглас Липпинкотт принял сидячее положение. Кровь, стекавшая по его щеке, почти остановилась, зато глаза яростно засверкали. Он с трудом встал и, подойдя к Римо, уставился на Бирса.
— Отпустите-ка этого гада, — попросил он.
— Зачем?
— Отдайте его мне, — сказал Дуглас Липпинкотт.
— Он ваш с потрохами.
Римо выпустил ухо Бирса и сделал шаг назад. Липпинкотт занес кулак, чтобы от души врезать Бирсу, но тот в последнее мгновение вскочил на ноги и, оттолкнув менее тренированного Липпинкотта, бросился к письменному столу. Его целью был шприц, но Руби уже спрятала его за спиной. Бирс замахнулся на Руби, и та вонзила иглу ему в бок.
— Ох! — вскрикнул Бирс и уставился на шприц.
Потом он взглянул на Руби. В глазах у него был животный страх. Он оглядел комнату, скользнул взглядом по Римо, Чиуну, изучавшему картины на стенах, по Дугласу Липпинкотту. Ни одно лицо не выражало сочувствия. Он попробовал заговорить, но язык уже не повиновался. Сердце колотилось все сильнее, ноги и руки наливались свинцом, веки тяжелели; потом его дыхание стало прерывистым, и ему захотелось позвать на помощь. Однако прежде чем он открыл рот, мозг отказался повиноваться, и Джесс Бирс рухнул замертво.
Липпинкотт ошеломленно смотрел на труп. Руби беззаботно поглядывала на шприц. Чиун был увлечен живописью: он качал головой и прищелкивал языком. Римо заметил на полу клюшку и спросил Липпинкотта:
— Ваша?
— Нет, отцовская. Слушайте, он умер! Что, до этого никому нет дела?
— Мне — нет, — ответил Римо.
Чиун спросил Липпинкотта о стоимости одной из картин на стене.
— Вы пытаетесь забросить резинку в стакан? — спросил Римо.
Липпинкотт утвердительно кивнул.
— Она ни за что туда не закатится, — сказал Римо.
— Я уже убедился в этом, — сказал Липпинкотт.
— Ее надо поддеть. — С этими словами Римо поднял клюшку и резко ударил ластик по заднему ребру.
Резинка взмыла в воздух и упала прямиком в бумажный стаканчик, преодолев расстояние в шесть футов.
— Видите? Вот как надо бить! Я специалист по части попадания мячом в лунку.
— Не знаю, кто вы такие, — проговорил Липпинкотт, — но, наверное, я должен вас поблагодарить.
— Наконец-то, — буркнул Чиун.
— У меня важное дело, — вспомнил Дуглас.
— Не возражаете, если мы пойдем с вами? — спросил Римо. — Так сказать, для подведения итогов.
— Вы — мои гости, — сказал Липпинкотт.
— Здорово, — сказала Руби, не выпуская из рук шприц. — Обожаю семейные скандалы. Только не в своей семье.
— Если в твоей семье все такие же, как ты, то лучше не скандаль с ними, — посоветовал ей Римо, переступая через труп Джесса Бирса. — Они наверняка склонны к насилию.
Глава пятнадцатая
— Теперь тебе лучше, дорогая?
Элмер Липпинкотт-старший нервно расхаживал у кровати, на которой возлежала его жена, укрывшись тонкой атласной простыней.
— Да, дорогой, — ответила Глория. — Прости меня, просто у меня был момент тревоги. Я подумала: вдруг что-нибудь будет не так? С ребенком...
— Тебе нечего бояться, — сказал Липпинкотт. — На этот случай у нас есть Бирс. Кстати, где он?
— Все в порядке, Элмер. Я вызывала его, он осмотрел меня и заверил, что все в норме. Но ведь он — не ты, мой милый! Мне был нужен ты. А теперь я успокоилась. Можешь возвращаться.
— Ты уверена?
— Совершенно. Иди же! Я буду отдыхать и набираться сил, чтобы подарить тебе чудесного сына.
В этот момент за спиной у Липпинкотта раздался голос:
— Сына!.. Почему бы тебе не признаться, чей он будет?
Элмер Липпинкотт обернулся, побагровев от гнева, и увидел в дверях Дугласа. Позади него стоял мужчина, известный как Римо, его напарник — старый азиат и незнакомая молодая негритянка.
— Что ты хочешь этим сказать, Дуглас?
Дуглас Липпинкотт сделал шаг вперед.
— Дурень! — выкрикнул он. — Говорят, что наихудший осел — это старый осел. Ты живое доказательство этого. Она носит не твоего ребенка, простофиля!
— Напоминаю тебе, что ты находишься не у себя дома. Я больше не хочу видеть тебя здесь, — сказал Липпинкотт. — Будет лучше, если ты уйдешь.
— Уйду, когда сочту нужным, — отрезал Дуглас. — Сначала я собираюсь открыть тебе глаза на происходящее. Ты умудрился стать сообщником в убийстве двоих собственных сыновей!
— Они не были моими сыновьями, если хочешь знать! Как и ты. Вы — трое выродков!
— Дряхлый, слабоумный старикашка! Они специально пудрили тебе мозги! Доктор Гладстоун и Бирс были заодно. Сперва они убедили тебя, что ты всю жизнь был бесплоден, а мы — не твои родные сыновья. Потом они подговорили тебя наказать нас и убили Лэма и Рендла.
Старик стоял в замешательстве. Он покосился на Чиуна, и тот утвердительно кивнул. Он перевел взгляд на Римо, и тот сказал:
— Опять я? Послушайте для разнообразия собственного сына.
— Зачем? — пролепетал Липпинкотт.
— Клоун! Они накачали тебя обезьяньими гормонами, чтобы ты взбрыкивал, как молодой козел, и мог забавляться с этой дешевкой.
Дуглас ткнул пальцем в Глорию, которая с криком: «Нет, нет!» сунула голову под подушку.
— Здорово же над тобой подшутили, родной папаша! — продолжал Дуглас. — Теперь-то ты, разумеется, бесплоден, так что младенец, которого носит эта штучка, не твой. Через три месяца тебя ждет честь сделаться гордым отцом сына доктора Джесса Бирса.
— Глория, скажи, что он врет! — взмолился Липпинкотт.
— Ну, Глория, скажи, что я вру! — сказал Дуглас.
— Ненавижу тебя! — прошипела Глория, готовая испепелить Дугласа взглядом. Дыхание выходило из нее, как из прохудившейся камеры. — Ненавижу!
Липпинкотт понял, что она отказывается опровергнуть обвинение.
— Зачем? — всхлипнул он. — Зачем?!
— Ради твоих денег! — воскликнул Дуглас. — Зачем же еще? Она собиралась подарить тебе ребеночка, перебить нас всех, а потом и тебя самого, чтобы зажить счастливо с доктором Бирсом, доктором Гладстоун и другими приятными людьми. Разве не так, Глория?
Римо повернулся к Руби.
— Хороший парень, — сказал он.
— Ничего, — согласилась Руби. — Правда, несколько болтлив, а так вполне годится.
— Если вы ведете речь о моем наследнике, — вмешался Чиун, — то могли бы не шептаться. Мне нужно знать все.
— Вы узнаете об этом первым, — пообещала ему Руби. — Если будет о чем.
Элмер Липпинкотт уронил лицо в ладони и зарыдал. Дуглас не оставлял его в покое.
— А теперь я покидаю твой дом, сукин ты сын! Меня ждут дела, от которых я попытаюсь тебя отстранить. Возможно, в твоем распоряжении больше акций, чем в моем, любезный папаша, но я знаю, как все работает, и запихну их тебе в глотку. К тому времени, когда у тебя родится сыночек... — Он не договорил.
— Ты разрушишь нашу империю? — спросил его отец.
— Напротив, я сделаю ее больше и лучше, чем прежде. Но только без твоей помощи. Когда же твоя сожительница отелится, а ты отправишься на большое совещание на небесах, ей придется довольствоваться тем, что она заслужила. Впрочем, кто знает? Возможно, ты доживешь до ста лет. Твой выродок вырастет у тебя на глазах, а Глория превратится в жирную и морщинистую стерву, способную подмешать яд в твою манную кашку. Счастливо, папа!
Дуглас шагнул к двери.
— Спасибо, — сказал он Римо.
— Пожалуйста, — ответил Римо.
— Меня вы не благодарите, — сказал Чиун. — Все это сделал я, а благодарность получает он. Сплошное предубеждение к пожилым.
— Пошли, — скомандовал Римо после ухода Дугласа.
— Минутку, — сказала Руби. — Куда годится такой конец? Вы позволите, чтобы этим все и кончилось? Он убивает двоих своих сыновей, гибнут еще четверо-пятеро, а вы как ни в чем не бывало уходите навстречу закату?
— Наказывать его — не наше дело, — сказал Римо. — Наше дело — проследить, чтобы не возобновился падеж Липпинкоттов, а их дело не захирело. С этим мы справились, так что нам пора по домам.
Чиун показал глазами на рыдающего Элмера Липпинкотта.
— Он уже испил свою чашу страданий. Остаток своих дней он проживет с мыслью, что убил собственных сыновей. Без смягчающих обстоятельств.
Руби покачала головой.
— Нет, так дело не пойдет, — сказал она.
— Что ты задумала? — поинтересовался Римо.
— Вам, может, и все равно, а мне нет, — сказала Руби. — Жизнь — не такая уж дешевая штука.
Она отвернулась к столу и проделала какие-то манипуляции со стаканом. Римо посмотрел на Чиуна и пожал плечами.
Держа руку за спиной, Руби шагнула к кровати, на которой по-прежнему сидел Липпинкотт. Он позволил ей расстегнуть ему манжет и закатать левый рукав. Она вонзила ему в бицепс иглу.
Липпинкотт подпрыгнул и захлопал себя по руке, но Руби уже убрала иглу.
— Что такое? — пролепетал он.
— Вам интересно, что это такое? — спросила Руби с пылающими глазами. — Пустяки, всего лишь волшебное лекарство из дома ужасов доктора Гладстоун.
— Какое еще лекарство?!
— Понятия не имею. Экспериментальное. Возможно, из-за него вы станете бояться темноты и помрете среди ночи, когда перегорит лампочка. Возможно, вы будете бояться высоты и, оказавшись на вершине своего небоскреба и ужаснувшись, решите, что самое лучшее — прыгнуть вниз. Чего не знаю, того не знаю, мерзавец! Надеюсь, это заставит вас бояться денег — этого вы заслужили в полной мере. — Руби покосилась на Глорию. — Простите, мэм, что я не оставила порции и для вас. Впрочем, я бы все равно не стала подвергать опасности докторского отпрыска.
Она нагнала Римо и Чиуна.
— Вот теперь все, — сказала она. — Пошли.
В вестибюле она опустила шприц в сумочку. Они молча дошли до машины, оставленной перед особняком. Садясь в машину, Римо спросил:
— Что было в шприце?
— Вода, — ответила Руби — Но Липпинкотту не дано это знать.
— Как вы считаете, существует инъекция, которая принудила бы его купить мой портрет? — спросил Чиун.
— Таких сильных инъекций нет в природе, — ответил Римо.
Элмер Липпинкотт-старший нервно расхаживал у кровати, на которой возлежала его жена, укрывшись тонкой атласной простыней.
— Да, дорогой, — ответила Глория. — Прости меня, просто у меня был момент тревоги. Я подумала: вдруг что-нибудь будет не так? С ребенком...
— Тебе нечего бояться, — сказал Липпинкотт. — На этот случай у нас есть Бирс. Кстати, где он?
— Все в порядке, Элмер. Я вызывала его, он осмотрел меня и заверил, что все в норме. Но ведь он — не ты, мой милый! Мне был нужен ты. А теперь я успокоилась. Можешь возвращаться.
— Ты уверена?
— Совершенно. Иди же! Я буду отдыхать и набираться сил, чтобы подарить тебе чудесного сына.
В этот момент за спиной у Липпинкотта раздался голос:
— Сына!.. Почему бы тебе не признаться, чей он будет?
Элмер Липпинкотт обернулся, побагровев от гнева, и увидел в дверях Дугласа. Позади него стоял мужчина, известный как Римо, его напарник — старый азиат и незнакомая молодая негритянка.
— Что ты хочешь этим сказать, Дуглас?
Дуглас Липпинкотт сделал шаг вперед.
— Дурень! — выкрикнул он. — Говорят, что наихудший осел — это старый осел. Ты живое доказательство этого. Она носит не твоего ребенка, простофиля!
— Напоминаю тебе, что ты находишься не у себя дома. Я больше не хочу видеть тебя здесь, — сказал Липпинкотт. — Будет лучше, если ты уйдешь.
— Уйду, когда сочту нужным, — отрезал Дуглас. — Сначала я собираюсь открыть тебе глаза на происходящее. Ты умудрился стать сообщником в убийстве двоих собственных сыновей!
— Они не были моими сыновьями, если хочешь знать! Как и ты. Вы — трое выродков!
— Дряхлый, слабоумный старикашка! Они специально пудрили тебе мозги! Доктор Гладстоун и Бирс были заодно. Сперва они убедили тебя, что ты всю жизнь был бесплоден, а мы — не твои родные сыновья. Потом они подговорили тебя наказать нас и убили Лэма и Рендла.
Старик стоял в замешательстве. Он покосился на Чиуна, и тот утвердительно кивнул. Он перевел взгляд на Римо, и тот сказал:
— Опять я? Послушайте для разнообразия собственного сына.
— Зачем? — пролепетал Липпинкотт.
— Клоун! Они накачали тебя обезьяньими гормонами, чтобы ты взбрыкивал, как молодой козел, и мог забавляться с этой дешевкой.
Дуглас ткнул пальцем в Глорию, которая с криком: «Нет, нет!» сунула голову под подушку.
— Здорово же над тобой подшутили, родной папаша! — продолжал Дуглас. — Теперь-то ты, разумеется, бесплоден, так что младенец, которого носит эта штучка, не твой. Через три месяца тебя ждет честь сделаться гордым отцом сына доктора Джесса Бирса.
— Глория, скажи, что он врет! — взмолился Липпинкотт.
— Ну, Глория, скажи, что я вру! — сказал Дуглас.
— Ненавижу тебя! — прошипела Глория, готовая испепелить Дугласа взглядом. Дыхание выходило из нее, как из прохудившейся камеры. — Ненавижу!
Липпинкотт понял, что она отказывается опровергнуть обвинение.
— Зачем? — всхлипнул он. — Зачем?!
— Ради твоих денег! — воскликнул Дуглас. — Зачем же еще? Она собиралась подарить тебе ребеночка, перебить нас всех, а потом и тебя самого, чтобы зажить счастливо с доктором Бирсом, доктором Гладстоун и другими приятными людьми. Разве не так, Глория?
Римо повернулся к Руби.
— Хороший парень, — сказал он.
— Ничего, — согласилась Руби. — Правда, несколько болтлив, а так вполне годится.
— Если вы ведете речь о моем наследнике, — вмешался Чиун, — то могли бы не шептаться. Мне нужно знать все.
— Вы узнаете об этом первым, — пообещала ему Руби. — Если будет о чем.
Элмер Липпинкотт уронил лицо в ладони и зарыдал. Дуглас не оставлял его в покое.
— А теперь я покидаю твой дом, сукин ты сын! Меня ждут дела, от которых я попытаюсь тебя отстранить. Возможно, в твоем распоряжении больше акций, чем в моем, любезный папаша, но я знаю, как все работает, и запихну их тебе в глотку. К тому времени, когда у тебя родится сыночек... — Он не договорил.
— Ты разрушишь нашу империю? — спросил его отец.
— Напротив, я сделаю ее больше и лучше, чем прежде. Но только без твоей помощи. Когда же твоя сожительница отелится, а ты отправишься на большое совещание на небесах, ей придется довольствоваться тем, что она заслужила. Впрочем, кто знает? Возможно, ты доживешь до ста лет. Твой выродок вырастет у тебя на глазах, а Глория превратится в жирную и морщинистую стерву, способную подмешать яд в твою манную кашку. Счастливо, папа!
Дуглас шагнул к двери.
— Спасибо, — сказал он Римо.
— Пожалуйста, — ответил Римо.
— Меня вы не благодарите, — сказал Чиун. — Все это сделал я, а благодарность получает он. Сплошное предубеждение к пожилым.
— Пошли, — скомандовал Римо после ухода Дугласа.
— Минутку, — сказала Руби. — Куда годится такой конец? Вы позволите, чтобы этим все и кончилось? Он убивает двоих своих сыновей, гибнут еще четверо-пятеро, а вы как ни в чем не бывало уходите навстречу закату?
— Наказывать его — не наше дело, — сказал Римо. — Наше дело — проследить, чтобы не возобновился падеж Липпинкоттов, а их дело не захирело. С этим мы справились, так что нам пора по домам.
Чиун показал глазами на рыдающего Элмера Липпинкотта.
— Он уже испил свою чашу страданий. Остаток своих дней он проживет с мыслью, что убил собственных сыновей. Без смягчающих обстоятельств.
Руби покачала головой.
— Нет, так дело не пойдет, — сказал она.
— Что ты задумала? — поинтересовался Римо.
— Вам, может, и все равно, а мне нет, — сказала Руби. — Жизнь — не такая уж дешевая штука.
Она отвернулась к столу и проделала какие-то манипуляции со стаканом. Римо посмотрел на Чиуна и пожал плечами.
Держа руку за спиной, Руби шагнула к кровати, на которой по-прежнему сидел Липпинкотт. Он позволил ей расстегнуть ему манжет и закатать левый рукав. Она вонзила ему в бицепс иглу.
Липпинкотт подпрыгнул и захлопал себя по руке, но Руби уже убрала иглу.
— Что такое? — пролепетал он.
— Вам интересно, что это такое? — спросила Руби с пылающими глазами. — Пустяки, всего лишь волшебное лекарство из дома ужасов доктора Гладстоун.
— Какое еще лекарство?!
— Понятия не имею. Экспериментальное. Возможно, из-за него вы станете бояться темноты и помрете среди ночи, когда перегорит лампочка. Возможно, вы будете бояться высоты и, оказавшись на вершине своего небоскреба и ужаснувшись, решите, что самое лучшее — прыгнуть вниз. Чего не знаю, того не знаю, мерзавец! Надеюсь, это заставит вас бояться денег — этого вы заслужили в полной мере. — Руби покосилась на Глорию. — Простите, мэм, что я не оставила порции и для вас. Впрочем, я бы все равно не стала подвергать опасности докторского отпрыска.
Она нагнала Римо и Чиуна.
— Вот теперь все, — сказала она. — Пошли.
В вестибюле она опустила шприц в сумочку. Они молча дошли до машины, оставленной перед особняком. Садясь в машину, Римо спросил:
— Что было в шприце?
— Вода, — ответила Руби — Но Липпинкотту не дано это знать.
— Как вы считаете, существует инъекция, которая принудила бы его купить мой портрет? — спросил Чиун.
— Таких сильных инъекций нет в природе, — ответил Римо.