Мерфи Уоррен. Последний звонок

   — Проводите адмирала до вертолета. Он возвращается в Вашингтон.
   Стэнтингтон услышал голос Римо:
   — Ему не надо больше залезать в пакет для мусора?
   Смит отрицательно покачал головой.
   — Вот и славно, у меня нет никакого желания таскать всяких взад-вперед. Даже ради вас, Смитти.
   Голос Чиуна произнес:
   — Некоторые годятся только на самые грубые работы.
   — Отстань, папочка, — сказал Римо.
   — Заберите его отсюда, — потребовал голос Руби Гонзалес. — От этих цереушников у меня трещит голова.

Глава седьмая

   Но адмирал Уингэйт Стэнтингтон уже успел кое-кому рассказать о существовании доктора Смита.
   Василий Карбенко сидел на скамейке на пешеходном мостике через реку Потомак. За его спиной виднелись шпили, купола и статуи официального Вашингтона. Его длинные ноги были вытянуты, сомбреро надвинуто на лоб, а большие пальцы рук засунуты в узкие ременные петли синих вельветовых штанов. Казалось, он бы чувствовал себя дома, сидя сотню лет тому назад в деревянном кресле на деревянном крыльце перед домиком шерифа где-нибудь на Диком Западе.
   С ранней юности Василий Карбенко был предназначен для больших свершений. Будучи сыном врача и генетика, он еще подростком был послан в Англию и Францию изучать языки. В Англии, увидев в первый раз американское кино, он немедленно стал страстным поклонником старого американского Запада. Быть ковбоем, объезжать стада, каждую ночь засыпать у бивуачного костра — вот что нужно настоящему мужчине, казалось ему.
   — Если тебе так нравится Америка, почему бы тебе туда не сбежать? — сказал ему однажды ночью сосед по комнате.
   — Не будь моих родителей, я бы так и сделал, — ответил Карбенко, — но с чего ты взял, что мне нравится Америка? Мне нравятся ковбои.
   Закончив учебу, он вернулся в Россию как раз вовремя, чтобы увидеть, как его родители после одной из сталинских чисток отправляются в концлагерь. Русскую науку в то время надежно прибрал к рукам мошенник по фамилии Лысенко, считавший, что таких понятий, как генетика и наследственность, просто нет на свете. Он верил в то, что организм способен на протяжении жизни меняться и самосовершенствоваться. Такие взгляды, возможно, соответствовали партийной линии, но с точки зрения науки это было ужасно. Потребовалось двадцать лет, чтобы сельское хозяйство в России начало оправляться от удара, нанесенного лысенковщиной.
   Ничего не представляя из себя как ученый, Лысенко был очень ловким политиком. Поэтому попытка бросить вызов его научному невежеству кончилась для старшего Карбенко и его жены Сибирью.
   Вообще-то подобное пятно в биографии должно было навсегда закрыть перед юным Василием все пути продвижения наверх в советской системе. Но вскоре умер Сталин, застреленный одним из приближенных, и, видимо, вследствие этого Василий Карбенко оказался на гребне волны повышений, прошедшей по советской шпионской системе. Ему помогала дружба с чиновником из оппозиционной группировки, который необъяснимым образом смог дорасти до должности советского премьера. Между тем Василий узнал, что его родители, подобно миллионам других, были казнены в концлагере.
   В то время Карбенко еще не разработал свой ковбойский стиль одежды. Это пришло, когда он был послан в начале 70-х в США.
   Возможно, именно тогда он пережил одну из самых серьезных трагедий в жизни. Выяснилось, что в Америке осталось очень мало настоящих ковбоев, да и те больше не похожи на героев фильмов его юности.
   Но тогда же он понял и кое-что еще. В семидесятые годы шпионы были ковбоями земного шара. Хоть они и работали на правительство, но все же были достаточно независимы: от них требовался только результат. Как его добиваться, оставалось на их усмотрении.
   Карбенко был шпионом что надо и настоящим русским патриотом. Это не мешало ему носить ковбойскую одежду, словно в знак траура по тому миру, в котором он опоздал родиться.
   Карбенко услышал шаги на пешеходном мостике. Приподняв край шляпы, он увидел подходящего к нему русского посла в США, тяжело пыхтящего толстяка.
   Сев рядом с Карбенко, Анатолий Дувичевский достал из нагрудного кармана отлично сшитого однобортного костюма носовой платок и вытер со лба пот.
   — По этому наряду вас довольно легко опознать, — заметил Дувичевский, даже не пытаясь скрыть неодобрение.
   — Вон тот парень справа, который читает газету, — один из них. А вон другой, слева, в телефонной будке у моста, — показал Карбенко. — Вы прошли мимо, даже не заметив.
   Дувичевскнй поглядел налево и направо.
   — Американцы знают о нашей встрече?
   — Ну, конечно, знают, товарищ, — согласился Карбенко. — Если уж сами американцы не могут провести в Вашингтоне секретную встречу так, чтобы о ней никто не знал, как же мы можем сделать это? В конце концов, день сегодня чудесен, и лучше места для разговора нам не найти. Здесь свежий воздух и поют птицы. Зачем прятаться в душном кабинете и отравлять друг друга сигаретным дымом? И для чего? Все равно они узнают, что мы встречались.
   Дувичевский недовольно хмыкнул, и Карбенко успокоительно похлопал его по колену большой широкой ладонью.
   — Так что произошло? — спросил он посла, на лице которого вновь показались капельки пота.
   — Я только что от президента. Он объяснил мне, что такое проект «Омега».
   — Объясните это и мне, — сказал Карбенко.
   — Это план на случай ядерной войны, который американцы разработали в пятидесятых годах. Он должен был начать действовать, если бы они проиграли войну. Вместо этого он начал действовать сейчас, и они не знают, как остановить его.
   — Мы потеряли уже двух дипломатов. Сколько должно быть еще жертв?
   — Только две, — сказал Дувичевский и посмотрел на Карбенко, прищурившись. — Посол в Англии и премьер.
   Карбенко присвистнул.
   — Вы уже поставили в известность Кремль?
   — Конечно, — сказал Дувичевский. — Премьер под надежной охраной, а в Лондон направлены дополнительные силы для защиты посла.
   — Как Кремль воспринял эти новости?
   — Наши войска по всему миру подняты по тревоге и приведены в состояние полной боевой готовности. Я полагаю, что сейчас на высшем уровне решается вопрос, обвинять ли США публично в гибели двух дипломатов.
   — А вы что думаете об этом?
   — Я думаю, если с нашим премьером что-нибудь случится, кто-нибудь в Кремле не выдержит, нажмет на кнопку и начнет мировую войну. Если это произойдет, Карбенко, мы с вами погибнем здесь, в Вашингтоне.
   — Президент больше ничего не сказал?
   — Он предложил для защиты премьера и посла предоставить какую-то, как он выразился, «специальную команду». Естественно, я отказался. Я заверил его, что мы сами способны защитить наших людей.
   Карбенко на минуту задумался.
   — Что это еще за специальная команда? — спросил он.
   — Он не объяснил.
   Они замолчали, глядя поверх моста, протянувшегося над грязными водами Потомака. Вот уж где Америка показала все, что есть в ней хорошего и дурного, подумал Карбенко. Сначала реку, эту природную жемчужину, превращают в мусорную свалку и нефтяную лужу, потому что некому ее сберечь. А потом бросаются ее спасать, тратя кучу времени, сил и денег. Никакая другая цивилизованная страна не даст реке дойти до такого состояния. Но и никакая другая страна не способна предпринять такие усилия и потратить такие средства для спасения реки, настолько запущенной. Америку раскачивало из стороны в сторону, как маятник, и большая часть энергии нации уходила на придание этим движениям осмысленных форм.
   — Вы верите президенту? — наконец спросил Карбенко.
   — Вы что, дураком меня считаете? Конечно, нет. Кто поверит такой наивной истории?
   — Я поверю, — сказал Карбенко.
   Маленький потный посол повернулся к высокому и костлявому советскому шпиону.
   — Вы шутите, Василий!
   — Подумайте-ка: если бы они просто хотели прикончить парочку-другую наших послов, поручили бы они это людям, о чьих связях с ЦРУ мы знаем? Людям, которые двадцать лет получали деньги от ЦРУ? Для таких дел во всем мире существуют профессиональные убийцы. Любой может их нанять, оставшись при этом неизвестным. Нет, эта история слишком нелепа, чтобы не быть правдой.
   Дувичевский положил в рот леденец от кашля.
   — Вы верите президенту? — спросил он.
   — Да, — ответил Карбенко и улыбнулся. — Разве он не присягал на Конституции, что никогда нам не солжет?
   — Он не нас имел в виду.
   — Я знаю, но все равно верю ему. И кроме того, я верю адмиралу Стэнтингтону, который говорит, что ничего не знает о проекте «Омега». Он вообще ничего не знает. Бог, наверное, действительно любит американцев.
   — Бога нет, — заметил Дувичевский.
   — Да, наше общество может убедить человека в отсутствии Бога, по существование Америки заставляет в этом усомниться. Чем же еще, как не божественным промыслом, можно объяснить существование страны, которая никогда ничему не учится?
   — О чем это вы?
   — Когда в прошлом году в Европе террористы похитили и убили политика, вы знаете, почему полиция и секретная служба не могли их найти?
   — Нет.
   — Потому что левые так надавили на правительство насчет гражданских свобод, что оно уничтожило всю полицейскую картотеку, и никто не мог понять, где искать террористов. А в Нью-Йорке несколько лет назад в ресторан подложили бомбу и убили полдюжины человек. Знаете, почему убийцу до сих пор не нашли?
   — Почему?
   — Потому что полиция Нью-Йорка уничтожила все свои данные о террористах. Сохранять их значило грубо попирать права человека. В результате убийца гуляет на свободе.
   — Какое все это имеет значение?
   — Может быть, и никакого, — сказал Карбенко. — А может быть, огромное. Америка ничему не учится. Уже сколько раз становилось ясно, к чему может привести плохая разведка или вообще полное ее отсутствие, и все равно прежде всего здесь заботятся о так называемых гражданских правах — правах тех, кто с радостью взорвал бы всю страну. Стэнтингтон развалил ЦРУ и думает, болван, что Америка должна благодарить его за это. Вот почему я говорю, что Бог, наверное, на стороне Америки. Никакая другая страна не смогла бы выжить после таких дурацких поступков.
   — Они просто делают за нас нашу работу, — сказал Дувичевский.
   — Нет, не они, а время. Предоставьте ним достаточно времени, и наша система победит. Но сумасшедшие типа Стэнтингтонов лишают мир стабильности. При устойчивом порядке вещей мы завоюем мир, а при неустойчивом... Однажды в нем будут хозяйничать кенгуру.
   Дувичевский подумал и произнес:
   — Итак, вы верите президенту и Стэнтингтону...
   — Да, — сказал Карбенко. — Они говорят всю правду, которую знают. Но в целом эта история все равно продукт лжи.
   — Почему?
   — Существует человек, который разрабатывал этот проект «Омега». Это было двадцать лет назад. А теперь объясните мне, пожалуйста, как через двадцать лет мишенями оказались как раз наш нынешний премьер и наши нынешние послы в Лондоне, Риме и Париже? Как двадцать лет назад он мог знать, кто окажется нашим премьером? Или нашими послами? Этот человек знает больше, чем говорит. Я не могу поверить, что ему неизвестны убийцы.
   — Вы знаете, кто этот человек? — спросил Дувичевский.
   — Да.
   — И что вы намерены делать? — спросил посол.
   — Я намерен задать ему парочку вопросов.
   — И?..
   — И выяснить, что на самом деле известно этому паршивцу, — сказал Карбенко, широко улыбаясь.

Глава восьмая

   — Но, Смитти, вы же все-таки здесь главный, — сказал Римо. — Из-за вас вот-вот начнется третья мировая война, а вы что делаете? Уходите играть в гольф и оставляете все дела на Руби!
   Еле заметный проблеск непривычной для Смита улыбки осветил его лицо на долю секунды.
   — Руби — это просто чудо, — признался он. — Не понимаю, как я раньше работал без хорошего помощника.
   — Как же, помощник она, — сказал Римо. — Дрянь, вот она что. Занимается только тем, что орет на меня.
   — Не так громко, Римо, — сказал Смит. — Вдруг она услышит.
   Римо с опаской поглядел на закрытую дверь кабинета, содрогнувшись при мысли, что Руби ворвется внутрь, сверля его барабанные перепонки невыносимым голосом.
   — Да, Римо, не надо так громко, — сказал Чиун. — Она может услышать.
   Римо перешел на шепот.
   — Мне больше нравилось, когда вы были один, — сказал он Смиту.
   — Никогда не думал, что услышу это от вас, — заметил Смит.
   — Император, — произнес Чиун, — Римо не испытывает к вам ничего, кроме величайшего почтения. Он часто говорил мне, что за такие гроши не стал бы работать ни на кого другого.
   Смит понял, что дело кончится просьбой прибавить плату, и быстро сменил тему.
   — Вы едете в Англию, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы находились поблизости от русского посла и охраняли его.
   — Я думал, вас будет тревожить русский премьер, — сказал Римо.
   — Так и есть, но я не могу вас отправить в Россию. У меня нет на это разрешения.
   — А для Англии у вас есть разрешение? — спросил Римо.
   — Не совсем, но я могу вас туда отправить.
   — А еще вы можете отправить нас в Атлантик-Сити, — сообщил Римо. — Почему бы и нет? Там как раз открылось казино.
   — Или в Испанию, — сказал Чиун. — В Испании хорошо весной, и к тому же Мастер Синанджу не был в Испании со времен Сида. Мне кажется, испанцы бы к нам отнеслись, как подобает. Испанцы всегда были достойными людьми.
   — В Англию! — произнес Смит.
   Римо повернулся к Чиуну.
   — Ты всегда хотел отправиться в Персию за дынями, — сказал он. — Откуда вдруг взялась Испания?
   — Потому что Персия теперь называется Ираном, и дыни там испортились. К тому же мы пробовали работать на персов, они оказались идиотами, — объяснил Чиун. — Я просто решил, что мы могли бы посмотреть Испанию. А Сид был очень достойный человек. Пока Дом Синанджу не пришел к нему на помощь, у него ничего не получалось, но потом мы все поправили, и он изгнал арабов. Мы сделали из него суперзвезду.
   — Что-то не верится, — сказал Римо. — Роберт Тэйлор никогда бы не связался с Домом Синанджу.
   Чиун оставил это замечание без внимания.
   — Мы вручили ему ключи от Валенсии, — заявил он.
   — Ну да, — сказал Римо.
   — Мы сделали из него то, чем он является теперь, — сказал Чиун.
   — Теперь он мертв, — заметил Римо.
   — Верно, — сказал Чиун. — Ужасная трагедия.
   Римо обернулся к Смиту.
   — Это означает, что Сид попытался надуть Дом Синанджу при расплате, и это вышло ему боком. Вам бы лучше проверить, не опоздает ли в Синанджу благословенный груз золота.
   — Он всегда приходит вовремя, — отрезал Смит. — А сейчас вам пора ехать в Англию.
   — Не поеду.
   Смит включил интерком.
   — Руби, не могли бы вы зайти ко мне?
   Римо заткнул уши.
   В кабинет вошла Руби.
   — Римо не хочет ехать в Англию, — сказал Смит. — Не могли бы вы убедить его?
   Руби приступила к делу. Римо попытался заткнуть уши еще крепче, но это было бесполезно: он был не в состоянии заглушить ее. Засунув пальцы еще дальше и глубже, он проткнул бы свои собственные барабанные перепонки.
   Он поднял руки, капитулируя.
   — В вестерчестерском аэропорту вас ждет самолет, — сказала Руби. — Чем быстрее вы там окажетесь, тем лучше.
   — Не Вестерчестер, а Вестчестер, — огрызнулся Римо.
   — Называй его как хочешь, самолет ждет именно там. Катись отсюда! Опоздаешь — заработаешь кучу неприятностей.
   — Настанет час расплаты, Смитти, — сказал Римо. — Однажды ночью я волью ей в глотку быстросхватывающийся цемент, чтобы не слышать больше ее воплей, и тогда уже придет ваш черед.
   — Отлично, — сказал Смит, — но сначала вы отправитесь в Англию и проследите, чтобы с русским ничего не произошло.
   Римо и Чиун покинули Фолкрофт на заднем сиденье санаторного автомобиля. Они не заметили человека в сомбреро, сидящего за рулем красного «шевроле-нова» у входа. Но Руби, наблюдавшая из окна за отъездом Римо и Чиуна, заметила. Удивившись, что здесь может делать человек в ковбойском наряде, она вызвала привратника и велела ему незаметно записать номер машины.
   И весьма кстати.
   Только два пассажира были на борту частного двухмоторного самолета, который сразу же после старта взял курс на восток и с ревом понесся над Атлантическим океаном.
   Чиун сидел у иллюминатора и пристально глядел на крыло. Однажды он сказал Римо, что удивляется, как это западный мир смог придать самолету столь удачный внешний облик. Тем не менее он был уверен, что вещь, вышедшая из-под рук белого человека, не может быть вполне качественной, и раз внешний облик хорош, то крылья вот-вот отвалятся. В полете он всегда садился у иллюминатора и смотрел на крылья, словно, пытаясь силой мысли удержать их на месте.
   Римо скрестил на груди руки и уселся в мягкое кожаное кресло, запретив себе испытывать от полета всякую радость.
   — Как, черт побери, мы собираемся защищать этого русского, если не знаем, сможем ли вообще к нему подобраться, и если непонятно, от кого именно надо его защищать? — пожаловался Римо.
   — Это случилось в те дни, когда уже скончался Ванг, первый Великий Мастер Синанджу, — промолвил Чиун.
   — Что «это»?
   — Великий Ванг добился больших успехов, оказывая нуждающимся услуги Дома Синанджу и собирая золото, дабы помочь слабому и обездоленному населению деревни. Затем он умер, как суждено всем людям, во цвете своих лет: ему сравнялось едва ли восемьдесят весен. Искусство Синанджу тоже было молодо тогда, и все, кто искал помощи у нашего Дома, решили, что секреты Синанджу умерли вместе с Великим Вангом. Они не знали, что каждый Мастер воспитывал преемника. Некоторым улыбается удача, и их ученики полны уважения к своему учителю и послушания. Другие Мастера менее удачливы.
   — Ну вот, опять начинаешь ко мне цепляться, Чиун. Это невыносимо! Я ведь к тебе не лезу. А все потому, что в Синанджу не нашлось никого мало-мальски пригодного для обучения, — сказал Римо.
   Чиун не обратил на его слова никакого внимания.
   — И вот после смерти Великого Ванга не было у нас больше работы, а без работы не было золота и скоро деревню вновь охватил голод. Мы были готовы начать возвращать детей морю...
   Римо хмыкнул. Столетиями тяжелые времена в Синанджу сопровождались «возвращением детей морю», когда новорожденных топили в Северокорейском заливе, ибо не могли прокормить.
   — Новым мастером стал Унг. Это был тихий человек, более склонный к сочинению стихов.
   — Так это его я должен благодарить за то дерьмо, что ты постоянно декламируешь?
   — Ты груб и неотесан, Римо. Общеизвестно, что поэзия Унга — одно из величайших явлений в истории литературы.
   — Это три-то часа нытья по поводу распускающегося цветка? Так я тебе и поверил.
   — Тихо! Слушай дальше и, может быть, чему-нибудь научишься. Мастер Унг, со скорбью в душе отложив перо, решил, что должен сделать что-либо для спасения деревни. И случилось так в то время, что был тиран в Японии, захвативший земли окрестных князей. И этот тиран очень опасался за свою жизнь, ибо много было желавших его смерти. Слухи об этом дошли до нашей деревни, и Мастер Унг отправился в далекую страну. Перед отъездом он продал письменные принадлежности и все свои стихи, чтобы обеспечить деревню едой.
   — На этом он бы не заработал и на кусок хлеба, — пробормотал Римо.
   — Много морей пересек Унг и наконец явился к японскому тирану и предложил свою помощь для защиты от врагов. Тиран слышал о Великом Ванге, и так как перед ним был его наследник, он принял помощь. Ибо как раз прошлой ночью была предпринята попытка убить тирана во сне, и японец понимал, что находится в смертельной опасности. Но он все еще не знал, кто из врагов пытается убить его. Ибо был знатный род на севере и род на юге, род на востоке и род...
   — На западе?
   — Да, — сказал Чиун. — Ты уже слышал эту историю?
   — Нет.
   — Тогда молчи. Ибо был знатный род на севере и род на юге, род на востоке и род на западе, и японский тиран не знал, который из них собирается убить его, ибо все имели повод ненавидеть его беззаконие и безжалостное правление.
   И Унг заговорил с тираном стихами: «Когда быки забор ломают, зерно украсть и кролик может».
   Много часов размышлял тиран над этими строками. А когда понял, что имел в виду Унг, то стал искать среди приближенных того, кто мог желать смерти тирана, чтобы занять его место.
   И все больше и больше подозревал он своего старшего сына, который был злобен и жесток. И вот ночью послал он Унга убить старшего сына, и сына не стало. Но чуть позже той же ночью была совершена попытка убить тирана во сне, и только быстрое вмешательство Мастера Унга спасло японцу жизнь.
   Тиран огорчился, что несправедливо подозревал старшего сына. Подумав еще немного, он понял, что виною всему был его второй сын, еще более злобный и жестокий, чем первый. И он послал Унга убить второго сына.
   Но затем произошло еще одно покушение на жизнь тирана, и оно завершилось бы успехом, если бы в самый последний миг не подоспел Унг.
   Так и продолжалось. Одного за другим Унг уничтожил всех сыновей тирана. Если бы эти семеро юношей сели на трон отца, они были бы еще более свирепы, чем он, и еще более жестоки к своим соседям.
   И когда было покончено с седьмым, и последним, сыном, тиран и Унг встретились в огромном дворцовом зале.
   И тиран произнес: «Мы избавились от моих сыновей, от всех до единого. Опасность устранена, и мне опять ничто не угрожает».
   — Это был скорее вопрос, чем утверждение, Римо, ибо японцы коварны, и их вопросы на самом деле — утверждение, а утверждение — вопросы.
   Но Унг отвели «Еще нет. Одна опасность осталась». — Что же это? — спросил тиран. — «Мастер Синанджу», — сказал Унг и быстро и искусно убил тирана.
   — Потому что видишь ли, Римо, таков был уговор Унга с четырьмя князьями, чьи земли окружали владения виновника всех бед. Князья хотели жить в мире и спокойствии, а для этого вместе с тираном должны были погибнуть и его кровожадные сыновья. И вот таким образом Унг предпочел выполнить должное. Ночные нападения на тирана тоже были делом рук Великого Унга.
   Чиун замолчал, все еще глядя в иллюминатор на левое крыло самолета.
   — Итак?.. — сказал Римо.
   — Итак? Что «итак»? — спросил Чиун.
   — Что означает эта байка?
   — Разве это не очевидно?
   — Очевидно только то, что Мастера Синанджу всегда были бесчестными людьми, которым нельзя доверять, — сказал Римо.
   — Ты, как всегда, ничего не понял, — вздохнул Чиун. — Иногда я не знаю, чего ради мучаюсь. Мораль этой истории в том, что трудно защититься от убийцы, когда неизвестно, кто он.
   — Черт возьми, Чиун, в этом нет ничего нового! И так ясно, как тяжело будет защитить посла, не зная ничего об убийце.
   — Больше ничего ты в этой истории не видишь? — спросил Чиун.
   — Черт, конечно, ничего.
   — У нее есть еще одна мораль, — заметил Чиун.
   — А именно?
   — Опасность не предупреждает о своем приходе сигналом трубы. И чем ближе она, тем тише ее шаги.
   Римо задумался.
   — Кто станет защищаться от защитника? — предположил он.
   — Правильно, — сказал Чиун, вновь поворачиваясь к иллюминатору.
   — Папочка! — позвал Римо.
   — Да, сын мой?
   — От этой истории дурно пахнет.
   Было мокро и холодно, когда Римо с Чиуном забрались в такси в самом центре Лондона. Вода стекала по лорду Нельсону, чья статуя, казавшаяся в темноте черной, возвышалась над черными каменными львами Трафальгарской площади.
   — Сколько возьмете до русского посольства? — спросил Римо у водителя, чье лицо было усыпано бородавками, а голову украшала пропитанная потом хлопчатобумажная кепка.
   Посольство находилось на Дин-стрит, всего в десяти кварталах отсюда, но водитель распознал американский акцент.
   — Четыре фунта, парень, — сказал он.
   — Отвезите-ка меня в Скотленд-Ярд, — потребовал Римо, — в Управление по борьбе с таксистами-мошенниками.
   — Ладно, приятель, два фунта, и ни пенни меньше. Дешевле в такой гнусный вечер тебя никто не повезет.
   — О'кей, — сказал Римо. — Поехали.
   Чтобы отработать полученные деньги, таксист свернул к Лейчестер-сквер и, миновав Ковент-Гарден, вернулся на Дин-стрит.
   — Приехали, парень, — объявил таксист, остановившись перед трехэтажным кирпичным зданием на тихой улице, мощеной булыжником. Целая гроздь водосточных труб свисала со стены здания, а с крыши, уставившись в темное вечернее небо, неуклюже торчала телевизионная антенна.
   — Подожди-ка минуту, Чиун, — сказал Римо. — И вы тоже, — добавил он, обращаясь к водителю.
   Римо выскочил из машины и поднялся по трем кирпичным ступенькам к парадной двери. Ручку старомодного звонка нужно было крутить, и Римо три раза повернул ее до отказа, подняв внутри страшный трезвон.
   Дверь открыл человек в пиджачной паре.
   — Здесь находится резиденция посла? — спросил Римо.
   — Совершенно верно.
   Человек говорил на безукоризненном английском, но легкий акцент выдавал его континентальное происхождение.
   — Я хочу поговорить с ним, — сказал Римо.
   — Прошу прощения, сэр, его нет дома.
   Подняв правую руку, Римо сжал левое ухо собеседника большим и указательным пальцем.
   — Так, и где же он?
   Через приоткрытую дверь он видел людей, сидящих в креслах в прихожей. Люди были вооружены, по их неестественным позам было видно, что им мешают пистолеты в наплечных кобурах.