Чиз не обратил на них никакого внимания. Набрав себе полные руки мороженого, он отошел в сторону, чтобы устроить себе маленький праздник.
Когда через пятнадцать минут приехала полиция, знаменитый киноактер сидел на полу в проходе номер два, окруженный грудой пустых коробок из-под «Хааген-Дац», и с левой руки поедал миндально-шоколадную помадку, а с правой — «Динг-Донг».
15
16
17
Когда через пятнадцать минут приехала полиция, знаменитый киноактер сидел на полу в проходе номер два, окруженный грудой пустых коробок из-под «Хааген-Дац», и с левой руки поедал миндально-шоколадную помадку, а с правой — «Динг-Донг».
15
Чтобы подготовиться к еще одной пресс-конференции, Джимми Коч-Рош, находившийся в филиале полицейского участка в Малибу, удалился в относительное уединение мужского туалета. Стоя перед располагавшимся над умывальником длинным зеркалом, в котором по причине маленького роста ничего не мог увидеть (его макушка на полметра не доставала до нижнего края), Коч-Рош выпятил грудь и вполголоса произнес:
— Единственное преступление сенатора Лада состоит в том, что он настоящий жеребец.
Эхо невнятно повторило его слова.
Адвокат вздохнул и покачал головой. Не пойдет. Слишком длинно. Если вы хотите, чтобы пресса вас цитировала, говорите короткими, запоминающимися фразами. И он снова полез в свой изрядно потрепанный словарь рифм.
После некоторых размышлений Коч-Рош сделал новую попытку, на этот раз выбрав несколько другую тему. Театрально взмахнув предназначенной для его клиента тростью, он произнес:
— В девяносто лет невозможно затрахать свою милку до смерти.
М-да, подумал Коч-Рош. Так тоже не годится. Не только длинновато, но и акцентирует внимание на очень опасной теме. Теме, которую адвокат хотел во что бы то ни стало избежать. Гораздо лучше, решил он, избегать упоминаний о грубом сексе и напирать на тему любви. Кстати сказать, больше слов рифмуется со словом «любовь», нежели со словом «секс».
Он вновь обратился к своему словарю. Когда через несколько минут помощник шерифа просунул голову в дверь, адвокат все еще ломал голову над проблемой.
— Ваш клиент сейчас освобождается из-под стражи, Джимми, — сказал полицейский. — Звери ждут вас перед входом.
Коч-Рош засунул обратно свой словарь рифм. Увы, пресса не удостоится запоминающихся стихов. Если в таком деле ошибиться, то неудачно составленный стишок будет для подзащитного опаснее, чем отпечатки его пальцев на орудии убийства. Лучше вообще обойтись без рифм, пусть даже толпа журналистов их ждет. Если Коч-Рош в ближайшие дни все же останется при мнении, что в дело сенатора надо привнести некую поэтическую струю, то всегда можно обратиться к наемному автору. Кофейные в Лос-Анджелесе забиты безработными рифмоплетами. Коч-Рош достал маленькое ручное зеркало и тщательно осмотрел свое лицо. Затем проверил зубы — не застряли ли в них остатки салата.
— Господи, Джимми, неужели вам не надоедает этот чертов балаган? — спросил его помощник шерифа.
— А почему мне он должен надоедать?
— Потому что это всегда одно и то же.
— На тот случай, если вы не заметили, помощник, — пояснил Коч-Рош, убирая зеркальце, — я не из тех, кто выносит сор из избы. Я республиканец.
С этими словами адвокат вышел из туалета и пошел встречать только что освобожденного из-под стражи сенатора Бэкьюлэма. Даже Коч-Рош, бывший свидетелем многих чудес, которые произвел препарат компании «Фэмили Финг фармасевтиклз», до сих пор удивлялся тем переменам, которые ГЭР произвел в организме дряхлого старика. Раньше сенатор так сутулился, что казался примерно одного роста со своим адвокатом. Теперь он возвышался над ним как скала. Коч-Рош поймал себя на том, что смотрит на лицо сенатора. Поскольку там не было крупных мышц, способных заполнить собой отвисшие складки дряблой кожи — как это произошло с остальным телом, — лицо Бэкьюлэма выше подбородка оставалось лицом девяностолетнего старика.
Кошмар!
Как и предлагал Коч-Рош, сенатор надел на себя синюю шелковую пижаму. Свободная одежда позволяла скрыть толщину его грудной клетки, рук и ног. Дополнением к этому был передвижной кислородный аппарат на колесиках, соединенный пластмассовой трубочкой с ноздрями Лада. Аппарат толкал перед собой одетый в белое санитар. Другой санитар нес переносную аптечку с нарисованным на ней большим красным крестом.
— Помните, Лад, — сказал Коч-Рош, — перед телекамерами старайтесь как можно больше сутулиться. И не отвечайте ни на какие вопросы. Я сам все скажу.
— Я снова чувствую голод, — сказал старик.
Это было предупреждением, а не просьбой.
— Все необходимое ждет вас в машине «скорой помощи», — заверил его адвокат. — Мы уедем отсюда в один миг, но в интересах вашей защиты нам нужен некоторый позитив, чтобы нейтрализовать в прессе версию обвинения. Это очень важно. — Коч-Рош подал своему клиенту трость.
Сенатор злобно посмотрел на маленького человечка в костюме-"тройке", но палку взял. Затем он сгорбился, опустил плечи и на заплетающихся ногах двинулся вперед.
— Рот, Лад. Не забудьте про рот...
Сенатор Бэкьюлэм покорно открыл рот.
Двое помощников шерифа открыли входную дверь участка, и санитары помогли клиенту Коч-Роша выйти наружу. Перед телекамерами сенатор немедленно споткнулся, и сопровождающие помогли ему сесть в стоявшую рядом инвалидную коляску. Замигали фотовспышки, репортеры начали выкрикивать свои вопросы. Призывая корреспондентов к спокойствию, Джимми Коч-Рош поднял вверх свои маленькие ручки и выступил вперед.
— Единственное преступление сенатора Лада состоит в том, что он настоящий жеребец.
Эхо невнятно повторило его слова.
Адвокат вздохнул и покачал головой. Не пойдет. Слишком длинно. Если вы хотите, чтобы пресса вас цитировала, говорите короткими, запоминающимися фразами. И он снова полез в свой изрядно потрепанный словарь рифм.
После некоторых размышлений Коч-Рош сделал новую попытку, на этот раз выбрав несколько другую тему. Театрально взмахнув предназначенной для его клиента тростью, он произнес:
— В девяносто лет невозможно затрахать свою милку до смерти.
М-да, подумал Коч-Рош. Так тоже не годится. Не только длинновато, но и акцентирует внимание на очень опасной теме. Теме, которую адвокат хотел во что бы то ни стало избежать. Гораздо лучше, решил он, избегать упоминаний о грубом сексе и напирать на тему любви. Кстати сказать, больше слов рифмуется со словом «любовь», нежели со словом «секс».
Он вновь обратился к своему словарю. Когда через несколько минут помощник шерифа просунул голову в дверь, адвокат все еще ломал голову над проблемой.
— Ваш клиент сейчас освобождается из-под стражи, Джимми, — сказал полицейский. — Звери ждут вас перед входом.
Коч-Рош засунул обратно свой словарь рифм. Увы, пресса не удостоится запоминающихся стихов. Если в таком деле ошибиться, то неудачно составленный стишок будет для подзащитного опаснее, чем отпечатки его пальцев на орудии убийства. Лучше вообще обойтись без рифм, пусть даже толпа журналистов их ждет. Если Коч-Рош в ближайшие дни все же останется при мнении, что в дело сенатора надо привнести некую поэтическую струю, то всегда можно обратиться к наемному автору. Кофейные в Лос-Анджелесе забиты безработными рифмоплетами. Коч-Рош достал маленькое ручное зеркало и тщательно осмотрел свое лицо. Затем проверил зубы — не застряли ли в них остатки салата.
— Господи, Джимми, неужели вам не надоедает этот чертов балаган? — спросил его помощник шерифа.
— А почему мне он должен надоедать?
— Потому что это всегда одно и то же.
— На тот случай, если вы не заметили, помощник, — пояснил Коч-Рош, убирая зеркальце, — я не из тех, кто выносит сор из избы. Я республиканец.
С этими словами адвокат вышел из туалета и пошел встречать только что освобожденного из-под стражи сенатора Бэкьюлэма. Даже Коч-Рош, бывший свидетелем многих чудес, которые произвел препарат компании «Фэмили Финг фармасевтиклз», до сих пор удивлялся тем переменам, которые ГЭР произвел в организме дряхлого старика. Раньше сенатор так сутулился, что казался примерно одного роста со своим адвокатом. Теперь он возвышался над ним как скала. Коч-Рош поймал себя на том, что смотрит на лицо сенатора. Поскольку там не было крупных мышц, способных заполнить собой отвисшие складки дряблой кожи — как это произошло с остальным телом, — лицо Бэкьюлэма выше подбородка оставалось лицом девяностолетнего старика.
Кошмар!
Как и предлагал Коч-Рош, сенатор надел на себя синюю шелковую пижаму. Свободная одежда позволяла скрыть толщину его грудной клетки, рук и ног. Дополнением к этому был передвижной кислородный аппарат на колесиках, соединенный пластмассовой трубочкой с ноздрями Лада. Аппарат толкал перед собой одетый в белое санитар. Другой санитар нес переносную аптечку с нарисованным на ней большим красным крестом.
— Помните, Лад, — сказал Коч-Рош, — перед телекамерами старайтесь как можно больше сутулиться. И не отвечайте ни на какие вопросы. Я сам все скажу.
— Я снова чувствую голод, — сказал старик.
Это было предупреждением, а не просьбой.
— Все необходимое ждет вас в машине «скорой помощи», — заверил его адвокат. — Мы уедем отсюда в один миг, но в интересах вашей защиты нам нужен некоторый позитив, чтобы нейтрализовать в прессе версию обвинения. Это очень важно. — Коч-Рош подал своему клиенту трость.
Сенатор злобно посмотрел на маленького человечка в костюме-"тройке", но палку взял. Затем он сгорбился, опустил плечи и на заплетающихся ногах двинулся вперед.
— Рот, Лад. Не забудьте про рот...
Сенатор Бэкьюлэм покорно открыл рот.
Двое помощников шерифа открыли входную дверь участка, и санитары помогли клиенту Коч-Роша выйти наружу. Перед телекамерами сенатор немедленно споткнулся, и сопровождающие помогли ему сесть в стоявшую рядом инвалидную коляску. Замигали фотовспышки, репортеры начали выкрикивать свои вопросы. Призывая корреспондентов к спокойствию, Джимми Коч-Рош поднял вверх свои маленькие ручки и выступил вперед.
16
— Это просто какое-то «дежа вю», — проворчал Римо, глядя из-за спин журналистов, как тщедушный адвокат выходит вперед, к торчащим микрофонам. Окруженный дюжими санитарами, позади Коч-Роша в инвалидной коляске, сгорбившись, сидел сенатор Ладлоу Бэкьюлэм.
Для девяностолетнего старца он довольно странно выглядит, подумал Римо. Он совсем не дряхлый, хотя и сидит в кресле согнувшись. Что произвело на Римо самое сильное впечатление — так это фигура Бэкьюлэма, особенно его ноги. Именно ноги в первую очередь свидетельствуют о преклонном возрасте их обладателя, но в случае с сенатором они свидетельствовали только о его прекрасной физической форме.
— Он одного возраста с тобой, — сказал Римо, обращаясь к Чиуну. — Однако посмотри на его икры.
— У него есть эта вонючая гадость, — сморщив нос, заявил Чиун.
Миниатюрный барристер заговорил перед микрофонами, и его голос загремел над собравшейся толпой.
— Меня зовут Джимми Коч-Рош. Я адвокат сенатора Бэкьюлэма, — начал он. — Сегодня я буду отвечать на все предназначенные ему вопросы. — Адвокат слегка повернулся к своему клиенту. — Как вы можете видеть, сенатор не в состоянии отвечать сам.
— За что он убил бедную Бэмби? — выкрикнул кто-то из репортеров. Эти слова на секунду повисли в воздухе, затем их поддержал хор остальных корреспондентов.
Коч-Рош замахал руками.
— Подождите хоть немного! На сегодня я собираюсь установить определенные правила. На такие дурацкие вопросы, как этот, я не буду отвечать. Каждый из вас знает, что если шериф арестовал моего клиента, то это еще не значит, что он совершил какое-то преступление.
— Ходят слухи, что Лад, когда шериф его обнаружил, был совершенно голым и с ног до головы в ее крови, — бросился в бой другой репортер.
— Вы должны знать, что я не собираюсь комментировать подобные голословные утверждения.
Это только подогрело толпу.
— Связана ли смерть Бэмби с какой-то грубой разновидностью секса?
Адвокат снова указал на своего ссутулившегося в коляске клиента.
— Ради святого Петра, перестаньте кричать и просто посмотрите на этого беднягу. Ему уже почти сто лет. Разве он способен вообще заниматься сексом, как грубым, так и нежным?
— Значит ли это, что вы снова станете говорить о «героической защите»?
Прежде чем адвокат успел ответить, другой репортер сформулировал вопрос иначе.
— Утверждаете ли вы, что Лад пытался спасти Бэмби от вторгшегося убийцы?
Коч-Рош покачал головой.
— Я не могу комментировать свою будущую стратегию. Время, отведенное для нашей беседы, подходит к концу. Сенатор совершенно измучен выпавшим на его долю тяжким испытанием. Последний вопрос.
— Если с Лада снимут все обвинения, — выкрикнула женщина в форменной блузке одного из телеканалов, — собирается ли он снова жениться?
— Как вы можете видеть, сенатор Бэкьюлэм глубоко опечален столь внезапной и трагической потерей. Могу заверить вас, что сейчас он не помышляет о будущем. Спасибо и примите мои наилучшие пожелания.
Фаланга одетых в форму помощников шерифа разделила толпу надвое так, чтобы Коч-Рош, его прикованный к коляске клиент и санитары могли пробраться к ожидавшей их машине «скорой помощи».
Поскольку Римо и Чиун стояли с самого края толпы, то они смогли быстро выбраться из нее и очень близко подобраться к задней двери санитарной машины. Не настолько близко, чтобы нанести удар, но достаточно близко для того, чтобы все хорошо рассмотреть. Коляску с сенатором пришлось поднимать в машину вчетвером — с помощью двух санитаров и двух помощников шерифа. Когда они опустили коляску на пол, Римо на мгновение увидел, что происходит внутри автомобиля. На полу были рядами уложены упаковки с бутербродами — буквально десятки упаковок. От них исходил такой густой запах животного жира, что у Римо перехватило горло, а желудок его непроизвольно сжался.
Санитары уже собирались закрывать дверь машины, когда сенатор, изогнувшись в своей коляске, разорвал одну из упаковок и обеими руками принялся запихивать в рот жирный сандвич сантиметров десяти толщиной. Глаза его были прищурены от удовольствия. Слюна и жир стекали вниз по подбородку и шее сенатора. В этот момент дверь с шумом захлопнулась.
Под завывание сирены карета «скорой помощи» умчалась прочь в сопровождении трех полицейских машин.
— Пойдем, папочка, — сказал Римо, — мы должны ехать за ним.
Теоретически, учитывая наличие на машине «скорой помощи» мигалки и сирены, это было не так уж трудно сделать. К сожалению, подобная мысль пришла в голову и всем остальным. Все репортеры и техники тут же бросились к своим легковым машинам и снабженным тарелками спутниковой связи автофургонам. Через несколько секунд Прибрежное шоссе напоминало трассу автогонок. Все, что мог сделать Римо на маломощном автомобиле, который они взяли напрокат, — это держаться в середине колонны.
Карета «скорой помощи» свернула на шоссе, ведущее в Санта-Монику, и, проехав совсем немного, привела свой гудящий кортеж прямо к приемному покою мемориального госпиталя Маршалла Коннорса.
Некоторые из журналистов сразу же свернули на больничную автостоянку. Другие въехали на тротуар и прямо по газонам помчались к входу в приемный покой. Как ни удивительно, все обошлось без жертв — когда эти отчаянные головы наконец остановили свои транспортные средства, выяснилось, что никто из них не врезался друг в друга и не задавил никого из обезумевших от страха пешеходов. Дверцы машин распахнулись, и оттуда выскочили репортеры и операторы, спешившие запечатлеть момент, когда сенатора будут извлекать из кареты «скорой помощи».
— Пожалуй, стоит поискать место для парковки, — сказал Римо.
— Нет, подожди! — скомандовал Чиун. — Все обстоит не так, как это кажется.
— Еще бы! Наверно, ты получаешь новости с помощью тарелки спутниковой связи, которая находится у тебя в голове!
Чиун поцокал языком.
— Если бы твои чувства не были столь несовершенны, то ты бы знал, что человек, которого мы ищем, в этот момент покидает здание через другой выход.
— А откуда ты это знаешь?
Мастер высунул в окно свою худую руку и махнул рукой, подгоняя воздух к своим раздувшимся ноздрям.
— Сюда! — приказал он, длинным ногтем указывая направление.
Римо наклонился к баранке и повернул вправо, с трудом прокладывая себе путь среди нагромождения машин. Миновав газон, разбитый перед входом в больницу, он завернул за угол здания. Выехав на широкую дорожку из красного кирпича, он снова повернул и остановился. Дальше уже простиралась улица.
— В какой он машине? — спросил Римо. — Что я, черт побери, должен искать?
Чиун высунул голову из окна, закрыл глаза и медленно сделал глубокий вдох.
— Сюда!
Римо переехал через бордюр, вырулил на дорогу и влился в поток идущего транспорта.
— Мы хоть приближаемся? — спросил он.
Чиун принюхался, затем открыл глаза и указал пальцем направление.
— Вон в той! — воскликнул мастер Синанджу. — Вонючка сидит в той машине!
Машина, на которую показывал Чиун, была темно-синим лимузином с серебристой телевизионной антенной на крыше.
— Вот так так! — сказал Римо, сокращая разрыв. — Интересно, кому принадлежит этот лимузин?
На машине был калифорнийский номер MY-T-MAUS[18].
Даже после того, как Римо спел ему пару тактов из песенки мышонка, Чиун так и не понял, о чем идет речь. К тому времени, когда мастер приобрел свою отвратительную привычку смотреть по телевизору все подряд, мультфильм не показывали уже десятки лет.
Лимузин свернул на подъездную дорогу, ведущую на междуштатное шоссе номер 5-Север. Проехав шесть или семь миль, он выехал на автостраду и направился к брентвудским холмам. Оказавшись на улицах города, Римо немного сбавил скорость, чтобы преследуемые их не заметили.
— С этим делом у нас возникли гораздо более серьезные проблемы, чем обычно, — сказал он мастеру.
Чиун невозмутимо посмотрел на него.
— Ладлоу Бэкьюлэм — сенатор США, — объяснил Римо. — Очень вероятно, что его охрана состоит либо из федеральных агентов, либо боевиков тех, кто снабжает его препаратом.
— И что из этого?
— А то, что они не остановятся перед тем, чтобы применить к нам смертоносное оружие.
— Если они наемники этого бесчеловечного монстра, то тоже должны умереть.
— Нет, Чиун, — сказал Римо. — Послушай! Если это федеральные агенты, то они работают на правительство, а не на сенатора. Мы тоже работаем на правительство, хотя и косвенно. Мы не можем убить этих ребят за то, что они выполняют свою работу. И не можем убить сенатора.
— Но Император Смит...
— Он хочет получить его для допроса живым. Мы не можем допустить повторения того, что произошло на футбольном поле.
— Именно я захватил вонючий пластырь...
— Да, но это все, что у нас есть. — Римо сделал паузу, чтобы до собеседника дошел смысл его слов, и продолжил: — И еще. Убийство члена американского сената карается смертной казнью. Если мы это сделаем и нас схватят, то даже Смит не сможет нас спасти.
— Ты хочешь сказать, что я могу потерять над собой контроль?
Римо поморщился: от него не ускользнул оскорбленный тон мастера.
— Полегче, Чиун, — сказал он своему компаньону. — Все, что я хотел сказать, — что на этот раз мы должны постараться не убить человека, за которым охотимся.
Чиун надулся, его руки и шея исчезли в рукавах и воротнике его парчового одеяния.
— Ага! — сказал Римо.
Впереди лимузин резко сбросил скорость, подъезжая к находившимся с левой стороны высоким белым стальным воротам. Ворота немедленно открылись, пропуская лимузин на обсаженную деревьями асфальтовую дорожку. Римо продолжал ехать вперед. Поместье было окружено по периметру четырехметровой стеной, вдобавок утыканной сверху изящными железными шипами. Римо продолжал подниматься на холм. Проезжая мимо ворот, он бросил взгляд на охранявших въезд людей. Судя по их костюмам, галстукам, защитным очкам, наушникам, а также по тому, что все они держали в руках мини-"узи", это явно были федералы.
Римо остановил машину двумя кварталами дальше, рядом с пикапом садовника, в кузове которого лежали мешки с травой и садовые инструменты. Тот, кто скорее всего был садовником, в это время вовсю подстригал лужайку перед построенным в испанском стиле трехэтажным домом.
— Разреши мне самому позаботиться о тех парнях у ворот, — сказал Римо, когда они вышли из машины.
Все еще недовольный мастер ничего ему не ответил.
Проходя мимо пикапа, Римо вытащил из кузова грабли и секатор с длинной алюминиевой ручкой.
— Вот, — сказал он Чиуну. — Возьми это.
Мастер молча взял грабли.
Они перешли улицу и принялись спускаться по холму, двигаясь по направлению к белым воротам. Подойдя поближе, сквозь густые кроны деревьев они смогли разглядеть стоявший у входа в здание синий лимузин. Огромный дом не имел особых архитектурных украшений: это было современное многоэтажное здание с частично стеклянными стенами. Когда Римо и Чиун были уже в трех метрах от ворот, на той стороне ограды зашевелились охранники.
Федерал с очень коротко подстриженными светло-русыми волосами отрывисто сказал в микрофон:
— В девять часов подошли два каких-то типа. Красному и синему посту быть наготове.
Держа на плече секатор, Римо остановился перед воротами.
— Проходите! — сказал фед.
— Мы должны кое-что подрезать внутри, — сказал ему Римо.
— Нет, не должны. Проходи, газонокосильщик.
Охранник самодовольно ухмыльнулся.
Римо поставил ручку секатора на тротуар и чуть поближе подошел к решетке ворот.
— Мой партнер, — сказал он, жестом указывая на маленького старого азиата с граблями, — лучший в мире специалист по обезьяньим деревьям. В знак личного расположения к мистеру Коч-Рошу он согласился выделить из своего плотно загруженного расписания немного времени для того, чтобы обследовать здешний имеющий музейную ценность экземпляр на наличие фунгала. Не думаю, что мистер Коч-Рош обрадуется, если вы отправите его обратно.
Коротко стриженный фед раздраженно посмотрел на Римо, затем снова заговорил в свой микрофон.
— Говорит желтый пост, — сказал он, окидывая взглядом стоящих по другую сторону ворот. — Тут двое парней говорят, что они садовники. Посмотри, ждут их или нет. Один из них старый яп...
Римо не успел достигнуть оптимальной позиции для нанесения удара — ручка секатора находилась левее, чем нужно — но он понимал, что теперь выбора не остается. Чиун уже просунул ручку грабель сквозь прутья и, словно пикой, ткнул ей противника.
Деревянная ручка с громким треском сломалась о бронежилет феда, но Чиун уже нанес ему парализующий удар в грудь. Фед согнулся и рухнул набок, застыв на дорожке в позе эмбриона.
Партнер стриженого в это время держал руку на своем мини-"узи". Римо ткнул его в челюсть ручкой секатора, и длинный алюминиевый стержень согнулся дугой посередине. Это несколько смягчило удар, который, однако, оказался достаточным для того, чтобы ошеломить феда и заставить его выронить свое оружие.
Римо быстро перемахнул через ворота и с помощью рычага открыл их перед Чиуном. С величайшей важностью прошествовав через образовавшийся проход, мастер подошел к лежавшему на земле бесчувственному феду с коротко остриженными волосами и опустился рядом с ним на колени.
— Кореец, — медленно и отчетливо, как будто обращаясь к ребенку, сказал Чиун. — Я — кореец.
Для девяностолетнего старца он довольно странно выглядит, подумал Римо. Он совсем не дряхлый, хотя и сидит в кресле согнувшись. Что произвело на Римо самое сильное впечатление — так это фигура Бэкьюлэма, особенно его ноги. Именно ноги в первую очередь свидетельствуют о преклонном возрасте их обладателя, но в случае с сенатором они свидетельствовали только о его прекрасной физической форме.
— Он одного возраста с тобой, — сказал Римо, обращаясь к Чиуну. — Однако посмотри на его икры.
— У него есть эта вонючая гадость, — сморщив нос, заявил Чиун.
Миниатюрный барристер заговорил перед микрофонами, и его голос загремел над собравшейся толпой.
— Меня зовут Джимми Коч-Рош. Я адвокат сенатора Бэкьюлэма, — начал он. — Сегодня я буду отвечать на все предназначенные ему вопросы. — Адвокат слегка повернулся к своему клиенту. — Как вы можете видеть, сенатор не в состоянии отвечать сам.
— За что он убил бедную Бэмби? — выкрикнул кто-то из репортеров. Эти слова на секунду повисли в воздухе, затем их поддержал хор остальных корреспондентов.
Коч-Рош замахал руками.
— Подождите хоть немного! На сегодня я собираюсь установить определенные правила. На такие дурацкие вопросы, как этот, я не буду отвечать. Каждый из вас знает, что если шериф арестовал моего клиента, то это еще не значит, что он совершил какое-то преступление.
— Ходят слухи, что Лад, когда шериф его обнаружил, был совершенно голым и с ног до головы в ее крови, — бросился в бой другой репортер.
— Вы должны знать, что я не собираюсь комментировать подобные голословные утверждения.
Это только подогрело толпу.
— Связана ли смерть Бэмби с какой-то грубой разновидностью секса?
Адвокат снова указал на своего ссутулившегося в коляске клиента.
— Ради святого Петра, перестаньте кричать и просто посмотрите на этого беднягу. Ему уже почти сто лет. Разве он способен вообще заниматься сексом, как грубым, так и нежным?
— Значит ли это, что вы снова станете говорить о «героической защите»?
Прежде чем адвокат успел ответить, другой репортер сформулировал вопрос иначе.
— Утверждаете ли вы, что Лад пытался спасти Бэмби от вторгшегося убийцы?
Коч-Рош покачал головой.
— Я не могу комментировать свою будущую стратегию. Время, отведенное для нашей беседы, подходит к концу. Сенатор совершенно измучен выпавшим на его долю тяжким испытанием. Последний вопрос.
— Если с Лада снимут все обвинения, — выкрикнула женщина в форменной блузке одного из телеканалов, — собирается ли он снова жениться?
— Как вы можете видеть, сенатор Бэкьюлэм глубоко опечален столь внезапной и трагической потерей. Могу заверить вас, что сейчас он не помышляет о будущем. Спасибо и примите мои наилучшие пожелания.
Фаланга одетых в форму помощников шерифа разделила толпу надвое так, чтобы Коч-Рош, его прикованный к коляске клиент и санитары могли пробраться к ожидавшей их машине «скорой помощи».
Поскольку Римо и Чиун стояли с самого края толпы, то они смогли быстро выбраться из нее и очень близко подобраться к задней двери санитарной машины. Не настолько близко, чтобы нанести удар, но достаточно близко для того, чтобы все хорошо рассмотреть. Коляску с сенатором пришлось поднимать в машину вчетвером — с помощью двух санитаров и двух помощников шерифа. Когда они опустили коляску на пол, Римо на мгновение увидел, что происходит внутри автомобиля. На полу были рядами уложены упаковки с бутербродами — буквально десятки упаковок. От них исходил такой густой запах животного жира, что у Римо перехватило горло, а желудок его непроизвольно сжался.
Санитары уже собирались закрывать дверь машины, когда сенатор, изогнувшись в своей коляске, разорвал одну из упаковок и обеими руками принялся запихивать в рот жирный сандвич сантиметров десяти толщиной. Глаза его были прищурены от удовольствия. Слюна и жир стекали вниз по подбородку и шее сенатора. В этот момент дверь с шумом захлопнулась.
Под завывание сирены карета «скорой помощи» умчалась прочь в сопровождении трех полицейских машин.
— Пойдем, папочка, — сказал Римо, — мы должны ехать за ним.
Теоретически, учитывая наличие на машине «скорой помощи» мигалки и сирены, это было не так уж трудно сделать. К сожалению, подобная мысль пришла в голову и всем остальным. Все репортеры и техники тут же бросились к своим легковым машинам и снабженным тарелками спутниковой связи автофургонам. Через несколько секунд Прибрежное шоссе напоминало трассу автогонок. Все, что мог сделать Римо на маломощном автомобиле, который они взяли напрокат, — это держаться в середине колонны.
Карета «скорой помощи» свернула на шоссе, ведущее в Санта-Монику, и, проехав совсем немного, привела свой гудящий кортеж прямо к приемному покою мемориального госпиталя Маршалла Коннорса.
Некоторые из журналистов сразу же свернули на больничную автостоянку. Другие въехали на тротуар и прямо по газонам помчались к входу в приемный покой. Как ни удивительно, все обошлось без жертв — когда эти отчаянные головы наконец остановили свои транспортные средства, выяснилось, что никто из них не врезался друг в друга и не задавил никого из обезумевших от страха пешеходов. Дверцы машин распахнулись, и оттуда выскочили репортеры и операторы, спешившие запечатлеть момент, когда сенатора будут извлекать из кареты «скорой помощи».
— Пожалуй, стоит поискать место для парковки, — сказал Римо.
— Нет, подожди! — скомандовал Чиун. — Все обстоит не так, как это кажется.
— Еще бы! Наверно, ты получаешь новости с помощью тарелки спутниковой связи, которая находится у тебя в голове!
Чиун поцокал языком.
— Если бы твои чувства не были столь несовершенны, то ты бы знал, что человек, которого мы ищем, в этот момент покидает здание через другой выход.
— А откуда ты это знаешь?
Мастер высунул в окно свою худую руку и махнул рукой, подгоняя воздух к своим раздувшимся ноздрям.
— Сюда! — приказал он, длинным ногтем указывая направление.
Римо наклонился к баранке и повернул вправо, с трудом прокладывая себе путь среди нагромождения машин. Миновав газон, разбитый перед входом в больницу, он завернул за угол здания. Выехав на широкую дорожку из красного кирпича, он снова повернул и остановился. Дальше уже простиралась улица.
— В какой он машине? — спросил Римо. — Что я, черт побери, должен искать?
Чиун высунул голову из окна, закрыл глаза и медленно сделал глубокий вдох.
— Сюда!
Римо переехал через бордюр, вырулил на дорогу и влился в поток идущего транспорта.
— Мы хоть приближаемся? — спросил он.
Чиун принюхался, затем открыл глаза и указал пальцем направление.
— Вон в той! — воскликнул мастер Синанджу. — Вонючка сидит в той машине!
Машина, на которую показывал Чиун, была темно-синим лимузином с серебристой телевизионной антенной на крыше.
— Вот так так! — сказал Римо, сокращая разрыв. — Интересно, кому принадлежит этот лимузин?
На машине был калифорнийский номер MY-T-MAUS[18].
Даже после того, как Римо спел ему пару тактов из песенки мышонка, Чиун так и не понял, о чем идет речь. К тому времени, когда мастер приобрел свою отвратительную привычку смотреть по телевизору все подряд, мультфильм не показывали уже десятки лет.
Лимузин свернул на подъездную дорогу, ведущую на междуштатное шоссе номер 5-Север. Проехав шесть или семь миль, он выехал на автостраду и направился к брентвудским холмам. Оказавшись на улицах города, Римо немного сбавил скорость, чтобы преследуемые их не заметили.
— С этим делом у нас возникли гораздо более серьезные проблемы, чем обычно, — сказал он мастеру.
Чиун невозмутимо посмотрел на него.
— Ладлоу Бэкьюлэм — сенатор США, — объяснил Римо. — Очень вероятно, что его охрана состоит либо из федеральных агентов, либо боевиков тех, кто снабжает его препаратом.
— И что из этого?
— А то, что они не остановятся перед тем, чтобы применить к нам смертоносное оружие.
— Если они наемники этого бесчеловечного монстра, то тоже должны умереть.
— Нет, Чиун, — сказал Римо. — Послушай! Если это федеральные агенты, то они работают на правительство, а не на сенатора. Мы тоже работаем на правительство, хотя и косвенно. Мы не можем убить этих ребят за то, что они выполняют свою работу. И не можем убить сенатора.
— Но Император Смит...
— Он хочет получить его для допроса живым. Мы не можем допустить повторения того, что произошло на футбольном поле.
— Именно я захватил вонючий пластырь...
— Да, но это все, что у нас есть. — Римо сделал паузу, чтобы до собеседника дошел смысл его слов, и продолжил: — И еще. Убийство члена американского сената карается смертной казнью. Если мы это сделаем и нас схватят, то даже Смит не сможет нас спасти.
— Ты хочешь сказать, что я могу потерять над собой контроль?
Римо поморщился: от него не ускользнул оскорбленный тон мастера.
— Полегче, Чиун, — сказал он своему компаньону. — Все, что я хотел сказать, — что на этот раз мы должны постараться не убить человека, за которым охотимся.
Чиун надулся, его руки и шея исчезли в рукавах и воротнике его парчового одеяния.
— Ага! — сказал Римо.
Впереди лимузин резко сбросил скорость, подъезжая к находившимся с левой стороны высоким белым стальным воротам. Ворота немедленно открылись, пропуская лимузин на обсаженную деревьями асфальтовую дорожку. Римо продолжал ехать вперед. Поместье было окружено по периметру четырехметровой стеной, вдобавок утыканной сверху изящными железными шипами. Римо продолжал подниматься на холм. Проезжая мимо ворот, он бросил взгляд на охранявших въезд людей. Судя по их костюмам, галстукам, защитным очкам, наушникам, а также по тому, что все они держали в руках мини-"узи", это явно были федералы.
Римо остановил машину двумя кварталами дальше, рядом с пикапом садовника, в кузове которого лежали мешки с травой и садовые инструменты. Тот, кто скорее всего был садовником, в это время вовсю подстригал лужайку перед построенным в испанском стиле трехэтажным домом.
— Разреши мне самому позаботиться о тех парнях у ворот, — сказал Римо, когда они вышли из машины.
Все еще недовольный мастер ничего ему не ответил.
Проходя мимо пикапа, Римо вытащил из кузова грабли и секатор с длинной алюминиевой ручкой.
— Вот, — сказал он Чиуну. — Возьми это.
Мастер молча взял грабли.
Они перешли улицу и принялись спускаться по холму, двигаясь по направлению к белым воротам. Подойдя поближе, сквозь густые кроны деревьев они смогли разглядеть стоявший у входа в здание синий лимузин. Огромный дом не имел особых архитектурных украшений: это было современное многоэтажное здание с частично стеклянными стенами. Когда Римо и Чиун были уже в трех метрах от ворот, на той стороне ограды зашевелились охранники.
Федерал с очень коротко подстриженными светло-русыми волосами отрывисто сказал в микрофон:
— В девять часов подошли два каких-то типа. Красному и синему посту быть наготове.
Держа на плече секатор, Римо остановился перед воротами.
— Проходите! — сказал фед.
— Мы должны кое-что подрезать внутри, — сказал ему Римо.
— Нет, не должны. Проходи, газонокосильщик.
Охранник самодовольно ухмыльнулся.
Римо поставил ручку секатора на тротуар и чуть поближе подошел к решетке ворот.
— Мой партнер, — сказал он, жестом указывая на маленького старого азиата с граблями, — лучший в мире специалист по обезьяньим деревьям. В знак личного расположения к мистеру Коч-Рошу он согласился выделить из своего плотно загруженного расписания немного времени для того, чтобы обследовать здешний имеющий музейную ценность экземпляр на наличие фунгала. Не думаю, что мистер Коч-Рош обрадуется, если вы отправите его обратно.
Коротко стриженный фед раздраженно посмотрел на Римо, затем снова заговорил в свой микрофон.
— Говорит желтый пост, — сказал он, окидывая взглядом стоящих по другую сторону ворот. — Тут двое парней говорят, что они садовники. Посмотри, ждут их или нет. Один из них старый яп...
Римо не успел достигнуть оптимальной позиции для нанесения удара — ручка секатора находилась левее, чем нужно — но он понимал, что теперь выбора не остается. Чиун уже просунул ручку грабель сквозь прутья и, словно пикой, ткнул ей противника.
Деревянная ручка с громким треском сломалась о бронежилет феда, но Чиун уже нанес ему парализующий удар в грудь. Фед согнулся и рухнул набок, застыв на дорожке в позе эмбриона.
Партнер стриженого в это время держал руку на своем мини-"узи". Римо ткнул его в челюсть ручкой секатора, и длинный алюминиевый стержень согнулся дугой посередине. Это несколько смягчило удар, который, однако, оказался достаточным для того, чтобы ошеломить феда и заставить его выронить свое оружие.
Римо быстро перемахнул через ворота и с помощью рычага открыл их перед Чиуном. С величайшей важностью прошествовав через образовавшийся проход, мастер подошел к лежавшему на земле бесчувственному феду с коротко остриженными волосами и опустился рядом с ним на колени.
— Кореец, — медленно и отчетливо, как будто обращаясь к ребенку, сказал Чиун. — Я — кореец.
17
Сенатор Ладлоу Бэкьюлэм осторожно отцепил пластырь от своей правой ягодицы. Стоя на мраморных ступеньках, ведущих к огромной, напоминающей по стилю храм индейцев майя ванне, он следил за ходом операции с помощью высокого, от пола до потолка зеркала. Удалив наклейку, сенатор небрежно бросил ее на пол, зачарованный видом собственной задницы.
Задница у него была действительно монументальной. Даже в молодости она не имела таких четких очертаний. Проходя вверх и вниз по ступенькам ванны, сенатор мог видеть, как под туго натянутой кожей шевелятся различные группы мышц.
Да, он и в самом деле настоящий мужчина.
Даже если бы Коч-Рош потребовал за пластырь десять миллионов в год, Лад с удовольствием бы их заплатил. Чудесный препарат воскресил его из мертвых. Хотя его ум все еще был острее бритвы, сенатор находился в плену у собственного дряхлеющего тела.
Это была трагедия стареющего кобеля.
У Бэкьюлэма по-прежнему сохранялись сексуальные желания, однако его физические возможности не позволяли ему удовлетворить ни себя, ни кого-либо еще. Когда его бессильная рука прикасалась к обнаженному телу молодой женщины, то ощущение было такое, как будто эта рука завернута в несколько слоев ткани. Время притупило даже чувство осязания.
То, что его сохраняющийся интерес к женщинам стал предметом шуток, причем довольно распространенных, очень огорчало сенатора. Тем не менее он продолжал преследовать женщин, которые годились ему в прапраправнучки. Поскольку старческая походка и громоздкие кислородные приборы не давали Бэкьюлэму возможности быстро передвигаться, его сотрудницам в конгрессе — весь персонал его офиса состоял из женщин моложе тридцати лет — обычно удавалось от него ускользнуть. То ли дело лифты! После того, как Ладлоу Бэкьюлэму перевалило за восемьдесят пять, он проводил много счастливых часов в переполненных подъемниках, пребывая в постоянной готовности ухватиться за выпуклость или прижаться к впадине.
Теперь все это было в прошлом.
Теперь у него было новое тело, способное удовлетворить его потребности.
После двадцатипятилетнего отсутствия Лад-жеребец снова в строю.
Отодрав оболочку от нового пластыря, сенатор прилепил его к другой ягодице и принялся вертеться перед зеркалом, принимая различные позы а-ля «мистер Вселенная» и любуясь своим отражением. При этом Бэкьюлэма не смущало, что у него лицо девяностолетнего старика, лысого и с тремя зубами. Благодаря поступавшим в течение тридцати с лишним лет взносам в бюджет Комитета политических действий и нелегальным подношениям от корпораций он был теперь чрезвычайно богат. Хорошенькие молодые женщины часто склонны не замечать немного беззубое и покрытое пятнами лицо, если его обладатель владеет также совершенно ликвидными активами на несколько сот миллионов.
Особенно те, к которым и питал пристрастие сенатор: ядреные бабенки с нулевым коэффициентом умственного развития.
Теперь, когда Лад стал таким красавчиком, он предвкушал не столько новую серию свадеб, сколько свои будущие случайные связи. О, их будет очень много! Дело не только в том, что он стал проворнее — также и жертва, учитывая его более привлекательную внешность, не так будет стремиться от него ускользнуть. В долгосрочной перспективе сенатор даже рассчитывал окупить препарат, поскольку стоимость брачных контрактов должна была значительно упасть.
Лад прошел по мраморному полу к раковине, где он недавно положил то, что осталось от его последней легкой закуски. Пошарив в полупрозрачном бумажном пакетике, он вытащил на свет крошечный кусочек пережаренного мяса и несколько крупинок соли, и тут же все это съел. Затем Бэкьюлэм поднес кулек к свету и принялся рассматривать. Бумажная поверхность лоснилась от жира и была скользкой на ощупь. Прекрасный жир, но, к сожалению, съесть его нельзя.
Впрочем, это не совсем так.
Сенатор засунул пакетик в рот и принялся высасывать из него маслянистую благодать. Закончив эту процедуру, он убедился, что ничего не упустил, и проглотил шарик.
В тот момент, когда Бэкьюлэм облизывал свои губы, он услышал доносящееся из соседней комнаты тихое пение.
И услышал запах Женщины.
В последние десять часов его обоняние стало исключительно острым. Даже самый слабый запах существа противоположного пола звучал для сенатора словно сигнал боевой трубы. Судя по запаху, женщине было что-то около двадцати двух лет, так что она находилась в его зоне обстрела. Кроме того, как полагал сенатор, она латиноамериканка.
Он высунул из дверей ванной свою лысую, испещренную старческими пятнами голову.
Все точно.
Живущая в доме служанка Коч-Роша стояла, склонившись над королевских размеров кроватью, и взбивала подушки.
— Ола[19], Лупе! — войдя в спальню, сказал Лад.
Девушка обернулась. Приветливая улыбка на ее лице исчезла, когда она увидела, что произнесший приветствие мужчина совершенно голый, да к тому же член его находится в возбуждении.
Лупе нельзя было назвать хрупким цветком. При своем маленьком росте она весила добрых шестьдесят четыре килограмма. Ее рабочая одежда совсем не походила на те короткие, украшенные оборочками французские изделия, которые продаются в секс-шопах. Нет, на Лупе сейчас были простые, достаточно свободные хлопчатобумажные брюки и короткая куртка наподобие тех, что носят медсестры и косметологи. У Лупе не было как таковой талии, а соответственно не было и выпуклых бедер. Волосы на голове были связаны сзади в пучок.
Но все это ни в малейшей степени не интересовало сенатора Бэкьюлэма, у которого петушок уже торчал почти вертикально вверх.
— Венга аки[20], Лупе! — сказал сенатор, раскрывая ей свои могучие объятия.
Лупе издала испуганный вопль и в розовых кроссовках прямо по кровати побежала к выходу в коридор, где, как считала девушка, она будет в безопасности.
Опередив ее, Лад загородил дверь своим массивным телом.
— Иди ко мне, моя маленькая фрихоле[21] негра, — проворковал сенатор.
Лупе не собиралась делать ничего подобного. Рванувшись обратно через кровать, она заскочила в ванную, захлопнула дверь, заперла ее на засов и принялась во весь голос звать на помощь.
Задница у него была действительно монументальной. Даже в молодости она не имела таких четких очертаний. Проходя вверх и вниз по ступенькам ванны, сенатор мог видеть, как под туго натянутой кожей шевелятся различные группы мышц.
Да, он и в самом деле настоящий мужчина.
Даже если бы Коч-Рош потребовал за пластырь десять миллионов в год, Лад с удовольствием бы их заплатил. Чудесный препарат воскресил его из мертвых. Хотя его ум все еще был острее бритвы, сенатор находился в плену у собственного дряхлеющего тела.
Это была трагедия стареющего кобеля.
У Бэкьюлэма по-прежнему сохранялись сексуальные желания, однако его физические возможности не позволяли ему удовлетворить ни себя, ни кого-либо еще. Когда его бессильная рука прикасалась к обнаженному телу молодой женщины, то ощущение было такое, как будто эта рука завернута в несколько слоев ткани. Время притупило даже чувство осязания.
То, что его сохраняющийся интерес к женщинам стал предметом шуток, причем довольно распространенных, очень огорчало сенатора. Тем не менее он продолжал преследовать женщин, которые годились ему в прапраправнучки. Поскольку старческая походка и громоздкие кислородные приборы не давали Бэкьюлэму возможности быстро передвигаться, его сотрудницам в конгрессе — весь персонал его офиса состоял из женщин моложе тридцати лет — обычно удавалось от него ускользнуть. То ли дело лифты! После того, как Ладлоу Бэкьюлэму перевалило за восемьдесят пять, он проводил много счастливых часов в переполненных подъемниках, пребывая в постоянной готовности ухватиться за выпуклость или прижаться к впадине.
Теперь все это было в прошлом.
Теперь у него было новое тело, способное удовлетворить его потребности.
После двадцатипятилетнего отсутствия Лад-жеребец снова в строю.
Отодрав оболочку от нового пластыря, сенатор прилепил его к другой ягодице и принялся вертеться перед зеркалом, принимая различные позы а-ля «мистер Вселенная» и любуясь своим отражением. При этом Бэкьюлэма не смущало, что у него лицо девяностолетнего старика, лысого и с тремя зубами. Благодаря поступавшим в течение тридцати с лишним лет взносам в бюджет Комитета политических действий и нелегальным подношениям от корпораций он был теперь чрезвычайно богат. Хорошенькие молодые женщины часто склонны не замечать немного беззубое и покрытое пятнами лицо, если его обладатель владеет также совершенно ликвидными активами на несколько сот миллионов.
Особенно те, к которым и питал пристрастие сенатор: ядреные бабенки с нулевым коэффициентом умственного развития.
Теперь, когда Лад стал таким красавчиком, он предвкушал не столько новую серию свадеб, сколько свои будущие случайные связи. О, их будет очень много! Дело не только в том, что он стал проворнее — также и жертва, учитывая его более привлекательную внешность, не так будет стремиться от него ускользнуть. В долгосрочной перспективе сенатор даже рассчитывал окупить препарат, поскольку стоимость брачных контрактов должна была значительно упасть.
Лад прошел по мраморному полу к раковине, где он недавно положил то, что осталось от его последней легкой закуски. Пошарив в полупрозрачном бумажном пакетике, он вытащил на свет крошечный кусочек пережаренного мяса и несколько крупинок соли, и тут же все это съел. Затем Бэкьюлэм поднес кулек к свету и принялся рассматривать. Бумажная поверхность лоснилась от жира и была скользкой на ощупь. Прекрасный жир, но, к сожалению, съесть его нельзя.
Впрочем, это не совсем так.
Сенатор засунул пакетик в рот и принялся высасывать из него маслянистую благодать. Закончив эту процедуру, он убедился, что ничего не упустил, и проглотил шарик.
В тот момент, когда Бэкьюлэм облизывал свои губы, он услышал доносящееся из соседней комнаты тихое пение.
И услышал запах Женщины.
В последние десять часов его обоняние стало исключительно острым. Даже самый слабый запах существа противоположного пола звучал для сенатора словно сигнал боевой трубы. Судя по запаху, женщине было что-то около двадцати двух лет, так что она находилась в его зоне обстрела. Кроме того, как полагал сенатор, она латиноамериканка.
Он высунул из дверей ванной свою лысую, испещренную старческими пятнами голову.
Все точно.
Живущая в доме служанка Коч-Роша стояла, склонившись над королевских размеров кроватью, и взбивала подушки.
— Ола[19], Лупе! — войдя в спальню, сказал Лад.
Девушка обернулась. Приветливая улыбка на ее лице исчезла, когда она увидела, что произнесший приветствие мужчина совершенно голый, да к тому же член его находится в возбуждении.
Лупе нельзя было назвать хрупким цветком. При своем маленьком росте она весила добрых шестьдесят четыре килограмма. Ее рабочая одежда совсем не походила на те короткие, украшенные оборочками французские изделия, которые продаются в секс-шопах. Нет, на Лупе сейчас были простые, достаточно свободные хлопчатобумажные брюки и короткая куртка наподобие тех, что носят медсестры и косметологи. У Лупе не было как таковой талии, а соответственно не было и выпуклых бедер. Волосы на голове были связаны сзади в пучок.
Но все это ни в малейшей степени не интересовало сенатора Бэкьюлэма, у которого петушок уже торчал почти вертикально вверх.
— Венга аки[20], Лупе! — сказал сенатор, раскрывая ей свои могучие объятия.
Лупе издала испуганный вопль и в розовых кроссовках прямо по кровати побежала к выходу в коридор, где, как считала девушка, она будет в безопасности.
Опередив ее, Лад загородил дверь своим массивным телом.
— Иди ко мне, моя маленькая фрихоле[21] негра, — проворковал сенатор.
Лупе не собиралась делать ничего подобного. Рванувшись обратно через кровать, она заскочила в ванную, захлопнула дверь, заперла ее на засов и принялась во весь голос звать на помощь.