Мерфи Уоррен. Стальной кошмар

   — Ну, насчет секретарши.
   — Да черт с ней! Пусть судится. Мы уладим дело, и у нас еще останется много миллиардов.
   — Миллиардов, — с придыханием выговорил Феррис ДОрр. — Миллиардов!

Глава восьмая

   Римо Уильямс проснулся с дождем.
   Или, точнее говоря, Римо Уильямса разбудил дождь. Он проспал всю ночь в своем незаконченном доме прямо на жестком полу. Все его тело было в занозах от необструганных досок. Дождь начал накрапывать вскоре после рассвета, и капли стекали с потолка прямо на его спящую фигуру.
   Одна большая капля упала Римо на щеку и сквозь приоткрытые губы попала в рот. Римо вскочил, ощутив языком холодный сладкий вкус. Дождь тут сильно отличался от американского с неприятным вкусом всякого рода химикалий. Римо запрокинул голову, пытаясь поймать новые капли.
   Сегодня, решил Римо, он обязательно положит крышу. И тут же вспомнил, что не знает, как это делается. Он вышел на улицу и по грязи пошел к Дому Мастеров, сверкавшему под дождем, как алмаз.
   Подойдя к дому, Римо постучал, но ему никто не ответил.
   — Ну же, Чиун, открывай!
   Он постучал снова и вновь не получил ответа. Тогда он сконцентрировался на дыхании. Западный человек, желая лучше слышать, концентрируется на слухе. Но от этого перенапрягаются чувствительные барабанные перепонки, поэтому эффект чаще всего бывает прямо противоположный. Сконцентрировавшись на дыхании, Римо расслабил мышцы тела и настроился на окружающие шумы.
   Ненапряженные, но очень чуткие уши подсказали Римо, что Чиуна дома нет.
   — Вы, случайно, не видели Чиуна? — спросил он у проходящих мимо женщин с вязанками хвороста на спине.
   Улыбнувшись ему, они отрицательно покачали головой.
   Римо пожал плечами и толкнул дверь. Она оказалась незаперта, и он вошел.
   В доме все было как прежде: на полу лежали груды драгоценных камней и стояли чаши, полные жемчугов, — только на низком столике возле трона появился лист пергамента. Еще от двери Римо узнал свое имя, написанное по-английски.
   Он схватил пергамент.
   Римо Темному:
   Знай, о сын мой, что я не виню тебя в тех несчастьях, которые с недавнего времени преследуют меня. Мастера Синанджу, поднявшего тебя из грязи в чужой стране и приведшего к совершенству. Не держу я на тебя обиды и за то, что ты ни разу не поблагодарил меня за мою жертву. Ты не виноват и в том, что коварным образом присвоил расположение моего народа. Это их право — распоряжаться своей любовью, да и как они могли устоять перед льстивыми речами того, чьим учителем был Чиун, которого, я надеюсь, ты назовешь в своих летописях Великим. Только не думай, что я навязываю тебе свое мнение. Пиши историю так, как сочтешь нужным.
   Я ушел из Синанджу, но ты не беспокойся за меня. Я нахожусь на закате моих дней, и работа всей жизни для меня окончена. Я бы остался жить в деревне, которую безвозмездно поддерживал всю жизнь, но здесь никому не нужен убогий старик, даже несмотря на его прошлые подвиги. Впрочем, я выполнял свою работу не во имя прославления Дома Синанджу, а ради продолжения традиции. И вот теперь настал твой черед принять на себя тяжкое бремя, упавшее с моих плеч. Да родится у тебя много прекрасных сыновей и да не обрушит никто из них на тебя ту же неблагодарность и позор, которыми судьба наградила меня.
   Теперь деревня твоя! Тебе принадлежит Дом Мастеров. У тебя есть Ма Ли (надеюсь, ты соблюдешь традиционный срок помолвки). Я не виню тебя за то, что ты отшвырнул меня, как старый башмак, и обратил свою непостоянную любовь на Ма Ли, ранее известную под именем “Безобразная”, ибо она молода, как и ты, а молодые не любят дряхлых и старых, поскольку те напоминают им об одиночестве и болезнях, в будущем уготованных и им. И порой весьма заслуженно.
   Строй свои туалеты, Римо. Строй сколько хочешь. Сделай их такими, чтобы в них можно было плавать. Я согласен. И публичные дома тоже можешь строить. Пусть побережье Синанджу прославится своими публичными домами, самыми огромными в мире, которые прославят и имя Римо Темного, последнего Мастера Синанджу.
   Я уезжаю и буду жить теперь в другой стране, там, где я познал счастье и уважение справедливого и щедрого Императора.
   P.S. Только не трогай основной капитал. Можешь потратить хоть все золото, но ни в коем случае не продавай сокровища. Золото находится в распоряжении Мастера, а сокровища принадлежат Синанджу.
   P.P.S. И не больно-то доверяй жителям деревни. Даже Ма Ли. Все они коварные. Как и ты. Сам знаешь, они не любят тебя, а лишь мечтают о твоем золоте.
   Под письмом красовалась рассеченная надвое трапеция, символ Дома Синанджу.
   — Отлично! — прокричал Римо в пустоту и бросился в соседнюю комнату, где Чиун хранил личные вещи:
   Вещи лежали в четырнадцати открытых сундуках. В Синанджу не было шкафов. Они должны были стать еще одним нововведением Римо.
   Все четырнадцать сундуков были на месте. Римо заглянул в тот, где хранились Чиуновы кимоно. Недоставало серого дорожного кимоно, спального кимоно и синего кимоно, расшитого золотом, в котором Мастера предпочитали встречаться с бывшими императорами.
   — Он действительно уехал, — уныло произнес Римо. Да, так оно и было. Римо перевернул всю деревню, обшарил каждую лачугу, каждый дом, но Чиуна нигде не было.
   — Что случилось? — спросила Ма Ли, когда для Римо правда стала очевидной.
   — Чиун исчез. Ушел прямо среди ночи.
   — Но зачем ему уходить? Здесь его дом. Он скучал по Синанджу с того самого дня, когда уехал в Америку.
   — Похоже, он чувствовал себя покинутым, — сказал наконец Римо.
   Жители Синанджу были в смятении. Женщины плакали, мужчины стенали, обращая свое горе к небесам. Испуганные этими звуками дети разбежались и попрятались кто куда. Изо всех уст вырывались жалобные стоны, все задавали один и тот же вопрос. И боялись ответа.
   Первым задал вопрос вслух Пул Янг, староста, обратившись к новому Мастеру — Римо:
   — А взял ли он с собой сокровища?
   — Нет! — рявкнул в ответ Римо, и тут же радость осветила все лица, словно солнце выглянуло из-за облаков.
   — Как вам не стыдно, — упрекнула их Ма Ли. — Мастер Чиун защищал и кормил нас, многих с самого раннего детства. Как не стыдно быть такими жестокосердными.
   — Спасибо тебе, Ма Ли, — сказал Римо, когда деревенские жители разошлись.
   — Интересно, а куда уехал Мастер? — спросила она уже спокойнее.
   Римо стоял по колено в грязи возле дома Чиуна. Вопрос застал его врасплох. Моросил дождь, стирая любые возможные следы, а Мастер Синанджу, чья нога не смяла бы даже шелковое покрывало, никогда не оставлял никаких следов.
   Но, как ни странно, следы были видны невооруженным глазом — то отчетливый отпечаток ноги в скользкой грязи, то ниточка серого шелка. Неужели Чиун был так расстроен, думал Римо, что не принял обычных мер предосторожности?
   В сопровождении любопытных сельчан Римо проследил путь, по которому Чиун вышел из деревни и добрался до единственной дороги, связывающей ее с внешним миром.
   С вершины горы Римо бросил взгляд на грунтовую дорогу, от которой на некотором отдалении отходили три современнейшие автомагистрали, построенные вождем Северной Кореи Ким Ир Сеном, чтобы загладить свою вину перед Синанджу. Одна вела на восток, другая на север, третья — на юг.
   Следы сандалий Чиуна виднелись на всем протяжении грунтовой дороги, и Римо заметил слабые отпечатки его ноги в самом начале шоссе, ведущего на юг.
   Значит, Чиун отправился в Пхеньян, столицу КНДР. Но куда дальше — вот вопрос.
   Что там Чиун написал? “Я уезжаю и буду жить теперь в другой стране, там, где я познал счастье и уважение справедливого и щедрого Императора”. Вообще-то это должна была бы быть Персия, но сам Чиун признавал, что в наши дни Персия превратилась Бог знает во что и правят там попы, а не нормальные правители. Может, Китай? Нет, Чиун считает китайцев ворами. Япония? Тоже вряд ли, так что страны тихоокеанского региона и Европу можно смело исключить. Значит, остаются только Африка и Северная Америка.
   Неужели Чиун имел в виду Америку?

* * *

   Крестьянин из Сунчёна сказал, что с удовольствием бы подвез почтенного старца.
   — Тогда почему же ты не хочешь остановиться? — спросил Чиун, идя рядом с повозкой.
   — Потому что на повозке нет места, — был ответ. В повозку был впряжен одинокий вол. — Разве вы не видите, я везу ячмень на рынок?
   Чиун, не замедляя шага, оглянулся на двухколесную повозку, где действительно под мелким дождиком мокла гора ячменя.
   — Хороший ячмень, — заметил Чиун. — Можно, я пойду с вами рядом? — невинно поинтересовался он.
   — Если вам этого хочется, о незнакомец.
   — Я не незнакомец, — поправил Чиун. — Меня все знают.
   — Я не знаю, — ответил крестьянин.
   Поскольку Чиун путешествовал инкогнито, он не стал называть крестьянину свое имя.
   Через некоторое время крестьянин заметил, что усталый вол побежал резвее. Дождь прекратился, и между облаков появились просветы. Это обещало хорошую погоду. И тут крестьянину пришло в голову, что его престарелый попутчик слишком долго молчит. Он обернулся, проверяя, идет ли старик за повозкой.
   Оказывается, нет. Старец уже не шел, а ехал, удобно устроившись на повозке. Повозка была пуста.
   — Где мой ячмень?! — завопил крестьянин, останавливая вола.
   — Повозка оказалась дырявой, — как ни в чем не бывало ответил Чиун.
   И тут только крестьянин заметил, что за повозкой тянется дорожка из ячменя, начинаясь прямо от Западно-Корейского залива.
   — Почему же вы мне раньше не сказали?
   Крестьянин был просто вне себя; его остроконечная шляпа упала на асфальт.
   — Ты не спрашивал, — пожал плечами Чиун.
   — Что же мне теперь делать? — запричитал крестьянин. — Не могу же я собирать все по зернышку! Я разорен, разорен!
   — Ничего подобного, разорена всего лишь твоя повозка, — возразил Чиун. — Довези меня до аэропорта в Пхеньяне, и я дам тебе золотой.
   — Два золотых, — принялся торговаться крестьянин.
   — Не дразни судьбу, — предупредил Чиун, прикрывая полами кимоно небольшую дырочку, впрочем, достаточно широкую для того, чтобы в нее могло пройти одно ячменное зерно, как песчинка через горлышко песочных часов. — Благодари Бога за то, что в эту роковую для тебя минуту я оказался рядом.

* * *

   В аэропорту Мастеру Синанджу сообщили, что он не может купить билет на самолет, направляющийся на Запад: северокорейская авиакомпания не летает на Запад. Вот если ему нужно улететь в Россию и у него есть соответствующие документы, это пожалуйста. В Китай — тоже возможно. А уж из России или Китая он сможет долететь до любой точки социалистического содружества.
   — А как насчет Сеула? — поинтересовался Мастер Синанджу, по-прежнему отказываясь назвать себя. — Ведь из Сеула тоже можно улететь на Запад.
   Но стоило Мастеру произнести эти слова, как его тут же арестовали, обозвав прислужником Запада.
   Но арест Чиуна продолжался ровно столько, сколько понадобилось сотрудникам службы безопасности, чтобы произнести эти слова.
   Вдруг стражи порядка почувствовали, что оружие вылетело у них из рук и застряло в потолке, а на их непокрытые головы посыпалась штукатурка. Но не успели они посмотреть наверх, как им потребовалась срочная медицинская помощь.
   Главный хирург в больнице скорой помощи хотел во что бы то ни стало выяснить, как эти двое смогли попасть на военную службу с такими врожденными дефектами.
   Им не поверили, когда они попытались объяснить, что вовсе не являются сиамскими близнецами со сросшимися боками, а что они стали жертвами нападения со стороны наиболее опасных буржуазных кругов Запада. После операции они пошли под трибунал за сокрытие факта инвалидности.
   Но к этому времени Чиун уже приземлился на базе ВВС в Кимпо, Южная Корея, куда прилетел на северокорейском военном самолете без опознавательных знаков. Оба пилота, согласившиеся на этот перелет, сразу же по прибытии на аэродром приняли яд.
   Чиун, даже не подозревавший, что стал катализатором международного конфликта, спокойно вышел из самолета и исчез в тумане. Он всего на несколько секунд опередил южнокорейские и американские войска, немедленно стянутые к самолету.
   Несколькими часами позже из Кимпо в свой обычный рейс домой, в Америку, вылетел бомбардировщик стратегического авиационного командования ВВС США. Пролетая над Гавайями, ведущие самолет летчики были нимало удивлены, услыхав стук в дверь кабины.
   Они осторожно переглянулись: насколько им было известно, бомбовый отсек был пуст. Там никого не могло быть.
   — Может, кто-нибудь из ремонтников случайно уснул, — предположил первый пилот.
   — Я посмотрю, — сказал второй пилот, снимая наушники.
   Открыв дверь, он обнаружил на пороге маленького корейца в сером кимоно. Кореец приветливо улыбался.
   — Английский твоя-моя понимай? — спросил второй пилот.
   — Получше, чем ты, — осадил его Чиун. — Сколько можно ждать! Когда тут у вас подают обед?

Глава девятая

   В 1949-м ему сказали, что надежды нет.
   Но он не верил даже в первые месяцы, проведенные в зеленой комнате. Он был подключен к аппарату искусственного дыхания. Это продолжалось ужасно долго, и он лежал, глядя в висевшее под углом зеркало, в котором виднелись изможденное бледное лицо и лысый череп, словно у только что вылупившегося птенца.
   Со временем волосы кое-где выросли — клоками. Брови тоже отросли. Специалисты по пластической хирургии, — труд которых оплачивали благотворители, сохранившиеся с прошлых времен, — восстановили обгоревшие уши, так что они стали похожи на уши других людей, хотя и несколько меньше по размеру.
   А еще через некоторое время его вынули из барокамеры. Он сам потребовал этого. Поначалу врачи отказывались, пугая его тем, что тогда он умрет, но он просто взял и приказал. Именем прошлого, именем рейха, исчезнувшего навсегда, и в конце концов они согласились.
   И он стал дышать сам.
   Но ему не сказали, что он потерял обе ноги.
   — Мы считали, что не стоит вас беспокоить, — объяснил врач. — Чудо, что вы вообще выбрались из этой переделки живым! — У врача был выговор еще той, единой Германии, и это был единственный врач, которому он доверял.
   Остальные врачи, кажется, тоже знали свое дело, но они не были истинными арийцами. У них были сальные черные волосы и кожа цвета кофе с молоком. И говорили они на языке низшей расы — на испанском, который распространен в Аргентине.
   — Вы обязаны были меня предупредить! — бушевал он. — Если бы я знал, то не стал бы жить! Я бы со спокойным сердцем тихо сошел в могилу! На что мне свобода, если я не могу ходить? Пусть у меня одна рука — но ею я смог бы задушить этого убийцу Смита. Мне было бы вполне достаточно для этого и одной руки, но без ног... Врач-немец только беспомощно развел руками. — Вам повезло — вы остались в живых, так будьте за это благодарны судьбе.
   Потребовалось еще много лет лечения и тренировок, прежде чем он научился сидеть в инвалидном кресле. Это был второй этап. А третий начался, когда появились инвалидные кресла с электроприводом и он перестал нуждаться в сиделке, которая до этого возила его. Но и этого ему было мало.
   Он хотел ходить на своих ногах, как здоровый человек. Годы шли, а он по-прежнему оставался в больнице в окрестностях Буэнос-Айреса. Ему поставили деревянный протез с крюком на конце, но протез этот едва продержался неделю. Он просыпался с криком среди ночи, весь в поту, пытаясь потушить бушевавший вокруг пожар. В результате он задевал ночник, рвал простыни, а однажды сильно оцарапал щеку одной из сиделок, которая пыталась удержать его в постели.
   Тогда крюк заменили черным пластмассовым колпачком. Он был такой же обтекаемый и бесполый, как и гладкая рубцовая ткань у него на лобке, где когда-то давным-давно врачи ампутировали омертвелый, гангренозный орган, заменив его пластмассовой трубочкой, чтобы не зарос воспалившийся мочевой проход.
   Это было унизительно, но все же казалось несопоставимым с остальными унижениями, которым его подверг Харолд Смит в ту озаренную красным светом ночь. И пусть он теперь мало чем отличался от женщины — в сердце он по-прежнему оставался мужчиной, и сердце его жаждало настоящей мужской мести. Мести истинного арийца.
   Когда в семидесятых появились бионические протезы, он потребовал, чтобы ему сделали такой. И добился своего. В те времена он уже покинул зеленую комнату, которую так ненавидел, и жил теперь в небольшом доме близ Салты. Дом оплачивали доброхоты, которые помнили и верили.
   — Если им удалось сделать протез руки, то получится и с ногами, — сказал он тогда своему врачу.
   — Над этим сейчас работают, — ответил врач. — Думаю, когда-нибудь получится. Для инвалидов с одной ногой это будет просто подарок судьбы, но для тех, у кого вовсе нет ног... — И доктор печально покачал головой.
   — Так что, надежды нет?
   — Нет.
   И он поверил врачу. Но лицо ненавистного Харолда Смита продолжало смотреть на него из зеркала, из всякого окна, освещенного ярким аргентинским солнцем, насмехаясь над ним. Вечно молодой, Смит просто дразнил его.
   К этому времени он установил связи по всему миру. Кое-кто из преданных Германии людей покинул руины, оставшиеся от их страны, и поселился в Америке. Некоторые из них навещали его в особнячке, вспоминали, говорили о добрых старых временах и былой славе, которая еще даст о себе знать.
   — Отыщите Смита! — умолял он. — Но только не приближайтесь к нему, не трогайте его. Я прошу только его отыскать!
   Но Смита им найти не удалось. Бывшее Бюро стратегических служб было распущено, и хотя Смит оставался его сотрудником до последнего дня, далее его след терялся. Высказывались предположения, что его перевели на работу в новый разведорган, ЦРУ, но не было никакой возможности получить доступ к архивам этой организации.
   — Может, его нет в живых? — говорили друзья.
   — Нет, — резко отметал он подобные предположения. — Он жив. Он будет жить до того самого дня, когда мои руки сомкнутся на его шее! Нет, он не умер, иначе я бы почувствовал это. Он жив, и я так или иначе его найду.
   Вот тогда-то он и приехал в США. Америка изменилась, но ведь изменился весь мир. И даже он сам.
   В Америке он обнаружил множество Харолдов Смитов и принялся их убивать.
   Это было легко, но не приносило удовлетворения. Ни один из них не был тем самым. А всего Харолдов Смитов было бесконечное множество. Он вновь впал в отчаяние.
   Но сегодня многое изменилось: врач сказал ему нечто такое, что вернуло ему интерес к жизни.
   — Появилась надежда.
   — Вы уверены? — переспросил он.
   — Если то, что вы говорите, правда, то надежда безусловно есть. — Этот врач работал с ним сравнительно недавно. Молодой, талантливый и преданный, он был лучшим специалистом по бионическим протезам в стране. Именно он создал трехпалую клешню, намного превосходящую любой протез, который можно было заказать в магазине медицинской техники. — Я слышал об открытии этого ДОрра. Если он действительно решил проблему плавки титана, значит, скоро можно будет на этой основе создать протезы.
   — Что значит — скоро?
   — Года через три. Или даже меньше.
   — Но я не могу ждать три года! — воскликнул он. Он лежал на кушетке; простыня прикрывала обрубки, оставшиеся от ног, и непристойную наготу между ними. Илза стояла рядом. Он не стеснялся ее, не смущался того, что она видит, как он лежит, подобно сморщенному куску мяса на столе. Она уже не раз наблюдала его в таком виде. Она одевала его, купала, кормила. У него не было секретов от Илзы — кроме, пожалуй, желания, которое он испытывал по отношению к ней.
   Он улыбнулся ей, и она нежно вытерла ему пот со лба влажным полотенцем.
   — Мы вот-вот его найдем, — объяснила Илза врачу.
   — Я начал поиски, и уже не могу остановиться, — вмешался он. — Что вы можете сделать для меня?
   — Ничего.
   — Что нужно для создания протезов? Я достану все необходимое!
   — Технология производства подобных протезов существует, — ответил врач. — Я могу сделать все, чем располагает современная наука. Но вы сами знаете, в чем загвоздка: сталь — слишком тяжелый металл и из нее нельзя произвести части механизма, который, будучи вживленным в каждую ногу, станет управлять движением протезов. Алюминий же слишком мягок и деформируется при нагрузке. Я бы мог сделать вам ноги уже завтра, но они не смогут ходить. Если бы у меня был изобретенный ДОрром распылитель, можно было бы изготовить необходимые части из титана, но его у меня нет, так что придется ждать, когда будет налажено производство этого прибора.
   — Значит, мы должны заполучить ДОрра и его секретную разработку, — произнес он, и Илза крепко сжала его настоящую руку.
   — Это ваше дело, — сказал врач, убирая стетоскоп в саквояж. — Звоните, когда понадоблюсь. Я хотел бы затемно выбраться отсюда — нехорошо, если человека с моим именем увидят возле этого места.
   — Вы хороший немец, — сказал он врачу на прощание. Значит, надежда есть. После стольких лет наконец появилась надежда!

Глава десятая

   Доктор Харолд Смит сидел в своем кабинете в санатории “Фолкрофт” и ожесточенно тер глаза. Затем вновь водрузил на нос очки в стальной оправе и обратился к компьютерному экрану.
   Над Лонг-Айлендским проливом шел снег, но доктору Смиту была чужда эта спокойная красота.
   Одно за другим на безмолвном экране появлялись необычные сообщения. Компьютер специально отбирал только те, которые были интересны для КЮРЕ, черпая сведения из информации телеграфных агентств и программ теленовостей. Смит давно разработал систему, с помощью которой бездумный компьютер научился отделять от повседневной чепухи данные, представляющие ценность для КЮРЕ. Для этого использовались ключевые слова, такие, как “смерть”, “убийство”, “преступление”. Встречая подобные слова в газетных статьях или сводках телеграфных агентств, компьютер отбирал соответствующие сообщения.
   Смит читал с экрана:
   В Бостоне двумя выстрелами в грудь убита двадцатидвухлетняя девушка. Предполагается, что убийство связано с наркотиками. На прошлой неделе ей удалось избежать смерти, когда на нее охотились неизвестные, вооруженные автоматами “узи”.
   В Майами три дня назад пропали два тайных полицейских агента. Предполагается, что они мертвы.
   В Сан-Франциско подразделения военной полиции окружили самолет ВВС, прибывший с Дальнего Востока. Пилоты заявили, что на борту находится безбилетный пассажир, но когда по прибытии служба безопасности обшарила весь самолет, не было обнаружено и следов безбилетника.
   И вот уже четвертый день подряд ни один Харолд Смит в стране не был убит.
   Смит вызвал карту, на которой были отмечены передвижения убийцы Смитов. Путь его обрывался в Оукхэме, штат Массачусетс, но ни один Харолд Смит не погиб в этом штате. Равно как и в Род-Айленде. Или в Коннектикуте.
   Что это могло означать?
   Неужели убийства прекратились столь же внезапно, как и начались? Или неизвестный убийца все никак не мог добраться до новой жертвы? Но за четыре дня он мог прочесать весь Род-Айленд, самый маленький штат США. Да и Коннектикут тоже.
   Если, конечно, убийца уже не приехал в штат Нью-Йорк и не находился поблизости от местечка Рай, штат Нью-Йорк.
   Смит мог бы, конечно, привести службу безопасности “Фолкрофта” в состояние повышенной активности, но они не были готовы к чему-либо до такой степени серьезному. “Фолкрофт” был обычным лечебным заведением, и секьюрити считали, что охраняют богатых пациентов. В распоряжении Смита находилось все, чем располагало правительство США, так что он мог бы потребовать, чтобы санаторий окружили отборные части национальной гвардии. Менее чем через час территорию охраняли бы вертолеты ВМС. И к семичасовой программе новостей кинокамеры и юпитеры тележурналистов успели бы приоткрыть завесу над КЮРЕ, если и вовсе не лишить организацию надежного прикрытия. Смиту ни за что не удалось бы скрыть своего прошлого — работы в разведке. Когда КЮРЕ только создавалось, обсуждался вопрос о том, чтобы уничтожить все документы, касающиеся прошлой деятельности Смита, но в конце концов идею отвергли.
   В результате Смит просто уволился из ЦРУ и занял скучную, но хорошо оплачиваемую должность в частном секторе. Никто не заподозрил, что за должностью директора “Фолкрофта” скрывается самый главный секрет США.
   Так что для защиты Харолда Смита вертолеты не прилетят.
   По тем же самым соображениям Смит не хотел привлекать внимание правоохранительных органов к тому, что убийства не случайны. В последние четыре дня он потратил немало времени на то, чтобы рапорты полицейских не попали в компьютерную сеть, связывающую все органы охраны порядка. Из памяти компьютеров загадочным образом исчезали файлы, из закрытых кабинетов пропадали папки с документами.
   Нет, в газетах не должно появиться заголовков, подробно рассказывающих об убийствах Харолдов Смитов, — это может привлечь внимание ко всем Смитам в его возрастной группе. А именно к ней принадлежали все тринадцать жертв.
   Так что Харолд В. Смит, имеющий в своем распоряжении всю мощь американских вооруженных сил, но не имеющий возможности просто вызвать полицию, продолжал работать в своем спартанском кабинете. Единственным средством защиты ему служил “кольт” сорок пятого калибра, который лежал в правом верхнем ящике стола. Глаза Смита были прикованы к экрану компьютера, который немедленно сообщил бы ему, если бы произошло новое убийство.