Мерфи Уоррен. Вторжение по сценарию

   Пикетов не было и на ведущей к съемочной площадке дороге, когда Бронзини подъехал туда на своем «Харли». Впереди стоял охрана — двое японцев около сломанного танка Т-62, которые попытались остановить его, но Бартоломью даже не сбавил скорости.
   — Да они совсем с ума посходили, не пускают меня на съемочную площадку, — пробормотал Бронзини сквозь зубы. — Что я им, Грета Гарбо, что ли?
   В палаточном лагере никого не было, только невдалеке один из танков, на время превращенный в бульдозер, засыпал песком траншею.
   Проехав дальше, к основной съемочной площадке, Бронзини был немало удивлен, увидев, что там происходит.
   Перед ним было около тысячи человек, выстроенных в боевом порядке. Люди были одеты в коричневую форму Народно-освободительной Армии, каждый держал свой Калашников на караул. По обе стороны от солдат в идеальном порядке стояли танки и бронетранспортеры, около которых в ожидании команды стояли их экипажи.
   Перед этой маленькой армией, спиной к Бронзини, стоял Джиро Исудзу.
   Соскочив с мотоцикла, Бронзини направился прямо к нему.
   — Бронзини-сан, что вы здесь делать так рано? — с легким раздражением в голосе спросил продюсер.
   — Отличная форма, Джиро, — спокойно заметил Бронзини. — Если ты собираешься принять участие в массовке, то кто же будет режиссером? Один из разнорабочих?
   Джиро Исудзу, помрачнев еще больше, ответил:
   — Иногда мне придется руководить съемками, находясь прямо в кадре. Вы же знаете, как это делается.
   — Да, я когда-то пробовал себя, как режиссер, — признал Бронзини. — Вот только меч мне для этого не требовался.
   Схватившись за рукоять своего парадного меча, в котором Бронзини, как знаток, узнал настоящее оружие самурая, Джиро выпалил:
   — Меч приносить удачу. Он в моей семье уже много поколений.
   — Постарайся только об него не споткнуться, — посоветовал Бронзини, и перевел взгляд на стройные ряды массовки. Между ними сновали люди из съемочной бригады, раздавая почтовые конверты.
   — Мы снимаем, как китайские солдаты готовиться к бою, — невинно объяснил Джиро Исудзу. — Вы нам пока не нужны.
   — Правда? — откликнулся Бронзини, заметив, что японцы из съемочной бригады тоже были в военной форме. Часть из них, вооружившись видеокамерами «Нишитцу», снимала происходящее, а высоко над ними студийный кран проносил оператора, который спешил увековечить эту впечатляющую панораму на кинопленку. — А что, операторы тоже носят форму?
   — Нам придется использовать всех, кого только можно. Для массовки не хватает людей.
   — Ага. — На глазах у Бронзини, японцы присели на корточки, и вынув из-за пояса ножи, принялись обрезать на руках ногти, а потом каждый отхватил у себя по пряди волос. Все это они старательно заклеивали в конверты.
   — А это, черт побери, для чего? — спросил Бартоломью.
   — Китайский военный обычай. Солдаты, отправляющиеся в бой, посылают домой часть своего тела, чтобы родственники смогли захоронить ее, если они не вернутся.
   — Неплохая деталь, — хмыкнул Бронзини. — Но тебе не кажется, что эмблема Американской Экспресс-почты будут выглядеть на экране несколько не к месту?
   По рядам прошли люди, собравшие конверты, и затем, по знаку Исудзу, солдаты поднялись на ноги и прокричали: «Банзай!»
   — Банзай? — изумленно воскликнул Бронзини. — Может быть, я чего-то не понимаю, но ведь «Банзай» — японское слово!
   — Люди немного увлеклись. Мы отредактировать при монтаже. Хорошо?
   — Мне нужно получить согласие технического консультанта. Он как раз должен сегодня приехать. Я не допущу, чтобы картина с моим участием превратилась в кусок дерьма, ясно?
   — Мы уже оставили ему записку в отеле, с просьбой встретиться на съемках десанта. Хорошо?
   — Ничего хорошего я тут не вижу. Только вчера я перечитывал сценарий, и хотел спросить об одной вещи. Я понимаю, что у нас, конечно, японский фильм, но разве человек, которого я играю, обязательно должен умирать?
   — Вы — герой, и умираете, как герой. Трагическая сцена.
   — А эпизод, когда американцы сбрасывают на свой город атомную бомбу?
   Что это, по-вашему, такое?
   — Это счастливая развязка. Злобные китайцы гибнут все до одного.
   — Да, вместе с остальным гражданским населением. Как насчет того, чтобы переделать это место?
   — Возможно. Давайте обсуждать позже.
   — Ладно, — согласился Бронзини, оглядывая стоящих строем солдат. Потрясающее зрелище. Сколько здесь человек?
   — Больше двух тысяч.
   — Что ж, надеюсь, они обошлись вам недорого. На съемках «Гранди-4» у нас был из-за этого перерасход в бюджете.
   — Пока мы укладываемся и в бюджет, и в съемочный график. Пожалуйста, подождите в основном лагере.
   — Хорошо, но у меня осталась еще пара вопросов. Что это там закапывают около лагеря?
   — Мусор.
   — Ого! Индейцы, конечно, будут в восторге, когда узнают, что мы превратили их резервацию в помойку.
   — Индейцам заплатили. Они не создавать проблем. Кроме того, мы договорились с профсоюзом. Они согласны не мешать съемкам, а мы учтем их требования в следующем фильме. А теперь идите.
   — Дайте знать, когда будете снимать первую сцену. — Бронзини взглянул на часы. — В это время года у нас есть полдня до наступления «волшебного часа».
   — Волшебный час?
   — Именно. После захода солнца, в течение часа еще достаточно светло, чтобы снимать. Американские режиссеры называют это время «волшебным часом».
   Только не говорите, что никогда не встречались с этим термином.
   — Это первый фильм для Нишитцу.
   — Неужели? — спросил Бронзини, влезая на мотоцикл. — И, насколько я могу судить, Джиро, он же станет последним. Остается только надеяться, что вы не потяните вслед за собой на дно и меня.
   И с этими словами, поддав газу, Бронзини умчался в сторону основного лагеря.

* * *

   Римо Уильямс прибыл на авиабазу Льюк ровно в восемь утра. Притормозив взятый напрокат автомобиль у въезда на базу, Римо подождал, пока к нему подойдет часовой в летной форме.
   — Я со съемок, — сказал Римо.
   — Ваше имя, сэр?
   — Римо Дюрок.
   Часовой углубился в изучение списка приглашенных.
   — Думаю, меня будет несложно найти. Начните с тех трех или четырех фамилий, которые не похожи на японские.
   — Да, сэр. Все правильно, Римо Дюрок. Можете проезжать. Вам нужно вон то красное кирпичное здание.
   — Большое спасибо, — поблагодарил Римо.
   Поставив машину около красного строения, которое оказалось на краю аэродрома, он осмотрелся. На взлетной полосе пристроился винтовой самолет, казавшийся просто крошечным рядом с неповоротливыми транспортными «Геркулесами», стоявшими крыло к крылу с краю.
   Зайдя в здание, Римо предъявил поддельное удостоверение на имя Дюрока, и сержант отвел его в отведенное для съемочной бригады помещение.
   — Эй, Римо! Что-то ты опаздываешь, — окликнул его Билл Роум.
   — Извините. Пришлось поколесить, пока нашел въезд на базу, — ответил Римо. Он заметил, что кроме Роума в комнате находится еще один человек, крепкого телосложения и в куртке цвета хаки.
   — Познакомься с Джимом, Римо. Джим Конкэннон — технический консультант Бронзини.
   — Как поживаете? — спросил Римо.
   — Гениально, — отозвался Конкэннон.
   — Джим — наш эксперт по всем вопросам, касающимся военного снаряжения, — пояснил Роум. — Он работал с Бронзини во всех сериях «Гранди». Джим сейчас показывал мне, как проверять эти японские парашюты.
   Оглянувшись вокруг, Римо заметил, что комната завалена парашютными сумками. Их было, судя по всему, несколько сотен, и все черного цвета.
   Конкэннон как раз раскладывал один из них, вынимая парашют из мешка, чтобы осмотреть нейлоновый купол. Приблизив ткань к лицу, он внимательно разглядывал ее на свет.
   — Нужно проверить все участки, на которые ляжет основная нагрузка, объяснял он. — На мелкие дырочки в самом куполе можно не обращать внимания, главное, чтобы стропы были хорошенько закреплены и не спутаны.
   — Ясно, — откликнулся Билл Роум, бросая Римо парашют. — За дело, сынок.
   В конце концов, именно твоя задница будет висеть под одним из этих японских зонтиков. Разложив сумку на длинном столе, Римо отстегнул пряжки и проверил стропы и купол на прочность. На ощупь они казались вполне надежными.
   — Да, за что боролись, — говорил тем временем Роум, пока Джим показывал им, как укладывать парашюты заново. — Я отлично помню времена, когда над японскими товарами смеялся весь западный мир. И вот он я сегодня — работаю на японскую кинокомпанию, и занимаюсь тем, что выталкиваю из самолета пару сотен наших десантников с этими японскими штучками за спиной.
   — О'кей, — сказал, наконец, Джим. — С этими, кажется, все в порядке.
   Ну, а кто у нас будет подопытным кроликом?
   — Черт, парень, только не я. Староват уже, — сказал Билл Роум.
   — А я не прыгал с тех пор, как вернулся из Кореи, — добавил Джим.
   Не сговариваясь, оба повернулись к Римо.
   — Рискнешь? — спросил его Роум.
   — Почему бы и нет? — ответил Римо, закидывая парашют на спину.
   Выйдя из комнаты, они направились к уже замеченному Римо самолетику.
   Летчик, сидевший в кабине, помог ему влезть в кабину и, надвинув на глаза защитные очки, принялся ожесточенно жевать резинку.
   Джим Конкэннон похлопал Римо по спине.
   — Не забудь сообщить нам, если парашют вдруг не раскроется, слышишь?
   Все присутствующие расхохотались, но на застывшем лице Римо не отразилось и тени улыбки — он все еще вспоминал Провиденс.
   Рокоча мотором, самолет пробежал по летному полю и неуклюже поднялся в воздух.
   Перекрикивая шум двигателя, летчик обратился к Римо:
   — Я постараюсь держаться как можно ближе к базе. Ветра сейчас почти нет, так что ты должен приземлиться где-нибудь неподалеку, а потом тебя подберет вертолет. Годится?
   — Конечно, — отозвался Римо. Открыв пассажирский люк, он поставил ногу на крыло, и, когда самолет зашел на вираж, оттолкнувшись, бросился в воздух.
   На ветру рукава его армейской куртки затрещали, снизу надвинулась огромная чаша Аризонской пустыни. Нащупав рукой кольцо, Римо с силой потянул за него.
   Из мешка за спиной вырвалось черное нейлоновое облако, порыв ветра наполнил парашют, и Римо сильно тряхнуло, а потом он, словно маятник, закачался на стропах.
   Взглянув вверх, он увидел черный купол парашюта, а когда перевел взгляд ниже, заметил, что песчаная равнина, куда он должен был приземлиться, быстро летит ему навстречу.
   Как только его ноги коснулись земли, Римо прокатился, и одним движением освободился от пут парашюта.
   Через несколько секунд до него донеслось стрекотание вертолета, и вскоре машина приземлилась в нескольких метрах от него. Лопасти винта подняли тучу пыли, и Римо пришлось зажмуриться, пока эта импровизированная буря не улеглась. Лишь тогда он, пригнувшись, чтобы не попасть под винту, подбежал к вертолету.
   Огромная ручища Санни Джо Роума помогла ему взобраться на борт.
   — Неплохой прыжок, — заметил Санни Джо. — Дело свое знаешь. Служил в армии?
   — Морская пехота, — признался Римо.
   — А, «мозги вперемешку», — хмыкнув, сказал он с улыбкой.
   — Не обращай внимания на старину Джима, — рассмеялся Роум. — Он тоже бывший военный. Может быть, иногда Джим и любит поворчать, но специалиста лучше его не найти. Да, кстати, Джим, нам нужно доставить тебя на место, где будут снимать десант. Сегодня ты работаешь с ними.
   — А где будет Бронзини? — озабоченно спросил Римо.
   — Понятия не имею, — ответил Роум. — Насколько мне известно, съемочная бригада разбита на девять частей. Мы работаем с теми, кто снимает выброс десанта, а Бронзини, скорее всего, будет участвовать в танковой сцене, на базе морских пехотинцев. Мы хоть повеселимся, а они просто будут гонять туда-сюда танки через ворота. Как бы там ни было, спасибо, что согласился прыгнуть. Я бы мог послать вместо тебя кого-нибудь из летчиков, но тогда в случае прокола мы бы схватили огромный нагоняй, верно, Джим?
   И оба приятеля зашлись в приступе добродушного хохота, который не смог заглушить даже шум взлетающего вертолета.
   — А как быть с остальными парашютами? — поинтересовался Римо.
   — Черт побери, — воскликнул Санни Джо, — ты, что, хочешь каждый испытать на себе?
   Они с Джимом захохотали еще громче.
   — На вид с ними все в порядке, и твой выдержал испытание. Значит, сработают и другие.
   — В этом вся и проблема с парашютами, — протянул Джим. — Прямо как с презервативами — вроде все в порядке, но проверять, выдержат ли они еще разок, не хотелось бы.
   — Ну что ж, — сказал Римо, глядя, как его парашют трепещет на песке в клубах пыли, — по крайней мере, мы знаем, что этот сработал как надо.
   Лицо у него было озабоченное — не из-за предстоящих прыжков с парашютом, а потому, что первый съемочный день ему придется провести далеко от Бронзини. Но, может быть, все и обойдется — сегодня пикетчиков ни у отеля, ни при въезде на авиабазу не было.

* * *

   Первыми на территорию базы морских пехотинцев въехали операторы.
   Полковник Эмиль Тепперман встречал их у ворот в парадном мундире, сбоку у него свисал пистолет с отделанной перламутром ручкой. Полковник собственноручно зарядил его холостыми патронами.
   За ними следовал смонтированный на грузовике передвижной кран, у которого на конце стрелы была укреплена площадка для оператора с камерой.
   Все операторы были одеты в мундиры Народной Освободительной Армии, выглядевшие вполне подлинными — вплоть до личного оружия. Проехав ворота, кран остановился на обочине.
   Из микроавтобуса выскочило с десяток японцев с видеокамерами «Нишитцу», которые быстро выстроились в ряд, поразив Теппермана почти военной выправкой.
   Последним ехал автомобиль с Джиро Исудзу. Его пропустили быстрее остальных, и вскоре Джиро, за которым тянулась свита людей в камуфляжной форме и с кожаными дипломатами в руках, уже стоял перед полковником.
   — Доброе утро, мистер Исудзу, — радушно поприветствовал его Тепперман.
   — Отличный день для съемок, не правда ли?
   — Да, спасибо. Мы готовы начать прямо сейчас.
   — А где Бронзини?
   — Бронзини-сан едет во главе танковой колонны. Они уже в пути. Мы хотим отснять, как танки врываться на базу, ваши люди обстреливать их, они тоже, а затем вы сдаетесь.
   — Сдаемся? Постойте, но это не соответствует блестящей репутации морских пехотинцев. — Эта сцена в самом начале фильма, — заверил его Исудзу. — Позже мы снимем, как ваши солдаты наголову разбивают армию захватчиков. — Что ж, раз в конце концов мои люди выходят победителями, я согласен, — уступил Тепперман.
   — Замечательно. Пожалуйста, не двигайтесь.
   Двое японцев в военной форме начали пристегивать к мундиру полковника какие-то напоминавшие пуговицы предметы.
   — Что это за штуки? Бутафорские медали?
   — Петарды. Когда мы стрелять, они разбиваются и разбрызгивают красную краску. Выглядеть очень убедительно.
   — А она отстирывается? — с опаской спросил Тепперман, представив себе, во что может обойтись счет из прачечной.
   — Да. Полная безопасность. У вас хоростые патроны?
   — Прошу прошения?
   — Вы зарядили хоростыми? — повторил Исудзу.
   — Я не совсем понял, куда вы клоните, — сдался полковник.
   Прежде, чем совершить еще одну попытку, Джиро Исудзу задумался.
   — Хоростые пури.
   — Ах, пули! Вы хотите сказать, холостые патроны!
   — Да, хоростые.
   — Конечно, я получил те, что вы нам прислали, и раздал всем своим людям. Не беспокойтесь, я не допущу на этой базе никакой настоящей стрельбы.
   — Отлично. Мы скоро начинать.
   Исудзу повернулся было, чтобы идти, но Тепперман схватил его за рукав. — Постойте, а где же мое место?
   — Какое место?
   — Ну, вы же знаете. Насколько я понимаю, самое главное для актера знать, где ему нужно находиться.
   — Ах, в этом смысле... Понятно. Мммм... Здесь, — сказал Джиро, бросая на землю петарду и придавливая ее каблуком.
   — Стойте вот тут, — пояснил он, указывая на расплывшееся красное пятно.
   Тепперман с облегчением улыбнулся — ему вовсе не хотелось выглядеть полным идиотом, ведь многие его родственники частенько ходили в кино.
   — Замечательно. Большое спасибо, — поблагодарил он.
   Встав на обозначенное пятном место, полковник Эмиль Тепперман положил руку на рукоятку своего пистолета, принял залихватскую позу, и замер в предвкушении дебюта на мировом киноэкране.
   По обе стороны ведущего к базе шоссе располагались его морские пехотинцы, вооруженные винтовками М-16. Техники-японцы уже заканчивали закреплять на их куртках петарды.
   Наконец из-за наружной ограды послышался рев двигателей, и на лице Эмиля Теппермана появилась широкая улыбка. Сквозь клубы пыли он увидел на переднем танке фигуру Бартоломью Бронзини, стоявшего на броне рядом с открытым люком. Полковник надеялся, что когда танк будет проезжать мимо, он тоже попадет в кадр — было бы вовсе неплохо сняться в одной сцене со Стероидным Жеребцом.
   Перед воротами танки затормозили.
   Джиро Исудзу бросил взгляд в сторону занявшего свое место на кране оператора, и тут же кто-то подбежал, и заслонил камеру полосатой дощечкой.
   Тепперман улыбнулся — все выглядело точно так же, как в фильмах о киносъемках.
   — Снимаем! — скомандовал Джиро.
   Щелкнув дощечкой, японец бросил ее на землю и побежал за автоматом, который он оставил прислоненным около сторожевой будки. Камера двинулась, снимая крупным планом танковую колонну.
   Грохочущая цепь танков, подняв облако пыли, двинулась вперед. Тепперман почувствовал, как по телу пробежала дрожь волнения. Его пехотинцы тоже замерли в напряжении — вчера он прочитал им небольшую лекцию о том, как вести себя, чтобы на экране выглядеть бравыми ребятами. Главное — ни в коем случае не смотреть в камеру. Тепперман прочел где-то, что это первый признак, по которому можно отличить актера-любителя, а полковник гордился профессионализмом своих солдат. Он надеялся только, что у них хватит соображения чтобы не задвинуть на задний план его самого.
   Танковая колонна завернула к воротам, и часовой по сигналу трижды выстрелил из своей М-16. Тепперман только сейчас задался вопросом, почему главный герой наступает вместе с силами предполагаемого неприятеля.
   Наверное, сценарий значительно сложнее, чем ему рассказывал Исудзу, решил он.
   Под шквалом ответного огня часовой упал, залитый кровью, которая брызнула из управляемых по радио петард. Падая, солдат бешено задергался, и полковник Тепперман подумал, что надо будет объявить ему выговор за то, что тот переигрывает.
   Между тем, танки разбились на две колонны, и Джиро Исудзу с размаху рубанул воздух мечом. Это был знак, что полковнику нужно вступать в действие.
   — Огонь! — прокричал он, опускаясь на одно колено и выхватывая револьвер. В несколько секунд Тепперман расстрелял всю обойму, надеясь, что в кадре будет заметна перламутровая отделка его парадного оружия. Тем не менее, никто из людей в китайской форме и не думал падать, и полковник недовольно нахмурил брови.
   — Проклятие! — пробормотал он себе под нос. — Где же их хваленый реализм?
   Вокруг него один за другим падали морские пехотинцы, и кровь на их мундирах выглядела вполне правдоподобно. Кто-то во весь голос кричал от боли.
   — Черт бы их побрал, нельзя же так переигрывать, — проворчал Тепперман, нашаривая в кармане новую обойму.
   Перезарядив пистолет, он выстрелил еще раз, целясь в пулеметчика на одном из танков. Противнику, казалось, все было нипочем, что, впрочем, не удивительно — ведь патроны у Теппермана были не боевые. Полковнику страстно захотелось, чтобы начали снимать новый дубль, и тогда он смог бы объяснить Исудзу, что для этой сцены просто необходимо показать, как командир пехотинцев, героически обороняясь, укладывает врагов наповал. Разумеется, только для того, чтобы на экране все выглядело убедительней.
   Тепперман как раз придал своему лицу соответствующее героическое выражение, когда почувствовал, что кто-то ухватился ему за ногу.
   Все еще припав на одно колено, он обернулся.
   Снизу на полковника смотрело исказившееся от боли лицо одного из пехотинцев, который подполз к своему командиру с обочины, оставляя за собой характерный кровавый след.
   — Неплохо сыграно, сынок, — громким шепотом похвалил его Тепперман. Старый солодат, умирая, все же пытается предупредить командира об опасности.
   Отличная идея. А теперь изобрази, что ты в агонии.
   Но пехотинец лишь вцепился в ногу полковника еще сильнее. Он застонал, и сквозь этот стон прорывались едва слышные среди грохота пулеметных очередей и рева моторов слова:
   — Сэр... Пули... настоящие...
   — Ну же, возьми себя в руки. Это всего лишь кино. Ты что, с утра успел травки накуриться?
   — Я ранен, сэр... Тяжело... Смотрите, кровь...
   — Это краска из петард. Ты что, никогда раньше не видел таких спецэффектов?
   — Сэр...Послушайте меня...
   — Да успокойся же, — яростно проговорил Тепперман. — Там, на первом танке, сам Барт Бронзини. Постарайся, наконец, взять себя в руки. Никогда бы не подумал, что солдат морской пехоты испугается при виде ненастоящей крови.
   Меня просто тошнит от таких неженок, как ты.
   Пехотинец отпустил ногу полковника, и, морщась от боли, провел рукой по животу, и протянул ее Тепперману. С руки капало что-то густое и красное.
   — Вот... доказательство, — прохрипел он, и дернувшись, упал ничком.
   Полковник Эмиль Тепперман уставился на то, что было у пехотинца в руках. Красная масса поразительно напоминала человеческие внутренности.
   Повинуясь внезапному порыву, полковник принюхался. Он сразу же узнал этот запах — у его солдата действительно был разворочен живот. Он насмотрелся на это, еще когда служил во Вьетнаме.
   Тепперман вскочил на ноги, от ужаса кончики его усов встопорщились, как у кота.
   — Прекратить съемку! — закричал он. — Стойте! Что-то случилось! Это человек ранен по-настоящему. Наверное, кто-то перепутал патроны!
   Не обращая на его крики внимания, Джиро Исудзу продолжал, размахивая мечом, дирижировать стрельбой.
   — Исудзу, Бронзини! Бронзини! — надрывался Тепперман. — Боже мой, неужели никто меня не слышит?
   Не ведая, что творит, полковник бросился со своего места вперед, и в ту же секунду петарды, прикрепленные к его мундиру, взорвались, разбрызгивая во все стороны краску, но он уже не обратил на это внимания.
   — Остановитесь! Выключите камеры! — снова завопил Тепперман, но увы, безрезультатно.
   — Проклятие, как же это у них называется? — пробормотал он, и, наконец, вспомнив, закричал, сложив руки рупором, — Новый дубль!
   Тем не менее, стрельба не умолкала. Вокруг падали на землю его солдаты.
   Некоторые из них были действительно забрызганы краской, но другие внезапно застывали в странных позах с неестественно вывернутыми руками и ногами.
   Голова одного из морских пехотинцев разлетелась на кусочки, и такое не смог бы изобразить ни один голливудский мастер по спецэффектам — все это было до ужаса правдоподобно, и полковник Эмиль Тепперман, наконец, тоже это понял.
   Въезжающие в ворота танки бесстрастно подминали под себя тела солдат.
   Некоторые были уже мертвы, другие же просто играли свои роли, так и не успев осознать, что в сценарии произошли существенные изменения. Когда они попадали под лязгающие гусеницы, на лицах их отражалось непонимание, которое быстро сменялось ужасом и страшными стонами.
   Ситуация полностью вышла из под контроля.
   Тепперман продолжал кричать, пока не охрип. Наконец, ему удалось пробраться между грохочущими танками и грудами трупов к Джиро Исудзу.
   Схватив японца за шиворот, полковник рывком повернул его к себе.
   — Прекратить съемку! — проорал он. — Приказываю вам немедленно остановить это! Что вы творите?
   — Мы снимаем, — ответил Джиро, показывая на огромный рыбий глаз кинокамеры, направленный прямо на них.
   — Это же настоящая резня, бойня, и вы все это снимаете!
   — Хоростые, — обнажил в улыбке зубы японец. — Не надо беспокоиться.
   — Но танки-то не холостые, они давят людей. Вы же слышите эти стоны!
   — Возможно, кто-то допускать ошибку. Ваш пистолет, пожалуйста. Я проверить.
   Изумленный Тепперман позволил Джиро Исудзу взять свое оружие. Японец был настолько уверен в себе и спокоен, что на секунду полковник засомневался, действительно ли то, что творится у него перед глазами, происходит на самом деле.
   Приставив ствол пистолет к виску полковника, Исудзу сказал:
   — А теперь, для камеры. Вы сдаете нам вверенную вам базу?
   — Да, конечно, — пробормотал Тепперман.
   — Пожалуйста, четче.
   — Я сдаюсь, — смог, наконец, выговорить полковник.
   — Сейчас я нажму курок. Не волноваться, патрон хоростой. О'кей?
   Тепперман застыл на месте, говоря себе, что холостой патрон не может причинить ему никакого вреда. Он так и не узнал, что ошибся, потому что, когда Джиро нажал на курок, полковнику показалось, как будто на голову ему обрушился кузнечный молот. Воспламенившийся порох проделал у него в голове дырку, и вырвавшийся из патрона пыж глубоко вошел ему в мозг. Тепперман замертво рухнул на землю, как если бы его сразила обычная свинцовая пуля.
   Единственная разница заключалась в том, что от пыжа не осталось выходного отверстия.
   — Никогда не сдавайся, — назидательно заметил Джиро Исудзу, хотя полковник уже вряд ли мог его услышать. — Воин не должен покрывать себя позором.