Страница:
Глава 12
За время его кинематографической карьеры Бартоломью Бронзини обвиняли во многом. Его критиковали за то, что он зарабатывает слишком много денег, причем, в основном, богатые. Несостоявшиеся актеры, отринутые Бродвеем, упрекали Бронзини в невыразительной игре. Его считали излишне плодовитым, особенно люди, которые в анкете в графе «домочадцы» моли указать только «коккер-спаниель».
Бронзини уже успел к этому привыкнуть — такова была цена, которую приходилось платить за славу. Примерно то же самое, как постоянно подписывать автографы «для моих родственников».
Единственное, что по-настоящему смущало Бронзини, было обвинение в жульничестве, поскольку, играя солдата-супергероя Дэка Гранди, он сам никогда не служил в рядах Вооруженных Сил США.
Когда во время интервью на телевидение ему впервые задали этот вопрос, Бронзини сумел лишь ошеломленно выдавить: «Что?». Комментатор решил, что это и есть его окончательный ответ, и снова принялся разглагольствовать о недавнем бракоразводном процессе актера, который обошелся ему в несколько миллионов долларов. К тому времени, как подобный вопрос прозвучал снова, Бронзини уже успел подготовить на него вполне вразумительный ответ:
— Я актер, который играет в кино, а не солдат, решивший поиграть в съемки фильма. Я скорее Джон Уэйн, чем Оди Мэрфи.
Но сейчас Бартоломью Бронзини вовсе не играл одну из своих ролей.
Он сидел на башне мчавшегося по базе морских пехотинцев танка, а позади него в руках одного из японцев грохотал пулемет пятидесятого калибра.
Обороняющиеся пехотинцы разлетались в разные стороны куда правдоподобней, чем это делают каскадеры. Вдребезги разлетались черепа, пулеметные очереди перерубали людей пополам.
Бартоломью Бронзини был отнюдь не дурак. Конечно, он никогда не участвовал в настоящем бою, но зато много раз снимался в боевиках. Поэтому он быстрее многих понял, что происходящее — не съемки, а реальность.
И тем не менее, в руках операторов продолжали стрекотать камеры.
Казалось, происходит что-то невероятное. По словам Исудзу, они должны были въехать на базу как можно эффектнее, чтобы произвести впечатление на солдат, и поэтому Бронзини должен ехать на броне первого в колонне танка. Но, как только они оказались на территории базы, морская пехота открыла огонь.
Холостыми. А затем начался весь этот кошмар.
Хотя в сценарии такой сцены и не было, Бронзини прыгнул на японского пулеметчика. Выпустив оружие из рук, японец попытался ударить его в челюсть, но мускулистый актер, схватив противника за голову, ударом руки превратил его лицо в кровавое месиво. Сбросив потерявшего сознание японца на землю, Бронзини взялся за пулемет.
Развернув дуло в сторону танков, Бронзини прицелился. До этого ему никогда не приходилось стрелять из боевого оружия, но в стрельбе холостыми он успел поупражняться порядочно. В том, как жать на курок, разницы не было, другое дело, что вылетало из ствола пулемета. Стиснув зубы, Бронзини дал длинную очередь.
Голова управлявшего соседним танком японца разлетелась вдребезги.
Потерявший управление танк вильнул влево, врезавшись в шедшую за ним машину.
Сцепившиеся гусеницы принялись кромсать друг друга.
Бронзини повернул пулемет в сторону японской пехоты, и уложил несколько человек одной очередью. В этот момент из люка его собственного танка высунулась голова. Бронзини не стал тратить патронов, а развернул пулемет и, ударив японца стволом, выбил его из башни. Пока танкист, еще не оправившись от удара, лежал неподвижно, один из танков с хрустом перемолол ему ноги.
Бронзини огляделся. Сбоку от ведущих на базу ворот он заметил Джиро Исудзу, размахивающего самурайским мечом. Он руководил происходящим, наполовину как режиссер, а наполовину как генерал.
Прицелившись ему в голову, Бронзини надавил на гашетку, но ничего не произошло. Хлопнув по стволу пулемета, он воскликнул: «Ну давай же!», и только тут заметил, что лента с патронами пуста.
В ту же секунду рядом с его ногой по броне щелкнула пуля, с такой силой, что у Бронзини лязгнули зубы. Еще одна со свистом пролетела прямо у него над ухом.
— Черт! — выругался Бронзини, увидев в руках у японцев нацеленные на него автоматы. Он никогда не был солдатом, но знал, что когда в тебя стреляют, нужно искать укрытие. Поэтому Бронзини, не раздумывая, нырнул в открытый люк башни.
Оказавшись внутри, около казенника орудия, ему пришлось скрючиться, чтобы не ушибить голову. По всей видимости, перед тем, как они пересекли границу, танки каким-то образом снова привели в боевую готовность. Чуть дальше виднелся люк, ведущий к водительскому сиденью, выдвинутому вперед.
Подползя поближе, Бронзини увидел, что водитель, переводя рычаги, пристально всматривается в перископ. Бесшумно вынув из-за голенища нож, который, в отличие от патронов морских пехотинцев, был вовсе не бутафорский, Бронзини протянул руку вперед и, схватив водителя за горло, вонзил лезвие ему в живот. Японец рванулся, но в тесноте танка ему не оставалось ничего, как сидя бороться с безжалостной рукой, зажавшей ему рот и проворачивающей вонзенный нож. Через несколько секунд водитель, дернувшись, затих. Бронзини вытащил тело через люк и опустился на пропитанное кровью водительское сиденье.
Времени разбираться, что к чему, не было. Он действовал на автопилоте, повинуясь исключительно инстинкту, который никогда не подводил его за всю долгую съемочную карьеру.
Бронзини понял, что с водительского места ему не удастся принять бой с японцами. Отсюда он не имел возможности управлять ни пулеметом, ни орудием для этого потребовался бы целый экипаж. Поэтому он до отказа дернул левый рычаг на себя, и танк начал разворачиваться. Когда в перископе показался окружавший базу забор, за которым до самого горизонта тянулись песчаные дюны, Бронзини надавил на газ. От свободы его отделяла только кучка припавших к земле японских солдат.
— Да провались вы пропадом, вместе с крысами, которые пустили вас сюда, — стиснув зубы, пробормотал Бронзини и направил танк прямо на них.
Стараясь не выпускать из виду забора, он ехал вперед. Японцы, увидев приближающийся танк, бросились врассыпную. Чья-то нога попала в гусеницу, и до Бронзини донесся истошный вопль, но он не обратил на него ни малейшего внимания. Где-то сбоку, прорываясь сквозь грохот очередей, звучал голос Джиро Исудзу, который не переставая, кричал: «Бронзини! Бронзини!».
Внезапно в перископе появились лица двух японцев, которые, встав спиной к ограде, одиночными выстрелами пытались попасть в него сквозь смотровые щели. Пригнувшись, Бронзини до отказа нажал на педаль газа. Т-62 рванулся вперед, как получившая удар кнута скаковая лошадь.
Дуло орудия прошло между стрелявшими и проломило забор, как будто тот был сделан из паутины. Японцы, подстегиваемые криками Исудзу, не отступали, стараясь попасть в прыгающее перед ними отверстие смотровой щели. Одна из пуль залетела внутрь, и, пролетев мимо уха Бронзини, отрикошетила вбок, оставив на спинке сидения отметину. В следующее мгновение танк уже подмял под себя остатки забора вместе с обоими японскими солдатами, чьи крики быстро затихли.
Бронзини направил танк через шоссе, и клацанье гусениц по асфальту сменилось хрустом перемалываемого песка. Теперь он ехал прямо вперед.
Эту тактику пришлось сменить, как только метрах в двадцати перед танком взметнулось облако пыли. В башне глухо прозвучал грохот выстрела. Бронзини резко бросил танк сначала вправо, потом снова влево. Еще один снаряд разорвался чуть сзади. Внутрь кабины посыпался град мелких песчинок.
Петляя между дюнами, Бронзини высунул голову в люк и посмотрел назад.
Около пролома в ограде стояли два Т-62, наводившие свои 125-миллиметровые орудия. Один из танков выбросил сноп огня, и дернулся, слегка откатившись назад. Снаряд пришелся на добрых пятьдесят метров в сторону. Порыв ветра принялся рассеивать поднявшуюся тучу песка, но она не становилось меньше.
Бронзини закрыл крышку люка.
— Песчаная буря, — оскалившись, пробормотал он.
Переключив рычаги, он двинул танк внутрь спасительной песчаной завесы.
Сквозь смотровые щели внутрь залетал песок, так что понять, в каком направлении он едет, было невозможно, но Бронзини не обращал на это внимания. Где-то вдалеке, позади него, прогрохотал выстрел, потом донесся такой же отдаленный звук разрыва. По крайней мере, этот снаряд упал еще дальше от его танка, чем предыдущий.
Выровняв танк, Бронзини постарался держаться прямого курса. Эти япошки могут расстрелять хоть весь свой боезапас, ему плевать. Он ехал сквозь песчаную бурю на закамуфлированном под цвет песка танке. Лучшего и придумать было нельзя, даже если бы он сам написал для всего происходящего сценарий.
Внезапно Бронзини понял, что, в какой-то степени, именно это он и сделал, и сицилийские черты его лица исказились от ярости. Сгорбившись перед выплевывающей горстями песок смотровой щелью, он попытался нашарить защитные очки, которые, как он знал, входили в обязательное снаряжение на всех танках. Наконец ему удалось их нащупать и нацепить на голову. Видно сквозь очки было ничуть не лучше, чем раньше, но теперь, по крайней мере, можно было без опаски выглядывать в перископ. Песчинки, словно сотни маленьких иголок, ударяли ему в лицо, но Бронзини не обращал на это внимания — его терзала совсем другая боль.
Где-то за этим маревом лежала Юма, и там можно было надеяться на помощь. Бартоломью Бронзини поклялся себе, что не остановится, пока не доберется до города.
— Я мог бы сразу догадаться! — бормотал он себе под нос. — Никто не платит чертов миллион долларов за съемки одного-единственного фильма!
Никому, даже мне!
Десантники уже выстроились в ожидании под суровым взглядом полковника Фредерика Дэвиса, в котором, тем не менее, сквозила гордость за своих бойцов. — За дело, ребята, — лающим голосом выкрикнул полковник. — Кино начинается!
Его люди уже успели облачиться в полное камуфляжное обмундирование.
Первый помреж повернул бесстрастное, словно высеченное из камня лицо к Дэвису и отрывисто спросил:
— Ваши люди готовы, порковник?
— Только скомандуйте, — ответил полковник Дэвис. — И не забудьте, я прыгаю первым.
— Понимаю, — сказал Хонда, кланяясь. — Вы прыгать первый. Первый приземлиться.
— Замечательно, — сказал Дэвис. — А как дела у морской пехоты?
— Плохо. База сдана оккупантам.
— Вот это мне нравится! Настоящий, без прикрас, реализм. — Дэвис заметил, что японские операторы уже начали устанавливать камеру. Еще одну держал под мышкой другой японец в военной форме. — Ну что, начинаем съемку?
— Одну минуту. Небольшие изменения в сценарии. Реквизитор напутал с парашютом.
— С каким?
— Любым парашютом. — Заметив, что Дэвис явно его не понимает, Хонда добавил, — С каждым.
— А! Но я считал, что их тщательно проверили как ваши люди, так и мои.
Где этот каскадер, Санни Джо?
— Здесь! — откликнулся Санни Джо Роум, подбегая к ним. — Что-нибудь не так, полковник?
— Маленькая проблема, — объяснил Хонда. — Поменялся сценарий. Мы будем снимать выброс десанта не как ночную сцену. Парашюты нужно... Как это по-английски?
— Заменить?
— Да. Спасибо, заменить. Вместо черных мы привезти белые, дневные.
Полковник Дэвис бросил взгляд на Санни Джо Роума.
— Что скажете? — спросил он с легким беспокойством в голосе. — Мои ребята нашли, что со снаряжением все в порядке.
— Парашюты нормальные, — подтвердил Роум.
— Новые парашюты с той же фабрики, Нишитцу, — заявил Хонда. — Мы использовать только высококачественные материалы. Но нужно торопиться.
— Постой-ка, приятель, — вмешался Роум. — За безопасность во время съемок отвечаю я.
— Мы терять много денег, если произойдет задержка, — подчеркнул Хонда.
— График очень плотный.
— Черт! — расстроено проговорил Роум. — Жаль, что Джима нет поблизости.
Ну ладно, выносите, мы осмотрим их вдвоем. Такой вариант вас устроит, полковник?
— Конечно. Главное, чтобы мы не выбились из графика.
Хонда повел их к фургону, доверху набитому парашютными сумками. Они были уложены так плотно, что Санни Джо Роум и Дэвис с трудом смогли вытащить пару на пробу. Наконец, отдуваясь, они разложили парашюты на земле.
— По-моему, все в порядке, — заметил Роум, перебирая пальцами стропы.
— У меня никаких возражений, — кивнул полковник Дэвис.
По лицу Хонды промелькнула скупая улыбка.
— Очень хорошо, — сказал он. — Выстраивайте людей для замены.
Полковник вернулся к стоявшим в ожидании десантникам. Санни Джо Роум последовал за ним, скрестив на груди огромные ручищи и озабоченно покачивая головой.
— Ребята, — прогрохотал Дэвис. — В сценарий внесены изменения, и нам выдают новые парашюты. Каждый взвод должен выстроиться вон там...
Полковник махнул рукой в сторону фургона, из съемочная бригада в военной форме поспешно вытягивала парашютные сумки. Несколько штук они положили отдельно, но никто не заметил, что они были именно из того внешнего ряда, который только что проверили полковник с Санни Джо.
Десантники выстроились в три шеренги, и, сбросив с плеч свои парашюты, обменяли их на новые.
Римо Уильямс стоял в конце одной из этих шеренг. Поймав взгляд Санни Джо, он незаметно кивнул, и тот вскоре подошел к нему.
— Что происходит? — шепотом спросил Римо.
— Черт, они еще раз поменяли сценарий. Выброс десанта хотели снимать через черный фильтр, как будто дело происходит ночью, а теперь решили от этого отказаться. И получается, что надо выкидывать черные парашюты, и менять их на белые.
— А кто-нибудь проверял эти штуковины? — озабоченно спросил Римо.
— Мы с полковником осмотрели пару.
— И как?
— Не хуже старых. Послушай, если ты волнуешься, то вот тебе совет.
Подумай, сколько всего парашютов? Пятьсот. А сколько из них могут оказаться бракованными? Один, максимум, два. Так что, шансов нарваться на испорченный у тебе чертовски мало.
— Как скажешь, — ответил Римо. Он все еще беспокоился — кто же мог знать, что съемки фильма будут проходить по частям в разных концах этой пустыни? Как ему теперь приглядывать за Бронзини, если придется все время торчать вдали от него? Не то, чтобы Римо особенно за него беспокоился Бронзини явно был просто самодовольным ничтожеством, но, все-таки, задание есть задание.
Римо брал парашют последним. Отстегнув пряжку на сумке, он потянул за стропы — на ощупь они казались надежными.
Когда три группы десантников выстроились около гудевших моторами транспортных самолетов, полковник Дэвис взглянул на первого помощника режиссера Хонду, смотревшего в видоискатель камеры. Подняв голову, тот кивнул, и Санни Джо, чтобы не попасть случайно в кадр, пригнулся, и нырнул в один из самолетов. — Мотор! — крикнул Хонда.
— Начали! — откликнулся один из операторов. Повернувшись к своим людям, Дэвис сквозь нараставший рев двигателей что-то скомандовал, и десантники принялись взбираться по наклонной поверхности грузового люка. Как только последний взбежал на борт, люк, словно пасть огромного механического чудовища, начал закрываться.
Римо смотрел, как поднимающийся люк постепенно закрывает (заслоняет) от него дневной свет. Когда пилот отпустил тормоз, самолет вздрогнул всем корпусом, и он почувствовал себя, как Иона во череве кита. В грузовом отсеке стоял нестерпимый грохот, стихший, когда самолет, разбежавшись, поднялся в воздух.
Появившийся откуда-то из глубины Санни Джо Роум присел рядом с Римо.
— Ты идешь последним! — перекрикивая шум двигателя, сообщил он.
— Это что, почетное право?
— Нет, просто из всех десантников ты единственный гражданский. Если что-то пойдет не так, остальные поймают тебя в воздухе, — прокричал Роум, похлопав Римо по спине. Его подопечного эта перспектива не слишком обрадовала, что он и высказал вслух.
— Что тебя все время гложет? — поинтересовался Санни Джо.
— Неважно. Скажем, я не ожидал такого поворота событий.
Лететь пришлось недолго. Когда пилот сообщил, что они вошли в зону прыжка, Билл Роум пробрался в кабину и выглянул в иллюминатор.
Внизу, на расстилавшейся под ними песчаной равнине, поднимался столб багрового дыма, отчетливо выделяясь на фоне желтых дюн. Чуть дальше Роум разглядел зеленую с белым палатку, в которой размещались операторы, снимавшие полет с земли, и пару бронетранспортеров. — Постарайтесь засечь съемочный вертолет, — обратился он к пилоту.
— Готово. — Летчик показал ему на висевшую справа перед ними красно-белую точку.
— О'кей, — кивнул Роум. — Сообщите остальным пилотам, чтобы по моей команде они открывали люки.
— Роджер, — проговорил летчик в микрофон, и через секунду протянул его Роуму. — Они на связи.
Санни Джо следил, как внизу проплывает холмистая поверхность Юмской пустыни.
— Говорит начальник прыжка, — сказал он в микрофон. — Приготовиться!
В то же мгновение, сидевшие в грузовом отсеке десантники вскочили на ноги, и построились друг за другом перед люком.
— Зацепились! — скомандовал Роум.
Парашютисты защелкнули карабины страховочных тросов на протянутом вдоль всего грузового отсека нейлоновом канате.
— Люки!
Под долетевшее сзади жужжание гидравлического привода, Билл Роум увидел, что люки летевших впереди «Геркулесов» начали раскрываться. Выждав секунду, он крикнул «Прыгаем!» и бросился обратно в грузовой отсек.
— Начали, — крикнул он Римо сквозь свист ворвавшегося внутрь воздуха. Счастливого приземления!
Десантники посыпались наружу один за другим, держась руками за нагрудные ремни парашютных сумок. Как только они оказывались в воздухе, ветер сносил их в сторону, и страховочные концы под их тяжестью натягивались. Десантники действовали так быстро, что успели выпрыгнуть все до единого еще до того, как первые парашюты должны были раскрыться.
Первым с головного самолета прыгнул полковник Фредерик Дэвис. За десять с лишним лет мирного времени, проведенных на службе Родине, он никогда еще не был так горд собой, как сейчас, когда вел своих солдат по дороге к мировой кинематографической славе.
Он еще не знал, что парашют, висевший у него за спиной, не раскрылся.
Повернув голову, полковник увидел, как руки летевших над ним десантников судорожно задергались, словно лапки у перевернутых на спину жуков. Внезапно он понял, что парашюты у них не раскрылись, и, еще через секунду, что с ним происходит то же самое.
— Проклятая японская дешевка! — выругался полковник Дэвис и рванул за кольцо запасного парашюта. — О Господи!
Кольцо осталось у него в руках. Отшвырнув бесполезную железку, полковник обеими руками дернул за петлю, на которой оно было закреплено.
Вместе с тесьмой, петля оторвалась, словно была сделана из марли, повиснув на одном тоненьком обрывке. Полковник Дэвис крепко ухватился за этот обрывок — единственное, что отделяло его от очень, очень жесткой посадки при приземлении.
Этот маленький клочок ткани настолько поглотил внимание полковника, что время, казалось, застыло. Тоненькая нейлоновая полоска заслонила для него весь остальной мир. Он тянул за нее, пока петля не стала держаться всего на трех ниточках. Потом, хотя это было уже бесполезно, он дернул и за них.
Однако в реальности время никогда не стоит на месте, особенно когда ты со все нарастающей скоростью падаешь вниз. Полковник Фредерик Дэвис ударился о землю с такой силой, что снова подскочил вверх на несколько метров. Он был лишь первым из многих.
Беспокоиться он начал позже, когда понял, что, хотя в воздухе вместе с ним находилось не менее пятисот парашютистов, растянувшихся над песчаной поверхностью пустыни почти на два километра, ни одного белого купола видно не было. Даже его собственного.
Римо потянулся к кольцу, но оно выскользнуло из петли. Тогда, вцепившись пальцами в складки ткани, он вытянул запасной парашют, и в воздухе перед ним появилось небольшое белое облачко. Порыв ветра наполнил купол, и тот распустился, словно прекрасный белый цветок.
Римо испустил вздох облегчения, которому, к сожалению, не суждено было длиться долго — хотя парашют величественно парил в воздухе, сам он продолжал камнем падать вниз, поскольку стропы отцепились.
Переведя взгляд вниз, Римо увидел, как на песчаной поверхности появилось облачко, напоминавшее дым от костра. Потом рядом выросло еще одно, за ним еще, и еще. А потом, когда на землю обрушилась первая лавина тел, облачка стали появляться быстро, словно брызги, пока серовато-коричневая поверхность пустыни не стала напоминать лунный пейзаж. И тогда Римо понял, что наблюдает за массовым хладнокровным убийством, и ему просто суждено быть последней жертвой в этой трагедии.
Бронзини уже успел к этому привыкнуть — такова была цена, которую приходилось платить за славу. Примерно то же самое, как постоянно подписывать автографы «для моих родственников».
Единственное, что по-настоящему смущало Бронзини, было обвинение в жульничестве, поскольку, играя солдата-супергероя Дэка Гранди, он сам никогда не служил в рядах Вооруженных Сил США.
Когда во время интервью на телевидение ему впервые задали этот вопрос, Бронзини сумел лишь ошеломленно выдавить: «Что?». Комментатор решил, что это и есть его окончательный ответ, и снова принялся разглагольствовать о недавнем бракоразводном процессе актера, который обошелся ему в несколько миллионов долларов. К тому времени, как подобный вопрос прозвучал снова, Бронзини уже успел подготовить на него вполне вразумительный ответ:
— Я актер, который играет в кино, а не солдат, решивший поиграть в съемки фильма. Я скорее Джон Уэйн, чем Оди Мэрфи.
Но сейчас Бартоломью Бронзини вовсе не играл одну из своих ролей.
Он сидел на башне мчавшегося по базе морских пехотинцев танка, а позади него в руках одного из японцев грохотал пулемет пятидесятого калибра.
Обороняющиеся пехотинцы разлетались в разные стороны куда правдоподобней, чем это делают каскадеры. Вдребезги разлетались черепа, пулеметные очереди перерубали людей пополам.
Бартоломью Бронзини был отнюдь не дурак. Конечно, он никогда не участвовал в настоящем бою, но зато много раз снимался в боевиках. Поэтому он быстрее многих понял, что происходящее — не съемки, а реальность.
И тем не менее, в руках операторов продолжали стрекотать камеры.
Казалось, происходит что-то невероятное. По словам Исудзу, они должны были въехать на базу как можно эффектнее, чтобы произвести впечатление на солдат, и поэтому Бронзини должен ехать на броне первого в колонне танка. Но, как только они оказались на территории базы, морская пехота открыла огонь.
Холостыми. А затем начался весь этот кошмар.
Хотя в сценарии такой сцены и не было, Бронзини прыгнул на японского пулеметчика. Выпустив оружие из рук, японец попытался ударить его в челюсть, но мускулистый актер, схватив противника за голову, ударом руки превратил его лицо в кровавое месиво. Сбросив потерявшего сознание японца на землю, Бронзини взялся за пулемет.
Развернув дуло в сторону танков, Бронзини прицелился. До этого ему никогда не приходилось стрелять из боевого оружия, но в стрельбе холостыми он успел поупражняться порядочно. В том, как жать на курок, разницы не было, другое дело, что вылетало из ствола пулемета. Стиснув зубы, Бронзини дал длинную очередь.
Голова управлявшего соседним танком японца разлетелась вдребезги.
Потерявший управление танк вильнул влево, врезавшись в шедшую за ним машину.
Сцепившиеся гусеницы принялись кромсать друг друга.
Бронзини повернул пулемет в сторону японской пехоты, и уложил несколько человек одной очередью. В этот момент из люка его собственного танка высунулась голова. Бронзини не стал тратить патронов, а развернул пулемет и, ударив японца стволом, выбил его из башни. Пока танкист, еще не оправившись от удара, лежал неподвижно, один из танков с хрустом перемолол ему ноги.
Бронзини огляделся. Сбоку от ведущих на базу ворот он заметил Джиро Исудзу, размахивающего самурайским мечом. Он руководил происходящим, наполовину как режиссер, а наполовину как генерал.
Прицелившись ему в голову, Бронзини надавил на гашетку, но ничего не произошло. Хлопнув по стволу пулемета, он воскликнул: «Ну давай же!», и только тут заметил, что лента с патронами пуста.
В ту же секунду рядом с его ногой по броне щелкнула пуля, с такой силой, что у Бронзини лязгнули зубы. Еще одна со свистом пролетела прямо у него над ухом.
— Черт! — выругался Бронзини, увидев в руках у японцев нацеленные на него автоматы. Он никогда не был солдатом, но знал, что когда в тебя стреляют, нужно искать укрытие. Поэтому Бронзини, не раздумывая, нырнул в открытый люк башни.
Оказавшись внутри, около казенника орудия, ему пришлось скрючиться, чтобы не ушибить голову. По всей видимости, перед тем, как они пересекли границу, танки каким-то образом снова привели в боевую готовность. Чуть дальше виднелся люк, ведущий к водительскому сиденью, выдвинутому вперед.
Подползя поближе, Бронзини увидел, что водитель, переводя рычаги, пристально всматривается в перископ. Бесшумно вынув из-за голенища нож, который, в отличие от патронов морских пехотинцев, был вовсе не бутафорский, Бронзини протянул руку вперед и, схватив водителя за горло, вонзил лезвие ему в живот. Японец рванулся, но в тесноте танка ему не оставалось ничего, как сидя бороться с безжалостной рукой, зажавшей ему рот и проворачивающей вонзенный нож. Через несколько секунд водитель, дернувшись, затих. Бронзини вытащил тело через люк и опустился на пропитанное кровью водительское сиденье.
Времени разбираться, что к чему, не было. Он действовал на автопилоте, повинуясь исключительно инстинкту, который никогда не подводил его за всю долгую съемочную карьеру.
Бронзини понял, что с водительского места ему не удастся принять бой с японцами. Отсюда он не имел возможности управлять ни пулеметом, ни орудием для этого потребовался бы целый экипаж. Поэтому он до отказа дернул левый рычаг на себя, и танк начал разворачиваться. Когда в перископе показался окружавший базу забор, за которым до самого горизонта тянулись песчаные дюны, Бронзини надавил на газ. От свободы его отделяла только кучка припавших к земле японских солдат.
— Да провались вы пропадом, вместе с крысами, которые пустили вас сюда, — стиснув зубы, пробормотал Бронзини и направил танк прямо на них.
Стараясь не выпускать из виду забора, он ехал вперед. Японцы, увидев приближающийся танк, бросились врассыпную. Чья-то нога попала в гусеницу, и до Бронзини донесся истошный вопль, но он не обратил на него ни малейшего внимания. Где-то сбоку, прорываясь сквозь грохот очередей, звучал голос Джиро Исудзу, который не переставая, кричал: «Бронзини! Бронзини!».
Внезапно в перископе появились лица двух японцев, которые, встав спиной к ограде, одиночными выстрелами пытались попасть в него сквозь смотровые щели. Пригнувшись, Бронзини до отказа нажал на педаль газа. Т-62 рванулся вперед, как получившая удар кнута скаковая лошадь.
Дуло орудия прошло между стрелявшими и проломило забор, как будто тот был сделан из паутины. Японцы, подстегиваемые криками Исудзу, не отступали, стараясь попасть в прыгающее перед ними отверстие смотровой щели. Одна из пуль залетела внутрь, и, пролетев мимо уха Бронзини, отрикошетила вбок, оставив на спинке сидения отметину. В следующее мгновение танк уже подмял под себя остатки забора вместе с обоими японскими солдатами, чьи крики быстро затихли.
Бронзини направил танк через шоссе, и клацанье гусениц по асфальту сменилось хрустом перемалываемого песка. Теперь он ехал прямо вперед.
Эту тактику пришлось сменить, как только метрах в двадцати перед танком взметнулось облако пыли. В башне глухо прозвучал грохот выстрела. Бронзини резко бросил танк сначала вправо, потом снова влево. Еще один снаряд разорвался чуть сзади. Внутрь кабины посыпался град мелких песчинок.
Петляя между дюнами, Бронзини высунул голову в люк и посмотрел назад.
Около пролома в ограде стояли два Т-62, наводившие свои 125-миллиметровые орудия. Один из танков выбросил сноп огня, и дернулся, слегка откатившись назад. Снаряд пришелся на добрых пятьдесят метров в сторону. Порыв ветра принялся рассеивать поднявшуюся тучу песка, но она не становилось меньше.
Бронзини закрыл крышку люка.
— Песчаная буря, — оскалившись, пробормотал он.
Переключив рычаги, он двинул танк внутрь спасительной песчаной завесы.
Сквозь смотровые щели внутрь залетал песок, так что понять, в каком направлении он едет, было невозможно, но Бронзини не обращал на это внимания. Где-то вдалеке, позади него, прогрохотал выстрел, потом донесся такой же отдаленный звук разрыва. По крайней мере, этот снаряд упал еще дальше от его танка, чем предыдущий.
Выровняв танк, Бронзини постарался держаться прямого курса. Эти япошки могут расстрелять хоть весь свой боезапас, ему плевать. Он ехал сквозь песчаную бурю на закамуфлированном под цвет песка танке. Лучшего и придумать было нельзя, даже если бы он сам написал для всего происходящего сценарий.
Внезапно Бронзини понял, что, в какой-то степени, именно это он и сделал, и сицилийские черты его лица исказились от ярости. Сгорбившись перед выплевывающей горстями песок смотровой щелью, он попытался нашарить защитные очки, которые, как он знал, входили в обязательное снаряжение на всех танках. Наконец ему удалось их нащупать и нацепить на голову. Видно сквозь очки было ничуть не лучше, чем раньше, но теперь, по крайней мере, можно было без опаски выглядывать в перископ. Песчинки, словно сотни маленьких иголок, ударяли ему в лицо, но Бронзини не обращал на это внимания — его терзала совсем другая боль.
Где-то за этим маревом лежала Юма, и там можно было надеяться на помощь. Бартоломью Бронзини поклялся себе, что не остановится, пока не доберется до города.
— Я мог бы сразу догадаться! — бормотал он себе под нос. — Никто не платит чертов миллион долларов за съемки одного-единственного фильма!
Никому, даже мне!
* * *
Транспортные «Геркулесы» С-130 разогревали двигатели, грузовые люки в хвосте уже были раскрыты, готовые принять десантников в свои утробы, когда к летному полю на микроавтобусе, в котором был оборудован телетранслятор, подъехал первый помощник режиссера Мото Хонда.Десантники уже выстроились в ожидании под суровым взглядом полковника Фредерика Дэвиса, в котором, тем не менее, сквозила гордость за своих бойцов. — За дело, ребята, — лающим голосом выкрикнул полковник. — Кино начинается!
Его люди уже успели облачиться в полное камуфляжное обмундирование.
Первый помреж повернул бесстрастное, словно высеченное из камня лицо к Дэвису и отрывисто спросил:
— Ваши люди готовы, порковник?
— Только скомандуйте, — ответил полковник Дэвис. — И не забудьте, я прыгаю первым.
— Понимаю, — сказал Хонда, кланяясь. — Вы прыгать первый. Первый приземлиться.
— Замечательно, — сказал Дэвис. — А как дела у морской пехоты?
— Плохо. База сдана оккупантам.
— Вот это мне нравится! Настоящий, без прикрас, реализм. — Дэвис заметил, что японские операторы уже начали устанавливать камеру. Еще одну держал под мышкой другой японец в военной форме. — Ну что, начинаем съемку?
— Одну минуту. Небольшие изменения в сценарии. Реквизитор напутал с парашютом.
— С каким?
— Любым парашютом. — Заметив, что Дэвис явно его не понимает, Хонда добавил, — С каждым.
— А! Но я считал, что их тщательно проверили как ваши люди, так и мои.
Где этот каскадер, Санни Джо?
— Здесь! — откликнулся Санни Джо Роум, подбегая к ним. — Что-нибудь не так, полковник?
— Маленькая проблема, — объяснил Хонда. — Поменялся сценарий. Мы будем снимать выброс десанта не как ночную сцену. Парашюты нужно... Как это по-английски?
— Заменить?
— Да. Спасибо, заменить. Вместо черных мы привезти белые, дневные.
Полковник Дэвис бросил взгляд на Санни Джо Роума.
— Что скажете? — спросил он с легким беспокойством в голосе. — Мои ребята нашли, что со снаряжением все в порядке.
— Парашюты нормальные, — подтвердил Роум.
— Новые парашюты с той же фабрики, Нишитцу, — заявил Хонда. — Мы использовать только высококачественные материалы. Но нужно торопиться.
— Постой-ка, приятель, — вмешался Роум. — За безопасность во время съемок отвечаю я.
— Мы терять много денег, если произойдет задержка, — подчеркнул Хонда.
— График очень плотный.
— Черт! — расстроено проговорил Роум. — Жаль, что Джима нет поблизости.
Ну ладно, выносите, мы осмотрим их вдвоем. Такой вариант вас устроит, полковник?
— Конечно. Главное, чтобы мы не выбились из графика.
Хонда повел их к фургону, доверху набитому парашютными сумками. Они были уложены так плотно, что Санни Джо Роум и Дэвис с трудом смогли вытащить пару на пробу. Наконец, отдуваясь, они разложили парашюты на земле.
— По-моему, все в порядке, — заметил Роум, перебирая пальцами стропы.
— У меня никаких возражений, — кивнул полковник Дэвис.
По лицу Хонды промелькнула скупая улыбка.
— Очень хорошо, — сказал он. — Выстраивайте людей для замены.
Полковник вернулся к стоявшим в ожидании десантникам. Санни Джо Роум последовал за ним, скрестив на груди огромные ручищи и озабоченно покачивая головой.
— Ребята, — прогрохотал Дэвис. — В сценарий внесены изменения, и нам выдают новые парашюты. Каждый взвод должен выстроиться вон там...
Полковник махнул рукой в сторону фургона, из съемочная бригада в военной форме поспешно вытягивала парашютные сумки. Несколько штук они положили отдельно, но никто не заметил, что они были именно из того внешнего ряда, который только что проверили полковник с Санни Джо.
Десантники выстроились в три шеренги, и, сбросив с плеч свои парашюты, обменяли их на новые.
Римо Уильямс стоял в конце одной из этих шеренг. Поймав взгляд Санни Джо, он незаметно кивнул, и тот вскоре подошел к нему.
— Что происходит? — шепотом спросил Римо.
— Черт, они еще раз поменяли сценарий. Выброс десанта хотели снимать через черный фильтр, как будто дело происходит ночью, а теперь решили от этого отказаться. И получается, что надо выкидывать черные парашюты, и менять их на белые.
— А кто-нибудь проверял эти штуковины? — озабоченно спросил Римо.
— Мы с полковником осмотрели пару.
— И как?
— Не хуже старых. Послушай, если ты волнуешься, то вот тебе совет.
Подумай, сколько всего парашютов? Пятьсот. А сколько из них могут оказаться бракованными? Один, максимум, два. Так что, шансов нарваться на испорченный у тебе чертовски мало.
— Как скажешь, — ответил Римо. Он все еще беспокоился — кто же мог знать, что съемки фильма будут проходить по частям в разных концах этой пустыни? Как ему теперь приглядывать за Бронзини, если придется все время торчать вдали от него? Не то, чтобы Римо особенно за него беспокоился Бронзини явно был просто самодовольным ничтожеством, но, все-таки, задание есть задание.
Римо брал парашют последним. Отстегнув пряжку на сумке, он потянул за стропы — на ощупь они казались надежными.
Когда три группы десантников выстроились около гудевших моторами транспортных самолетов, полковник Дэвис взглянул на первого помощника режиссера Хонду, смотревшего в видоискатель камеры. Подняв голову, тот кивнул, и Санни Джо, чтобы не попасть случайно в кадр, пригнулся, и нырнул в один из самолетов. — Мотор! — крикнул Хонда.
— Начали! — откликнулся один из операторов. Повернувшись к своим людям, Дэвис сквозь нараставший рев двигателей что-то скомандовал, и десантники принялись взбираться по наклонной поверхности грузового люка. Как только последний взбежал на борт, люк, словно пасть огромного механического чудовища, начал закрываться.
Римо смотрел, как поднимающийся люк постепенно закрывает (заслоняет) от него дневной свет. Когда пилот отпустил тормоз, самолет вздрогнул всем корпусом, и он почувствовал себя, как Иона во череве кита. В грузовом отсеке стоял нестерпимый грохот, стихший, когда самолет, разбежавшись, поднялся в воздух.
Появившийся откуда-то из глубины Санни Джо Роум присел рядом с Римо.
— Ты идешь последним! — перекрикивая шум двигателя, сообщил он.
— Это что, почетное право?
— Нет, просто из всех десантников ты единственный гражданский. Если что-то пойдет не так, остальные поймают тебя в воздухе, — прокричал Роум, похлопав Римо по спине. Его подопечного эта перспектива не слишком обрадовала, что он и высказал вслух.
— Что тебя все время гложет? — поинтересовался Санни Джо.
— Неважно. Скажем, я не ожидал такого поворота событий.
Лететь пришлось недолго. Когда пилот сообщил, что они вошли в зону прыжка, Билл Роум пробрался в кабину и выглянул в иллюминатор.
Внизу, на расстилавшейся под ними песчаной равнине, поднимался столб багрового дыма, отчетливо выделяясь на фоне желтых дюн. Чуть дальше Роум разглядел зеленую с белым палатку, в которой размещались операторы, снимавшие полет с земли, и пару бронетранспортеров. — Постарайтесь засечь съемочный вертолет, — обратился он к пилоту.
— Готово. — Летчик показал ему на висевшую справа перед ними красно-белую точку.
— О'кей, — кивнул Роум. — Сообщите остальным пилотам, чтобы по моей команде они открывали люки.
— Роджер, — проговорил летчик в микрофон, и через секунду протянул его Роуму. — Они на связи.
Санни Джо следил, как внизу проплывает холмистая поверхность Юмской пустыни.
— Говорит начальник прыжка, — сказал он в микрофон. — Приготовиться!
В то же мгновение, сидевшие в грузовом отсеке десантники вскочили на ноги, и построились друг за другом перед люком.
— Зацепились! — скомандовал Роум.
Парашютисты защелкнули карабины страховочных тросов на протянутом вдоль всего грузового отсека нейлоновом канате.
— Люки!
Под долетевшее сзади жужжание гидравлического привода, Билл Роум увидел, что люки летевших впереди «Геркулесов» начали раскрываться. Выждав секунду, он крикнул «Прыгаем!» и бросился обратно в грузовой отсек.
— Начали, — крикнул он Римо сквозь свист ворвавшегося внутрь воздуха. Счастливого приземления!
Десантники посыпались наружу один за другим, держась руками за нагрудные ремни парашютных сумок. Как только они оказывались в воздухе, ветер сносил их в сторону, и страховочные концы под их тяжестью натягивались. Десантники действовали так быстро, что успели выпрыгнуть все до единого еще до того, как первые парашюты должны были раскрыться.
Первым с головного самолета прыгнул полковник Фредерик Дэвис. За десять с лишним лет мирного времени, проведенных на службе Родине, он никогда еще не был так горд собой, как сейчас, когда вел своих солдат по дороге к мировой кинематографической славе.
Он еще не знал, что парашют, висевший у него за спиной, не раскрылся.
Повернув голову, полковник увидел, как руки летевших над ним десантников судорожно задергались, словно лапки у перевернутых на спину жуков. Внезапно он понял, что парашюты у них не раскрылись, и, еще через секунду, что с ним происходит то же самое.
— Проклятая японская дешевка! — выругался полковник Дэвис и рванул за кольцо запасного парашюта. — О Господи!
Кольцо осталось у него в руках. Отшвырнув бесполезную железку, полковник обеими руками дернул за петлю, на которой оно было закреплено.
Вместе с тесьмой, петля оторвалась, словно была сделана из марли, повиснув на одном тоненьком обрывке. Полковник Дэвис крепко ухватился за этот обрывок — единственное, что отделяло его от очень, очень жесткой посадки при приземлении.
Этот маленький клочок ткани настолько поглотил внимание полковника, что время, казалось, застыло. Тоненькая нейлоновая полоска заслонила для него весь остальной мир. Он тянул за нее, пока петля не стала держаться всего на трех ниточках. Потом, хотя это было уже бесполезно, он дернул и за них.
Однако в реальности время никогда не стоит на месте, особенно когда ты со все нарастающей скоростью падаешь вниз. Полковник Фредерик Дэвис ударился о землю с такой силой, что снова подскочил вверх на несколько метров. Он был лишь первым из многих.
* * *
Римо Уильямс выпрыгнул из самолета позже остальных всего лишь на какую-то секунду. Он почувствовал, как страховочный конец, натянувшись, высвободился. Хотя это произошло легче, чем он ожидал, Римо был спокоен.Беспокоиться он начал позже, когда понял, что, хотя в воздухе вместе с ним находилось не менее пятисот парашютистов, растянувшихся над песчаной поверхностью пустыни почти на два километра, ни одного белого купола видно не было. Даже его собственного.
Римо потянулся к кольцу, но оно выскользнуло из петли. Тогда, вцепившись пальцами в складки ткани, он вытянул запасной парашют, и в воздухе перед ним появилось небольшое белое облачко. Порыв ветра наполнил купол, и тот распустился, словно прекрасный белый цветок.
Римо испустил вздох облегчения, которому, к сожалению, не суждено было длиться долго — хотя парашют величественно парил в воздухе, сам он продолжал камнем падать вниз, поскольку стропы отцепились.
Переведя взгляд вниз, Римо увидел, как на песчаной поверхности появилось облачко, напоминавшее дым от костра. Потом рядом выросло еще одно, за ним еще, и еще. А потом, когда на землю обрушилась первая лавина тел, облачка стали появляться быстро, словно брызги, пока серовато-коричневая поверхность пустыни не стала напоминать лунный пейзаж. И тогда Римо понял, что наблюдает за массовым хладнокровным убийством, и ему просто суждено быть последней жертвой в этой трагедии.
Глава 13
Официантка в Ресторане и Комнате для отдыха при гостинице Шило Инн поставила на стол две дымящиеся тарелки.
Мастер Синанджу посмотрел на темные зернышки вареного дикого риса у себя в тарелке, и на лице его появилась довольная улыбка. Когда его светло-карие глаза скользнули по обеденному прибору Шерил, рот старого корейца неободрительно скривился.
Втянув ноздрями аромат бифштекса, Шерил Роуз почувствовала, что еще чуть-чуть, и у нее потекут слюнки. Дикий рис Чиуна, наоборот, вызывал у нее отвращение.
— Как вы можете есть такое на завтрак? — спросила она.
— А как вы вообще можете это есть? — откликнулся Чиун.
— Я девушка с Запада, и с детства привыкла есть на завтрак бифштекс с жареной картошкой.
— Поразительно, как вам удалось пережить такое детство, неободрительно фыркнул Чиун.
— И на том спасибо, — язвительно ответила Шерил, подумав, что это, пожалуй, будет похлеще, чем держать целый день на студии текст с подсказкой.
— В помещении постановочной группы никого нет, — сообщила Шерил, после того, как они некоторое время молча занимались завтраком. — И распорядка съемок тоже. Конечно, если бы он и был, я вовсе не уверена, что стала в нем рыться. Но, знаете, все это чертовски странно.
Из столик находился у окна, за которым открывался эффектный пейзаж зеленые поля к северу от Юмы. За ними начиналась плоская унылая пустыня, тянувшаяся, казалось, без перерыва до самых Мохокских гор.
— Действительно знаю, — заметил Чиун. — С этими съемками что-то не так.
— Надеюсь, вы не собираетесь опять начинать разговоры об Александре? Я имею в виду, вы же все равно не станете этого писать в статье о фильме.
— Истинный творец никогда не обсуждает своего произведения, пока его не закончил, — отрезал Чиун.
Вздохнув, Шерил отрезала кусочек бифштекса. Зрелище потекшего по тарелке кровавого сока заставило Чиуна отвернуться. Высоко в небе он заметил три точки, превратившиеся под его зорким взглядом, в большегрузные самолеты.
Из них, словно крошки из пакета, одна за другой посыпались крошечные фигурки.
— Парашютные прыжки, — раздраженно сообщил Чиун. — Почему же мы не поехали туда, чтобы на них посмотреть?
Шерил подняла голову.
— Что?
— Вон там, — показал Чиун. — Они уже начали.
— Ничего не вижу, — ответила Шерил, прищуриваясь.
— Вы что, ослепли? Они заполнили все небо!
— Я вижу только три малюсенькие точки.
— Совершенно верно. Это и есть самолеты.
— Как скажете, — заметила Шерил, возвращаясь к своему бифштексу. — Я ни черта не могу разобрать.
— Из самолетов падают люди.
— Но в небе не видно парашютов. — Парашютов и нет, — холодно заметил Чиун. — Они летят навстречу собственной смерти.
— Ну да, не может быть.
— Я вижу их так же ясно, как вас, — продолжал настаивать Чиун.
— Наверное, это манекены. Они, скорее всего, делают пробный прогон.
— Но я же вижу, как они в ужасе машут руками, — заявил Чиун.
— Это все ветер. Там, наверху, должно порядочно поддувать. Вы можете себе представить, каково это, прыгать с одной из этих штуковин? Бррр! От одной мысли у меня внутри все похолодело. Понимаете?
— Да, — отозвался Чиун. — Мне даже сейчас немного прохладно.
Он поднялся из-за стола.
— Пойдемте, нам нужно разобраться, что там происходит.
— Зачем?
— Затем, что пока вы поглощаете кровавую плоть какой-то несчастной коровы, несколько сотен людей падают в ожидании собственной гибели.
— Послушайте, вы, ... — начала было Шерил, но под суровым взглядом Мастера Синанджу замерла, не донеся вилку с куском бифштекса до рта.
— Хорошо, — вздохнула она, расплачиваясь по счету. — Одним бифштексом больше, одним меньше Хотя этот был весьма недурен.
Они молча вышли из гостиницы и направились к автостоянке.
— Я не смог связаться с Римо, — напряженно проговорил Чиун.
— С вашим другом? Господи, у меня совершенно вылетело из головы, что вы его разыскиваете.
Мастер Синанджу посмотрел на темные зернышки вареного дикого риса у себя в тарелке, и на лице его появилась довольная улыбка. Когда его светло-карие глаза скользнули по обеденному прибору Шерил, рот старого корейца неободрительно скривился.
Втянув ноздрями аромат бифштекса, Шерил Роуз почувствовала, что еще чуть-чуть, и у нее потекут слюнки. Дикий рис Чиуна, наоборот, вызывал у нее отвращение.
— Как вы можете есть такое на завтрак? — спросила она.
— А как вы вообще можете это есть? — откликнулся Чиун.
— Я девушка с Запада, и с детства привыкла есть на завтрак бифштекс с жареной картошкой.
— Поразительно, как вам удалось пережить такое детство, неободрительно фыркнул Чиун.
— И на том спасибо, — язвительно ответила Шерил, подумав, что это, пожалуй, будет похлеще, чем держать целый день на студии текст с подсказкой.
— В помещении постановочной группы никого нет, — сообщила Шерил, после того, как они некоторое время молча занимались завтраком. — И распорядка съемок тоже. Конечно, если бы он и был, я вовсе не уверена, что стала в нем рыться. Но, знаете, все это чертовски странно.
Из столик находился у окна, за которым открывался эффектный пейзаж зеленые поля к северу от Юмы. За ними начиналась плоская унылая пустыня, тянувшаяся, казалось, без перерыва до самых Мохокских гор.
— Действительно знаю, — заметил Чиун. — С этими съемками что-то не так.
— Надеюсь, вы не собираетесь опять начинать разговоры об Александре? Я имею в виду, вы же все равно не станете этого писать в статье о фильме.
— Истинный творец никогда не обсуждает своего произведения, пока его не закончил, — отрезал Чиун.
Вздохнув, Шерил отрезала кусочек бифштекса. Зрелище потекшего по тарелке кровавого сока заставило Чиуна отвернуться. Высоко в небе он заметил три точки, превратившиеся под его зорким взглядом, в большегрузные самолеты.
Из них, словно крошки из пакета, одна за другой посыпались крошечные фигурки.
— Парашютные прыжки, — раздраженно сообщил Чиун. — Почему же мы не поехали туда, чтобы на них посмотреть?
Шерил подняла голову.
— Что?
— Вон там, — показал Чиун. — Они уже начали.
— Ничего не вижу, — ответила Шерил, прищуриваясь.
— Вы что, ослепли? Они заполнили все небо!
— Я вижу только три малюсенькие точки.
— Совершенно верно. Это и есть самолеты.
— Как скажете, — заметила Шерил, возвращаясь к своему бифштексу. — Я ни черта не могу разобрать.
— Из самолетов падают люди.
— Но в небе не видно парашютов. — Парашютов и нет, — холодно заметил Чиун. — Они летят навстречу собственной смерти.
— Ну да, не может быть.
— Я вижу их так же ясно, как вас, — продолжал настаивать Чиун.
— Наверное, это манекены. Они, скорее всего, делают пробный прогон.
— Но я же вижу, как они в ужасе машут руками, — заявил Чиун.
— Это все ветер. Там, наверху, должно порядочно поддувать. Вы можете себе представить, каково это, прыгать с одной из этих штуковин? Бррр! От одной мысли у меня внутри все похолодело. Понимаете?
— Да, — отозвался Чиун. — Мне даже сейчас немного прохладно.
Он поднялся из-за стола.
— Пойдемте, нам нужно разобраться, что там происходит.
— Зачем?
— Затем, что пока вы поглощаете кровавую плоть какой-то несчастной коровы, несколько сотен людей падают в ожидании собственной гибели.
— Послушайте, вы, ... — начала было Шерил, но под суровым взглядом Мастера Синанджу замерла, не донеся вилку с куском бифштекса до рта.
— Хорошо, — вздохнула она, расплачиваясь по счету. — Одним бифштексом больше, одним меньше Хотя этот был весьма недурен.
Они молча вышли из гостиницы и направились к автостоянке.
— Я не смог связаться с Римо, — напряженно проговорил Чиун.
— С вашим другом? Господи, у меня совершенно вылетело из головы, что вы его разыскиваете.