Страница:
Ведь галльский у него сродни британскому.
Но всякий, кто рожден Британским островом,
Столь нагло так своей отчизной брезгует,
Что обезьяной нравом стать старается
И к галльским лишь одним стремится глупостям,
От вод речушки Галла пьян, я думаю,
50 Коль из британца галлом стать он силится,
Пусть каплуном, о боги, станет сей петух.
Вижу, не только вещам, но и людям на свете даются
Не наобум имена, смыслом глубоким полны.
Имя врача - Николай. Подобает ли имя такое?
Ты говоришь, что оно лишь полководцу идет,
Ибо оружием тот повергает народы; но этот
Ядами валит народ и полководцев любых.
В битвах опять полководцы сойдутся, но вновь не сойдется
С этим врачом ни один: истинно он - Николай.
ЧРЕЗВЫЧАЙНО УРОДЛИВОГО ЧЕЛОВЕКА
Думаю, и Апеллеса Венеру собою затмила
Эта картина твоя, что я недавно узрел.
Мастер в нее лишь одну все искусство собрал воедино,
Ею явить пожелал, что он способен создать.
В лике какая краса, что за нос, а губы какие!
О какие глаза, цвет-то повсюду какой!
Столь безупречно прекрасна была она в каждой детали,
Сколь ни в единой из них схожей с тобой не была.
Как-то недавно, когда я зашел к живописцу в жилище,
Изображенье твое взорам предстало моим.
И пока все из тебя выжимал живописец, недвижно,
Я полагаю, пришлось долго тебе восседать.
Вот ты и вышел таким; и я понял, кто здесь на картине,
Сразу... как мастер сказал, что написал он тебя.
Горе, Хрисал умирает богатый, страдает, стенает,
Что ни один не пожал более скорбный удел.
Но так как все ж он не умер, себя кто и в грош-то не ставит,
Гибнут четыре гроша, что на могилу пошли.
Лишь доведется мне вспомнить грамматика Гелиодора, -
Как солецизмы страшить мой начинают язык.
"В этом году в государстве у галлов прославленный всюду
Будет в покое король", - славный астролог изрек.
Тот же, лишь год начался, как покончил с жизнью расчеты,
И оправданья уже у прорицателя нет.
Кто-то со смехом решил защищать предсказанье. "Правдиво
Слово его, - говорит. - Что, не в покое король?"
Шире молва расползлась, и народ потешается всюду
Над предсказаньем, твердя: "Что, не в покое король?"
Это услышав в народе, промолвил астролог серьезно:
"Истинно я предсказал. Что, не в покое король?"
Прокл, никогда не сумеешь ты носа прочистить рукою,
Ибо, хотя и длинна, носа короче рука.
А собираясь чихнуть и - Юпитер - крича, ты не слышишь,
Как ты чихаешь, - ведь нос так далеко от ушей.
Фурии есть и средь Муз, и становишься Фурией этой
Сам ты, пиит, и стихи ими творишь одержим.
Значит, побольше пиши, умоляю. Неистовства больше,
Чем у тебя, не найду, если бы я и хотел.
Чтобы журавль, истребитель пигмеев, тебя не похитил, -
Если умен ты, в самом городе только живи.
Ты услади-ка себя, презирая толпы многословье:
Скажет один о тебе плохо, другой - хорошо.
Лампу глупец погасил, которого блохи кусали.
"Больше, - сказал он, - меня этим блохам не видать."
Ровно полжизни мы спим. И в течение той половины
И богатей, и бедняк равны друг другу лежат.
Значит, о Крез, из царей богатейший, был истинно равен
Ровно полжизни тебе Ир, воплощенный бедняк.
Если ты спишь и не знаешь, что жив, - ты, конечно, не счастлив.
Если же сон не идет, - ты же несчастен тогда.
Значит, счастливец любой, кто гордится судьбой благосклонной,
Кто непомерно раздут этой удачей своей,
Сколько б ночей ни пришло, - иль счастливчиком быть прекращает, -
Иль начинает опять столько ж несчастливым быть.
Король, законы любящий,
С тираном лютым разнится:
Рабами всех зовет тиран,
Король - своими чадами.
День у великих тиранов громада забот истощает.
Ночью приходит покой, если приходит он к ним.
Но и на ложах мягчайших не больше находят покоя,
Чем бедняки, что лежат прямо на твердой земле.
Значит, тиран, в твоей жизни счастливейшим временем может
То быть, когда б ты желал быть с бедняком наравне.
ЯМБИЧЕСКАЯ ЭПИГРАММА
Благочестивый принцепс не лишен детей,
Ведь царству он всему отец.
Итак, счастливый принцепс изобилует
Детьми: они - все граждане.
Царство, оно - человек и любовью спаяно крепко.
Царь - голова, а народ - члены другие его.
Сколько имеет сограждан (ведь больно кого-то лишиться),
Столько же числит и царь тела частей своего.
Под повеленье царя отдается народ и считает,
Что их владыка - глава каждого тела его.
Все мы ценим добро, лишь теряя его невозвратно.
Владеем - с небрежением.
Так же нередко, но поздно, наследник негодный в народе
Как добрый принцепс помнится.
Значит, безумец, гордыня султан твой на шлеме колеблет,
Ибо колени свои гнет пред тобою толпа,
Ибо народ пред тобой с головою стоит непокрытой:
Многих и жизнь ты, и смерть держишь в руках у себя.
Но сколько раз цепенеют во сне неподвижные члены,
Столько же раз, - ты скажи, - где же тщеславье твое?
Тела обрубку подобен, безжизнен тогда возлежишь ты,
Или же трупам, что смерть только недавно взяла.
Ибо коль ты, запершись, не укроешься в страхе в жилище,
То у любого в руках жизнь твоя будет тогда.
Добрый властитель каков? Это - пес, охраняющий стадо:
Он отгоняет волков. Ну, а недобрый? - Сам волк.
Плачется дева, что силой похищена, и похититель
Не отопрется. И вот он уж на смерть обречен.
Но искушенный защитник, нежданно откинув одежду,
У подсудимого член вынул рукою своей.
"Именно он, - говорит, - побывал в твоем чреве, девица?"
Молвить смущенье и стыд деву заставили: "Нет".
"Мы победили, судья, - восклицает хитрец, - отрицает,
Тем отрицая сама и похищенье свое!"
Клептик, боясь, что за кражу осудят его, к адвокату
Не без награды большой прибыл - совет получить.
Долго листал, и не раз, тот безмерно огромные томы;
"Верю, - изрек, - избежишь кары ты, если сбежишь".
С ГРЕЧЕСКОГО
Часто, что брат мой отца пережить обязательно должен,
Это астрологи все единогласно трубят.
Лишь Гермоклит объявил, что умрет тот, отца упредивши,
Но объявил он, когда... мертвым увидел его.
Приговоренные все мы и на смерть идущие, в этой
Заперты клетке земной. В ней не избегнем конца.
Площадь, что занята ею, на многие части разбита,
И в помещенье частей части возводят еще.
Словно за царство борьба, и за клетку борьба не стихает,
Скряга в ее темноте прячет богатства свои.
Этот скиталец по клетке гуляет, тот в нору укрылся, -
Здесь и подвластье, и власть, здесь песнопенье и стон.
И пока клетка любима, как будто она и не клетка, -
Смертью влекомы мы все, гибелью каждый своей.
Нет, ни страх ненавистный, ни выси палат, ни богатства,
Что он у подданных взял, не охраняют царя.
Ни твердолобый охранник, кого за гроши покупают,
Тот, что другому слугой будет, как был одному.
Править народом без страха тот будет, кого посчитает,
Как никого, для себя самым полезным народ.
Кто б ни был муж, один царя над многими,
Обязан властью многим он.
И он отнюдь царить не должен долее,
Чем захотят те, многие.
Что ж так спесивы властелины жалкие,
Коль их правленье временно?
Мир целиком Эпикур сотворяет из атомов малых,
Ибо считал он, Алхим, - атомы - меньше всего.
Если б в ту пору ты жил, Диофант, из тебя сотворил бы
Мир он, - ведь ты, Диофант, меньше куда, чем они.
Иль написал бы он даже: "Из атомов - все остальное".
"Сами же атомы все, - он бы сказал, - из тебя".
Эти двое двоих погубили - порочный и скромный,
Как друг на друга пошли - яростный пламень и стыд.
Федру объял без остатка любовный огонь к Ипполиту,
А Ипполита святой стыд погубил самого.
Здравствуй, Гектор, потомок воителя Марса, коль слышишь
Что-либо ты под землей, горд за отчизну, воспрянь.
Град Илион обитаем, народ там живет знаменитый, -
С Марсом, с тобой не сравнить, Марсу, однако, он друг.
А мирмидоны погибли. Поведай же, Гектор, Ахиллу,
Что энеады теперь правят Фессалией всей.
Лишнее все бесполезно. Так горек нередко бывает, -
Старая мудрость гласит, - мед, если слишком его.
Ты ведь не жил никогда, никогда не умрешь, неимущий.
Да, горемыка, живя, был ты поистине мертв.
Тем лишь, кто в счастье безмерен, кто денег имеет без счета,
Тем лишь когда-нибудь смерть жизни положит предел.
Да, в человечьих делах величайшая мудрость - молчанье.
В этом мудрец Пифагор будет свидетелем мне.
Истинно красноречивый, всех прочих он учит молчанью,
В нем для покоя людей лучшее средство найдя.
Что удивляемся мы чудесам предыдущих столетий,
Дивам, где бык говорит, каменный падает дождь?
Древние новое чудо затмило: проснувшись, с кровати
Геллия встала вчера раньше вечерних теней.
Я бы и больше сказал, если б ты не решил, что шучу я, -
Да, пробудилась она раньше полудня еще.
Те чудеса, и нередко, пожалуй, и видели предки,
Часто, быть может, еще их и потомки узрят.
Этого ж чуда никто до вчерашнего дня не увидел
И не сумеет никто после него увидать.
Что ты Венеру, меня, уязвляешь, Тритония дева?
Жертвы мои почему ты прибираешь к рукам?
Вспомни-ка лучше о том, как когда-то на Иде скалистой
Назвал меня, не тебя, самой прекрасной Парис.
Меч твой, твое и копье, а со мною лишь яблоко только.
Только о яблоке том давней довольно борьбы.
Фибры сжимая в груди и вдыхая лишь воздуха малость,
Все мы живем и вокруг Феба сияние зрим.
Все мы живущие здесь - лишь орудья, но только такие,
Что получаем мы жизнь от дуновений живых.
Если ж дыханья парок ты закроешь своею рукою, -
Душу низринув, ее прямо ты к Стиксу пошлешь.
Значит, мы, люди, - ничто, все содержимся мы для Плутона;
Легкий дыхания миг - жизни опора одна.
Туп твой свинцовый кинжал и лишен остроты совершенно.
Он остроту твоего нам представляет ума.
Люди в своем большинстве восторгаются славой ничтожной,
Глупые, ветром пустым к звездам стремимы они.
Мил ты по гласу народа себе? Но часто ругает
Лучшее тот, кто ослеп, глупо худое хваля.
В вечной тревоге всегда, от чужого зависишь сужденья,
Чтобы поденщик не взял данную им похвалу.
Случай, однако, смеется над ним, тебя восхвалившим,
Хвалит он пусть от души, - беглая это хвала.
Что тебе слава дает? Пусть всем светом тебя восхваляют.
Если страдает сустав, что тебе слава дает?
Вытащил мух из крат_е_ра пирующий прежде, чем сам он
Выпил, а выпил когда, вновь их туда поместил.
"Сам-то я мух не люблю, - он сказал, объясняя причину, -
Но и не знаю, кому мухи приятны из вас".
Утка уж в пасти у пса, но иное схватить он намерен.
Но не берет; а что взял - вот уж из пасти бежит.
Так, о несчастный, пока ты хватаешь чужое, то чаще,
И по заслугам тогда, алчный, теряешь свое.
В стойле собака сама никогда не питается сеном
И не дает, чтоб его жаждущий конь поедал.
Алчный богатства хранит, совершенно не пользуясь ими,
И запрещает другим пользу извлечь из богатств.
Как, ты готовишься меч мне вонзить или в грудь, иль во чреве?
Чрево тебя породило, а грудь молоком напитала.
Дай божество лишь о добром просить - иль не надо молений,
Или отвергни ты просьбу о злом - иль не надо молений.
Тот, кто жену схоронив, обзаводится новой женою,
В море крушенье познав, снова плывет по волнам.
Сон, этой жизни покой, утешенье, надежда для бедных,
Делаешь равными ты ночью с богатыми их.
Полные скорби сердца ты ласкаешь летейскою влагой,
Ты удаляешь из них мысли о всяческом зле.
Кроткий, ты шлешь в сновиденьях желанные бедным богатства
Что ты смеешься, богач, мнимым богатствам бедняг?
Боли, заботы и муки в реальных богатствах богатых,
В мнимых богатствах бедняг - истинно радость одна.
Душу писать нелегко, написать же тело нетрудно.
Впрочем, они у тебя скверны - и тело, и дух,
Ибо природа, явив нам души твоей нравы дурные,
Сделала так, что они явственно видны во всем.
Но несуразную внешность, твои безобразные члены
Кто же напишет, коль их видеть не хочет никто?
Злая гадюка, однажды ужаливши каппадокийца,
Тотчас погибла, испив пагубной крови его.
Статую эту тебе, царь, сгубивший весь мир, водрузили
Здесь из железа: оно стоит дешевле, чем медь.
Это свершили убийства, нужда, жажда денег и голод, -
Ими ты все погубил, алчности верен своей.
КАКУЮ СЛЕДУЕТ ВЫБИРАТЬ ЖЕНУ
Уж время требует
И молвит, Кандид мой:
Оставь прибежище
Любовей ветреных
И брось неверное
Ты к ложам рвение,
Прельстясь Кипридою.
Ищи же девушку,
С которой, связанный
10 Любви взаимностью,
Живи в супружестве.
Твой род потомками -
Что есть прекраснее, -
Детьми богатая,
Умножит счастливо.
Твой для тебя отец
То сделал некогда.
Что от родителей
Воспринял ранее,
20 Ты с возмещением
Потомству выплати.
Но пусть заботою
Не станет, Кандид мой,
Стремленье большее
К ее приданому,
Чем к непорочности.
Непрочна та любовь,
Где страсть безумная
Воспламеняется
30 Красою внешнею
Иль жаждой денежной.
Ведь всякий любящий
Из жажды денежной
Любви не ведает, -
Лишь деньги любит он.
Но деньги взятые
Тотчас рассеются,
А страсть недолгая
Погибнет прежде, чем
40 На свет появится.
Но эти денежки,
Что прежде с жадностью
Несчастный жаловал,
Помочь затем ему
Не в состоянии,
Где нелюбимую,
Не доброй волею,
Но с принуждением
Он взял супругою.
50 Что прелесть? Сгинуть ли,
Как лихорадке, ей,
С годами сникнуть ли,
Под солнцем - цветику?
Тут щеки алые
В румянцах кончатся;
Любовь, лишь этими
Державшись узами,
Без них уносится.
Но есть любовь, и с ней
60 Душой провидящий
В совете с разумом
Достойный встретится.
Ее в счастливый час,
Достоинств полную
(Не преходящую,
Как лихорадка иль
Как годы беглые),
Даст уважение.
Во-первых, та, кого
70 Ты в жены хочешь взять,
Смотри, - питомица
Каких родителей;
Пусть мать отменными
Блистает нравами,
Чьи нравы девочка
В нежнейшем возрасте
Впитавши выразит.
Тут на врожденные -
Мила ли - качества
80 Смотри, чтоб в облике
Цвела безоблачность;
Пусть от лица вдали
Пребудет сумрачность,
Но на щеках ее
Цветет застенчивость,
И в лике девушки
Не будет дерзости.
Пусть будет скромная
И пусть не тянется
90 К мужам с объятьями.
Во взорах кроткая,
Пусть всюду глазками
Не рыщет, бегая.
От губ подалее
Пусть будет глупая
Болтливость вечная
И с ней мужицкое
Всегда молчание.
Пусть будет девушка
100 В науках сведущей,
Иль пусть хотя бы к ним
Предрасположенной;
И в них, счастливая,
Могла б из древности
Творений лучшие,
Дни жизни радуя,
Черпать учения,
В их всеоружии
Не раздувалась бы
110 В удачах гордостью,
И не рыдала бы,
Когда в несчастия,
Бедняжка, ввергнута.
Всегда веселая,
Не будет пусть она
Докучной, тягостной
Твоею спутницей.
Сама ученая,
Научит грамоте
120 Твоих с младенчества
Внучаток в будущем.
Заставит пусть тебя
Покинуть сверстников
И успокоиться
С женой ученою;
Она, желанная,
Рукой проворною
Струн льет звучание
И пеньем (сладостней
130 Нет, Прокна, голоса
И у сестры твоей)
Приятно радует.
Хотел бы Аполлон
То слушать пение.
Тебя б заставила
Беседой ласковой,
Но и ученою
Быть дни и ночи с ней,
Найти у ней слова
140 Медовой сладости
И не без прелести
С медовых уст ее
Всегда текущие;
Да сдержат те слова
Тебя, коль к радости
Пустой потянешься,
Да облегчат они,
Коль вдруг сожмет тебя
Тоска щемящая;
150 Поспорит в них она,
Вся - красноречие,
С нелегким опытом
Всех дел случившихся.
Такая, думаю,
Орфею некогда
Была супругою.
Из царства мертвого
Не стал бы дерзостно
Спасать он женщину
160 По нраву грубую.
Такой же, думаю,
Непревзойденною,
Что и с отцом могла
Равняться песнею,
Назона дочь была.
Такой же, думаю,
(Какой приятнее
Отцу и не было,
Кто всех ученее)
170 Была дочь Туллия.
Такой же Гракхов двух
Была родившая.
Она, родив, детей
Добру наставила,
Став им наставницей,
Как и родильницей.
Но что столетия
Тревожим прошлые?
И в веке нынешнем,
180 Хоть он и грубый век.
Найдется девушка, -
Но лишь единая, -
Так пусть единую
Возьмет из множества
И с нею тех сравнит,
О ком рассказано,
Как бывших некогда
В веках, что минули;
Она же дальнюю
190 Теперь Британию
Возносит, крыльями
Молвы взнесенная, -
Хвала и слава ты
На всей земле одна
Такая девушка!
Но не Кассандра ты
В своем отечестве.
О Кандид, ты скажи,
Коль и тебя возьмет
200 Супругом девушка,
Одна из тех, о ком
Сказал я ранее, -
То да оставишь ты
Исканье внешности
Или к приданому
Стремленье жадное.
Вот слово верное:
Красива каждая,
Коль дева по сердцу.
210 Нет тех достаточней,
Кто счел достаточным
Все, чем владеет он.
Так, любит пусть меня
Жена: тебе ни в чем,
Друг, не солгал я здесь.
Пусть даже девушке
Самой природою
В красе отказано,
И пусть на вид она
220 Чернее угольев,
Но будет мне она
Врожденной скромностью
Прекрасней лебедя.
Пусть деву вздумала б
Лишить приданого
Судьба обманная, -
Да пусть бедней она
И Ира бедного, -
Но будет мне зато
230 Врожденной скромностью
Богаче, Крез, тебя.
Жене Трасона волопас-мужик нанес
Позор в его отсутствие.
Домой вернувшись, воин понял все, и вон
Вооруженный бросился.
Настигнув волопаса одного в полях,
Вскричал: "Эй, слушай, мерзостный!"
Тот встал, камней набрав себе за пазуху.
Меч обнажив, вскричал Трасон:
"Ты причинил позор моей жене, мясник?"
Тот отвечал бестрепетно:
"Да, я" - "Так, признаешься? Всех богов, богинь
Зову. О злодеяние!
Тебе бы в грудь по рукоять я меч вонзил,
Когда бы не признался ты".
Я не стремлюсь занять поля пространные,
К златому счастью Гига нет стремления.
Пусть он своим, своим и я довольствуюсь.
И все, что слишком, слишком мне не нравится.
Выбросьте труп мой, данайцы, поверженный после кончины:
Ведь и убитый уже, лев для зайцев по-прежнему страшен.
Как-то поэт, кому первого нет, написал: "В благочестье
Эней - кому второго нет".
Некто, когда короля захотел восхвалить он, считая,
Что сам Марона стоит он,
"Вот он, вот он, король, кому первого нет", - заявляет.
Такой хвалы не стоит тот.
Стоит, однако, поэт, и бесспорно. Итак, воздадим же
Хвалу обоим должную.
Вот он, вот он поэт, кому первого нет, но и вот он
Король, кому второго нет.
КТО НАПИСАЛ ГИМНЫ О БОГАХ, НЕДОСТАТОЧНО УМЕЛО
ЗАСВИДЕТЕЛЬСТВОВАВ В ПРЕДИСЛОВИИ,
Но всякий, кто рожден Британским островом,
Столь нагло так своей отчизной брезгует,
Что обезьяной нравом стать старается
И к галльским лишь одним стремится глупостям,
От вод речушки Галла пьян, я думаю,
50 Коль из британца галлом стать он силится,
Пусть каплуном, о боги, станет сей петух.
Вижу, не только вещам, но и людям на свете даются
Не наобум имена, смыслом глубоким полны.
Имя врача - Николай. Подобает ли имя такое?
Ты говоришь, что оно лишь полководцу идет,
Ибо оружием тот повергает народы; но этот
Ядами валит народ и полководцев любых.
В битвах опять полководцы сойдутся, но вновь не сойдется
С этим врачом ни один: истинно он - Николай.
ЧРЕЗВЫЧАЙНО УРОДЛИВОГО ЧЕЛОВЕКА
Думаю, и Апеллеса Венеру собою затмила
Эта картина твоя, что я недавно узрел.
Мастер в нее лишь одну все искусство собрал воедино,
Ею явить пожелал, что он способен создать.
В лике какая краса, что за нос, а губы какие!
О какие глаза, цвет-то повсюду какой!
Столь безупречно прекрасна была она в каждой детали,
Сколь ни в единой из них схожей с тобой не была.
Как-то недавно, когда я зашел к живописцу в жилище,
Изображенье твое взорам предстало моим.
И пока все из тебя выжимал живописец, недвижно,
Я полагаю, пришлось долго тебе восседать.
Вот ты и вышел таким; и я понял, кто здесь на картине,
Сразу... как мастер сказал, что написал он тебя.
Горе, Хрисал умирает богатый, страдает, стенает,
Что ни один не пожал более скорбный удел.
Но так как все ж он не умер, себя кто и в грош-то не ставит,
Гибнут четыре гроша, что на могилу пошли.
Лишь доведется мне вспомнить грамматика Гелиодора, -
Как солецизмы страшить мой начинают язык.
"В этом году в государстве у галлов прославленный всюду
Будет в покое король", - славный астролог изрек.
Тот же, лишь год начался, как покончил с жизнью расчеты,
И оправданья уже у прорицателя нет.
Кто-то со смехом решил защищать предсказанье. "Правдиво
Слово его, - говорит. - Что, не в покое король?"
Шире молва расползлась, и народ потешается всюду
Над предсказаньем, твердя: "Что, не в покое король?"
Это услышав в народе, промолвил астролог серьезно:
"Истинно я предсказал. Что, не в покое король?"
Прокл, никогда не сумеешь ты носа прочистить рукою,
Ибо, хотя и длинна, носа короче рука.
А собираясь чихнуть и - Юпитер - крича, ты не слышишь,
Как ты чихаешь, - ведь нос так далеко от ушей.
Фурии есть и средь Муз, и становишься Фурией этой
Сам ты, пиит, и стихи ими творишь одержим.
Значит, побольше пиши, умоляю. Неистовства больше,
Чем у тебя, не найду, если бы я и хотел.
Чтобы журавль, истребитель пигмеев, тебя не похитил, -
Если умен ты, в самом городе только живи.
Ты услади-ка себя, презирая толпы многословье:
Скажет один о тебе плохо, другой - хорошо.
Лампу глупец погасил, которого блохи кусали.
"Больше, - сказал он, - меня этим блохам не видать."
Ровно полжизни мы спим. И в течение той половины
И богатей, и бедняк равны друг другу лежат.
Значит, о Крез, из царей богатейший, был истинно равен
Ровно полжизни тебе Ир, воплощенный бедняк.
Если ты спишь и не знаешь, что жив, - ты, конечно, не счастлив.
Если же сон не идет, - ты же несчастен тогда.
Значит, счастливец любой, кто гордится судьбой благосклонной,
Кто непомерно раздут этой удачей своей,
Сколько б ночей ни пришло, - иль счастливчиком быть прекращает, -
Иль начинает опять столько ж несчастливым быть.
Король, законы любящий,
С тираном лютым разнится:
Рабами всех зовет тиран,
Король - своими чадами.
День у великих тиранов громада забот истощает.
Ночью приходит покой, если приходит он к ним.
Но и на ложах мягчайших не больше находят покоя,
Чем бедняки, что лежат прямо на твердой земле.
Значит, тиран, в твоей жизни счастливейшим временем может
То быть, когда б ты желал быть с бедняком наравне.
ЯМБИЧЕСКАЯ ЭПИГРАММА
Благочестивый принцепс не лишен детей,
Ведь царству он всему отец.
Итак, счастливый принцепс изобилует
Детьми: они - все граждане.
Царство, оно - человек и любовью спаяно крепко.
Царь - голова, а народ - члены другие его.
Сколько имеет сограждан (ведь больно кого-то лишиться),
Столько же числит и царь тела частей своего.
Под повеленье царя отдается народ и считает,
Что их владыка - глава каждого тела его.
Все мы ценим добро, лишь теряя его невозвратно.
Владеем - с небрежением.
Так же нередко, но поздно, наследник негодный в народе
Как добрый принцепс помнится.
Значит, безумец, гордыня султан твой на шлеме колеблет,
Ибо колени свои гнет пред тобою толпа,
Ибо народ пред тобой с головою стоит непокрытой:
Многих и жизнь ты, и смерть держишь в руках у себя.
Но сколько раз цепенеют во сне неподвижные члены,
Столько же раз, - ты скажи, - где же тщеславье твое?
Тела обрубку подобен, безжизнен тогда возлежишь ты,
Или же трупам, что смерть только недавно взяла.
Ибо коль ты, запершись, не укроешься в страхе в жилище,
То у любого в руках жизнь твоя будет тогда.
Добрый властитель каков? Это - пес, охраняющий стадо:
Он отгоняет волков. Ну, а недобрый? - Сам волк.
Плачется дева, что силой похищена, и похититель
Не отопрется. И вот он уж на смерть обречен.
Но искушенный защитник, нежданно откинув одежду,
У подсудимого член вынул рукою своей.
"Именно он, - говорит, - побывал в твоем чреве, девица?"
Молвить смущенье и стыд деву заставили: "Нет".
"Мы победили, судья, - восклицает хитрец, - отрицает,
Тем отрицая сама и похищенье свое!"
Клептик, боясь, что за кражу осудят его, к адвокату
Не без награды большой прибыл - совет получить.
Долго листал, и не раз, тот безмерно огромные томы;
"Верю, - изрек, - избежишь кары ты, если сбежишь".
С ГРЕЧЕСКОГО
Часто, что брат мой отца пережить обязательно должен,
Это астрологи все единогласно трубят.
Лишь Гермоклит объявил, что умрет тот, отца упредивши,
Но объявил он, когда... мертвым увидел его.
Приговоренные все мы и на смерть идущие, в этой
Заперты клетке земной. В ней не избегнем конца.
Площадь, что занята ею, на многие части разбита,
И в помещенье частей части возводят еще.
Словно за царство борьба, и за клетку борьба не стихает,
Скряга в ее темноте прячет богатства свои.
Этот скиталец по клетке гуляет, тот в нору укрылся, -
Здесь и подвластье, и власть, здесь песнопенье и стон.
И пока клетка любима, как будто она и не клетка, -
Смертью влекомы мы все, гибелью каждый своей.
Нет, ни страх ненавистный, ни выси палат, ни богатства,
Что он у подданных взял, не охраняют царя.
Ни твердолобый охранник, кого за гроши покупают,
Тот, что другому слугой будет, как был одному.
Править народом без страха тот будет, кого посчитает,
Как никого, для себя самым полезным народ.
Кто б ни был муж, один царя над многими,
Обязан властью многим он.
И он отнюдь царить не должен долее,
Чем захотят те, многие.
Что ж так спесивы властелины жалкие,
Коль их правленье временно?
Мир целиком Эпикур сотворяет из атомов малых,
Ибо считал он, Алхим, - атомы - меньше всего.
Если б в ту пору ты жил, Диофант, из тебя сотворил бы
Мир он, - ведь ты, Диофант, меньше куда, чем они.
Иль написал бы он даже: "Из атомов - все остальное".
"Сами же атомы все, - он бы сказал, - из тебя".
Эти двое двоих погубили - порочный и скромный,
Как друг на друга пошли - яростный пламень и стыд.
Федру объял без остатка любовный огонь к Ипполиту,
А Ипполита святой стыд погубил самого.
Здравствуй, Гектор, потомок воителя Марса, коль слышишь
Что-либо ты под землей, горд за отчизну, воспрянь.
Град Илион обитаем, народ там живет знаменитый, -
С Марсом, с тобой не сравнить, Марсу, однако, он друг.
А мирмидоны погибли. Поведай же, Гектор, Ахиллу,
Что энеады теперь правят Фессалией всей.
Лишнее все бесполезно. Так горек нередко бывает, -
Старая мудрость гласит, - мед, если слишком его.
Ты ведь не жил никогда, никогда не умрешь, неимущий.
Да, горемыка, живя, был ты поистине мертв.
Тем лишь, кто в счастье безмерен, кто денег имеет без счета,
Тем лишь когда-нибудь смерть жизни положит предел.
Да, в человечьих делах величайшая мудрость - молчанье.
В этом мудрец Пифагор будет свидетелем мне.
Истинно красноречивый, всех прочих он учит молчанью,
В нем для покоя людей лучшее средство найдя.
Что удивляемся мы чудесам предыдущих столетий,
Дивам, где бык говорит, каменный падает дождь?
Древние новое чудо затмило: проснувшись, с кровати
Геллия встала вчера раньше вечерних теней.
Я бы и больше сказал, если б ты не решил, что шучу я, -
Да, пробудилась она раньше полудня еще.
Те чудеса, и нередко, пожалуй, и видели предки,
Часто, быть может, еще их и потомки узрят.
Этого ж чуда никто до вчерашнего дня не увидел
И не сумеет никто после него увидать.
Что ты Венеру, меня, уязвляешь, Тритония дева?
Жертвы мои почему ты прибираешь к рукам?
Вспомни-ка лучше о том, как когда-то на Иде скалистой
Назвал меня, не тебя, самой прекрасной Парис.
Меч твой, твое и копье, а со мною лишь яблоко только.
Только о яблоке том давней довольно борьбы.
Фибры сжимая в груди и вдыхая лишь воздуха малость,
Все мы живем и вокруг Феба сияние зрим.
Все мы живущие здесь - лишь орудья, но только такие,
Что получаем мы жизнь от дуновений живых.
Если ж дыханья парок ты закроешь своею рукою, -
Душу низринув, ее прямо ты к Стиксу пошлешь.
Значит, мы, люди, - ничто, все содержимся мы для Плутона;
Легкий дыхания миг - жизни опора одна.
Туп твой свинцовый кинжал и лишен остроты совершенно.
Он остроту твоего нам представляет ума.
Люди в своем большинстве восторгаются славой ничтожной,
Глупые, ветром пустым к звездам стремимы они.
Мил ты по гласу народа себе? Но часто ругает
Лучшее тот, кто ослеп, глупо худое хваля.
В вечной тревоге всегда, от чужого зависишь сужденья,
Чтобы поденщик не взял данную им похвалу.
Случай, однако, смеется над ним, тебя восхвалившим,
Хвалит он пусть от души, - беглая это хвала.
Что тебе слава дает? Пусть всем светом тебя восхваляют.
Если страдает сустав, что тебе слава дает?
Вытащил мух из крат_е_ра пирующий прежде, чем сам он
Выпил, а выпил когда, вновь их туда поместил.
"Сам-то я мух не люблю, - он сказал, объясняя причину, -
Но и не знаю, кому мухи приятны из вас".
Утка уж в пасти у пса, но иное схватить он намерен.
Но не берет; а что взял - вот уж из пасти бежит.
Так, о несчастный, пока ты хватаешь чужое, то чаще,
И по заслугам тогда, алчный, теряешь свое.
В стойле собака сама никогда не питается сеном
И не дает, чтоб его жаждущий конь поедал.
Алчный богатства хранит, совершенно не пользуясь ими,
И запрещает другим пользу извлечь из богатств.
Как, ты готовишься меч мне вонзить или в грудь, иль во чреве?
Чрево тебя породило, а грудь молоком напитала.
Дай божество лишь о добром просить - иль не надо молений,
Или отвергни ты просьбу о злом - иль не надо молений.
Тот, кто жену схоронив, обзаводится новой женою,
В море крушенье познав, снова плывет по волнам.
Сон, этой жизни покой, утешенье, надежда для бедных,
Делаешь равными ты ночью с богатыми их.
Полные скорби сердца ты ласкаешь летейскою влагой,
Ты удаляешь из них мысли о всяческом зле.
Кроткий, ты шлешь в сновиденьях желанные бедным богатства
Что ты смеешься, богач, мнимым богатствам бедняг?
Боли, заботы и муки в реальных богатствах богатых,
В мнимых богатствах бедняг - истинно радость одна.
Душу писать нелегко, написать же тело нетрудно.
Впрочем, они у тебя скверны - и тело, и дух,
Ибо природа, явив нам души твоей нравы дурные,
Сделала так, что они явственно видны во всем.
Но несуразную внешность, твои безобразные члены
Кто же напишет, коль их видеть не хочет никто?
Злая гадюка, однажды ужаливши каппадокийца,
Тотчас погибла, испив пагубной крови его.
Статую эту тебе, царь, сгубивший весь мир, водрузили
Здесь из железа: оно стоит дешевле, чем медь.
Это свершили убийства, нужда, жажда денег и голод, -
Ими ты все погубил, алчности верен своей.
КАКУЮ СЛЕДУЕТ ВЫБИРАТЬ ЖЕНУ
Уж время требует
И молвит, Кандид мой:
Оставь прибежище
Любовей ветреных
И брось неверное
Ты к ложам рвение,
Прельстясь Кипридою.
Ищи же девушку,
С которой, связанный
10 Любви взаимностью,
Живи в супружестве.
Твой род потомками -
Что есть прекраснее, -
Детьми богатая,
Умножит счастливо.
Твой для тебя отец
То сделал некогда.
Что от родителей
Воспринял ранее,
20 Ты с возмещением
Потомству выплати.
Но пусть заботою
Не станет, Кандид мой,
Стремленье большее
К ее приданому,
Чем к непорочности.
Непрочна та любовь,
Где страсть безумная
Воспламеняется
30 Красою внешнею
Иль жаждой денежной.
Ведь всякий любящий
Из жажды денежной
Любви не ведает, -
Лишь деньги любит он.
Но деньги взятые
Тотчас рассеются,
А страсть недолгая
Погибнет прежде, чем
40 На свет появится.
Но эти денежки,
Что прежде с жадностью
Несчастный жаловал,
Помочь затем ему
Не в состоянии,
Где нелюбимую,
Не доброй волею,
Но с принуждением
Он взял супругою.
50 Что прелесть? Сгинуть ли,
Как лихорадке, ей,
С годами сникнуть ли,
Под солнцем - цветику?
Тут щеки алые
В румянцах кончатся;
Любовь, лишь этими
Державшись узами,
Без них уносится.
Но есть любовь, и с ней
60 Душой провидящий
В совете с разумом
Достойный встретится.
Ее в счастливый час,
Достоинств полную
(Не преходящую,
Как лихорадка иль
Как годы беглые),
Даст уважение.
Во-первых, та, кого
70 Ты в жены хочешь взять,
Смотри, - питомица
Каких родителей;
Пусть мать отменными
Блистает нравами,
Чьи нравы девочка
В нежнейшем возрасте
Впитавши выразит.
Тут на врожденные -
Мила ли - качества
80 Смотри, чтоб в облике
Цвела безоблачность;
Пусть от лица вдали
Пребудет сумрачность,
Но на щеках ее
Цветет застенчивость,
И в лике девушки
Не будет дерзости.
Пусть будет скромная
И пусть не тянется
90 К мужам с объятьями.
Во взорах кроткая,
Пусть всюду глазками
Не рыщет, бегая.
От губ подалее
Пусть будет глупая
Болтливость вечная
И с ней мужицкое
Всегда молчание.
Пусть будет девушка
100 В науках сведущей,
Иль пусть хотя бы к ним
Предрасположенной;
И в них, счастливая,
Могла б из древности
Творений лучшие,
Дни жизни радуя,
Черпать учения,
В их всеоружии
Не раздувалась бы
110 В удачах гордостью,
И не рыдала бы,
Когда в несчастия,
Бедняжка, ввергнута.
Всегда веселая,
Не будет пусть она
Докучной, тягостной
Твоею спутницей.
Сама ученая,
Научит грамоте
120 Твоих с младенчества
Внучаток в будущем.
Заставит пусть тебя
Покинуть сверстников
И успокоиться
С женой ученою;
Она, желанная,
Рукой проворною
Струн льет звучание
И пеньем (сладостней
130 Нет, Прокна, голоса
И у сестры твоей)
Приятно радует.
Хотел бы Аполлон
То слушать пение.
Тебя б заставила
Беседой ласковой,
Но и ученою
Быть дни и ночи с ней,
Найти у ней слова
140 Медовой сладости
И не без прелести
С медовых уст ее
Всегда текущие;
Да сдержат те слова
Тебя, коль к радости
Пустой потянешься,
Да облегчат они,
Коль вдруг сожмет тебя
Тоска щемящая;
150 Поспорит в них она,
Вся - красноречие,
С нелегким опытом
Всех дел случившихся.
Такая, думаю,
Орфею некогда
Была супругою.
Из царства мертвого
Не стал бы дерзостно
Спасать он женщину
160 По нраву грубую.
Такой же, думаю,
Непревзойденною,
Что и с отцом могла
Равняться песнею,
Назона дочь была.
Такой же, думаю,
(Какой приятнее
Отцу и не было,
Кто всех ученее)
170 Была дочь Туллия.
Такой же Гракхов двух
Была родившая.
Она, родив, детей
Добру наставила,
Став им наставницей,
Как и родильницей.
Но что столетия
Тревожим прошлые?
И в веке нынешнем,
180 Хоть он и грубый век.
Найдется девушка, -
Но лишь единая, -
Так пусть единую
Возьмет из множества
И с нею тех сравнит,
О ком рассказано,
Как бывших некогда
В веках, что минули;
Она же дальнюю
190 Теперь Британию
Возносит, крыльями
Молвы взнесенная, -
Хвала и слава ты
На всей земле одна
Такая девушка!
Но не Кассандра ты
В своем отечестве.
О Кандид, ты скажи,
Коль и тебя возьмет
200 Супругом девушка,
Одна из тех, о ком
Сказал я ранее, -
То да оставишь ты
Исканье внешности
Или к приданому
Стремленье жадное.
Вот слово верное:
Красива каждая,
Коль дева по сердцу.
210 Нет тех достаточней,
Кто счел достаточным
Все, чем владеет он.
Так, любит пусть меня
Жена: тебе ни в чем,
Друг, не солгал я здесь.
Пусть даже девушке
Самой природою
В красе отказано,
И пусть на вид она
220 Чернее угольев,
Но будет мне она
Врожденной скромностью
Прекрасней лебедя.
Пусть деву вздумала б
Лишить приданого
Судьба обманная, -
Да пусть бедней она
И Ира бедного, -
Но будет мне зато
230 Врожденной скромностью
Богаче, Крез, тебя.
Жене Трасона волопас-мужик нанес
Позор в его отсутствие.
Домой вернувшись, воин понял все, и вон
Вооруженный бросился.
Настигнув волопаса одного в полях,
Вскричал: "Эй, слушай, мерзостный!"
Тот встал, камней набрав себе за пазуху.
Меч обнажив, вскричал Трасон:
"Ты причинил позор моей жене, мясник?"
Тот отвечал бестрепетно:
"Да, я" - "Так, признаешься? Всех богов, богинь
Зову. О злодеяние!
Тебе бы в грудь по рукоять я меч вонзил,
Когда бы не признался ты".
Я не стремлюсь занять поля пространные,
К златому счастью Гига нет стремления.
Пусть он своим, своим и я довольствуюсь.
И все, что слишком, слишком мне не нравится.
Выбросьте труп мой, данайцы, поверженный после кончины:
Ведь и убитый уже, лев для зайцев по-прежнему страшен.
Как-то поэт, кому первого нет, написал: "В благочестье
Эней - кому второго нет".
Некто, когда короля захотел восхвалить он, считая,
Что сам Марона стоит он,
"Вот он, вот он, король, кому первого нет", - заявляет.
Такой хвалы не стоит тот.
Стоит, однако, поэт, и бесспорно. Итак, воздадим же
Хвалу обоим должную.
Вот он, вот он поэт, кому первого нет, но и вот он
Король, кому второго нет.
КТО НАПИСАЛ ГИМНЫ О БОГАХ, НЕДОСТАТОЧНО УМЕЛО
ЗАСВИДЕТЕЛЬСТВОВАВ В ПРЕДИСЛОВИИ,