Страница:
– Джон, оседлай мою лошадь, пожалуйста. А я пока пойду переоденусь. Потом немного проедусь.
С тех пор как Майкл забрал Черную Звезду, Ханна ездила на лошади Малкольма; то была крупная гнедая, обладавшая многими достоинствами, но она не шла ни в какое сравнение с Черной Звездой.
– Сию минуту, миссис Ханна, – ответил Джон.
Ханна направилась к дому; ее радостное настроение сменилось дурными предчувствиями. Она не понимала, почему Майкл уехал, не сказав ей ни слова. Но он обязательно вернется. После вчерашней ночи – она была уверена – он обязательно вернется.
Снова оказавшись в стесненных обстоятельствах, Эймос Стрич похудел на несколько фунтов. Подагра по-прежнему терзала его, и ему приходилось ходить, опираясь на палку.
Он тащился по улицам Уильямсберга, и настроение у него было самое мрачное. Как здорово проворачивал он делишки с Черной Бородой! Торговал спиртным, награбленным этим пиратом, да и у других пиратов тоже можно было разжиться. Теперь Черная Борода мертв, и корабли под черными флагами обходят побережье Виргинии стороной, и достать спиртное стало сложно.
Стрич понимал: нужно изыскать иные способы добывать средства к существованию, ибо его сбережения подходят к концу. Может быть, стоит вообще уехать из Уильямсберга.
Свернув на Глочестер-стрит, он увидел высокого молодого человека, шедшего по другой стороне, опустив голову. Стрич узнал его. Это был молодой Майкл Вернер. В хозяйчике вспыхнула ярость. Этот человек, если верить тому, что говорят в Уильямсберге, больше кого-либо другого повинен в смерти Черной Бороды. И вдруг в голове Стрича мелькнула спасительная мысль.
Он пересек улицу и обратился к Майклу:
– Маста Вернер…
Молодой человек остановился, поднял глаза; они сузились, когда он увидел Эймоса Стрича. Тот сорвал с себя шляпу и поклонился.
– Добрый день вам, молодой господин, Вы, может, не в курсе, – смело продолжал Стрич, – но ваш отец, да обретет мир его душа, перед смертью заключил со мной одну сделку. Он купил документы Ханны Маккембридж, ныне миссис Вернер, по которым она должна была отработать у меня служанкой. Он обещал уплатить мне пятьдесят фунтов, когда будет продан урожай табака. Бедняга умер и не успел заплатить. Так вот вы, сэр, – вы же джентльмен, – вы, конечно, не откажетесь уплатить долг вашего отца, правда, сэр? – Стрич врал без зазрения совести, глядя прямо в глаза Майклу. – Я ведь просил миссис Вернер заплатить, что мне причитается. Она отказалась и…
Глаза Майкла сверкнули.
– Как вы смеете! Как вы смеете приставать ко мне с подобными вещами? Думаете, я не знаю, кто вы такой? Думаете, мне не известно о ваших связях с Эдвардом Тичем? Ведь это вы уговаривали его напасть на «Малверн»!
Майкл замахнулся, словно собираясь ударить хозяйчика, тот съежился и отступил.
– Неправда, молодой господин! Кто-то оболгал меня.
– Я был там, дрянь вы этакая! Я слышал все. Как вы думаете, что произошло бы с вами, сообщи я обо всем губернатору Спотсвуду? Он повесил бы вас как пособника пиратов!
Вот тут-то Стрич испугался по-настоящему.
– Прошу вас, молодой господин! – вскричал он. – Умоляю вас не делать этого! Забудем о долге вашего папаши…
– Никаких долгов у него перед вами не было, а если бы и были, я не стал бы их выплачивать. И будь при мне шпага, я бы проткнул вас тут же, не сходя с места!
Стрич в страхе поднял руки.
– Я не гожусь для драки. Оружия не ношу, я болен и хром…
– Эймос Стрич, вы немедленно покинете Уильямсберг, – резко проговорил Майкл. – Если я еще хоть раз увижу вас на улице этого города, я вас убью! Если я вообще вас где-нибудь увижу, считайте, что вы покойник! Даю вам слово. Вы покинете Уильямсберг сегодня же!
Майкл повернулся и пошел прочь; весь его вид выражал непреклонность. Эймос Стрич смотрел ему вслед. Он слишком заботился о своей безопасности, чтобы предаваться злобе. Он прекрасно понимал, что этот вспыльчивый молодой человек выполнит все свои угрозы.
Да, он поступил необдуманно, глупо, подумал Стрич (он редко так правдиво оценивал собственные поступки), и вот теперь под угрозой оказалась его жизнь.
Придется сегодня же покинуть Уильямсберг!
Но куда же ему податься?
Ясно одно: из Виргинии необходимо уехать. Может быть, ему вообще придется уехать с Юга, отправиться на Север, в какой-нибудь городок, где можно заняться торговлей спиртным? Может статься – если фортуна ему улыбнется, – в один прекрасный день он опять откроет трактир.
Однако, ковыляя по улице к своему дому, Стрич проклинал тот день, когда впервые увидел Ханну Маккембридж. Эта проклятая сучка стала причиной его краха, и, судя по всему, у него уже никогда не будет возможности поквитаться с ней.
Майкл Вернер страдал. Вот уже больше недели прошло с той ночи, когда избыток вина и его проклятая страстность заставили его явиться на бал в «Малверн», а потом овладеть Ханной.
Он громко застонал. Проклятие! Эта женщина не выходит у него из головы ни днем ни ночью. Она вошла в его кровь, мучает, словно неизлечимая лихорадка.
В то утро, перед отъездом из поместья, он долго разговаривал с Джоном, который был ближе ему, чем кто-нибудь другой на плантации, – ведь они выросли вместе. Из разговора выяснилось, что суждения Майкла о Ханне во многом были неправильны.
Под конец Джон сказал:
– Она хорошая женщина, миссис Ханна. С ней «Малверн» стал счастливым местом, и она приноровилась к жизни поместья. – И Джон улыбнулся, гордясь Ханной. – Миссис Ханна управляет плантацией почти так же хорошо, как ваш отец, маста Майкл.
И все-таки она была служанкой на постоялом дворе, и не важно, почему так получилось. Но больше всего Майкла мучило то, что он занимался любовью с женщиной, с которой спал его отец. Со своей мачехой! Это было кровосмешение – не в прямом смысле, конечно, не телесное, но психологическое.
А мысль о том, что этот мерзавец Эймос Стрич когда-то спал с ней, была вообще непереносима. Подумать только – эта туша насиловала Ханну! Пока он разговаривал с этим подлецом несколько минут назад, красная пелена дикой ярости застила ему глаза. Будь он при оружии, он, конечно же, прикончил бы этого типа, не сходя с места.
Как ни старался, Майкл не мог изгнать из памяти воспоминания о той ночи, которую он провел с Ханной. Никогда ни с одной женщиной он не испытывал подобного наслаждения. Он знал, что она ждет его возвращения, и каждый день Майкл боролся с непреодолимым желанием отправиться в «Малверн». Всю неделю он пил, играл в карты, участвовал в скачках на Черной Звезде – и все для того, чтобы отвлечься от мыслей о Ханне. Он даже бросился в постель к какой-то девке, но, уходя, он испытывал отвращение к самому себе.
Майкл пришел на постоялый двор «Рейли» и поднялся наверх по узкой лестнице, которая вела к комнатам, где жили он и другие джентльмены. В Уильямсберге было немного заведений, где сдавались отдельные комнаты; здесь было принято селить в комнате сразу по нескольку постояльцев. Но «Рейли» был лучшим постоялым двором в городе, и Майкл решил, что его теперешнее положение требует самых лучших апартаментов. Всякий раз, думая о том, что из него сделали героя Уильямсберга, Майкл мрачно улыбался. Если бы люди знали, чем ему приходилось заниматься, пока он был членом пиратской шайки, они в ужасе отвернулись бы от него.
Майкл был неглуп и прекрасно понимал, что его возвеличивание продолжится недолго и что скоро на его месте окажется кто-то другой. Он надеялся, что это произойдет как можно скорее. Его превращение в героя дня, его чудесное воскрешение из мертвых, слухи и сплетни, вызванные тем, что он обосновался на постоялом дворе, вместо того чтобы по праву управлять «Малверном», – все это создавало ему такую известность, какой он вовсе не желал.
По крайней мере у него есть угол, где можно держать свою одежду и личные вещи. В его распоряжении был даже письменный столик.
Майкл переоделся в костюм для верховой езды. Пять раз он участвовал в скачках на Черной Звезде и неизменно выходил победителем. Вызовы на соревнования приходили к нему постоянно и в большом количестве. Вот сейчас такой вызов он получил от Джейми Фолкерка, ездившего на крупном гнедом по кличке Смоукер. Майкл припомнил, что предложение принять участие в скачках было брошено ему в лицо столь угрюмо, словно то был вызов на дуэль. Само по себе это было странно. Они жили на плантациях, граничивших друг с другом, и в детстве даже дружили. А теперь Джейми, судя по всему, испытывал к нему какую-то необъяснимую враждебность. Майкл пожал плечами. Возможно, старый друг завидует его героической славе. Знал бы он, как сам Майкл ненавидит эту славу!
Джейми поставил пятьдесят фунтов на свою лошадь против Черной Звезды. Ставка была высокой – в несколько раз превышала обычную, и это удивило Майкла. Джейми, по-видимому, полностью уверен в себе.
Однако в то время Майкл обрадовался. Поначалу он отказывался принять от губернатора наградные деньги – эти деньги, как ему казалось, пахли кровью. Но, поняв, что он ни при каких обстоятельствах не может оставаться в «Малверне», если там живет Ханна, – а выгнать ее он был не в состоянии, – Майкл с удивлением сделал открытие, что ему нужны деньги. Пришлось спрятать гордость и принять двести фунтов. Они оказались весьма кстати – пригодились для игры в карты и для ставок на Черную Звезду.
Майкл вышел из постоялого двора и направился на окраину города, к конюшне, где он держал Черную Звезду. Конь заржал, увидев его, вскинул голову. Майкл принес своему любимцу кусочек сахара. Он протянул его Черной Звезде на ладони и, жестом отказавшись от помощи слуги, сам оседлал коня.
Выведя его на улицу, Майкл поднялся в седло и поехал к небольшому ипподрому, находившемуся на расстоянии мили от города. Во многих городах Виргинии ипподромы были оборудованы лучше, чем здесь, кое-где даже были предусмотрены определенные удобства для зрителей, но Уильямсбергу еще только предстояло обзавестись всем этим. Скачки происходили на круговой дорожке, проложенной по бывшему пастбищу; длиной она была примерно в половину мили. Два столбика с флажками обозначали конец забега. Поскольку день был будний, зрителей собралось мало; Джейми со своими друзьями уже прибыли на место.
Из города Майкл выехал шагом; чтобы сдержать присущую Черной Звезде привычку переходить в легкий галоп, он натягивал поводья. Он подъехал к Джейми.
Тот откинул со лба свои огненные волосы и посмотрел на Майкла; его худое лицо было недовольным и хмурым.
– Вы опаздываете, сэр. – Джейми попытался презрительно усмехнуться, но у него это не получилось. – Мы решили, что вы боитесь помериться со мной силами.
– С какой стати мне бояться, Джейми? – беспечно отозвался Майкл. – А насчет опоздания – так это вы пришли слишком рано. Мы же договорились, что встретимся в…
– Будучи человеком порядочным, должен вам сообщить, – перебил его Джейми громким голосом; вид у него был взволнованный, – я уже соревновался на Смоукере с Черной Звездой, и не один раз. На нем ездила Ханна Вернер. И я всегда выигрывал.
Майкл невольно напрягся, но ему удалось ответить ровным голосом:
– Я очень ценю вашу заботу, Джейми. Вы действительно более чем порядочный человек. Ставка остается прежней. И поскольку вам явно не терпится, может быть, начнем?
Джейми выпрямился.
– Ну, будь по-вашему! Вы не сможете потом заявить, что вас не предупредили.
– Нет, Джейми, – сухо отозвался Майкл, – этого я не смогу сделать.
Они выбрали в судьи двух человек – те должны были стать у флажков в конце дорожки; нашли еще одного, который должен остаться здесь и дать сигнал к старту, и еще одного – в посредники. Джейми вскочил на Смоукера, держа в руке арапник, и соперники поставили своих коней бок о бок. Они ждали, пока судьи подойдут к флажкам.
Судья на старте спросил:
– Готовы, джентльмены? Да, они готовы.
– Тогда удачи вам обоим. Вперед!
Кони рванули, словно стрелы, выпущенные из лука. Майкл позволил Смоукеру немного вырваться вперед. Из предыдущих скачек он усвоил некоторый опыт. Черная Звезда терпеть не мог, когда его кто-то обгонял. Если же ему сразу позволить стать ведущим, он расслаблялся. Но если другая лошадь оказывалась впереди, он бросался вслед, едва Майкл отпускал поводья: он, казалось, отрывался от земли и летел как пуля. На этот раз Майкл придерживал его на полкорпуса сзади Смоукера примерно полдистанции. Один раз Джейми оглянулся, и зубы его сверкнули в торжествующей улыбке.
Майкл чувствовал, что Черная Звезда недоволен, – конь натягивал поводья. Пришло время ослабить поводья и, наклонившись к холке, Майкл прокричал:
– Хорошо, красавец! Вперед, Черная Звезда! Догоняй! Рванув вперед мощным броском, Черная Звезда оказался рядом со Смоукером. Джейми обернулся – испуганно и не веря своим глазам. Тут Черная Звезда вырвался вперед. До флажков оставалось всего несколько ярдов. Уголком глаза Майкл видел, как Джейми хлещет Смоукера арапником по блестящим от пота бокам.
Легко коснувшись каблуками боков Черной Звезды, Майкл еще немного подогнал его, и они промчались между флажками, на полтора корпуса обогнав жеребца Джейми.
Майкл позволил Черной Звезде замедлить бег и остановиться. Потом подъехал обратно к флажкам и спешился, Джейми тоже вернулся туда – как раз в тот момент, когда посредник вручал Майклу выигрыш.
– Вы хорошо ездите верхом, сэр.
Майкл молча кивнул в знак признательности; он следил за тем, как посредник отсчитывает деньги.
– Интересно, а на Ханне Вернер вы так же хорошо поездили?
Майкл поднял голову. Он решил, что ослышался. Теперь Джейми открыто насмехался над ним.
– Вся округа знает, что вы провели ночь после бала в ее постели…
– Вы порочите имя леди, сэр!
– Хороша леди! Шлюха, которую имел всякий, у кого есть…
Ярость вскипела в Майкле – такого бешенства он еще никогда не испытывал, и он ладонью ударил Джейми по лицу.
Тот отпрянул. Лицо под копной рыжих волос побледнело. Он поднес руку к отметинам, оставленным на его щеке ладонью Майкла, и холодно проговорил:
– Я требую сатисфакции, сэр!
Майкл ответил так же холодно:
– А я с удовольствием дам вам оную, сэр!
– Какое вы предпочитаете оружие? Лично я выбрал бы шпагу. Я знаю, что, будучи пиратом, вы неплохо попрактиковались в фехтовании, а мне не хотелось бы иметь перед вами преимущество.
– Хорошо, Фолкерк. Пусть будут шпаги.
– Мой секундант придет за вами на рассвете. Встретимся на восходе солнца.
– Значит, на восходе, сэр. – Майкл сделал полупоклон. – С вашего разрешения, джентльмены.
И, не сказав больше ни слова, с огромным трудом сдерживая страшный гнев, Майкл вскочил на Черную Звезду и пустил коня галопом.
Где-то на полпути к Уильямсбергу гнев его поостыл, и он перевел Черную Звезду на шаг.
Случившееся поразило его. Неужели он обречен вызывать на дуэль каждого виргинца мужского пола? Майкл коротко и горько рассмеялся. Он был уверен, что ему больше никогда не придется никого убивать, коль скоро его миссия у Эдварда Тича завершилась. Судя по всему, он ошибся.
А Джейми… Майкл вспомнил, как они играли, будучи детьми, устраивали шуточные дуэли и дрались на выточенных из дерева шпагах. Джейми держался тогда неуклюже, словно на ходулях, то и дело падал. Он и теперь держится ненамного изящнее, это видно сразу. Сам же Майкл отточил умение владеть шпагой так, что был совершенно уверен: никто не сможет одержать над ним верх. Значит, эта дуэль будет убийством, просто-напросто убийством.
И Майкл понял, что не пойдет на это. Если ему придется убить Джейми, не важно, по какой причине, он уже никогда не сможет жить в мире с самим собой.
Он решил было повернуть Черную Звезду назад, к месту скачек, когда понял, что исправить уже ничего нельзя. По каким-то неведомым ему причинам Джейми хочет с ним драться. И чем больше Майкл размышлял, тем сильнее убеждался в том. Если он вернется и попытается отказаться от вызова Джейми, его, возможно, вынудят начать дуэль немедленно.
И Майкл поехал дальше, унылый и мрачный. Добравшись до Уильямсберга, он сказал слуге в конюшне:
– Расседлайте коня, вычистите хорошенько, затем покормите и напоите. Он вскоре мне опять понадобится.
Потом он направился к постоялому двору «Рейли» и поднялся в свою комнату. Сев за письменный стол, окунул перо в чернильницу и написал записку.
«Мадам, сегодня я покидаю Виргинию. Я уверен, что оставляю „Малверн“ в надежных руках. Мое поведение в ту ночь, когда у вас был бал, непростительно. Могу объяснить его только чрезмерным опьянением. Я не решаюсь просить у вас прощения, полагая, что вряд ли получу его. Но надеюсь, со временем вы в глубине вашего сердца найдете возможность думать обо мне лучше. В настоящее время я не знаю, как долго пробуду в отъезде. Пока же да будет Господь Бог с его неизреченной мудростью милостив к вам, мадам».
Майкл поставил свою подпись, сложил листок, запечатал, капнув на него воском горящей свечи, и надписал сверху: «Миссис Ханне Вернер». Потом подошел к лестнице с письмом в руке и крикнул, чтобы ему прислали одного из мальчишек. Тут же по лестнице взлетел паренек лет четырнадцати – один из тех, кто работал в «Рейли» по договору.
– Да, маста Вернер?
– Ты знаешь, где находится плантация «Малверн»?
Паренек кивнул.
– Найми в конюшне лошадь, – сказал Майкл, доставая из кармана несколько монет. – Что останется, возьмешь себе. Отвези эту записку в «Малверн», миссис Вернер. Отдашь ей, и никому другому, понял?
Паренек быстро-быстро закивал. Майкл отдал ему записку и деньги, а потом, тяжело ступая, вернулся к себе. Там он принялся собирать вещи – то, что мог взять с собой, не слишком перегружая Черную Звезду.
Если джентльмен убегает в ночь перед самой дуэлью, он покрывает себя дурной славой, его заклеймят как труса.
Что ж, да будет так, ибо именно это он и собирается сделать.
Час спустя Майкл уже сидел в седле, покидая Уильямсберг, держа путь на запад, не зная, куда именно направляется. Он уехал, ни разу не оглянувшись.
Даже получив письмо от Майкла, Ханна не могла поверить, что он уехал. Снова и снова перечитывая коротенькое послание, она пыталась отыскать в нем скрытый смысл, но вопиющий факт оставался вопиющим фактом – Майкл уехал, ушел из ее жизни.
Она немного удивилась, что, несмотря на свою гордость, Майкл просит прощения. Но ей это вовсе не нужно! Ей нужен он сам! И если он бросил ее таким образом – если это правда, – то этого она простить не может.
Ханна показала письмо Андре.
Тот долго хмурился, читал его, перечитывал. Наконец поднял на нее глаза и попытался как-то прояснить ситуацию.
– Возьмите в рассуждение, дорогая леди, вот что: если молодой Вернер действительно уехал, вам больше незачем опасаться за «Малверн». Он велит вам оставаться хозяйкой плантации…
– Но я думала, что он меня любит! – уныло проговорила молодая женщина.
– Ах… понятно! – Андре проницательно посмотрел на нее. – Он дал вам повод так думать?
– Да. Мне так показалось.
– Может быть, важнее выяснить другое – есть ли в вашем сердце любовь к этому человеку?
– Да. Я… – Она вздохнула. – Ах, Андре, я сама не знаю! Я думала, что я… как я могу любить того, кто убегает и бросает меня подобным образом?
– Ханна, дорогая Ханна! Разве у нас есть повод утверждать, что он уехал именно от вас?
– Но ведь он не простился со мной даже в то утро, когда покинул «Малверн»!
Андре помахал письмом и сухо проговорил:
– Полагаю, это и есть способ проститься.
– Но далеко не лучший способ! И к тому же это жестоко! Этого я ему никогда не прощу! – И, выхватив письмо у Андре, Ханна вышла из комнаты.
К вечеру того же дня в «Малверн» прискакал Джейми Фолкерк. Ханна, которой сообщили о его приезде, встретила его у входа в дом. Она не предложила ему войти. Просто стояла и смотрела на него. День был прохладный, и Ханна обхватила плечи руками, чтобы удержаться от дрожи.
Не дав ей сказать ни слова, Джейми выпалил:
– Ваш любовник трус, мадам!
Она не отпрянула, услышав слово «любовник», но лишь холодно и внимательно посмотрела на Джейми:
– Что вы имеете в виду, сэр?
– Я вызвал Майкла Вернера на дуэль. Мы должны были сразиться сегодня на восходе солнца. Этот человек принял мой вызов в присутствии свидетелей, но оказался трусом и не явился на место встречи. Я узнал, вернувшись в Уильямсберг, что еще вчера, поздно вечером, он выехал из города. – Джейми ядовито улыбнулся. – Наконец-то Майкл Вернер показал себя во всей красе. Джентльмен не может не явиться на дуэль, получив вызов. Отныне имя Майкла Вернера будут в Уильямсберге презирать!
– Какова была причина этой дуэли? – спросила Ханна. И вдруг все поняла, поняла без всяких объяснений. И все же поинтересовалась: – Это из-за меня, не так ли? Вы что-то сказали на мой счет?
Джейми вспыхнул.
– Настоящей леди не пристало интересоваться делами джентльменов, мадам. – И, приподняв подбородок, он рассмеялся резким смехом. Потом, не простившись, натянул поводья и уехал на своем гнедом.
Ханна смотрела ему вслед, дрожа от холода. Но в дом вернулась не сразу. Она чувствовала себя покинутой, преданной; ею овладело полное отчаяние. Потому что теперь уже нельзя было сомневаться: Майкл Вернер уехал из Виргинии. И она знала почему.
Майкл Вернер не был трусом, в этом она была совершенно уверена. Его поступок объясняется очень просто. Он счел, что не стоит рисковать своей жизнью и драться на дуэли, защищая ее доброе имя.
Неужели все мужчины поступают с женщинами столь предательски подло!
Глава 18
С тех пор как Майкл забрал Черную Звезду, Ханна ездила на лошади Малкольма; то была крупная гнедая, обладавшая многими достоинствами, но она не шла ни в какое сравнение с Черной Звездой.
– Сию минуту, миссис Ханна, – ответил Джон.
Ханна направилась к дому; ее радостное настроение сменилось дурными предчувствиями. Она не понимала, почему Майкл уехал, не сказав ей ни слова. Но он обязательно вернется. После вчерашней ночи – она была уверена – он обязательно вернется.
Снова оказавшись в стесненных обстоятельствах, Эймос Стрич похудел на несколько фунтов. Подагра по-прежнему терзала его, и ему приходилось ходить, опираясь на палку.
Он тащился по улицам Уильямсберга, и настроение у него было самое мрачное. Как здорово проворачивал он делишки с Черной Бородой! Торговал спиртным, награбленным этим пиратом, да и у других пиратов тоже можно было разжиться. Теперь Черная Борода мертв, и корабли под черными флагами обходят побережье Виргинии стороной, и достать спиртное стало сложно.
Стрич понимал: нужно изыскать иные способы добывать средства к существованию, ибо его сбережения подходят к концу. Может быть, стоит вообще уехать из Уильямсберга.
Свернув на Глочестер-стрит, он увидел высокого молодого человека, шедшего по другой стороне, опустив голову. Стрич узнал его. Это был молодой Майкл Вернер. В хозяйчике вспыхнула ярость. Этот человек, если верить тому, что говорят в Уильямсберге, больше кого-либо другого повинен в смерти Черной Бороды. И вдруг в голове Стрича мелькнула спасительная мысль.
Он пересек улицу и обратился к Майклу:
– Маста Вернер…
Молодой человек остановился, поднял глаза; они сузились, когда он увидел Эймоса Стрича. Тот сорвал с себя шляпу и поклонился.
– Добрый день вам, молодой господин, Вы, может, не в курсе, – смело продолжал Стрич, – но ваш отец, да обретет мир его душа, перед смертью заключил со мной одну сделку. Он купил документы Ханны Маккембридж, ныне миссис Вернер, по которым она должна была отработать у меня служанкой. Он обещал уплатить мне пятьдесят фунтов, когда будет продан урожай табака. Бедняга умер и не успел заплатить. Так вот вы, сэр, – вы же джентльмен, – вы, конечно, не откажетесь уплатить долг вашего отца, правда, сэр? – Стрич врал без зазрения совести, глядя прямо в глаза Майклу. – Я ведь просил миссис Вернер заплатить, что мне причитается. Она отказалась и…
Глаза Майкла сверкнули.
– Как вы смеете! Как вы смеете приставать ко мне с подобными вещами? Думаете, я не знаю, кто вы такой? Думаете, мне не известно о ваших связях с Эдвардом Тичем? Ведь это вы уговаривали его напасть на «Малверн»!
Майкл замахнулся, словно собираясь ударить хозяйчика, тот съежился и отступил.
– Неправда, молодой господин! Кто-то оболгал меня.
– Я был там, дрянь вы этакая! Я слышал все. Как вы думаете, что произошло бы с вами, сообщи я обо всем губернатору Спотсвуду? Он повесил бы вас как пособника пиратов!
Вот тут-то Стрич испугался по-настоящему.
– Прошу вас, молодой господин! – вскричал он. – Умоляю вас не делать этого! Забудем о долге вашего папаши…
– Никаких долгов у него перед вами не было, а если бы и были, я не стал бы их выплачивать. И будь при мне шпага, я бы проткнул вас тут же, не сходя с места!
Стрич в страхе поднял руки.
– Я не гожусь для драки. Оружия не ношу, я болен и хром…
– Эймос Стрич, вы немедленно покинете Уильямсберг, – резко проговорил Майкл. – Если я еще хоть раз увижу вас на улице этого города, я вас убью! Если я вообще вас где-нибудь увижу, считайте, что вы покойник! Даю вам слово. Вы покинете Уильямсберг сегодня же!
Майкл повернулся и пошел прочь; весь его вид выражал непреклонность. Эймос Стрич смотрел ему вслед. Он слишком заботился о своей безопасности, чтобы предаваться злобе. Он прекрасно понимал, что этот вспыльчивый молодой человек выполнит все свои угрозы.
Да, он поступил необдуманно, глупо, подумал Стрич (он редко так правдиво оценивал собственные поступки), и вот теперь под угрозой оказалась его жизнь.
Придется сегодня же покинуть Уильямсберг!
Но куда же ему податься?
Ясно одно: из Виргинии необходимо уехать. Может быть, ему вообще придется уехать с Юга, отправиться на Север, в какой-нибудь городок, где можно заняться торговлей спиртным? Может статься – если фортуна ему улыбнется, – в один прекрасный день он опять откроет трактир.
Однако, ковыляя по улице к своему дому, Стрич проклинал тот день, когда впервые увидел Ханну Маккембридж. Эта проклятая сучка стала причиной его краха, и, судя по всему, у него уже никогда не будет возможности поквитаться с ней.
Майкл Вернер страдал. Вот уже больше недели прошло с той ночи, когда избыток вина и его проклятая страстность заставили его явиться на бал в «Малверн», а потом овладеть Ханной.
Он громко застонал. Проклятие! Эта женщина не выходит у него из головы ни днем ни ночью. Она вошла в его кровь, мучает, словно неизлечимая лихорадка.
В то утро, перед отъездом из поместья, он долго разговаривал с Джоном, который был ближе ему, чем кто-нибудь другой на плантации, – ведь они выросли вместе. Из разговора выяснилось, что суждения Майкла о Ханне во многом были неправильны.
Под конец Джон сказал:
– Она хорошая женщина, миссис Ханна. С ней «Малверн» стал счастливым местом, и она приноровилась к жизни поместья. – И Джон улыбнулся, гордясь Ханной. – Миссис Ханна управляет плантацией почти так же хорошо, как ваш отец, маста Майкл.
И все-таки она была служанкой на постоялом дворе, и не важно, почему так получилось. Но больше всего Майкла мучило то, что он занимался любовью с женщиной, с которой спал его отец. Со своей мачехой! Это было кровосмешение – не в прямом смысле, конечно, не телесное, но психологическое.
А мысль о том, что этот мерзавец Эймос Стрич когда-то спал с ней, была вообще непереносима. Подумать только – эта туша насиловала Ханну! Пока он разговаривал с этим подлецом несколько минут назад, красная пелена дикой ярости застила ему глаза. Будь он при оружии, он, конечно же, прикончил бы этого типа, не сходя с места.
Как ни старался, Майкл не мог изгнать из памяти воспоминания о той ночи, которую он провел с Ханной. Никогда ни с одной женщиной он не испытывал подобного наслаждения. Он знал, что она ждет его возвращения, и каждый день Майкл боролся с непреодолимым желанием отправиться в «Малверн». Всю неделю он пил, играл в карты, участвовал в скачках на Черной Звезде – и все для того, чтобы отвлечься от мыслей о Ханне. Он даже бросился в постель к какой-то девке, но, уходя, он испытывал отвращение к самому себе.
Майкл пришел на постоялый двор «Рейли» и поднялся наверх по узкой лестнице, которая вела к комнатам, где жили он и другие джентльмены. В Уильямсберге было немного заведений, где сдавались отдельные комнаты; здесь было принято селить в комнате сразу по нескольку постояльцев. Но «Рейли» был лучшим постоялым двором в городе, и Майкл решил, что его теперешнее положение требует самых лучших апартаментов. Всякий раз, думая о том, что из него сделали героя Уильямсберга, Майкл мрачно улыбался. Если бы люди знали, чем ему приходилось заниматься, пока он был членом пиратской шайки, они в ужасе отвернулись бы от него.
Майкл был неглуп и прекрасно понимал, что его возвеличивание продолжится недолго и что скоро на его месте окажется кто-то другой. Он надеялся, что это произойдет как можно скорее. Его превращение в героя дня, его чудесное воскрешение из мертвых, слухи и сплетни, вызванные тем, что он обосновался на постоялом дворе, вместо того чтобы по праву управлять «Малверном», – все это создавало ему такую известность, какой он вовсе не желал.
По крайней мере у него есть угол, где можно держать свою одежду и личные вещи. В его распоряжении был даже письменный столик.
Майкл переоделся в костюм для верховой езды. Пять раз он участвовал в скачках на Черной Звезде и неизменно выходил победителем. Вызовы на соревнования приходили к нему постоянно и в большом количестве. Вот сейчас такой вызов он получил от Джейми Фолкерка, ездившего на крупном гнедом по кличке Смоукер. Майкл припомнил, что предложение принять участие в скачках было брошено ему в лицо столь угрюмо, словно то был вызов на дуэль. Само по себе это было странно. Они жили на плантациях, граничивших друг с другом, и в детстве даже дружили. А теперь Джейми, судя по всему, испытывал к нему какую-то необъяснимую враждебность. Майкл пожал плечами. Возможно, старый друг завидует его героической славе. Знал бы он, как сам Майкл ненавидит эту славу!
Джейми поставил пятьдесят фунтов на свою лошадь против Черной Звезды. Ставка была высокой – в несколько раз превышала обычную, и это удивило Майкла. Джейми, по-видимому, полностью уверен в себе.
Однако в то время Майкл обрадовался. Поначалу он отказывался принять от губернатора наградные деньги – эти деньги, как ему казалось, пахли кровью. Но, поняв, что он ни при каких обстоятельствах не может оставаться в «Малверне», если там живет Ханна, – а выгнать ее он был не в состоянии, – Майкл с удивлением сделал открытие, что ему нужны деньги. Пришлось спрятать гордость и принять двести фунтов. Они оказались весьма кстати – пригодились для игры в карты и для ставок на Черную Звезду.
Майкл вышел из постоялого двора и направился на окраину города, к конюшне, где он держал Черную Звезду. Конь заржал, увидев его, вскинул голову. Майкл принес своему любимцу кусочек сахара. Он протянул его Черной Звезде на ладони и, жестом отказавшись от помощи слуги, сам оседлал коня.
Выведя его на улицу, Майкл поднялся в седло и поехал к небольшому ипподрому, находившемуся на расстоянии мили от города. Во многих городах Виргинии ипподромы были оборудованы лучше, чем здесь, кое-где даже были предусмотрены определенные удобства для зрителей, но Уильямсбергу еще только предстояло обзавестись всем этим. Скачки происходили на круговой дорожке, проложенной по бывшему пастбищу; длиной она была примерно в половину мили. Два столбика с флажками обозначали конец забега. Поскольку день был будний, зрителей собралось мало; Джейми со своими друзьями уже прибыли на место.
Из города Майкл выехал шагом; чтобы сдержать присущую Черной Звезде привычку переходить в легкий галоп, он натягивал поводья. Он подъехал к Джейми.
Тот откинул со лба свои огненные волосы и посмотрел на Майкла; его худое лицо было недовольным и хмурым.
– Вы опаздываете, сэр. – Джейми попытался презрительно усмехнуться, но у него это не получилось. – Мы решили, что вы боитесь помериться со мной силами.
– С какой стати мне бояться, Джейми? – беспечно отозвался Майкл. – А насчет опоздания – так это вы пришли слишком рано. Мы же договорились, что встретимся в…
– Будучи человеком порядочным, должен вам сообщить, – перебил его Джейми громким голосом; вид у него был взволнованный, – я уже соревновался на Смоукере с Черной Звездой, и не один раз. На нем ездила Ханна Вернер. И я всегда выигрывал.
Майкл невольно напрягся, но ему удалось ответить ровным голосом:
– Я очень ценю вашу заботу, Джейми. Вы действительно более чем порядочный человек. Ставка остается прежней. И поскольку вам явно не терпится, может быть, начнем?
Джейми выпрямился.
– Ну, будь по-вашему! Вы не сможете потом заявить, что вас не предупредили.
– Нет, Джейми, – сухо отозвался Майкл, – этого я не смогу сделать.
Они выбрали в судьи двух человек – те должны были стать у флажков в конце дорожки; нашли еще одного, который должен остаться здесь и дать сигнал к старту, и еще одного – в посредники. Джейми вскочил на Смоукера, держа в руке арапник, и соперники поставили своих коней бок о бок. Они ждали, пока судьи подойдут к флажкам.
Судья на старте спросил:
– Готовы, джентльмены? Да, они готовы.
– Тогда удачи вам обоим. Вперед!
Кони рванули, словно стрелы, выпущенные из лука. Майкл позволил Смоукеру немного вырваться вперед. Из предыдущих скачек он усвоил некоторый опыт. Черная Звезда терпеть не мог, когда его кто-то обгонял. Если же ему сразу позволить стать ведущим, он расслаблялся. Но если другая лошадь оказывалась впереди, он бросался вслед, едва Майкл отпускал поводья: он, казалось, отрывался от земли и летел как пуля. На этот раз Майкл придерживал его на полкорпуса сзади Смоукера примерно полдистанции. Один раз Джейми оглянулся, и зубы его сверкнули в торжествующей улыбке.
Майкл чувствовал, что Черная Звезда недоволен, – конь натягивал поводья. Пришло время ослабить поводья и, наклонившись к холке, Майкл прокричал:
– Хорошо, красавец! Вперед, Черная Звезда! Догоняй! Рванув вперед мощным броском, Черная Звезда оказался рядом со Смоукером. Джейми обернулся – испуганно и не веря своим глазам. Тут Черная Звезда вырвался вперед. До флажков оставалось всего несколько ярдов. Уголком глаза Майкл видел, как Джейми хлещет Смоукера арапником по блестящим от пота бокам.
Легко коснувшись каблуками боков Черной Звезды, Майкл еще немного подогнал его, и они промчались между флажками, на полтора корпуса обогнав жеребца Джейми.
Майкл позволил Черной Звезде замедлить бег и остановиться. Потом подъехал обратно к флажкам и спешился, Джейми тоже вернулся туда – как раз в тот момент, когда посредник вручал Майклу выигрыш.
– Вы хорошо ездите верхом, сэр.
Майкл молча кивнул в знак признательности; он следил за тем, как посредник отсчитывает деньги.
– Интересно, а на Ханне Вернер вы так же хорошо поездили?
Майкл поднял голову. Он решил, что ослышался. Теперь Джейми открыто насмехался над ним.
– Вся округа знает, что вы провели ночь после бала в ее постели…
– Вы порочите имя леди, сэр!
– Хороша леди! Шлюха, которую имел всякий, у кого есть…
Ярость вскипела в Майкле – такого бешенства он еще никогда не испытывал, и он ладонью ударил Джейми по лицу.
Тот отпрянул. Лицо под копной рыжих волос побледнело. Он поднес руку к отметинам, оставленным на его щеке ладонью Майкла, и холодно проговорил:
– Я требую сатисфакции, сэр!
Майкл ответил так же холодно:
– А я с удовольствием дам вам оную, сэр!
– Какое вы предпочитаете оружие? Лично я выбрал бы шпагу. Я знаю, что, будучи пиратом, вы неплохо попрактиковались в фехтовании, а мне не хотелось бы иметь перед вами преимущество.
– Хорошо, Фолкерк. Пусть будут шпаги.
– Мой секундант придет за вами на рассвете. Встретимся на восходе солнца.
– Значит, на восходе, сэр. – Майкл сделал полупоклон. – С вашего разрешения, джентльмены.
И, не сказав больше ни слова, с огромным трудом сдерживая страшный гнев, Майкл вскочил на Черную Звезду и пустил коня галопом.
Где-то на полпути к Уильямсбергу гнев его поостыл, и он перевел Черную Звезду на шаг.
Случившееся поразило его. Неужели он обречен вызывать на дуэль каждого виргинца мужского пола? Майкл коротко и горько рассмеялся. Он был уверен, что ему больше никогда не придется никого убивать, коль скоро его миссия у Эдварда Тича завершилась. Судя по всему, он ошибся.
А Джейми… Майкл вспомнил, как они играли, будучи детьми, устраивали шуточные дуэли и дрались на выточенных из дерева шпагах. Джейми держался тогда неуклюже, словно на ходулях, то и дело падал. Он и теперь держится ненамного изящнее, это видно сразу. Сам же Майкл отточил умение владеть шпагой так, что был совершенно уверен: никто не сможет одержать над ним верх. Значит, эта дуэль будет убийством, просто-напросто убийством.
И Майкл понял, что не пойдет на это. Если ему придется убить Джейми, не важно, по какой причине, он уже никогда не сможет жить в мире с самим собой.
Он решил было повернуть Черную Звезду назад, к месту скачек, когда понял, что исправить уже ничего нельзя. По каким-то неведомым ему причинам Джейми хочет с ним драться. И чем больше Майкл размышлял, тем сильнее убеждался в том. Если он вернется и попытается отказаться от вызова Джейми, его, возможно, вынудят начать дуэль немедленно.
И Майкл поехал дальше, унылый и мрачный. Добравшись до Уильямсберга, он сказал слуге в конюшне:
– Расседлайте коня, вычистите хорошенько, затем покормите и напоите. Он вскоре мне опять понадобится.
Потом он направился к постоялому двору «Рейли» и поднялся в свою комнату. Сев за письменный стол, окунул перо в чернильницу и написал записку.
«Мадам, сегодня я покидаю Виргинию. Я уверен, что оставляю „Малверн“ в надежных руках. Мое поведение в ту ночь, когда у вас был бал, непростительно. Могу объяснить его только чрезмерным опьянением. Я не решаюсь просить у вас прощения, полагая, что вряд ли получу его. Но надеюсь, со временем вы в глубине вашего сердца найдете возможность думать обо мне лучше. В настоящее время я не знаю, как долго пробуду в отъезде. Пока же да будет Господь Бог с его неизреченной мудростью милостив к вам, мадам».
Майкл поставил свою подпись, сложил листок, запечатал, капнув на него воском горящей свечи, и надписал сверху: «Миссис Ханне Вернер». Потом подошел к лестнице с письмом в руке и крикнул, чтобы ему прислали одного из мальчишек. Тут же по лестнице взлетел паренек лет четырнадцати – один из тех, кто работал в «Рейли» по договору.
– Да, маста Вернер?
– Ты знаешь, где находится плантация «Малверн»?
Паренек кивнул.
– Найми в конюшне лошадь, – сказал Майкл, доставая из кармана несколько монет. – Что останется, возьмешь себе. Отвези эту записку в «Малверн», миссис Вернер. Отдашь ей, и никому другому, понял?
Паренек быстро-быстро закивал. Майкл отдал ему записку и деньги, а потом, тяжело ступая, вернулся к себе. Там он принялся собирать вещи – то, что мог взять с собой, не слишком перегружая Черную Звезду.
Если джентльмен убегает в ночь перед самой дуэлью, он покрывает себя дурной славой, его заклеймят как труса.
Что ж, да будет так, ибо именно это он и собирается сделать.
Час спустя Майкл уже сидел в седле, покидая Уильямсберг, держа путь на запад, не зная, куда именно направляется. Он уехал, ни разу не оглянувшись.
Даже получив письмо от Майкла, Ханна не могла поверить, что он уехал. Снова и снова перечитывая коротенькое послание, она пыталась отыскать в нем скрытый смысл, но вопиющий факт оставался вопиющим фактом – Майкл уехал, ушел из ее жизни.
Она немного удивилась, что, несмотря на свою гордость, Майкл просит прощения. Но ей это вовсе не нужно! Ей нужен он сам! И если он бросил ее таким образом – если это правда, – то этого она простить не может.
Ханна показала письмо Андре.
Тот долго хмурился, читал его, перечитывал. Наконец поднял на нее глаза и попытался как-то прояснить ситуацию.
– Возьмите в рассуждение, дорогая леди, вот что: если молодой Вернер действительно уехал, вам больше незачем опасаться за «Малверн». Он велит вам оставаться хозяйкой плантации…
– Но я думала, что он меня любит! – уныло проговорила молодая женщина.
– Ах… понятно! – Андре проницательно посмотрел на нее. – Он дал вам повод так думать?
– Да. Мне так показалось.
– Может быть, важнее выяснить другое – есть ли в вашем сердце любовь к этому человеку?
– Да. Я… – Она вздохнула. – Ах, Андре, я сама не знаю! Я думала, что я… как я могу любить того, кто убегает и бросает меня подобным образом?
– Ханна, дорогая Ханна! Разве у нас есть повод утверждать, что он уехал именно от вас?
– Но ведь он не простился со мной даже в то утро, когда покинул «Малверн»!
Андре помахал письмом и сухо проговорил:
– Полагаю, это и есть способ проститься.
– Но далеко не лучший способ! И к тому же это жестоко! Этого я ему никогда не прощу! – И, выхватив письмо у Андре, Ханна вышла из комнаты.
К вечеру того же дня в «Малверн» прискакал Джейми Фолкерк. Ханна, которой сообщили о его приезде, встретила его у входа в дом. Она не предложила ему войти. Просто стояла и смотрела на него. День был прохладный, и Ханна обхватила плечи руками, чтобы удержаться от дрожи.
Не дав ей сказать ни слова, Джейми выпалил:
– Ваш любовник трус, мадам!
Она не отпрянула, услышав слово «любовник», но лишь холодно и внимательно посмотрела на Джейми:
– Что вы имеете в виду, сэр?
– Я вызвал Майкла Вернера на дуэль. Мы должны были сразиться сегодня на восходе солнца. Этот человек принял мой вызов в присутствии свидетелей, но оказался трусом и не явился на место встречи. Я узнал, вернувшись в Уильямсберг, что еще вчера, поздно вечером, он выехал из города. – Джейми ядовито улыбнулся. – Наконец-то Майкл Вернер показал себя во всей красе. Джентльмен не может не явиться на дуэль, получив вызов. Отныне имя Майкла Вернера будут в Уильямсберге презирать!
– Какова была причина этой дуэли? – спросила Ханна. И вдруг все поняла, поняла без всяких объяснений. И все же поинтересовалась: – Это из-за меня, не так ли? Вы что-то сказали на мой счет?
Джейми вспыхнул.
– Настоящей леди не пристало интересоваться делами джентльменов, мадам. – И, приподняв подбородок, он рассмеялся резким смехом. Потом, не простившись, натянул поводья и уехал на своем гнедом.
Ханна смотрела ему вслед, дрожа от холода. Но в дом вернулась не сразу. Она чувствовала себя покинутой, преданной; ею овладело полное отчаяние. Потому что теперь уже нельзя было сомневаться: Майкл Вернер уехал из Виргинии. И она знала почему.
Майкл Вернер не был трусом, в этом она была совершенно уверена. Его поступок объясняется очень просто. Он счел, что не стоит рисковать своей жизнью и драться на дуэли, защищая ее доброе имя.
Неужели все мужчины поступают с женщинами столь предательски подло!
Глава 18
Дети опять требовали сказку о Великом Джоне-Повелителе.
– Ну ладно, – сказала Бесс, посмотрев на горящие нетерпением черные мордашки ребятишек, собравшихся вокруг пылающего очага на кухне.
Был конец февраля – а февраль в этом году выдался холоднее обычного. На земле кое-где лежал снег, студеный ветер бился о стены дома, свистел в щелях. Внутри же было тепло и уютно, аппетитно пахло какой-то вкуснятиной.
Бесс бросила взгляд на Ханну, сидевшую позади детей; лицо молодой женщины вытянулось, словно она страдала от внутреннего холода; она сидела, обхватив колени руками. Бедная детка, и конца не видать ее сердечным мукам и горестям…
– Ну пожалуйста, Бесс! – хором закричали дети.
– А вроде бы я уже говорить в прошлый раз, что истории про Великого Джона кончились…
Дети вздохнули.
– Ну, ясное дело, ведь Великому Джону не всегда удаваться одерживать верх над своим хозяином. Бывать и такое, что Великий Джон слишком заноситься и тогда спотыкаться…
Вдруг Бесс вспомнила, как она в предыдущий раз рассказывала историю о Великом Джоне и среди ее слушателей был тот новый раб, Леон, и что он потом наговорил ей, обвиняя ее в подстрекательстве к мятежу и все такое. Не поэтому ли она решила на этот раз рассказать о Великом Джоне историю совершенно другого рода?
Она выбросила эту мысль из головы и начала:
– Великий Джон много-много дней таскать воду с реки в господский дом в том плохом поместье, где он быть рабом. И всякий раз, когда он нести воду, он ворчать: мол, я устать таскать воду каждый день. И вот однажды Джон приходить по воду к реке, а там на бревне сидеть черепаха. Джон заворчать, а черепаха поднимать голову, посмотреть на него и вдруг говорить: «Великий Джон, что-то ты слишком много болтать».
Ясное дело, – продолжала стряпуха, – Великий Джон не хотеть думать, что черепаха с ним разговаривать, вот он и притвориться, будто не слышать ничего. Но всякий раз с того дня, как он приходить к реке с ведрами, черепаха сидеть на бревне. Джон твердить свое: «Я устать таскать воду каждый день». А черепаха твердить свое: «Великий Джон, ты слишком много болтать».
Вот Великий Джон бросать свои ведра и бежать в господский дом; там он говорить своему масса, что на реке сидеть черепаха и разговаривать с ним. Масса смеяться и смеяться, мол, ты, Джон, в уме повредиться. Но Джон повторять одно: «Черепаха разговаривать». Он хотеть, чтобы масса идти и сам смотреть.
В конце концов масса сказать: «Я пойти. Но, – сказать он Джону, – если эта черепаха не говорить, тогда я – то есть, значит, масса – давать Джону хорошую взбучку». И они идти вместе к реке. Ясное дело, черепаха сидеть на бревне, голову прятать под панцирь, только глазки, как бусинки, глядеть. Джон и велеть черепахе: «Ты говорить масса, что ты мне говорить». А черепаха-то и молчок! Джон просить и так, и этак, чтоб она заговорить. А черепаха молчок да молчок! Тут масса вести Джона в сарай и хорошенько выпороть его. И говорить: «За то, что ты мне наврать, носить тебе воду каждый день».
Назавтра Джон идти к реке с ведрами. Черепаха сидеть на бревне, голова торчать. Джон не обращать на нее внимания, а только бормотать: «Наверное, мне почудиться. Всякий дурак знать, что черепаха не уметь говорить. А мне из-за этой черепахи всю спину раскровенить!»
Тут-то черепаха поднимать голову и говорить: «Великий Джон, разве я не сказать тебе, что ты слишком много болтать?»
Бесс рассмеялась рокочущим смехом, дети тоже рассмеялись, хлопая в ладоши. Бесс встала.
– Пора, детки, вам спать. Кыш отсюда!
Подождав, пока детвора нехотя разбрелась, Бесс подошла к Ханне, все еще сидевшей, обхватив колени. Когда рассказ Бесс закончился, молодая женщина только слабо улыбнулась – и все.
– Ну ладно, – сказала Бесс, посмотрев на горящие нетерпением черные мордашки ребятишек, собравшихся вокруг пылающего очага на кухне.
Был конец февраля – а февраль в этом году выдался холоднее обычного. На земле кое-где лежал снег, студеный ветер бился о стены дома, свистел в щелях. Внутри же было тепло и уютно, аппетитно пахло какой-то вкуснятиной.
Бесс бросила взгляд на Ханну, сидевшую позади детей; лицо молодой женщины вытянулось, словно она страдала от внутреннего холода; она сидела, обхватив колени руками. Бедная детка, и конца не видать ее сердечным мукам и горестям…
– Ну пожалуйста, Бесс! – хором закричали дети.
– А вроде бы я уже говорить в прошлый раз, что истории про Великого Джона кончились…
Дети вздохнули.
– Ну, ясное дело, ведь Великому Джону не всегда удаваться одерживать верх над своим хозяином. Бывать и такое, что Великий Джон слишком заноситься и тогда спотыкаться…
Вдруг Бесс вспомнила, как она в предыдущий раз рассказывала историю о Великом Джоне и среди ее слушателей был тот новый раб, Леон, и что он потом наговорил ей, обвиняя ее в подстрекательстве к мятежу и все такое. Не поэтому ли она решила на этот раз рассказать о Великом Джоне историю совершенно другого рода?
Она выбросила эту мысль из головы и начала:
– Великий Джон много-много дней таскать воду с реки в господский дом в том плохом поместье, где он быть рабом. И всякий раз, когда он нести воду, он ворчать: мол, я устать таскать воду каждый день. И вот однажды Джон приходить по воду к реке, а там на бревне сидеть черепаха. Джон заворчать, а черепаха поднимать голову, посмотреть на него и вдруг говорить: «Великий Джон, что-то ты слишком много болтать».
Ясное дело, – продолжала стряпуха, – Великий Джон не хотеть думать, что черепаха с ним разговаривать, вот он и притвориться, будто не слышать ничего. Но всякий раз с того дня, как он приходить к реке с ведрами, черепаха сидеть на бревне. Джон твердить свое: «Я устать таскать воду каждый день». А черепаха твердить свое: «Великий Джон, ты слишком много болтать».
Вот Великий Джон бросать свои ведра и бежать в господский дом; там он говорить своему масса, что на реке сидеть черепаха и разговаривать с ним. Масса смеяться и смеяться, мол, ты, Джон, в уме повредиться. Но Джон повторять одно: «Черепаха разговаривать». Он хотеть, чтобы масса идти и сам смотреть.
В конце концов масса сказать: «Я пойти. Но, – сказать он Джону, – если эта черепаха не говорить, тогда я – то есть, значит, масса – давать Джону хорошую взбучку». И они идти вместе к реке. Ясное дело, черепаха сидеть на бревне, голову прятать под панцирь, только глазки, как бусинки, глядеть. Джон и велеть черепахе: «Ты говорить масса, что ты мне говорить». А черепаха-то и молчок! Джон просить и так, и этак, чтоб она заговорить. А черепаха молчок да молчок! Тут масса вести Джона в сарай и хорошенько выпороть его. И говорить: «За то, что ты мне наврать, носить тебе воду каждый день».
Назавтра Джон идти к реке с ведрами. Черепаха сидеть на бревне, голова торчать. Джон не обращать на нее внимания, а только бормотать: «Наверное, мне почудиться. Всякий дурак знать, что черепаха не уметь говорить. А мне из-за этой черепахи всю спину раскровенить!»
Тут-то черепаха поднимать голову и говорить: «Великий Джон, разве я не сказать тебе, что ты слишком много болтать?»
Бесс рассмеялась рокочущим смехом, дети тоже рассмеялись, хлопая в ладоши. Бесс встала.
– Пора, детки, вам спать. Кыш отсюда!
Подождав, пока детвора нехотя разбрелась, Бесс подошла к Ханне, все еще сидевшей, обхватив колени. Когда рассказ Бесс закончился, молодая женщина только слабо улыбнулась – и все.