Однако теперь шкура Черной Звезды, всегда блестящая, потускнела от дорожной пыли. Майкл тоже был покрыт пылью, щетина у него отросла и превратилась в бороду, потому что не брился он с тех пор, как распрощался с Мари Корбейль в Новом Орлеане.
   Когда вдали показался «Малверн», Черная Звезда прибавил ходу.
   – Правильно, красавец. – Майкл потрепал его по гриве. – Это наш дом. Ты радуешься, как и я. Хорошо бы нам больше никогда не пришлось покидать родной дом.
   В поместье, казалось, все было в порядке, все, как всегда. Из трубы кухни струился дымок; Майкл видел, что на полях зеленеет посаженный табак. Он проехал прямиком к конюшне. Играющие поблизости дети уставились на него.
   Когда Майкл заводил Черную Звезду в конюшню, из полумрака появился какой-то человек. То был не Джон; этого человека Майкл не знал.
   Спешившись, он спросил:
   – Где Джон?
   – Он уехать, масса. Уехать с миссис.
   – Я – Майкл Вернер. Расседлай коня, напои его и накорми, а потом вычисти скребницей.
   – Да, маста Вернер.
   Майкл направился к дому. Забавно. Он уже ведет себя как хозяин «Малверна». Может, отец был прав, может, ему уже давно стоило взяться за ум.
   Он отсутствовал очень долго: вряд ли он знает по имени хотя бы полдюжины обитателей «Малверна». Едва он вошел в парадную дверь, появилась какая-то молодая девушка.
   – Дай-ка взглянуть… ты – Дженни, я не ошибся?
   Она закивала:
   – Да, маста Вернер.
   Майкл глубоко втянул в себя воздух. Он дома!
   – Не согреешь ли для меня лохань горячей воды, Дженни? – спросил он. – Мне нужно вымыться. А когда Генри придет с плантации, будь добра, пошли его ко мне. – Взгляд его стал суровым. – Генри все еще здесь?
   – О да, Генри здесь. Он управлять поместьем, с тех пор как миссис уехать.
   Майкл долго принимал ванну, счищая с себя грязь, после чего тщательно побрился. Одежда его была грязной и рваной, а при себе у него не было ничего – только то, в чем он проделал всю долгую дорогу. У себя в комнате он нашел вещи, которые носил до своего отъезда из «Малверна» и которые теперь были убраны в шкаф. Правда, оказалось, что все немного тесновато, однако, пока он не купит новое платье, сгодится и такое.
   Когда Майкл сошел вниз, уже стемнело. Он взял в столовой бутылку бренди, стакан и отнес все это в кабинет. Долгий день он почти ничего не ел и теперь умирал с голоду, но ему хотелось поговорить с Генри до еды. Он налил стакан бренди и осушил его. В столе нашлась коробка с отцовскими сигарами, и Майкл раскурил одну от свечи. Сигары были старые, крошились, но все равно гораздо лучше тех, которые ему приходилось покупать в Новом Орлеане.
   И тут он обнаружил кое-что, заставившее его присвистнуть. Он знал, что отец держал ценные вещи и деньги под рукой, в железной коробке на дне ящика письменного стола. Открыв этот ящик, Майкл увидел, что железной коробки нет.
   Может быть, Ханна взяла ее с собой?
   Достав ее письмо, Майкл перечитал его, хотя и знал уже почти наизусть, слово в слово. Если она взяла железную коробку, зачем было лгать в письме? Он еще раз взглянул на круглое сморщенное пятнышко на бумаге. Читая письмо в первый раз, еще в Новом Орлеане, и заметив это пятнышко, Майкл решил, что Ханна капнула на письмо водой. Потом в голову ему пришло, что она плакала, когда писала это письмо, и одна слезинка упала на бумагу. Ему ужасно хотелось верить, что второе предположение верно.
   Услышав шаги, Майкл быстро сунул письмо в карман и оглянулся. В дверях стоял Генри, вертя в руках шляпу. При виде Майкла лицо его засияло радостью.
   – Хвала Господу, маста Майкл, как я радоваться, что вы возвращаться!
   – Да, Генри, я тоже рад вернуться, – рассеянно ответил Майкл. – Отцовская железная коробка, – он кивнул на открытый ящик стола, – что, миссис Ханна взяла ее с собой?
   – Ох, нет, маста. Миссис Ханна оставить ее здесь, на мое попечение. Она давать мне ключ. – И Генри вынул ключ из кармана.
   Майкл с облегчением вздохнул.
   – Прекрасно! Значит, ты переложил ее в другое место.
   – Нет, маста, она исчезнуть, – проговорил Генри с несчастным видом.
   – Исчезла! Куда исчезла?
   – Кто-то ее украсть. Три дня проходить, как миссис Ханна уехать, и я заходить проверить. Она исчезнуть. Окно… задвижка на нем быть сломана.
   – Значит, какой-то раб с нашей плантации?
   – Я так не думать. Они красть боятся.
   У Генри был какой-то странно неуверенный вид. Майкл посмотрел на него, прищурившись.
   – Ты кого-то подозреваешь? Давай же, говори!
   – Я… Это быть белый, я думать. Сайлас Квинт.
   – Кто такой Сайлас Квинт?
   – Он отчим миссис Ханны. Никудышный человек, белая дрянь. Как приходить в «Малверн», так и бродить здесь, клянчить у нее деньги. Она завсегда его выгонять… до последнего дня. А в тот день она с ним говорить, прямо здесь. Это мне рассказать Черная Бесс. Должно быть, денег ему давать. Он вернуться через два дня, как миссис уехать, разодеться в пух и прах. А прежде он походить на нищего. Я ему говорить: «Миссис Ханна уехать», так он будто с ума сходить. На другое утро я приходить сюда – коробка исчезать.
   – Можешь не сомневаться, я побеседую с мистером Квинтом, – угрюмо проговорил Майкл. Он подошел к окну и выглянул во двор. Внезапная мысль заставила его обернуться. – Как тебе удалось обходиться без денег столько времени, Генри?
   – Я… – Генри гордо выпрямился. – Я разговаривать с лавочниками в городе и получать кредит под урожай этого года. Урожай будет добрый, маста Майкл.
   – Ты славный человек, Генри, и прекрасно со всем управился. – Майкл подошел к Генри и взял его за плечо. – А теперь… – Он указал на стул у письменного стола. – Скажи-ка мне, что тебе известно вот о чем. – Генри опустился на стул, а Майкл уселся в старое отцовское кресло и проговорил, подавшись вперед: – Во-первых, есть ли у тебя хоть какие-нибудь соображения о причинах, по которым миссис Ханна убежала? Я получил от нее письмо, но из него ничего невозможно понять.
   Генри, запинаясь, изложил все, что знал о внезапном отъезде Ханны с Бесс, Дикки, Джоном и Андре Леклэром. О беременности Ханны он пока умолчал. Он не знал, как лучше преподнести Майклу эту новость.
   – И это все? – спросил Майкл, когда Генри закончил. Тот воздел руки в знак отчаяния. – Генри, из твоего рассказа совершенно нельзя понять, с чего это она взяла и сбежала!
   «Если только, – подумал он вдруг, – она меня не любит и не хочет больше видеть меня. Но ведь на письме следы слез! Или, может быть, в конце концов это действительно капля воды». А Генри заговорил:
   – …Тут одна загадка, маста Майкл.
   – Что такое. Генри? – Майкл разом оторвался от своих размышлений.
   – В ту ночь, как уехать, она сказать мне, миссис Ханна, что вы вскорости узнать, почему она уехать. А до того она иметь ссору с одним негром, что работать на плантации. Этого раба маста Вернер купить перед смертью. Звать Леон. Но миссис Ханна звать его Исайя, и она бежать за ним из дома, в руках подсвечник, и кричать: «Я тебя убивать! Я тебя убивать!»
   Майкл нахмурился.
   – А дальше?
   Генри глубоко вздохнул.
   – Миссис уехать, а через час после этого Леон находить мертвым у дороги, живот его распороть…
   – И ты думаешь, что это и есть причина ее отъезда? Потому что все решили бы, что она убила раба? – взволнованно сказал Майкл. – Если это так… проклятие! Какой глупый поступок! Кто станет карать хозяйку плантации за убийство какого-то… – Он вовремя прикусил язык, встал и принялся расхаживать по кабинету. – Кроме того, это совсем не похоже на миссис Ханну – убить человека. Она может быть несносной, злой, Бог знает какой еще, но убийство – нет, я этому не верю. И никто не поверит!
   – Я тоже так думать, маста.
   – Не могла ли она случайно натолкнуться на труп и испугаться, что ее обвинят в убийстве этого Леона?
   – Может быть.
   – Если так, то бегство – самое худшее, что она могла сделать. – И Майкл, ударяя кулаком одной руки о ладонь другой, подошел к окну и уставился в никуда. – Что подумали в Уильямсберге, когда ты сообщил об этом?
   – Я не говорить никому, маста Майкл. Леон, его похоронить здесь, в «Малверне». Никто не знать. Я схоронить его сам.
   – Что ты наделал! – Майкл резко повернулся. – Это же чертовски рискованно, Генри!
   – Кто хватится какого-то раба, маста Майкл?
   Взгляд Генри был спокоен, и Майкл невольно отвел глаза.
   – Конечно, ты прав. И все же это было очень опасно. – Он заставил себя посмотреть на Генри. – Кажется, я понял… Ты решил, что в таком случае никто ничего не узнает и не заподозрит миссис Ханну в преступлении.
   – Я… думать так, – Генри опустил глаза на шляпу, которую мял в руках. – Леон – это дурной человек. И я виноват, что он быть здесь. Это я сказать старому маста, пусть он покупать Леона.
   Майкл опять подошел к нему и взял за плечо.
   – Я благодарен тебе, Генри. За все, что ты сделал… – Но тут его прорвало: – Но что за глупая девчонка, черт побери! Почему, скажи мне, Бога ради? Есть у тебя какое-то представление о том, куда она направилась?
   – Никакого, маста. – Генри потряс головой. – Она мне не сказать. Я знаю только – карета свернуть к северу.
   – А это значит, что она может оказаться где угодно. Найти ее нет никакой возможности, черт возьми! Интересно, этому Сайласу Квинту что-нибудь известно?
   – Я не знать.
   Майкл проговорил порывисто:
   – Я поеду завтра прямо в Уильямсберг и поговорю с мистером Квинтом. – Он вздохнул. – А теперь я страшно устал и умираю с голоду. Ты можешь идти, Генри. Пойдешь через буфетную, скажи там, чтобы подали ужин.
   – Да, маста.
   Генри замялся. Майкл внимательно взглянул на него. Надсмотрщик смотрел на шляпу, яростно крутя ее в своих больших руках.
   – Ну, Генри?
   Тот взглянул на Майкла; говорить ему явно не хотелось.
   – Давай выкладывай, что там у тебя?
   – Тут еще одна вещь, маста Майкл… Миссис Ханна, она ждать ребенка.
   – Господи Боже, что такое ты говоришь? Ты уверен?
   – Уверен. Это уже быть заметно.
   Мысли Майкла заметались, он вернулся в прошлое. «Когда это произошло? В конце ноября? Может ли это быть мой ребенок?»
   – А ты не знаешь, сколько месяцев… нет, конечно, не знаешь. Спасибо, Генри. Теперь можешь идти.
   Когда тот ушел, Майкл снова налил себе бренди и выпил залпом. Раскурил от свечи еще одну отцовскую сигару и опустился в старое кресло. Он пытался осмыслить неожиданный поворот событий: голова у него кружилась. Значит, Ханна беременна? Если это так и если это его дитя, то какого черта ей понадобилось убегать?
   Конечно, на все это был один простой ответ – ответ, с которым Майкл не мог примириться.
   Это не его ребенок. Это ребенок от какого-то другого мужчины.
   Последние месяцы Сайлас Квинт жил так, как ему никогда и не снилось. Когда он принес домой железную коробку, украденную ночью в «Малверне», и, сломав замок, открыл ее, то, что он увидел, превзошло все его самые смелые ожидания. Сайлас Квинт стал богачом.
   Он купил себе прекрасную одежду и хорошую лошадь. Покупал лучшее из еды и напитков. Если его спрашивали, откуда взялось неожиданное богатство, он отвечал:
   – Да получил наследство от одного родственника в Англии. Старый Квинт даже не знал, что этот родственник существует!
   А поскольку он всегда ставил выпивку тем, кто его спрашивал, его объяснения принимались на веру. Теперь даже в «Рейли» он был желанным посетителем, а ведь раньше его выгнали бы в два счета, сунь он туда нос.
   Накануне именно в «Рейли» он накачался ромом так, что едва смог дотащиться до дома. На приведение в порядок своей лачуги он не потратил ни гроша. Его мало волновало, в каких условиях он спит. Можно выспаться – а на остальное наплевать.
   Кое-кому из собутыльников он щедро врал, расписывая, что подумывает отправиться в путешествие через океан в Англию, чтоб навестить могилку дядюшки, который так славно позаботился о своем бедном племяннике и оставил ему свое состояние. Или, может быть, то была тетушка; пол его богатого родственника ему трудно было запомнить, поскольку Квинт говорил то одно, то другое.
   Когда на следующее утро после грандиозной попойки у «Рейли» кровать его заходила ходуном, Квинту, еще толком не проснувшемуся, почудилось, что он плывет по океану.
   Потом звук удара, сопровождаемый тряской кровати, окончательно разбудил его, и Квинт понял, что это не сон. Кровать двигалась и отодвинулась от стены уже на несколько футов.
   Старик сел, пытаясь смахнуть пьяный дурман. Он был в своей кровати и совсем одет, вплоть до обуви. И что-то нужно было вспомнить…
   И в этот момент прозвучал чей-то торжествующий голос:
   – Вот она! Генри не ошибся!
   Человек, стоявший у кровати на коленях, выпрямился. Квинт все понял, и его охватил ужас. Железная коробка! Он прятал ее под кроватью.
   От потрясения остатки паров рома улетучились из его головы.
   – Как ты смеешь являться ко мне без приглашения! Кто ты такой, чего тебе надо?
   – Я Майкл Вернер, а нужна мне вот эта коробка, которую вы украли в «Малверне», Сайлас Квинт, – холодно проговорил незваный гость. Он был высок, черноволос, темноглаз; глаза его, смотревшие на Квинта, сверкали яростью. – Я уповал на то, что у вас хватит дурости хранить ее при себе. Я стучал в дверь так громко, что проснулся бы и мертвый. Не получив ответа, я вошел – так же как вы вошли в мой дом – без приглашения. Пробудить вас от пьяного сна я не смог и принялся за поиски. Прежде всего заглянул под кровать. Вы не только вор, но еще и дурак. Я могу засадить вас за решетку. Людей вешают и за менее серьезные преступления!
   – Я не крал, нет, – захныкал Квинт, – просто взял, что мне причитается.
   Майкл нахмурился. Человек этот казался ему именно таким, каким его описал Генри, – презренным существом. Грязный пьяница, живущий в свинарнике. Но что-то в его поведении смутило Майкла. Квинт не был так испуган, как бывает обычно тот, кто пойман на воровстве. И Майкл коротко спросил:
   – Что вы имеете в виду, говоря «причитается»?
   – Мне должны были это отдать, должны! Эта девка, Ханна, должна была работать по договору у Эймоса Стрича. А она возьми да сбеги, и старина Стрич больше не захотел мне наливать. Я поехал в «Малверн», но ее сиятельство не пожелала расплатиться со мной. – По губам его скользнула хитрая улыбка. – До последнего времени она отказывалась. А потом передумала, вот как!
   – Каким же нужно быть негодяем, чтобы отдать свою дочь работать по договору!
   – Да не дочь. Она не моя кровь, – негодующе возразил Квинт. – Когда я женился на Мэри, у нее уже была эта девчонка.
   – Это все увертки! Так или иначе, но она была членом вашей семьи. Ну ладно. – Майкл махнул рукой. – Вам известно, куда уехала Ханна?
   – На этот счет она мне ничего не сообщала, эта ваша миссис Ханна!
   – Почему же? – быстро спросил Майкл. – Из-за вас же она покинула «Малверн»?
   – Очень может статься. – И опять по лицу его пробежала хитрая ухмылка. – Может статься, миссис Ханна и побоялась еще раз увидеться со старым Квинтом.
   – А чего ей бояться?
   – А того, что я знаю про нее! – Квинт повысил голос и приблизил к Майклу свое красное лицо. – Про нее и про ее родителя!
   – Что вы знаете о ее отце?
   – А знаю то, что мне рассказал черный бак[7], Леон. – И Квинт прикусил язык.
   А Майклу мгновенно стал понятен весь ход событий.
   – Леон мертв, Квинт. И убили его вы! Не так ли? – Майкл, схватив негодяя за рубашку, рывком поднял того с кровати. – Вы убили этого человека!
   – Нет-нет, это неправда! – Впервые за весь разговор Квинт выказал страх. – Даю слово! Старый Квинт ни в жисть никого не убивал! Она, Ханна, наверное, сделала это, чтобы заткнуть ему глотку.
   – Ты лжешь, мерзавец! – Майкл встряхнул его. – Рассказывай немедленно все как было!
   Квинт сглотнул.
   – Мне бы промочить глотку, молодой Вернер. Только глоточек рому, чтобы подкрепиться.
   Майкл отпустил его и отошел.
   – Ладно, давайте пейте. Надеюсь, это поможет вам образумиться.
   Квинт суетливо рванулся к изголовью кровати и вынул бутылку рома. Сидя на полу, он с жадностью глотнул прямо из горла, оторвался, набрал воздуха и опять глотнул.
   Взгляд у него стал тверже, когда он наконец посмотрел на Майкла.
   – Так вы хотите знать правду, а? – спросил он с усмешкой.
   – Если вы знаете ее.
   – Может, вам не понравится то, что вы услышите.
   – Позвольте мне судить об этом. И если я узнаю, что вы мне солгали, вас ждет тюрьма за воровство. А может быть, и виселица за убийство.
   Квинт злобно улыбнулся; от рома его уверенность возросла.
   – Вот услышите, чего я вам расскажу, и не захотите отправить меня в тюрьму. И еще с радостью заплатите мне, чтобы я молчал.
   Майкл выжидательно смотрел на него, лицо его было непроницаемым.
   – А вы знаете, что миссис Ханна ждет ребенка? – спросил Квинт.
   – Так я понял.
   – А вы знаете, что это ваш отпрыск?
   Майкл насторожился.
   – Откуда вам это известно?
   – А девчонка мне сама об этом сообщила! – проговорил Квинт злорадно.
   Майкл всячески пытался скрыть от Квинта свою реакцию, но чувствовал, как всего его охватывает радость. Ханна носит его ребенка! Но вслед за этой мыслью явилась и другая, омрачившая радость, – почему же тогда она уехала?
   Квинт опять присосался к бутылке. Потом вытер рот. Подумал немного и спросил, протягивая бутылку Майклу:
   – Хотите глотнуть, молодой Вернер?
   – Я не пью с подонками!
   – Вот узнаете кой-чего, сразу захотите…
   – Поторапливайся, ты! – нетерпеливо воскликнул Майкл.
   – С радостью, молодой Вернер. – Квинт присел на край кровати. – Сейчас расскажу правду про Ханну Маккембридж и ее папашу. Услышите эту правду – и больше не захотите, чтобы имя Вернеров связывали с девкой, которую когда-то звали Ханна Маккембридж…

Часть четвертая
Ханна

Глава 21

 
Ах, говорили, что любовь,
Как солнце, греет нас.
Я полюбила вас и – ах! —
Вам сердцем предалась.
 
 
Увы! Солгали мне! Любовь —
Увы! – причина слез.
Я вас звала, но вы ушли,
И на сердце мороз.
 
   Ханна допела песенку под грохот аплодисментов и крики многочисленных мужчин и нескольких женщин, сидящих на скамьях и стульях, которые занимали более двух третей зала ее кабачка «Четверо за всех».
   Песенка была новая, в этот вечер она исполнялась впервые. Когда гибкие пальцы Андре замерли на клавиатуре клавесина и аплодисменты стихли, Ханна сделала легкий поклон публике.
   – Благодарю вас, леди и джентльмены, за ваши любезные аплодисменты. Мне бы хотелось представить вам моего аккомпаниатора, Андре Леклэра. Это он сочинил песенку, исполнить которую вы милостиво позволили мне…
   Она сделала жест в сторону Андре, и тот, очень элегантный в бело-золотом одеянии, в напудренном парике собственного изготовления, поднялся со скамьи и подошел к Ханне.
   – Мой дорогой друг и ваш любезный хозяин на оставшуюся часть вечера – Андре Леклэр!
   Андре взял ее за руку. Послышались аплодисменты. Ханна еще раз слегка поклонилась, а Андре изящно склонился в легком поклоне.
   Он прошептал ей под хлопки зрителей:
   – Как всегда, дорогая леди, вы делаете честь моим жалким, стихам и музыке.
   – Честь! – Ханна тихонько фыркнула. – Вы, Андре, просто обманщик! Сами знаете, что вы в страшном восторге от собственных произведений.
   – Возможно, это и так, мадам, – пробормотал он, – но… скажем, приятный голос не умаляет их очарования. Не забудьте только, кто научил вас петь, дорогая Ханна.
   Пряча улыбку, Ханна слегка подтолкнула его в бок. Когда аплодисменты стихли, из публики раздался возглас:
   – Еще, еще!
   – Прошу прощения. – Ханна подняла руки. – Мы даем за вечер только одно представление. Так у нас заведено. А теперь, с вашего разрешения, леди и джентльмены…
   Она поклонилась в третий раз, гораздо ниже, так что публика вытянула шеи, кое-кто даже привстал, чтобы лучше рассмотреть смелое декольте платья, созданного Андре специально для нее.
   Потом она сказала:
   – Однако, разумеется, вы можете уговорить месье Леклэра сыграть вам что-нибудь.
   После чего молодая женщина быстро ушла с маленькой сцены и поднялась на второй этаж по узкой лестнице, спрятанной за занавесом. В ее заведении комнаты на ночь не сдавались – весь второй этаж занимали спальни Ханны и ее друзей.
   Поднимаясь по лестнице, она улыбалась, вспоминая совет, полученный от Андре, когда она только еще начинала петь и публика требовала продолжения.
   – Всегда оставляйте их неудовлетворенными, дорогая леди. Обращайтесь с ними, как с любовником, дразните их и мучайте. Если они получат все сполна, то могут и не вернуться. Но если им будет хотеться еще, они непременно придут опять. Certainement! Certainement!
   Как всегда, Андре оказался прав. Ханна громко рассмеялась. В их первом кабачке в Бостоне он ввел такое нововведение, что чуть было не навлек на них несчастье прежде, чем они успели начать по-настоящему…
   Поднявшись наверх, Ханна заметила, что дверь в комнату Мишель слегка приоткрыта. Она осторожно открыла ее пошире и на цыпочках вошла в детскую. Там догорала свеча, а в кресле-качалке рядом с колыбелью дремала Бесс.
   Внезапно она проснулась.
   – Не беспокоиться, золотко, она спать.
   Ханна все так же на цыпочках подошла к колыбели и постояла, глядя на спящее дитя. Ее дитя, ее и Майкла. Это был не сын, как надеялась Ханна, но все равно она была довольна. У девочки были медные волосы и длинные ресницы матери, однако темными глазами, а также чертами лица она больше походила на отца. Теперь малышка спала, и загнутые длинные ресницы, точно перышки, лежали на щеках.
   Ханна осведомилась у Андре, какое французское имя соответствует имени Майкл.
   – Мишель – хотя я еще не слышал, чтобы так называли девочек.
   – Пусть будет Мишель. Мне хотелось, чтобы ребенок Майкла был мальчиком, но коль это не так…
   Ханна смотрела на дочь, и сердце ее преисполнялось любовью. Если бы только Майкл мог ее увидеть! Ханна попыталась отогнать мысли об этом человеке. Шел 1721 год, был март. В Виргинии теперь весна, но здесь, в Новой Англии с ее суровый климатом, еще холодно. С тех пор как она в последний раз видела Майкла Вернера, минуло около двух лет; нельзя же всерьез полагать, что она все еще любит его, ведь столько времени прошло. Но в такие мгновения, как сейчас, глядя на их спящую дочь, она не могла не думать о Майкле.
   Вздохнув, молодая женщина протянула руку и нежно отвела прядку волос, упавшую девочке на глаза. Ханна с трудом удержалась, чтобы не поцеловать малышку, боясь, что разбудит ее.
   Обернувшись, она сказала шепотом:
   – Иди ложись, Бесс. Уже поздно. Она будет спать до утра.
   – Ты права, золотко. – И Бесс, зевая, поднялась. В детской стояла кровать, на которой спала старая негритянка; стоило Мишели издать самый слабый звук, как Бесс тотчас же просыпалась.
   – Доброй ночи, Бесс.
   – Доброй, золотко.
   Ханна вышла, тихо притворив дверь, и прошла в соседнюю комнату, где была ее спальня. Там она разделась и села за туалетный столик, расчесывая волосы.
   Мало-помалу движения ее рук замедлились, а мысли вернулись в прошлое, в то время, когда она в последний раз видела «Малверн».
 
   Вначале им пришлось очень нелегко. Во-первых, родилась Мишель, это произошло вскоре после того, как они нашли жилье в Бостоне. К счастью, в Бостон они приехали весной, а не в середине суровой зимы – такие зимы не редкость в Новой Англии, и Бесс на них постоянно жаловалась. Однако Ханна не могла что-либо предпринять для открытия собственного заведения, пока не родилась Мишель. К тому времени, когда она была готова открыть кабачок, пятьдесят фунтов, взятые с собой, почти полностью вышли.
   Ей повезло, что рядом был Андре с его советами и помощью, – повезло в самых разных отношениях. Андре продал ее драгоценности, проявив при этом недюжинное умение торговаться и получив гораздо больше, чем ожидала Ханна.
   – А я-то всегда полагала, что вы не деловой человек.
   – Так оно и есть, – ответил он со своей озорной улыбкой. – Когда я имею дело с честными людьми, я, увы, бываю чересчур мягкосердечен. Но люди, купившие ваши драгоценности… – Андре презрительно скривился. – Это стервятники, отъевшиеся на несчастьях и преступлениях других людей. Они прекрасно представляют себе стоимость ваших драгоценностей, но поскольку были уверены, что вещи краденые, то и решили, что удастся купить их за гроши. Так и получилось бы, если бы с ними имели дело вы. Однако я, когда сталкиваюсь с низменными, изворотливыми и подозрительными субъектами, – я тоже умею быть таким же хитрым.
   Пальцы Ханны пробежали по кучке монет и ассигнаций, лежащих на столе.
   – Вы удивительный человек, Андре, вы для меня источник постоянного изумления. – Она улыбнулась. – И я по меньшей мере раз в день благодарю Бога за то, что Он послал мне вас.
   Денег, вырученных Андре от продажи драгоценностей, оказалось более чем достаточно, чтобы купить постоялый двор в Бостоне, владелец которого так погряз в долгах, что охотно продал заведение за сумму, покрывающую эти долги. Когда постоялый двор, который Андре назвал «Отдых пилигрима», был куплен, у Ханны хватило денег на обустройство, и еще осталось несколько сотен фунтов.