Мэйджер Энн. Дикий мед

   «Кишка тонка, паренек. Ты такой же бесхребетный и слабый, как твой невезучий отец».
   Джошуа тогда поклялся, что никогда не будет раскисать, и сдержал свой обет, но вот сегодня… сегодня вдруг сломался.
   Джошуа К. Камерон сидел в баре и с ненавистью разглядывал золотистое виски, которое так хотелось выпить. Это Сесилия Уатт довела его. И надо же, чем сильнее он старался припомнить ее, тем безуспешнее: простоватое, запачканное лицо расплывалось. Ее образ неуловимо таял.
   Джошуа невесело поднял глаза. И что это с ним такое? Уже многие годы он не позволял себе думать ни о чем, кроме желания заработать деньги и обрести власть, дабы воспользоваться всем этим и отомстить своим врагам.
   Хантер заслуживал уничтожения.
   Почему же Джошуа не может решиться?
   Потому что Сесилия подумает, будто это она убила отца. Потому что ее болезненная тревожность вернула Джошуа в ту ужасную пору его жизни. Потому что сейчас она испытывала такую же боль, что и он, когда мальчишкой с ужасом предчувствовал потерю отца.
   Джошуа поднес стакан к губам и едва не уступил соблазну. Он нервно стукнул донышком о поверхность бара, так что виски расплескалось.
   Встал, вышел на улицу. Мост «Золотые Ворота» был раскрашен пурпуром заходящего солнца. Не замечая этой красоты, он побрел вниз к гавани, где оставил свою машину.
   Джошуа опять явственно услышал злорадный хохот Хантера: «Кишка тонка, паренек. Ты такой же бесхребетный и слабый, как твой невезучий отец».
   Или я уничтожу, или уничтожат меня.
   Приблизившись к своему спортивному автомобилю, он решительно и даже с яростью открыл дверцу Джошуа нажал на педаль скорости и вырулил на автостраду, думая лишь о Хантере Уатте и его дочери.
   Когда он покончит с Хантером, то уничтожит и ее.

ГЛАВА ВТОРАЯ

   Или она совсем спятила?
   Мало того, что попрала саму память о покойном муже, еще и испытала беспокойство при встрече с этим неприступным, угрюмым мужчиной, что недавно, оступаясь, удалился из комнаты для ожидавших. Когда он внезапно угрожающе приблизился, его холодные голубые глаза будто сверлили ее. Тогда ее поразила холодность, даже бессердечность.
   Но вдруг что-то изменилось. Когда она взглянула на него опять, то заметила в прекрасных, участливых глазах отражение своей боли. А когда он обнял ее — на мгновение почувствовала некое единение, некое душевное родство. И именно в это мгновение она уже не чувствовала себя ни упрямой дочерью, ни безутешной вдовой.
   Задумываться над этим — просто безумие. Невероятно. Ведь Джошуа лишь взглянул на нее, подержал в объятиях. Он — друг ее отца. Любой на его месте мог таким же образом выразить свое участие. Но Джошуа не такой, как другие. Каким-то образом она догадывалась, что происходившее было нехарактерно для него.
   Хани вспомнила, как нежно любил ее Майк, и испытала угрызения совести оттого, что была увлечена безжалостным Джошуа. Уж от него она сбежала бы, наверное, так же, как от равнодушного, занятого лишь собой отца. Да, сердцем она осталась с покойным Майком. Но вряд ли имеет смысл отрицать, что прикосновение Джошуа, сочувствие в его взгляде произвели магическое действие.
   Она тряхнула головой, отгоняя назойливые мысли. Нужно забыть эту встречу, как, должно быть, уже забыл он. Не хватало еще увлечься эгоистом, сконцентрированным на себе самом. Уж слишком он неотразим. Конечно, у него такая же неотразимая жена или подружка. И все же, пока Хани следовала за медсестрой, она тайком думала, как его фамилия. Сердце, которое должно было остаться в могиле Майка, теперь отчаянно колотилось, а вкрадчивый голосок все спрашивал: Джошуа? Джошуа по фамилии?..
   В лабиринте переплетенных трубок и трубочек Хантер Уатт лежал как брошенная кукла, работавшие вокруг него аппараты казались более живыми, чем он. Стрекотали мониторы. Машина, обеспечивающая дыхание, работала ритмично, издавая булькающие, подсасывающие звуки.
   У отца кожа была бледно-серой — бесцветный воск, тронутый тлением. И куда девалось его атлетическое сложение? При виде столь разительной перемены (отец выглядел таким бодрым, а теперь поражен болезненной слабостью) Хани стало не по себе, подкатывалось чувство вины и скорби.
   Столько лет она потратила на войну со своим отцом, почти всю жизнь. Теперь же разделявшее их казалось пустяком. Она шагнула ближе и дала молчаливый обет — если он останется жив, она примирится. И не важно, что он никогда не говорил о своей отцовской любви.
   Она чуть дотронулась до его безжизненных пальцев, при этом молилась, чтобы он поправился, чтобы открыл глаза.
   Вдруг она почувствовала легкое пожатие. Тут же ответила. Он чуть шевельнулся. С испугом она поняла, что отец пришел в сознание, что темные ресницы, выделяющиеся на бледных щеках, дрогнули. Он спокойно смотрел на нее.
   Она наклонилась ближе, по-прежнему держа его ладонь в своих ладонях.
   — Папа, приходил один из твоих друзей, Джошуа…
   Взгляд серых глаз Хантера остановился на ее лице. Потом его глаза округлились. Ей показалось, что он ее не слышит, поэтому она вновь повторила имя. Судорожные движения пальцев. В глазах мелькнул огонек неодобрения. Он стал ими диковато вращать, при этом нервно вырывая руку.
   Аппарат немедленно отразил сердечные перебои: на мониторе индикатор хаотично запрыгал.
   Лицо побагровело. Тело как-то все сжалось.
   Вбежала дюжина медсестер, за которыми следовала Эстелла. Реаниматологи отстранили Хани, принялись за дело.
   Глаза отца медленно закрылись — может, навсегда.
   В суровом голосе Эстеллы звучал укор:
   — Нам лучше всем уйти. Не стоит рисковать. Он может опять очнуться и увидеть вас.
   Значит, ничего не изменилось. Хантер Уатт по-прежнему не желает видеть свою дочь. Не желает.
   Даже на смертном одре.
   Эстелла поглаживала красным ухоженным ноготком край желтого пластикового стола в госпитальном кафетерии. Ее бижутерия сверкала. Хани присела напротив, потягивая диетическую колу. И хотя обе молчали, атмосфера между ними оставалась враждебной.
   Золотистые волосы Эстеллы были в беспорядке, в ушах посверкивали серебряные сережки. Для простенького кафетерия она была слишком изысканной, слишком яркой для обычной жизни, но все-таки выглядела прелестно. Она была трофеем — одним из многих, которые отец собирал всю свою долгую удачливую жизнь. Хани знала, что и ее несколько эксцентричная мать, ставшая известной художницей, тоже являлась трофеем.
   Хани едва ли помнила Эстеллу в пору ее молодости, когда та, заносчивая и амбициозная, преуспевала в управлении сетью конкурировавших отелей.
   Прежде всего отец исключил ее из круга своих конкурентов, потом стал завидовать ее способностям. В день их свадьбы Хантер покончил с ее карьерой.
   — Хочешь чего-нибудь съесть? — Эстелла коснулась пальцами кошелька из белой кожи. Слова приветливые, голос — холодный.
   Хани тотчас отодвинула стакан с колой и, немного помолчав, сказала:
   — Нет…
   — Мне до сих пор не довелось поблагодарить вас за то, что вы пришли на похороны Майка.
   — Пришла, потому что твой отец был, как обычно, слишком занят.
   — Да, как обычно. — Хани сжала губы, вспомнив о суматохе того дня. — Я его и не ждала. Уж я-то знала его отношение к Майку и нашей совместной жизни. И к Марио.
   — Сесилия…
   — Да, вы правы. Я колючая.., неуступчивая… Эстелла, я очень сожалею, что пришла к вам вчера.
   Нужно было подождать.
   — Если бы тебя не оказалось рядом, Хантер мог бы утонуть.
   — Он увидел меня. Поэтому и потерял равновесие.
   Эстелла внимательно посмотрела на собеседницу.
   — Нет, Сесилия. Не важно, какие чувства я порой испытывала по отношению к тебе, я.., я не могу допустить, чтобы ты в это уверовала. Хантеру звонил Камерон. Именно Камерон довел его до такого состояния. Ты же спасла ему жизнь.
   Неужели это правда? Хани молчаливо смотрела на свою мачеху и припоминала сейчас действительно наглый голос звонившего. Нервно она начала терзать бумажную салфетку. !
   — Я хочу знать о взаимоотношениях отца и этого мистера Камерона.
   — У Хантера все шло из рук вон плохо. Его конкурент Джошуа Камерон вознамерился уничтожить его.
   — Джошуа? — Хани почти прошептала имя. Вызванный страхом спазм пугающе сдавил горло.
   — Очевидно, он выкупил векселя твоего отца по такому низкому проценту, что, когда Хантеру придется рассчитываться с кредиторами, он потеряет все. Камерон, похоже, испытывает к твоему отцу личную ненависть.
   — Кто он.., этот Джошуа Камерон?
   Эстелла открыла свою сумку, похожую на большой кошелек, что-то поискала и наконец бросила на стол журнал.
   — Вот. Здесь все о нем. Уж свой портрет на обложке он, видимо, щедро оплатил. Он — владелец сети конкурирующих с нами отелей, в частности и тех, где есть казино. В его распоряжении самолет, некоторые земельные угодья и еще что-то.
   Хани чуть не застонала, вглядываясь в обложку журнала. Ладони стали мокрыми, в горле пересохло.
   — Сесилия, что случилось? Ты его знаешь?
   — Нет. Я хотела сказать.., почти не знаю. — Голос Хани ослабел, стал сиплым. — Он.., сегодня приходил в больницу.
   — Конечно, совсем не с благими намерениями.
   — Он показался доброжелательным…
   Прекрасное лицо Эстеллы будто окаменело.
   — Ты, должно быть, неверно поняла его. Он ненавидит твоего отца — следовательно, и тебя, как дочь Хантера.
   — Но почему?
   — Я лишь знаю, что когда он был еще мальчишкой, то ворвался в офис твоего отца с угрозами убить.
   — Но если он так ненавидит отца, отчего же не отомстил раньше?
   — Логика кобры. Разве угадаешь, когда она нанесет смертельный удар? Твой отец говорил, что он труслив.
   — Почему же отец никогда об этом не рассказывал?
   — А разве ты сама пыталась с ним поговорить?
   Хани ощутила новый укор совести. Она не только предала память Майка, раскиснув перед этим лживым Камероном, она вновь предала своего отца.
   Хани пролистала журнал, пока не наткнулась на статью о Камероне. Эстелла молча ждала, пока та читала, задерживаясь на каждом абзаце, в котором говорилось о красотках, мелькавших на его жизненном пути. Тут было несколько снимков красавицы по имени Симона. Она была худой, как карандаш, но выглядела привлекательно в отделанном блестками облегающем платье.
   — Хорошенькая девчушка, — прокомментировала Эстелла. — Жена у него была богатой, а все женщины — по крайней мере красавицы.
   Дальше шел раздел о великолепном особняке Камерона на Телеграфном Холме. Напечатаны фотографии картин из собрания современной живописи. В свободное время он вел тяжбу с давней жительницей Телеграфного Холма Нелл Стром, поскольку ее дом находился ниже на склоне.
   Нелл была старой подругой Хани, они вместе ходили в гимназию. Прикусив губу, Хани теперь задумалась, не использовать ли Нелл в своих интересах. Очевидно, Камерон намеревался стереть с лица земли домик Нелл, который закрывал ему вид на бухту. К тому же собирался расширить сад.
   Нелл и ее жильцы оказались на его пути.
   — Эстелла, нам нужно остановить его.
   — Но как? Твой отец болен, быть может, умирает… Камерон ведь не дурак.
   — Прежде всего, вам нужно вернуться на работу.
   — Мне? Я даже не знаю, с чего начать. Я уже несколько лет бездельничаю.
   — У вас все получится.
   — Хантер запретил мне работать.
   — Как вы уже заметили, он.., болен. — Хани не могла произнести слово «умирает». — А вы хотя бы знаете гостиничный бизнес. — Хани перевела дыхание. — Я возьмусь за мистера Камерона с другого конца.
   — Хантер мне этого не простит.
   — Или не простит мне.
   — Ну, ты уже привыкла быть ослушницей. Теперь меня подталкиваешь…
   — Эстелла, если мы очень быстро не предпримем что-нибудь, что остановит этого монстра, отец точно умрет, а вы будете выброшены на улицу.
   — С каких это пор ты стала обо мне заботиться?
   — Эстелла, нам нужно противостоять Камерону, объединившись, а не порознь, если мы хотим хоть как-то преуспеть.
   — Что это ты в пессимизм ударилась?
   Хани не могла смотреть в ее сторону, но и своего страха не хотела выдать. Она вновь перевела взгляд на фотографию Джошуа Камерона. Казалось, что всякая способность переживать замерзла в уголках его глаз, а привлекательные, симпатичные черты сковала жестокость.
   На деловую беседу в элегантный офис Камерона собралась дюжина исполнительных директоров и его адвокат Джонни Миднайт. Камерон напряженно рассматривал макет грандиозного гостиничного комплекса, который предполагалось выстроить в Бразилии. Он был ужасно недоволен тем, что реализация проекта все откладывалась.
   — Миднайт, мы должны построить эту громадину. Без комплекса мы каждый год будем терять миллионы.
   — Я всегда к вашим услугам, босс. А как быть с сетью отелей Уатта? Их акции опять упали. Хотите, чтобы я их прикупил?
   — Черт с ними, Миднайт. Я же сказал: с этим подождать. У меня все мысли теперь о Рио.
   — Хорошо. — Глубокий баритон прозвучал холодно, безразлично.
   Однако Джошуа знал цену этим модуляциям.
   Миднайт мог видеть Джошуа насквозь.
   — Итак, чего же ты хочешь, босс? Скажи только слово, — проговорил Миднайт, растягивая фразы, что в общем-то было ему несвойственно.
   Джошуа взглянул на человека, которому доверял, на единственного друга, своего неизменного помощника. Миднайт никогда не подводил. Когда-то они вместе начинали борьбу за место под солнцем.
   Джошуа был высок ростом, около шести футов, но Миднайт — еще выше, чуть худощавее, гораздо проворнее. В школе он числился среди первых атлетов. Дочь Джошуа обожала Миднайта. Да, он превосходил босса во всем — бизнес, дети, женщины, кроме, пожалуй, умения хорошо управлять машиной — Скажи же что-нибудь, — повторил свою просьбу Миднайт уже хладнокровнее.
   Не успел Джошуа ответить, как зазвонил телефон. Голос Тиции пропел в телефонной трубке:
   — Мистер Камерон, с вами опять хочет говорить Сесилия Уатт.
   Миднайт удивленно вскинул брови. Он еле сдерживал улыбку, а может, и смех, однако цинично контролировал себя.
   — Я помню, что вы просили вас не беспокоить, мистер Камерон, но миссис Уатт звонит уже пятнадцатый раз. Всякий раз, как я кладу трубку, она набирает номер опять.
   Вызов. Котенок начинает заигрывать со львом.
   Джошуа стремительно подошел к телефону.
   — Тиция, переключите на меня миссис Уатт. Он прикрыл трубку рукой. — Миднайт, объяви перерыв на несколько минут, пока я не закончу разговор.
   Миднайт молчаливо кивнул, проводил исполнительных директоров в соседнюю комнату, а сам вернулся. Он взял подшивку документов, связанных с бразильским комплексом.
   — Мистер Камерон? Это вы? — Голос миссис Уатт был уж больно сладок.
   — Джошуа Камерон, — холодно произнес Джошуа, не удосужившись поприветствовать ее. Официальное представление не оставляло места для фамильярного тона. Свободной рукой он взял ластик и начал мять его.
   — Спасибо, что поговорили со мной, Джошуа.
   Звучание собственного имени пронзило его, как электрошоком.
   — Что вам угодно?
   — Мы встретились вчера в больнице, в комнате для ожидающих, — сказала она. — Вы, может быть, меня не помните…
   Все, что он помнил, — это ее нежное прикосновение, от которого мурашки пробежали по телу.
   Джошуа не нравилось впадать в воспоминания, особенно такого рода.
   — Такая полноватая. Помятый белый костюм.
   Без косметики. Ну как я мог забыть? — Это звучало цинично. Ластик внезапно распрямился и полетел в сторону Миднайта.
   — Ой! — вскрикнул тот от неожиданности, подпрыгнув и потирая загорелую шею.
   — Прошу прощения. — Джошуа махнул Миднайту, чтобы тот сел.
   — Все прощено, — ответила она.
   — Я не у вас просил прощения, — поспешил вставить он.
   Миднайт хихикнул, продолжая просматривать документацию.
   — О, — она произнесла это одновременно игриво и вызывающе, — я в общем-то и не ожидала извинения от такого человека, как вы.
   Вызов. Опять. И на кой черт это ему нужно?
   — Вчера я понятия не имела, кто вы такой.
   — Я и сам не имел, — хмуро подхватил он.
   — Я не собираюсь дознаваться, зачем вы приходили. Хотела бы знать лишь одно — почему вы пытаетесь нанести вред моему отцу…
   — Спросите его.
   — Он не в состоянии говорить.
   — Миссис Уатт, я занятой человек.
   — Тогда я буду говорить кратко и быстро.
   — Кратко — это хорошо.
   — Я хочу, чтобы вы отступились.
   — Нет.
   — Пожалуйста.
   — «Пожалуйста» ко мне неприменимо.
   — Тогда что?
   — Неужто вы решитесь продать душу дьяволу?
   — Ах, в этом роде. — Она понизила голос. — Я пойду на все, чтобы спасти моего отца.
   — Катитесь вы! Я не на рынке, где продают души.., если вы собрались торговать именно таким товаром. Что касается вашего тела…
   Последнее слово как бы повисло в воздухе.
   — Вы меня неверно поняли, — произнесла она упавшим, несколько взволнованным голосом.
   — Миссис Уатт, меня уже ангажировали женщины гораздо привлекательнее вас.
   Миднайт, не отрываясь, дочитывал последнюю страницу злополучного проекта.
   — Разве можно в этом сомневаться… — ее голос звучал слабее.
   — Это понимать как оскорбление.., или как комплимент?
   — Это просто факт.
   — Я привык делать дела быстро.
   — Почему вы совсем отвергаете возможность отложить покупку наших акций хотя бы на квартал?
   — Почему? Потому, что они как раз сейчас сильно упали в цене.
   — Потому и упали, что злой язык вашего адвоката, мистера Миднайта, потрудился на славу.
   — Здесь вы не правы, миссис Уатт.
   — Мой отец болен.
   — Это его проблема. Вы пойдете с молотка. Я же получу прибыль.
   — Мой отец умрет, если вы не прекратите преследование.
   Где-то внутри Джошуа слегка колебался. Почему от нее исходит эта слабость? Он придал своему голосу больше сдержанности.
   — Так что я быстро возьму под свой контроль ваши отели.
   — И в этом суть вашего бизнеса? Не проморгать прибыль?
   — По отношению к вашему отцу я останусь непреклонным.
   — Вы так ненавидите его?
   Джошуа ничего не ответил.
   — Вчера.., мне показалось, что вы добрый.
   — Первое впечатление обманчиво… — Но Джошуа почувствовал, как его бровь легонько дрогнула. Ему не хотелось припоминать вчерашний день и то, как он вел себя. Пальцы невольно теребили край галстука.
   — Мистер Камерон, пожалуйста…
   — Миссис Уатт, у вас ничего.., не выйдет. Если вы решили меня обольстить, то напрасно теряете время. От вас мне ничего не нужно.
   Когда она начала просить мягким, вкрадчивым голосом, это стало нестерпимо. Он оторвал трубку от уха, затем решительно вложил ее в гнездо аппарата.
   Почти тотчас раздался новый звонок.
   — Тогда не ждите', что я буду послушной девочкой, — твердо продолжил вкрадчивый голос. — Если мой отец умрет, вы никогда не получите его отели.
   Уж я постараюсь.
   — Вы действительно думаете, что можете меня остановить?
   — Ну разумеется. Уж что-нибудь да придумаю, чтобы с вами потягаться.
   Он грубовато рассмеялся.
   — Месть? Я планировал эту игру, когда вы были в пеленках.
   — Вы всегда такой желчный?
   — Если я вам скажу, какой я всегда, то совсем собью вас с толку.
   — Вы просто эгоистичный, самовлюбленный, испорченный негодяй.
   — Какой есть.
   На этот раз оборвала разговор она.
   Джошуа нажал кнопку на аппарате.
   — Тиция, не отвечайте больше ни на какие звонки миссис Уатт.
   — Что, приставучая штучка? — вкрадчиво спросил Миднайт.
   Или пан, или пропал. Или тебя раздавят, или ты раздавишь.
   Джошуа зло посмотрел в сторону. Благодаря его непреклонности с ним рядом такой замечательный адвокат. Но как друг он бывает занудлив.
   — И все же мы осилим операцию по скупке бумаг. А сейчас можешь выметаться.
   Миднайт не тронулся с места и едва сдерживал смех.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

   Приподнявшись в кровати, Хантер настойчиво повторял:
   — Марио — не наша родня. Ты должна отослать мальчика к его родной бабушке. Не создавай себе проблем и возвращайся домой. И еще одно — держись подальше от Камерона, или я за тебя не несу ответственности.
   Те же эмоции. Тот же гонор. Хани негодующе постукивала по жалюзи и поглядывала на бассейн, в который упал ее отец всего три недели назад.
   — Ты уже грозился подобным образом. Тогда это не сработало.
   Он схватился за грудь, будто испытывая боль.
   — Так, значит, ты продолжаешь делать вид, будто ты сама по себе, и отказываешься подчиниться моим требованиям?
   Хани напряженно сжала губы. Почему отношения между дочерью и отцом всегда доходят до точки кипения?
   Огромная комната как-то сразу стала тесной и неуютной. Хани отошла от окна и принялась мерить шагами свободное пространство.
   Хантер наблюдал за ней с неодобрением.
   — Почему ты никогда не носишь то, что тебе идет? И где ты только отхватила эту ужасную зеленую шляпу?
   — На блошином рынке, — ответила она с фальшивым задором. — Я решила, что она будет бросаться в глаза.
   — Зачем ты по примеру матери все время скрываешь свои волосы?
   — Потому и скрываю, что так делала мать.
   — Она делала так, чтобы уберечь волосы от краски, — заметил он.
   — Ну ладно, может, я и сменю стиль, но не воспринимай это как обещание.
   — Ты упрямая, несговорчивая и скандальная.
   — Надо же. И в кого такая уродилась, папочка?
   Кажется, они оба не были в восторге от последней реплики.
   К счастью, до того как могла исподволь начаться новая ссора, в комнату вплыла Эстелла. Хани показалось, что она подслушивала.
   Как всегда обворожительная, она на этот раз скрепила свои золотистые волосы на макушке позолоченным гребнем. Белый шелковый костюм деловой женщины очень шел ей.
   — Ты вся побагровела, Сесилия, — холодно проговорила Эстелла, подходя к своему мужу и целуя его в лоб. — Почему ты не откроешь окно? Здесь душновато. — Чтобы как-то рассеять гнев, Эстелла начала наставлять Хантера относительно приема лекарств и диеты, повторяя недавние жалобы его сиделки.
   — Миссис Комптон поспешила доложить, — хмуро пробурчал Хантер.
   — Она обо всем докладывает без утайки.
   — Я уволю ее, как только вернусь к делам.
   — О нет.
   Неожиданно разговор переключился на бизнес.
   — Ты уж, пожалуйста, Стелл, держись подальше от моих дел, иначе разрушишь то, что я выстраивал всю жизнь.
   Эстелла нервно взглянула на Хани.
   Хани ответила обеспокоенным взглядом, а потом бросилась к ней на помощь.
   — Эстелла не может заниматься делами без моей помощи, так же как мне одной не справиться с мистером Камероном.
   — Черт подери! Я же сказал, чтоб ты оставила в покое этого негодяя.
   — Поверь мне, я ненавижу его еще больше, чем ты.
   Это еще слишком слабо сказано. Последние дни уже при одной мысли о Дж. К. Камероне Хани вскипала.
   — Я не хотела тебе рассказывать, но в прошлый вторник охранники выставили меня вон из его офиса, будто я какая-нибудь преступница.
   — Я все видела по телевидению, — тихо подтвердила Эстелла. — Когда тебе надевали наручники, там присутствовал весь полицейский бомонд.
   — Камерон — просто монстр. — Хани покраснела, вспоминая всю неловкость своего тогдашнего положения.
   — Он не просто монстр, он хуже… — согласилась Эстелла. — Но нужно признать, что после этого скандала его прыть поубавилась, он стал меньше скупать акции. Хотя делает все, чтобы сбить цену.
   Трезвый рассудок Эстеллы уже принялся за дело, не допуская эмоций. Она повернулась спиной к Хантеру.
   — Боюсь, я слишком безоглядно пошла на сокращение персонала отелей.
   — Черт! Ни одна из вас, очевидно, не отдает отчета в своих поступках! Камерон — бесхребетный хлыщ, как и его отец, вот почему он прекратил скупать акции. У него кишка тонка тягаться с сетью Уатта.
   — Думаю, ты, отец, ошибаешься.
   — Ты думаешь. А я знаю. Он — трус!
   — Дорогие мои, — ободряюще подхватила Эстелла, пытаясь повернуть разговор в новое русло. Мы сейчас слишком расточительны. Ты болен…
   — И отдам концы, если вы продолжите в том же духе, — прорычал Хантер. — Мне не нужна ваша помощь. И вы обе мне только мешаете.
   Эстелла нежно наклонилась, ее грациозные руки поглаживали его манжеты до тех пор, пока Хантер не оттолкнул ее. На дочь он смотрел с такой же озлобленностью.
   — Мы, пожалуй, пойдем, дорогой, — молвила Эстелла, — а тебе нужно отдохнуть. — Она взяла Хани за локоть и потянула ее из комнаты.
   — Вы из меня дурачка не делайте! — прокричал он им вслед.
   Чуть не плача, Эстелла прикрыла дверь. Когда они дошли до машины, она не выдержала:
   — Ты видишь, что наделала? Он теперь ненавидит меня.
   — А если бы он умер, было бы лучше?
   Эстелла закусила губу.
   Хани поправила свою убогую зеленую шляпу и теперь выглядела еще более шокирующе.
   — Послушайте, мне жаль, что я все время его расстраиваю. Может быть, я все усугубляю, но, Эстелла, мы не имеем права все бросить.
   — Я.., я думаю, ты права.
   — Вы хотя бы понимаете в гостиничном бизнесе, а я просто бездельничаю, — призналась Хани, — но, как только закончатся занятия в школе, я смогу полностью переключиться на наши дела.
   — Каким же образом?
   — Поскольку он не хочет разговаривать со мной по телефону, я предполагаю пробраться с тыла.
   — Ты что, с ума сошла? Камерон видел тебя в больнице, он знает тебя. Ты его ненавидишь! И если ты продолжишь идти напролом, то ухудшишь дело.