Мэйджер Энн. Дикий мед

   Навсегда.
   Сейчас же. На холодном кафельном полу этой классной комнаты.
   Когда он навалился на нее всем телом, она вздохнула, показывая, что уступает его воле. Он был где-то на краю водопада, способного увлечь в водоворот страстей.
   — Ты чувствуешь что-то особенное? — нежно прошептала Хани. Ее большие глаза округлились, странный, влекущий свет блеснул в них. — Я никогда не ощущала ничего подобного. Я боюсь тебя, но и боюсь, что это мгновение никогда не повторится.
   В Джошуа шевельнулась нежность и жалость.
   Она была слишком желанна для грубого обращения.
   Ему не хотелось останавливаться, хотелось показать, на что он способен в любовных играх. И вместе с тем он не мог решиться: она значила для него гораздо больше.
   Она начала расстегивать его рубашку, но он задержал ее руку. Оба замерли на какое-то мгновение.
   Если она приблизится к нему, если дотронется или заговорит — он не сдержится.
   Но вместо этого Хани оперлась о стенку, где висела классная доска, и смотрела на него с обидой.
   Дрожащие руки нервно застегивали кофточку, поправляли волосы.
   Потом она резко вскочила, будто вспугнутое животное, и выбежала вон из комнаты. Подальше, подальше от него.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

   Сердце Хани с шумом колотилось, его удары отдавались в висках и кончиках пальцев. Прошло два часа с тех пор, как она сбежала от Джошуа, но воспоминания о том, как она лежала под ним на кафельном полу, обжигали стыдом.
   Ей нужен Джошуа. Ей не терпится развеять и его гнев, и его боль, вернуть его мягкость, познать неистовость его любовных домогательств.
   Почему он позволил ей уйти? Ведь он сказал о себе все без прикрас. Неужели его грубые поцелуи не что иное, как предупреждение? Неужели он предоставил ей еще один шанс для спасения?
   Хани недоумевала, как это она хочет сблизиться с человеком, который намеревался уничтожить ее отца. С человеком, для которого ничего не стоит растоптать и ее саму, если только он узнает правду.
   Когда чайник засвистел, она подобрала две конфетные обертки, чтобы выбросить в мусорную корзину, плеснула чай в свою любимую китайскую чашку и направилась в спальню. Села на кровать и задумалась.
   Никакой опыт ее замужества не помогал в противостоянии темной, пугающей силе Джошуа и страсти, которую он в ней разжигал. И Джошуа это хорошо знал.
   Теперь она понимала, что переезд на Телеграфный Холм — это явная ошибка. Единственный нормальный выход из создавшегося положения — позвонить Нелл и съехать отсюда, пока не поздно.
   Раздался телефонный звонок, и едва она услышала нотки неуверенности в грубоватом голосе Джошуа, ее решимость уехать растаяла, как масло на горячей сковородке.
   — Не вешай трубку, — шептал он голосом, полным страсти.
   Не способная ни на что, она могла только слушать.
   Пауза длилась долго.
   — Я прошу прощения.., за тот случай, — наконец проговорил он. — За свое поведение.
   — Все прощено. Мне.., мне тоже вряд ли стоит гордиться своим поведением.
   — Тебе не за что себя упрекать. Я во всем виноват. — Он помолчал. — Ты, наверное, долго не могла прийти в себя?
   У нее на верхней губе выступил пот, и она легонько слизнула его. Нервно поправила волосы, потерла напряженные мышцы шеи.
   — Со мной все хорошо.
   — Хани, я опять хочу тебя видеть. Но не для того, чтобы.., просто поговорить. Может быть, мы могли бы поплавать на яхте? На моем судне тебе ничто не грозит — даже если я буду рядом. «Волшебница» длиной в шестьдесят футов, и там достаточно свободных помещений. Капитана у меня нет.
   Сейчас довольно холодно, и нужно одеться потеплее. Так что соблазн нам не грозит.
   Джошуа приглашает ее на прогулку.
   Но, к счастью, в ней возобладало благоразумие.
   — Я.., я не думаю, что это хорошая идея.
   — Я тоже так считаю, — признался он, но сдержанность дрогнувшего голоса не скрыла глубокого разочарования.
   — Я.., я собиралась звонить Нелл и просить ее освободить меня от обязанностей домоправительницы, — выдавила из себя Хани.
   — Понятно… — Теперь в его голосе слышалась так ненавистная ей горечь. — Ты бежишь, признавая свое поражение. И именно тогда, когда начала брать верх.
   — Брать верх? — удивилась Хани. — Что ты хочешь этим сказать?
   — Никто никогда не влиял на меня так, как ты.
   Но никто никогда не влиял на нее так, как он.
   — Это может плохо обернуться для нас обоих.
   — Может быть. Но мы никогда об этом не узнаем, если ты уедешь. — Он умолк в нерешительности. — За последнее время я очень изменился.., благодаря тебе.
   Воспоминание о его губах, тепле его тела разлилось волной в душе.
   — Как это?
   — Ты сказала, что веришь в меня. Возможно, ты, хотя бы чуть-чуть, всколыхнула во мне добрые чувства. Недавно я помог парню, который работает в компании. Он был очень благодарен. — Помолчал в нерешительности. — Я помогаю вдове, которая осталась одна, без детей. Она будет петь в одном из клубов, пока я не найду для нее какое-нибудь приемлемое занятие. А вчера я говорил со своей бывшей женой и извинился за прошлое. Я сказал, что Хитер очень нуждается в ней. Она звонила дочери.
   Хани все время крутила на пальце обручальное кольцо.
   — Я.., я просто не знаю…
   — Я даже решил жить, согласуясь с собственными чувствами. Решил оставить в покое дом Нелл и ее жильцов. Я позволяю тебе выиграть. И все для того, чтобы мисс — то есть миссис — Родригес осталась до конца лета.
   — А я думала, что лишняя здесь, на Холме.
   — Я хочу поделиться этим Холмом.., с тобой.
   В горле у Хани запершило.
   — Но почему ты уступаешь? Ты же повторял, что всегда во что бы то ни стало достигаешь поставленной цели.
   — А ты говорила, что человек меняется.
   — А ты изменился? На самом деле?
   — Если ты уедешь, я так и не узнаю этого.
   — А если останусь… — Она крутанула кольцо так, что оно слетело с пальца.
   — Я не могу обещать. Я знаю только, что для меня изменились ценности. Мне хочется сделать для тебя что-то хорошее.
   — Я.., я просто не знаю, что сказать. Я в смятении. Я всегда думала, нет, даже верила в то, что безразлична тебе.
   — Но все изменилось. Меня будто демоны преследовали все время. Когда я с тобой, они отлетают прочь. Меня больше не обуревают желания кого-то преследовать, как было прежде.
   — Я не знаю, что сказать.
   — Просто согласись на прогулку под парусом.
   — Я не могу отказать, — просто сказала она. Открыла ящик стола и положила туда обручальное кольцо.
   — Ну вот и хорошо. Я позвоню тебе в субботу. Он повесил трубку.
   Сделав то же самое, она закрыла лицо ладонями. Ей было одновременно и жарко, и холодно. Что же она наделала? Почему не смогла поступить благоразумно и не распрощалась с Джошуа?
   Потому что сама мысль о расставании с ним была невыносима. Потому что без него ее будущее рисовалось безжизненной пустыней.
   Добрую часть своей жизни она потратила на то, чтобы избегать холодности отца, его циничного стремления к наживе. И какая метаморфоза произошла с ней сейчас? Она обнимала человека, который гораздо хуже отца, человека, олицетворяющего все то негативное, от чего она открещивалась.
   Что притягивает ее к человеку, порочному во всех отношениях? К человеку, который подвергает сомнению святые идеалы? К человеку, который не пощадит ее, если откроется обман?
   Главный парус надулся, но кливер уныло обвис, когда яхта «Волшебница» повернула по ветру.
   Обычно Джошуа следил за парусами, но сейчас был рассеян, чувствуя рядом присутствие женщины.
   Джошуа все еще не мог поверить в то, что Хани согласилась на прогулку. Он наблюдал, как ветер и солнце оживили радостное лицо, как вся она была переполнена ожиданием чего-то приятного, необычного. Она улыбалась, и эта улыбка не просто очаровывала, но еще и завораживала, оттого что казалась знакомой. Но если бы он знал ее прежде, то, конечно же, вспомнил бы.
   Она была прирожденной морячкой. Само отплытие из бухты восхищало ее так же, как и его.
   Странно, но, будучи девушкой из рабочего квартала, она мало удивлялась и его яхте, и тем, которые проплывали мимо. Его прежние знакомые обычно восторгались.
   Хани стояла, держась за снасти. На ней была желтая, очень просторная штормовка. Она совсем не смущалась, что выглядела немодно, что шаловливый ветер растрепал ее волосы. Когда набежавшая на яхту волна обдала ее брызгами, Хани лишь тряхнула головой и засмеялась.
   Солнце садилось, поэтому бриз начал обдавать прохладой. Лавандовый вечер тускнел, а с ним начало тускнеть и его настроение.
   Джошуа не отрывал руку от штурвала и наконец прокричал:
   — Поворачиваем назад. Уже поздно. Входим в бухту.
   — Хотелось бы остаться здесь навсегда, — не удержалась Хани.
   Когда они взяли курс на яхт-клуб, небоскребы просто пылали огнем. И волны блестели. Они будто плыли сквозь разбушевавшийся пожар. Их взгляды встретились. В тот момент обоим стало очевидно, что возвращаться не хочется.
   — Когда я был мальчишкой, то обычно приезжал на велосипеде к пристани посмотреть, как богатые родители усаживают своих чад в яхты, подобные этой. Я тогда и представить не мог, что у меня будет вот такая.
   — Да, яхта прекрасна.
   — Шестьдесят футов совершенства. Ее корма из особо прочного волокнистого стекла, режет волны как бритва.
   — И внутри прелестно. Все обшито полированным тиковым деревом.
   — Я сам покрывал его лаком в свободное время.
   — Я рада, что ты увлекаешься плаванием, а не скалолазанием, — заметила она.
   — Почему?
   — Потому что я боюсь высоты.
   Она смотрела на него застенчиво, обворожительно улыбаясь. Интересно, почему она подчеркивала свою заинтересованность в том, в чем и он был заинтересован?
   Он указал на два построенных им здания, и она восторженно отозвалась. Показал реконструируемый отель.
   — Вон там вырастет новый небоскреб.
   — Прекрасно. Так современно! Я в восторге.
   Он попытался скрыть, что слова польстили его тщеславию.
   — До сих пор вся моя жизнь в том только и состояла, чтобы завладеть, скупить. Сделать деньги.
   В этом был весь смысл. — Он взглянул на нее, понимая, что ее улыбка имеет магическое действие.
   До сих пор. До того как появилась ты. Он умолк.
   Не хотелось опять подталкивать ее. — Я лучше помолчу, — неуклюже заключил Джошуа.
   — Нет, пожалуйста. Я хочу знать о тебе больше.
   Как тебе удалось купить этот отель?
   Он подправил главный парус.
   — Так же, как и другие, — путем скупки акций. Его лицо потемнело. — Точно так же я куплю вон тот.
   Он указал в сторону отеля Уатта, и она напряглась. Руки вцепились в канаты.
   В глазах Джошуа блеснули колючие льдинки.
   — Я собираюсь скупить комплекс отелей Уатта и затем распродать разным лицам, чтобы ничего не осталось, чтобы стерлось из памяти его имя.
   — Ты хочешь предпринять еще одну безжалостную операцию по скупке акций? — еле слышно спросила Ханн.
   — Да, очень безжалостную. — К нему вернулось нервное напряжение. — Иногда мне кажется, что цель моей жизни — купить этот отель и разрушить его до основания. Но чего я действительно хочу так это уничтожить самого Уатта.
   — Почему? — спросила она сдавленным голосом.
   Губы как-то сразу пересохли.
   — Месть. Будучи ребенком, я хотел убить его. Но прошли годы, и я понял, что убийством ничего не достигну.
   — Уже хорошо… — Она встревоженно оглянулась.
   Его густой голос звучал холодно.
   — Я хотел сказать, что убить его легче всего.
   — Но почему? Почему ты так возненавидел его?
   Ты не подумал, что у него есть семья? Жена, дети?
   — А на кой черт мне о них думать?
   — Потому что они люди. И ты тоже человек. Она оперлась о стенку кабины, отступив от него. Пусть Хантер Уатт идет своей дорогой.
   — Ты что, не в своем уме?
   — Я ничего не прошу для себя. — Она пыталась скрыть выражение своих обеспокоенных глаз, но все равно стояла на своем, словно речь шла о ее интересах. — Не тронь его, Джошуа. Думай о своей жизни.
   — Ты не отдаешь себе отчета в том, что говоришь, — взвился он, но постепенно вспомнил, что вряд ли стоит ее в чем-то винить.
   Она такая милая и нежная, такая альтруистка.
   Разве ей понять, как вина, горе и ненависть могут перемолоть человека. Он, наверное, напугал ее своим натиском эгоцентризма. Но прежде, чем он мог объяснить самому себе, почему не может уступить ее просьбе, произошло нечто тревожное. Он это почувствовал.
   Три громких скрежещущих удара.
   Он взглянул из-под паруса и испугался. Зрачки расширились, лицо побледнело. Хани пронзительно вскрикнула.
   Дьявол!
   Огромная яхта оказалась по их левому борту.
   Джошуа точно прирос к штурвалу.
   — Другой курс! Скорей! — Он крутанул руль вправо.
   «Волшебница» неуклюже наклонилась и замерла из-за удара волны. Ее кливер слегка переместился, но яхта будто вздыбилась. Волны и брызги окатили палубу, залили кубрик.
   Тяжеловесная яхта неторопливо двигалась им навстречу. Хани по скользкой палубе бросилась к механической лебедке, чтобы ослабить кливер, а вместо него подтянуть главный парус.
   Как раз в тот момент, когда Джошуа думал, что все пропало, и прижал к себе Хани, чтобы заслонить ее от удара, штурвальный на той самой яхте заметил их и резко включил задний ход. От столкновения их отделяли несколько сантиметров. Резкий маневр большой яхты вызвал сильное сотрясение «Волшебницы».
   Джошуа отпустил Хани и с волнением смотрел, как огромная яхта начала медленно от них отдаляться. Негодяи! Или перепились, или что-то случилось.
   — Ты была на волосок от гибели! Это ужасно, прошептал он, смягчаясь при виде ее страха. Джошуа и думать забыл о Хантере Уатте.
   Она оказалась в его объятиях — мягкая, маленькая, жаждущая поддержки и защиты, точно напуганный ребенок. Их тяжелые, пропитанные соленой водой штормовки, шурша, прилипли друг к Другу.
   — Думаю, мы спасены. — Она по-прежнему дрожала от испуга и не скрывала желания прильнуть к нему.
   — Хани, Хани! — Его осевший голос успокаивал, а ладонями он удерживал ее лицо, привлекая все ближе. Какое-то время он не отпускал ее, ждал, пока она немного придет в себя. Зато теперь в нем росло напряжение, и он начал убеждать себя в том, что лучше позволить ей высвободиться. — Расскажи мне о себе, — попросил Джошуа, легонько ее отстраняя.
   — Что бы ты хотел узнать?
   — Все. — Голос звучал по-прежнему уверенно. Начни с того времени, когда ты была девчонкой.
   Бьюсь об заклад, ты отличалась миловидностью.
   Пронесшаяся мимо лодка опять качнула «Волшебницу». Джошуа подхватил Хани под руку и не дал ей поскользнуться.
   — Об ужасном детстве и вспоминать не хочется.
   Оно хуже, чем можно вообразить.
   — Семья была бедной?
   — Нет. Я из богатой семьи. Очень состоятельной. У нас были поместья, слуги, яхты, машины.
   — Тогда ты счастливица.
   Ее глаза округлились.
   — Нет. Тебе, наверное, известно, что достаток — это еще не все.
   — Когда достатка нет, то жизнь совсем не прекрасна.
   — Мать умерла, — тихо добавила она. — Отец женился снова. Мой единственный брат был очень подавлен происшедшим, но вместо того, чтобы поддержать, отец выгнал его вон. Так я осталась с отцом одна. Если он и не игнорировал меня, то, во всяком случае, сделал мою жизнь несносной.
   — Каким он был?
   — Мне.., мне не хотелось бы говорить об этом. Однако после паузы она продолжила:
   — Я чувствовала себя несчастной, когда уехал брат. Я пыталась его разыскать, но напрасно. Затем я вышла замуж намеренно — за человека, который был противен отцу. После этого поступка я совсем отстранилась от семьи. Думаю, какое-то время я была счастлива, но до тех пор, пока не скончался Майк. Марио ведет себя иногда дерзко. Я попыталась найти брата, но он точно исчез с лица земли. — Она умолкла.
   — И что же случилось потом?
   — Я осталась с Марио.
   — Мое детство было хуже. Ведь моя жизнь из-за одного человека превратилась в вендетту, с тех пор как умер отец.
   — Но почему?
   — Это было давно, — горько проронил он. — Зачем ворошить?
   — Но это ведь волнует и сейчас?
   — Волнует. — В горле будто ком застрял. — Отец много значил для меня. Вспоминать больно.
   — Может, нужно приложить усилие, чтобы забыть плохое? Ему было бы нелегко, если бы он знал о твоих постоянных переживаниях.
   Он перевел взгляд на ее лицо, прелестную бледную кожу, огненные волосы, лучистые зеленые глаза.., на губы. Господи, как же ему хотелось вкусить сладость этих губ, ощутить их чарующую мягкость. Она манила к себе. Никто никогда не казался ему столь привлекательным, столь честным.
   Кажется, всю свою жизнь он ждал встречи именно с такой женщиной. Но она этого не понимала. Да и как ей понять? Он теперь боялся, что распростится с ненавистью навсегда.
   Внутри что-то сжалось, завязалось узлами. Он подался вперед и дотронулся до ее лица, слегка приподняв подбородок. Само прикосновение к ее шелковой коже опасно успокаивало, опасно щекотало. Благодаря ей он острее чувствовал свое одиночество — хотелось только ее, быть только с ней.
   — Я не очень-то люблю делиться наболевшим, признался Джошуа. — Стоит лишь тронуть прошлое, оно начинает грызть изнутри, пока я хоть как-то не гашу его.
   Ладонью он коснулся шеи, почувствовал ее учащенный пульс. Волны качнули яхту, и они, будто сговорившись, упали на палубу и немедленно прильнули друг к другу.
   — Джошуа, выброси из головы все плохое, думай о хорошем, — вкрадчиво сказала она, прижимаясь теснее.
   — Это не так легко. — Его рука, ласкавшая ее волосы, замерла. — Иначе я просто не буду ничего чувствовать.
   — Ты продолжаешь утверждать, что тебе не нужна любовь… — Теперь ее голос дрожал.
   — Да, не нужна. Любовь подобна крючку, зацепившемуся за сердце. Рано или поздно за крючок дернут, и тогда сердце разорвется на части.
   Не успев толком сообразить, что происходит, он схватил ее за плечи и теснее прижал к себе. Как и прежде, ей это было приятно. По его членам разлилась волна блаженства. Опять возникло опьяняющее, согревающее кровь искушение, оно наполняло каждую клеточку его мужского естества.
   — Так все же, почему ты пригласил меня на прогулку? — прошептала она.
   — Потому, что я хочу близости. — Его пальцы судорожно сжали ее плечи, и теперь он вновь привлек ее к себе, дав почувствовать напряженность своего тела.
   Она протяжно, прерывисто вздохнула.
   — Так, значит, ничего не изменилось?
   — Зачем ты пытаешься все усложнять, когда нам обоим хорошо?
   — Джошуа, я не могу жить с ненавистью в душе, как ты, — прошептала Хани. В этот момент она несмелой рукой коснулась его волевого подбородка.
   — Ты что, хочешь все кончить? — В его голосе появилась суровая нотка.
   Было слышно, как она с трудом сглотнула.
   — Только потому, что я нужна тебе всего на одну или две ночи. — Он не отрицал, и ее взор потускнел, рука Хани безвольно упала.
   — Ты хочешь меня так же, как и я тебя. — Его цепкие руки не отпускали ее. — Ты же знаешь, что это так.
   — Да, но всякий раз, когда ты дотрагиваешься до меня, ты все глубже вонзаешь крючок в мое сердце. Я не хочу больше испытывать боль. — Она попыталась оттолкнуть его. — Если ты ничего ко мне не чувствуешь, лучше отпусти. Пожалуйста, Джошуа…
   Или бери сам, или возьмут тебя. Его руки сжали ее талию.
   — О Джошуа… Неужели ты и правда так эгоистичен? Так груб? Неужели ты считаешь, что обидели тебя одного? Всю свою жизнь я хотела любви.
   — Ты была замужем.
   Ее веко нервно дернулось.
   — Таких чувств, как сейчас, я раньше не испытывала. И мне стыдно. Майк был таким добрым, таким порядочным…
   — Да черт с ним! Меньше всего я хочу выслушивать сравнение себя с твоим бесподобным мужем!
   — Джошуа, я не думаю, что любила святошу.
   Мне кажется, я могла бы полюбить тебя. Но если ты не испытываешь ко мне никаких чувств и тобой владеет только похоть, будь добр, отпусти меня!
   Будь добр? Он саркастически рассмеялся.
   Вдруг он страстно поцеловал ее, сильно прижавшись губами; его язык настойчиво утверждал свои права на новую территорию.
   Яхта колыхалась от ударов волн.
   — Пожалуйста, Джошуа, отпусти.
   Ему не хотелось уступать ее просьбе, но, взглянув в ее перепуганные, несчастные глаза, он понял, что нельзя жить так, как он жил. Как он может воспользоваться ее слабостью?
   Лишь только он ослабил руки, она вырвалась и, покатившись, очутилась в кубрике. Трясясь в испуге, она закрыла дверь на щеколду, надеясь, что он больше не тронет ее.
   Черт возьми! Он что, в самом деле чудовище?
   Или так же боится за себя, как и она? Если отвергнуть ненависть, то что же останется?
   Его, кажется, поглотила леденящая темнота. Он взглянул на проплывающие огни. Ночь становилась все холоднее, и Джошуа показалось, что он продрог до костей.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

   Прошло две надели. Хани прожила их, не видя Джошуа. Без его прикосновений у нее возникло чувство, будто сердце сковало льдом. Но каким-то образом ей удавалось жить по-прежнему, хотя она думала о Джошуа постоянно.
   Нынешний день выдался особенно тяжелым:
   Марио случайно позволил Эмералду выпорхнуть из клетки, и теперь она отчаянно гонялась за ошалевшей птицей, уже не думая ни о чем другом.
   Эмералд сидел высоко на яблоне и преспокойно цокал клювом. Прошло уже часов пять, а птица и не собиралась покидать облюбованной ветки. Хани беспокоилась: нужно было попытаться достать попугая, пока не стемнело. Подставив лестницу к стволу и поднявшись на несколько перекладин, она расслышала визжание шин где-то внизу. Она слишком поспешно собрала необходимое для поимки попугая: клетка Эмералда, зеленый балдахин-покрывало, пара перчаток. К сожалению, у нее не было возможности найти сеть — основное приспособление. Получалось, что она поднимается по лестнице напрасно.
   Преодолев еще несколько перекладин, она ощутила, что дерево раскачивается из стороны в сторону. И где-то вдалеке так же раскачивались горы.
   Эмералд перепорхнул на другую ветку, повыше.
   Лестница закачалась еще сильней, как только Хани преодолела еще одну перекладину.
   Марио в этот момент выбежал на крыльцо и, увидев тщетные попытки Хани, бросился к лестнице.
   — Думаю, в следующий раз ты не будешь против того, чтобы своевременно подрезать попугаю крылья.
   Хани и так была взвинченна, чтобы еще пререкаться с Марио.
   — Ты бы лучше помог…
   Марио собрался поддержать лестницу, когда зазвонил телефон.
   — Должно быть, одна из твоих подружек, — поддела Хани.
   Он улыбнулся.
   — Подожди секундочку. Лучше ответить.
   — Марио, куда ты?
   Но он уже скрылся в доме. Она взглянула на стоящие далеко внизу автомобили, и голова опять закружилась.
   С ехидством Марио крикнул:
   — Тебя требуют.
   Хани слезла с лестницы и взяла трубку сотового телефона.
   — Сесилия, дорогая…
   — Эстелла?
   — Догадайся, кто звонил? Камерон… Предложил мне купить пакет акций Уатта в течение нескольких месяцев — по вполне доступной цене.
   — Джошуа? Я не понимаю. Я просила его о снисхождении недели две назад, но он отказал.
   — Да, но, видимо, он передумал. — Голос Эстеллы звучал холодно. — Может быть, ты этому причина.
   Хани почувствовала, что сердце начало неистово стучать. Неужели он сделал это ради нее?
   — Сесилия, мы выиграли. Ты можешь вернуться домой. Я полагаю, твой отец вполне доволен развитием событий. Однако он говорит, чтобы ты держалась подальше от Камерона. Марио тоже может вернуться.
   — А что, если Джошуа опять переменит свое решение?
   — Это может случиться лишь при одном обстоятельстве — если он узнает, кто ты.
   — Вероятно, вы правы. — Голос звучал мягко и печально.
   — Мы выиграли! Полагаю, что твой отец готов простить наше вмешательство во все это предприятие.
   — Остерегаться… — повторила Хани как-то совсем безрадостно и попрощалась.
   Она выиграла. У нее было все, что нужно, и даже больше. Отчего тогда по телу побежали мурашки, отчего этот озноб? Казалось, внутри разбился сосуд с льдинками. Она услышала приближающиеся шаги.
   Высокий мужчина с гибкой, мускулистой фигурой шел вниз по Филберт-стрит легкой походкой.
   Джошуа!
   Он вошел в калитку сосредоточенный, даже хмурый. На нем были черные спортивные брюки и черная шелковая рубашка, подчеркивавшая мускулистую грудь.
   Ее сердце счастливо забилось. Она перевела дыхание, крепче ухватилась за лестницу, собираясь снова на нее взобраться, хотя на самом деле ей очень захотелось полететь в его объятия.
   Нет, видимо, исполнилось далеко не все, о чем она мечтала.
   Что же суждено еще испытать?
   Ей захотелось приласкаться к холодному, загорелому мужчине, который неискушен в любви и не желает попытаться узнать, что это за чувство. Она захотела приласкаться к мужчине, который большую часть жизни был одержим желанием отомстить, к тому, от которого следовало бежать, которого ненавидит ее отец.
   Отец простил ей Майка. Но он никогда не простит ей Джошуа.
   Но когда она смотрела в чарующую голубизну его глаз, все остальное не имело значения.
   — Похоже, тебе нужна помощь, — сдержанно сказал Джошуа. — Я принес сеть.
   — Ой, прекрасно! — проронила она сдавленным голосом, чувствуя, что вся трепещет и покрывается краской смущения.
   Джошуа подошел к Хани. Взгляд его блуждал по ее фигуре.
   — Господи, как же я скучал по тебе!
   Никогда такие простые слова не наполнялись столь глубоким эротическим смыслом.