Кузькин был на редкость разносторонним хоккеистом, он начинал в ЦСКА нападающим, служил в спортроте, откуда его забрал Тарасов. Он, наверное, единственный, увидел в нем защитника — быстрого, цепкого, умеющего отдать пас, способного подключиться к атаке и точно бросить.
На редкость высокая скорость отличала Игоря Ромишевского. Я не удивлялся тому, как он «летает» по площадке. Игорь до прихода в ЦСКА играл нападающим в хоккей с мячом. Я считаю его талантливым, разнообразным защитником. В то время многие пробовали перейти из хоккея с мячом в шайбу, но удалось по-настоящему, пожалуй, только ему, если не считать тех, кто играл в первые послевоенные годы.
Резким, я бы сказал, злым защитником был Александр Гусев, имевший классный бросок. А вот Владимир Лутченко, на мой взгляд, обладал всеми лучшими качествами защитника. Он успевал на льду разбираться в любых ситуациях. Его невозможно было вывести из равновесия. И в жизни он был и остается спокойным, рассудительным.
Замечательные отношения много лет сохраняются у меня с Геннадием Цыганковым. Он по качеству игры, безусловно, входил в элиту защитников всех времен. С одной стороны, он — крупный, внушительный — легко разбирался с соперниками в силовой борьбе. С другой — отличался прекрасным видением площадки, сильным броском, поэтому удачно подключался в атаку.
Во второй половине семидесятых годов у нас сформировалось отличное звено: Хелмут Балдерис — Виктор Жлуктов — Сергей Капустин. Как и мы с Петровым и Харламовым, собравшись вместе, они поняли друг друга. Хелмут обладал высокой скоростью, прекрасной техникой, он мог от кого угодно убежать и забить, а Виктор выполнял массу черновой работы, но его КПД и в атаке был немалым. Сергей был эластичным форвардом, техничным, тактически грамотным. Я бы даже сказал, что в общих чертах он напоминал Валерия Харламова. Но, к сожалению, эта тройка довольно быстро распалась, скорее всего потому, что ее крайние нападающие попали в ЦСКА, так сказать, под нажимом. Требовалось звено, которое играло бы вместе и было готово для сборной. Хелмут, с которым мы дружили семьями, вернулся в Ригу. Но до сих пор поддерживаем самые теплые взаимоотношения. Сергей перешел в «Спартак», куда его пригласил Борис Кулагин.
Когда я уже был, как говорится, ветераном, в команду пришли Вячеслав Фетисов, Сергей Макаров, Владимир Кругов. Наверное, все знают, что они стали великими игроками. Я в их возможностях убедился сразу — по степени таланта. И кроме того, они были истинными армейцами, обладали свойственными нам качествами.
Немало хоккеистов ЦСКА достигли такого уровня, который позволил им успешно работать тренерами. Из пионеров это, безусловно, Всеволод Бобров, Николай Пучков, Юрий Баулин. Из тех, с кем мне удалось играть, Константин Локтев, Виктор Кузькин, Игорь Ромишевский, Юрий Моисеев, Борис Александров, Владимир Петров, Александр Волчков, Владимир Попов, Александр Лобанов, Владимир Брежнев, Виктор Кузнецов, Владимир Викулов, Владимир Кругов работали с командами мастеров и сборными страны. А многие другие стали юношескими наставниками. И все они принесли нашему хоккею огромную пользу, поскольку были воспитаны в его лучших традициях.
Ближе к завершению карьеры стал задумываться над тем, что буду делать дальше. Легендарный футбольный вратарь Лев Иванович Яшин, когда-то сам бывший хоккейным голкипером, обладателем Кубка СССР, человек огромной доброты, несколько раз говорил мне: Борис, подумай о поступлении в ВПШ — Высшую партийную школу. В Советском Союзе сделать это было крайне трудно, подбирались во всех отношениях проверенные кадры. Я ему, естественно, верил. Яшин прошел потрясающую жизненную школу, вырос, как и я, в простой рабочей семье, в войну трудился на производстве… Как считал Лев Иванович, Михайлов по всем параметрам проходил — коммунист, капитан сборной. Безусловно, случись так, жизнь потекла бы совсем по другому руслу. Почти наверняка я бы стал номенклатурным работником. Но в силу характера стремился к общению с людьми не по чинам и удовлетворен бы жизнью чиновника-партийца не был.
Так что в ВПШ я не рвался. И тогда состоялся разговор с Борисом Кулагиным и Вячеславом Ивановичем Колосковым, который тогда был начальником отдела хоккея Госкомспорта. Они сказали: Борис, у тебя есть задатки тренера, считаем, что в этом направлении тебе надо работать.
В принципе, встреча с ними оказалась решающей. Я пошел в спортклуб Министерства обороны и сказал, что вряд ли у меня с ВПШ что-нибудь получится, мол, не готов к столь ответственному шагу. Там удивились, но настаивать на моем поступлении в ВШП не стали.
Казалось бы, два коротких эпизода. В обоих случаях люди проявили ко мне внимание и заботу. Но именно Кулагин и Колосков решили мою судьбу.
Русский ураган в мировом океане
На редкость высокая скорость отличала Игоря Ромишевского. Я не удивлялся тому, как он «летает» по площадке. Игорь до прихода в ЦСКА играл нападающим в хоккей с мячом. Я считаю его талантливым, разнообразным защитником. В то время многие пробовали перейти из хоккея с мячом в шайбу, но удалось по-настоящему, пожалуй, только ему, если не считать тех, кто играл в первые послевоенные годы.
Резким, я бы сказал, злым защитником был Александр Гусев, имевший классный бросок. А вот Владимир Лутченко, на мой взгляд, обладал всеми лучшими качествами защитника. Он успевал на льду разбираться в любых ситуациях. Его невозможно было вывести из равновесия. И в жизни он был и остается спокойным, рассудительным.
Замечательные отношения много лет сохраняются у меня с Геннадием Цыганковым. Он по качеству игры, безусловно, входил в элиту защитников всех времен. С одной стороны, он — крупный, внушительный — легко разбирался с соперниками в силовой борьбе. С другой — отличался прекрасным видением площадки, сильным броском, поэтому удачно подключался в атаку.
Во второй половине семидесятых годов у нас сформировалось отличное звено: Хелмут Балдерис — Виктор Жлуктов — Сергей Капустин. Как и мы с Петровым и Харламовым, собравшись вместе, они поняли друг друга. Хелмут обладал высокой скоростью, прекрасной техникой, он мог от кого угодно убежать и забить, а Виктор выполнял массу черновой работы, но его КПД и в атаке был немалым. Сергей был эластичным форвардом, техничным, тактически грамотным. Я бы даже сказал, что в общих чертах он напоминал Валерия Харламова. Но, к сожалению, эта тройка довольно быстро распалась, скорее всего потому, что ее крайние нападающие попали в ЦСКА, так сказать, под нажимом. Требовалось звено, которое играло бы вместе и было готово для сборной. Хелмут, с которым мы дружили семьями, вернулся в Ригу. Но до сих пор поддерживаем самые теплые взаимоотношения. Сергей перешел в «Спартак», куда его пригласил Борис Кулагин.
Когда я уже был, как говорится, ветераном, в команду пришли Вячеслав Фетисов, Сергей Макаров, Владимир Кругов. Наверное, все знают, что они стали великими игроками. Я в их возможностях убедился сразу — по степени таланта. И кроме того, они были истинными армейцами, обладали свойственными нам качествами.
Немало хоккеистов ЦСКА достигли такого уровня, который позволил им успешно работать тренерами. Из пионеров это, безусловно, Всеволод Бобров, Николай Пучков, Юрий Баулин. Из тех, с кем мне удалось играть, Константин Локтев, Виктор Кузькин, Игорь Ромишевский, Юрий Моисеев, Борис Александров, Владимир Петров, Александр Волчков, Владимир Попов, Александр Лобанов, Владимир Брежнев, Виктор Кузнецов, Владимир Викулов, Владимир Кругов работали с командами мастеров и сборными страны. А многие другие стали юношескими наставниками. И все они принесли нашему хоккею огромную пользу, поскольку были воспитаны в его лучших традициях.
Ближе к завершению карьеры стал задумываться над тем, что буду делать дальше. Легендарный футбольный вратарь Лев Иванович Яшин, когда-то сам бывший хоккейным голкипером, обладателем Кубка СССР, человек огромной доброты, несколько раз говорил мне: Борис, подумай о поступлении в ВПШ — Высшую партийную школу. В Советском Союзе сделать это было крайне трудно, подбирались во всех отношениях проверенные кадры. Я ему, естественно, верил. Яшин прошел потрясающую жизненную школу, вырос, как и я, в простой рабочей семье, в войну трудился на производстве… Как считал Лев Иванович, Михайлов по всем параметрам проходил — коммунист, капитан сборной. Безусловно, случись так, жизнь потекла бы совсем по другому руслу. Почти наверняка я бы стал номенклатурным работником. Но в силу характера стремился к общению с людьми не по чинам и удовлетворен бы жизнью чиновника-партийца не был.
Так что в ВПШ я не рвался. И тогда состоялся разговор с Борисом Кулагиным и Вячеславом Ивановичем Колосковым, который тогда был начальником отдела хоккея Госкомспорта. Они сказали: Борис, у тебя есть задатки тренера, считаем, что в этом направлении тебе надо работать.
В принципе, встреча с ними оказалась решающей. Я пошел в спортклуб Министерства обороны и сказал, что вряд ли у меня с ВПШ что-нибудь получится, мол, не готов к столь ответственному шагу. Там удивились, но настаивать на моем поступлении в ВШП не стали.
Казалось бы, два коротких эпизода. В обоих случаях люди проявили ко мне внимание и заботу. Но именно Кулагин и Колосков решили мою судьбу.
Русский ураган в мировом океане
В 1967 году в моей карьере произошло событие, к которому стремится каждый хоккеист. Я был впервые, по рекомендации Анатолия Владимировича Тарасова, включен в состав сборной СССР. Он переговорил с Аркадием Ивановичем Чернышевым, и меня официально уведомили, что буду приглашен на сборы. Не знаю, как себя сегодня чувствуют хоккеисты после подобных предложений, хотя они говорят, что это почетное, ответственное дело, но, вне всяких сомнений, в мое время путевка в сборную считалась великим признанием. Игрок ощущал, что ему доверено играть на высшем уровне, сохранять победные традиции, плюс — политические моменты. Вроде бы все оставалось, как всегда, но взгляды на работу менялись, я все время ловил себя на том, что думаю о сборной. В общем, находился я в восторженном состоянии, я верил — все должно получиться. На эту тему много говорил с Татьяной, и она, понимая меня, была настроена оптимистично, говорила: не волнуйся, мол, все будет хорошо. Для меня была важна ее поддержка.
Произошло мое появление в сборной на первом розыгрыше приза Московского международного турнира, позднее его стали именовать призом «Известий». Этот турнир сыграл огромную роль в развитии отечественного хоккея. Через него прошли многие звезды, причем не только советские. Турнир пользовался огромной популярностью, всем нравился его талисман — симпатичный снеговик. Что же касается организации, то я с особой теплотой вспоминаю замечательного журналиста «Известий», своего тезку Бориса Федосова, который стал отцом-основателем турнира и придумал снеговика.
Нашу страну тогда представляли две команды: одну тренировали Анатолий Тарасов и Аркадий Чернышев, другую, куда взяли меня, возглавлял Владимир Егоров, наставник столичных «Крыльев Советов».
Откровенно говоря, деление в определенной степени было условным. Не было смысла ломать голову над тем, кто сильнее, я выступал вместе с Борисом Майоровым и Вячеславом Старшиновым, Виктором Якушевым, Вениамином Александровым, Анатолием Фирсовым, Виктором Кузькиным. И против нас играли известные мастера — тарасовская «система»: Анатолий Ионов с крайними Юрием Моисеевым и Женей Мишаковым, спартаковская тройка Евгений Зимин — Владимир Шадрин — Александр Якушев, Александр Рагулин, Виталий Давыдов, вратарь горьковского «Торпедо» Виктор Коноваленко.
Просто это были две сильные сборные. В очном поединке моя команда победила 5:2 и выиграла турнир. Наша тройка отлично провела микроматч против звена Анатолия Ионова. Мне удалось забросить две шайбы. За что после окончания матча получил прямой удар в челюсть от армейского защитника Олега Зайцева. Этому особо не огорчился. Ведь тройке, в которой я играл вместе с ленинградцами Игорем Щурковым и Игорем Григорьевым, удалось подорвать престиж знаменитой тарасовской «системы». Это была пятерка ЦСКА в составе Олег Зайцев — Игорь Ромишевский — Евгений Мишаков — Анатолий Ионов — Юрий Моисеев. Она считалась эталоном в нейтрализации соперников. Все специалисты отмечали, что играли они здорово. Во-первых, у Мишакова и Моисеева была сумасшедшая скорость, во-вторых, они были игроками цепкими, бесстрашными. Но нельзя сказать, что «система» Тарасова работала только на разрушение. В большинстве случаев эта пятерка играла активно, с прицелом на атаку и вполне неординарно, поскольку тактически гибким был центрфорвард. Я считаю, что этот турнир стал для меня новым шагом вперед в большом хоккее и остался в памяти на всю жизнь.
Итак, состоялся дебют. Но до чемпионатов мира и Олимпиад мне было далеко. Скажем так, места в сборной Михайлову пока не находилось. Я не считал это ударом по собственному престижу. Отдавал себе отчет в том, что при трех звеньях, в состав которых входили великие нападающие, я еще к сборной не готов. И не задавал вопросов Анатолию Тарасову. Он, понимая что к чему, сам сказал: «Волноваться не стоит, отработал ты добросовестно. Не сбавляй обороты, все идет по плану, надо подождать». Мне его внимание тогда здорово помогло. Я понял, что он в меня верит. И еще одна важнейшая деталь: очевидно, что он наверняка думал о создании нового крепкого звена, способного стать первым не на один сезон. К тому времени распалась тройка Локтев — Альметов — Александров. Правда, ставка делалась на звено Викулов — Полупанов — Фирсов, но предполагаю, что одного такого звена для ЦСКА было мало. Тарасов, естественно, хотел иметь вторую армейскую тройку и чтобы она непременно играла в сборной. Вот и заставлял меня с Петровым и Харламовым работать с максимальной отдачей. Собственно, мы были к этому готовы, поскольку сразу после прихода в ЦСКА поняли, какие нужно приложить титанические силы, чтобы выиграть чемпионат СССР.
Естественно, немало хоккеистов находилось в поле зрения тренеров сборной как потенциальные кандидаты. В составе сборной клубов они выезжали в Северную Америку. Там проходили проверку на прочность. Речь в основном идет о силовой игре. Соперники не были грозными, но приходилось после каждого матча переезжать в другой город, и от этого накладывалась усталость. И конечно, серьезную физическую нагрузку мы получали в самих играх. Канадцы много дрались, бывало до крови, и тех, кто дрогнул, в сборную уже не привлекали. Кроме того, нас предупредили, что получим премию, если выиграем минимум 60 процентов матчей. Для меня это не имело значения, надо было закрепляться в сборной. Я не боялся наскоков соперников, мог, как говорится, держать удар. И надеялся на лучшее.
В моей первой поездке в составе были опытные Виктор Кузькин, Владимир Брежнев, Евгений Мишаков, но больше — абитуриентов. Сдавали экзамены я, Игорь Щурков и Игорь Григорьев из СКА, московские динамовцы Александр Сакеев, Анатолий Мотовилов, Виктор Шилов. Все они были перспективными игроками, но, кроме меня, никто из них в сборную не прошел.
В 1968 году меня в национальную команду долго не приглашали. Даже на приз «Известий», не говоря уж об Олимпиаде. Но я к этому относился спокойно, хотя мне было уже 24 года. Знал, что этот турнир, по сути дела, малый чемпионат мира, победа в нем считалась престижной. Поэтому тренеры, естественно, экспериментировали в нем до определенного времени редко. Новичков пробовали, так сказать, поштучно. Сейчас картина иная. Европейский тур — полигон для испытаний. И это понятно, поскольку все лучшие в НХЛ.
Меня вместе с Петровым и Харламовым проверили в сборной в товарищеских встречах в Москве со сборной Канады. Впервые на уровне первой сборной СССР мы вышли на лед Дворца спорта в Лужниках 6 декабря 1968 года. Выиграли — 8:1, смотрелись совсем неплохо, две шайбы забросил Владимир Петров. Я же открыл свой лицевой счет только в четвертом матче с канадцами, который проходил в Ванкувере 21 января 1969 года.
Вообще 1969-й — один из самых памятных. Мы всем звеном попали в сборную СССР и выиграли чемпионат мира! Не скрою, я отчетливо помню его, как и Олимпиаду-72, матчи того же года с канадцами-профессионалами.
Когда пришел в сборную, так сказать, по-настоящему, вскоре понял, за счет чего именно, кроме мастерства, команда побеждает на чемпионатах мира и Олимпиадах. Существовала программа развития хоккея СССР, вертикаль, вершиной которой была сборная. Сразу скажу, всесоюзная федерация всегда строила ежегодный календарь с прицелом на главную команду страны. Собственно, это было разумно, поскольку, с одной стороны, для ряда клубов появлялись «окна» для учебно-тренировочной работы, а с другой — «сборники» могли с помощью занятий выходить на пик формы в нужное время. Замечу, что, даже побеждая, например, в товарищеских матчах, хоккеисты выкладывались полностью, но не все задачи по содержанию игры уже были решены. Все шло по восходящей — мы должны были выходить на оптимальный уровень к мировому первенству.
В расписании чемпионатов СССР были приличные по времени перерывы для сборов, участия в призе «Известий», турне за океан, чемпионатов мира, Олимпиад. Делали практически все, но и спрос с тренеров и игроков был максимальным. Серебряные медали считали неудачей, например, два сезона, в которых Борис Павлович Кулагин после победы на Олимпиаде-76 не сумел привести команду к «золоту» мировых первенств, стоили ему места главного тренера.
В стране была система развития хоккея, касающаяся и меня. Подготовка сборной была в высшей мере серьезной. Перед тем как соединить в национальной команде Аркадия Чернышева и Анатолия Тарасова, как рассказывали ветераны, тренеров пригласили на беседу в ЦК КПСС и объяснили, что их взаимоотношения должны строиться на принципах содружества, взаимопонимания. Безусловно, оба понимали, какой груз висит на них. Они были потрясающими специалистами и четко распределили обязанности.
Тарасов занимался тренировочным процессом, в котором ему не было равных, помогал в «скамеечной работе» — во время матчей подсказывал игрокам, что нужно делать в определенных моментах и чего избегать. Он мгновенно схватывал ситуацию. Чернышев на тренировках выходил на лед реже. Он и Анатолий Владимирович расписывали план занятий заранее. Тарасов вел их с энтузиазмом, зажигал ребят, был строг к тем, кто ленился, придумывал интересные упражнения. Требовал много, но мы заводились и работали на совесть. Иногда хотел кто-то из ребят поддеть Тарасова, но все заканчивалось в его пользу.
Был один довольно любопытный случай. На тренировке в бассейне на стадионе «Метрострой», он располагался у метро «Краснопресненская», Анатолий Владимирович объявил, что будем прыгать в воду с пятиметрового трамплина — смелость развивать. Кто-то возьми да брякни: «Анатолий Владимирович, всегда готов последовать вашему личному примеру!» Надо было знать Тарасова, который по своему складу не мог дать игрокам возможность хотя бы в чем-то усомниться в нем. Сразу нахохлился — значит, жди беды, полез на трамплин. Грохнулся с него в воду, весил под сто килограммов, вылез весь красный, злой. Но прыгнул! И потом мы так напрыгались, что уходили в раздевалку, пошатываясь от усталости.
Чернышев на тренировках больше наблюдал за нами. Он великолепно руководил самим процессом игры, как бы держал ее нити в руках. Это, как я убедился, став тренером, далеко не просто. Я бы даже назвал это искусством, не доступным простому смертному. У Аркадия Ивановича была крепкая нервная система, я никогда не видел его вспыльчивым, его невозможно было вывести из равновесия, даже когда мы проигрывали важнейшие матчи, а Тарасов буквально носился вдоль скамейки, Чернышев невозмутимо стоял у бортика, ни чем не выказывая волнения.
Мы знали, что Чернышев и Тарасов умеют не только концентрироваться на работе. Безусловно, чтобы держаться в тонусе, им нужно было иногда переключаться на иное занятие, далекое от хоккея. Так, Анатолий Владимирович снимал напряжение в лесу — он был заядлым грибником. Причем умел не только собирать грибы, но и отлично их засаливать, мариновать, сушить. Аркадий Иванович страстно увлекался рыбалкой. Однажды Станислав Петухов, в свое время нападающий сборной СССР и московского «Динамо», рассказал любопытную историю. После одного из чемпионатов мира Чернышеву подарили новую «Волгу». Прошло несколько дней, и ее угнали. Понятно, в МВД на ноги подняли всех. Нашли машину. Сообщили об этом Аркадию Ивановичу. Он примчался к метро «Войковская», сразу полез в багажник и радостно сказал: все хорошо! Оказывается, его больше всего волновала не машина, а рыболовные снасти, которые он привез из Швеции.
Я многое почерпнул из работы Тарасова и Чернышева. Кроме всего прочего — ответственность. Тренеры, принимая сборную, знали, на что шли. И потому тренировочный процесс был на редкость насыщенным. И окунувшись в него, я окончательно понял, через какие испытания, как и в ЦСКА, надо пройти, чтобы потом — на льду — одерживать верх над любыми соперниками. Сумма нагрузок позволяла ему и другим армейцам выйти на максимальный уровень игры, сохранять скоростную выносливость до конца матчей. Мало того что наши хоккеисты переигрывали соперника, они допускали меньше ошибок, действуя на фоне усталости. Выйти на такие рубежи было сложно. Учебно-тренировочный процесс сборной был спланирован так, что мы работали поэтапно. В период межсезонья было сразу несколько сборов, о чем сейчас наставникам сборной и мечтать не приходится.
Сначала команду собирали на втягивающий сбор — на нем постепенно подводили к высоким нагрузкам, второй был базовым — с достаточно сложными в физическом отношении двухразовыми занятиями, в том числе и на льду. Третий сбор называли шлифовочным — это были двухсторонние и контрольные игры. И все это кроме работы в клубах. Наконец, в сборной давали задания, которые мы должны были выполнять в командах. Мне иногда казалось, что без запредельных нагрузок можно обойтись. Но в ходе чемпионата, когда после пяти-шести матчей некоторые хоккеисты из средних клубов начинали «садиться», ЦСКА летал по льду. И становилось ясно, что работали не зря. Конечно, и сборная добивались прекрасных результатов. Цель оправдывала средства.
Неудивительно, что одним из самых памятных для меня стал дебют в сборной на мировых первенствах. Я примерно представлял себе, как сложно играть на высшем уровне. Но когда столкнулся с этим напрямую, то понял, что смотрел на вещи упрощенно. Напряжение было запредельным, играть было тяжело, не так, как я думал. Вот говорят, что особенного, если обыгрывала всех наша команда в советские времена? Откровенно скажу, нельзя смотреть на такие вещи поверхностно. Чемпионат мира, если сказать коротко, — соковыжималка.
Любой, игравший в нем, согласится с этим. Во-первых, напряжение было запредельным, поскольку турниры были короткими — за 15–16 дней надо было провести десять матчей. Так было почти всегда. В моей карьере в одиннадцати чемпионатах мира дистанция равнялась десяти матчам. Причем настраиваться требовалось на каждую встречу. Конечно, многое решалось в очных поединках фаворитов. Но нельзя было и очка терять в играх с теми, кто стоял ниже. Это могло стоить победы. Например, в 1971 году сборная Чехословакии неожиданно потерпела поражение от американцев — 1:5, тогда команды средненькой. И это стоило чехам золотых медалей. Они набрали 15 очков, а мы — 17. Но если бы они не проиграли команде США, то также имели бы 17 очков. И тогда в силу вступали очные поединки. И перевес бы оказался на стороне сборной Чехословакии. Она сначала сыграла с нами вничью — 3:3, а потом добилась успеха — 5:2.
Интересно, что перед чемпионатом мира-69 Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов пошли на значительную по тем временам ротацию состава. В Швецию, кроме нас, отправились еще трое новичков — динамовец Александр Мальцев, армеец Владимир Лутченко и спартаковец Евгений Паладьев. К тому же не выступал из-за травмы Виктор Коноваленко, место которого в воротах занял Виктор Зингер. Естественно, болельщики настороженно отнеслись к этому.
Но, с другой стороны, тренеры все продумали — тогда играли в пять защитников и три звена нападающих. Так вот, с Евгением Зиминым и Вячеславом Старшиновым играл Александр Якушев. Он не участвовал в Олимпиаде-68, но выиграл чемпионат мира-67. Далее другая опытная связка — Викулов и Фирсов, с ними выступал в основном Александр Мальцев, сзади Александр Рагулин, Кузькин, Ромишевский, были в составе и выходили на лед Мишаков, Владимир Юрзинов. То есть двух пятерок, если третья не была откровенно слабой и не проигрывала микроматчи, хватало, чтобы замахиваться на высшие награды. Третьими были мы с Володей и Валерой — и не собирались никому уступать.
Несмотря на все положительные моменты, скрупулезный процесс подготовки, выбор состава, чемпионат-69 простым, как я говорил, не был. Перед ним на меня большое впечатление произвело откровенное выступление на собрании сборной Бориса Майорова. Этот блестящий нападающий, выглядевший вполне прилично, сказал, что не в состоянии играть на своем уровне в связи с травмой, и попросил его отчислить. К слову, он и в своем родном «Спартаке» не остался, в 29 лет завершил карьеру. Этот поступок взволновал меня, и я до сих пор оцениваю его исключительно как порядочный и мужественный.
Я привык к спартанским условиям с детства. Поэтому меня мало волновала обстановка в гостиничных номерах, в раздевалках. Тем не менее обратил внимание на то, как нас в Швеции приняли. Жили мы в Стокгольме в самых что ни на есть комфортных условиях, в уютной тихой гостинице «Фламенго» в местечке Сольно, не так далеко от катка «Юханесхофф», где проходил чемпионат. Номера одновременно служили и мини-раздевалками. Тогда на первенствах мира, как правило, наша команда одевалась в гостинице, и мы в полной форме с коньками и клюшками в руках садились в автобус и ехали на игры. Это сейчас в раздевалках сушилки, бассейны, сауны, тогда до этого еще не дошли. И мы удовлетворялись тем, что имели.
Сразу же, в 1969-м, мы, новички, испытали на себе все «прелести» мирового первенства. Прежде всего это был особый настрой сборной Чехословакии против нашей команды. Объяснялся он известными обстоятельствами. Чехословацким хоккеистам, наверное, больше всего хотелось обыграть нас. Состав у них был на редкость сильный, я сразу это понял, когда столкнулся с игроками примерно такого же уровня, как и в нашей сборной. Специалисты высоко оценивали мастерство вратаря Владо Дзуриллы, защитников — Олдрижа Махача, Франтишека Поспишила, Йозефа Хорешовски, Яна Сухи, признанного лучшим игроком обороны, нападающих — Вацлава Недомански, братьев Иржи и Ярослава Холиков, Йозефа Черны. Вот всегда говорят, что чехи испокон века играют от обороны. С этим и не поспоришь. Однако это не глухая защита. При потере шайбы, как правило, их левый крайний нападающий сразу же откатывается назад, и приходится начинать атаку против троих обороняющихся. У сборной Чехословакии, потом — Чехии, блестяще налажен первый пас, хоккеист, владеющий шайбой, чувствует, кому именно и куда отдать шайбу вперед — в среднюю зону. Игрок принимает ее на скорости и создает опасный момент. И вообще с этой сборной всегда мы играли сложно. Ведь ее игроки еще и быстрые, техничные. Что же касается конкретных матчей 1969 года, то они действовали против нас жестко. И им удалось дважды выиграть — 2:0 и 4:3. Казалось бы, все решено. Но чехи израсходовали массу энергии. И это на финише обернулось для них трагедией.
Перед предпоследним матчем первенства — со шведами — положение сборной СССР было критическим: поражение отбрасывало ее на третье место. Расклад был простой — устраивала только победа. Игра складывалась тяжело. После двух периодов ничья — 2:2, причем нашей сборной пришлось отыгрываться. И здесь в полном блеске проявил себя Тарасов. Он понимал, что нужна встряска, какой-то кардинальный ход, который на нас положительно повлияет. И прямо в раздевалке, как говорят, с выражением неожиданно запел «Интернационал». Может быть, сейчас это вызывает иронию, но тогда все жили в другой стране и ее интересы были превыше всего. И мы завелись.
Кроме того, Тарасов сделал еще один поступок, которого никто не ожидал. Анатолий Владимирович подошел ко мне и сказал, что в третьем периоде я буду персонально играть против лидера шведов Ульфа Стернера, прекрасного мастера, его признали лучшим нападающим чемпионата-69. Володя Петров говорит: Анатолий Владимирович, да я с ним справлюсь (по хоккейным законам центрфорварды всегда играли друг против друга). Но Тарасов, тонко чувствовавший ситуацию, был непреклонен. И я понял, что задание ответственное, можно сказать, решающее. И, как говорят, «приклеился» к Стернеру, в какой-то мере удивленному, что ему играть не дают. В принципе, я был готов его нейтрализовать — в скорости не уступал, успевал на опережение точно сыграть. Конечно, делал все, как говорят, по ситуации, при нашей атаке был активен. И все получилось замечательно. Со Стернером удалось справиться, да еще решающую шайбу забросить. В одном из моментов я вышел на позицию для атаки, получил пас от Петрова, убежал к воротам шведов и переиграл знаменитого Лейфа Хольмквиста. Мы победили 3:2. Но этого было мало. У чехов к последнему туру было 16 очков, у нас и шведов — по 14. И их в поединке «Тре крунур» устраивала ничья.
Советские хоккеисты не без труда переиграли канадцев — 4:2, я забросил две шайбы, набрал по системе гол+пас 14 очков, этого хватило, чтобы поделить первое место в споре бомбардиров с Фирсовым, Стернером и Ярославом Холиком.
Произошло мое появление в сборной на первом розыгрыше приза Московского международного турнира, позднее его стали именовать призом «Известий». Этот турнир сыграл огромную роль в развитии отечественного хоккея. Через него прошли многие звезды, причем не только советские. Турнир пользовался огромной популярностью, всем нравился его талисман — симпатичный снеговик. Что же касается организации, то я с особой теплотой вспоминаю замечательного журналиста «Известий», своего тезку Бориса Федосова, который стал отцом-основателем турнира и придумал снеговика.
Нашу страну тогда представляли две команды: одну тренировали Анатолий Тарасов и Аркадий Чернышев, другую, куда взяли меня, возглавлял Владимир Егоров, наставник столичных «Крыльев Советов».
Откровенно говоря, деление в определенной степени было условным. Не было смысла ломать голову над тем, кто сильнее, я выступал вместе с Борисом Майоровым и Вячеславом Старшиновым, Виктором Якушевым, Вениамином Александровым, Анатолием Фирсовым, Виктором Кузькиным. И против нас играли известные мастера — тарасовская «система»: Анатолий Ионов с крайними Юрием Моисеевым и Женей Мишаковым, спартаковская тройка Евгений Зимин — Владимир Шадрин — Александр Якушев, Александр Рагулин, Виталий Давыдов, вратарь горьковского «Торпедо» Виктор Коноваленко.
Итак, состоялся дебют. Но до чемпионатов мира и Олимпиад мне было далеко. Скажем так, места в сборной Михайлову пока не находилось. Я не считал это ударом по собственному престижу. Отдавал себе отчет в том, что при трех звеньях, в состав которых входили великие нападающие, я еще к сборной не готов. И не задавал вопросов Анатолию Тарасову. Он, понимая что к чему, сам сказал: «Волноваться не стоит, отработал ты добросовестно. Не сбавляй обороты, все идет по плану, надо подождать». Мне его внимание тогда здорово помогло. Я понял, что он в меня верит. И еще одна важнейшая деталь: очевидно, что он наверняка думал о создании нового крепкого звена, способного стать первым не на один сезон. К тому времени распалась тройка Локтев — Альметов — Александров. Правда, ставка делалась на звено Викулов — Полупанов — Фирсов, но предполагаю, что одного такого звена для ЦСКА было мало. Тарасов, естественно, хотел иметь вторую армейскую тройку и чтобы она непременно играла в сборной. Вот и заставлял меня с Петровым и Харламовым работать с максимальной отдачей. Собственно, мы были к этому готовы, поскольку сразу после прихода в ЦСКА поняли, какие нужно приложить титанические силы, чтобы выиграть чемпионат СССР.
Естественно, немало хоккеистов находилось в поле зрения тренеров сборной как потенциальные кандидаты. В составе сборной клубов они выезжали в Северную Америку. Там проходили проверку на прочность. Речь в основном идет о силовой игре. Соперники не были грозными, но приходилось после каждого матча переезжать в другой город, и от этого накладывалась усталость. И конечно, серьезную физическую нагрузку мы получали в самих играх. Канадцы много дрались, бывало до крови, и тех, кто дрогнул, в сборную уже не привлекали. Кроме того, нас предупредили, что получим премию, если выиграем минимум 60 процентов матчей. Для меня это не имело значения, надо было закрепляться в сборной. Я не боялся наскоков соперников, мог, как говорится, держать удар. И надеялся на лучшее.
В моей первой поездке в составе были опытные Виктор Кузькин, Владимир Брежнев, Евгений Мишаков, но больше — абитуриентов. Сдавали экзамены я, Игорь Щурков и Игорь Григорьев из СКА, московские динамовцы Александр Сакеев, Анатолий Мотовилов, Виктор Шилов. Все они были перспективными игроками, но, кроме меня, никто из них в сборную не прошел.
В 1968 году меня в национальную команду долго не приглашали. Даже на приз «Известий», не говоря уж об Олимпиаде. Но я к этому относился спокойно, хотя мне было уже 24 года. Знал, что этот турнир, по сути дела, малый чемпионат мира, победа в нем считалась престижной. Поэтому тренеры, естественно, экспериментировали в нем до определенного времени редко. Новичков пробовали, так сказать, поштучно. Сейчас картина иная. Европейский тур — полигон для испытаний. И это понятно, поскольку все лучшие в НХЛ.
Меня вместе с Петровым и Харламовым проверили в сборной в товарищеских встречах в Москве со сборной Канады. Впервые на уровне первой сборной СССР мы вышли на лед Дворца спорта в Лужниках 6 декабря 1968 года. Выиграли — 8:1, смотрелись совсем неплохо, две шайбы забросил Владимир Петров. Я же открыл свой лицевой счет только в четвертом матче с канадцами, который проходил в Ванкувере 21 января 1969 года.
Вообще 1969-й — один из самых памятных. Мы всем звеном попали в сборную СССР и выиграли чемпионат мира! Не скрою, я отчетливо помню его, как и Олимпиаду-72, матчи того же года с канадцами-профессионалами.
Когда пришел в сборную, так сказать, по-настоящему, вскоре понял, за счет чего именно, кроме мастерства, команда побеждает на чемпионатах мира и Олимпиадах. Существовала программа развития хоккея СССР, вертикаль, вершиной которой была сборная. Сразу скажу, всесоюзная федерация всегда строила ежегодный календарь с прицелом на главную команду страны. Собственно, это было разумно, поскольку, с одной стороны, для ряда клубов появлялись «окна» для учебно-тренировочной работы, а с другой — «сборники» могли с помощью занятий выходить на пик формы в нужное время. Замечу, что, даже побеждая, например, в товарищеских матчах, хоккеисты выкладывались полностью, но не все задачи по содержанию игры уже были решены. Все шло по восходящей — мы должны были выходить на оптимальный уровень к мировому первенству.
В расписании чемпионатов СССР были приличные по времени перерывы для сборов, участия в призе «Известий», турне за океан, чемпионатов мира, Олимпиад. Делали практически все, но и спрос с тренеров и игроков был максимальным. Серебряные медали считали неудачей, например, два сезона, в которых Борис Павлович Кулагин после победы на Олимпиаде-76 не сумел привести команду к «золоту» мировых первенств, стоили ему места главного тренера.
В стране была система развития хоккея, касающаяся и меня. Подготовка сборной была в высшей мере серьезной. Перед тем как соединить в национальной команде Аркадия Чернышева и Анатолия Тарасова, как рассказывали ветераны, тренеров пригласили на беседу в ЦК КПСС и объяснили, что их взаимоотношения должны строиться на принципах содружества, взаимопонимания. Безусловно, оба понимали, какой груз висит на них. Они были потрясающими специалистами и четко распределили обязанности.
Тарасов занимался тренировочным процессом, в котором ему не было равных, помогал в «скамеечной работе» — во время матчей подсказывал игрокам, что нужно делать в определенных моментах и чего избегать. Он мгновенно схватывал ситуацию. Чернышев на тренировках выходил на лед реже. Он и Анатолий Владимирович расписывали план занятий заранее. Тарасов вел их с энтузиазмом, зажигал ребят, был строг к тем, кто ленился, придумывал интересные упражнения. Требовал много, но мы заводились и работали на совесть. Иногда хотел кто-то из ребят поддеть Тарасова, но все заканчивалось в его пользу.
Чернышев на тренировках больше наблюдал за нами. Он великолепно руководил самим процессом игры, как бы держал ее нити в руках. Это, как я убедился, став тренером, далеко не просто. Я бы даже назвал это искусством, не доступным простому смертному. У Аркадия Ивановича была крепкая нервная система, я никогда не видел его вспыльчивым, его невозможно было вывести из равновесия, даже когда мы проигрывали важнейшие матчи, а Тарасов буквально носился вдоль скамейки, Чернышев невозмутимо стоял у бортика, ни чем не выказывая волнения.
Мы знали, что Чернышев и Тарасов умеют не только концентрироваться на работе. Безусловно, чтобы держаться в тонусе, им нужно было иногда переключаться на иное занятие, далекое от хоккея. Так, Анатолий Владимирович снимал напряжение в лесу — он был заядлым грибником. Причем умел не только собирать грибы, но и отлично их засаливать, мариновать, сушить. Аркадий Иванович страстно увлекался рыбалкой. Однажды Станислав Петухов, в свое время нападающий сборной СССР и московского «Динамо», рассказал любопытную историю. После одного из чемпионатов мира Чернышеву подарили новую «Волгу». Прошло несколько дней, и ее угнали. Понятно, в МВД на ноги подняли всех. Нашли машину. Сообщили об этом Аркадию Ивановичу. Он примчался к метро «Войковская», сразу полез в багажник и радостно сказал: все хорошо! Оказывается, его больше всего волновала не машина, а рыболовные снасти, которые он привез из Швеции.
Я многое почерпнул из работы Тарасова и Чернышева. Кроме всего прочего — ответственность. Тренеры, принимая сборную, знали, на что шли. И потому тренировочный процесс был на редкость насыщенным. И окунувшись в него, я окончательно понял, через какие испытания, как и в ЦСКА, надо пройти, чтобы потом — на льду — одерживать верх над любыми соперниками. Сумма нагрузок позволяла ему и другим армейцам выйти на максимальный уровень игры, сохранять скоростную выносливость до конца матчей. Мало того что наши хоккеисты переигрывали соперника, они допускали меньше ошибок, действуя на фоне усталости. Выйти на такие рубежи было сложно. Учебно-тренировочный процесс сборной был спланирован так, что мы работали поэтапно. В период межсезонья было сразу несколько сборов, о чем сейчас наставникам сборной и мечтать не приходится.
Сначала команду собирали на втягивающий сбор — на нем постепенно подводили к высоким нагрузкам, второй был базовым — с достаточно сложными в физическом отношении двухразовыми занятиями, в том числе и на льду. Третий сбор называли шлифовочным — это были двухсторонние и контрольные игры. И все это кроме работы в клубах. Наконец, в сборной давали задания, которые мы должны были выполнять в командах. Мне иногда казалось, что без запредельных нагрузок можно обойтись. Но в ходе чемпионата, когда после пяти-шести матчей некоторые хоккеисты из средних клубов начинали «садиться», ЦСКА летал по льду. И становилось ясно, что работали не зря. Конечно, и сборная добивались прекрасных результатов. Цель оправдывала средства.
Неудивительно, что одним из самых памятных для меня стал дебют в сборной на мировых первенствах. Я примерно представлял себе, как сложно играть на высшем уровне. Но когда столкнулся с этим напрямую, то понял, что смотрел на вещи упрощенно. Напряжение было запредельным, играть было тяжело, не так, как я думал. Вот говорят, что особенного, если обыгрывала всех наша команда в советские времена? Откровенно скажу, нельзя смотреть на такие вещи поверхностно. Чемпионат мира, если сказать коротко, — соковыжималка.
Любой, игравший в нем, согласится с этим. Во-первых, напряжение было запредельным, поскольку турниры были короткими — за 15–16 дней надо было провести десять матчей. Так было почти всегда. В моей карьере в одиннадцати чемпионатах мира дистанция равнялась десяти матчам. Причем настраиваться требовалось на каждую встречу. Конечно, многое решалось в очных поединках фаворитов. Но нельзя было и очка терять в играх с теми, кто стоял ниже. Это могло стоить победы. Например, в 1971 году сборная Чехословакии неожиданно потерпела поражение от американцев — 1:5, тогда команды средненькой. И это стоило чехам золотых медалей. Они набрали 15 очков, а мы — 17. Но если бы они не проиграли команде США, то также имели бы 17 очков. И тогда в силу вступали очные поединки. И перевес бы оказался на стороне сборной Чехословакии. Она сначала сыграла с нами вничью — 3:3, а потом добилась успеха — 5:2.
Интересно, что перед чемпионатом мира-69 Аркадий Чернышев и Анатолий Тарасов пошли на значительную по тем временам ротацию состава. В Швецию, кроме нас, отправились еще трое новичков — динамовец Александр Мальцев, армеец Владимир Лутченко и спартаковец Евгений Паладьев. К тому же не выступал из-за травмы Виктор Коноваленко, место которого в воротах занял Виктор Зингер. Естественно, болельщики настороженно отнеслись к этому.
Но, с другой стороны, тренеры все продумали — тогда играли в пять защитников и три звена нападающих. Так вот, с Евгением Зиминым и Вячеславом Старшиновым играл Александр Якушев. Он не участвовал в Олимпиаде-68, но выиграл чемпионат мира-67. Далее другая опытная связка — Викулов и Фирсов, с ними выступал в основном Александр Мальцев, сзади Александр Рагулин, Кузькин, Ромишевский, были в составе и выходили на лед Мишаков, Владимир Юрзинов. То есть двух пятерок, если третья не была откровенно слабой и не проигрывала микроматчи, хватало, чтобы замахиваться на высшие награды. Третьими были мы с Володей и Валерой — и не собирались никому уступать.
Несмотря на все положительные моменты, скрупулезный процесс подготовки, выбор состава, чемпионат-69 простым, как я говорил, не был. Перед ним на меня большое впечатление произвело откровенное выступление на собрании сборной Бориса Майорова. Этот блестящий нападающий, выглядевший вполне прилично, сказал, что не в состоянии играть на своем уровне в связи с травмой, и попросил его отчислить. К слову, он и в своем родном «Спартаке» не остался, в 29 лет завершил карьеру. Этот поступок взволновал меня, и я до сих пор оцениваю его исключительно как порядочный и мужественный.
Я привык к спартанским условиям с детства. Поэтому меня мало волновала обстановка в гостиничных номерах, в раздевалках. Тем не менее обратил внимание на то, как нас в Швеции приняли. Жили мы в Стокгольме в самых что ни на есть комфортных условиях, в уютной тихой гостинице «Фламенго» в местечке Сольно, не так далеко от катка «Юханесхофф», где проходил чемпионат. Номера одновременно служили и мини-раздевалками. Тогда на первенствах мира, как правило, наша команда одевалась в гостинице, и мы в полной форме с коньками и клюшками в руках садились в автобус и ехали на игры. Это сейчас в раздевалках сушилки, бассейны, сауны, тогда до этого еще не дошли. И мы удовлетворялись тем, что имели.
Перед предпоследним матчем первенства — со шведами — положение сборной СССР было критическим: поражение отбрасывало ее на третье место. Расклад был простой — устраивала только победа. Игра складывалась тяжело. После двух периодов ничья — 2:2, причем нашей сборной пришлось отыгрываться. И здесь в полном блеске проявил себя Тарасов. Он понимал, что нужна встряска, какой-то кардинальный ход, который на нас положительно повлияет. И прямо в раздевалке, как говорят, с выражением неожиданно запел «Интернационал». Может быть, сейчас это вызывает иронию, но тогда все жили в другой стране и ее интересы были превыше всего. И мы завелись.
Кроме того, Тарасов сделал еще один поступок, которого никто не ожидал. Анатолий Владимирович подошел ко мне и сказал, что в третьем периоде я буду персонально играть против лидера шведов Ульфа Стернера, прекрасного мастера, его признали лучшим нападающим чемпионата-69. Володя Петров говорит: Анатолий Владимирович, да я с ним справлюсь (по хоккейным законам центрфорварды всегда играли друг против друга). Но Тарасов, тонко чувствовавший ситуацию, был непреклонен. И я понял, что задание ответственное, можно сказать, решающее. И, как говорят, «приклеился» к Стернеру, в какой-то мере удивленному, что ему играть не дают. В принципе, я был готов его нейтрализовать — в скорости не уступал, успевал на опережение точно сыграть. Конечно, делал все, как говорят, по ситуации, при нашей атаке был активен. И все получилось замечательно. Со Стернером удалось справиться, да еще решающую шайбу забросить. В одном из моментов я вышел на позицию для атаки, получил пас от Петрова, убежал к воротам шведов и переиграл знаменитого Лейфа Хольмквиста. Мы победили 3:2. Но этого было мало. У чехов к последнему туру было 16 очков, у нас и шведов — по 14. И их в поединке «Тре крунур» устраивала ничья.
Советские хоккеисты не без труда переиграли канадцев — 4:2, я забросил две шайбы, набрал по системе гол+пас 14 очков, этого хватило, чтобы поделить первое место в споре бомбардиров с Фирсовым, Стернером и Ярославом Холиком.