Страница:
— Вы их уже дали.
— Нет, я не о том. Я ведь знал покойного профессора Красницкого, наши дачи стоят рядом. Может быть, я что-то мог бы для вас прояснить.
— Да, да, конечно. Но не сейчас. Когда будет нужно, мы вас вызовем. Впрочем, что весьма вероятно, ваша помощь может больше не понадобится. Надеюсь, в скором времени мы закроем дело. Храпов сознался.
— Что? — Чудаков вскочил. — Сознался в убийстве? Не может быть!
— Почему не может? Очень даже может. Храпов во всем сознался, но о причинах, толкнувших его на преступление, молчит. — Щеглов взглянул на часы и заторопился. — Я крайне признателен вам, Челноков, за вашу попытку помочь следствию, но буду еще более признателен, если впредь подобной самодеятельности вы устраивать не будете. Договорились?
Чудаков с понурым видом кивнул головой.
— Ну вот и хорошо, — продолжал следователь миролюбивым тоном. — К сожалению, больше времени я вам уделить не в состоянии. Дела, знаете ли. Прощайте, молодой человек, и звоните, если что. Вот ваш пропуск… Да, чуть не забыл. Если это вас не затруднит, не покидайте, пожалуйста, Москву в ближайшие дни.
Чудаков снова кивнул, взял пропуск и направился к выходу. Но уже у самых дверей его настиг телефонный звонок.
— Следователь Щеглов у аппарата! — послышалось за спиной. — Что? Да, один. Один, говорю, выстрел! Да куда ж еще громче… Как — две пули? Не может быть! А вы не ошиблись? Что? Вскрытие показало? Но ведь Храпов утверждает, что стрелял только один раз… Понял… Хорошо, приму к сведению. Спасибо. Спасибо, говорю! — Щеглов, сильно озабоченный, бросил трубку. — Черт! Связь не могут обеспечить! И где? В самом МУРе!..
Тут он вспомнил про Чудакова. Глаза его вдруг вспыхнули интересом и устремились на готового уже покинуть кабинет экспедитора.
— Погодите! — крикнул Щеглов. — Один вопрос. Вспомните, только постарайтесь не ошибиться, сколько выстрелов вы слышали прошлой ночью? Подумайте, подумайте хорошенько!
Чудаков понял, что случилось что-то непредвиденное, и сердце его забилось от пока еще неясного предчувствия. Он напряг свою память и убежденно ответил:
— Один.
— Вы в этом уверены? — спросил Щеглов, весь подавшись вперед.
— Могу в этом поклясться.
Щеглов шумно выдохнул и как-то весь сник.
— Ладно… — рассеянно произнес он. — Спасибо за помощь. Можете идти, Чебуреков, или как вас… забыл…
— Чудаков.
— Что? Ах да!.. Чудаков. Прощайте…
Чудаков покидал кабинет следователя в смятении. Оказавшись на улице, он предался тревожным думам. Из телефонного разговора Чудаков понял, что произведенное только что вскрытие выявило внезапную деталь: в теле профессора Красницкого обнаружено две пули, хотя, со слов следователя, Храпов стрелял только единожды, да и сам Чудаков был уверен, что чувства не обманули его. Он слышал только один выстрел — за это он мог поручиться. Какой же вывод?..
Вечер был теплым и в то же время свежим и приятным. Ставшее к концу дня багровым, солнце низко висело над горизонтом — там, где горизонт был чист от скоплений многочисленных московских зданий. Жизнь в городе в эти часы оживала: полчища москвичей, окончив работу, с горящими глазами носились из магазина в магазин в поисках чего-нибудь такого, что можно было бы употребить в пищу либо надеть на себя, но часто эти поиски затягивались не на одни сутки, и обессиленные москвичи, хмурые и злые, понуро возвращались домой не солоно хлебавши, чтобы вечером забыться под взглядом всемогущего чародея Кашпировского. Чудаков стоически переносил эти издержки Перестройки и поэтому привык довольствоваться малым. Зайдя в попавшийся на пути гастроном, он приобрел практически весь ассортимент продуктов, бывший в наличии на прилавках: полбуханки черного хлеба, банку «Салата дальневосточного», две тушки сардинеллы х/к и кооперативную «клюкву в сахаре» за рубль пачка; горох, крупу «Артек» и сизо-фиолетовых полуощипанных кур он взять не решился. С этими покупками он и прибыл домой.
В своей московской квартире Чудаков имел некоторый запас продуктов, рассчитанный на довольно длительное безвыходное пребывание в ней при полном исчезновении последних с прилавков столичных магазинов. В основном здесь была собрана богатая коллекция всевозможных консервов, дефицитных круп (рис, гречка и даже макароны), копченостей и сухофруктов, но не последнее место среди всего этого изобилия занимали также сахар, соль и чай. Не следует, конечно, думать, что Чудаков был одержим страстью к столь характерному для нынешних времен накопительству. Нет, наш бескорыстный сыщик был выше этого. Все это богатство сыпалось на него из соседней квартиры, где жила чета немолодых бездетных супругов, работавших на продовольственной базе и считавших своим долгом поддерживать хорошие, если не сказать — приятельские, отношения с молодым работником овощного магазина. И хотя Чудаков редко баловал своих соседей дарами «черного хода» магазина «овощи-фрукты» No 257 (не посылать же их к черту, если тебя слезно умоляют достать хотя бы пару свежих огурчиков на Новый год!), они, несмотря на бурные протесты с его стороны, продолжали одаривать его «чем Бог послал» (по их собственному выражению), причем брали с него не более двадцати процентов сверх госцены. Чудаков же не умел отказывать и, идя на конфликт с совестью, переплачивал за дефицит столько, сколько с него просили — и никогда не торговался. Следует отдать ему должное: часть «левых» продуктов он отсылал матери в деревню, часть продавал за собственную цену товарищам по работе — в убыток себе, заметьте! — а то, что оставалось — оставалось, право же, совсем немного — потреблял сам. Не помирать же с голоду, в конце концов!
Поэтому Чудакову не пришлось безутешно ходить из угла в угол своей единственной комнаты в поисках чего-нибудь съестного — в смысле поесть у него, чего греха таить, все было в полном ажуре. Выложив на стол покупки, он приготовил себе легкий ужин, без особого аппетита съел его, удобно устроился в кресле и в темноте надвигающихся сумерек глубоко задумался.
Какие же выводы можно было сделать из случайно подслушанного им телефонного разговора следователя Щеглова? Вывод первый: в профессора Красницкого стреляли дважды. Теперь возникает вопрос: кто и когда? Если допустить — что совершенно невероятно, но все же — если допустить, что второй выстрел был произведен сразу же вслед за первым, а Чудаков его почему-то не услышал, то единственным свидетельством, подтверждающим непричастность Храпова ко второму (или к первому?) выстрелу, являются слова самого же Храпова. Храпов же утверждает, что стрелял только один раз — по крайней мере, так Чудаков понял из телефонного разговора следователя Щеглова. Можно ли верить Храпову? Думается, да. Ибо зачем ему скрывать такую мелочь, как количество выстрелов, когда он уже признался в главном — в убийстве человека? Что ему даст эта ложь? Ровным счетом ничего. Значит, если даже допустить, что чувства обманули Чудакова, простая логика все же на стороне Храпова.
Отсюда можно сделать вывод второй: помимо Храпова в профессора стрелял кто-то еще. И снова тот же вопрос: кто и когда? Ясно одно — не Храпов. Тогда кто же? И когда — до или после Храпова? Чудаков решил проанализировать оба варианта. Допустим, после. Это значит, что, помимо Храпова, в ту ночь еще кто-то сидел в засаде и ждал своего часа. Выстрелить он мог только в те полчаса, в течение которых Чудаков отсутствовал, гоняясь за человеком в плаще. И даже не полчаса, а минут пятнадцать, так как именно в этот отрезок времени Чудаков находился достаточно далеко от поселка, где-то в районе станции — ведь вблизи поселка он наверняка бы услышал выстрел. Все же остальное время, вплоть до самого утра, Чудаков находился в каком-то десятке метров от места происшествия и не услышать выстрела просто не мог.
Итак, пятнадцать минут. В этот промежуток времени неизвестный вполне мог проникнуть в дом профессора Красницкого и — что же? Если профессор к этому времени был уже мертв, то во втором выстреле необходимости не было, а если неизвестный все же выстрелил, значит, профессор был еще жив. Откуда следует, что выстрел Храпова оказался не смертельным! (Где-то в глубине души Чудаков был бы очень рад такому обороту дела, ибо Храпов почему-то был симпатичен ему.) Логично? Вполне. Правда, одно «но» делало эту версию несостоятельной. Чудаков хорошо помнил, как холодна была рука профессора, когда он коснулся ее. За те пятнадцать минут тело не могло бы так быстро остыть. Но не могло оно остыть и за полчаса! Значит…
Сердце Чудакова бешено забилось. Внезапная догадка озарила его сознание. Ну конечно же! Как же он раньше до этого не додумался! Храпов стрелял в труп! В холодный, уже успевший остыть труп профессора Красницкого! Но самое удивительное в другом: Храпов не знал, что перед ним мертвец, — иначе бы он не выстрелил. Он был уверен, что видит за столом спящего — а не мертвого! — человека, — и нажал на спусковой крючок! А это значит, что тот, второй, и есть настоящий убийца, так как его выстрел прозвучал первым — и оказался смертельным. Признание же Храпова в убийстве, как ни парадоксально это звучит, оказалось недействительным. Да, Храпов — убийца, но в смерти человека неповинен!
Чудаков порывисто вскочил с кресла и стремительно заходил по комнате. Было уже совсем темно, но света он не включал — свет мешал думать. Неожиданное открытие привело его в восторг, а восторг в свою очередь рождал жажду деятельности. Ему хотелось сейчас же бежать, куда — они сам не знал, лишь бы бежать далеко-далеко — и вынюхивать, выслеживать, выискивать, идти по следу преступника. Но кто он — этот преступник?
Стоп! Тут Чудаков сделал второе открытие (видно, «Салат дальневосточный» вкупе с сардинеллой х/к оказал благотворное воздействие на мозг нашего следопыта, сильно активизировав работу серого вещества). Не то чтобы открытие, а, скорее, ниточку, за которую можно было бы уцепиться. Где-то в самой дальней извилине его мозга вдруг всплыл утренний старик с «козьей ножкой» и его назойливость по поводу какого-то ружья, которое Чудаков якобы куда-то «сплавил». Тогда Максим не придал словам деда совершенно никакого значения, но сейчас — сейчас они вдруг наполнились глубоким смыслом. Старик, видимо, действительно видел человека, очень похожего на Чудакова, только тот был с ружьем.
Чудаков стал во всех подробностях восстанавливать в памяти утренний разговор с бывшим фронтовым разведчиком, вспоминать мелочи и незначительные на первый взгляд детали. По словам старика, у того человека были такие же, как у Максима, брюки, а именно — бельгийские «варенки» за сто тридцать пять рублей. Но самое главное заключалось в том — и это вдруг молнией прорезало мозг Чудакова, — что у того типа была точно такая же футболка! Старик узнал «рожу» на футболке, причем не просто узнал — именно по ней он и опознал в Максиме того незнакомца с ружьем. А ведь футболку Чудакову подарил не кто иной, как покойный профессор Красницкий! Возникал какой-то странный треугольник, в вершинах которого находились Чудаков, Красницкий и незнакомец с ружьем, а скреплялся этот треугольник самым странным образом благодаря злополучной футболке с карикатурным изображением какого-то туземного божества или святого. Уловив здесь пока что невидимую взаимосвязь, Чудаков начал лихорадочно перебирать в уме все факты, касающиеся его знакомства с профессором Красницким.
Из скудных источников информации, коими располагал Чудаков, — высказываний самого профессора да собственных наблюдений — ему было известно, что Петр Николаевич Красницкий, ученый-энтомолог с мировым именем, пользовался большим авторитетом. Это был стройный, прекрасно сложенный человек с красивым холеным лицом, большими задумчивыми глазами и длинными волнистыми волосами с проседью, характерной для людей его возраста — а было ему уже за пятьдесят. Говорил он мало, любил шахматы и книги, рыбалку и походы за грибами. Жил скромно, но одевался весьма изысканно и со вкусом. Кажется, преподавал в МГУ, но Чудаков не был в этом уверен.
Нынешней зимой профессор принимал участие в научной экспедиции в страны Юго-Восточной Азии, организованной Академией наук СССР. В экспедиции участвовали крупные ученые и видные специалисты в различных областях науки, в том числе и зарубежные коллеги. В распоряжение экспедиции Академия предоставила большое, технически великолепно оснащенное исследовательское судно. Именно из этой поездки и привез Красницкий ту самую футболку. И хотя в подробности ее приобретения он особенно не вдавался, все же несколько слов, которыми обычно сопровождают подарок, Чудаков от него услышал. Приобретена она была на побережье какой-то далекой азиатской страны, в маленьком порту, где вынуждено было бросить якорь их судно для проведения мелкого внепланового ремонта. Небольшой базар, ничего общего не имеющий с традиционным восточным базаром — с его изобилием, щедростью и громкими выкриками торговцев со всего света, напоминал скорее толкучку где-нибудь на окраине Москвы. Здесь-то и наткнулся профессор на одинокого кустаря-ремесленника, торговавшего вот этими самыми футболками. То ли замысловатый рисунок приглянулся ему, то ли сработала привычка приобретать сувениры повсюду, куда бы не забросила его судьба, — потом профессор этого уже не помнил. Просто шел мимо — и купил, без какой бы то ни было необходимости и причины. Конечно, сама по себе покупка футболки ничего бы не значила, если бы не одна незначительная деталь… Чудаков, усиленно напрягая память, пытался вспомнить тот памятный вечер после возвращения профессора из экспедиции. Они тогда сидели за партией в шахматы и вяло перекидывались какими-то словами через стройные ряды черно-белых фигур. Совсем как будто невзначай профессор вдруг сказал, что позже, уже на борту корабля, он видел точно такую же футболку у одного из членов судовой команды, кажется, радиста. Чудаков помнил, как Петр Николаевич тогда еще как-то странно рассмеялся и добавил, кивая на футболку, что «сей уникальный предмет кустарного производства является образцом вырождающейся культуры этого далекого народа».
Сейчас, после всех этих ужасных событий, слово «уникальный» вдруг наполнилось для Чудакова особым смыслом. Уникальный — это значит единственный в своем роде, нигде больше не встречающийся. И если появилась вторая такая же футболка в окрестностях дачи Красницкого, то принадлежать она могла только тому, другому, обладателю уникума — корабельному радисту. Вероятность случайного совпадения была ничтожно мала. Интуиция подсказывала Чудакову, что это не случайность. Вчера днем — Чудаков вдруг ясно это осознал — в районе Снегирей находился вооруженный охотничьим ружьем член корабельный команды того самого исследовательского судна, о котором упоминал в свое время профессор Красницкий. Он-то и мог быть тем незнакомцем, который выстрелил в профессора первым — за несколько часов до Храпова.
В этом-то и заключалось второе открытие Чудакова, явившееся прямым следствием хитросплетения фактов и логических построений, с блесков осуществленных нашим детективом-любителем.
Чудаков был на седьмом небе от счастья. Еще бы! Сидя в пустой темной комнате, он «вычислил» преступника, как некий сыщик из рассказа Эдгара По, и теперь оставалось только найти этого преступника. Что Чудаков знал о нем? Внешне он был схож с самим Чудаковым — иначе бы старик не спутал их, причем одеты они были совершенно одинаково: в бельгийские «варенки» и уникальную футболку из далекой восточной страны. Далее, служит он, по всей видимости, радистом на том самом судне. Как же оно называлось? Ведь профессор как-то упоминал его в разговоре… «Академик…» Кажется, какой-то академик, но какой?.. Нет, не вспомнить… Так, теперь порт приписки. Если не изменяет память, профессор что-то говорил о Таллинне… Да, точно! Судно отбыло в экспедицию именно из Таллинна… Чудаков, довольный собой и своей памятью, с удовлетворением потер руки. Значит, следы предполагаемого убийцы профессора Красницкого нужно искать в таллиннском порту.
Чудаков поскреб в затылке. То, что завтра ему предстоит поездка в столицу Эстонии, не вызывало у него ни малейшего сомнения. О просьбе следователя Щеглова не покидать Москву он даже и не вспомнил. Сейчас его волновал другой вопрос: как в незнакомом городе найти человека, не зная ни его адреса, ни его имени и фамилии?
Откуда-то из глубин памяти стали смутно выплывать события пятнадцатилетней давности. Тогда Максим учился на дневном отделении одного из московских вузов, который после двух лет обучения он бросил по собственной глупости. Но в бытность еще студентом он познакомился с одним смышленым пареньком, русским по национальности, но выходцем из Эстонии. В Москву он приехал поступать именно в этот институт — и в конце концов добился своего. И вообще, как говорили о нем тогда, он подавал немалые надежды, был трудолюбив, усерден и не лишен способностей — в отличие от его сокурсника Максима Чудакова — разгильдяя, прогульщика и лентяя. Звали его, кажется, Виталик, а вот фамилия… Чудаков помнил, что фамилия у него отнюдь не эстонская, а русская, но вот какая?.. Этот паренек всплыл в памяти Максима именно потому, что жил он в Таллинне, — там, куда надлежало отбыть Чудаков в самое ближайшее время.
Тогда, перед тем как покинуть стены института, Чудаков записал таллиннский адрес Виталика и обещал его как-нибудь навестить, но в те годы случая так и не представилось, а позже подобный визит стал казаться ему несколько нетактичным. Теперь же в этом визите возникла острая необходимость. Виталик был единственным человеком, который мог быть ему полезен в далекой и кипевшей страстями эстонской столице.
Чудаков включил свет и стал искать ту памятную записную книжку, в которой, как он помнил, был записан адрес его таллиннского товарища. Поиски продолжались долго, но все же завершились успехом. Пожелтевшая от времени книжка всколыхнула в душе нашего героя ностальгические чувства — сожаление о бесцельно пролетевшей юности, несбывшихся надеждах, грандиозных планах тех лет… Как же его фамилия?.. Чудаков принялся листать забытую реликвию своей молодости и вскоре обнаружил то, что искал. Вот! «Барабанов Виталий, г. Таллин, ул. Виру…», и так далее. Значит, можно смело отправляться в путь! Лишь бы его институтский друг не сменил место жительства.
А за окном уже брезжил рассвет…
В тот же день Максим Чудаков успешно отбыл в город Таллинн.
Глава шестая
— Нет, я не о том. Я ведь знал покойного профессора Красницкого, наши дачи стоят рядом. Может быть, я что-то мог бы для вас прояснить.
— Да, да, конечно. Но не сейчас. Когда будет нужно, мы вас вызовем. Впрочем, что весьма вероятно, ваша помощь может больше не понадобится. Надеюсь, в скором времени мы закроем дело. Храпов сознался.
— Что? — Чудаков вскочил. — Сознался в убийстве? Не может быть!
— Почему не может? Очень даже может. Храпов во всем сознался, но о причинах, толкнувших его на преступление, молчит. — Щеглов взглянул на часы и заторопился. — Я крайне признателен вам, Челноков, за вашу попытку помочь следствию, но буду еще более признателен, если впредь подобной самодеятельности вы устраивать не будете. Договорились?
Чудаков с понурым видом кивнул головой.
— Ну вот и хорошо, — продолжал следователь миролюбивым тоном. — К сожалению, больше времени я вам уделить не в состоянии. Дела, знаете ли. Прощайте, молодой человек, и звоните, если что. Вот ваш пропуск… Да, чуть не забыл. Если это вас не затруднит, не покидайте, пожалуйста, Москву в ближайшие дни.
Чудаков снова кивнул, взял пропуск и направился к выходу. Но уже у самых дверей его настиг телефонный звонок.
— Следователь Щеглов у аппарата! — послышалось за спиной. — Что? Да, один. Один, говорю, выстрел! Да куда ж еще громче… Как — две пули? Не может быть! А вы не ошиблись? Что? Вскрытие показало? Но ведь Храпов утверждает, что стрелял только один раз… Понял… Хорошо, приму к сведению. Спасибо. Спасибо, говорю! — Щеглов, сильно озабоченный, бросил трубку. — Черт! Связь не могут обеспечить! И где? В самом МУРе!..
Тут он вспомнил про Чудакова. Глаза его вдруг вспыхнули интересом и устремились на готового уже покинуть кабинет экспедитора.
— Погодите! — крикнул Щеглов. — Один вопрос. Вспомните, только постарайтесь не ошибиться, сколько выстрелов вы слышали прошлой ночью? Подумайте, подумайте хорошенько!
Чудаков понял, что случилось что-то непредвиденное, и сердце его забилось от пока еще неясного предчувствия. Он напряг свою память и убежденно ответил:
— Один.
— Вы в этом уверены? — спросил Щеглов, весь подавшись вперед.
— Могу в этом поклясться.
Щеглов шумно выдохнул и как-то весь сник.
— Ладно… — рассеянно произнес он. — Спасибо за помощь. Можете идти, Чебуреков, или как вас… забыл…
— Чудаков.
— Что? Ах да!.. Чудаков. Прощайте…
Чудаков покидал кабинет следователя в смятении. Оказавшись на улице, он предался тревожным думам. Из телефонного разговора Чудаков понял, что произведенное только что вскрытие выявило внезапную деталь: в теле профессора Красницкого обнаружено две пули, хотя, со слов следователя, Храпов стрелял только единожды, да и сам Чудаков был уверен, что чувства не обманули его. Он слышал только один выстрел — за это он мог поручиться. Какой же вывод?..
Вечер был теплым и в то же время свежим и приятным. Ставшее к концу дня багровым, солнце низко висело над горизонтом — там, где горизонт был чист от скоплений многочисленных московских зданий. Жизнь в городе в эти часы оживала: полчища москвичей, окончив работу, с горящими глазами носились из магазина в магазин в поисках чего-нибудь такого, что можно было бы употребить в пищу либо надеть на себя, но часто эти поиски затягивались не на одни сутки, и обессиленные москвичи, хмурые и злые, понуро возвращались домой не солоно хлебавши, чтобы вечером забыться под взглядом всемогущего чародея Кашпировского. Чудаков стоически переносил эти издержки Перестройки и поэтому привык довольствоваться малым. Зайдя в попавшийся на пути гастроном, он приобрел практически весь ассортимент продуктов, бывший в наличии на прилавках: полбуханки черного хлеба, банку «Салата дальневосточного», две тушки сардинеллы х/к и кооперативную «клюкву в сахаре» за рубль пачка; горох, крупу «Артек» и сизо-фиолетовых полуощипанных кур он взять не решился. С этими покупками он и прибыл домой.
В своей московской квартире Чудаков имел некоторый запас продуктов, рассчитанный на довольно длительное безвыходное пребывание в ней при полном исчезновении последних с прилавков столичных магазинов. В основном здесь была собрана богатая коллекция всевозможных консервов, дефицитных круп (рис, гречка и даже макароны), копченостей и сухофруктов, но не последнее место среди всего этого изобилия занимали также сахар, соль и чай. Не следует, конечно, думать, что Чудаков был одержим страстью к столь характерному для нынешних времен накопительству. Нет, наш бескорыстный сыщик был выше этого. Все это богатство сыпалось на него из соседней квартиры, где жила чета немолодых бездетных супругов, работавших на продовольственной базе и считавших своим долгом поддерживать хорошие, если не сказать — приятельские, отношения с молодым работником овощного магазина. И хотя Чудаков редко баловал своих соседей дарами «черного хода» магазина «овощи-фрукты» No 257 (не посылать же их к черту, если тебя слезно умоляют достать хотя бы пару свежих огурчиков на Новый год!), они, несмотря на бурные протесты с его стороны, продолжали одаривать его «чем Бог послал» (по их собственному выражению), причем брали с него не более двадцати процентов сверх госцены. Чудаков же не умел отказывать и, идя на конфликт с совестью, переплачивал за дефицит столько, сколько с него просили — и никогда не торговался. Следует отдать ему должное: часть «левых» продуктов он отсылал матери в деревню, часть продавал за собственную цену товарищам по работе — в убыток себе, заметьте! — а то, что оставалось — оставалось, право же, совсем немного — потреблял сам. Не помирать же с голоду, в конце концов!
Поэтому Чудакову не пришлось безутешно ходить из угла в угол своей единственной комнаты в поисках чего-нибудь съестного — в смысле поесть у него, чего греха таить, все было в полном ажуре. Выложив на стол покупки, он приготовил себе легкий ужин, без особого аппетита съел его, удобно устроился в кресле и в темноте надвигающихся сумерек глубоко задумался.
Какие же выводы можно было сделать из случайно подслушанного им телефонного разговора следователя Щеглова? Вывод первый: в профессора Красницкого стреляли дважды. Теперь возникает вопрос: кто и когда? Если допустить — что совершенно невероятно, но все же — если допустить, что второй выстрел был произведен сразу же вслед за первым, а Чудаков его почему-то не услышал, то единственным свидетельством, подтверждающим непричастность Храпова ко второму (или к первому?) выстрелу, являются слова самого же Храпова. Храпов же утверждает, что стрелял только один раз — по крайней мере, так Чудаков понял из телефонного разговора следователя Щеглова. Можно ли верить Храпову? Думается, да. Ибо зачем ему скрывать такую мелочь, как количество выстрелов, когда он уже признался в главном — в убийстве человека? Что ему даст эта ложь? Ровным счетом ничего. Значит, если даже допустить, что чувства обманули Чудакова, простая логика все же на стороне Храпова.
Отсюда можно сделать вывод второй: помимо Храпова в профессора стрелял кто-то еще. И снова тот же вопрос: кто и когда? Ясно одно — не Храпов. Тогда кто же? И когда — до или после Храпова? Чудаков решил проанализировать оба варианта. Допустим, после. Это значит, что, помимо Храпова, в ту ночь еще кто-то сидел в засаде и ждал своего часа. Выстрелить он мог только в те полчаса, в течение которых Чудаков отсутствовал, гоняясь за человеком в плаще. И даже не полчаса, а минут пятнадцать, так как именно в этот отрезок времени Чудаков находился достаточно далеко от поселка, где-то в районе станции — ведь вблизи поселка он наверняка бы услышал выстрел. Все же остальное время, вплоть до самого утра, Чудаков находился в каком-то десятке метров от места происшествия и не услышать выстрела просто не мог.
Итак, пятнадцать минут. В этот промежуток времени неизвестный вполне мог проникнуть в дом профессора Красницкого и — что же? Если профессор к этому времени был уже мертв, то во втором выстреле необходимости не было, а если неизвестный все же выстрелил, значит, профессор был еще жив. Откуда следует, что выстрел Храпова оказался не смертельным! (Где-то в глубине души Чудаков был бы очень рад такому обороту дела, ибо Храпов почему-то был симпатичен ему.) Логично? Вполне. Правда, одно «но» делало эту версию несостоятельной. Чудаков хорошо помнил, как холодна была рука профессора, когда он коснулся ее. За те пятнадцать минут тело не могло бы так быстро остыть. Но не могло оно остыть и за полчаса! Значит…
Сердце Чудакова бешено забилось. Внезапная догадка озарила его сознание. Ну конечно же! Как же он раньше до этого не додумался! Храпов стрелял в труп! В холодный, уже успевший остыть труп профессора Красницкого! Но самое удивительное в другом: Храпов не знал, что перед ним мертвец, — иначе бы он не выстрелил. Он был уверен, что видит за столом спящего — а не мертвого! — человека, — и нажал на спусковой крючок! А это значит, что тот, второй, и есть настоящий убийца, так как его выстрел прозвучал первым — и оказался смертельным. Признание же Храпова в убийстве, как ни парадоксально это звучит, оказалось недействительным. Да, Храпов — убийца, но в смерти человека неповинен!
Чудаков порывисто вскочил с кресла и стремительно заходил по комнате. Было уже совсем темно, но света он не включал — свет мешал думать. Неожиданное открытие привело его в восторг, а восторг в свою очередь рождал жажду деятельности. Ему хотелось сейчас же бежать, куда — они сам не знал, лишь бы бежать далеко-далеко — и вынюхивать, выслеживать, выискивать, идти по следу преступника. Но кто он — этот преступник?
Стоп! Тут Чудаков сделал второе открытие (видно, «Салат дальневосточный» вкупе с сардинеллой х/к оказал благотворное воздействие на мозг нашего следопыта, сильно активизировав работу серого вещества). Не то чтобы открытие, а, скорее, ниточку, за которую можно было бы уцепиться. Где-то в самой дальней извилине его мозга вдруг всплыл утренний старик с «козьей ножкой» и его назойливость по поводу какого-то ружья, которое Чудаков якобы куда-то «сплавил». Тогда Максим не придал словам деда совершенно никакого значения, но сейчас — сейчас они вдруг наполнились глубоким смыслом. Старик, видимо, действительно видел человека, очень похожего на Чудакова, только тот был с ружьем.
Чудаков стал во всех подробностях восстанавливать в памяти утренний разговор с бывшим фронтовым разведчиком, вспоминать мелочи и незначительные на первый взгляд детали. По словам старика, у того человека были такие же, как у Максима, брюки, а именно — бельгийские «варенки» за сто тридцать пять рублей. Но самое главное заключалось в том — и это вдруг молнией прорезало мозг Чудакова, — что у того типа была точно такая же футболка! Старик узнал «рожу» на футболке, причем не просто узнал — именно по ней он и опознал в Максиме того незнакомца с ружьем. А ведь футболку Чудакову подарил не кто иной, как покойный профессор Красницкий! Возникал какой-то странный треугольник, в вершинах которого находились Чудаков, Красницкий и незнакомец с ружьем, а скреплялся этот треугольник самым странным образом благодаря злополучной футболке с карикатурным изображением какого-то туземного божества или святого. Уловив здесь пока что невидимую взаимосвязь, Чудаков начал лихорадочно перебирать в уме все факты, касающиеся его знакомства с профессором Красницким.
Из скудных источников информации, коими располагал Чудаков, — высказываний самого профессора да собственных наблюдений — ему было известно, что Петр Николаевич Красницкий, ученый-энтомолог с мировым именем, пользовался большим авторитетом. Это был стройный, прекрасно сложенный человек с красивым холеным лицом, большими задумчивыми глазами и длинными волнистыми волосами с проседью, характерной для людей его возраста — а было ему уже за пятьдесят. Говорил он мало, любил шахматы и книги, рыбалку и походы за грибами. Жил скромно, но одевался весьма изысканно и со вкусом. Кажется, преподавал в МГУ, но Чудаков не был в этом уверен.
Нынешней зимой профессор принимал участие в научной экспедиции в страны Юго-Восточной Азии, организованной Академией наук СССР. В экспедиции участвовали крупные ученые и видные специалисты в различных областях науки, в том числе и зарубежные коллеги. В распоряжение экспедиции Академия предоставила большое, технически великолепно оснащенное исследовательское судно. Именно из этой поездки и привез Красницкий ту самую футболку. И хотя в подробности ее приобретения он особенно не вдавался, все же несколько слов, которыми обычно сопровождают подарок, Чудаков от него услышал. Приобретена она была на побережье какой-то далекой азиатской страны, в маленьком порту, где вынуждено было бросить якорь их судно для проведения мелкого внепланового ремонта. Небольшой базар, ничего общего не имеющий с традиционным восточным базаром — с его изобилием, щедростью и громкими выкриками торговцев со всего света, напоминал скорее толкучку где-нибудь на окраине Москвы. Здесь-то и наткнулся профессор на одинокого кустаря-ремесленника, торговавшего вот этими самыми футболками. То ли замысловатый рисунок приглянулся ему, то ли сработала привычка приобретать сувениры повсюду, куда бы не забросила его судьба, — потом профессор этого уже не помнил. Просто шел мимо — и купил, без какой бы то ни было необходимости и причины. Конечно, сама по себе покупка футболки ничего бы не значила, если бы не одна незначительная деталь… Чудаков, усиленно напрягая память, пытался вспомнить тот памятный вечер после возвращения профессора из экспедиции. Они тогда сидели за партией в шахматы и вяло перекидывались какими-то словами через стройные ряды черно-белых фигур. Совсем как будто невзначай профессор вдруг сказал, что позже, уже на борту корабля, он видел точно такую же футболку у одного из членов судовой команды, кажется, радиста. Чудаков помнил, как Петр Николаевич тогда еще как-то странно рассмеялся и добавил, кивая на футболку, что «сей уникальный предмет кустарного производства является образцом вырождающейся культуры этого далекого народа».
Сейчас, после всех этих ужасных событий, слово «уникальный» вдруг наполнилось для Чудакова особым смыслом. Уникальный — это значит единственный в своем роде, нигде больше не встречающийся. И если появилась вторая такая же футболка в окрестностях дачи Красницкого, то принадлежать она могла только тому, другому, обладателю уникума — корабельному радисту. Вероятность случайного совпадения была ничтожно мала. Интуиция подсказывала Чудакову, что это не случайность. Вчера днем — Чудаков вдруг ясно это осознал — в районе Снегирей находился вооруженный охотничьим ружьем член корабельный команды того самого исследовательского судна, о котором упоминал в свое время профессор Красницкий. Он-то и мог быть тем незнакомцем, который выстрелил в профессора первым — за несколько часов до Храпова.
В этом-то и заключалось второе открытие Чудакова, явившееся прямым следствием хитросплетения фактов и логических построений, с блесков осуществленных нашим детективом-любителем.
Чудаков был на седьмом небе от счастья. Еще бы! Сидя в пустой темной комнате, он «вычислил» преступника, как некий сыщик из рассказа Эдгара По, и теперь оставалось только найти этого преступника. Что Чудаков знал о нем? Внешне он был схож с самим Чудаковым — иначе бы старик не спутал их, причем одеты они были совершенно одинаково: в бельгийские «варенки» и уникальную футболку из далекой восточной страны. Далее, служит он, по всей видимости, радистом на том самом судне. Как же оно называлось? Ведь профессор как-то упоминал его в разговоре… «Академик…» Кажется, какой-то академик, но какой?.. Нет, не вспомнить… Так, теперь порт приписки. Если не изменяет память, профессор что-то говорил о Таллинне… Да, точно! Судно отбыло в экспедицию именно из Таллинна… Чудаков, довольный собой и своей памятью, с удовлетворением потер руки. Значит, следы предполагаемого убийцы профессора Красницкого нужно искать в таллиннском порту.
Чудаков поскреб в затылке. То, что завтра ему предстоит поездка в столицу Эстонии, не вызывало у него ни малейшего сомнения. О просьбе следователя Щеглова не покидать Москву он даже и не вспомнил. Сейчас его волновал другой вопрос: как в незнакомом городе найти человека, не зная ни его адреса, ни его имени и фамилии?
Откуда-то из глубин памяти стали смутно выплывать события пятнадцатилетней давности. Тогда Максим учился на дневном отделении одного из московских вузов, который после двух лет обучения он бросил по собственной глупости. Но в бытность еще студентом он познакомился с одним смышленым пареньком, русским по национальности, но выходцем из Эстонии. В Москву он приехал поступать именно в этот институт — и в конце концов добился своего. И вообще, как говорили о нем тогда, он подавал немалые надежды, был трудолюбив, усерден и не лишен способностей — в отличие от его сокурсника Максима Чудакова — разгильдяя, прогульщика и лентяя. Звали его, кажется, Виталик, а вот фамилия… Чудаков помнил, что фамилия у него отнюдь не эстонская, а русская, но вот какая?.. Этот паренек всплыл в памяти Максима именно потому, что жил он в Таллинне, — там, куда надлежало отбыть Чудаков в самое ближайшее время.
Тогда, перед тем как покинуть стены института, Чудаков записал таллиннский адрес Виталика и обещал его как-нибудь навестить, но в те годы случая так и не представилось, а позже подобный визит стал казаться ему несколько нетактичным. Теперь же в этом визите возникла острая необходимость. Виталик был единственным человеком, который мог быть ему полезен в далекой и кипевшей страстями эстонской столице.
Чудаков включил свет и стал искать ту памятную записную книжку, в которой, как он помнил, был записан адрес его таллиннского товарища. Поиски продолжались долго, но все же завершились успехом. Пожелтевшая от времени книжка всколыхнула в душе нашего героя ностальгические чувства — сожаление о бесцельно пролетевшей юности, несбывшихся надеждах, грандиозных планах тех лет… Как же его фамилия?.. Чудаков принялся листать забытую реликвию своей молодости и вскоре обнаружил то, что искал. Вот! «Барабанов Виталий, г. Таллин, ул. Виру…», и так далее. Значит, можно смело отправляться в путь! Лишь бы его институтский друг не сменил место жительства.
А за окном уже брезжил рассвет…
В тот же день Максим Чудаков успешно отбыл в город Таллинн.
Глава шестая
— Ты что, не мог телеграмму дать? — вместо приветствия пробасил в меру упитанный молодой мужчина весьма приятной наружности, укоризненно качая большой лохматой головой. — Я бы встретил.
Чудаков растерянно воззрился на полного мужчину, смутно и очень отдаленно напоминавшего ему его старого институтского товарища, и смущенно пролепетал:
— Виталик, это ты… вы?..
— А то кто же! — проворчал Виталик и силой втащил гостя в прихожую. — Да входи же ты наконец!
Чудаков переступил порог и еще больше растерялся.
— Виталик! Неужели это ты?
— Нет, папа римский.
— Как же ты изменился…
— А ты совсем не меняешься, все такой же… Ну что стал как истукан? Проходи в мои апартаменты. Не стесняйся, дома никого нет: жена на работе, дети в школе. А я, как видишь, бездельничаю. Сам-то женат?
Чудаков развел руками.
— Что, так и не женился? — с искренним удивлением и даже некоторой долей восхищения произнес Виталик. — Ну ты кремень! А я вот сдался на милость победителя и… Одним словом, живем — не тужим… С чем ко мне-то? Ведь, поди, не просто так приехал? А?.. Погоди, я сейчас!
Виталик вдруг с поразительной для его комплекции проворностью метнулся к серванту, нырнул с головой в бар и выудил оттуда бутылку «Белой лошади» с двумя хрустальными бокалами.
— За встречу! — провозгласил он, наполняя бокалы.
Друзья выпили.
Полчаса спусти они сидели в креслах у открытого балкона и не спеша вели беседу. Максим Чудаков к тому времени успел поведать другу о своих проблемах.
— Н-да, — протянул Виталик после непродолжительного раздумья, разглядывая небо сквозь бокал. — В интересную историю ты впутался, друг мой Максим. В интересную и весьма опасную. Чует мое сердце — добром это не кончится. Не боишься?
Максим пожал плечами.
— Как-то не думал об этом.
— Да? А ты все-таки подумай. Мало ли что…
— Ладно, не стращай. Лучше посоветуй, что мне делать. Как найти этого типа?
Виталик снова задумался.
— Вот что я тебе скажу, друг мой Максим. Ты пока ничего не предпринимай и жди меня здесь. А я тут отлучусь по кое-каким делам и к вечеру вернусь. Может, что-нибудь придумаю. Понял? Я ведь теперь знаешь кто?
— Ну, кто?
— Член Народного фронта Эстонии!
— Да ну?! — Максим даже привстал от удивления. — Так ты же русский!
— Ну так что из того, что я русский? Я полностью разделяю идеи Народного фронта и активно борюсь за проведение их в жизнь. Причем здесь национальность? Это у вас там, в российской глубинке, принято считать, что раз член НФ — значит, эстонец, националист, экстремист и все такое прочее. Не без этого, конечно, и у нас существуют некоторые весьма крайние течения, но в какой партии их нет? Тем более, что вовсе не они определяют политику Фронта.
— Но ведь ты же русский! — повторил пораженный Чудаков, не в состоянии понять своего друга.
— Да, я русский по национальности, но я принадлежу Эстонии по рождению. Мои корни в этой земле, — с гордостью провозгласил Виталий Барабанов, выпятив грудь верного сына Эстонской Республики. — Несколько поколений моих предков боролись за независимость этой многострадальной земли, их кости лежат здесь, под моими ногами. Да, я русский — и горжусь этим, но я и эстонец — и горжусь этим не меньше!
— Для меня это слишком сложно, — покачал головой Чудаков.
— Хорошо, объясняю более популярно. Я считаю Народный фронт единственной политической силой, способной вывести республику из тупика. Это и повлияло на мой выбор…
Часы на руке Виталика запиликали какую-то мелодию. Он вдруг спохватился и, виновато улыбнувшись, произнес:
— О, я совсем с тобой заболтался! Извини, друг, времени у меня в обрез. Бегу. Дела, сам понимаешь. Вечером договорим. Пока! Еда в холодильнике…
И он выскочил из комнаты, а еще через секунду входная дверь захлопнулась за этим странным человеком. Чудаков остался один, пытаясь осмыслить услышанное.
Виталий Барабанов вернулся раньше, чем обещал. Он вихрем влетел в комнату, скрывая многозначительную улыбку, и сразу же приступил к делу.
— Я все выяснил, — начал он, не успев еще как следует перевести дух. — Вот здесь записаны координаты нужного тебе человека: имя, фамилия, адрес, место работы и так далее, а вот билет на ночной поезд Таллинн — Москва. Ты ведь спешишь, не так ли?
— Да…
— Тогда едем!
— Куда? — ничего не понимая, спросил Чудаков.
— Как — куда? К этому типу, которого ты подозреваешь в убийстве! К Алфреду Мартинесу.
— Кто это?
— Проснись, Максим! Это тот, кого ты ищешь.
До Чудакова постепенно доходил смысл слов его друга.
— Так ты что, сам все узнал? — спросил он.
— Ну так а я о чем тебе толкую вот уже в течение десяти минут! Едем скорее! Возьмем его еще тепленьким!
— Да ты хоть расскажи, как тебе это удалось! — Возбуждение Виталика передалось его гостю. — Просто метеор какой-то…
— Едем, Максим, прошу тебя! — торопил Виталик, все время поглядывая на часы. — Сейчас жена придет, и тогда тебе придется ехать одному, а без меня ты ничего не добьешься. Подробности по дороге.
Чудаков наконец понял, что его друг всерьез увлекся делом об убийстве профессора Красницкого и сам, не менее своего гостя, желает найти преступника.
— Едем! — коротко бросил он, и друзья во мгновение ока очутились на улице.
Виталик распахнул дверцу новенькой «Волги», стоявшей тут же, у подъезда, и скомандовал:
— Садись!
— О! — промычал в ответ Чудаков. — А ты неплохо живешь! Твоя?
— Да моя! Садись, говорю!
Вскоре автомобиль уже несся по улице Виру к центру города.
— А теперь слушай, — начал свой рассказ Виталик. — Судно, носящее имя академика, в таллиннском порту только одно — «Академик Булкин». Это, кстати, знает у нас каждый школьник. Выяснить фамилию капитана корабля не составило для меня особого труда. У меня есть свои каналы, которые работают быстро и безотказно… К счастью, капитан «Академика» оказался, как и я, членом НФ. Мне удалось встретиться с ним, переговорить о твоем деле и узнать имя того радиста, за которым ты гоняешься. Как видишь, все очень просто.
— И капитан так тебе все и выложил — тебе, постороннему человеку? — недоверчиво спросил Чудаков.
— Дорогой мой, — растягивая слова, произнес Виталик и усмехнулся, — члены такой организации, как Народный фронт Эстонской Республики, не могут быть посторонними друг другу. Тебе бы он наверняка не сказал ни слова. Так-то…
— Да у вас прямо тайная масонская ложа или какой-нибудь Орден невидимых! — воскликнул Чудаков.
— А вот тут ты не прав, друг мой Максим. Наш Фронт — организация открытая, а не тайная, и для всего мира видимая. Просто мы верим в будущее Эстонии и друг другу — в этом наша сила, — с достоинством ответил Виталик.
— Что ж, от всей души желаю успеха вашему движению, — сказал Чудаков. — А тебе лично — огромное спасибо! Ты даже не представляешь, как выручил меня.
Чудаков растерянно воззрился на полного мужчину, смутно и очень отдаленно напоминавшего ему его старого институтского товарища, и смущенно пролепетал:
— Виталик, это ты… вы?..
— А то кто же! — проворчал Виталик и силой втащил гостя в прихожую. — Да входи же ты наконец!
Чудаков переступил порог и еще больше растерялся.
— Виталик! Неужели это ты?
— Нет, папа римский.
— Как же ты изменился…
— А ты совсем не меняешься, все такой же… Ну что стал как истукан? Проходи в мои апартаменты. Не стесняйся, дома никого нет: жена на работе, дети в школе. А я, как видишь, бездельничаю. Сам-то женат?
Чудаков развел руками.
— Что, так и не женился? — с искренним удивлением и даже некоторой долей восхищения произнес Виталик. — Ну ты кремень! А я вот сдался на милость победителя и… Одним словом, живем — не тужим… С чем ко мне-то? Ведь, поди, не просто так приехал? А?.. Погоди, я сейчас!
Виталик вдруг с поразительной для его комплекции проворностью метнулся к серванту, нырнул с головой в бар и выудил оттуда бутылку «Белой лошади» с двумя хрустальными бокалами.
— За встречу! — провозгласил он, наполняя бокалы.
Друзья выпили.
Полчаса спусти они сидели в креслах у открытого балкона и не спеша вели беседу. Максим Чудаков к тому времени успел поведать другу о своих проблемах.
— Н-да, — протянул Виталик после непродолжительного раздумья, разглядывая небо сквозь бокал. — В интересную историю ты впутался, друг мой Максим. В интересную и весьма опасную. Чует мое сердце — добром это не кончится. Не боишься?
Максим пожал плечами.
— Как-то не думал об этом.
— Да? А ты все-таки подумай. Мало ли что…
— Ладно, не стращай. Лучше посоветуй, что мне делать. Как найти этого типа?
Виталик снова задумался.
— Вот что я тебе скажу, друг мой Максим. Ты пока ничего не предпринимай и жди меня здесь. А я тут отлучусь по кое-каким делам и к вечеру вернусь. Может, что-нибудь придумаю. Понял? Я ведь теперь знаешь кто?
— Ну, кто?
— Член Народного фронта Эстонии!
— Да ну?! — Максим даже привстал от удивления. — Так ты же русский!
— Ну так что из того, что я русский? Я полностью разделяю идеи Народного фронта и активно борюсь за проведение их в жизнь. Причем здесь национальность? Это у вас там, в российской глубинке, принято считать, что раз член НФ — значит, эстонец, националист, экстремист и все такое прочее. Не без этого, конечно, и у нас существуют некоторые весьма крайние течения, но в какой партии их нет? Тем более, что вовсе не они определяют политику Фронта.
— Но ведь ты же русский! — повторил пораженный Чудаков, не в состоянии понять своего друга.
— Да, я русский по национальности, но я принадлежу Эстонии по рождению. Мои корни в этой земле, — с гордостью провозгласил Виталий Барабанов, выпятив грудь верного сына Эстонской Республики. — Несколько поколений моих предков боролись за независимость этой многострадальной земли, их кости лежат здесь, под моими ногами. Да, я русский — и горжусь этим, но я и эстонец — и горжусь этим не меньше!
— Для меня это слишком сложно, — покачал головой Чудаков.
— Хорошо, объясняю более популярно. Я считаю Народный фронт единственной политической силой, способной вывести республику из тупика. Это и повлияло на мой выбор…
Часы на руке Виталика запиликали какую-то мелодию. Он вдруг спохватился и, виновато улыбнувшись, произнес:
— О, я совсем с тобой заболтался! Извини, друг, времени у меня в обрез. Бегу. Дела, сам понимаешь. Вечером договорим. Пока! Еда в холодильнике…
И он выскочил из комнаты, а еще через секунду входная дверь захлопнулась за этим странным человеком. Чудаков остался один, пытаясь осмыслить услышанное.
Виталий Барабанов вернулся раньше, чем обещал. Он вихрем влетел в комнату, скрывая многозначительную улыбку, и сразу же приступил к делу.
— Я все выяснил, — начал он, не успев еще как следует перевести дух. — Вот здесь записаны координаты нужного тебе человека: имя, фамилия, адрес, место работы и так далее, а вот билет на ночной поезд Таллинн — Москва. Ты ведь спешишь, не так ли?
— Да…
— Тогда едем!
— Куда? — ничего не понимая, спросил Чудаков.
— Как — куда? К этому типу, которого ты подозреваешь в убийстве! К Алфреду Мартинесу.
— Кто это?
— Проснись, Максим! Это тот, кого ты ищешь.
До Чудакова постепенно доходил смысл слов его друга.
— Так ты что, сам все узнал? — спросил он.
— Ну так а я о чем тебе толкую вот уже в течение десяти минут! Едем скорее! Возьмем его еще тепленьким!
— Да ты хоть расскажи, как тебе это удалось! — Возбуждение Виталика передалось его гостю. — Просто метеор какой-то…
— Едем, Максим, прошу тебя! — торопил Виталик, все время поглядывая на часы. — Сейчас жена придет, и тогда тебе придется ехать одному, а без меня ты ничего не добьешься. Подробности по дороге.
Чудаков наконец понял, что его друг всерьез увлекся делом об убийстве профессора Красницкого и сам, не менее своего гостя, желает найти преступника.
— Едем! — коротко бросил он, и друзья во мгновение ока очутились на улице.
Виталик распахнул дверцу новенькой «Волги», стоявшей тут же, у подъезда, и скомандовал:
— Садись!
— О! — промычал в ответ Чудаков. — А ты неплохо живешь! Твоя?
— Да моя! Садись, говорю!
Вскоре автомобиль уже несся по улице Виру к центру города.
— А теперь слушай, — начал свой рассказ Виталик. — Судно, носящее имя академика, в таллиннском порту только одно — «Академик Булкин». Это, кстати, знает у нас каждый школьник. Выяснить фамилию капитана корабля не составило для меня особого труда. У меня есть свои каналы, которые работают быстро и безотказно… К счастью, капитан «Академика» оказался, как и я, членом НФ. Мне удалось встретиться с ним, переговорить о твоем деле и узнать имя того радиста, за которым ты гоняешься. Как видишь, все очень просто.
— И капитан так тебе все и выложил — тебе, постороннему человеку? — недоверчиво спросил Чудаков.
— Дорогой мой, — растягивая слова, произнес Виталик и усмехнулся, — члены такой организации, как Народный фронт Эстонской Республики, не могут быть посторонними друг другу. Тебе бы он наверняка не сказал ни слова. Так-то…
— Да у вас прямо тайная масонская ложа или какой-нибудь Орден невидимых! — воскликнул Чудаков.
— А вот тут ты не прав, друг мой Максим. Наш Фронт — организация открытая, а не тайная, и для всего мира видимая. Просто мы верим в будущее Эстонии и друг другу — в этом наша сила, — с достоинством ответил Виталик.
— Что ж, от всей души желаю успеха вашему движению, — сказал Чудаков. — А тебе лично — огромное спасибо! Ты даже не представляешь, как выручил меня.