Михайлов Сергей. Стрела архата

   Визит вдовы Красницкой угнетающе подействовал на следователя и вверг его в мрачное расположение духа. Проводив ее, он снова принялся уничтожать одну сигарету за другой, доводя содержание никотина в крови до критической концентрации, которая не то что лошадь — слона бы с ног свалила.
   Результаты истекшего дня были явно неплохими. Кульминацией его стала беседа с Бобровым. И если в начале беседы с ним Щеглов надеялся, что мебельный грузчик быстро сознается в совершенном им преступлении, то в конце ее ему пришлось срочно возвращаться на исходный рубеж. Несмотря на дебильный облик Боброва, его умственные способности были далеко не на нулевом уровне, более того, в этом типе Щеглов встретил достойного противника. Бобров сразу понял, что все утверждения следователя построены на одних только догадках, фактов же и улик против него не было. Это и позволило ему вести себя столь нагло и вызывающе. Да, Бобров был не дурак. Он отлично понял маневр следователя и, разумеется, не поверил в искренность тех извинений, которые Щеглов принес ему за якобы огульные и не подтвержденные фактами обвинения. Бобров видел, что следователь не верит ни единому его слову, но решил поддержать игру, потому что она была выгодна обоим. Он видел, что следователь не верит ни единому его слову, но решил поддержать игру, потому что она была выгодна обоим. Он знал, что теперь его не оставят в покое и будут следить за каждым его шагом, что куча шпиков будет вертеться у его дома и следовать за ним по пятам. Он понимал, что должен быть предельно осторожным, контролировать любое свое действие и постараться не скомпрометировать себя. Да, Бобров раскусил следователя Щеглова, но именно на этот эффект и рассчитывал капитан угрозыска. Сыщик сыграл перед преступником роль эдакого доверчивого простофили, но сыграл заведомо плохо, чтобы убедить преступника в своей неискренности. Какую же цель преследовал Щеглов этой игрой? Убедившись в недоверии к себе со стороны органов, Бобров наверняка начнет нервничать, суетиться, делать необдуманные шаги, совершать ошибки — вот тогда-то и сможет Щеглов получить те недостающие улики, которые изобличат Боброва как преступника. Самое любопытное, что Бобров все это понимал, но иного выхода, кроме как подыгрывать Щеглову, не видел. Да и не было у него другого выхода. Единственное, что могло его спасти, — это действительная невиновность и непричастность к убийству профессора. Но в том-то и дело, что Щеглов был уверен в обратном.
   Надо было ждать, ждать, ждать… Ждать, когда преступник проявит себя. А как хотелось действовать! Действовать немедленно, не теряя ни минуты, ловить, бежать, догонять, выслеживать, хватать, все равно — как, но действовать… Это-то бездействие и наводило тоску на следователя Щеглова.
   Ночь накатила незаметно. И снова Щеглов бродит по кабинету из угла в угол, снова растет пирамида из сигаретных «бычков», снова мысли роем носятся в уникальной голове следователя.
   В два часа ночи сон все же сморил его. Но и во сне он продолжал думать о деле, и даже сновидения, изредка посещавшие его воспаленный мозг, были все на ту же тему.
   Бой часов на Спасской башне, отсчитавших шесть ударов, разбудил Щеглова. Было уже светло, и первые лучи солнца били в противоположную от окна стену. Но еще не успев как следует открыть глаза, он уже закурил.
   В девять часов утра в кабинет вбежал лейтенант Веселовский — тот самый, который уже дважды знакомил своего шефа с результатами экспертизы. Лейтенант был бледен и растерян.
   — Бобров исчез! — выпалил он с порога.
   — Что-о?! — Щеглов вскочил из-за стола, опрокидывая массивное кресло.
   — Как в воду канул! Сегодня утром в положенное время он не вышел на работу, и мы, предвидя недоброе, послали нашего сотрудника к нему домой под видом работника Мосэнерго якобы для проверки электроплиты. Но дома его не оказалось. Жена его была чем-то испугана и ничего толком сообщить не могла.
   — Так где он, черт возьми?! — взревел Щеглов, страшно вращая глазами.
   Лейтенант побледнел еще больше.
   — Около трех часов ночи, — продолжал он, — к подъезду бобровского дома подъезжала машина «скорой помощи»; минут через пятнадцать она уехала, забрав больного.
   — Больного? — прохрипел уже все понявший Щеглов. — Кого же именно?
   — Боброва, — смущенно ответил лейтенант, потупив взор. — Наша это вина, товарищ капитан, проглядели. Бобров обвел нас вокруг пальца. Дело в том, что «скорую» он не вызывал, по крайней мере, его телефон молчал всю ночь — наши сотрудники на АТС не зарегистрировали ни одного звонка ни в ту, ни в другую сторону.
   — Ясно, — буркнул Щеглов, сверля лейтенанта взглядом, — звонили с другого аппарата.
   Лейтенант Веселовский кивнул.
   — Около одиннадцати Бобров спустился на этаж ниже к своему соседу, некоему Прокофьеву Александру Федоровичу, пенсионеру и инвалиду войны.
   — Зачем?
   — Сыграть партию-другую в преферанс. Так показал Прокофьев. А преферанс, сами знаете, игра увлекательная и у хороших игроков порой затягивается не на одни сутки. Одним словом, ничего необычного в этом не было, тем более что подобные товарищеские встречи за карточным столом они устраивали не впервые. Около трех часов ночи Боброву вдруг стало плохо, он схватился за правый бок и со стоном упал на диван. Сосед испугался и вызвал «скорую», причем Бобров не возражал против этого. Приехавший вскоре врач определил у Боброва приступ острого аппендицита и настоял на его немедленной госпитализации. Бобров согласился, и его на носилках снесли в машину. К сожалению, все это происходило буквально на глазах наших сотрудников, но они преспокойно дали преступнику уйти.
   — Вот-вот! Дали уйти! Молокососы! Дилетанты! — Щеглов в бешенстве носился по кабинету, бросая на лейтенанта гневные испепеляющие взгляды. — Да вам блох ловить у моей собаки, а не преступников! Ротозеи!.. Такого хищника упустили!.. Куда его увезли?
   — В двадцать третью больницу. Она в двух шагах от дома Боброва.
   — Были там?
   Лейтенант кивнул.
   — Хоть здесь проявили оперативность, — буркнул Щеглов более спокойно. — И что же в больнице?
   — Как только Боброва привезли в приемное отделение, ему сразу стало лучше.
   — Надо думать!
   — Пока производили обычную в таких случаях процедуру приема больного, Бобров слезно стал умолять медперсонал отпустить его в туалет. Ему возразили, но Бобров разыграл перед ними такую комедию, что они наконец сдались. «Больной» выскользнул в дверь — и больше его не видели. След его терялся сразу же за порогом больницы.
   — Это все?
   — Все.
   Щеглов покачал головой. Гнев уступил место досаде и разочарованию.
   — Да, ловко он нас провел, — горестно произнес он. — И, главное, как просто! Как все верно рассчитал! Сымитировал приступ аппендицита, добился, чтобы вызвали «скорую» не его голосом и не с его телефона — и дело в шляпе! Ведь знал, подлец, что нам и в голову не придет устанавливать наблюдение за всеми аппаратами в подъезде! Знал! Нет, теперь его не найти, теперь он надолго затаился, и только неосторожность с его стороны может навести нас на его след… Постойте, вы говорили, что его везли в машине «скорой помощи»; значит, никаких вещей у него с собой не было. Так ведь?
   — Так, — ответил Веселовский после некоторого раздумья. — Его забрали прямо из квартиры Прокофьева, куда он перед этим явился налегке.
   — Ага! Это уже лучше! — Глаза Щеглова снова вспыхнули дьявольским огнем. — А вещи у него быть должны. Значит, они у него где-то припрятаны — видно, заранее подготовился к возможному бегству. А где можно оставить, например, небольшой чемоданчик или дипломат? Думайте, лейтенант!
   Веселовский наморщил лоб.
   — В камере хранения, — сказал он некоторое время спустя, — или…
   — Или?..
   — …или у знакомых, — закончил лейтенант.
   — Вот именно! Или в камере хранения, или у знакомых!.. Вот что, лейтенант. Сию же минуту установите наблюдение за всеми камерами хранения на всех вокзалах Москвы, а также выясните круг знакомств Боброва и с каждого — с каждого, слышите? — кто так или иначе может оказаться в этом кругу, глаз не спускайте! Поняли? И чтобы в этот раз прокола не было! Ступайте!.. Нет, погодите. Вызовите ко мне… этого… как его… соседа…
   — Прокофьева, — подсказал Веселовский.
   — Да, Прокофьева, и жену Боброва. Хочу с ними побеседовать. Теперь все.
   Как только лейтенант Веселовский покинул кабинет шефа, Щеглов с силой шарахнул кулаком по железному сейфу, стоявшему в углу, тем самым пытаясь сорвать накопившееся в душе раздражение на безответном предмете мебели… Какая неудача! Как все шло хорошо — и на тебе! Ведь из-под самого носа ушел. Нет, теперь его не поймать, не такой он дурак, чтобы после блестяще проведенной операции вновь оказаться в руках милиции… Но тут одна мысль пришла в голову следователю. Не только в камере хранения или у друзей мог оставить свои вещи Бобров. Был еще один способ, куда более оригинальный и хитрый, спрятать их на некоторое время. Он вполне мог отправить ценности, деньги или что-то еще посылкой по почте. Куда? Да в любое отделение связи страны! Достаточно при отправке написать магическое словосочетание «до востребования», а при получении предъявить документы — и все будет в полном ажуре… Щеглов взглянул на часы. Без двадцати десять. А почтовые отделения открываются в десять ровно. Значит, еще есть время.
   Не теряя ни секунды, он тут же распорядился взять под контроль все отделения связи Москвы и, если возможно, Подмосковья и в случае появления там Боброва немедленно сообщить об этом в уголовный розыск, лично старшему следователю Щеглову.
   Около десяти позвонил сотрудник, дежуривший на АТС, и сообщил, что за все время наблюдения за телефоном в квартире Боброва был зарегистрирован всего один звонок. Звонил сам Бобров, вчера, в десять часов вечера, некоему Курганову и обещал завтра, то есть уже сегодня, «забежать буквально на одну минуту».
   — Так что ж вы раньше молчали! — взорвался Щеглов, поражаясь нерасторопности своих сотрудников, и бросил трубку.
   Оперативник, тотчас же выехавший к Курганову, застал хозяина в полнейшем недоумении, причем недоумение это было вызвано не столько появлением милиции, сколько вчерашним звонком «неизвестного типа, который даже не соизволил представиться». Причем на обещание Боброва «забежать» Курганов не успел даже ответить, так как тот сразу же бросил трубку.
   — Ясно, — проворчал Щеглов, когда получил это известие. — В кошки-мышки решил поиграть с нами Бобров. На ложный след наводит. Ладно, мы это ему еще припомним. А за квартирой Курганова понаблюдайте — мало ли что…
   Состоявшаяся вскоре после этого беседа сначала с Прокофьевым, соседом Боброва по подъезду, а затем с женой последнего, не принесла никаких видимых результатов. Несколько штрихов к общей картине вчерашнего вечера, правда, добавила гражданка Боброва, но они не меняли существа уже имеющейся в распоряжении следствия информации. По ее словам, муж вчера был раздражителен, мрачен, часто брался за телефон, но тут же бросал его, на вопросы не отвечал, копался в каких-то документах, шарахался от темных окон. Но что больше всего поразило ее, так это его полнейшее безразличие к футбольному матчу «Динамо» (Москва) — ЦСКА, транслировавшемуся вчера по телевизору; подобного раньше не случалось. Сам страстный болельщик, Щеглов понял, в каком состоянии находился вчера вечером Бобров, и даже где-то в глубине души посочувствовал ему.
   В начале двенадцатого появился лейтенант Веселовский и принес известие, окончательно расстроившее следователя Щеглова. Лейтенант тщательно исследовал все возможные связи Боброва, начиная с родственных и кончая служебными, и установил, что сегодня в шесть часов утра Бобров на несколько минут заходил к одному своему приятелю, некоему Бурдюку Остапу Валериановичу, и забрал у него оставленный сутками раньше небольшой чемоданчик. На вопрос, что было в чемоданчике и зачем Бобров его оставлял, Бурдюк пожал плечами и ответил, что не знает и в чужие дела вмешиваться обыкновения не имеет, а если товарищи из милиции столь любопытны, то пусть спросят у самого Боброва, что, зачем и почему. Одним словом, последняя нить, связывавшая следствие с исчезнувшим преступником, оборвалась. Правда, Щеглов сделал отчаянную попытку отыскать такси, которым должен был воспользоваться Бобров ночью, чтобы добраться до Бурдюка, но эта попытка не принесла успеха. Бобров вполне мог воспользоваться услугами частника, что он наверняка и сделал, и тогда любые попытки становились совершенно бессмысленными.
   Щеглов был реалистом, и как реалист отлично понимал, что Бобров для него потерян, и потерян безвозвратно. Только неосторожный шаг мог случайно обнаружить его, но такой серьезный противник, как Бобров, наверняка не совершит ошибки и не выдаст себя, раз ему уже однажды посчастливилось уйти от возмездия. Но наблюдения с дома Боброва Щеглов решил пока не снимать.
   Объявился Чудаков. Совершенно уже не надеясь застать его дома, следователь Щеглов в очередной раз набрал его номер и, к своему великому удивлению, услышал голос пропавшего экспедитора.
   Их краткий разговор уже приводился выше.
   В первом часу дня поступила наконец долгожданная весть из Таллинна. Эстонские коллеги сообщали, что буквально полчаса назад к ним явился некто гражданин Барабанов и сделал важное сообщение, причем просил передать его в Москву лично следователю Щеглову. Сообщение содержало ни много ни мало как московский адрес Алфреда Мартинеса, судового радиста с «Академика Булкина». На вопрос таллиннских сотрудников, почему посетитель считает необходимым довести эту информацию до их сведения, он смущенно ответил, что делает это лишь из опасения, что его друг, Максим Чудаков, частным образом расследующий убийство профессора Красницкого, может попасть в беду; Мартинес же, по мнению Чудакова, и есть убийца профессора. Если этот факт неизвестен следователю Щеглову, добавил он, то пусть ему его сообщат.
   Опять Чудаков! Снова сует нос не в свое дело! Ну, он дождется… Следователь Щеглов сердито покачал головой и внезапно поймал себя на мысли, что испытывает к этому пронырливому малому невольное чувство симпатии. Но взгляд, брошенный им на только что полученный из Таллинна адрес Алфреда Мартинеса, тут же заставил его забыть и о Чудакове, и о Барабанове, и даже о потухшей сигарете в углу его рта. Улица Чкалова, дом пятьдесят восемь… Так ведь это адрес Боброва! Цепь замкнулась. Теперь совершенно ясно, что Алфред Мартинес — убийца, вернее, исполнитель преступления, а Бобров — его инициатор, идейный вдохновитель. Видимо, профессор Красницкий раскрыл какую-то их аферу, и они решили убрать случайного свидетеля. Одно непонятно: почему вчера, будучи у Бобровых, ни Щеглов, ни Мокроусов не заметили в квартире следов пребывания там еще одного человека — неуловимого Мартинеса. Правда, они и не думали его там искать, вполне возможно, что в тот момент он просто отсутствовал, а хозяйка не сообщила о нем по той простой причине, что об этом ее никто не спрашивал. И все же… все же профессиональное чутье и интуиция сыщика должны были подсказать им правильное направление поисков. Ведь наверняка в квартире Бобровых были какие-то, на первый взгляд незаметные, детали, указывающие на присутствие постороннего человека. Но теперь поздно об этом вспоминать. Теперь надо действовать.
   Щеглов срочно вызвал опергруппу и выехал во главе ее на задержание преступника. На этот раз судьба благоприятствовала ему: он прибыл вовремя. Шум борьбы и звон бьющейся посуды, доносившиеся из квартиры Бобровых, вынудили оперативников незамедлительно выломать дверь. На полу, усыпанном осколками, рыча и изрыгая проклятия, катались два совершенно одинаковых тела, и только наметанный глаз следователя Щеглова помог ему распознать в одном из них пропавшего Максима Чудакова. Значит, вторым был Алфред Мартинес…

Глава одиннадцатая

   — Жив, герой?
   Чудаков с трудом открыл глаза и ничего не увидел. Все было белым-бело, только справа немного ярче, а слева темнее. Да, конечно, он в больнице. Чудаков это сразу понял. Ведь не на том же он свете!.. Постепенно взгляд его сфокусировался, и он увидел белый потолок, белый пододеяльник, женщину во всем белом, мелькнувшую мимо, белые шторы, не дающие ярко-белому солнцу ворваться в белую палату, белый халат на плечах следователя Щеглова… Щеглов!
   Чудаков окончательно пришел в себя. Он с удивлением и тревогой взирал на улыбающегося следователя и ничего не понимал.
   — Жив, говорю, герой? — снова услышал он голос Щеглова.
   — А где Мартинес? — прохрипел Максим и сам не узнал своего голоса.
   — Ну, раз готов сразу в бой идти — значит, жив, — удовлетворенно отметил Щеглов. — Не волнуйся, парень, твой Мартинес в надежном месте.
   Да, он в больнице. Голова его забинтована — краем глаза он увидел повязку, но ни боли, ни желания оставаться здесь он не испытывал. Вот только предательская слабость… Максим попытался подняться, но руки задрожали, подогнулись, и он со стоном упал на подушку.
   — Лежи, лежи, герой, — с неожиданной теплотой произнес Щеглов. — Ты потерял много крови, и теперь тебе надо отлежаться.
   Щеглов в небрежно накинутом на плечи халате сидел на краю его кровати и заботливо смотрел на осунувшееся лицо Чудакова.
   — Здравствуйте, гражданин следователь, — произнес Максим.
   — Почему гражданин? Заладил: гражданин, гражданин… — нарочито сердясь, ответил Щеглов. — Насмотрелся, поди, фильмов. У меня ведь имя-отчество есть, к твоему сведению… Ну, давай, что ли, знакомиться. Семен Кондратьевич. — И следователь Щеглов протянул руку.
   — Максим. Максим Чудаков, — ответил на рукопожатие больной. — Очень рад познакомиться. Давно я здесь?
   — Вторые сутки. Он ведь тебя головой об угол серванта шарахнул, артерию перебил. А так ты в целости и сохранности, скоро на ноги встанешь.
   Только сейчас Максим заметил, что грозный следователь обращается к нему на «ты», и ему стало как-то теплее на душе. Он улыбнулся.
   — Спасибо, что пришли, гражданин… Семен Кондратьевич. Расскажите, пожалуйста, чем закончилось дело — если, конечно, можно. — В глазах Чудакова вспыхнул жгучий интерес.
   — Я бы рад, но… — шепотом произнес Щеглов и многозначительно покосился на дверь. Оттуда уже слышался шум приближающихся шагов. Вот дверь отворилась, и в палату вошел врач — строгая женщина средних лет в белоснежно-белом халате.
   — Я вижу, больной полным ходом идет на поправку, — произнесла она мягким голосом. — К сожалению, — обратилась она к Щеглову, — на этом посещение придется прервать. Больной еще очень слаб.
   — Да, да, конечно, — засуетился Щеглов и встал. — Я зайду завтра, — кивнул он Чудакову. — Тогда и расскажу обо всем. Поправляйся, герой. Всего хорошего, доктор.
   Следователь ушел, оставив врача наедине с пациентом. И потянулись долгие часы томительного ожидания.
   Щеглов пришел только через два дня. К этому времени Максим уже свободно передвигался по палате и чувствовал себя намного лучше.
   — А вот и я! — поприветствовал его с порога следователь. — Извини, что не пришел вчера, — дела. Зато теперь есть что рассказать.
   Щеглов был в приподнятом настроении и весь так и сгорал от желания поделиться с кем-нибудь своими новостями — наверняка, хорошими.
   — Врачиха разрешила, — продолжал он, сжимая своей жилистой пятерней худую ладонь Чудакова, — говорит, теперь можно, даже нужно. А то, говорит, тоскует наш больной, все в окно смотрит, ждет чего-то. Ну, я-то знаю, чего больной ждет. — Щеглов хитро подмигнул. — Только прежде я хотел бы услышать твой рассказ. Все-таки мое положение обязывает знать все первым. Идет?
   — Идет, — согласился Максим и поведал следователю свою историю, начав ее со случайно подслушанного телефонного разговора в кабинете Щеглова и кончая авантюрой с Мартинесом.
   Щеглов слушал молча, то и дело качая головой и разводя руками, а порой даже закатывал глаза, не имея возможности передать свои чувства словами.
   — Нет, это просто уму непостижимо! — воскликнул он, когда рассказ был окончен. — Да не подоспей мы вовремя, тебя б, дурака, давно в живых не было! На что ты рассчитывал, горе-герой?
   Чудаков смущенно пожал плечами.
   — На то, наверное, — ответил он тихо, — что мы с Мартинесом одной весовой категории. По крайней мере, я на это надеялся.
   — Ну и как, твои надежды оправдались? — усмехнулся Щеглов сердито.
   — Не совсем, — потупив взор, ответил Чудаков.
   — Не совсем! — воскликнул следователь, быстро зашагав по палате. — Да это «не совсем» чуть не стоило тебе жизни! Ты хоть это понимаешь?
   Чудаков кивнул.
   — Ничего ты не понимаешь!.. Да уж ладно, — Щеглов безнадежно махнул рукой, — не буду тебе мораль читать, а то, чего доброго, обидишься. Горбатого, как говорится, могила исправит. Лучше выслушай мой рассказ.
   Первая часть рассказа уже известна читателю, поэтому нет смысла повторять ее здесь; начинался и заканчивался он точно так же, как и рассказ Чудакова: с телефонного звонка и схваткой с Мартинесом. Но вот вторая половина наверняка вызовет интерес не только у главного героя этой повести.
   — С Мартинесом мы церемониться не стали, — говорил Щеглов, — и сразу выложили ему все, что знали и о чем догадывались. Приперли, так сказать, к стене. Допросили его прямо у Боброва, воспользовавшись его психическим состоянием. Конечно, ни в какое сравнение с Бобровым этот тип не шел. Глуп, самонадеян, хвастлив… Да потом еще мы поднажали — и он все рассказал. Причем все было именно так, как мы и предполагали. Профессора Красницкого он, действительно, убил из ружья, которое ему принес Бобров. И план убийства с начала до конца принадлежал тому же Боброву, как, впрочем, и сама мысль убить Красницкого. Так что в этом смысле Алфред Мартинес следствию ничего нового не сообщил, если не считать, правда, одной незначительной детали, которая уже давно не давала мне покоя. Мартинес подтвердил, что стрелял в тот момент, когда прогремел гром. Метеосводка подтверждает, что двадцать седьмого июня, действительно, была гроза. Но мне было непонятно следующее: как мог Мартинес подойти к столу профессора и вырвать из его тетради два листа, не оставив явных следов на полу? Ведь была гроза — то есть грязь, слякоть… А мы обнаружили только следы Храпова и твои.
   Так вот, выяснилось, что гроза действительно была, вернее, только начиналась, но дождя еще не было. Так иногда бывает — гром гремит, а дождя нет. Именно в этот момент и стрелял Мартинес, убив одновременно двух зайцев (извини за каламбур): скрыл выстрел раскатом грома и не оставил следов. В то время как Храпову не повезло: он стрелял в абсолютной тишине и в очень грязной обуви. Ведь Храпов появился там уже после грозы. Я думаю, это просто случайность, но она дала возможность Боброву и Мартинесу свалить на Храпова ответственность за оба выстрела. Посуди сам: в теле покойного найдены две пули, и обе выпущены из ружья Храпова; на полу обнаружены следы — и опять его (твои мы исключили), причем Храпов сразу сознался, что стрелял именно он.
   Расчет Боброва был прост. Если Храпов сознается в убийстве, то наверняка следствие не будет докапываться до того, сколько раз он стрелял — один или два. Но в его расчет не входил ты, Максим. А ты слышал только один выстрел… Впрочем, все это мелочи, которые недостойны сейчас нашего внимания. Тебя наверняка волнует другое: кто такие Бобров и Мартинес и что их связывало с несчастным профессором. Следует отдать тебе должное, Максим: твоя версия с валютой оказалась верной.
   — Да не было у меня никакой версии, — ответил Чудаков, — просто это первое, что пришло мне в голову. Ведь Алфред Мартинес уже был, по-моему, замешан в махинациях с валютой, вот я и подумал…
   — Правильно подумал, хотя и неправильно поступил. Теперь слушай. Вот уже на протяжении шести-семи лет существует, вернее, существовала, преступная группа из трех человек. Она занималась вывозом за границу ценностей, являющихся достоянием нашего государства и вывозу не подлежащих. В первую очередь, это иконы, но было много такого, чего даже в музеях не увидишь. Товар доставал Бобров, он-то и был главарем всей банды. Вот почему Мартинес тебя сразу раскусил, как только ты спросил про Боброва. Мартинес-то думал, что ты прибыл от Роланда, третьего участника их группы, а Роланд в свою очередь отлично знал о роли Боброва в их троице. Правда, своим появлением ты порядком напугал судового радиста. Ведь он сначала поверил тебе, решив, что Роланд работает на два фронта: на Боброва и на мифического Гуссейна Николаевича. Кстати, почему именно Гуссейн Николаевич? Откуда взялось это имя?