Миленина Ольга. Вольный стрелок

   Я посмотрела на него внимательно, размышляя, что мне лучше сделать.
   Надеясь, что он поймет, что если он еще раз позволит себе заговорить со мной в своей привычной манере, наше общение тут же завершится. А потом села — демонстративно вытаскивая из сумки «Житан» и прикуривая, не сводя глаз с собеседника, провоцируя его на презрительный взгляд. Но он вел себя так, словно вспомнил о существовании некой высшей силы за стеной комнаты — силы, которая потребовала, чтобы он со мной договорился, и следит за ним сейчас.
   — Давайте, как говорят англичане, вернемся к нашим баранам, Юлия Евгеньевна. — Он потрогал длинными сухими пальцами аккуратно подстриженную бородку. — Я, с вашего позволения, хотел бы узнать, что натолкнуло вас на мысль написать об Андрее Дмитриевиче? Или, быть может, вам заказали эту статью?
   Я не собиралась отвечать, молча затягиваясь.
   — Итак, вы провели некоторую работу, собрали из разных источников — увы, совсем не обязательно компетентных, даже скорее всего некомпетентных — определенного рода сведения и теперь собираетесь их опубликовать. — Он замолчал, снова предоставляя мне возможность сделать реплику, но я как бы этого не заметила. — Я прекрасно понимаю, что в ходе работы вами были затрачены определенные усилия и на эту работу вам потребовалось время — и вы, разумеется, хотите, чтобы это было оплачено. Гонораром за статью, который вам заплатит ваша газета, — или гонораром, который заплатит тот, кто заказал вам этот материал.
   Прошу вас понять меня правильно — в наше время ангажированность средств массовой информации ни для кого не является секретом. И надеюсь, что вас не обижает мое предположение, что кто-то заказал вам подобную статью, предоставив определенные сведения — скорее всего не слишком правдивые — об Андрее Дмитриевиче?
   Он явно не верил, что я сама взялась за эту тему, — точнее, его руководство не верило, видя за моей спиной неких врагов, — и явно пытался вытянуть из меня ответ. Объяснять ему, что не в моих правилах писать на заказ, было бы глупо — равно как и вступаться за всю журналистскую братию, проявляя бессмысленную корпоративную солидарность. И я не стала ни пожимать плечами, ни раскрывать рот — продолжая молча курить.
   — Позвольте предоставить вашему вниманию следующее предложение. — Он так напыщенно говорил, так неестественно — почему-то вызвав у меня мысль о том, что в другой ситуации он охотно сквернословит и рассказывает грязные и пошлые анекдоты. — Точнее, два предложения. Первое заключается в том, что в обмен на ваш отказ от статьи об Андрее Дмитриевиче я передаю вам интересный материал о… об одной, скажем так, крупной финансовой организации. Материал в вашем стиле — я имею в виду, что там есть компрометирующие данные, при этом основанные не на слухах, но документально подтвержденные. Что вы мне можете сказать по этому поводу?
   Я могла сказать только одно — что или он дурак, или считает за дуру меня. Он не сомневался, что я хочу заработать на Улитине денег, — а сам убеждал меня бросить эту тему и взять ту, которая выгодна его банку. Я не сомневалась, что он предлагает мне компромат на конкурентов, наверняка тоже крупный банк, — но логики в этом предложении не было.
   Все это мне что-то напоминало — и я наконец поняла что. Историю с Алещенко — которому тоже предложили в свое время отказаться от статьи об Улитине в обмен на факты по крупному банку. Значит, теперь мне должны были предложить деньги. А потом, если я их не возьму, начать угрожать. Это в том случае, если сценарий писал один и тот же человек.
   — Могу сказать, что хотела бы услышать предложение номер два, — произнесла негромко. — Если, конечно, оно отличается по своему характеру от предложения номер один.
   — Что ж… — Он скрестил пальцы, снова оглядываясь как бы невзначай на стену — позже я поняла, что скорее всего там была вмонтирована камера, а тогда почему-то не догадалась. Меня больше заинтересовал тот факт, что он вдруг расцвел — словно до этого меня проверял и ужасно обрадовался, что я выдержала проверку. — Что ж, Юлия Евгеньевна, — должен признаться, что я рад, что услышал от вас именно это. Рад, что вы оказались принципиальным журналистом — увы, не могу сказать этого о большинстве ваших коллег. Я рад, что вами руководит не просто желание написать сенсационную статью любого содержания, но профессиональный интерес. И одновременно я выражаю надежду, что вы не только принципиальны, но и объективны — и ваша статья, посвященная Андрею Дмитриевичу, будет основана не на слухах, но на фактах.
   Я прикрыла глаза, как бы соглашаясь — не понимая, куда он клонит.
   — Должен вам сказать, Юлия Евгеньевна, что принципиальный и объективный журналист в наше время — большая редкость. — Он прямо-таки сочился радостью за меня и восхищением мной. — Особенно принимая во внимание размер выплачиваемых вашей редакцией гонораров. И исходя из всего вышесказанного я бы хотел, Юлия Евгеньевна, компенсировать вам те усилия, которые вы затратили на сбор информации, — и заранее поблагодарить вас за объективность и непредвзятость…

* * *

   Конверт появился в его руке так стремительно, как револьвер в руке ковбоя с Дикого Запада. Я даже не увидела, откуда он его вытащил — то ли он снизу к столу был прикреплен скотчем, то ли уже лежал на его стуле, когда я сюда вошла.
   — Прошу вас расценивать это не как взятку и не как попытку убедить вас как можно реже упоминать в статье наш банк. — Он улыбнулся мне так по-американски, демонстрируя хорошие белые зубы. — Давайте считать, что это своего рода грант — творческая премия. Возможно, вы знаете, что наш банк щедро спонсирует искусство — и учредил такие гранты в области театра и балета. Не буду скрывать, что у меня были сомнения в том, что для вас главное — творчество, а не деньги, — но после нашего разговора от этих сомнений не осталось и следа. И я глубоко убежден, что вы как творческая личность заслуживаете определенного меценатского дара — дабы могли и дальше творить, не думая о финансовой стороне вашего творчества…
   Все-таки он был дурак. В том плане, что в силу своего . высокомерия был убежден, что видит меня, низшую тварь, насквозь. И наверняка не сомневался, что и в первый раз я приходила именно за деньгами, — но решил, что я их недостойна и он и так со мной разберется. А когда не вышло, получил втык от начальства — которое дало ему указание встретиться со мной еще раз. И он предложил, на его взгляд, идеальный план — не сомневаясь, что я возьму деньги. Попробовал, правда, почитать мне нотации, надеясь сэкономить выделенные на меня средства, — но когда ничего не вышло, вернулся к плану. Настолько слепо веря, что видит меня насквозь, что даже не удосужился продумать речь — и нес какую-то ахинею.
   Когда я пару раз хлопнула в ладоши, на лице его появилась растерянность. А потом обида — когда я решительно запихнула сигареты с зажигалкой в сумку и снова встала. И попятилась, когда он, тоже поднявшись, шагнул ко мне, протягивая конверт.
   — Должна вас разочаровать — вы слишком высокого обо мне мнения, — произнесла язвительно. — Я недостойна вашего великодушного предложения…
   — Бросьте. — Тон изменился кардинально, и он поморщился, показывая, что игра кончилась. — Бросьте, Юлия Евгеньевна. Здесь пять тысяч долларов — а вам за статью и пятидесяти не заплатят. У меня есть фонд для работы со средствами массовой информации — теми, кто сотрудничает с нашим банком. Вы ведь не откажетесь от сотрудничества — тем более что оно может выйти за рамки разовой акции? И даже если вам надо подумать — то все равно возьмите. И пишите себе вашу статью — только потом привезите мне и мы с вами ее согласуем. Вас это устраивает?
   Я мотнула головой, повторяя про себя, что он идиот. Веди он себя по-другому с самого начала, не показывай свою паскудную сущность, я бы и то не взяла у него деньги. А уж сейчас, после того, что между нами было, на это даже не стоило рассчитывать. Особенно если учесть, что своей взяткой он мне показывал, насколько не нужна «Нефтабанку» моя статья, — и наталкивал на мысль, что им есть что скрывать.
   — Ну хорошо — если вас не устраивает размер суммы, я могу увеличить ее, допустим, вдвое. — Он смотрел на меня брезгливо, как благородный человек смотрит на грязного шантажиста, который, получив требуемое, тут же нагло начинает вымогать больше. — Сейчас возьмите пять тысяч — еще пять после того, как мы согласуем вашу статью. Надеюсь, я могу рассчитывать, что вы мне ее предоставите в течение ближайшей недели?
   — Бесспорно! — Я улыбнулась ему мило. — Бесспорно. В течение недели я вам пришлю газету со статьей — могу даже десяток экземпляров, причем за свой счет. Считайте, что это мой меценатский дар. Лично вам…
   …И вот теперь я сидела здесь, в комнате без телефона. Уже не сомневаясь, что меня сюда пригласили специально для того, чтобы всучить деньги, а потом продемонстрировать видеозапись того, как я беру взятку, и выдвинуть свои условия. Для начала снять статью или написать ее под их диктовку — а потом, наверное, и публиковать время от времени кое-какие выгодные им материалы. Иметь своего «карманного» журналиста в нашей газете престижно даже для такой мощной структуры. Но, увы, вышла накладка — и теперь мой недавний собеседник в срочном порядке докладывал своему начальству о ходе нашей беседы.
   А я ждала, когда будет принято решение, что делать со мной дальше.
   Я сомневалась, что меня не выпустят отсюда — в смысле, увезут куда-то, откуда я никогда не вернусь. Все-таки это было слишком. Если следовать сценарию — а я уже стопроцентно была уверена, что по этому сценарию и работали с Алещенко, — меня сейчас должны были начать пугать. Правда, ни мужа, ни детей у меня не было — но, возможно, разработчик сценариев мог сказать себе, что я женщина, я и личных угроз испугаюсь. Что ж, его ждал неприятный сюрприз — я не собиралась пугаться. Но и не собиралась это показывать. Я готова была подыграть — чтобы уйти отсюда. потом…
   Если тот, от кого сейчас зависело решение, что со мной делать, был умным человеком, он должен был понять, что угрозы ничего не дадут. Это если он проаналивировал мой первый разговор, состоявшийся здесь, и сегодняшний тоже.
   Если он дал себе труд навести обо мне справки — я ведь не знала, насколько сильную угрозу для них представляю. Но если этот кто-то был умен, то пришел бы к выводу, что пугать меня глупо. И принял бы какое-то иное решение.
   Так что мне следовало ожидать чего угодно. Можно было предположить, что сейчас передо мной извинятся и отпустят, — а через десять минут мой «гольф» остановит милиция и найдет у меня наркотики — с Улитиным ведь такое проделывали. Можно было предположить, что они тянут время, которое используют, скажем, для того, чтобы вскрыть мою квартиру и подбросить туда что-нибудь, что сразу после моего возвращения домой будет изъято при обыске правоохранительными органами. Да много чего можно было ждать — особенно если вспомнить о весьма возможной причастности «Нефтабанка» к улитинской смерти. Причастности, которая с каждой минутой все больше казалась мне не предположением, но фактом.
   Я затушила сигарету и, чувствуя, что не накурилась, снова протянула руку к пачке — но остановилась в последний момент. Говоря себе, что если за мной сейчас наблюдают — черт его знает, но ведь возможно, — то могут решить, что курение одной сигареты за другой есть признак моей нервозности. Так пусть лучше видят, что я спокойна — спокойна и уверена в себе. И их не боюсь — совсем.
   Я впервые пожалела, что у меня нет мобильного — который пригодился бы мне сейчас. Предлагали ведь, и не раз — оплатить телефон с подключением плюс все счета за разговоры. Тот же Кисин, между прочим, предлагал — и долго недоумевал, почему я отказываюсь, тем более что не он лично платит, а одна фирма, которой ни жарко ни холодно от того, что платить придется еще за один телефон. Но я отказалась — сказав себе, что если кому-то когда-нибудь понадобится на меня компромат, как уже не раз бывало, и даже очень сильно понадобится, то раскопать, кто оплачивает мне разговоры по мобильному, не составит огромного труда. А так я чиста — и мне от этого спокойнее.
   Я пообещала себе, что теперь вопрос с мобильным решен. И я возьму его себе прямо завтра за свои деньги. А может, и сегодня. Как только отсюда выйду.
   Вот только выйду и сразу поеду, и все оформлю, и…
   Я поймала себя на том, что все это звучит так, словно у меня есть сомнения в том, что я отсюда выйду. А это было абсолютно лишним. И я все-таки вытащила из пачки очередную сигарету и прикурила — а потом усмехнулась.
   Демонстрируя всем, кто мог меня видеть — и в первую очередь самой себе, — что я в порядке. В полном порядке.
   В настолько полном, в каком только можно быть…

Глава 18

   Я досчитала до десятого звонка и уже собиралась вешать трубку, когда услышала на том конце запыхавшееся «алле». И, признаться, растерялась — потому что набирала этот номер вот уже три с лишним часа, а мне никто не отвечал.
   Я уже успела много чего передумать — что та, кому я звоню, куда-то уехала, что она сменила квартиру и номер телефона соответственно, что, поступая в институт, она случайно или намеренно указала в анкете не тот телефонный номер. Даже о том, что она никогда уже не подойдет к телефону, я тоже подумала, — если именно она была в машине с Улитиным в последний его вечер, если это ее белье осталось в его коттедже, если она выполняла в его доме чей-То заказ, то, возможно, ее и не было уже в живых.
   В общем, я уже совсем не рассчитывала, что кто-то подойдет, — и чисто автоматически нажимала на автодозвон, сидя перед телефоном. И потому и растерялась, услышав запыхавшийся голос.
   — Алле, алле? — Обладательница этого голоса, судя по всему, бежала к телефону — она, видно, только вошла и услышала мой звонок в дверях и рванула к аппарату. — Вас не слышно, алле?!
   — О, добрый вечер, — произнесла наконец, собравшись с мыслями, стараясь говорить максимально любезно. — Простите, могу я поговорить с Ириной?
   — А нет Ирины. — Голос не сказал это, а буквально отрезал, давая мне понять, что той, кто мне нужна, не просто нет, но и не будет. — Не живет она здесь.
   Я задумалась на секунду — тут же говоря себе, что это глупо, что это точно не она, потому что так не притворишься. Потому что обладательнице этого голоса лет пятьдесят, ну, может, немного поменьше, но именно немного. А той, кому я звоню, лет двадцать — плюс-минус год-другой.
   — О, как это ужасно! — воскликнула расстроенно, пытаясь изобразить из себя эмоциональную идиотку, вдобавок словоохотливую. — Вы не поверите — я с таким трудом узнала этот телефон, я столько надежд возлагала на этот звонок, мне так хотелось верить, что я смогу поговорить с Ирой! О, это просто кошмар!
   Такая неудача, ужасная неудача! Скажите — а вы не могли бы мне подсказать, где я могу ее найти?
   — Не могу. — Голос продолжал оставаться категоричным, и мой монолог не произвел на него никакого впечатления. — А вы кто, собственно?
   Я ждала этого вопроса. И была к нему готова. Продумав с десяток вариантов и остановившись на одном, показавшимся мне наиболее подходящим.
   Довольно стандартном, часто используемом мной — но, как правило, действующем безотказно. Потому что человек корыстен — и этим следует пользоваться.
   — О, простите, я так разволновалась, так разволновалась, что забыла представиться. Юлия Ленская, замдиректора модельного агентства «Супермодел».
   Это новое агентство, мы открываемся через две недели, но должна вам сказать, что уже к концу года мы будем первым агентством в Москве! У нас такие щедрые спонсоры, такие средства, такие связи с Западом — вы не поверите, все ведущие зарубежные агентства уже выразили желание работать с нами. То, как у нас в стране занимались модельным бизнесом до этого, — это позавчерашний день.
   Девушкам вечно недоплачивали, воспринимали их как рабочих лошадок, вечно вокруг подиума толстосумы с жадными глазами. В мире такого давно уже нет — а у нас…
   И вот наше агентство, у него совершенно другой подход — в конце концов, мы существуем благодаря девушкам. А значит, главное в нашем бизнес — именно они. К ним надо относиться как к кинозвездам, их труд должен высоко оплачиваться, они должны видеть перспективу, знать, что их фотографии отосланы во все ведущие мировые агентства, и…
   Я перевела дыхание — говорить так долго, а к тому же так восторженно было непривычно. Но надо было продолжать.
   — Я вам уже сказала, что я замдиректора агентства, как раз занимаюсь набором перспективных девушек, из которых мы будем делать звезд мирового уровня. Знаете, мы решили не приглашать тех, кто уже сделал себе имя на подиуме, — но брать еще не раскрученных по-настоящему девушек, не испорченных дешевой славой, мешающей им расти. — Я жутко уверенно несла эту ахинею — и думаю, могла бы убедить в своем профессионализме кого угодно, даже того, кто хорошо знаком с этим бизнесом. — Мне рассказали про Иру, показали ее фотографии — и я просто была потрясена. Просто потрясена. Такая красивая девушка, такая фигура, она так двигается по подиуму! Вы не поверите, скольких усилий мне стоило раздобыть ваш телефон — мне дал его один фотограф, он специализируется на съемках показов и в свое время договаривался с Ирой о фотосессии. И вот…
   О, это ужасно! Столько усилий, такая перспективная девушка, и… Поверьте, у нее такое будущее, она могла бы зарабатывать такие деньги… Мне так жаль, так жаль…
   Голос молчал. Мне хотелось верить, что он молчит потому, что переваривает услышанное от меня, — и уловил главное, что ему надо было уловить, про большие деньги и перспективы. Если, конечно, это ее мать — потому что я именно для матери распиналась тут насчет нового подхода к моделям и прочей чуши. Будь это чужой человек, например, хозяйка съемной квартиры, на которой эта самая Ирина жила когда-то, она давно бы меня перебила, сообщив, что я не по адресу. И даже знай она новый номер своей бывшей постоялицы, после моего монолога ни за что. бы мне его не дала — чисто из зависти.
   — Скажите — вы, наверное, Ирина мама? — Я решила, что если это окажется не мать, вообще не родственница, надо предложить ей материальное вознаграждение за содействие в моих поисках. Сто долларов за телефонный номер, по-моему, весьма неплохие деньги — тем более что всегда можно сказать, если она начнет артачиться, что я на самом деле из милиции и Ирина Соболева нужна мне как свидетельница, и тогда ей придется помочь мне бесплатно. — И наверное, вы мне скажете, где найти Иру, — я думаю, ее бы очень заинтересовало мое предложение.
   Извините, я не знаю вашего имени-отчества — я так разволновалась, что забыла спросить…
   Голос молчал. Он не хотел называть мне свое имя — и это был не слишком хороший знак. Но я сделала вид, что его не заметила.
   — Скажите, ведь Ире было бы это интересно, правда? Мы бы гарантировали ей высокую зарплату и определенное количество выездов за границу в год — и возможно, контракт с зарубежным агентством по истечении полутора-двух лет, и…
   Я не сомневаюсь, что Ира была бы счастлива. Скажите — вы тоже так думаете? Мне так важно знать ваше мнение, мне вообще хотелось бы иметь хорошие отношения с родителями наших девушек — и с вами особенно, ведь Ире я отвожу особую роль.
   Так вы думаете, ей бы понравилось наше предложение?
   — Понравилось, не понравилось — не знаю. — Этот чертов голос ничто не могло смягчить. Наверное, мне следовало выбрать другой вариант поведения и представиться либо подругой по модельному бизнесу, либо институтской подружкой, желающей проведать свою бывшую однокурсницу и рассказать ей об институтских делах. — Не до того ей сейчас, вы о ней забудьте…
   Итак, она была жива, она была в Москве и даже, возможно, жила по тому адресу, который мне дали, — просто сейчас ее не было дома. Что ж, это уже была неплохая информация, и я почувствовала себя значительно лучше.
   — О, ну что вы — ну разве о ней можно забыть? С ее данными, с ее перспективами — нет, это невозможно! — Я уже утомилась от бесконечных восклицаний, но раз уж выбрала себе роль, надо было играть ее до конца. — Вы говорите, что ей не до того, — вы, наверное, имеете в виду учебу? Я знаю, что она учится в институте, то есть в лингвистическом университете, — но ведь это восхитительно, мы это только поощряем. И постараемся сделать так, чтобы работа совсем не мешала учебе, и…
   — Да не будет она больше этим заниматься. — Голос явно осуждал профессию модели. — Не будет.
   — Но… Но может быть, я могла бы поговорить с ней лично — ведь это такое будущее, такие заработки… — Я перевела дыхание, чувствуя, что моя восторженность вот-вот начнет давать сбои. — Если бы вы дали мне ее телефон, я бы…
   — Вы про нее забудьте, — отрезал голос, и в нем послышалась финальность. — У нее сейчас своих проблем хватает — и со здоровьем, и вообще.
   Ей пережить все надо — а потом об учебе думать…
   — Да, да, я понимаю, — поддакнула, думая, не выразить ли соболезнования по поводу смерти Улитина. Конечно, черт знает, как ее мамаша относилась к этой связи, но ведь она сама начала об этом. — Я вас прекрасно понимаю, поверьте. Я слышала — это так ужасно, то, что случилось. Но… Но вы ведь знаете, что лучшее лечение — это работа. Ей нельзя быть сейчас одной, надо, чтобы люди были вокруг, чтобы Ира чувствовала, что она нужна, что жизнь продолжается, что у нее есть будущее, и притом блестящее будущее. И — деньги. Вы простите, что я говорю об этом, — но в наше время деньги имеют огромное значение, они позволяют нормально жить, они дают ощущение свободы. Тем более такой молодой девуш-.ке, которой так важно быть самостоятельной, ни от кого не зависеть, иметь возможность помогать родителям…
   — Да… — Голос впервые утратил категоричность, видно, я уместно ввернула насчет помощи родителям. — Да, конечно… Только как она такая работать сможет?
   — О, не беспокойтесь — мы создадим все условия! — Я не сомневалась, что такого предупредительного и внимательного работодателя, как я, Ире еще не попадалось — и никогда не попадется. И не только потому, что никакое агентство не стало бы так уговаривать никому не известную модель, — но и по той причине, что таких работодателей в природе не существует. — Конечно же, мы учтем ее состояние, разработаем щадящий режим, чтобы она втягивалась в работу постепенно. А осенью, когда у Иры закончится академический отпуск, она сама решит, как ей быть дальше, — может быть, она решит совмещать работу с учебой на дневном, может быть, перейдет на вечерний, у нас есть связи в ее университете, это решаемый вопрос. Главное, чтобы она работала у нас, для нас это очень важно, и для нее тоже — учеба ведь тоже стоит денег, как и все в наши меркантильные времена…
   — Да, конечно… — В голосе были сомнения-но он был уже на моей стороне, голос, ему нравилось то, что я говорю. Хотя задумайся та, которая говорила этим голосом, она бы спросила себя, откуда я так много знаю про ее дочь.
   И заподозрила бы что-то неладное. Но, видно, я была убедительна — или, возможно, она ни секунды не сомневалась, что ее дочерью могут так горячо интересоваться. И что ее дочь заслуживает, чтобы ей сулили золотые горы с бриллиантовыми вкраплениями. — Вы мне напомните, как вас зовут, — и телефон оставьте, я ей передам…
   — Но мое имя ей ничего не скажет — у нас ведь новое агентство, мы еще не открылись, — выпалила я поспешно. — Наше имя будет греметь через несколько месяцев — мы уже богаче всех конкурентов, и при нашем подходе к девушкам у нас будут лучшие модели Москвы и России, — но пока… Может быть, я сама могу объяснить Ире, кто я и откуда и что именно ей предлагаю? Тем более хотя наш офис и отремонтирован — представляете, наши спонсоры купили особняк в самом центре, это так удобно и для нас, и для девушек, — там еще остались кое-какие мелочи, которые надо доделать. Мы туда въедем только через десять дней, а пока… А оставлять домашний телефон — я боюсь, что Ира меня не застанет, я все время в делах, все время на бегу. А так хотелось бы связаться с ней побыстрее, переговорить, заручиться ее согласием, может быть, даже подписать контракт — чтобы мы уже знали, что она с нами. Мы собираемся печатать буклеты к презентации — мы бы поместили там ее фотографию, поставили ее имя. И…
   — Хорошо, я с ней поговорю. — Голос не был уверен в правильности того, что он делает, но, если честно, я устала выдавать идиотские монологи — и если еще не убедила его, то мне вряд ли бы это удалось уже. — Перезвоните мне завтра вечером.
   — Может быть, сегодня? — Может, и не стоило ее торопить, но я хотела ее дожать. Тем более что гарантии, что завтра я получу положительный ответ, если дам ей время на раздумья, у меня не было. А к тому же черт его знает, у ее дочери в модельном мире могли остаться неплохие знакомства — и попробуй она навести справки о новом богатейшем агентстве, которое откроется вот-вот… — Я бы прямо сегодня сообщила своему руководству, что нашла Иру, а юриста попросила бы подготовить проект контракта. Жаль, что я не могу поговорить с Ирой лично, но…
   — Хорошо, перезвоните через час. — Голос попятился назад, моя настойчивость его давила, но мне казалось, что напрягать его дальше не стоит, чтобы не потерять то, что уже завоевано. — Через час или полтора…
   — О, я так вам благодарна, так благодарна. — пропела я в трубку, прежде чем на том конце отключились. Наверное, успев меня услышать — а может, и нет.