Милевская Людмила. Продается шкаф с любовником

   — Тогда нам в другую сторону! — воскликнул он, лихо разворачивая свой мощный джип.

Глава 23

   Оживленная беседа прервалась — опять его воспитание, опять все понял, почувствовал грань отношений: дальше нельзя!
   Далила была ему благодарна, а на себя — страшно зла.
   "То к Хренову меня потянуло, то к Верховскому, — пока он петлял по городу, ругала она свой порыв. — Того и гляди, пойду по рукам. Становлюсь хуже Галки: "А" мужчина!" И от радости в обморок! Что это?
   Сексуальная неудовлетворенность? Бабья тоска по ласке? Тогда уж лучше Матвей — свой, родной, изведанный. Если уж отогреваться, то действительно лучше на нем. Хотя…"
   Верховский прервал поток ее мыслей, спросив:
   — А что там, на даче Морковкиной?
   Далила вздрогнула:
   — Что? Простите, кажется, я задумалась.
   Он пошутил:
   — Красивой женщине даже мысли к лицу.
   Не приняла она приглашения к беседе, сдержанно пояснила:
   — Есть у меня кое-какая версия, хочу попытаться найти ей подтверждение.
   Верховский кивнул:
   — Понял, расспросы пока не приветствуются.
   Молчим, терпеливо ждем.
   Далила вздохнула:
   — Спасибо. Надеюсь, ждать придется недолго.
   На этом с их легким флиртом было покончено. До дачи Морковкиной оба задумались. Он размышлял, насколько она была искренней, расхваливая его воспитание; она погрузилась в еще более сложный анализ.
   "Он действительно считает меня очень красивой?
   Или так, ради комплимента сказал?" — гадала Далила.
   Она точно знала, что не красавица — даже просто красивой назвать себя не могла. Не дурнушка, конечно. Симпатичная, очаровательная — это все про нее (если в тонусе). В плохом настроении — так себе, на любителя.
   "Но он сказал: «Очень красивая дама». Почему он именно так сказал? — чувствуя себя круглой дурой, размышляла Далила. — Мог бы сказать «красивая», нет же, подчеркнул исключительность моей красоты.
   Хотел мне польстить? Зачем? Просто повел себя по-мужски: вдруг обломится. Вряд ли, на ловеласа он не похож. На пустомелю — тоже. Слова подбирает точно, а в начале знакомства держался вежливо, но как-то излишне строго, чопорно даже. Тогда откуда столь странная перемена? Почувствовал слабину? Повод ему дала? Да быть не может! Веду себя сдержанно… Сдержанно! Как же! Ха-ха! Да, я не кокетка, но в свободном полете, а подсознание коварная вещь. Разве за собой уследишь? Там глазками стрельнула, там плечиком повела… Он не ловелас, но все же мужчина: почувствовал. Зачем же ему упускать шанс, если приключение само в руки плывет? Но где же я повод ему дала?"
   Пораскинув мозгами, Далила пришла к выводу, что была с ним раскованна, но не игрива. Да и он почтительность сохранял. А частое смущение Верховского и вовсе говорило о том, что он уважает Далилу, дорожит ее мнением и…
   И неравнодушен к ней.
   «Значит, — заключила она, — действительно нравлюсь Верховскому. Не стал бы он глупо выглядеть, разбрасывая чрезмерные комплименты. Он явно не из таких. Выходит, я на самом деле показалась ему очень красивой. Но когда? Когда это началось? Когда загорелась первая искра? И почему я не заметила?»
   Далила вдруг вспомнила, как в первую их встречу, там, в ее кабинете, он рвался из Питера, торопился, ссылался: «Дела». Что ж не уехал?
   — Простите за любопытство, а что у вас с Замотаевым, что-то сверхприбыльное подвернулось? — осторожно спросила она.
   — Да нет, — усмехнулся Верховский, — так, ерунда. Можно сказать, от безделья. И чтобы Пашку потешить. Он всегда другу рад, вот с ним за компанию и мотаюсь. А что? Почему вас это интересует?
   — Как это ни парадоксально звучит, но спросила из деликатности. Хотела знать, не отвлекаю ли вас, не мешаю ли. И…
   Далила умышленно сделала паузу. Он встрепенулся и, взглянув на нее, торопливо воскликнул:
   — Что "и"?
   — И чтобы знать, насколько могу вами располагать, — с любезной улыбкой пояснила она.
   — Всецело! — просияв, сообщил Верховский. — Без всяких церемоний всецело располагайте мной, не помешаете, буду рад.
   Спохватившись, он поспешно добавил:
   — Ради этого дела я готов забросить даже свои дела, простите за тавтологию.
   — Охотно прощаю, — улыбнулась Далила.
   "А раньше такой готовности не наблюдалось, — мысленно подметила она. — Почему он не уехал из Питера, почему передумал? Неужели из-за меня?
   Да нет, быть не может С чего вдруг? С чего? Я повода не давала, к тому же Верховский не юноша. В его возрасте к серьезным чувствам спокойней относятся. После тридцати пяти у мужчин любовь с кандачка не возникает. Флирт, интрижка — пожалуйста, а любовь времени требует. Как говорит мой Димка, им «в лом». Ох!"
   Против такого разумного вывода из глубин души поднялась волна протеста.
   "Как это не возникает? — припомнила сразу Далила, накрытая этой волной. — Мне ли об этом не знать?
   Сколько страстей навидалась я в своем кабинете, сколько признаний: «Увидел ее и пропал». Почему это не возникает?"
   В ответ на этот вопрос восстал голос разума.
   "А потому не возникает, — строго сказала себе она, — что человек в этом возрасте не так уж свободен, как юноша. Бизнес, проблемы — не до любви.
   Потешит на скорую руку душу и плоть и дальше — бегом по жизни скакать. А те, которые говорили: «Увидел ее и пропал», занимались самообманом. Они попали в отлично расставленные сети амазонок, охотниц, и времени амазонки убили на воспитание этих неожиданных чувств уйму, мне ли об этом не знать.
   Староват уже Верховский для пылкой бездумной любви с первого взгляда. Раз не уехал из Питера, значит, есть на это причина. Дело тут не во мне", — в конце концов заключила Далила, испытывая легкую грусть разочарования.
   Он заметил перемену ее настроения и спросил:
   — Вас что-то тревожит?
   Она, кивнув на лобовое стекло, озабоченно произнесла:
   — Совсем уж темно.
   — До дачи Морковкиной осталось немного.
   — Боюсь, не увижу то, за чем еду.
   — У меня есть отличный фонарик, — успокоил ее Верховский, — как принято сейчас говорить, крутой.
   — Тогда порядок, — улыбнулась Далила и вдруг спросила:
   — А без вас там бизнес ваш не пострадает?
   Он нахмурился:
   — Может и пострадать. Ничего, скоро поеду. У самого душа не на месте.
   Верховский оторвал глаза от дороги и взглянул на Далилу — на ее лице отразился испуг. Этот испуг он понял по-своему и сказал:
   — Да в общем, не страшно, некуда мне спешить.
   За делом есть кому присмотреть. Мои компаньоны — ребята надежные.
   — Почему же тогда у вас душа не на месте? — спросила Далила.
   Верховский хотел ответить, но, всмотревшись в дорогу, воскликнул:
   — Мы уже проехали!
   Пуская свой мощный джип в лихой разворот, он чертыхнулся и пояснил себе в оправдание:
   — Заговорился и проскочил перекресток.
   Далила шутливо прикрыла ладонью рот:
   — Все, тогда я молчу.
   Верховский запротестовал:
   — Ни в коем случае. Пожалуйста, говорите. Мне нравится слушать вас. Да и проскочил не так уж и далеко.
   И, без всякого приглашения возвращаясь к ее вопросу, он с отптимизмом воскликнул:
   — А душа у меня не на месте, потому что мир этот ненадежен. Я имею в виду не человеческие отношения, а форс-мажорные обстоятельства, как пишут во всех договорах. Сегодня я жив и здоров, а завтра кирпич прилетел откуда-то с неба. Или, хуже того, взял и влюбился.
   Далила оцепенела от неожиданности, подумав:
   «Он себя имеет в виду?»
   Однако спросить не решилась. А Верховский, выдержав паузу и не дождавшись ответа, добавил:
   — От этой любви, кстати, больше всего бизнес страдает. Был у меня приятель…
   Мельком взглянув на Далилу, он осекся:
   — Ну да ладно, вам это неинтересно. К тому же приехали. Видите огоньки?
   — Вижу, — кивнула Далила.
   — В той деревушке и находится дача Морковкиной. Даже не дача, а дом, исправный, с камином. От деда по наследству остался Морковкиным. Так куда вас везти? Прямо к дому?
   — Нет, к лесочку.
   — К какому лесочку? — удивился Верховский. — Здесь все вокруг лесочек сплошной. А где нет лесочка, болота.
   Замявшись, Далила сказала:
   — Мне нужен лесочек, который за дачей Марины.
   Там вроде бы есть полянка, а на ней засохшее дерево, кажется, дуб.
   Он кивнул:
   — Ну, есть такое.
   Далила скомандовала:
   — Вот туда меня и везите.
   Верховский, покачав головой, сообщил:
   — Туда даже мой джип не заедет.
   — А вы везите туда, куда он заедет.
   — А потом как?
   Она усмехнулась:
   — Ногами.
   Верховский с сомнением потряс головой, крикнул: «Держитесь» — и разудало свернул с дороги.
   Джип отчаянно затрясло по кочкам. Далила держалась, что называется, руками-ногами, но ее безудержно бросало из стороны в сторону. Так продолжалось недолго: вскоре Верховский остановился и, осветив темень мощными фарами, выдохнул:
   — Все! Дальше нельзя!
   — А где же полянка? — спросила Далила.
   Он указал подбородком:
   — Полянка там, в лесу.
   Не успел он и глазом моргнуть, как Далила выпорхнула из машины в своих щегольских сапожках и понеслась в сторону леса.
   — Куда вы? Там же болото! — ошарашенно воскликнул Верховский, глядя, как исчезает в темноте «очень красивая дама».
   Осознав, что не получит ответа, он восхищенно присвистнул:
   — Бедовая женщина.
   И, прихватив фонарь, поспешил догонять Далилу.
   Догнал он ее уже на поляне и попенял:
   — Что же вы без фонаря, в дорогих сапогах, на каблуках высоченных.
   — Каблуков уже нет, — горестно сообщила она, оптимистично добавив:
   — А фонарь ваш сейчас пригодится.
   — Как вы вообще сквозь кустарник продрались в потемках? — удивился Верховский.
   Далила похвасталась:
   — Я в темноте вижу, как кошка.
   Он подивился:
   — Надо же, как это вам удается?
   — Ем много морковки. Где же это сухое дерево? — нетерпеливо спросила она.
   Не одетые листвой, ей все деревья казались сухими.
   — У сухого ствол от плесени позеленел, — подсказал Верховский.
   — Я в темноте вижу, конечно, но не до такой степени, чтобы отличить один ствол от другого, — пошутила Далила.
   Он усмехнулся:
   — А фонарь нам зачем?
   Скользнув по деревьям лучом, Верховский воскликнул:
   — Да вот оно, мертвое, в центре поляны!
   — Правильно, в центре, — обрадовалась Далила.

Глава 24

   Пока Верховский послушно освещал мертвый ствол, Далила энергично ковыряла в коре ключом от квартиры. Наконец он не выдержал и спросил:
   — Что вы ищете?
   — Пулю.
   — Пуля глубже, ключом не доковыряться. Погодите, у меня с собой перочинный нож.
   Покопавшись в кармане, Верховский извлек добротный складной нож — видимо, у него все было добротное.
   — Может, я достану? — спросил он у Далилы.
   Она отказалась от помощи и, выхватив нож, твердо сказала:
   — Нет, я сама.
   С ножом дело лучше пошло, и вскоре она радостно взвизгнула:
   — Ура! Я нашла!
   Верховский спросил:
   — Можно взглянуть?
   Далила протянула трофей:
   — Пожалуйста.
   Пока он крутил пулю в руке, освещая ее фонарем, Далилу вдруг осенило: «А откуда он знает про эту поляну? И наличие пули, похоже, не удивило его».
   — Это от пистолета Макарова, — в такт ее мыслям сказал Верховский.
   Она поразилась:
   — Откуда вы знаете?
   Он усмехнулся:
   — Во-первых, вижу, пуля тупая. А во-вторых, она наша.
   — Как это — ваша?
   — Мы с Гошей здесь частенько из его «макара» стреляли. Весь этот ствол изрешечен нашими пулями.
   Простите, а вы какие здесь пули искали?
   Далила растерялась и мгновенно все позабыла.
   — А из какого пистолета Машу убили? — смущенно спросила она.
   Верховский вздохнул:
   — Машеньку из «ТТ».
   — Вот-вот, мне нужно найти от «ТТ».
   — Тогда надо еще ковырять. Из «ТТ» пули глубже уходят.
   — Поковыряйте, пожалуйста, — жалобно попросила Далила, опасаясь, что без объяснений он откажется выполнять ее просьбу.
   Но Верховский не отказался, лишь проворчал:
   — Хорошо, поковыряю, раз уж доверяете мне это важное дело.
   Вскоре на его ладонь легла удлиненная изящная пуля — легла рядом с округлой тупой.
   Далила нетерпеливо спросила:
   — Ну, и от какого она пистолета?
   — Выпущена из «ТТ», — задумчиво ответил Верховский.
   Взглянув на Далилу, он строго осведомился:
   — Кто здесь стрелял? Вы знаете? Отвечайте, неужели Наташка с друзьями?
   Она пожала плечами:
   — С чего вы взяли?
   — У нее был «ТТ»! Понимаете, «ТТ» она у бандита взяла! Черт! Как же я раньше-то не подумал об этом?!
   Верховский растерянно уставился на Далилу.
   — О чем вы? — попыталась удивиться она.
   Он вздрогнул и мгновенно пришел в себя:
   — Да нет, ничего. Мысль мелькнула.
   — Вы не умеете лгать.
   — Зато вы, похоже, умеете, — рассердился Верховский. — Почему вы мне ничего не сказали?
   — Про что?
   — Про то, что Маша была убита из такого же пистолета, который Наташа слямзила у бандита.
   Далила напомнила:
   — Вы это сами прекрасно знали.
   Он воскликнул, взмахнув фонарем:
   — Да, но я напрочь о том пистолете забыл!
   — А теперь что, нашли между пистолетом Наташи и убийством Маши какую-то взаимосвязь?
   — Нет, не нашел. Наташка мне соврать не могла, она пистолет утопила, а «ТТ» — излюбленное оружие бандитов.
   — Думаете, Машу убил бандит?
   — А вы думаете, что нормальный человек способен убить невинную девушку?
   — Нет, я так не думаю, — сказала Далила, поеживаясь от холода.
   Верховский буркнул:
   — Вы замерзли. Пойдемте в машину.
   Скользнув лучом по ее ногам, он с досадой воскликнул:
   — Да как вам идти!
   И подхватил ее на руки.
   Далила не сопротивлялась.

* * *

   Вернувшись поздно ночью домой, грязная и усталая, она рухнула в кресло и долго сидела, задумавшись. Ее так потянуло к Верховскому, что в душе поднялась волна паники. Она боялась на гребне этой волны принять не правильное решение.
   Причины паники две. Первая: Далила не хотела влюбиться, она слишком мало знала этого человека и очень опасалась ошибиться опять.
   Вторая причина: Наташа — сестра. Далила не представляла, как она скажет Верховскому (уже не чужому), кто убил Машу? Как посмотрит в его глаза?
   И, как назло, именно в этот сложный момент она была абсолютно уверена: Наташа убийца.
   «Как поступить? — гадала Далила. — Отказаться от этого дела? Сослаться Андрею на занятость?»
   Последняя мысль неприятно кольнула.
   Далила подумала: «Ну вот, Андреем его уже называю. Что дальше? Осталось признаться в любви».
   Внутри все восстало: «Ну нет!»
   — Сейчас же Матвею звоню, — прошептала она.
   И от отчаяния позвонила, прямо ночью, по домашнему номеру, не на мобильный. И мгновенно одумалась. Пока шли гудки, кусала губу и, ругая себя за глупость, надеялась: «Хоть бы трубку Ирина взяла, тогда будет ясно, что не судьба».
   Нет, трубку поднял Матвей и совершенно не заспанным голосом, опуская приветствие, торопливо спросил:
   — Далька, что-то случилось?
   — Немедленно приезжай, — прошептала Далила.
   Уже позже, когда нежилась в ванне, подумала: «Работает по ночам. Не любит он Ирину свою. А кого любит? Меня!»

Глава 25

   Остаток ночи Матвей провел в своей старой, совсем не забытой постели. Не спали они до утра, а когда оба заснули, в коридоре раздались шаги. Это Димка совершал обычный свой утренний «моцион» от детской до туалета.
   Хотя какой детской — ребеночек вырос давно.
   Не просыпаясь, он прошлепал мимо закрытой спальни, а на обратном пути краем недремлющего сознания отметил струящийся из щели двери свет ночника.
   Проворчав:
   — Опять мать не спит, опять непорядок, — Дмитрий заглянул в ее комнату и мгновенно проснулся.
   Еще бы, увидеть такое! Разведенные мать и отец как раз спали в нежных объятиях друг друга. Из-под сползшего одеяла выглядывали: округлое бедро Далилы, крепкая ягодица Матвея, их переплетенные ноги — все обнаженное.
   Дмитрий в ужасе прикрыл дверь и с радостной улыбкой проследовал в детскую. В кровать он больше не лег. В спешке натянул вчерашнюю майку (и ту наизнанку), наметом втиснулся в домашние джинсы, торопливо (задом наперед) надел старый свитер — все, что подвернулось, хватал, устремляясь в прихожую.
   Там, не включая света, в темноте (куда дотянулась рука) сорвал с вешалки куртку, «сумец» спортивный свой прихватил и выскользнул из квартиры в промозглую питерскую мглу.
   Выскользнул и, поеживаясь, подумал: «И куда я в такую рань?»
   Следующая мысль была гораздо оптимистичней:
   «На стадион. Разомнусь. Или просто так посижу, подремлю. Пускай старики почудят».
   Когда будильник Далилы поднял трезвон, она испуганно подскочила и, расталкивая Матвея, панически прошипела:
   — Быстрей, Димка в любое время может ввалиться.
   — Ввалиться? В спальню? Ну и демократию ты тут без меня развела, — сердито буркнул Матвей и, как заправский любовник, лихорадочно запрыгал по комнате, собирая с пола одежду.
   Торопился отчаянно: сразу двумя ногами нервически тыкался в одну штанину, обе руки пытался просунуть в узкий рукав рубашки — все под шипение Далилы и треск рвущейся ткани. Потом, крадучись, заспанный, неумытый — не одетый, а собранный на живую нить — пробирался в прихожую своей же родной квартиры. Далила, косясь на дверь комнаты сына, сопровождала Матвея тычками-пинками. У вешалки, увидев новую куртку Дмитрия, она не совладала с нервами и в отчаянии зашипела:
   — Ну что ты возишься, черт возьми, давай поскорей, поскорей!
   Матвей виновато развел руками:
   — Как поскорей? Не пойду же раздетым.
   — Так одевайся и уходи, — едва не плача, приказала она.
   Матвей рассердился:
   — Во что одеваться? Моей куртки-то нет!
   — А где же она?
   — А фиг ее знает!
   — Куда ты ее засунул?
   — Я ночью повесил на вешалку.
   Зная аккуратность Матвея, Далила заподозрила неладное и на цыпочках проследовала к детской. Осторожно просунув нос в дверь, она изумленно воскликнула:
   — И куртки нет, и Димки нашего нет!
   Матвей мгновенно прозрел:
   — Значит, Димка и ушел в моей куртке.
   Она поразилась:
   — Зачем?
   — Видимо, спешил и в темноте перепутал.
   — Куда о" спешил?
   — Не хотел нас смущать, решил дать нам свободу, неужели не ясно, психолог, — раздраженно отмахнулся Матвей и горестно вопросил:
   — Лучше скажи, в чем я теперь пойду на работу?
   Не замечая вопроса, Далила схватилась за голову и испуганно запричитала:
   — Ужас какой! Димка нас видел! Лежащих в постели! Голых! От стыда подальше ребенок из дому ушел!
   В дождь! Ночью!
   — А она убивается! — подивился Матвей. — Нашла, квочка, время. Можно подумать, я не ночью к тебе пришел, и не в дождь. И совсем не растаял. Лучше скажи, что делать с курткой?
   Она рявкнула:
   — Знаешь что, обзывай квочкой Ирину свою долговязую, а меня уже все, отобзывался!
   Он деловито кивнул:
   — "Понял, а с курткой что делать?
   — А с курткой нечего делать, у тебя ее нет!
   — Вот именно! Так в чем я пойду?!
   — Димкину старую надевай, — зло предложила Далила и снова загоревала:
   — Ужас какой, Димка нас видел!
   Матвей, обреченно вздохнув, потянулся к вешалке:
   — Придется в старой Димкиной топать.
   Потом они долго смеялись над тем, как потешно сидела на крепком Матвее куртка стройного сына.
   — У тебя изумительный пузик торчит, — тыча пальцем в его слегка раздобревший живот, заливалась Далила.
   — Какой пузик? Я строен, как кедр, — поспешно вытягиваясь, не соглашался Матвей.
   Но в конце концов, покрутившись у зеркала, он сделал неутешительный вывод:
   — Да-а, тяжелею, старый я мерин.
   Далила вдруг перестала смеяться и с обидой ему возразила:
   — Мерин, да, но вовсе не старый.
   Матвей спохватился:
   — Прости, я забыл, что мы как бы ровесники.
   — Какие ровесники! Ты старше меня на целых три года, — проговорила она и указала на дверь:
   — Все, уходи. Больше видеть тебя не желаю, глупого и скандального.
   Выходил он с сентенцией:
   — Видеть она не желает. А зачем тогда позвала?
   Далила отрезала:
   — Чтобы дождаться, когда ты уйдешь, и снова почувствовать себя до жути счастливой!
   И, показав Матвею язык, захлопнула дверь.
   Проводив бывшего мужа, она, разбитая и помятая (не выспалась катастрофически!), поплелась на кухню: завтракать и сочинять историю сыну.
   "Скажу, что у Матвея ночью поломалась машина, — лениво прожевывая бутерброд, закручивала сюжеты Далила. — Нет, лучше скажу, что он проходил мимо и на него напали разбойники…
   Ночью? Мимо? Матвей? Проходил?
   Тем более что я не знаю, когда Димка лег спать.
   Вдруг прямо перед моим приходом? Нет, про разбойников не годится".
   Творческий процесс завершить не удалось — помешал телефонный звонок.
   Далила встрепенулась, почему-то подумав: «Это Андрей!»
   Мысленно поправив себя: «Не Андрей, а Верховский», — она поспешно схватила трубку и остолбенела.
   Это был не Верховский, а его сестра, Наташенька Замотаева.
   — Простите, я вас не разбудила? — фальшиво смущаясь, спросила она.
   — Нет, а почему вы так рано звоните? — удивилась Далила. — Что-то случилось?
   — Да.
   — Что же?
   В ответ длинная пауза. И еще раз:
   — Да.
   И еще одна пауза, а после протяжного вздоха манерная жалоба:
   — Ах, я всю ночь не спала, ах, я так волновалась, переживала…
   Далила сердито ее перебила.
   — Андрей сегодня звонил вам? — спросила она.
   И снова подумала: «Ну почему же Андрей? Для меня он Верховский. И точка! Ну, в крайнем случае Андрей Викторович».
   Замотаева тем временем переполошилась. Демонстрируя истинные чувства, а не бутафорские, она завопила:
   — Звонил? Андрюша должен был мне позвонить?
   Почему? Что с ним случилось? Вы его видели? Когда?
   Как он?
   «Значит, не обманул», — вздохнула с облегчением Далила.
   Расставаясь, она взяла с него обещание, что никто не узнает об их поездке за город — даже родная сестра.
   И Верховский обещание выполнил, хотя теперь уже точно знал, что Наташа ему лгала: в леске за дачей Морковкиной тайком от него стреляла из пистолета, который якобы давно утонул.
   Далила подумала: «Представляю, сколько вопросов у него появилось в связи с этим открытием, а он, расставаясь, был спокоен».
   Ах, какое там «спокоен»! Ах, как они расставались!
   У него вертелось на языке «я вам позвоню», у нее — «ни в коем случае не звоните, не надо». Он хотел проводить ее до квартиры, она не позволила, демонстрируя холодность, он задохнулся, дышал…
   Не дождавшись ответа на обойму вопросов, Замотаева прервала ее размышления.
   — Далила Максимовна, я к вам взываю, как к последней надежде, нам нужно встретиться, срочно, — с манерной мольбой попросила она.
   — Как срочно?
   — Прямо сейчас.
   — Я согласна. Где?
   Наташенька помялась и жалобно попросила:
   — Пожалуйста, приезжайте ко мне.
   — Немедленно еду, — пообещала Далила.

Глава 26

   Возвращая трубку на телефон, Далила с усмешкой подумала: «Здорово моя Елизавета Наташеньку напугала».
   Выходя из квартиры, она поежилась: «А что, если это ловушка?»
   И мгновенно отбросила мысль: «Ерунда».
   И тут же себя успокоила: «На всякий случай позвоню Женьке, сообщу, куда направляюсь».
   Уже в дороге, набирая номер племянника, Далила вспомнила про пули, лежащие в сумочке, и звонить передумала — изменила маршрут.
   «Заскочу к Женьке на Просвещения, разбужу собачонка, а потом — к Замотаевой», — решила она.
   Евгений, против ее ожиданий, не спал, но и тетке он не обрадовался.
   «Ее „светлость“ принимает в постели», — догадалась Далила и со зловредной уверенностью (подспудная ревность — и у психоаналитиков есть подсознание) проследовала в гостиную.
   Бонд почапал за ней, не зная, как остановить нашествие родственницы.
   — Ты почему без звонка? — бубнил он, старательно прикрывая перед любопытным взглядом Далилы дверь спальни.
   — А что? — с вызовом спросила она.
   Евгений пожал плечами:
   — Я не один.
   — У меня к тебе срочное дело, касающееся Наташеньки Замотаевой, — громко (специально «ее светлости») произнесла Далила.
   Бонд испуганно шикнул: «Тише ты!» — и потащил тетку на кухню.
   — Ты что, нарочно вопишь? — спросил он рассерженно, старательно прикрывая облупленную дверь.
   — А что за секреты? — удивилась Далила. — Впрочем, если у тебя в спальне Морковкина…
   Бонд возмутился:
   — Сколько можно?! Тебе не надоело?!
   — Ладно, не злись, — рассмеялась она, осторожно извлекая из сумочки пули. — Лучше посмотри, какая из них от «ТТ»? Я не очень-то разбираюсь.
   Евгений выбрал нужную пулю и скептически сообщил:
   — Эта. И что из того? По-прежнему в «пинкертонов» играем.
   — Да ладно, — подмигнула ему Далила, — не беспокойся, я не только за этим приехала.
   Бонд хмыкнул:
   — Я надеюсь, что тебя ко мне в восемь утра привело нечто серьезное.
   — Серьезней некуда, — сообщила она. — У меня есть подозрение, переходящее в уверенность, что эта пуля была выпущена из того самого пистолета, из которого застрелили Машу Верховскую.
   Евгений вытаращил глаза:
   — А где ты пулю взяла?
   — Долго рассказывать, — отмахнулась Далила. — Я хочу, чтобы ты срочно поднял свои милицейские связи и проверил, так ли это на самом деле.