Миллер Линда Лейл. Любовь на плахе (Невеста)

   Он честно и искренне вел себя с Джоли, каждый раз поддаваясь сладкому соблазну ее сочного, гибкого, податливого тела. Он позволил увлечь себя мечтами о доме, полном детей, радости, любви. Сейчас пришло время смириться и посмотреть в лицо суровой реальности: он просто не может позволить себе полюбить другую женщину — слишком велика была цена.
 
   В поле во всю шла молотьба. Руки Джоли покрылись волдырями от ожогов, которые она получила, готовя для всех еду, одежда на ней висела, как на вешалке, а сама Джоли не могла вспомнить, когда в последний раз была по-настоящему чистой. Нан от жары несколько раз падала в обморок, поэтому не могла больше приезжать, чтобы помочь, но она взяла к себе Джемму и Хэнка на период уборки урожая.
   Несмотря на усталость, Джоли очень скучала по детишкам, жалея о каждой секунде, что она не могла быть с ними. Даниель старательно избегал ее, ограничиваясь парой слов во время обеда, когда она передавала ему полную тарелку. Для нее было абсолютно ясно, что Даниель намерен освободиться от этой причиняющей столько хлопот семьи в тот самый момент, когда соберет урожай, обмолотит и продаст пшеницу.
   Джоли постоянно была на взводе, слезы всегда готовы были пролиться, однако она была слишком горда, чтобы показать Даниелю свое горе. Она стала бывать у наемных работников, и там часто слышался ее смех, когда она помогала им с их нехитрым хозяйством. По вечерам присоединялась к ним и, сидя у костра, подпевала или хлопала в ладоши, когда кто-либо затягивал на губной гармошке очередную балладу. Баллады почти всегда пробуждали у нее воспоминания о жарком, ныне пустом, покинутом фургоне с походной кухней.
   Работа стала для нее лекарством, а отдельные, от случая к случаю наезды Нан с Джеммой и Хэнком оказались хорошей поддержкой. Так и жила она, загнав свою сердечную боль глубоко внутрь. Но это не означало, что Джоли не ощущала ее остроту и силу.
   Когда подошло воскресенье, Джоли подняла маленький бунт, отказавшись поехать с Даниелем на воскресную службу. Он уехал один, вероятно, планируя по пути заехать к семейству Калли и взять с собой Джемму и Хэнка. А Джоли сочла для себя за лучшее лечь в постель и поспать.
   Однако последнее ей выполнить не удалось из-за несметного количества мух, роившихся в доме. Попытка заснуть превратилась в настоящую пытку. Джоли с досадой встала с матраса, о котором мечтала много ночей, лежа под походной кухней или на узком одиноком ложе, которым был для нее разделочный стол.
   Джоли решила, что слишком привыкла к работе и поэтому не может спокойно лежать. К тому же ей пришло в голову, что, работая по воскресеньям, естественно, извинившись перед Всевышним за этот грех, можно было бы прекрасно отомстить Даниелю за его упрямство и недостойное поведение.
   Так Джоли оказалась в огороде и принялась обрабатывать мотыгой запущенные и заросшие грядки. Она подоткнула юбки, нацепила на голову свою старую любимую шляпу, сняв ее с пугала, и усердно работала, когда услышала конский топот. Поначалу она не беспокоилась — в конце концов это же ферма, но потом ее внезапно прошибла мысль о том, что Даниель уехал на мерине и на ферме не осталось живности, за исключением старого Левитикуса и черно-белой молочной коровы Дези, а все мулы вместе с громоздким инвентарем остались в поле.
   Джоли оперлась о черенок мотыги, прикрыла глаза от безжалостного солнца и смахнула рукавом пот со лба. Ее внимание привлекло какое-то движение в пшеничном поле, расположенном к западу от дома. От того, что она увидела, Джоли чуть не задохнулась — это были Роуди и Блейк, которые приближались ленивой рысью. На их перепачканных грязью и пылью лицах ослепительно сверкали улыбки.
   Джоли выругала себя за то, что не захватила с собой оружие. Она крепко обхватила мотыгу и взвесила в руке, прикидывая, насколько серьезно это оружие. Что ж, в случае необходимости можно нанести существенный урон даже таким примитивным садовым инструментом, как мотыга, прежде чем ее вырвут у нее из рук.
   — Вы, должно быть, выжили из ума, если явились сюда, — сказала Джоли Блейку, когда тот слез с седла и пошел ей навстречу. Роуди тоже спрыгнул на землю, но, отряхнув свой грязный, пропитанный потом пиджак, пошел по направлению к колодцу и конюшне.
   Джоли не отрываясь смотрела на Блейка, готовая в любой момент пустить в ход свое оружие, проломив голову Блейка, если ей придется это сделать.
   Блейк остановился, не доходя до Джоли несколько шагов, лихо сдвинул шляпу на затылок и засунул пальцы в ременные петли. Шестизарядный пистолет болтался у него на боку, придавая ему зловещий вид. Блейк окинул Джоли бесцеремонным взглядом.
   — А ты стала коричневой от солнца, как каштан, — бросил он. — Разве ты не знаешь, что леди полагается иметь белую, как клавиши нового пианино, кожу?
   Джоли чуть вздрогнула и постаралась скрыть, как сильно ее пальцы сжимают мотыгу.
   — Что тебе надо? — спросила она. Неподалеку от себя Джоли услышала скрип ржавых петель, но не отважилась отвести взгляд от Блейка. Как же она хотела, чтобы сейчас вернулся Даниель, но в то же время молилась, чтобы сегодня воскресная проповедь затянулась подольше.
   Джоли снова вспотела, но на этот раз не от беспощадного августовского солнца, а от страха. Блейк нахлобучил шляпу, словно корону, и потом как бы от удивления широко развел руками.
   — Что я хочу? — повторил он вслед за Джоли. — Ну, скажем, мы с Роуди просто решили проведать тебя, узнать, как идут дела. Принимай это за воскресный визит.
   Джоли метнула все же обеспокоенный взгляд на дорогу, хотя поклялась себе ни на секунду не отрывать взгляда от Блейка.
   — Ты и Роуди, должно быть, хотите, чтобы вас поймали и вздернули, — с вызывающей бравадой в голосе заявила Джоли. — Иначе зачем вам кружиться вокруг Просперити, словно паре оводов над стадом коров.
   Человек, которого она еще совсем недавно считала своим другом, снисходительно улыбнулся и сделал еще один шаг по направлению к ней.
   — Ты заставляешь меня чувствовать себя нежеланным гостем, — выбранил ее Блейк.
   Джоли замахнулась мотыгой, словно палашом.
   — Я скорее была бы рада увидеть мышей в пшенице, чем вас в своем огороде, — выдохнула она. — Убирайся отсюда, Блейк, и не надоедай мне больше. Теперь я не представляю для тебя никакого интереса, потому что Даниель… мистер Бекэм… собирается отослать меня прочь сразу же после уборки урожая.
   Блейк остановился, скрестив руки на груди. Хотя он делал вид, что не принимает всерьез Джоли и ее оружие — мотыгу, но все же предпочел сохранять безопасную дистанцию. Затем глубокомысленно вздохнул и закатил глаза к небу. Когда же снова посмотрел на Джоли, ее тут же прошиб пот, а душа похолодела от ужаса.
   — Полагаю, что в таком случае это означает только, что скоро мы увидим, как ты унаследуешь это местечко, — протянул Блейк после долгого зловещего молчания.
   — Ты что, думаешь, что я позволю вам это сделать? Вы действительно считаете, что я позволю вам пристрелить еще одного невинного человека и тем самым помочь заполучить его ферму в ваши грязные лапы? — не выдержав, взорвалась Джоли. Краем глаза она заметила, как подходил Роуди, в руках которого был любимый красный вагон Хэнка. Он нес его с таким видом, словно придумал самую умную вещь в мире. Когда Джоли догадалась, что именно, то совсем оцепенела от ужаса. Она собрала последние остатки мужества, чтобы скрыть это.
   — Даниель узнает о том, что вы были здесь, даже если я не скажу ему, клянусь Богом. Он поговорит с судебным исполнителем и еще кое с кем в городе, и они станут травить вас, как пару бешеных псов.
   К тому времени Роуди подошел поближе и поставил красный вагон посреди заросшего огорода. Бандит и детская игрушка были поистине несовместимы.
   — Ты думаешь, мы не знаем о детишках, Джоли? — зловеще спросил Блейк, грозя ей указательным пальцем.
   Джоли почувствовала, как по спине побежали мурашки.
   — Только подойдите к ним, вы, оба, и я убью вас, — прошипела Джоли и, крепко сжав в руках мотыгу, пошла прямо на Блейка.
   Тот отскочил назад, все время продолжая громко хихикать, подняв руки, словно прося пощады. По иронии судьбы, точно так же воздел руки и тот президент банка, словно пытаясь остановить пулю Роуди — или Блейка? — в тот ужасный день.
   — Ну-ну, полегче, малютка, — ворчливо сказал Блейк. — Я вовсе не возражаю против того, чтобы вырастить пару детишек. Мы с тобой начнем совершенно новую жизнь где-нибудь подальше отсюда, ты и я, а они смогут остаться с нами. Так даже лучше: мы будем похожи на настоящую семью.
   У Джоли даже живот свело от такого предложения. Едва она сравнила Даниеля и Блейка, как почувствовала во рту такую горечь, словно выпила помои. Краем глаза она заметила, как нахмурился Роуди, очевидно, тщательно взвешивая новый план своего дружка и выискивая в нем слабые места.
   — Так вот, предупреждаю вас обоих, — расправив плечи, ровным голосом сказала Джоли, не удостаивая Блейка ответом на его предложение. — Убирайтесь отсюда и никогда не появляйтесь снова.
   Роуди вдруг напрягся, вытянув шею, — он во все глаза следил за облаком пыли, возникшим на дороге, ведущей к ферме.
   — Христа ради, Кингстон, кончай эту бодягу, кто-то скачет сюда! — С этими словами он вскочил в седло, пришпорил свою усталую лошадь и поскакал туда, откуда они появились.
   Блейк тоже сел на коня, однако сделал это ужасно медленно, нарочито не спеша. Насмешливо-сердито коснулся полей шляпы, глядя на сумрачное лицо Джоли.
   — Ты наверняка расскажешь своему верзиле о том, что мы были здесь, — весело сказал Блейк. — Но оставь свои бредовые идеи поймать меня в ловушку, или что-нибудь в этом роде. Это было бы очень неразумно, потому что, несмотря на то, что мне хотелось бы начать честную жизнь подальше отсюда с тобой и этими малышами, я убью их обоих, если ты встанешь мне поперек пути. — Он замолчал, чтобы бросить холодный взгляд на приближающегося всадника или фургон, затем продолжил: — И я знаю, где мне их искать, детка, они ведь большую часть времени живут у Калли, а там целыми днями никого не бывает.
   Тут Блейк пришпорил коня и поскакал вслед за Роуди прямо по огороду. Широкие копыта лошади давили сочные помидоры, срубали капустные кочаны, но Джоли сейчас было не до этого разгрома на огороде. Она, выронив мотыгу, бросилась к туалету, схватившись обеими руками за живот. Когда через несколько минут появилась оттуда, жадно хватая воздух открытым ртом, то увидела Даниеля, стоявшего на дорожке, скрестив руки на груди.
   — Когда такое случалось с Илзе, она всегда плохо себя чувствовала, — заметил Даниель, глядя на Джоли так, словно она одна могла сделать себе ребенка и то только для того, чтобы позлить его.
   Сделать ребенка! Джоли обхватила себя руками за талию и согнулась, ее всю трясло, и она, наверное, была бледна, как полотно. Ей и в голову не приходило, что она и Даниель могли сделать ребенка. Перспектива этого наполнила ее головокружительными надеждами и в то же время вселила настоящий ужас.
   Джоли пожала плечами, словно ей это было безразлично.
   — Стоит ли беспокоиться о такой мелочи, мистер Бекэм? — с вызовом бросила она. — Ведь вы можете просто отвезти малютку в какой-нибудь сиротский приют в Спокане, едва он родится, и сделаете вид, что ни меня, ни ребенка и в природе не существовало.
   Лицо Даниеля омрачилось так, что Джоли тут же поняла, что если бы он был из тех мужчин, которые способны ударить женщину, она бы уже летела вверх тормашками.
   — Так ты беременна? — требовательно спросил Даниель с опасными нотками в голосе.
   Джоли закусила нижнюю губу, подсчитывая в уме.
   — Не знаю, — с нахальной прямотой наконец ответила она. — Сейчас слишком рано говорить об этом. — Джоли явно тянула время, давая Роуди и Блейку возможность уйти, чтобы Даниель не бросился им вдогонку и не напоролся на пулю.
   Но, как будто прочитав ее мысли, Даниель посмотрел на огород, пробормотал крепкое словечко и нагнулся, чтобы получше разглядеть отпечатки подков, ясно видимые в жирной земле. И случилось неизбежное: он оглянулся через плечо и увидел в пшенице тропинку, которую протоптали в ней эти два отщепенца.
   Даниель бросился к коляске и принялся распрягать мерина, а Джоли бросилась за ним и мертвой хваткой вцепилась ему в руку. В голове ее мелькали страшные картины крови и смерти.
   — Нет, Даниель! Они убьют тебя! — кричала она, сражаясь с ним, словно дакая кошка, пока, наконец, Даниель не отшвырнул ее в мягкую траву. — Даниель!!!
   А он уже оседлал коня и теперь уверенно сидел на его крепкой и широкой спине. Какое-то долгое-, мучительно мгновение Даниель смотрел на Джоли, затем резко пришпорил лошадь.
   Джоли с замиранием сердца смотрела, как быстро скачет это проклятое животное. Она молила Бога, чтобы он простил ее грех, когда она не пошла в воскресенье в церковь, и услышал только одну ее маленькую просьбу.
   — Пожалуйста, — вслух молила она отчаянным шепотом, — не дай убить мистера Бекэма!
   Немного успокоившись, Джоли поднялась с земли л принялась бесцельно мерить шагами двор, все время поглядывая в сторону, где скрылись Блейк и Роуди и куда направился Даниель. Ей так хотелось услышать или увидеть, как Даниель возвращается домой, живой и невредимый. Ей было все равно, накричит он на нее или даже накажет, лишь бы увидеть его верхом.
   В сумерках Джоли покормила и подоила корову, дала Левитикусу сметаны, но о Даниеле по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Джоли уселась на ступеньках и принялась ждать. У нее болели воспаленные глаза, словно горячий песок пустыни запорошил их.
   Когда на дороге наконец появился кто-то, это оказался Дотер. Он прискакал с полевого стана узнать, не случилось ли чего. Джоли не решилась рассказать пареньку, насколько все плохо, иначе бы он тотчас же ринулся вдогонку Даниелю, подвергнув себя ужасной опасности,
   Поэтому Джоли быстро сочинила очень правдоподобную историю о том, как между ними произошла размолвка и Даниель ринулся в город в салун «Желтая Роза» к своей ненаглядной Пилар. Дотер сочувственно покачал головой, словно такое поведение мистера Бекэма вовсе было не таким уж неожиданным для него. Затем зажег лампу, и они с Джоли отправились на полевой стан.
   — Завтра мы будем перевозить походную кухню, — сказал этот общительный паренек с огненно-рыжими волосами. — Сразу после завтрака. Для вас это будет тяжкий день, миссис Бекэм. Возможно, вам лучше пораньше лечь спать.
   Под защитой походной кухни Джоли нагрела воды и устроила себе баню, затем переоделась в чистую ночную рубашку. Однако она поминутно отодвигала занавеску в маленьком оконце повозки и вглядывалась в ночь, отчаянно надеясь увидеть Даниеля.
   Когда же он все-таки появился, Джоли оказалась к этому неготовой.
   — Кто там? — спросила она дрожащим голосом, хотя в походной кухне было достаточно жарко.
   Вместо ответа этот кто-то молча» открыл входную дверь и ввалился внутрь. Даже еще не слыша его голоса, Джоли, по мгновенно охватившему ее смятению чувств, поняла, что это был Даниель; она часто задышала, а в низу живота у нее мгновенно появилась тянущая боль.
   — Ты не поймал их! — выдохнула Джоли, закрыв глаза и в изнеможении опускаясь на матрас, лежавший на разделочном столе.
   Даниель заговорил необычайно мягким и тихим голосом, которого Джоли никогда прежде не слышала у него. И в то же время этот голос был каким-то безжизненным.
   — Что им было нужно?
   Джоли успела вымыть и расчесать волосы, пока ожидала Даниеля, и теперь распустила их по плечам.
   — Они приезжали, чтобы запугать меня, — ответила Джоли после некоторого колебания. — Дать мне понять, что они все время поблизости.
   — Зачем?
   — Я уже говорила тебе: Блейк хочет заполучить твою ферму, Даниель. Или по крайней мере деньги, которые можно за нее выручить.
   Без предупреждения Даниель сел рядом с Джоли и, легко подхватив жену, верхом усадил себе на колени. Ткань ночной рубашки натянулась на бедрах, груди выпятились под тонким муслином. Даниель сильно прижал ее к себе.
   — Плохо тебе придется, Джоли, если ты лжешь мне. Да я сам вздерну тебя! — прошипел Даниель.
   И эта тихо произнесенная фраза причинила ей гораздо больше боли, чем если бы он ударил ее. Глаза Джоли тут же наполнились жгучими слезами.
   — Неужели ты не понимаешь, что я пытаюсь спасти твою жизнь, ты, толстокожий фермер, бесчувственный чурбан! — Джоли громко всхлипнула. — Помоги мне, Господи. Я люблю тебя!
   Даниель потрясение уставился на Джоли, словно она сказала нечто непотребное, во что невозможно было поверить.
   — Нет, — скрипучим, дребезжащим голосом сказал он.
   — Да! — выкрикнула Джоли и подняла кулачки, чтобы хорошенько отдубасить его, но Даниель перехватил ее запястья. Его руки властно и сильно сдавили ее руки, чтобы не дать им двигаться, а не для того, чтобы причинить Джоли боль.
   — Нет, — почти отчаянно повторил Даниель, и в тот же самый момент его рука сжала затылок Джоли, а его губы прижались к ее в страстном поцелуе.
   И в эти волшебные мгновения Джоли потеряла остатки гордости. Она издала короткое, сдавленное рыдание, обвила его шею руками и вернула поцелуй. Сладкая истома наполнила кажду клеточку ее тела, все мускулы дрожали, словно в «пляске святого Витта», их уста слились в таком страстном поцелуе, который возможен только у любовников.
   Джоли откинулась чуть назад, когда Даниель высвободил из-под муслина ее грудь, и тяжело задышала, когда он зубами принялся покусывать нежный сосок, проявляя при этом завидную сноровку и умение. Когда Даниель в очередной раз поласкал языком, а затем сильно втянул сосок в рот, Джоли застонала уже в голос.
   Вдруг Даниель резко отстранился.
   — Нет, мы не можем этого делать, — задыхаясь, сказал он. — Я так тебя хочу, что боюсь, этот фургон слишком сильно раскачается и полопаются все рессоры.
   Джоли так же сильно желала его, она просто таяла внутри, ее желание требовало разрешения, отдаваясь болью нетерпения, однако она встала с его колен и разгладила муслин ночной рубашки. Потом, не говоря ни слова, сняла тазик, висевший на стене на толстом металлическом гвозде, и поставила его на печь, за которой она провела столько много часов во время уборки урожая. Налила из чайника горячей воды в тазик и осторожно опустила его на пол рядом с разделочным столом, который служил им постелью
   После этого Джоли достала чистую тряпицу и намочила ее в теплой воде. С нежностью, в которой явственно чувствовалось страстное желание, Джоли принялась отмывать от пыли лицо и шею Даниеля. Она медленно расстегнула пуговички его рубашки и принялась стаскивать ее: сначала один рукав, потом другой.
   Голубые глаза Даниеля горели, когда он не отрываясь смотрел на ее лицо, но не сделал ни малейшей попытки воспрепятствовать тому, чтобы Джоли раздевала его. Отбросив рубашку, Джоли принялась омывать крепкую волосатую грудь Даниеля, его подмышки, затем, встав на колени рядом с ним, помыла его спину.
   Закончив с торсом, Джоли стянула сапоги Даниеля, и тут уже подключился он сам, расстегнув пряжку брючного ремня. Когда в сторону отлетели брюки, Джоли поменяла воду в тазике и продолжила омовение мужа. Его мощные рельефные мускулы перекатывались на спине и плечах, когда их касались руки Джоли. Даниель прикрыл глаза, однако не возражал против мытья. Его дыхание участилось, грудь заходила, словно он вел неравную борьбу с самим собой, не желая подчиняться Джоли.
   Воспоминания о том наслаждении, которое он давал ей, придали вдруг Джоли смелости. Она потянулась к его устам и призывно раскрыла рот, чуть высунув язык…
   Даниель принялся бормотать что-то протестующим тоном. Он даже взял ладонями ее голову и попытался сдержать порыв Джоли. Однако сладостно застонал, когда Джоли дотронулась до него. Она страстно провела руками по его бедрам вверх, затем вниз, получая наслаждение от своей необыкновенной, сладкой власти над ним. Бедра Даниеля задрожали, дыхание участилось.
   Джоли, однако, не намеревалась отпускать его на волю, но Даниель, глухо вскрикнув, высвободился из ее объятий и вскочил, отбросив ее к противоположной стене. Джоли ощутила, как по коже ее побежали мурашки, едва Даниель сорвал с нее ночную рубашку.
   Джоли словно опьянела от сознания тосо, что какое-то время, пусть всего несколько минут, она была сильнее Даниеля, и еще неистовее стала целовать его. Даниель приподнял ее и медленно опустил вдоль своего рослого тела, одновременно прижимая ее к себе, упершись плечами в стену фургона и чуть выгнувшись вперед, позволяя Джоли скользить вдоль его тела. Их тела прильнули друг к другу, языки сцепились в чувственном поцелуе. Если бы рот ее не был занят, Джоли громко бы закричала от удовольствия, так громко, что даже звезды услышали бы ее крик.
   Их любовь вовсе не напоминала нежную встречу мужа и жены. Нет, их любовь была замешана на гневе и отчаянии и в то же время страстном желании, но не было в этом чувстве боли.
   Даниель теснее прижался к Джоли, коленом развел ей ноги, ее соски прижались к его волосатой груди. Джоли обняла его ногами за талию, когда наступил наивысший момент удовольствия, Даниель умело помогал ей равномерными движениями бедер. Затем он опустил руки под ее нежные ягодицы и, поддерживая их, еще шире развел ей ноги в стороны. Джоли снова закусила губу, чтобы не закричать от блаженства, обрушившегося на нее. Затем бессильно повисла на его руках, словно живые ножны для его меча.
   Джоли ощутила, как в нее полилось его тепло, она застонала и изогнулась, запустив пальцы в его волосы в чувственном экстазе, доставляя удовольствие ему, доставляя удовольствие себе.
   Когда все закончилось, Даниель нежно опустил ее на койку-стол и прикрыл стеганым одеялом. Ее все еще продолжала сотрясать дрожь экстаза…
   Даниель быстро помылся теплой водой. Для Джоли было истинным наслаждением видеть все, что он делает, даже это. Затем Даниель набросил одежду и отошел к печи. Пока варился кофе, он ни разу не посмотрел на Джоли.
   — То, что только что произошло между нами, ничего не меняет, — после долгого молчания сказал Даниель.
   Умиротворенное и блаженное состояние Джоли мгновенно сменилось болью и гневом.
   — Ну уж нет! Это, возможно, как раз и изменило очень многое, — ответила Джоли, чтобы только позлить его. — Например, сегодня ты вполне мог сделать мне ребенка, если уже не сделал этого прежде.
   Даниель вскинулся и резко обернулся к Джоли:
   — Не смей так говорить!
   — Но это правда, — настаивала Джоли. К добру или худу, но это так. Хотя одному только Богу известно, зародила ли их любовь и страсть новую душу на этой грешной земле.
   Даже в неверном колеблющемся свете ночника Джоли успела разглядеть, как побелело лицо Да-ниеля.
   — Ты должен был бы знать, что такое может случиться, — беззаботно проворковала Джоли, усаживаясь на постели под одеялом.
   Даниель почесал в затылке с такой силой, что Джоли испугалась, как бы он не снял с себя скальп.
   — Конечно, я знаю об этом, но… — глухо начал Даниель, но голос его пресекся.
   Джоли глубоко вздохнула и поудобнее устроилась между подушками, старательно прикрывая обнаженную грудь.
   — Разрешите мне кое-что сказать вам, мистер Даниель Бекэм. Если у нас появится ребенок, а я пока еще не совсем в этом уверена, но такое может случиться, то я категорически запрещаю вам подкидывать бедное дитя под дверь какого-нибудь сиротского приюта.
   — Но я и не собирался этого делать, — зло прошептал Даниель и так передернул плечами, что Джоли показалось, будто этот огромный и сильный человек хочет стать меньше и незаметнее. Ясно было, он вспомнил, что вокруг походной кухни сейчас находятся посторонние люди, а он не хотел привлекать их внимания к тому, что происходит внутри нее.
   — Ты отправишь Джемму и Хэнка снова в бедность и лишения?
   Даниель чуть наклонился, пристально глядя на нее:
   — Но ведь есть множество семей, готовых предоставить им кров.
   — Они не щенки, Даниель, — подчеркнула Джоли, обхватив себя руками и прикрывая плечи и грудь. — Они дети. А эти «множество семей», готовых взять их в дом, делают это лишь для того, чтобы получить дармовых рабов для мытья посуды и отскребания полов.
   Даниель отрицательно покачал головой и привел в качестве главного доказательства то, что казалось ему самым убедительным на свете:
   — Должно быть, ты начиталась Чарльза Диккенса.
   Джоли отнюдь не собиралась признаваться, что практически ничего не читала.
   — Ну и что с того? — резко ответила она, надеясь, что Даниель не попросит ее продемонстрировать свои познания в творчестве этого Диккенса. Все, что она знала о мистере Диккенсе, так это то, что он был англичанином и умер несколько лет назад.
   Ее муж со стуком поставил кружку с кофе на горячую плиту.
   — Я вижу, что сегодня нет смысла говорить на эту тему, — сказал он с таким равнодушием и отчужденностью в голосе, что Джоли захотелось подскочить к нему и убить на месте.
   Но в следующий момент, когда Даниель взялся за дверную ручку, Джоли тут же охватила настоящая паника. В то время, как ее тело просило, даже требовало его ласк, душа ее буквально вопияла о другого рода близости. Какое бы это было блаженство, если бы Даниель лег рядом с ней и успокоил в своих сильных объятиях.
   — Не уходи… — умоляюще прошептала она. Даниель пристально взглянул на Джоли, и ей почудилось, что в этой долгой и томительной паузе Даниель может расслышать, как гулко бьется ее сердце. Но он все же открыл дверь и вышел в ночь. Джоли ощутила дымок лагерного костра и услышала душещипательную музыку, наигрываемую на губной гармонике.