Страница:
На его мощном теле было лишь одно место, которому подходило определение «мягкий», — его губы. Джоли поняла это, когда висела в воздухе, в стальных руках мужа. Все ее чувства вдруг забурлили в ней, и, не издавая ни звука, она пронзительно завизжала с такой же силой, как новая паровая пила на лесопилке мистера Дженьюэри. Все мысли вылетели у Джоли из головы, она ощущала только его железные бедра и грудь, но, самое главное, крепкую твердость его мужского естества.
Когда он поцеловал ее, сперва легко, потом все настойчивее и страстнее, кровь бросилась в голову Джоли, потом отхлынула к ногам одной темно-красной волной. Даниель до конца овладел ею с помощью только языка, потом опустил ее на землю, но так, чтобы она скользила вдоль его тела.
— Даниель! — прошептала Джоли, но когда она положила свои дрожащие, жаркие ладони на его крепкую грудь, чтобы придать себе устойчивость, Даниель отвернулся и снова принялся запрягать серого мерина. Его движения были точны и выверены.
— Не жди меня к ужину, — бросил он, снова глядя на нее. — Могу вернуться поздно.
В городе была женщина, та самая, которая была бы только счастлива выполнить все прихоти и желания Даниеля. Эта мысль больно кольнула Джоли.
— А что мне сказать наемным работникам, когда они начнут приезжать? — спросила она.
Крепкие мускулы на спине и плечах Даниеля рельефно перекатывались, когда он закончил запрягать коня и повел его, тащившего фургон, к открытым воротам конюшни.
— Они придут и, как обычно, лягут отдохнуть. Им ничего не надо, тюфяки они принесут с собой, от тебя только потребуется их накормить.
У Джоли снова взыграл характер. Она проводила мужа до ворот, где остановилась и смотрела, упершись руками в бока, как Даниель устраивается на козлах и отвязывает вожжи.
— А сколько стоит моя стряпня для ваших наемных работников, мистер Бекэм? Я спрашиваю, чтобы знать, сколько это составит в счет моего долга вам.
— Десять центов, — язвительно ответил Даниель, тронул поводья, и фургон медленно покатился.
Джоли проводила Даниеля взглядом, вспоминая его поцелуй и ненавидя себя за то, какую власть он имел над ней. Но, к ее великому тайному огорчению, больше всего на свете она бы желала, чтобы он вернулся и занялся с ней любовью.
Но, к счастью для Джоли, обязанности жен фермеров были обширны, и потому ей просто некогда было тосковать. Джоли уложила Джемму подремать немного, затем усадила Хэнка за столом на кухне и дала ему букварь, который обнаружила на книжной полке в кабинете Даниеля. Она сидела и слушала, как малыш сражается с простейшими предложениями. Хэнку было всего неполных шесть лет, но он уже проучился несколько месяцев. К тому же он оказался очень сообразительным.
— А ведь, — заметила Джоли, стоя у раковины и чистя картошку для наемных работников, которые вот-вот должны были прибыть, — ты так и не сказал мне свою фамилию.
Хэнк поднял на нее голубые глазенки. Они были совсем как у Даниеля, и Джоли приняла это за добрый знак.
— Я и не думал, что это важно, — ответил Хэнк, закрывая букварь.
Джоли разрезала очищенные картофелины и бросила их в большую кастрюлю с холодной водой, потом посолила.
— Даниель, то есть мистер Бекэм, отправился в город, чтобы послать весточку священнику в Спокан о том, что с вами все в порядке.
Хэнк с отсутствующим видом уставился на ящик с дровами, стоявший рядом с печью.
— Мы там никому не нужны, — глухо сказал он. — Так же, как и нашему дяде.
Гомон во дворе сообщил Джоли, что прибыли первые работники, нанятые Даниелем на уборку урожая. Решив, что поздоровается с ними попозже, Джоли села за стол напротив Хэнка.
— Расскажи мне о твоем отце, — мягко попросила она, положив руки на скатерть. — Ты его помнишь?
Было видно, как Хэнк проглотил комок в горле, потом пожал тонкими плечами.
— Па любил выпить и поиграть в карты. Когда ма умерла, он пытался присматривать за нами, но, думаю, это оказалось слишком тяжело для него. Последнее, что мы слышали — что он убил себя.
Рассказ маленького Хэнка потряс Джоли, и не просто потому, что он был душераздирающим, но и потому еще, что ее собственный отец во многом напоминал отца Хэнка. Деннис Маккиббен был слабым человеком и выпивохой. Он гораздо больше заботился о собственных удобствах, чем о нуждах подрастающей дочери. Он сбагрил ее на попечение тетки и дяди и благополучно отбыл в другие края, а когда Джоли успела полюбить тетю Ниссу и дядю Франклина и почувствовала их дом наконец-то своим, ее папочка вдруг вновь объявился, чтобы забрать ее с собой и превратить в служанку своей новой жены.
Джоли протянула руку и накрыла ею ладошку Хэнка. Как же ей хотелось дать этому малышу надежную крышу над головой, оставить на ферме Даниеля, до она не могла. Во-первых, потому что этот подарок был бы не ее, а, во-вторых, горький опыт уже научил ее, что все в этом мире преходяще — и плохое, и хорошее.
— Но мне бы все равно хотелось услышать твою фамилию, — тихо напомнила Джоли.
— Вагнер, — признался Хэнк.
Джоли протянула ему руку, и они обменялись рукопожатием.
— Здравствуйте, мистер Хэнк Вагнер, — улыбнулась она. — Меня зовут Джоли Маккиббен, и я очень рада познакомиться с вами.
По личику мальчика скользнула застенчивая улыбка.
— Я хочу, чтобы мы с Джеммой тоже стали Бекэмами, — сознался он, а Джоли обняла его за плечи. Она тоже хотела этого, но не тешила себя большими надеждами, что Даниель изменит свое решение отослать Хэнка и Джемму обратно в Спокан. И, вероятно, с него вполне станется отослать в Спокан свою преступницу-жену и приблудившихся детишек в одной повозке.
— Пойду посмотрю, все ли яйца собрали мы с Джеммой сегодня утром, — сказал Хэнк и высвободился из объятий Джоли, которая ласково взъерошила его волосы.
— Да, ступай посмотри, — улыбнулась она. И только когда Хэнк ушел, Джоли позволила себе поплакать.
К ужину во дворе была уже добрая дюжина людей. Они сновали взад-вперед. В воздухе стоял гул голосов и крепкий запах трубок и самокруток.
Джоли приготовила обильные блюда из жареной ветчины и вареной картошки, хлебцы, растительное масло. Работники положили еду каждый в свою тарелку и разбрелись кто куда, чтобы спокойно поесть, сидя на траве. Джоли тем временем прислушивалась, не скрипят ли колеса фургона Даниеля.
Когда сразу после девяти часов солнце село, в конюшне загорелся слабый свет керосиновой лампы. Кто-то заиграл на губной гармонике грустную балладу. Это еще более опечалило Джоли, хотя рядом с ней были Хэнк и Джемма.
Когда она придумала и рассказала им на ночь сказку, а затем отправила спать, одиночество и тоска стали просто невыносимыми. Джоли стояла у окна темной гостиной и всматривалась в пустую дорогу.
— Чтоб тебя, Даниель Бекэм! — в сердцах пробормотала она и только собралась отвернуться от окна, как далеко вдали углядела мерцающий огонек. Ее охватило приподнятое чувство, хотя оно и не смягчило возмущение тем, как с ней обращается Даниель.
Она уютно расположилась на кухне, сидя у печи и тщательно расчесывая волосы, которые доходили ей до пояса, когда в кухню вошел Даниель и повесил шляпу на крючок рядом с дверью. Его взгляд отрешенно скользнул по Джоли.
— Значит, люди уже здесь. — Даниель подошел к печи, приоткрыл чугунную дверцу и поворошил угли.
Джоли улыбнулась про себя. Она уже стала понимать, что это такое — быть женшиной, даже если это ограничивается ролью кухарки и судомойки. Она отметила, что одежда Даниеля не пахнет ни виски, ни духами.
— Я ничего не оставила для вас на ужин, мистер Бекэм. Вы ведь сказали, что поужинаете в городе.
— Мне сунули малюсенький кусочек свинины и пару горстей гороха и назвали это едой! — пробурчал Даниель, резко открыл хлебницу и крякнул от огорчения: в ней было всего несколько крошек.
— И где это так кормят? — сладко осведомилась Джоли, продолжая неспешно расчесывать волосы.
— В «Джеферсон-отеле», — ответил из кладовой Даниель, и его голос гулко отражался от стен. Затем он появился, неся в руках банку с маринованными огурцами, кусок сыра и четыре овсяных лепешки.
Джоли небрежно кивнула.
— По моему разумению, в салунах всегда подают такую еду, — заметила Джоли, а про себя добавила «И еще девиц легкого поведения».
Даниель одной ногой придвинул стул и грузно сел.
— Не бойся, на это у меня не было времени, — рассеянно сказал Даниель, свирепо глядя на свою добычу, разложенную на столе. — Черт тебя побери, женщина! Ты дашь мне что-нибудь поесть?
Джоли достала из ларя оставшуюся ветчину, подала большой ломоть хлеба и приготовила несколько бутербродов.
— Сейчас пойду к колодцу и принесу холодного молока, — сообщила она, берясь за дверную ручку.
Стул с грохотом отлетел в сторону, когда Даниель молниеносно подскочил к ней и схватил за запястье.
— Но не в таком же виде! — прошипел он. — Неодетая, в ночной рубашке, а ведь там мужчины!
Джоли втайне была рада такой бурной вспышке.
— Я совсем забыла об этом, — солгала она, широко улыбаясь. На самом деле она уже вычислила, что в этот час все наемные работники спят в конюшне.
— Стой, где стоишь! — приказал ей Даниель, грозя пальцем перед ее носом, затем схватил со шкафа желтый фарфоровый кувшин и выскочил за дверь. Когда он вернулся с полным кувшином молока, Джоли закончила причесываться, зная, что в мягком свете лампы ее волосы отливают янтарем. Она отвесила ему глубокий поклон, когда Даниель взглянул на нее, но тут же резко отвернулся.
— Я думал, что ты уже лежишь в постели, — хрипло сказал он.
Его жена широко и как-то театрально зевнула, потянулась и, слегка выгнувшись, скрестила руки над головой.
— Я тоже так считаю, — добродушно согласилась она. — К тому же скоро вставать и приниматься за завтрак: должна же я отработать свое содержание. Так что спокойной ночи, мистер Бекэм.
— Джоли!
Она остановилась и молча ждала, боясь обернуться и встретиться с ним взглядом. А его взгляд просто прожигал ей спину. Наступила томительная пауза, затем он с явной неохотой выдавил из себя:
— Спокойной ночи.
Слишком гордая, чтобы показать свое разочарование, Джоли молча покинула кухню и поднялась наверх в спальню.
Она лежала в пустой постели, испытывая смятение и обиду. Заслышав, как хлопнула кухонная дверь, она вскочила и подлетела к окну. В лунном свете было хорошо видно, как Даниель остановился у походной кухни, где провел вчерашнюю ночь, затем взглянул в направлении клена, охранявшего могилы его умершей семьи. Джоли испуганно отпрянула, потому что потом он посмотрел на окно спальни. Когда Даниель повернулся и пошел к дому, Джоли перестала даже дышать.
Джоли притворилась спящей, когда дверь в спальню со скрипом отворилась, но из-под полуприкрытых век она видела Даниеля. Он стоял в темном проеме дверей, его мощная фигура купалась в серебряном лунном свете. Затем он стремительно пересек комнату, схватил Джоли за руку и буквально выдернул из постели. Джоли от изумления разинула рот.
— Прекрати! — сквозь зубы проревел Даниель. — Черт побери, что бы ты ни делала, прекрати! Да поможет мне Господь, я теряю рассудок!
Хотя Даниель и не причинил ей боли, она все же почувствовала облегчение, когда он отпустил ее руку.
— Я ничего не делаю! — прошипела она в ответ злым шепотом, поправляя ночную рубашку. Даниель пальцем поднял ее подбородок и уставился в ее глаза, словно пытался найти в них что-то дьявольское.
— В доме дети, — с отчаянием сказал он, и Джоли знала, что Даниель напоминает об этом не ей, а себе. Джоли решила, что молчание послужит ей лучше, чем любой аргумент, и попридержала язык.
Даниель вновь удивил ее, когда вдруг подхватил на руки. Без каких-либо объяснений, молча, Даниель вынес ее на руках из спальни, спустился по лестнице, прошел через столовую, кухню и вышел во двор.
Звезды густо высыпали на небе, они сверкали, переливались, наполняя прозрачный воздух каким-то странным мерцанием. Наемные работники крепко спали в конюшне, лишь мычание дойной коровы нарушало тишину.
Даниель долго смотрел на Джоли таким взглядом, словно размышлял, что уже познакомился с ней где-то, но не мог припомнить i де, потом внес ее на руках в походную кухню и положил на узкий разделочный стол.
Джоли ощутила, как в горле у нее бьется пульс.
— Даниель… что…
Входная дверь закрылась, и в походной кухне тут же наступила кромешная тьма. Даниель ничего ей не ответил, но Джоли услышала глухой стук снятых сапог, затем мелодичный звон пряжки его брючного ремня. А когда он лег на нее, стараясь не раздавить своим весом, Джоли даже сквозь ткань ночной рубашки ощутила его сухую горячую кожу. И произошло нечто удивительное. Джоли сильно устала за день, но ее тело, хранящее еще заряд того утреннего поцелуя у конюшни, тут же загорелось огнем желания.
Джоли закусила губу, чтобы подавить стон едва сдерживаемого нетерпения, когда Даниель, задрав ей ночную рубашку, обнажил ее длинные ноги, затем бедра. Бормоча что-то бессвязное, Даниель осыпал ее поцелуями с головы до ног, а потом жадно припал губами к ее соску.
Реакция Джоли была примитивной, но абсолютно естественной. Она выгнулась дугой, дыхание ее участилось, и она издала низкий грудной стон. Когда она потянулась навстречу Даниелю, он одним движением спокойно и глубоко вошел в нее, отчего глаза у нее широко раскрылись. Она обхватила коленями его талию и прижалась к нему. Даниель приложился губами к ее рту и запечатал его долгим поцелуем как раз вовремя, чтобы заглушить рвущийся из нее крик наслаждения.
Тело больше не подчинялось Джоли. Под Даниелем оно стало жить своей собственной жизнью, трепеща и раскрываясь каждой клеточкой навстречу его ласкам. Джоли дрожала всякий раз, когда он выходил из нее. А когда это необыкновенное удовольствие достигло крещендо, Даниель стал легонько покусывать шею Джоли и закрыл ей рот ладонью, чтобы ее экстаз остался только их личным делом.
Потом, спустя бесконечно долгое время, когда она совсем выбилась из сил и насытилась, Даниель нежно убрал прилипшие к ее потному лбу пряди волос и осушил ее губы поцелуями. Его движения изменились. Каждый раз, когда он входил в нее, Даниель усиливал натиски, проникая в нее все глубже. Джоли была уверена, что их души слились воедино, когда последняя судорога сотрясла наконец Даниеля, и он извергнул в нее свое семя.
Казалось, прошла вечность, прежде чем к Джоли вернулась способность соображать, а когда это случилось, какое-то странное, ядовитое чувство, словно боль, возникло в ней. Даниель желал Джоли и откровенно наслаждался ею, но даже хотя он дал обет и подписал юридические бумаги, он не считал ее своей настоящей, законной женой. Иначе он не стал бы заниматься с ней любовью вне своего дома, как будто бы в их близости было что-то незаконное, постыдное.
Только когда Даниель повернулся, чтобы поцеловать ее в щеку, он обнаружил, что Джоли плачет.
— Что случилось, Джоли?
А она не хотела показывать Даниелю, что плакала из-за него. Внутри у нее все тряслось от попыток сдержать рыдания, но было уже слишком поздно.
Даниель вздохнул, когда она ничего не ответила, и лег на спину, едва умещаясь на узком разделочном столе. Тогда он одним движением широко раздвинул ей ноги и усадил верхом себе на бедра. Когда она опустилась на его мужское естество, он провел ладонями по ее бокам, нежно потискал ее груди, затем снова принялся ласкать низ ее живота.
И все равно Джоли продолжала плакать.
— Скажи мне, что случилось? — низким голосом спросил он. Джоли даже в уме не хотела облекать словами свое страдание, позволить, чтобы о нем было сказано вслух. Она вытирала слезы тыльной стороной руки, но все равно они продолжали струиться.
Господь свидетель, сколь трудна была жизнь Джоли и до ее встречи с Даниелем. А теперь она должна будет страдать до конца своих дней, зная, что он стыдился ее, считал не законной женой, а наложницей.
В конце концов Даниель обхватил руками ее бедра, приподнял Джоли и насадил ее на свой член.
— Если только так доставлять тебе удовольствие, так бы и сказала.
От нового ощущения у нее почти закружилась голова, кровь застучала в голове, тело изгибалось в пароксизмах страсти. Наслаждение пронзило ее всю насквозь. Джоли была уверена, что не сможет вынести то неистовое наслаждение, которое получала, отдавая себя Даниелю. Она послушно отвечала ему, ощущая в себе каждое движение его крепкого члена.
Джоли дышала трудно и часто, была вся покрыта потом. Она знала, что еще несколько секунд, и внутри нее произойдет какой-то чудовищный по силе взрыв, от которого она разлетится на мелкие кусочки, и боялась, что никогда не сможет собрать их воедино
— Даниель! — крикнула Джоли, и ее острые ногти вонзились в его спину, но ни она, ни он этого не заметили. Когда пришло его время, Даниель одним мощным движением бедер высоко подкинул ее, и Джоли насладилась его невольным криком безоговорочной капитуляции.
Джоли не знала, сколько времени прошло, когда наконец стала снова соображать и увидела, что Даниель надел на нее ночную рубашку, что берет ее на руки и несет к дому. Джоли была слишком ошеломлена, чтобы задавать вопросы — ему или себе. Она могла лишь покоиться в его сильных руках, уронив голову ему на грудь и закрыв глаза, поскольку Даниель потребовал от нее всех ее жизненных сил, и она все отдала ему.
Даниель принес ее наверх в свою комнату и осторожно положил на широкую постель.
Больше всего на свете Джоли желала, чтобы Даниель доказал ей, что все ее подозрения — бред, чтобы он лег рядом с ней, заключил в объятия и уснул. Однако он заботливо укрыл ее легким стеганым одеялом, коснулся губами ее лба и ушел.
Джоли прошептала его имя, но это было все, на что у нее хватило сил. Усталость тяжелым грузом навалилась на нее, и Джоли провалилась в глубочайший сон без сновидений.
Утром не было времени сетовать по разбитым надеждам: надо было накормить четырнадцать голодных мужчин. Перед тем как они допили кофе, прибыл Джо Калли. Он приехал на молотилке, которую тащили восемь мулов. Рядом с Джо восседала Нан в платье из голубого ситца и в более практичной, чем в прошлый раз, шляпке. Они явно были готовы помочь Бекэмам
Нан тут же принялась помогать Джоли грузить в походную кухню последние мелочи, а потом они пошли вслед за повозкой, которую Дотер катил вглубь пшеничных полей. Хэнк и Джемма были внутри и шалили там, строя рожицы и показывая языки в окошко.
— Быстро сработано! — усмехнулась Нан, указывая на резвящихся детей. — Если бы вас сейчас увидел кто-либо, кто вас не знает, то решил бы, что эти дети ваши! Твои и Даниеля!
Даже упоминание имени мужа заставило сердце Джоли мучительно забиться. Она боялась даже бросить взгляд на походную кухню, чтобы не вспоминать, как страстно и искусно любил ее там Даниель.
— Хотела бы я, чтобы они были нашими детьми, — горько сказала Джоли и потом объяснила Нан, как Хэнк и Джемма удрали от священника и забрались в повозку Даниеля перед тем, как тот уехал из Спокана.
Нан печально улыбнулась.
— После смерти Илзе и детей Дан ожесточил свое сердце. Он постоянно ходит в церковь и все такое, но я абсолютно убеждена, что сейчас он не верит никому и ничему. — Нан замолчала, задумчиво поправляя тесемки шляпки. — Священное Писание говорит, что пути Господни неисповедимы, и я полагаю, что Господь неспроста привел тебя в Просперити…
ГЛАВА 9
Когда он поцеловал ее, сперва легко, потом все настойчивее и страстнее, кровь бросилась в голову Джоли, потом отхлынула к ногам одной темно-красной волной. Даниель до конца овладел ею с помощью только языка, потом опустил ее на землю, но так, чтобы она скользила вдоль его тела.
— Даниель! — прошептала Джоли, но когда она положила свои дрожащие, жаркие ладони на его крепкую грудь, чтобы придать себе устойчивость, Даниель отвернулся и снова принялся запрягать серого мерина. Его движения были точны и выверены.
— Не жди меня к ужину, — бросил он, снова глядя на нее. — Могу вернуться поздно.
В городе была женщина, та самая, которая была бы только счастлива выполнить все прихоти и желания Даниеля. Эта мысль больно кольнула Джоли.
— А что мне сказать наемным работникам, когда они начнут приезжать? — спросила она.
Крепкие мускулы на спине и плечах Даниеля рельефно перекатывались, когда он закончил запрягать коня и повел его, тащившего фургон, к открытым воротам конюшни.
— Они придут и, как обычно, лягут отдохнуть. Им ничего не надо, тюфяки они принесут с собой, от тебя только потребуется их накормить.
У Джоли снова взыграл характер. Она проводила мужа до ворот, где остановилась и смотрела, упершись руками в бока, как Даниель устраивается на козлах и отвязывает вожжи.
— А сколько стоит моя стряпня для ваших наемных работников, мистер Бекэм? Я спрашиваю, чтобы знать, сколько это составит в счет моего долга вам.
— Десять центов, — язвительно ответил Даниель, тронул поводья, и фургон медленно покатился.
Джоли проводила Даниеля взглядом, вспоминая его поцелуй и ненавидя себя за то, какую власть он имел над ней. Но, к ее великому тайному огорчению, больше всего на свете она бы желала, чтобы он вернулся и занялся с ней любовью.
Но, к счастью для Джоли, обязанности жен фермеров были обширны, и потому ей просто некогда было тосковать. Джоли уложила Джемму подремать немного, затем усадила Хэнка за столом на кухне и дала ему букварь, который обнаружила на книжной полке в кабинете Даниеля. Она сидела и слушала, как малыш сражается с простейшими предложениями. Хэнку было всего неполных шесть лет, но он уже проучился несколько месяцев. К тому же он оказался очень сообразительным.
— А ведь, — заметила Джоли, стоя у раковины и чистя картошку для наемных работников, которые вот-вот должны были прибыть, — ты так и не сказал мне свою фамилию.
Хэнк поднял на нее голубые глазенки. Они были совсем как у Даниеля, и Джоли приняла это за добрый знак.
— Я и не думал, что это важно, — ответил Хэнк, закрывая букварь.
Джоли разрезала очищенные картофелины и бросила их в большую кастрюлю с холодной водой, потом посолила.
— Даниель, то есть мистер Бекэм, отправился в город, чтобы послать весточку священнику в Спокан о том, что с вами все в порядке.
Хэнк с отсутствующим видом уставился на ящик с дровами, стоявший рядом с печью.
— Мы там никому не нужны, — глухо сказал он. — Так же, как и нашему дяде.
Гомон во дворе сообщил Джоли, что прибыли первые работники, нанятые Даниелем на уборку урожая. Решив, что поздоровается с ними попозже, Джоли села за стол напротив Хэнка.
— Расскажи мне о твоем отце, — мягко попросила она, положив руки на скатерть. — Ты его помнишь?
Было видно, как Хэнк проглотил комок в горле, потом пожал тонкими плечами.
— Па любил выпить и поиграть в карты. Когда ма умерла, он пытался присматривать за нами, но, думаю, это оказалось слишком тяжело для него. Последнее, что мы слышали — что он убил себя.
Рассказ маленького Хэнка потряс Джоли, и не просто потому, что он был душераздирающим, но и потому еще, что ее собственный отец во многом напоминал отца Хэнка. Деннис Маккиббен был слабым человеком и выпивохой. Он гораздо больше заботился о собственных удобствах, чем о нуждах подрастающей дочери. Он сбагрил ее на попечение тетки и дяди и благополучно отбыл в другие края, а когда Джоли успела полюбить тетю Ниссу и дядю Франклина и почувствовала их дом наконец-то своим, ее папочка вдруг вновь объявился, чтобы забрать ее с собой и превратить в служанку своей новой жены.
Джоли протянула руку и накрыла ею ладошку Хэнка. Как же ей хотелось дать этому малышу надежную крышу над головой, оставить на ферме Даниеля, до она не могла. Во-первых, потому что этот подарок был бы не ее, а, во-вторых, горький опыт уже научил ее, что все в этом мире преходяще — и плохое, и хорошее.
— Но мне бы все равно хотелось услышать твою фамилию, — тихо напомнила Джоли.
— Вагнер, — признался Хэнк.
Джоли протянула ему руку, и они обменялись рукопожатием.
— Здравствуйте, мистер Хэнк Вагнер, — улыбнулась она. — Меня зовут Джоли Маккиббен, и я очень рада познакомиться с вами.
По личику мальчика скользнула застенчивая улыбка.
— Я хочу, чтобы мы с Джеммой тоже стали Бекэмами, — сознался он, а Джоли обняла его за плечи. Она тоже хотела этого, но не тешила себя большими надеждами, что Даниель изменит свое решение отослать Хэнка и Джемму обратно в Спокан. И, вероятно, с него вполне станется отослать в Спокан свою преступницу-жену и приблудившихся детишек в одной повозке.
— Пойду посмотрю, все ли яйца собрали мы с Джеммой сегодня утром, — сказал Хэнк и высвободился из объятий Джоли, которая ласково взъерошила его волосы.
— Да, ступай посмотри, — улыбнулась она. И только когда Хэнк ушел, Джоли позволила себе поплакать.
К ужину во дворе была уже добрая дюжина людей. Они сновали взад-вперед. В воздухе стоял гул голосов и крепкий запах трубок и самокруток.
Джоли приготовила обильные блюда из жареной ветчины и вареной картошки, хлебцы, растительное масло. Работники положили еду каждый в свою тарелку и разбрелись кто куда, чтобы спокойно поесть, сидя на траве. Джоли тем временем прислушивалась, не скрипят ли колеса фургона Даниеля.
Когда сразу после девяти часов солнце село, в конюшне загорелся слабый свет керосиновой лампы. Кто-то заиграл на губной гармонике грустную балладу. Это еще более опечалило Джоли, хотя рядом с ней были Хэнк и Джемма.
Когда она придумала и рассказала им на ночь сказку, а затем отправила спать, одиночество и тоска стали просто невыносимыми. Джоли стояла у окна темной гостиной и всматривалась в пустую дорогу.
— Чтоб тебя, Даниель Бекэм! — в сердцах пробормотала она и только собралась отвернуться от окна, как далеко вдали углядела мерцающий огонек. Ее охватило приподнятое чувство, хотя оно и не смягчило возмущение тем, как с ней обращается Даниель.
Она уютно расположилась на кухне, сидя у печи и тщательно расчесывая волосы, которые доходили ей до пояса, когда в кухню вошел Даниель и повесил шляпу на крючок рядом с дверью. Его взгляд отрешенно скользнул по Джоли.
— Значит, люди уже здесь. — Даниель подошел к печи, приоткрыл чугунную дверцу и поворошил угли.
Джоли улыбнулась про себя. Она уже стала понимать, что это такое — быть женшиной, даже если это ограничивается ролью кухарки и судомойки. Она отметила, что одежда Даниеля не пахнет ни виски, ни духами.
— Я ничего не оставила для вас на ужин, мистер Бекэм. Вы ведь сказали, что поужинаете в городе.
— Мне сунули малюсенький кусочек свинины и пару горстей гороха и назвали это едой! — пробурчал Даниель, резко открыл хлебницу и крякнул от огорчения: в ней было всего несколько крошек.
— И где это так кормят? — сладко осведомилась Джоли, продолжая неспешно расчесывать волосы.
— В «Джеферсон-отеле», — ответил из кладовой Даниель, и его голос гулко отражался от стен. Затем он появился, неся в руках банку с маринованными огурцами, кусок сыра и четыре овсяных лепешки.
Джоли небрежно кивнула.
— По моему разумению, в салунах всегда подают такую еду, — заметила Джоли, а про себя добавила «И еще девиц легкого поведения».
Даниель одной ногой придвинул стул и грузно сел.
— Не бойся, на это у меня не было времени, — рассеянно сказал Даниель, свирепо глядя на свою добычу, разложенную на столе. — Черт тебя побери, женщина! Ты дашь мне что-нибудь поесть?
Джоли достала из ларя оставшуюся ветчину, подала большой ломоть хлеба и приготовила несколько бутербродов.
— Сейчас пойду к колодцу и принесу холодного молока, — сообщила она, берясь за дверную ручку.
Стул с грохотом отлетел в сторону, когда Даниель молниеносно подскочил к ней и схватил за запястье.
— Но не в таком же виде! — прошипел он. — Неодетая, в ночной рубашке, а ведь там мужчины!
Джоли втайне была рада такой бурной вспышке.
— Я совсем забыла об этом, — солгала она, широко улыбаясь. На самом деле она уже вычислила, что в этот час все наемные работники спят в конюшне.
— Стой, где стоишь! — приказал ей Даниель, грозя пальцем перед ее носом, затем схватил со шкафа желтый фарфоровый кувшин и выскочил за дверь. Когда он вернулся с полным кувшином молока, Джоли закончила причесываться, зная, что в мягком свете лампы ее волосы отливают янтарем. Она отвесила ему глубокий поклон, когда Даниель взглянул на нее, но тут же резко отвернулся.
— Я думал, что ты уже лежишь в постели, — хрипло сказал он.
Его жена широко и как-то театрально зевнула, потянулась и, слегка выгнувшись, скрестила руки над головой.
— Я тоже так считаю, — добродушно согласилась она. — К тому же скоро вставать и приниматься за завтрак: должна же я отработать свое содержание. Так что спокойной ночи, мистер Бекэм.
— Джоли!
Она остановилась и молча ждала, боясь обернуться и встретиться с ним взглядом. А его взгляд просто прожигал ей спину. Наступила томительная пауза, затем он с явной неохотой выдавил из себя:
— Спокойной ночи.
Слишком гордая, чтобы показать свое разочарование, Джоли молча покинула кухню и поднялась наверх в спальню.
Она лежала в пустой постели, испытывая смятение и обиду. Заслышав, как хлопнула кухонная дверь, она вскочила и подлетела к окну. В лунном свете было хорошо видно, как Даниель остановился у походной кухни, где провел вчерашнюю ночь, затем взглянул в направлении клена, охранявшего могилы его умершей семьи. Джоли испуганно отпрянула, потому что потом он посмотрел на окно спальни. Когда Даниель повернулся и пошел к дому, Джоли перестала даже дышать.
Джоли притворилась спящей, когда дверь в спальню со скрипом отворилась, но из-под полуприкрытых век она видела Даниеля. Он стоял в темном проеме дверей, его мощная фигура купалась в серебряном лунном свете. Затем он стремительно пересек комнату, схватил Джоли за руку и буквально выдернул из постели. Джоли от изумления разинула рот.
— Прекрати! — сквозь зубы проревел Даниель. — Черт побери, что бы ты ни делала, прекрати! Да поможет мне Господь, я теряю рассудок!
Хотя Даниель и не причинил ей боли, она все же почувствовала облегчение, когда он отпустил ее руку.
— Я ничего не делаю! — прошипела она в ответ злым шепотом, поправляя ночную рубашку. Даниель пальцем поднял ее подбородок и уставился в ее глаза, словно пытался найти в них что-то дьявольское.
— В доме дети, — с отчаянием сказал он, и Джоли знала, что Даниель напоминает об этом не ей, а себе. Джоли решила, что молчание послужит ей лучше, чем любой аргумент, и попридержала язык.
Даниель вновь удивил ее, когда вдруг подхватил на руки. Без каких-либо объяснений, молча, Даниель вынес ее на руках из спальни, спустился по лестнице, прошел через столовую, кухню и вышел во двор.
Звезды густо высыпали на небе, они сверкали, переливались, наполняя прозрачный воздух каким-то странным мерцанием. Наемные работники крепко спали в конюшне, лишь мычание дойной коровы нарушало тишину.
Даниель долго смотрел на Джоли таким взглядом, словно размышлял, что уже познакомился с ней где-то, но не мог припомнить i де, потом внес ее на руках в походную кухню и положил на узкий разделочный стол.
Джоли ощутила, как в горле у нее бьется пульс.
— Даниель… что…
Входная дверь закрылась, и в походной кухне тут же наступила кромешная тьма. Даниель ничего ей не ответил, но Джоли услышала глухой стук снятых сапог, затем мелодичный звон пряжки его брючного ремня. А когда он лег на нее, стараясь не раздавить своим весом, Джоли даже сквозь ткань ночной рубашки ощутила его сухую горячую кожу. И произошло нечто удивительное. Джоли сильно устала за день, но ее тело, хранящее еще заряд того утреннего поцелуя у конюшни, тут же загорелось огнем желания.
Джоли закусила губу, чтобы подавить стон едва сдерживаемого нетерпения, когда Даниель, задрав ей ночную рубашку, обнажил ее длинные ноги, затем бедра. Бормоча что-то бессвязное, Даниель осыпал ее поцелуями с головы до ног, а потом жадно припал губами к ее соску.
Реакция Джоли была примитивной, но абсолютно естественной. Она выгнулась дугой, дыхание ее участилось, и она издала низкий грудной стон. Когда она потянулась навстречу Даниелю, он одним движением спокойно и глубоко вошел в нее, отчего глаза у нее широко раскрылись. Она обхватила коленями его талию и прижалась к нему. Даниель приложился губами к ее рту и запечатал его долгим поцелуем как раз вовремя, чтобы заглушить рвущийся из нее крик наслаждения.
Тело больше не подчинялось Джоли. Под Даниелем оно стало жить своей собственной жизнью, трепеща и раскрываясь каждой клеточкой навстречу его ласкам. Джоли дрожала всякий раз, когда он выходил из нее. А когда это необыкновенное удовольствие достигло крещендо, Даниель стал легонько покусывать шею Джоли и закрыл ей рот ладонью, чтобы ее экстаз остался только их личным делом.
Потом, спустя бесконечно долгое время, когда она совсем выбилась из сил и насытилась, Даниель нежно убрал прилипшие к ее потному лбу пряди волос и осушил ее губы поцелуями. Его движения изменились. Каждый раз, когда он входил в нее, Даниель усиливал натиски, проникая в нее все глубже. Джоли была уверена, что их души слились воедино, когда последняя судорога сотрясла наконец Даниеля, и он извергнул в нее свое семя.
Казалось, прошла вечность, прежде чем к Джоли вернулась способность соображать, а когда это случилось, какое-то странное, ядовитое чувство, словно боль, возникло в ней. Даниель желал Джоли и откровенно наслаждался ею, но даже хотя он дал обет и подписал юридические бумаги, он не считал ее своей настоящей, законной женой. Иначе он не стал бы заниматься с ней любовью вне своего дома, как будто бы в их близости было что-то незаконное, постыдное.
Только когда Даниель повернулся, чтобы поцеловать ее в щеку, он обнаружил, что Джоли плачет.
— Что случилось, Джоли?
А она не хотела показывать Даниелю, что плакала из-за него. Внутри у нее все тряслось от попыток сдержать рыдания, но было уже слишком поздно.
Даниель вздохнул, когда она ничего не ответила, и лег на спину, едва умещаясь на узком разделочном столе. Тогда он одним движением широко раздвинул ей ноги и усадил верхом себе на бедра. Когда она опустилась на его мужское естество, он провел ладонями по ее бокам, нежно потискал ее груди, затем снова принялся ласкать низ ее живота.
И все равно Джоли продолжала плакать.
— Скажи мне, что случилось? — низким голосом спросил он. Джоли даже в уме не хотела облекать словами свое страдание, позволить, чтобы о нем было сказано вслух. Она вытирала слезы тыльной стороной руки, но все равно они продолжали струиться.
Господь свидетель, сколь трудна была жизнь Джоли и до ее встречи с Даниелем. А теперь она должна будет страдать до конца своих дней, зная, что он стыдился ее, считал не законной женой, а наложницей.
В конце концов Даниель обхватил руками ее бедра, приподнял Джоли и насадил ее на свой член.
— Если только так доставлять тебе удовольствие, так бы и сказала.
От нового ощущения у нее почти закружилась голова, кровь застучала в голове, тело изгибалось в пароксизмах страсти. Наслаждение пронзило ее всю насквозь. Джоли была уверена, что не сможет вынести то неистовое наслаждение, которое получала, отдавая себя Даниелю. Она послушно отвечала ему, ощущая в себе каждое движение его крепкого члена.
Джоли дышала трудно и часто, была вся покрыта потом. Она знала, что еще несколько секунд, и внутри нее произойдет какой-то чудовищный по силе взрыв, от которого она разлетится на мелкие кусочки, и боялась, что никогда не сможет собрать их воедино
— Даниель! — крикнула Джоли, и ее острые ногти вонзились в его спину, но ни она, ни он этого не заметили. Когда пришло его время, Даниель одним мощным движением бедер высоко подкинул ее, и Джоли насладилась его невольным криком безоговорочной капитуляции.
Джоли не знала, сколько времени прошло, когда наконец стала снова соображать и увидела, что Даниель надел на нее ночную рубашку, что берет ее на руки и несет к дому. Джоли была слишком ошеломлена, чтобы задавать вопросы — ему или себе. Она могла лишь покоиться в его сильных руках, уронив голову ему на грудь и закрыв глаза, поскольку Даниель потребовал от нее всех ее жизненных сил, и она все отдала ему.
Даниель принес ее наверх в свою комнату и осторожно положил на широкую постель.
Больше всего на свете Джоли желала, чтобы Даниель доказал ей, что все ее подозрения — бред, чтобы он лег рядом с ней, заключил в объятия и уснул. Однако он заботливо укрыл ее легким стеганым одеялом, коснулся губами ее лба и ушел.
Джоли прошептала его имя, но это было все, на что у нее хватило сил. Усталость тяжелым грузом навалилась на нее, и Джоли провалилась в глубочайший сон без сновидений.
Утром не было времени сетовать по разбитым надеждам: надо было накормить четырнадцать голодных мужчин. Перед тем как они допили кофе, прибыл Джо Калли. Он приехал на молотилке, которую тащили восемь мулов. Рядом с Джо восседала Нан в платье из голубого ситца и в более практичной, чем в прошлый раз, шляпке. Они явно были готовы помочь Бекэмам
Нан тут же принялась помогать Джоли грузить в походную кухню последние мелочи, а потом они пошли вслед за повозкой, которую Дотер катил вглубь пшеничных полей. Хэнк и Джемма были внутри и шалили там, строя рожицы и показывая языки в окошко.
— Быстро сработано! — усмехнулась Нан, указывая на резвящихся детей. — Если бы вас сейчас увидел кто-либо, кто вас не знает, то решил бы, что эти дети ваши! Твои и Даниеля!
Даже упоминание имени мужа заставило сердце Джоли мучительно забиться. Она боялась даже бросить взгляд на походную кухню, чтобы не вспоминать, как страстно и искусно любил ее там Даниель.
— Хотела бы я, чтобы они были нашими детьми, — горько сказала Джоли и потом объяснила Нан, как Хэнк и Джемма удрали от священника и забрались в повозку Даниеля перед тем, как тот уехал из Спокана.
Нан печально улыбнулась.
— После смерти Илзе и детей Дан ожесточил свое сердце. Он постоянно ходит в церковь и все такое, но я абсолютно убеждена, что сейчас он не верит никому и ничему. — Нан замолчала, задумчиво поправляя тесемки шляпки. — Священное Писание говорит, что пути Господни неисповедимы, и я полагаю, что Господь неспроста привел тебя в Просперити…
ГЛАВА 9
Походная кухня прогромыхала и остановилась в небольшой сосновой рощице, где был чистый родник, рядом с которым возвышалась поленница дров. Прикрывая рукой глаза от солнца, Джоли наблюдала за действиями Даниеля, руководившего уборочными работами. Рев не менее дюжины мулов, крики мужчин, лязг металлических частей комбайна и агрегата, который, как выяснила Джоли, назывался молотилкой, слились в какую-то какофонию. Но это еще не все. Прибывало еще какое-то снаряжение, о чем свидетельствовало облако пыли, поднявшееся над дорогой до самого неба.
Строго-настрого наказав Хэнку и Джемме не подходить близко к работающим машинам, Джоли послала их за дровами, а сама принялась готовить первый обед в походной кухне. Она знала, что надо поспеть к полудню: к этому времени все работники сильно проголодаются. Приоткрыв дверь, чтобы было посветлее, Джоли смяла несколько старых газет и сунула их в печь, затем потянулась к коробке со спичками. Пока она разводила огонь, Нан принялась распаковывать тарелки и блюдца, кастрюли и сковородки, словом, весь скарб, который они вчера тщательно упаковали на ферме.
Джемма и Хэнк натаскали достаточно дров, затем разулись, чтобы побегать босиком по ручью.
— Они ведут себя так, словно всегда были с нами, — пробормотала себе под нос Джоли, глядя в окно на весело плещущихся в ручье детишек. Родник питал ручей, который орошал земли Даниеля, отчего он, несомненно, был одним из самых преуспевающих фермеров в здешних местах.
Нан умело и быстро протерла и приготовила разделочный стол. Это должна была бы сделать сама Джоли, но она забыла об этом. При виде длинного и узкого стола на нее вновь нахлынули воспоминания о прошедшей ночи, отчего она залилась краской. В голове импровизированной постели находился шкафчик с металлическими ручками, за которые крепко держался Даниель, чтобы еще глубже войти в нее, когда занимался с Джоли любовью.
На несколько мучительно-сладких мгновений Джоли вновь окунулась в события прошлой ночи и почувствовала, как забурлила кровь. Она выскочила на свежий воздух, чтобы немного отдышаться. Озадаченная Нан последовала вслед за ней.
— С тобой все в порядке? — спросила соседка, дотрагиваясь до руки Джоли.
Так как Джоли не могла откровенно все рассказать, ей пришлось чуточку солгать:
— Стало немного не по себе, вот и все. Нан грустно вздохнула:
— Только представь себе, как будет тяжко здесь в жаркий полдень, а ведь внутри будет еще и раскаленная печь.
От такой перспективы Джоли ослабела еще больше, но превозмогла себя. Всю ее недолгую жизнь Джоли приходилось упорно трудиться, с ней всякое приключалось, но она была не из тех, кто отступал перед трудностями. Однако она не могла не подумать, что к концу этого кошмарного дня даже огнедышащее дыхание преисподней покажется весенним ветерком.
Джоли решительно вытащила большой мешок с горохом и уселась рядом с Нан. Вдвоем они принялись очищать кривые стручки и бросать очищенный горох в большую кастрюлю. К тому времени пыль, поднятая в поле, клубилась повсюду, вздымаясь до небес. Джоли ощущала ее на своей коже, в волосах, во рту.
Людские голоса, рев мулов, грохот колес сливались в адский гул, однако, словно по волшебству, вся эта неразбериха потихоньку начала превращаться в начало уборки урожая.
Даниель прошел мимо них, ведя под уздцы лошадь, тащившую бочку для воды. Он шел к ручью. Даниель бросил всего лишь взгляд в сторону женщин, и это оскорбительное равнодушие глубоко ранило Джоли, хотя она изо всех сил пыталась это скрыть. Взглянув на Нан, Джоли поняла, что ей это не удалось.
— У нас с Джо то же самое, — приторно улыбаясь, сказала Нан, и ее щечки слегка порозовели.
По рассеянности Джоли бросила горсть гороха мимо кастрюли, но даже не заметила этого. Она была в крайнем замешательстве, но все равно было приятно осознавать, что и другие люди испытывают те же чувства, что и она. А ей-то уж казалось, что она приросту распутная девка, которая воспламеняется от одного прикосновения мужчины. Джоли закусила губу и продолжала чистить горох.
— А ты знаешь историю Даниеля? — вдруг шепотом спросила Нан. Она продолжала чистить овощи и не смотрела Джоли в глаза.
— А что за история? — спросила Джоли. Обычно ее не интересовали сплетни и пересуды, но это касалось Даниеля, а потому было важным для нее.
— Одна голубушка из городского салуна очень горюет из-за того, что Даниель женился. Это говорит о том, что Даниель лучше всех мужчин знает, как доставить удовольствие женщине.
У Джоли вспыхнули уши и щеки, она схватила полную горсть гороха и принялась чистить его с такой энергией, что могла бы одна все очистить.
— Нан Калли, откуда, Бога ради, тебе это известно?
Нан понизила голос до едва слышного шепота:
— Мне рассказал Джо. Послушай, Джоли, неужели ты веришь, что если мужчины во всеуслышание заявляют о том, что не занимаются сплетнями, то это так и есть на самом деле? Так вот. У Даниеля была… э-э… иностранка много лет назад, когда он еще жил в Сан-Франциско. Ну, вот она и научила его… ну, этому… в общем, научила его всему.
Джоли не могла удержаться, чтобы не повернуться и не посмотреть на Даниеля. Тот помогал Дотеру наливать воду из ручья в бочку, при этом мускулы под его рубашкой рельефно перекатывались.
Сердечко Джоли снова затрепыхалось, но на этот раз с облегчением. Она успокоилась, выслушав слова Нан, которые разъяснили, почему Джоли почти мгновенно воспалялась страстью, стоило только Даниелю к ней прикоснуться. Значит, вовсе она не падшая женщина, как думала о себе.
— О-ох, — выдохнула Джоли едва слышным голоском, который был под стать ее самочувствию. Но вскоре после этого она подхватила чайник и поспешила к ручью, захватив с собой черпак. Вслед за ней направилась туда и Нан, которая несла ведра. Добравшись до ручья, Джоли встала на колени и принялась черпаком набирать воду в чайник, старательно притворяясь, что не замечает Даниеля, который стоял всего в нескольких метрах от нее.
Строго-настрого наказав Хэнку и Джемме не подходить близко к работающим машинам, Джоли послала их за дровами, а сама принялась готовить первый обед в походной кухне. Она знала, что надо поспеть к полудню: к этому времени все работники сильно проголодаются. Приоткрыв дверь, чтобы было посветлее, Джоли смяла несколько старых газет и сунула их в печь, затем потянулась к коробке со спичками. Пока она разводила огонь, Нан принялась распаковывать тарелки и блюдца, кастрюли и сковородки, словом, весь скарб, который они вчера тщательно упаковали на ферме.
Джемма и Хэнк натаскали достаточно дров, затем разулись, чтобы побегать босиком по ручью.
— Они ведут себя так, словно всегда были с нами, — пробормотала себе под нос Джоли, глядя в окно на весело плещущихся в ручье детишек. Родник питал ручей, который орошал земли Даниеля, отчего он, несомненно, был одним из самых преуспевающих фермеров в здешних местах.
Нан умело и быстро протерла и приготовила разделочный стол. Это должна была бы сделать сама Джоли, но она забыла об этом. При виде длинного и узкого стола на нее вновь нахлынули воспоминания о прошедшей ночи, отчего она залилась краской. В голове импровизированной постели находился шкафчик с металлическими ручками, за которые крепко держался Даниель, чтобы еще глубже войти в нее, когда занимался с Джоли любовью.
На несколько мучительно-сладких мгновений Джоли вновь окунулась в события прошлой ночи и почувствовала, как забурлила кровь. Она выскочила на свежий воздух, чтобы немного отдышаться. Озадаченная Нан последовала вслед за ней.
— С тобой все в порядке? — спросила соседка, дотрагиваясь до руки Джоли.
Так как Джоли не могла откровенно все рассказать, ей пришлось чуточку солгать:
— Стало немного не по себе, вот и все. Нан грустно вздохнула:
— Только представь себе, как будет тяжко здесь в жаркий полдень, а ведь внутри будет еще и раскаленная печь.
От такой перспективы Джоли ослабела еще больше, но превозмогла себя. Всю ее недолгую жизнь Джоли приходилось упорно трудиться, с ней всякое приключалось, но она была не из тех, кто отступал перед трудностями. Однако она не могла не подумать, что к концу этого кошмарного дня даже огнедышащее дыхание преисподней покажется весенним ветерком.
Джоли решительно вытащила большой мешок с горохом и уселась рядом с Нан. Вдвоем они принялись очищать кривые стручки и бросать очищенный горох в большую кастрюлю. К тому времени пыль, поднятая в поле, клубилась повсюду, вздымаясь до небес. Джоли ощущала ее на своей коже, в волосах, во рту.
Людские голоса, рев мулов, грохот колес сливались в адский гул, однако, словно по волшебству, вся эта неразбериха потихоньку начала превращаться в начало уборки урожая.
Даниель прошел мимо них, ведя под уздцы лошадь, тащившую бочку для воды. Он шел к ручью. Даниель бросил всего лишь взгляд в сторону женщин, и это оскорбительное равнодушие глубоко ранило Джоли, хотя она изо всех сил пыталась это скрыть. Взглянув на Нан, Джоли поняла, что ей это не удалось.
— У нас с Джо то же самое, — приторно улыбаясь, сказала Нан, и ее щечки слегка порозовели.
По рассеянности Джоли бросила горсть гороха мимо кастрюли, но даже не заметила этого. Она была в крайнем замешательстве, но все равно было приятно осознавать, что и другие люди испытывают те же чувства, что и она. А ей-то уж казалось, что она приросту распутная девка, которая воспламеняется от одного прикосновения мужчины. Джоли закусила губу и продолжала чистить горох.
— А ты знаешь историю Даниеля? — вдруг шепотом спросила Нан. Она продолжала чистить овощи и не смотрела Джоли в глаза.
— А что за история? — спросила Джоли. Обычно ее не интересовали сплетни и пересуды, но это касалось Даниеля, а потому было важным для нее.
— Одна голубушка из городского салуна очень горюет из-за того, что Даниель женился. Это говорит о том, что Даниель лучше всех мужчин знает, как доставить удовольствие женщине.
У Джоли вспыхнули уши и щеки, она схватила полную горсть гороха и принялась чистить его с такой энергией, что могла бы одна все очистить.
— Нан Калли, откуда, Бога ради, тебе это известно?
Нан понизила голос до едва слышного шепота:
— Мне рассказал Джо. Послушай, Джоли, неужели ты веришь, что если мужчины во всеуслышание заявляют о том, что не занимаются сплетнями, то это так и есть на самом деле? Так вот. У Даниеля была… э-э… иностранка много лет назад, когда он еще жил в Сан-Франциско. Ну, вот она и научила его… ну, этому… в общем, научила его всему.
Джоли не могла удержаться, чтобы не повернуться и не посмотреть на Даниеля. Тот помогал Дотеру наливать воду из ручья в бочку, при этом мускулы под его рубашкой рельефно перекатывались.
Сердечко Джоли снова затрепыхалось, но на этот раз с облегчением. Она успокоилась, выслушав слова Нан, которые разъяснили, почему Джоли почти мгновенно воспалялась страстью, стоило только Даниелю к ней прикоснуться. Значит, вовсе она не падшая женщина, как думала о себе.
— О-ох, — выдохнула Джоли едва слышным голоском, который был под стать ее самочувствию. Но вскоре после этого она подхватила чайник и поспешила к ручью, захватив с собой черпак. Вслед за ней направилась туда и Нан, которая несла ведра. Добравшись до ручья, Джоли встала на колени и принялась черпаком набирать воду в чайник, старательно притворяясь, что не замечает Даниеля, который стоял всего в нескольких метрах от нее.