— Не Бог весть какой сюрприз. Я могу воспользоваться телефоном? — Майклс кивнул. Джек поднял трубку и набрал номер фирмы «Джонс — Селеска». Ему пришлось подождать минуту или около того, но наконец на другом конце подняли трубку и ангельский голос сообщил:
— Ноэль Коллиер слушает.
— Джек Эйхорд, — сердце замерло, потом вновь забилось. — Вы пропустили прекрасный обед со спагетти, — не удержался он.
— М-м-м-м, — пробормотала она. — У меня сегодня мало времени, мистер Эйхорд. Что конкретно мы можем для вас сделать? — В ее голосе прозвенела сталь.
— Поздравляю с новым клиентом, — сказал Джек.
— Умгм. Благодарю вас.
— Лучше бы вы сообщили мне об этом, когда я был у вас в конторе.
— Как прикажете вас понимать?
— Я имею в виду дело, которое мы обсуждали. Почему-то вы не сказали, что ваша фирма будет представлять интересы мистера Хакаби. Но сегодня я прочел об этом в газетах.
— Мистер Эйхорд, — в ее голосе появилось раздражение, — я думаю, нам следует кое-что уточнить, чтобы в дальнейшем между нашими конторами не было недоразумений. Во-первых, окончательное решение было принято только вчера поздно вечером, и журналистов об этом известили прямо здесь, в офисе, но сделал это кто-то другой. Мне неизвестно о существовании какой бы то ни было договоренности о том, чтобы известить лично вас. Во-вторых. Цель адвоката защищать обвиняемого, а это, в свою очередь, предполагает столкновение интересов этой личности с интересами полиции, окружного прокурора и других представителей обвинения. Таково положение дел, и так все было задумано. Противостояние обвинения и защиты — это то, что заставляет всю правовую систему работать. Вы согласны?
— Безусловно. Но позволят ли некоему официальному противнику задать пару вопросов, относящихся к ходу расследования?
— Давайте.
— Вы сами пришли к Юки или он обратился к вам?
— Не понимаю.
— Кто к кому обратился? По поводу его интересов? Вы сделали первый шаг или он искал встречи с вами? У меня имеется особая причина для любопытства.
— Ни то, ни другое. Нам позвонил из Хьюстона его брат. Он, естественно, очень беспокоится о Юки, а тот ни разу даже не связался с ним. Его брат узнал об аресте из газет. Позвонил в отдел по расследованию убийств Далласа, здесь ему ничего толком не объяснили. Брату это не понравилось, тем более что он назвал себя и сказал, что о нем можно навести справки в полицейском управлении Хьюстона. Во всяком случае, человек расстроился, разговор с полицией его не успокоил, а тут еще заголовки в газетах. Он стал разузнавать как и что, и в одной из фирм в Хьюстоне ему посоветовали обратиться к нам.
— Брат Юки настолько богат, что может позволить себе пользоваться вашими услугами? — Эйхорд не смог сдержать улыбки.
— По правде говоря, не думаю, чтобы наш гонорар представлял для мистера Хакаби серьезную проблему. Он руководит крупной фирмой. В общем, далеко не нищий. Что-нибудь еще?
— Полагаю, что в конечном счете здесь замешаны книгоиздательство и киностудия, — заметил Эйхорд, надеясь, что она не сразу швырнет трубку.
— Что?Вам неизвестны законы, мистер Эйхорд? — Казалось, она с трудом сдерживалась.
— Ну-у, — протянул он, — в общем...
— На востоке нашей страны в ответ на запросы разъяренной общественности был принят закон относительно убийцы, извлекающего выгоды из своих сочинений на тему совершенных им или ею убийств, будь то интервью, литературные опусы или кино— и телесъемка. Согласно этому закону, право на доходы от подобного рода сделок имеют только родственники жертв. Безусловно, вы должны были слышать об этом.
Эйхорд почувствовал, что снова тонет. Слава Богу, их разделяло пространство, так что ей не было видно, как он покраснел, пока она водила его по лабиринтам правосудия и рассказывала о том, какие законы принимались законодательными органами по всей стране и в отдельных ее частях. Он с трудом заставлял себя слушать. В ее голосе звучало нескрываемое презрение: «и Даллас еще считает его экспертом по серийным убийствам». По-видимому, он произвел на нее жуткое впечатление. Он погружался все глубже и глубже, при этом мысленно бичуя себя.
— Единственное, чего я до сих пор не понимаю, так это с какой стати адвокат вашего уровня берется за такое дело? Просветите меня, пожалуйста.
— Адвокат моего уровня?
— Зачем вам предоставлять свои услуги убийце-маньяку, который признал свою вину? Обычное, ничем не примечательное дело.
— Во-первых, я не согласна с тем, что дело обычное. Во-вторых, с тех пор как я услышала об этой истории в вечерних новостях, она захватила меня, одновременно и притягивая, и отталкивая. Меня интересуют некоторые правовые аспекты.
— Но Юки уже преподнес нам множество трупов. Как вы будете его защищать? Только добиваться, чтобы его признали невменяемым?
— Ну вот, мы опять возвращаемся к прежнему. Я о противостоянии сторон, — возразила она.
— Безусловно, к этому следует относиться с уважением, но в широкомсмысле.
— В широком смысле, я утверждаю, существует ничтожный шанс, что он невиновен. Вы когда-нибудь задумыва...
— Ай, бросьте, мисс Коллиер! Как у вас язык повернулся сказать, что он, возможно, невиновен?
— Не следует; конечно, обсуждать дело по телефону, — вздохнула она, — но вам удалось выяснить, были у него сообщники?
— Мы все время этим занимаемся.
— Возможно, но результатов пока нет. С вашей точки зрения, доказательства вины неопровержимы. А так ли уж они безупречны! У вас единственная свидетельница. Без ложной скромности, я уже сейчас готова ее отвести. Это так, к слову. А признание — его можно оспорить в любом суде страны. Так что трупы — вот все, что у вас есть. И, безусловно, они неопровержимы. И несомненно, он точно знал, где они находятся. Но откуда такая уверенность, что именно он их закопал? Что именно он убил этих людей? Что, если...
— Согласен. Только что привлекает лично вас в этом деле? Зачем вы вдруг решили вмешаться?
— Повторяю, меня это дело просто захватило, мистер Эйхорд. В нем есть что-то профессионально неотразимое. Ваш обвиняемый здесь ни при чем. Ни с какой стороны. А потом, если все же Уильям Хакаби невменяем?
— Он все равно отправиться в газовую камеру — слишком много жертв. Или давайте отменим тяжкие наказания за тяжкие преступления.
— Просто, чтобы сберечь время, давайте не будем обсуждать дело по телефону.
— Просто, чтобы сберечь время — вы собираетесь добиваться признания его невменяемым, так? Для этого ему понадобились словесные дымовые завесы и та чепуха, которую он несет. Юки просто морочит всем голову, закладывая для вас базу, верно?
— Ну что вы. — Она рассмеялась. — У нас вся правовая система на этом построена. — И вновь тяжкий вздох. Почти стон.
— Не понял.
— Ну что тут сложного. Суд и все остальное — это игра. Мозгоеб...во, если хотите.
Он не мог поверить своим ушам:
— Мозгоеб...во? — повторил он, как выдохнул.
— Определение точное. Извините, мне еще предстоят звонки. — И линия, соединявшая его с «Джонс — Селеска» стала немой. Она полностью права. С самого начала вся эта бодяга была всеобъемлющим первоклассным насилованием мозгов.
Джек положил кусок пластмассы, к которому прижимался ухом, и взглянул на Уолли Майклса, а тот в ответ вопросительно поднял брови.
— Дерьмо, дерьмо и еще раз дерьмо.
Уолли сочувственно посмотрел на Джека. «Приятно было снова повидаться с малышом», — подумал тот. В Куонтико Майклс был одним из немногих, выделявшихся из общей толпы. В нем горела искорка Божия. В полиции Далласа Эйхорд чувствовал себя чужаком. Его сунули в дело, которое, похоже, уже закончено. А тут еще это убийство старика. Полицейское управление в осаде — что растревоженный улей.
С той поры, как весь мир видел по телевидению, как Джек Руби, пританцовывая, подошел к знаменитому на весь мир подозреваемому в убийстве и застрелил его на глазах у всех охранников, журналистов и телеоператоров, набившихся в холл, полицейские Далласа стали поистине козлами отпущения. На них валили все. Вспышки расовой неприязни и обострившиеся социальные проблемы только ухудшили положение. Джек предположил, что нынешнюю создавшуюся ситуацию можно сравнить с той, которая сложилась в Атланте несколько лет назад. Общество напугано, разделено и взбудоражено серией немотивированных убийств, а тут еще этот оборванный негр-старикашка. Ни дать ни взять — шестидесятые годы вернулись. Свалите все в кучу, и получится опасная взрывчатая смесь.
— Взгляни. — Майклс положил перед ним иллюстрированный журнал. На его развороте красовались фотографии, запечатлевшие Ноэль Коллиер на курорте. Там даже был водопад. — Эту крошку оплачивает не общество. — Они обсудили плохих адвокатов. Систему общественной защиты. Хороших адвокатов. Где-то все-таки существовали хорошие молодые адвокаты с моральными устоями. Правда, их мало. Совсем чуть-чуть.
Тут Эйхорд вспомнил разговор с Ноэль.
— Я спросил у нее, как можно строить защиту в таком деле. Вина-то вроде очевидна. Она это отвергла. Причем, похоже, Ноэль не будет добиваться признания его невменяемым, чем, откровенно говоря, порядком меня удивила. Я полагал, что у нас есть все, кроме оружия, — море сведений о трупах.
— Самое малое — участие в убийстве. Это уж неоспоримо. А вдруг она сумеет заронить искру сомнения в головы присяжных по поводу того, что именно Юки отправил на тот свет всех этих людей? Или что у него были сообщники? Или она докажет, что он был невменяем во время совершения преступления и так называемых признаний. Или убедит в том, что...
— Что его права были нарушены, — предположил Джек.
— Угу. Она еще способна нарисовать жалостливую картину о том, что шумиха в прессе настроила всех против Юки и что теперь в связи с этим он не в состоянии добиться справедливого суда. А дальше следует примерно такой сценарий: Ноэль, известный адвокат, подает ходатайство о переводе слушания дела в другой судебный округ, суд говорит «нет» и отклоняет ходатайство, а она спокойно улыбается, потому что в любом случае выиграет. Начинается суд. Если присяжные признают Юки виновным, она подает на пересуд по той причине, что ходатайство о переносе слушания дела в другой судебный округ было отклонено. Если она выиграет, она выиграет. Никакого риска.
— Орел — выигрываю я, решка — Юки вместе со мной получает еще одну попытку.
— Точно. Только так могут лечь карты. Дальше, предположим — я, конечно, не очень разбираюсь в законодательных актах, да и право знаю слабовато — но предположим, судья упрется и отклонит ее ходатайство, она обратится в апелляционный суд, преподнесет им какую-нибудь чертову байку, и апелляционный суд приостановит решение нижестоящего суда, по-моему, так это звучит на языке юристов. Потом начинается очередная болтовня, и вот вам проклятый пересуд. Или она проигрывает и подает бесконечные апелляции. Или среди присяжных попадаются любители красивых женщин. Как видишь, вариантов множество.
— Ты утверждаешь, что какой-нибудь ловкий адвокат берет дело пропащего клиента и уже самые убийственные факты не имеют никакого значения?
— В общем-то, именно это я и утверждаю. Хочешь доказательства? Объясни мне, почему самый знаменитый адвокат в стране взялся защищать человека, отправившего на тот свет, самого известного убийцу со времен Джона Уйлкса Бутса?[20] Поправь меня, если я ошибаюсь. Убийство транслировалось по телевидениюна всю страну. Какие еще нужны факты? И вот прославленный адвокат просто вцепляется в это дело и, если мне не изменяет память, запросто обводит этих олухов вокруг пальца. По-моему, он добился отмены приговора, и люди начали говорить: "Если хотите доказать, что солнце встает на западе, позовите его".Теперь он — Бог, мистер волшебник.Юки Хакаби — магнит для таких звездных адвокатов. Ты только посмотри, какая фирма взялась за него.
— Да. Но Ноэль Коллиер, не похоже... А, черт, не знаю. По-моему, она иной тип. Наверное, я ошибаюсь. Можно подумать, в первый раз. У меня создалось впечатление, что мы поладим. — Джек не сказал и половины того, что чувствовал.
— Помнишь того парня, что застрелил старушку в магазине? Его звали — как бишь его там — ага, Айви — точно. Ноэль Коллиер взяла его дело и выиграла его. Фирма «Джонс — Селеска» не заработала на нем и пяти долларов. Однако ее имя вышло в первые ряды. Может, богатые и удачливые адвокаты время от времени говорят себе: «Мы в долгу перед обществом»? Едва ли.
В этот момент зазвонил телефон, и Уолли Майклс поднял трубку:
— Майклс слушает... Ладно. Прямо сейчас?.. Я передам... Нет, здесь... — Он прикрыл трубку ладонью. — Юки Хакаби умоляет о встрече с Джеком Эйхордом. Говорит, что это очень важно. Хочешь сейчас с ним поговорить?
— Конечно, — сказал Эйхорд, пожав плечами. — Почему бы и нет? Ничего не потеряю.
Эйхорд чувствовал себя так же, как и выглядел, а выглядел он, как после недельной пьянки. Джек вспомнил своего старого напарника Джимми Ли, который говорил ему, что он похож на бледную немочь и слишком много пьет. Что он мало спит. Что он стал раздражительным и боится неизвестно чего. И вообще выглядит ужасно. Но в последнее время он не пил, однако выглядел все равно хреново. Его по-прежнему мучила бессонница. Он раздражался по любому поводу и продолжал бояться неизвестно чего, а чувствовал себя хуже, чем когда бы то ни было.
Его не оставляли странные фантазии. Он отказывался считать их игрой воображения. Одно из тех безвыходных положений, с которым он не мог примириться. Он мечтал о Ноэль Коллиер как о жене, кинозвезде, монахине, маленькой девочке и просто — используя ее же «утонченное» выражение — е...л себе мозги. И все это из-за одной энергичной, недостижимой, динамитной красотки из Далласа.
В большинстве случаев у настоящих красавиц — по высшему классу — всегда имеется какой-нибудь крошечный недостаток. Сосредоточьтесь на нем, и вы спокойно переживете, что никогда не сможете ими обладать. Вдруг вы замечаете, что она принимает наркотики, или слишком щедро красится, или слишком худа, или говорит глупости, как только открывает рот, или у нее скрипучий голос, или уши неправильной формы, или... Словом, всегда что-нибудь найдется.
Но только не у Ноэль Коллиер. Леди была первый класс, прима всех адвокатов Соединенных Штатов, и все у нее и спереди и сзади было на высочайшем уровне, думал Эйхорд, имея прежде всего в виду зад. Она была тем, что на побережье называется персик.Прямо Настасья Кински — полные губы, высокие бедра, длинные ноги. Сочный, спелый далласский персик, и такого персика больше нигде не достать.
Он все еще надеялся. И сегодня ночью, когда снова провалится в свои сновидения перед телевизором, покажет ей, какого мужчины она лишается. Где-то в подсознании он готовил себя к тому моменту, когда ему придется иметь дело с героиней своих снов наяву. Он, Джек, определенно претендовал на роль любовника в романе с Ноэль Коллиер.
Порой здравый смысл заставлял его осаживать себя. «Ты же старик для подобных любовных историй, — прикрикивал он. — Такими вещами можно заниматься, пока молод, когда же седина в голову, бес сумасбродства опасен. Ас другой стороны, — давал себе поблажку, Джек, — кто окажет, куда это может завести? Все бывает в жизни, верно?»
Ну и настроение. Джек боялся, что не выдержит и врежет Юки как следует, если тот опять начнет молоть всякий вздор. Он вздохнул, энергично растер лицо, провел ладонью по лбу, чтобы удостовериться, что голова по-прежнему на месте, и направился в комнату, где ожидал Юки. Только это был не прежний Юки. Нынешний выглядел так, будто его в течение нескольких лет объезжали ковбои.
ДАЛЛАС
— Ноэль Коллиер слушает.
— Джек Эйхорд, — сердце замерло, потом вновь забилось. — Вы пропустили прекрасный обед со спагетти, — не удержался он.
— М-м-м-м, — пробормотала она. — У меня сегодня мало времени, мистер Эйхорд. Что конкретно мы можем для вас сделать? — В ее голосе прозвенела сталь.
— Поздравляю с новым клиентом, — сказал Джек.
— Умгм. Благодарю вас.
— Лучше бы вы сообщили мне об этом, когда я был у вас в конторе.
— Как прикажете вас понимать?
— Я имею в виду дело, которое мы обсуждали. Почему-то вы не сказали, что ваша фирма будет представлять интересы мистера Хакаби. Но сегодня я прочел об этом в газетах.
— Мистер Эйхорд, — в ее голосе появилось раздражение, — я думаю, нам следует кое-что уточнить, чтобы в дальнейшем между нашими конторами не было недоразумений. Во-первых, окончательное решение было принято только вчера поздно вечером, и журналистов об этом известили прямо здесь, в офисе, но сделал это кто-то другой. Мне неизвестно о существовании какой бы то ни было договоренности о том, чтобы известить лично вас. Во-вторых. Цель адвоката защищать обвиняемого, а это, в свою очередь, предполагает столкновение интересов этой личности с интересами полиции, окружного прокурора и других представителей обвинения. Таково положение дел, и так все было задумано. Противостояние обвинения и защиты — это то, что заставляет всю правовую систему работать. Вы согласны?
— Безусловно. Но позволят ли некоему официальному противнику задать пару вопросов, относящихся к ходу расследования?
— Давайте.
— Вы сами пришли к Юки или он обратился к вам?
— Не понимаю.
— Кто к кому обратился? По поводу его интересов? Вы сделали первый шаг или он искал встречи с вами? У меня имеется особая причина для любопытства.
— Ни то, ни другое. Нам позвонил из Хьюстона его брат. Он, естественно, очень беспокоится о Юки, а тот ни разу даже не связался с ним. Его брат узнал об аресте из газет. Позвонил в отдел по расследованию убийств Далласа, здесь ему ничего толком не объяснили. Брату это не понравилось, тем более что он назвал себя и сказал, что о нем можно навести справки в полицейском управлении Хьюстона. Во всяком случае, человек расстроился, разговор с полицией его не успокоил, а тут еще заголовки в газетах. Он стал разузнавать как и что, и в одной из фирм в Хьюстоне ему посоветовали обратиться к нам.
— Брат Юки настолько богат, что может позволить себе пользоваться вашими услугами? — Эйхорд не смог сдержать улыбки.
— По правде говоря, не думаю, чтобы наш гонорар представлял для мистера Хакаби серьезную проблему. Он руководит крупной фирмой. В общем, далеко не нищий. Что-нибудь еще?
— Полагаю, что в конечном счете здесь замешаны книгоиздательство и киностудия, — заметил Эйхорд, надеясь, что она не сразу швырнет трубку.
— Что?Вам неизвестны законы, мистер Эйхорд? — Казалось, она с трудом сдерживалась.
— Ну-у, — протянул он, — в общем...
— На востоке нашей страны в ответ на запросы разъяренной общественности был принят закон относительно убийцы, извлекающего выгоды из своих сочинений на тему совершенных им или ею убийств, будь то интервью, литературные опусы или кино— и телесъемка. Согласно этому закону, право на доходы от подобного рода сделок имеют только родственники жертв. Безусловно, вы должны были слышать об этом.
Эйхорд почувствовал, что снова тонет. Слава Богу, их разделяло пространство, так что ей не было видно, как он покраснел, пока она водила его по лабиринтам правосудия и рассказывала о том, какие законы принимались законодательными органами по всей стране и в отдельных ее частях. Он с трудом заставлял себя слушать. В ее голосе звучало нескрываемое презрение: «и Даллас еще считает его экспертом по серийным убийствам». По-видимому, он произвел на нее жуткое впечатление. Он погружался все глубже и глубже, при этом мысленно бичуя себя.
— Единственное, чего я до сих пор не понимаю, так это с какой стати адвокат вашего уровня берется за такое дело? Просветите меня, пожалуйста.
— Адвокат моего уровня?
— Зачем вам предоставлять свои услуги убийце-маньяку, который признал свою вину? Обычное, ничем не примечательное дело.
— Во-первых, я не согласна с тем, что дело обычное. Во-вторых, с тех пор как я услышала об этой истории в вечерних новостях, она захватила меня, одновременно и притягивая, и отталкивая. Меня интересуют некоторые правовые аспекты.
— Но Юки уже преподнес нам множество трупов. Как вы будете его защищать? Только добиваться, чтобы его признали невменяемым?
— Ну вот, мы опять возвращаемся к прежнему. Я о противостоянии сторон, — возразила она.
— Безусловно, к этому следует относиться с уважением, но в широкомсмысле.
— В широком смысле, я утверждаю, существует ничтожный шанс, что он невиновен. Вы когда-нибудь задумыва...
— Ай, бросьте, мисс Коллиер! Как у вас язык повернулся сказать, что он, возможно, невиновен?
— Не следует; конечно, обсуждать дело по телефону, — вздохнула она, — но вам удалось выяснить, были у него сообщники?
— Мы все время этим занимаемся.
— Возможно, но результатов пока нет. С вашей точки зрения, доказательства вины неопровержимы. А так ли уж они безупречны! У вас единственная свидетельница. Без ложной скромности, я уже сейчас готова ее отвести. Это так, к слову. А признание — его можно оспорить в любом суде страны. Так что трупы — вот все, что у вас есть. И, безусловно, они неопровержимы. И несомненно, он точно знал, где они находятся. Но откуда такая уверенность, что именно он их закопал? Что именно он убил этих людей? Что, если...
— Согласен. Только что привлекает лично вас в этом деле? Зачем вы вдруг решили вмешаться?
— Повторяю, меня это дело просто захватило, мистер Эйхорд. В нем есть что-то профессионально неотразимое. Ваш обвиняемый здесь ни при чем. Ни с какой стороны. А потом, если все же Уильям Хакаби невменяем?
— Он все равно отправиться в газовую камеру — слишком много жертв. Или давайте отменим тяжкие наказания за тяжкие преступления.
— Просто, чтобы сберечь время, давайте не будем обсуждать дело по телефону.
— Просто, чтобы сберечь время — вы собираетесь добиваться признания его невменяемым, так? Для этого ему понадобились словесные дымовые завесы и та чепуха, которую он несет. Юки просто морочит всем голову, закладывая для вас базу, верно?
— Ну что вы. — Она рассмеялась. — У нас вся правовая система на этом построена. — И вновь тяжкий вздох. Почти стон.
— Не понял.
— Ну что тут сложного. Суд и все остальное — это игра. Мозгоеб...во, если хотите.
Он не мог поверить своим ушам:
— Мозгоеб...во? — повторил он, как выдохнул.
— Определение точное. Извините, мне еще предстоят звонки. — И линия, соединявшая его с «Джонс — Селеска» стала немой. Она полностью права. С самого начала вся эта бодяга была всеобъемлющим первоклассным насилованием мозгов.
Джек положил кусок пластмассы, к которому прижимался ухом, и взглянул на Уолли Майклса, а тот в ответ вопросительно поднял брови.
— Дерьмо, дерьмо и еще раз дерьмо.
Уолли сочувственно посмотрел на Джека. «Приятно было снова повидаться с малышом», — подумал тот. В Куонтико Майклс был одним из немногих, выделявшихся из общей толпы. В нем горела искорка Божия. В полиции Далласа Эйхорд чувствовал себя чужаком. Его сунули в дело, которое, похоже, уже закончено. А тут еще это убийство старика. Полицейское управление в осаде — что растревоженный улей.
С той поры, как весь мир видел по телевидению, как Джек Руби, пританцовывая, подошел к знаменитому на весь мир подозреваемому в убийстве и застрелил его на глазах у всех охранников, журналистов и телеоператоров, набившихся в холл, полицейские Далласа стали поистине козлами отпущения. На них валили все. Вспышки расовой неприязни и обострившиеся социальные проблемы только ухудшили положение. Джек предположил, что нынешнюю создавшуюся ситуацию можно сравнить с той, которая сложилась в Атланте несколько лет назад. Общество напугано, разделено и взбудоражено серией немотивированных убийств, а тут еще этот оборванный негр-старикашка. Ни дать ни взять — шестидесятые годы вернулись. Свалите все в кучу, и получится опасная взрывчатая смесь.
— Взгляни. — Майклс положил перед ним иллюстрированный журнал. На его развороте красовались фотографии, запечатлевшие Ноэль Коллиер на курорте. Там даже был водопад. — Эту крошку оплачивает не общество. — Они обсудили плохих адвокатов. Систему общественной защиты. Хороших адвокатов. Где-то все-таки существовали хорошие молодые адвокаты с моральными устоями. Правда, их мало. Совсем чуть-чуть.
Тут Эйхорд вспомнил разговор с Ноэль.
— Я спросил у нее, как можно строить защиту в таком деле. Вина-то вроде очевидна. Она это отвергла. Причем, похоже, Ноэль не будет добиваться признания его невменяемым, чем, откровенно говоря, порядком меня удивила. Я полагал, что у нас есть все, кроме оружия, — море сведений о трупах.
— Самое малое — участие в убийстве. Это уж неоспоримо. А вдруг она сумеет заронить искру сомнения в головы присяжных по поводу того, что именно Юки отправил на тот свет всех этих людей? Или что у него были сообщники? Или она докажет, что он был невменяем во время совершения преступления и так называемых признаний. Или убедит в том, что...
— Что его права были нарушены, — предположил Джек.
— Угу. Она еще способна нарисовать жалостливую картину о том, что шумиха в прессе настроила всех против Юки и что теперь в связи с этим он не в состоянии добиться справедливого суда. А дальше следует примерно такой сценарий: Ноэль, известный адвокат, подает ходатайство о переводе слушания дела в другой судебный округ, суд говорит «нет» и отклоняет ходатайство, а она спокойно улыбается, потому что в любом случае выиграет. Начинается суд. Если присяжные признают Юки виновным, она подает на пересуд по той причине, что ходатайство о переносе слушания дела в другой судебный округ было отклонено. Если она выиграет, она выиграет. Никакого риска.
— Орел — выигрываю я, решка — Юки вместе со мной получает еще одну попытку.
— Точно. Только так могут лечь карты. Дальше, предположим — я, конечно, не очень разбираюсь в законодательных актах, да и право знаю слабовато — но предположим, судья упрется и отклонит ее ходатайство, она обратится в апелляционный суд, преподнесет им какую-нибудь чертову байку, и апелляционный суд приостановит решение нижестоящего суда, по-моему, так это звучит на языке юристов. Потом начинается очередная болтовня, и вот вам проклятый пересуд. Или она проигрывает и подает бесконечные апелляции. Или среди присяжных попадаются любители красивых женщин. Как видишь, вариантов множество.
— Ты утверждаешь, что какой-нибудь ловкий адвокат берет дело пропащего клиента и уже самые убийственные факты не имеют никакого значения?
— В общем-то, именно это я и утверждаю. Хочешь доказательства? Объясни мне, почему самый знаменитый адвокат в стране взялся защищать человека, отправившего на тот свет, самого известного убийцу со времен Джона Уйлкса Бутса?[20] Поправь меня, если я ошибаюсь. Убийство транслировалось по телевидениюна всю страну. Какие еще нужны факты? И вот прославленный адвокат просто вцепляется в это дело и, если мне не изменяет память, запросто обводит этих олухов вокруг пальца. По-моему, он добился отмены приговора, и люди начали говорить: "Если хотите доказать, что солнце встает на западе, позовите его".Теперь он — Бог, мистер волшебник.Юки Хакаби — магнит для таких звездных адвокатов. Ты только посмотри, какая фирма взялась за него.
— Да. Но Ноэль Коллиер, не похоже... А, черт, не знаю. По-моему, она иной тип. Наверное, я ошибаюсь. Можно подумать, в первый раз. У меня создалось впечатление, что мы поладим. — Джек не сказал и половины того, что чувствовал.
— Помнишь того парня, что застрелил старушку в магазине? Его звали — как бишь его там — ага, Айви — точно. Ноэль Коллиер взяла его дело и выиграла его. Фирма «Джонс — Селеска» не заработала на нем и пяти долларов. Однако ее имя вышло в первые ряды. Может, богатые и удачливые адвокаты время от времени говорят себе: «Мы в долгу перед обществом»? Едва ли.
В этот момент зазвонил телефон, и Уолли Майклс поднял трубку:
— Майклс слушает... Ладно. Прямо сейчас?.. Я передам... Нет, здесь... — Он прикрыл трубку ладонью. — Юки Хакаби умоляет о встрече с Джеком Эйхордом. Говорит, что это очень важно. Хочешь сейчас с ним поговорить?
— Конечно, — сказал Эйхорд, пожав плечами. — Почему бы и нет? Ничего не потеряю.
Эйхорд чувствовал себя так же, как и выглядел, а выглядел он, как после недельной пьянки. Джек вспомнил своего старого напарника Джимми Ли, который говорил ему, что он похож на бледную немочь и слишком много пьет. Что он мало спит. Что он стал раздражительным и боится неизвестно чего. И вообще выглядит ужасно. Но в последнее время он не пил, однако выглядел все равно хреново. Его по-прежнему мучила бессонница. Он раздражался по любому поводу и продолжал бояться неизвестно чего, а чувствовал себя хуже, чем когда бы то ни было.
Его не оставляли странные фантазии. Он отказывался считать их игрой воображения. Одно из тех безвыходных положений, с которым он не мог примириться. Он мечтал о Ноэль Коллиер как о жене, кинозвезде, монахине, маленькой девочке и просто — используя ее же «утонченное» выражение — е...л себе мозги. И все это из-за одной энергичной, недостижимой, динамитной красотки из Далласа.
В большинстве случаев у настоящих красавиц — по высшему классу — всегда имеется какой-нибудь крошечный недостаток. Сосредоточьтесь на нем, и вы спокойно переживете, что никогда не сможете ими обладать. Вдруг вы замечаете, что она принимает наркотики, или слишком щедро красится, или слишком худа, или говорит глупости, как только открывает рот, или у нее скрипучий голос, или уши неправильной формы, или... Словом, всегда что-нибудь найдется.
Но только не у Ноэль Коллиер. Леди была первый класс, прима всех адвокатов Соединенных Штатов, и все у нее и спереди и сзади было на высочайшем уровне, думал Эйхорд, имея прежде всего в виду зад. Она была тем, что на побережье называется персик.Прямо Настасья Кински — полные губы, высокие бедра, длинные ноги. Сочный, спелый далласский персик, и такого персика больше нигде не достать.
Он все еще надеялся. И сегодня ночью, когда снова провалится в свои сновидения перед телевизором, покажет ей, какого мужчины она лишается. Где-то в подсознании он готовил себя к тому моменту, когда ему придется иметь дело с героиней своих снов наяву. Он, Джек, определенно претендовал на роль любовника в романе с Ноэль Коллиер.
Порой здравый смысл заставлял его осаживать себя. «Ты же старик для подобных любовных историй, — прикрикивал он. — Такими вещами можно заниматься, пока молод, когда же седина в голову, бес сумасбродства опасен. Ас другой стороны, — давал себе поблажку, Джек, — кто окажет, куда это может завести? Все бывает в жизни, верно?»
Ну и настроение. Джек боялся, что не выдержит и врежет Юки как следует, если тот опять начнет молоть всякий вздор. Он вздохнул, энергично растер лицо, провел ладонью по лбу, чтобы удостовериться, что голова по-прежнему на месте, и направился в комнату, где ожидал Юки. Только это был не прежний Юки. Нынешний выглядел так, будто его в течение нескольких лет объезжали ковбои.
ДАЛЛАС
Впечатление, как всегда, было обманчивым. Позже, когда они просматривали видеозапись, казалось, Юки сидел в конце длинного коридора. Этот ложный оптический эффект создавали слепящие видеокамеры. Джек обратил внимание на то, как плохо выглядит его подопечный, будто по нему проехались паровым катком, а затем просунули под дверью. «Хакаби выглядел хуже, чем Эйхорд», — подумал Джек. Это удивило.
— Что скажешь, Юки?
— Я должен отсюда выбраться.
— Хм-м.
— Ты должен меня отсюда вытащить.
Осунувшееся напряженное лицо Юки, монотонный голос, не сохранивший ничего от прежней живости. Весь как-то съежился. Подавленное, угнетенное выражение глаз, потерявших свой обычный безумный блеск. Веки покраснели, будто он много плакал.
— Как ты предлагаешь это провернуть? — Джек решил, что, если тот опять заведет свою пластинку про магическое перерождение и постпифагорианскую правдоэтику, он просто встанет. Не придет в ярость. А встанет и уйдет. Надоело.
— Я не виновен.
— Угу.
— Тебе это известно.
— Мне известно что? — спокойно спросил Эйхорд, ожидая очередного словесного извержения.
— Ты знаешь, что я не убивал этих ублюдков. Дружище, все можно было прочесть по твоему лицу. Ты с первого дня не верил, что я убил этих людей. Верно?
— Юки, что, черт возьми, ты несешь?
— Ты должен вытащить меня отсюда. — Монотонный голос без всякого выражения. Измученный, помятый вид, как будто его несколько раз прокрутили в стиральной машине. — Я этого не совершал.
Эйхорд замер и ждал продолжения.
— Дальше?
— Я... — Юки глубоко вздохнул. — Я просто трепался. Все чушь собачья. Вешал лапшу на уши этой сучке. Я в жизни не убил ни одной паршивой собаки. Может, переехал машиной пару куриц. Как-то ночью задавил опоссума. Черт, я не совершал убийств, приятель, и ты это знаешь, знаешь... я... а-а-а-а-а! — Он начал всхлипывать, как ребенок, впервые вставший на ноги, — уа-уа-уа, — а потом издал душераздирающий вопль.
Эйхорд заорал:
— Заткнись, черт тебя подери! — Это помогло на какое-то время, и Юки продолжил сквозь слезы.
— Не знаю, зачем я так сделал, просто у меня все было под рукой. Понимаю, так вести себя чертовски глупо, но она оказалась такой паршивой сучкой... Ох, не знаю. Я хотел напугать этубезмозглую шлюху и вспомнил про этиубийства, а газетные вырезки хранились у меня в коробке из-под сигар, и я просто приклеил несколько штук на стену вперемешку с голыми бабами и прочим дерьмом. Можешь заглянуть в эту коробку, там еще штук двадцать, просто у меня кончилась липкая лента, и я их так и не приклеил. Коробка стоит на комоде в гостиной. — И он с легкостью выложил Эйхорду название улицы и номер дома, где держал в плену Донну Баннрош.
Джек понимал, что ему еще не раз придется прокручивать эту видеозапись и всматриваться в экран, в надежде разгадать причины перемен, произошедших с Юки, но сейчас его волновало одно: какую роль играет адвокат Коллиер в свершившейся метаморфозе. Самое смешное, что в глубине души именно новую версию Хакаби он считал сущей правдой.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что у тебя все было под рукой? — Джек заставлял себя говорить по возможности медленнее, чувствуя растущее в груди волнение по мере того, как он вглядывался в неподвижные глаза сидящего напротив мужчины. — И что это у тебя в коробке из-под сигар?
— Вырезки из газет, — ответил тот со вздохом. Юки был так измотан, что даже не высмеял Эйхорда за то, что он с трудом улавливает смысл их беседы. — Когда я видел сообщения в газетах, ну, те самые, я их обычно вырезал и...
— Юки, у меня и так голова забита всяким дерьмом. Что это за «те самые»? В которых говорится об убитых людях?
— Ну конечно, о чем же мы, черт побери, толкуем, ради всего святого? Господи, ты должен меня отсюда вытащить. Я и волоса не тронул на их чертовых башках.
— Ты не совершал убийств, однако тебе известно, где спрятаны трупы?
— Да.
— Откуда это тебе известно?
— Откуда мне известно что? Что я не совершал убийств или где спрятаны трупы? — Глаза у Юки стали стеклянными. Как у пьяного.
— Где спрятаны трупы, — терпеливо повторил вопрос Эйхорд.
— Потому что я видел, как он их хоронил.
— Что?
— Я видел, как убийца хоронил тела.
— Ты попросту отнимаешь у меня время. Извини. Думаешь, я в это поверю. Пытаешься сыграть на состоянии невменяемости. — И Джек начал отодвигаться от стола.
— Подожди хотя бы минуту, подожди, я говорю правду.Я их не убивал. Я в своем уме и не собираюсь никого надувать. Клянусь Богом.
Эйхорд уже уходил.
— Подожди, черт тебя подери, клянусь, я пройду проверку на детекторе лжи или подпишу все, что угодно, обещаю, но я не позволю, чтобы эта сука на суде добилась признания меня невменяемым. Я не совершал ничего подобного.
— И ты подпишешь официальное заявление? — Эйхорд понятия не имел, что, собственно говоря, он имеет в виду, но хотел понаблюдать за реакцией Хакаби.
— Да. Хоть сейчас. Или когда ты скажешь. Возможно, я и глуп, но не сумасшедший. Послушай, он сам ко мне пришел и показал, где он их похоронил. Вот откуда я впервые узнал об этих убийствах. Он приходит и показывает мне.
— Не возьму в толк, о чем ты. Лучше бы тебе начать говорить по существу и немедленно.
— Мои видения похожи на смесь из головной боли и кошмаров. Откуда, черт возьми, мне знать, как это объяснить? Некоторые люди этим страдают. Как телепатия. Похоже, способности принимать информацию у меня были всегда, но теперь...
Он приходит из глубины, проникая в мой мозг, и показывает мертвецов и прочее дерьмо.
— Показывает... тебе... каким образом?Где ты их видишь?
— Внутри совей проклятой башки, ятебе все время об этом твержу.
— Ты видишь в своей голове, как убивают людей?
— Я вижу, как их хоронят.Вот так. Он показывает мне, как избавляется от трупов. Момент убийства я никогда не вижу. Они уже мертвы, он берет меня с собой и иногда рассказывает об убитых. Или просто показывает, где спрятаны тела.
— Ты говоришь именно об убийце?
— Да.
— Кто он такой?
— Я... я не знаю, дружище. Я понимаю, как звучат мои откровения, поэтому, пожалуйста, не спрашивай меня. Ты мне ни хрена не поверишь.Когда я стал видеть такие картины, мне пришла в голову идея, что можно привлечь к себе внимание, заставить людей... О черт! Я никогда не мог как-то выделиться, хотя не раз был на волосок от этого, пытался выступать на эстраде, выходил на сцену в паршивых клубах, всякая пьянь так орала, что мне было не слышно собственной музыки. А ведь у меня коэффициент интеллектуальности сто сорок шесть. Я не какой-то там болван, у меня хорошая память, веришь, помню все, что прочитал. А вот шансов никогда не было. Или же момент выбирал неправильно. Случалось, вот оно, рядом, но тут вмешивались какие-нибудь подонки и лишали меня всего. И люди, которые имели, дай Бог, хоть одну десятую моего таланта, одну паршивую десятую,становились звездами и важными ублюдками. Все, кого я знал, добивались успеха и богатства, кроме меня, старого простофили Юки Хакаби, а ведь я — сообразительный, симпатичный, некоторые девушки утверждают, что и сексуальный, в общем, шустрый, модный парень. И все напрасно. Я не мог удержаться на работе, пытался заниматься кое-какими махинациями, но из этого тоже ничего не выходило, а тут еще вы, чертовы копы, забрали меня, в общем-то, ни за что. Черт, да если бы какой-нибудь эксгибиционист решил вывалить свое хозяйство наружу и продемонстрировать всему свету, меня бы тут же загребли по подозрению, и вся шарманка опять закрутилась бы, и он стал бы мне показывать трупы в мерном переходе, — так, по крайней мере, послышалось Эйхорду. — Я просто решил, выжму из случившегося все, что можно. Чего я терял, верно?
Если он показывает мне все это дерьмо, я с таким же успехом могу им воспользоваться. Понимаешь, такое ясновидение мне бы пригодилось, если бы я получил работу шпиона или убийцы-профессионала, который пашет на «Коза ностра». К тому же я актер, вот и понадеялся, что выдою из своего внезапно открывшегося дара все, что можно, и те, кто думали, что я какой-то там слабак, неудачник, пустое место, вытаращили бы свои бараньи глаза, сечешь?
Юки сделал паузу, чтобы перевести дух.
— Что за «мерный переход»?
— О чем ты?
— Ты сказал, что убийца тебе все показывал в мерном переходе. Что это такое?
— Теперь моя очередь не понимать, что, собственно, ты... А-а, я сказал «нервный переход», — пробормотал он, видя, что Эйхорд все еще не врубается. — Нервный,в мозгу — нервный переход.Господи! Вытащи пушку и выбей вату из своих ослиных ушей.Эй, я всего только дурачусь. Бум-бум! — На какое-то мгновение возродился прежний Юки Хакаби, но тут же увял. Глаза у него были стеклянные, широко раскрытые, и в них не отражалось ничего, кроме боли и страдания.
— Нервный переход. Место, где он убивает?
— Нет, Господи, нет... — Юки брызгал слюной. — Не там, где он убивает, там, куда он меня ведет. Это связано с психикой. Сначала ничего не видишь, а потом вроде как входишь в комнату или коридор в своем мозгу, а там каменные стены и бетонный пол, и все выглядит как туннель под рекой или что-то подобное, толстые стены, мокрые и скользкие на ощупь, вокруг полумрак, серо и холодно, и в этот момент выходит он и тащит меня — о, черт, дружище. — Юки едва сдерживал слезы, громко сморкался и с трудом собирался с силами.
Завороженный, Джек видел, как его начинала бить дрожь.
— Он показал мне одного типа в Плано. Пошел за ним, застрелил и утопил в канаве. — И Юки рассказал Эйхорду и безгласным видеокамерам, как отыскать еще одну могилу в Плано, штат Техас. — Ох, черт, дружище, там есть еще трупы.
— Что скажешь, Юки?
— Я должен отсюда выбраться.
— Хм-м.
— Ты должен меня отсюда вытащить.
Осунувшееся напряженное лицо Юки, монотонный голос, не сохранивший ничего от прежней живости. Весь как-то съежился. Подавленное, угнетенное выражение глаз, потерявших свой обычный безумный блеск. Веки покраснели, будто он много плакал.
— Как ты предлагаешь это провернуть? — Джек решил, что, если тот опять заведет свою пластинку про магическое перерождение и постпифагорианскую правдоэтику, он просто встанет. Не придет в ярость. А встанет и уйдет. Надоело.
— Я не виновен.
— Угу.
— Тебе это известно.
— Мне известно что? — спокойно спросил Эйхорд, ожидая очередного словесного извержения.
— Ты знаешь, что я не убивал этих ублюдков. Дружище, все можно было прочесть по твоему лицу. Ты с первого дня не верил, что я убил этих людей. Верно?
— Юки, что, черт возьми, ты несешь?
— Ты должен вытащить меня отсюда. — Монотонный голос без всякого выражения. Измученный, помятый вид, как будто его несколько раз прокрутили в стиральной машине. — Я этого не совершал.
Эйхорд замер и ждал продолжения.
— Дальше?
— Я... — Юки глубоко вздохнул. — Я просто трепался. Все чушь собачья. Вешал лапшу на уши этой сучке. Я в жизни не убил ни одной паршивой собаки. Может, переехал машиной пару куриц. Как-то ночью задавил опоссума. Черт, я не совершал убийств, приятель, и ты это знаешь, знаешь... я... а-а-а-а-а! — Он начал всхлипывать, как ребенок, впервые вставший на ноги, — уа-уа-уа, — а потом издал душераздирающий вопль.
Эйхорд заорал:
— Заткнись, черт тебя подери! — Это помогло на какое-то время, и Юки продолжил сквозь слезы.
— Не знаю, зачем я так сделал, просто у меня все было под рукой. Понимаю, так вести себя чертовски глупо, но она оказалась такой паршивой сучкой... Ох, не знаю. Я хотел напугать этубезмозглую шлюху и вспомнил про этиубийства, а газетные вырезки хранились у меня в коробке из-под сигар, и я просто приклеил несколько штук на стену вперемешку с голыми бабами и прочим дерьмом. Можешь заглянуть в эту коробку, там еще штук двадцать, просто у меня кончилась липкая лента, и я их так и не приклеил. Коробка стоит на комоде в гостиной. — И он с легкостью выложил Эйхорду название улицы и номер дома, где держал в плену Донну Баннрош.
Джек понимал, что ему еще не раз придется прокручивать эту видеозапись и всматриваться в экран, в надежде разгадать причины перемен, произошедших с Юки, но сейчас его волновало одно: какую роль играет адвокат Коллиер в свершившейся метаморфозе. Самое смешное, что в глубине души именно новую версию Хакаби он считал сущей правдой.
— Что ты имеешь в виду, говоря, что у тебя все было под рукой? — Джек заставлял себя говорить по возможности медленнее, чувствуя растущее в груди волнение по мере того, как он вглядывался в неподвижные глаза сидящего напротив мужчины. — И что это у тебя в коробке из-под сигар?
— Вырезки из газет, — ответил тот со вздохом. Юки был так измотан, что даже не высмеял Эйхорда за то, что он с трудом улавливает смысл их беседы. — Когда я видел сообщения в газетах, ну, те самые, я их обычно вырезал и...
— Юки, у меня и так голова забита всяким дерьмом. Что это за «те самые»? В которых говорится об убитых людях?
— Ну конечно, о чем же мы, черт побери, толкуем, ради всего святого? Господи, ты должен меня отсюда вытащить. Я и волоса не тронул на их чертовых башках.
— Ты не совершал убийств, однако тебе известно, где спрятаны трупы?
— Да.
— Откуда это тебе известно?
— Откуда мне известно что? Что я не совершал убийств или где спрятаны трупы? — Глаза у Юки стали стеклянными. Как у пьяного.
— Где спрятаны трупы, — терпеливо повторил вопрос Эйхорд.
— Потому что я видел, как он их хоронил.
— Что?
— Я видел, как убийца хоронил тела.
— Ты попросту отнимаешь у меня время. Извини. Думаешь, я в это поверю. Пытаешься сыграть на состоянии невменяемости. — И Джек начал отодвигаться от стола.
— Подожди хотя бы минуту, подожди, я говорю правду.Я их не убивал. Я в своем уме и не собираюсь никого надувать. Клянусь Богом.
Эйхорд уже уходил.
— Подожди, черт тебя подери, клянусь, я пройду проверку на детекторе лжи или подпишу все, что угодно, обещаю, но я не позволю, чтобы эта сука на суде добилась признания меня невменяемым. Я не совершал ничего подобного.
— И ты подпишешь официальное заявление? — Эйхорд понятия не имел, что, собственно говоря, он имеет в виду, но хотел понаблюдать за реакцией Хакаби.
— Да. Хоть сейчас. Или когда ты скажешь. Возможно, я и глуп, но не сумасшедший. Послушай, он сам ко мне пришел и показал, где он их похоронил. Вот откуда я впервые узнал об этих убийствах. Он приходит и показывает мне.
— Не возьму в толк, о чем ты. Лучше бы тебе начать говорить по существу и немедленно.
— Мои видения похожи на смесь из головной боли и кошмаров. Откуда, черт возьми, мне знать, как это объяснить? Некоторые люди этим страдают. Как телепатия. Похоже, способности принимать информацию у меня были всегда, но теперь...
Он приходит из глубины, проникая в мой мозг, и показывает мертвецов и прочее дерьмо.
— Показывает... тебе... каким образом?Где ты их видишь?
— Внутри совей проклятой башки, ятебе все время об этом твержу.
— Ты видишь в своей голове, как убивают людей?
— Я вижу, как их хоронят.Вот так. Он показывает мне, как избавляется от трупов. Момент убийства я никогда не вижу. Они уже мертвы, он берет меня с собой и иногда рассказывает об убитых. Или просто показывает, где спрятаны тела.
— Ты говоришь именно об убийце?
— Да.
— Кто он такой?
— Я... я не знаю, дружище. Я понимаю, как звучат мои откровения, поэтому, пожалуйста, не спрашивай меня. Ты мне ни хрена не поверишь.Когда я стал видеть такие картины, мне пришла в голову идея, что можно привлечь к себе внимание, заставить людей... О черт! Я никогда не мог как-то выделиться, хотя не раз был на волосок от этого, пытался выступать на эстраде, выходил на сцену в паршивых клубах, всякая пьянь так орала, что мне было не слышно собственной музыки. А ведь у меня коэффициент интеллектуальности сто сорок шесть. Я не какой-то там болван, у меня хорошая память, веришь, помню все, что прочитал. А вот шансов никогда не было. Или же момент выбирал неправильно. Случалось, вот оно, рядом, но тут вмешивались какие-нибудь подонки и лишали меня всего. И люди, которые имели, дай Бог, хоть одну десятую моего таланта, одну паршивую десятую,становились звездами и важными ублюдками. Все, кого я знал, добивались успеха и богатства, кроме меня, старого простофили Юки Хакаби, а ведь я — сообразительный, симпатичный, некоторые девушки утверждают, что и сексуальный, в общем, шустрый, модный парень. И все напрасно. Я не мог удержаться на работе, пытался заниматься кое-какими махинациями, но из этого тоже ничего не выходило, а тут еще вы, чертовы копы, забрали меня, в общем-то, ни за что. Черт, да если бы какой-нибудь эксгибиционист решил вывалить свое хозяйство наружу и продемонстрировать всему свету, меня бы тут же загребли по подозрению, и вся шарманка опять закрутилась бы, и он стал бы мне показывать трупы в мерном переходе, — так, по крайней мере, послышалось Эйхорду. — Я просто решил, выжму из случившегося все, что можно. Чего я терял, верно?
Если он показывает мне все это дерьмо, я с таким же успехом могу им воспользоваться. Понимаешь, такое ясновидение мне бы пригодилось, если бы я получил работу шпиона или убийцы-профессионала, который пашет на «Коза ностра». К тому же я актер, вот и понадеялся, что выдою из своего внезапно открывшегося дара все, что можно, и те, кто думали, что я какой-то там слабак, неудачник, пустое место, вытаращили бы свои бараньи глаза, сечешь?
Юки сделал паузу, чтобы перевести дух.
— Что за «мерный переход»?
— О чем ты?
— Ты сказал, что убийца тебе все показывал в мерном переходе. Что это такое?
— Теперь моя очередь не понимать, что, собственно, ты... А-а, я сказал «нервный переход», — пробормотал он, видя, что Эйхорд все еще не врубается. — Нервный,в мозгу — нервный переход.Господи! Вытащи пушку и выбей вату из своих ослиных ушей.Эй, я всего только дурачусь. Бум-бум! — На какое-то мгновение возродился прежний Юки Хакаби, но тут же увял. Глаза у него были стеклянные, широко раскрытые, и в них не отражалось ничего, кроме боли и страдания.
— Нервный переход. Место, где он убивает?
— Нет, Господи, нет... — Юки брызгал слюной. — Не там, где он убивает, там, куда он меня ведет. Это связано с психикой. Сначала ничего не видишь, а потом вроде как входишь в комнату или коридор в своем мозгу, а там каменные стены и бетонный пол, и все выглядит как туннель под рекой или что-то подобное, толстые стены, мокрые и скользкие на ощупь, вокруг полумрак, серо и холодно, и в этот момент выходит он и тащит меня — о, черт, дружище. — Юки едва сдерживал слезы, громко сморкался и с трудом собирался с силами.
Завороженный, Джек видел, как его начинала бить дрожь.
— Он показал мне одного типа в Плано. Пошел за ним, застрелил и утопил в канаве. — И Юки рассказал Эйхорду и безгласным видеокамерам, как отыскать еще одну могилу в Плано, штат Техас. — Ох, черт, дружище, там есть еще трупы.