Глядя в прекрасные, одухотворенные глаза Ноэль Коллиер, слушая приятный, мягкий голос, Джо Хакаби не мог не оценить ее ум, искренность и профессиональность. Впервые он подумал о том, что дело его брата не такое уж и простое.
   Они решили вместе пообедать и за трапезой продолжить беседу. Ноэль предупредила Джо, чтобы он был готов к трудному вечеру. Неожиданно для себя неприступная мисс Коллиер обнаружила, что весь день ей приходилось бороться с охватившим ее незнакомым желанием отдаться этому человеку. Его спокойная речь, доверительность, утонченность действовали на нее, как наркотик. Она не была готова встретить брата-близнеца, да еще такого, который выглядит и ведёт себя, будто сошел с обложки мужского журнала мод. В душе Ноэль закипели чувства.
   — Ни дать ни взять — директор компании, богатый, могущественный, с иголочки одетый. Такие выходят из лифта на четвертом этаже какого-нибудь коммерческого центра. Ноэль тянуло к талантливым властным мужчинам с мягким голосом, пусть даже старше ее. Ей нравились те, кому в жизни сопутствовал успех. Джо Хакаби был из их числа. Вежливый, знающий себе цену представитель богатого сословия Хьюстона.
   За обедом она хотела выпытать из Джо как можно больше сведений о Юки. Ее заинтересовали бы даже малозначительные подробности, любые воспоминания. Вместо этого она без умолку говорила о себе. По какой-то непонятной причине ей вдруг стало жизненно необходимо, чтобы этот незнакомец узнал все о ее неудавшемся замужестве.
   — Моего мужа тоже звали Билл. Билл Чейз. И вот наивная юная девушка Ноэль Коллиер в один прекрасный момент стала Ноэль Коллиер Чейз. Событие свершилось на пасхальной неделе в старой, столетней давности, восхитительной методистской церкви на Фрэнсис-стрит. Небольшое, но запоминающееся событие. Чтобы скрепить узы брака, потребовалось только три человека. Священник Джон Джемисон Киснер, милейший старикан, которого я до сих пор вспоминаю с нежностью, Уильям Чейз и малышка Ноэль.
   Никаких свидетелей. Как тайная свадьба. Как будто мимоходом решили зайти в церковь и обвенчаться. Мои приемные родители к этому времени уже умерли, а его родня и слышать ничего не хотела о браке. Грандиозное, великолепное начало. Самым примечательным было то, что Билл так нервничал, что пролил около трех пинт своего белого, англосаксонского, принстонского, протестантского пота.
   Парень из высших слоев общества. Куча денег. Он полюбил лицо, тело и, к сожалению, больше ничего. Но он настолько сходил по мне с ума, что выложил все своим папочке и мамочке, и не успели мы глазом моргнуть, как очутились на коленях перед священником. Одни перед алтарем. Мы оба дрожали от страха, а над нашими головами, казалось, витал гнев его родителей. Как бы то ни было, мы поженились. По крайней мере, Билл и его маленькая голубоглазая женушка так думали.
   Медовый месяц продолжался два года. Не путешествие на острова, а сама любовь, тот прелестный период обожания, ухаживания, который, как считают молодожены, продлится тридцать лет.
   — Да, — кивнул он, — понимаю, сам через это прошел.
   — Так вот, минули два года, и, проснувшись как-то утром, мы обнаружили, что все кончено. В глазах общества Билл и Ноэль Чейз продолжали представлять супружескую пару, но от брака остался только звук. — Она скорчила гримасу. — Билл стал... Зачем я вам это рассказываю? В общем, я увидела, что он не очень умен. Его любимая английская высокая мода уже не казалась мне такой элегантной, а английский гардероб просто нагонял, скуку. Сам Билл стал мне даже смешон, хотя я и пыталась заглушить в себе это чувство. С ним тоже произошла метаморфоза. Мы все больше отдалялись друг от друга. Во мне было что-то от девчонки-сорванца, хотя сейчас такого не скажешь... — Подняв глаза на Джо, Ноэль увидела его широкую улыбку и улыбнулась ему в ответ. — Моя склонность к, скажем так, «постельным приключениям», как выяснилось позже, стала Биллу отвратительна. Секс сделался чем-то обыденным, а наши отношения основывались только на нем.
   Мой муж принадлежал к богатой семье из штата Висконсин, семье, которая владела империей сыра, так всегда выражался Билл. Я начала дразнить его «мистер Сыр» и чувство презрения, которое всегда испытывала к его чванливым, высокомерным родственникам, перенесла на него. Конечно, каждый из нас чувствовал, что браку нашему приходит конец. Мы медленно расходились в разные стороны. И скоро стали совершенно чужими друг другу.
   Он любил, чтобы его партнерша одевалась модно, элегантно и строго, никаких узких брючек и ночных рубашек в стиле голливудских кинозвезд. Мне нравились настоящие мужчины, а не позеры в смокингах с кожаными рукавами, которые держат во рту никогда не зажигающиеся трубки и с упоением обсуждают Ньюпорт или еще какой-нибудь новый курорт на острове с кучей надутых богатых старых задниц. Я ненавидела всех его друзей, а он ненавидел моих.
   Потом моя карьера резко пошла в гору, обо мне начали писать в газетах. Тут-то все и кончилось. На некоторое время я и думать перестала о каком бы то ни было замужестве. Но это все в прошлом.
   Ноэль вздохнула и принялась извиняться за то, что монополизировала разговор. Она была удивлена собственной откровенностью. Никому из тех мужчин, с которыми спала, она столько не рассказывала. Даже призналась в своей склонности к «постельным приключениям». Только что не вывесила плакат с призывом переспать. Осознав это, Ноэль залилась краской буквально с головы до ног, а Хакаби медленно отпил глоток воды, наклонился к ее уху и сказал:
   — Мой любимый смокинг о кожаными рукавами готов объединиться с адвокатской формой. — Он посмотрел ей прямо в глаза, улыбнулся своей ослепительной улыбкой... Тут-то все и началось.

ХАЙЛЕНД-ПАРК

   Ноэль парила в небесах. Она никогда ни перед кем так не раскрывалась. Как бы банально это ни звучало, между нею и Джо протянулась какая-то волшебная связующая нить, за обедом они засиделись допоздна. Только тень бедного Юки омрачала праздничность их трапезы.
   Казалось, их путь в Хайленд-Парк никогда не кончится. Он следовал за ней в машине, взятой напрокат. Она, конечно, предложила ему место в своей, но Джо не хотел об этом и слышать.
   Ее дом очаровал его, и это доставило Ноэль удовольствие.
   — Ну и ну, — весело произнес Джо, оглядывая большие светлые комнаты, украшенные картинами и скульптурой. — Бедненькая у вас конурка!
   — Да уж, — призналась Ноэль, — это убожество может нагнать тоску.
   — Пустенько, пустенько, вы что, еще вещи не успели распаковать? — продолжал он комментировать по ходу экскурсии своим красивым мягким голосом, от которого у нее перехватывало дыхание. Ноэль обожала искусство. В ее коллекции были произведения античных мастеров, «нового искусства», картины импрессионистов и неореалистов, восточная миниатюра... Все это вперемешку было развешано по стенам, расставлено по столам, полкам, горкам, но, как ни странно, глаз не резало. В целом эффект был головокружительным, а дом казался уютным.
   — Денег, знаете ли, не хватает, — парировала она.
   — Понятно. — Джо поцокал языком. — Что ж, копить надо. Будет и на вашей улице праздник.
   — Это успокаивает. — Ноэль рассмеялась. — Серьезно, — спросила она с улыбкой, — вы не считаете это безвкусицей? — его ответ для нее кое-что значил.
   — Я думаю, — он придвинулся к ней поближе, — что у вас потрясающий дом. Это самое красивое жилище, которое я когда-либо видел.
   Он говорил очень тихо, и она поняла, что он имеет в виду не дом, а ее саму, и почувствовала себя полной идиоткой, когда он не стал тут же, не сходя с места, целовать ее, а повернулся и пошел по комнатам, любуясь разными затейливыми вещицами. Ноэль осталась одна и вся дрожала в ожидании, когда он вернется и обнимет ее. Ей казалось, что он испытывает к ней такое же влечение.
   Только величайшим усилием воли она отогнала прочь свои мысли и, когда он возвратился и уютно устроился в кресле, предложила ему рассказать все-все о детстве Юки.
   Джо сразу почувствовал, что предстоящий разговор об их с братом детстве, когда они еще были близки, для нее имеет особое значение. Казалось, Ноэль ждала и искала в нем какого-то откровения, могущего пролить новый свет на ее собственную судьбу. Она вся была наэлектризована, сияла. Глаза горели ярко, как под воздействием наркотика.
   — Джо, — в конце концов обратилась она к нему, — я так взбудоражена всем этим.
   — Это нетрудно понять. Близнецы всегда производят подобный эффект на лю...
   — Нет. Не то. Я все время чувствовала, что меня как магнитом тянет к делу Юки, только не могла объяснить почему. Я очень верю в судьбу.
   Джо подумал было, не вдохнула ли она кокаина, так Ноэль была напряжена.
   — Вы верите в Бога, верно? — спросил он. Она кивнула. — Назовите это Богом. Силой. Роком. Как — не имеет значения. Словом, то, что определяет нашу судьбу. Я тоже верю в рок. — Его пристальный взгляд говорил ей о многом. — Без сомнения, все каким-то образом предопределено.
   — Я верю, — сказала Ноэль, не боясь показаться сентиментальной, — ваш брат невиновен. И я буду помогать вам обоим всеми доступными мне способами.
   В ответ он просто улыбнулся своей легкой, неотразимой улыбкой.

ДАЛЛАС

   Джек пришел на работу с тяжелого похмелья. Ему было стыдно за фантазии по поводу Ноэль Коллиер, а гора неразобранных бумаг на столе вызвала чувство вины. Миска с водой, которую он поставил вчера у бака для отходов, была на месте, а собачий корм исчез. Это был единственный светлый момент утра.
   Из утренних новостей он узнал о попытке украсть полицейскую машину в одном из районов Далласа, населенного преимущественно черными. И это не прибавило ему хорошего настроения. А тут еще чертовы парни от генерального прокурора облепили его, как мухи, и потащили к видеомагнитофону.
   — Отлично. Начали, — самодовольно улыбаясь и кивая Эйхорду, они как бы говорили: «Мы-тебя-убеждали-но-ты-не-стал-слушать, так смотри».
   — "Он никогда не показывается. Остается сзади. В тени. По тени видно, что он высокий. Высокий, как профессиональный баскетболист-негр. Ему нравится причинять бо..."
   — Стоп. Вот! Вернитесь назад, — приказал один из парней, Сойер, человеку, стоявшему у пульта. Он нетерпеливо повернулся к Джеку.
   — Эйхорд, я хочу, чтобы вы внимательно посмотрели запись. Вы уловили? Начинайте.
   Человек за пультом нажал кнопку, и с экрана вновь заговорил Юки:
   — "В воде.Он показывал мне под водой. Эти большие..."
   — Нет. Черт! Вы слишком далеко перемотали. Включите на секунду. Отлично. Стоп! Вот этот момент. — Он снова включил воспроизведение.
   — "...не знаю... — Юки плакал, а Эйхорд увидел всю нелепость происходящего, потом Юки немного успокоился и продолжил: — Он никогда не показывается. Остается сзади. В тени. — Эйхорд наблюдал, как Юки очень убедительно трясется от страха. — По тени видно, что он высокий. Высокий, как профессиональный баскетболист-негр". — Они снова остановили пленку.
   Эйхорд подумал, что знает, чего они добиваются. Дрожь Юки была возможной подсказкой. Либо он был превосходным актером, либо верил в то, что говорил.
   Кто-то включил дневной свет, и Эйхорд, будучи с похмелья, был им ослеплен и моргал, словно летучая мышь, вылетевшая из темной пещеры, а Сойер возбужденно спросил у него:
   — Ну, что скажете по поводу этогодерьма?
   — Ага. Здорово он трясется, признаю. Трудно понять, игра это или нет.
   — Трясется? — Эйхорд кивнул. — Что, черт побери, вы мелете. Трясется? — Сойер вел себя так, будто Джек выражался на суахили.
   И Эйхорд ответил в стиле Хакаби:
   — Трясется. Трепещет. Трусит. Тревожится... трепыхается?
   — Что он несет?
   — Вы прокрутили кусок, где видно, как он дрожит. Когда рассказывает мне, что никогда не видит этого парня. Легкая театральная дрожь. Неплохо сыграно. Система Станиславского, насколько я могу судить.
   — Не понимаю, чушь какая-то, — обратился Сойер к Уолли Майклсу, который, с трудом подавив улыбку, невинно развел руками, как бы прося оставить его в покое.
   — О чем вы, черт подери, мистер? Я только что продемонстрировал вам те кадры на видеокассете, где ваш подозреваемый говорит о паршивом ниггере,а вы сидите и рассуждаете про какую-то дурацкую дрожь, в которой нет никакого смысла. И кстати, у вас к щеке прилип кусочек туалетной бумаги, — его напарник фыркнул, а Сойер с отвращением покачал головой.
   — О, — пробормотал Эйхорд, — совсем забыл, — он потрогал рукой и обнаружил у себя на лице неуместную наклейку. — Я порезался, когда брился, — объяснил он. — Черт!
   Опять пошло воспроизведение.
   — "Он никогда не показывается. Остается позади. В тени. По тени видно, что он высокий". — Мужчина со злобой повернулся к Эйхорду, который чувствовал себя распадающимся на части.
   — Слушайте, черт побери!
   — "...сокий. Высокий, как профессиональный баскетболист-негр".
   — Господи!Он же открытым текстом твердитвам о том, что убийца — высокий негр. Это же ваша собственная чертова запись допроса, а вы пропустили этот момент.
   Эйхорд жаждал выпить. Нет. В первую очередь он хотел ухватить этого идиота одной рукой за шиворот, другой за галстук, подтянуть к себе, а потом огреть по башке. Нет, не так! Взять крест-накрест за лацканы пиджака и заставить этого сукиного сына подавиться собственным невежеством. Прямо здесь на полу скрутить его в узел. А уж послепойти и выпить. Вместо того он глубоко вздохнул и, постукивая по столу зубной щеткой, с трудом сдерживая эмоции, принялся шаг за шагом, факт за фактом разбирать длинную череду смертей, которые в настоящее время приписывались Могильщику либо неизвестным преступникам; продолжая отбивать ритм, он твердил о методике действия преступника, о возможной единой схеме, о случайном факторе, отсутствии традиционных особенностей; перестав постукивать по столу, Джек бросился как бык на красную тряпку, пытаясь убедить этих двух недоумков в том, что «высокий, как профессиональный баскетболист-негр» — всего-навсего образное выражение.
   Постукивание, в общем-то, произвело эффект, но без музыки он был не полон, поэтому в конце Эйхорд включил на всю мощь сбои голосовые связки.
   К середине дня, когда у него было назначено свидание с психиатром Сью Мандел, ему удалось от них избавиться. Они ушли. Он представлял себе Сью как старую деву с характером, лет пятидесяти с лишним, пяти футов ростом, с волосами, собранными на голове в пучок, неприступного вида.
   Джек не просто устал, он был без сил. Проклиная про себя всех «мерзавцев-бюрократов», отнимающих понапрасну время, недотеп и бездельников, дегенератов, душителей и мучителей и всех остальных мерзких личностей, он направился в кабинет, где его, должно быть, ждали. Вот тут-то его и догнал незнакомец, ласково хлопнул по спине рукой, которая больше подходила профессиональному борцу, и "весело спросил:
   — Джек? — Голос у него был на октаву ниже, чем у Эйхорда.
   — Вы Сью Мандел?
   — Он самый, приятель. Пойман с поличным.
   Психиатр имел шесть футов росту, весил около двухсот десяти фунтов и имел аккуратно подстриженную бородку. Настоящий парень. Говоря по правде, при виде этого доброго умного гиганта Джек и ухом не повел. Он уже привык попадать впросак — уж такое переменчивое и непредсказуемое досталось ему дельце. Там он встретил прекраснейшую из женщин, которой он обладал во сне, и она произносила свое имя по-мужски — Ноэл, вместо Ноэль; так почему бы здесь этому психу не именоваться Сью?
   — Вы известная личность, малыш. Я следил за вашей деятельностью еще с Лоунли-Хартс. Горжусь знакомством.
   — Приятно слышать, — откликнулся Джек. — Ему понравился этот человек. Парень обладал тактом, хотя имя у него было все ж таки дерьмовое.
   — Вы хотите что-то разузнать о нашем друге, — психиатр сделал неопределенный жест рукой в направлении тюрьмы, где под замком содержался Юки, — верно?
   — Конечно.
   — Никто вам не расскажет об этом с большей радостью, чем ваш покорный слуга. Трудность в том, что я не уверен. Мы много беседовали. У него свои, глубоко скрытые проблемы. Он обладает самомнением, соответствующим его репутации «известного сексуального извращенца». Но вопрос в том — достаточно ли чрезмерных тревог и разочарований для того, чтобы совершить серию убийств? Нет способа, чтобы это определить. Результаты тестов неубедительны. Детекторы лжи тоже неубедительны, И на них нельзя полагаться. Юки — сам по себе скользкий тип, часто притворяется, но это охваченная ужасом и порабощенная личность. Кошмары, назовем их так. Некто, показывающий ему могилы. Представьте, для Юки эта фигура действительно существует. Он верит, что кто-то способен устанавливать контроль над его разумом, и кто бы это ни был, он, вероятно, очень могуществен.
   — Доктор Мандел, чтобы лишний раз не спорить, возможна ли такая вещь, как «нервный переход»?
   — Конечно, возможна. — Психиатр улыбнулся. — Но давайте определим, что представляет из себя нервный переход. Это не бетонный туннель, где проложены железнодорожные пути, по которым ровно в два часа пятьдесят пять минут пополудни твоя мысль на поезде отправляется домой. Забудьте о переходе или каком-то проходе. Назовите это мысленной тропой, на которой происходят определенные типы чувственных контактов, превосходящие человеческое понимание. Вы стоите спокойно, и вдруг ваш затылок получает сигнал от мозга, на голове начинают шевелиться волосы, вы поворачиваетесь и видите, что кто-то на вас смотрит. Скажете, совпадение. Не исключено и возможно, шестое чувство — ваш разум поднялся на более высокий уровень. В естественном состоянии этот уровень не функционирует. Но сверхъестественный уровень мысли позволит вам сверхъестественно оценить ситуацию — на основании оценки возможностей, обстоятельств или сходных положений, с которыми вы обычно не сталкиваетесь.
   — Может ли субъект, скажем, под действием гипноза, подняться на этот уровень понимания силой воли другой персоны? То есть может ли другой индивидуум направить соответствующее внушение так, чтобы в установленные моменты времени он мог заставить вас мыслить на этом уровне в ответ на какой-то запрограммированный раздражитель?
   — Маловероятно, но допустимо. Если две личности настолько созвучны друг другу — я имею в виду до такой степени, что, как говорится, чувствуют, что могли бы читать мысли друг друга — и одна из них доминирует над другой, то допустимо, что личность, сильно восприимчивая к подобному роду мысленных манипуляций, окажется в таком положении, что бессознательно позволит подчинить собственную волю воле другой личности и станет улавливать мысли. Я знаю несколько документированных подобных случаев в клиниках и не стал бы сбрасывать их со счетов.
   — Как насчет описания высокого мужчины, стоящего в тени? Он реально существующее лицо?
   — Я бы сказал, что для Юки — да. Если эта созвучная Юки личность оказалась способной на проекцию мыслеобразов, о которой мы говорили, то могло быть и так, что он или она воспроизвели реальную действительность, а не плод воображения.
   Назовем это усиленной реальностью. Представьте, я способен манипулировать вашими мыслями на этом уровне и рисую в вашем мозгу себя, стоящего на столе, машущего руками, как крыльями, а затем прыгающего вниз. Конечно, образ нелепый. Но как отразится усиленная реальность в мозгу реципиента? Смогу ли я заставить вас вообразить, как я взлетаю со стола? По правде говоря, не уверен. Но чувствую, что, манипулируя мыслями, можно создавать образы усиленной реальности.
   — Я думаю — предупреждаю, это язык непрофессионала и, возможно, я все понял неправильно, — я думаю, если человека нельзя загипнотизировать против его воли или заставить сделать что-нибудь дурное, то, значит, он для этой цели непригоден. Наверное, я упрощаю, но разве мысленная манипуляция не то же самое, что и гипноз?
   — Нет, это не совсем так. Прежде всего я считаю, что мы не очень удачно выбрали слово «тропа» в качестве метафоры. В широком смысле мы подразумеваем наложенные друг на друга индивидуальности — одна из которых доминирует, другая в равной степени подчиняется. Если доминирующая личность агрессивна, антиобщественна, разгневана... Если она желает наказывать... Если вы сталкиваете подобную личность с личностью, у которой есть желание, затаенное или нет, быть наказанной, у вас на руках потенциально страшный сценарий. Доминирующая личность может быть в высшей степени ужасной и держать в страхе пассивную личность, но в подсознании пассивная личность фактически жаждет этого насилия. Понимаете?
   — Не могли бы вы назвать какой-нибудь учебник, который помог бы мне разобраться в этом феномене?
   — Без подготовки не могу. Проблема в том, что это не очень подходящий, с научной точки зрения, предмет. Такая неуловимая среда — да еще так мало твердых доказательств ее реального существования — вряд ли заинтересует толпы врачей. Слишком мало достоверной, документально подтвержденной информации и результатов исследований. Можно изучить отчеты психиатров — таким путем вы добудете некоторый справочный материал. Естественно, этот предмет вызывает огромный интерес. Помнится, лет пятнадцать назад я читал о каком-то тайном исследовательском проекте на тему мысленного манипулирования, разрабатываемом одной из секретных правительственных служб, но не думаю, что они многого добились.
   — Я, конечно, понимаю, к чему вы стремитесь, но не уверен, что это прозвучит убедительно.
   — Почему? Слишком заумно? Могу предложить другую гипотезу. Например: Юки. Чрезвычайно смышленый. Очень сообразительный. Постоянно терпит крах в своих попытках, как он выражается, «стать звездой». Жаждет обожания. Уважения. Требует внимания. Нуждается в этом, чтобы успокоить свою ранимую душу. Эй, люди, посмотрите на меня! Восхищайтесь мной!Люди же не уделяют ему внимания, не восхищаются им. Они лишь осуждают и критикуют его за провалы. Они не дают ему стать звездой. В ярости он наносит ответный удар. Для начала силой навязывая свои сексуальные способности незнакомкам. Прижимаясь к женщинам в общественном транспорте. Демонстрируя себя в переполненном магазине. Похищая женщину и насилуя ее. Кто может утверждать, была ли мисс Баннрош первой или двадцать первой по счету? Множество насильников не говорят об этом, пока их не поймают. Множество жертв не заявляет об этом.
   — Верно.
   — Таким образом, мы имеем вероятный образ парня, безнаказанно совершающего убийства. Вот что он говорит себе: «Я изнасиловал энное количество женщин, навязал им свое общество, отплатил им за то, что они не оказывали мне должного внимания, а я в этом так нуждался. Все сходит мне с рук. Я все могу. Если я изнасиловал и остался безнаказанным, почему бы не делать то, что хочу? Я сообразительнее, чем вся ваша полиция. Дьявольски умнее, если на то пошло. Я им всем покажу. Я начну убивать и прятать трупы. Вот тогда они пожалеют, что не обращались со мной, как со звездой».
   — Похоже, вы хотите сказать...
   — Да, хочу сказать, что Юки может быть виновен в убийстве. Можетбыть. Я утверждаю, что он достаточно умен и антисоциален, чтобы убить, и, в теории, достаточно расстроен психически, чтобы в конечном счете вообразить себя неким мифическим палачом, способным всех нас одурачить. Выступать от имени дьявола. В целом весьма правдоподобная версия.
   — Я снова ничего не понимаю, — признался Эйхорд, покачав головой, в полной тщетности своих усилий, а Сью Мандел загадочно улыбнулся и подбросил вверх конец своего галстука.
   — Для начала позвольте предложить вам вот это. — Сью подтолкнул в сторону Джека пачку бумаг. — Герр Юки. Во всей своей скрытой, хвастливой — я-сделал-это, я-этого-не-делал — красе. Тут результаты тестов. Наблюдений. Это не совсем обычные тесты с набиранием очков. Вы выиграли. Вы проиграли. Это тесты Роршаха, Гестальта. Способы определить, что именно сделало поведение Юки ненормальным. Способы установить его взгляды на жизнь. Как он планирует свои поступки. Умеет ли он отличать добро от зла. Ценит ли собственную жизнь или вашу — все в таком роде. В общем, я только могу добавить, что результаты все еще неубедительны. Взгляните. Засуньте в мясорубку и попробуйте соорудить какой-нибудь гамбургер.
   — Ладно, попробую.
   — Отлично.
   Дорога к мотелю была долгой, но Джек поймал волну, на которой передавали музыку в исполнении различных оркестров, и это несколько отвлекло его от тягостных мыслей. Бэйси, забытый Вуди, оркестр, похожий на оркестр Тэда Дамерона[22] и барабанщик, который, казалось, лупил по столу линейкой, горьковатая на вкус музыка эпохи свинга наполнила салон машины, и Джек остановился, купил бутылку, пакет со льдом и отправился дальше.
   Он открыл банку собачьего корма, отнес его псу и налил ему свежей воды. И, конечно же, проклятого пса нигде не было видно. Ему следовало бы знать, что этот зверь не будет сидеть и поджидать такого неудачника, как Джек.
   Захлопнув дверь в комнату, Эйхорд налил себе полный стакан, бросил пару кусочков льда и проглотил его за четыре-пять глотков. Соорудил еще один, уселся на кровать и сбросил туфли. Потянувшись за стаканом, громко сказал, обращаясь к пустой комнате:
   — Ладно, провались, оно все пропадом. Давай напьемся и станем важной персоной, — опорожнил стакан и вместе с тающим льдом почувствовал на губах вкус чего-то еще — терзающей отвратительной неопределенности.