Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович. Судить буду я

   – Перефразируя одну известную пословицу, можно сказать: одно открытие тянет за собою другое, так сложилось и в нашем случае. Отыскивая одно, я наткнулся совсем неожиданно на дру­гое, причем крайне неприятное для меня. Наверное, вот это, второе открытие, и есть главный повод для нашей сегодняшней встречи.
   Сенатор как-то инстинктивно затих в кресле, выпрямился, и Шу­барин понял, что гость догадался, о чем пойдет речь, и поэтому начал напрямую, без обиняков.
   – Однажды мне, представился случай спросить у Миршаба – знали ли вы прокурора Азларханова? Он ответил, что нет, и у меня нет оснований не доверять ему. И по другим каналам я уточнил, что вы никогда не были знакомы. Вы не знали друг друга, не общались, пути ваши никогда не пересекались, а творчес­кое наследие известного в крае юриста оказалось у вас. Оставалось решить – как оно к вам попало? Над этим я долго ломал голову, восстанавливая в памяти наше знакомство шаг за шагом. Особенно с первых минут, когда вы в половине четвертого утра выкрали кейс с документами в прокуратуре и позвонили мне из своего служебного кабинета почти через пять часов, хотя прекрасно зна­ли, кто стоит за столь ценным дипломатом и что мои люди ищут пропажу. И отгадка нашлась, хотя в этом случае у меня нет четкого заключения аналитиков, как в вашей докторской.
   Сухроб Ахмедович все время пытался перебить Шубарина, вста­вить что-то свое, возможно, даже увести разговор в сторону, но хозяин банка не давал такой возможности, и Сенатор, поняв, что дело движется к кульминации, пытался собраться, чтоб закончить встречу на более достойной ноте.
   – Азларханов, – продолжал напирать Шубарин, – покидая Лас-Вегас в день смерти Рашидова, когда я с хлопковым Наполео­ном отбыл на его личном самолете в Нукус, чтобы первыми оказаться у гроба Шарафа Рашидовича, захватил с собой самое важное, связанное с высшими должностными лицами республики, состоявшими у меня на довольствии. Он был человек идеи, для которого существовал только один бог – закон, и его интересо­вало только дело. В сейфе, где находились тщательно оберегаемые расписки, хранилось более двух миллионов рублей в крупных купюрах, он не взял из них ни пачки. А вот труды, послужившие основой вашего взлета, он захватил, видимо, рассчитывая продол­жить работу над ними. Таким образом они и попали к вам, дорогой Сухроб Ахмедович.
   Сенатор вновь попытался что-то вставить, но Шубарин жестом остановил его, добавив при этом – дайте закончить – и продол­жал:
   – Вот тут-то и зарыта собака… Открыв запечатанный дип­ломат, скорее всего наедине, без Миршаба, вы обнаружили труды Азларханова и сразу смекнули, что это готовая научная работа, и спрятали ее, даже не сказали об удачной находке Салиму Хасановичу, хотя там материала на две докторские хватало. Мне понятно ваше любопытство – что же лежит в кейсе, из-за которого в тече­ние суток убили трех человек на территории прокуратуры республики? Вы и заглянули в него, ибо с этой целью и выкрали его с таким, риском. Вам очень хотелось обладать тайной кейса, это открывало вам путь наверх, многие высокопоставленные чинов­ники оказались у вас под колпаком или на мине, которую вы могли подорвать в любое угодное вам время. Но не вернуть кейс вла­дельцу вы не могли, это стоило бы вам самому жизни. В начале операции вы поступили опрометчиво, предупредив подельщиков Коста о засаде, устроенной полковником Джураевым, обозначили себя. Да и тем, что выкрали Коста из травматологии – тоже, мы бы в этом случае все равно вышли на вас, часом позже, часом раньше. Собираясь на операцию в доме Наргиз, вы уже знали номера моих телефонов и в машине, в дома, и на работе, Коста передал их вам сразу. План вы разработали гениальный: выкрасть дипломат из прокуратуры и вернуть его хозяину, который в долгу не останется. Но прежде чем вернуть, вы решили снять копии со всех документов, вот для чего вам понадобились эти три с полови­ной часа – между ограблением прокуратуры и моим появлением у вас в кабинете. Я тогда, конечно, увидев знакомый дипломат опечатанным, об этом и подумать не мог, слишком высока была ставка секретов, таившихся в нем, особенно в те дни, когда решал­ся вопрос о преемнике Рашидова, да и ксероксы в ту пору только входили в моду, и я не мог предполагать, что он имеется в район­ной прокуратуре. А позже я выяснил, опять же через Миршаба, что он появился у вас раньше, чем у других, вы конфисковали его у каких-то дельцов.
   Шубарин на минуту замолчал и потянулся к чайнику, ему захоте­лось пить. В этот момент Сенатор торопливо задал вопрос:
   – Любопытная версия. А как насчет фактов, есть у вас конкрет­ные доказательства, свидетели? Вы все время ссылаетесь только на моего друга Миршаба.
   – Факты есть. Такие разговоры с пылу, с жару не начинаются, Сухроб Ахмедович. Вот только я не знаю, сколько копий есть у вас, а может, и Миршаб на всякий случай запасся экземпляром – вы ведь человек скрытный, непредсказуемый. А насчет свиде­телей… Есть один человек, весьма влиятельный и ныне, неделю назад он сидел в том же кресле, что и вы, и по моей просьбе рассказал подробно, в деталях, как вам удалось заполучить пост в ЦК партии, еще при коммунистах. Основательно, с подготовкой вы его шантажировали, а ключ к его тайнам получили все-таки из того украденного кейса, такие сведения на улице не соберешь, их под семью замками держат. Хотите послушать запись беседы с Тулкуном Назировичем? Его самого сегодня нет в Ташкенте, улетел в Стамбул на две недели.
   Тут Сенатор неожиданно для Шубарина резко поднялся и, под­черкивая каждое слово, пытаясь не сорваться в крик, сказал:
   – Я не знаю, кто и почему хочет нас рассорить и сочинил для вас эти небылицы. Я думаю, время нас рассудит и все станет на места. И разве можно верить таким людям, как Тулкун Назирович, за доллары, что ему могли понадобиться для поездки в Тур­цию, он мог что угодно наговорить, и не только обо мне!
   Закончив свой резкий монолог, Сухроб Ахмедович стремительно пошел к двери. Шубарин, не ожидавший поспешного бегства, а главное, такой неопределенной концовки, весьма удобной для Сенатора, остановил его окриком, уже в тамбуре.
   – Как бы вы ни расценивали нашу встречу, я даю вам срок – ровно десять дней, и то из-за поездки в Москву, чтобы вы вернули мне, в присутствии Миршаба, все копии с моих докумен­тов. В противном случае я вынужден буду поставить в известность всех тех людей, на кого у вас оказался материал, что они есть у вас и как они к вам попали. Ничего другого предложить не могу. До свидания!

 
   Как только Сенатор покинул кабинет, Артур Александрович вызвал секретаршу и попросил свежий чай, отчего-то мучила жаж­да, а сам, подойдя к окну, выходящему на площадь перед входом, распахнул створки, и сразу шум города ворвался на четвертый этаж. Неподалеку от банка находился авиатехникум, старейшее учебное заведение Ташкента, и стайки молодых девушек в ярких национальных платьях шли то туда, то оттуда, словно приливная и отливная волна одновременно. «Отчего вдруг местные девушки потянулись к авиации?» – появилась и тут же пропала мысль. Он еще весь был в недавнем разговоре и автоматически продолжал рассуждать – что же следует из поспешного бегства Сенатора? Выходило, что Сухроб Ахмедович своим отрицанием сам под­сказал решение проблемы. Если Сенатор по возвращении из Моск­вы не вернет документы, то он действительно поставит в извест­ность людей, чьи тайны оказались в руках у Акрамходжаева. В первую очередь он скажет, конечно, тем, кто а ныне у власти, и. можно быть уверенным, что они больше никогда не дадут Сухробу Ахмедовичу подняться – на Востоке такие трюки не прощают, особенно слабым, сегодня Сенатор был не на коне. Ведь даже Тулкун Назирович, обмолвившийся неделю назад, что Сена­тору вряд ли подняться, по большому счету, из-за Камалова, не знал, что у того имеется еще достаточно компромата на него самого, вороватый братец Уткур лишь эпизод, и шантаж из-за вакантного места в ЦК партии в свое время – не последнее, что может выкинуть тщеславный Сенатор. Ух взовьется Тулкун Нази­рович, когда узнает, как коварно обставил Сенатор всех.
   Человека, сидящего на пороховой бочке с горящим фитилем, стоило ликвидировать, не дожидаясь взрыва. Чтобы снова вер­нуться к власти, Сенатор никого не пожалеет. И если Сухроб Ахмедович не покается и не вернет документы, заинтересованные лица могут ловко отдать его в руки Камалова, на Востоке любят расправляться с врагами чужими силами, найдут для этого под­ходящий повод – так рассуждал Шубарин, не обращая внимания ни на журчащий внизу фонтан, ни на подъезжавшие к банку и отъезжавшие роскошные иномарки. Вернет, не вернет документы – ясно, что Сенатор оказался человеком ненадежным, и вряд ли с ним стоит иметь дело в будущем, большой бизнес все-таки стоит на порядочности. И тут неожиданно, у распахнутого окна, ему пришло и решение по «Лидо». Рвать так рвать сразу, по всему фронту, не жалея о выгодах от доходного ресторана, продолжал рассуждать Шубарин. Как-то неловко было быть вместе с «сиам­скими близнецами» совладельцем курочки, несущей золотые яйца, и вместе с тем желать отмежеваться от них окончательно и навсег­да. Какие бы доходы ни приносил «Лидо», принципы для него были всегда важнее, да и деньги никогда не заслоняли жизнь, к тому же с открытием банка они увеличивались в геометрической прогрессии. Желающих купить его пай сколько угодно, нынче и официальные миллиардеры в Ташкенте появились, но опять же он свою долю не всякому уступит. Он мог предложить пай Коста, если тот захотел бы заняться делом, но ресторан Джиоева не привлекал, по его понятиям, «барыга» – не столь высокое положе­ние для настоящего мужчины, а ведь для многих это нынче венец мечтаний. Скорее всего он уступит свой пай, между прочим самый крупный, Наргиз и Икраму Махмудовичу, они многое сделали для «Лидо» и вряд ли забудут его щедрый жест, понимают, что это такое – уступить ни с того ни с сего контрольный пай в доходах лучшего ресторана столицы.
   Неожиданное решение расстаться с «Лидо» подняло настроение Артуру Александровичу, и он с удовольствием откликнулся на приглашение к чаю, сделанное секретаршей, и мысли о Сенаторе, так долго преследовавшие его, улетучились мгновенно. Бывали у него такие минуты, когда он так легко мог поставить точку в долгих рассуждениях и переключиться сразу на другое, тоже мучавшее его. За чаем он вдруг подумал – почему он так легко и даже радостно расстается и с «Лидо», и с Сенатором, и с Миршабом? Он ощущал какую-то приподнятость в душе, но сразу не понял отчего, отгадка пришла чуть позже, случайно, когда минут через десять зазвонил телефон и ему пришлось вернуться за рабо­чий стол.
   Разговаривая по телефону, он придвинул к себе настольный календарь, где среда первой недели следующего месяца была обведена жирным красным фломастером. Положив трубку, Артур Александрович попытался вспомнить, что означает эта дата, и вдруг понял, отчего такая приподнятость в настроении впервые за эту неделю, да и вообще после возвращения из Мюнхена. Дата, обведенная фломастером, означала дань, когда он должен быть в Милане, где встретится со своим бывшим патроном Анваром Абидовичем Тилляходжаевым, и тот, являющийся посредником, сведет его с людьми, распоряжающимися тайными валютными счетами партии. Но радовала не поездка в солнечную Италию, где он бывал и куда собирался захватить жену, чтобы доставить ей приятное, а заодно и размагнитить внимание ожидающих его наверняка людей из спецслужб, которые пристально будут изучать его вблизи, ведь дело они затеяли не только грандиозное, бес­прецедентное, но и противозаконное. Присутствие рядом жены избавит его от необходимости быть в их компании постоянно, можно всегда сослаться на супругу, тем более она в Италии впервые.
   Радость Шубарина крылась не в банке, о котором он мечтал всю жизнь, и не в том, что дела пошли сразу на лад, он на это и рассчитывал, банки, впрочем, сегодня открывал не он один. Желание вернуть стране и народу украденные у него деньги, возникшее еще в Германии, неожиданно, само собой, переросло в главное дело его жизни, так случилось, что вроде и банк он создал только для этого. Все, что он сумел сделать в своей жизни, достичь до сих пор, включая и банк, не шло ни в какое сравнение с тем, что он хотел свершить сейчас, – вернуть Отечеству, народу, державе кровные деньги. Это был поступок мужчины, гражданина. Решение, зревшее в нем день ото дня, грело его душу, русскую душу, радовало. Что-то давно заложенное в прадеда, деда, отца проснулось в нем с новой силой – в их семье музейные слова «служить Отечеству» не были пустым звуком. Все Шубарины, а род он знал свой до седьмого колена, верой и правдой служили Отечеству, России, а позже и новой родине – Узбекистану. В Ан­дижане до сих пор работает масложиркомбинат, построенный в конце прошлого века его дедом, а паровозоремонтные мастер­ские и вагонное депо на станции Горчакове вблизи Ферганы тоже отстроены Шубариными и до сих пор служат верно людям нового, суверенного Узбекистана, там в цехах сохранились еще станки Сормовского завода, установленные дедом сто лет назад, строили на века, навечно.
   Вот отчего легко расставался он и с «Лидо», и с Миршабом, и с Сенатором, освобождаясь от мышиной возни ради главного поступка в своей жизни, и оттого светлела душа, радовалась. Конечно, он осознавал степень риска, связанного с предстоящей операцией, но не боялся, ибо шел на это не ради корысти, а ради Отечества, ради справедливости. Сегодня Артур Александрович ощущал свою кровную связь с историей, понимал, что настал и его час послужить народу, и оттого не ведал страха, ощущал подъем сил.
   Дата, обведенная красным фломастером в календаре, приближа­лась стремительно, вот-вот должны были поступить официальные приглашения и выездные визы в Италию, и надо было заняться билетами и заграничным паспортом для жены. Но прежде следо­вало заручаться поддержкой Хуршида Камалова, теперь-то он знал, что маятник его интересов, да и человеческих симпатий, резко качнулся в сторону генерального прокурора. Откладывать встречу уже не имело смысла: Талиба нет в Ташкенте, с «сиамски­ми близнецами» все ясно. Вдруг Камалов отбудет куда-нибудь в командировку, надо было спешить… Шубарин потянулся к теле­фону, но в самый последний момент положил трубку. Он вспомнил, как, уходя из этого кабинета, Камалов сказал: «Если вы захотите вдруг со мной встретиться, шофера моего зовут Нортухта, он мой доверенный человек, он организует свидание хоть днем, хоть ночью, можете ему доверять. Запомните, парня зовут Нортухта…».
   Да, звонить, конечно, не следовало. Могли прослушивать и его телефон, и телефон Хуршида Азизовича. Он ведь знал, что Сена­тор уже однажды организовал прослушивание телефона прокурора Камалова, да тот оказался на высоте, не только разгадал трюк противников, но даже задержал некоего инженера Фахрутдинова с центрального узла связи, оттуда и следили за его разговорами. Ныне инженер связи Фахрутдинов, загнанный в угол Сенатором ловко подстроенным крупным картежным проигрышем, отбывал срок в тюрьме. Знал Артур Александрович, что Сенатор имеет своего человека, осведомителя, в стенах прокуратуры, ведал и о том, что хан Акмаль в свое время подарил Сухробу Ах­медовичу прослушивающую японскую аппаратуру. Нет, звонить нельзя было ни в коем случае…
   В тот же день, ближе к концу рабочего дня, когда водитель светлой, не бросающейся в глаза «Волги» протирал задние стекла машины возле прокуратуры, неожиданно объявившийся рядом молодой мужчина, обращаясь по имени, попросил:
   – Нортухта, дай прикурить.
   Водитель цепко оглядел незнакомца и молча протянул тому спички. И тут Нортухта, не сводящий глаз с прохожего, заметил трюк, достойный иллюзиониста. За то мгновение, на которое открывался коробок и вынималась спичка, в него была аккуратно вложена записка, свернутая в трубочку. Прикурив, незнакомец поблагодарил и тут же пропал из виду. В машине Нортухта прочитал следующее: «Сегодня, в полночь, буду у телефонного автомата на углу вашего дома, готов встретиться с вами, где посчитаете нужным. Важные обстоятельства». И вместо подписи две буквы – А. А. Шофер понял, что это гонец от Шубарина, хозяин предупреждал, что через него могут выйти на экстренную встречу с ним, видимо, час пробил. Не дожидаясь Камалова, он поспешил наверх, возможно, стоило для свидания захватить ка­кие-то бумаги.
   Ровно в полночь на Дархане напротив центральных касс Аэро­флота появилась машина с бесшумно работающим двигателем, хотя это была на вид самая заурядная «Волга» мышиного цвета, за рулем которой находился Коста. Как только Шубарин вышел у пустой телефонной будки, из темноты двора напротив шагнул навстречу ему молодой, спортивного вида парень. Не приближа­ясь, он тихо, но внятно сказал:
   – Меня зовут Нортухта, мне ведено проводить вас. Шеф ждет вас у себя дома… – И на всякий случай после паузы, добавил:
   – Место встречи вас устраивает?
   – Вполне, – ответил Шубарин и пошел вслед за водителем Камалова в глубь двора.
   Когда вошли в подъезд, темный, как и повсюду в нынешнее кризисное время, хотя дом считался престижным и находился в респектабельном районе, сопровождающий сказал:
   – Третий этаж, дверь налево, – а сам остался в подъезде, видимо, он получил приказ подстраховать встречу. Выходило, разговор с глазу на глаз страховали и с той, и с другой стороны, где-то рядом тут находился и Коста.
   Едва открылись створки лифта, Шубарин увидел, как слева распахнулась дверь, и Камалов, стоящий на пороге, жестом молча пригласил в дом. Войдя в квартиру, Артур Александрович сразу почувствовал отсутствие женской руки, хотя кругом царила чис­тота, порядок, но это был мужской порядок, казарменный. На столе стоял не только традиционный чай, но и бутылка коньяка «Узбекистан» с закуской, и две пузатые рюмки-баккара из тонкого цветного стекла. Цепкий взгляд Шубарина выхватил на письмен­ном столе у окна и пишущую машинку «Оливетти», и разбросан­ные бумаги; чувствовалось, что хозяин дома работал, по всей вероятности, он был сова, ночной человек. Хуршид Азизович поздоровался за руку, сразу пригласил за стол и сказал как-то по-свойски:
   – Чертовски устал сегодня, тяжелый день выдался, не хотите ли пропустить по рюмочке, одному как-то было не с руки, хотя и хотелось, – и после небольшой паузы, с улыбкой продолжил:
   – Я думаю, нам не повредит, разговор, как чувствую, предстоит непростой, хотя, признаюсь, я ждал этого визита…
   Артур Александрович согласился, от человека нисходила ис­кренность, не свойственная людям его круга, Шубарин ведь хоро­шо знал высших лиц в правовых органах. Выпили, молча закусили. Хозяин дома разлил чай и, взяв свою пиалу, как-то выжидательно откинулся на спинку стула, словно приглашал гостя начать, и Шу­барин заговорил, понимая, что ночь не резиновая, а обоим завтра, как обычно, предстоял до предела загруженный день.
   – Меня к вам привело одно обстоятельство чрезвычайной, государственной важности. Дело, которое я задумал, в которое оказался вначале случайно втянут, на мой взгляд, должно полу­чить ваше одобрение и поддержку, иначе бы я не обратился к вам. Но я боюсь, что одних ваших полномочий, как бы они ни были высоки, может оказаться недостаточно. Возможно, сообща мы и найдем какой-нибудь вариант, гарантирующий поддержку заду­манной мной операции. Дело в том, что я со дня на день должен получить официальное приглашение, как банкир из Узбекистана, на юбилей одного старейшего банка Италии…
   – Оно уже сегодня пришло в МИД, можете отталкиваться от этого факта, – мягко прервал Камалов, устраиваясь поудобнее, понимая, что разговор будет долгим и серьезным.
   Шубарин чуть вскинул глаза, не выказывая ни удивления, ни, растерянности из-за неожиданной реплики прокурора, и продол­жал:
   – Я не знаю этого банка, никогда не имел с ним дел, но меня ждут на этом юбилее больше, чем любого другого гостя, хотя юбилей настоящий, просто так удачно совпало. Не буду вас то­мить, скажу сразу: дело касается тайных валютных счетов партии за рубежом. Сегодня об этом в печати уже появляются кое-какие инсинуации, не больше, фактов почти никаких. Да и я, оговорюсь сразу, мало чего знаю, но мне предназначается не последняя роль в судьбе этих денег. Не будем тратить времени: когда, где, как появились эти суммы, но то, что они есть, – реальность, и примем это за аксиому. Беда оказалась в другом. Огромные средства партии, а по существу государственные, народные капиталы и зна­чительная недвижимость за границей, в силу разных причин, оказались в собственности иностранных граждан, в свое время увлекав­шихся марксизмом-ленинизмом или притворявшихся такими, в общем, у людей, грешивших в молодости левацкими идеями. Сегодня с крахом коммунистической идеи повсюду, на Западе и на Востоке, с концом эры холодной войны, откровенной конфронта­ции деньги КПСС за границей могут пропасть бесследно. Уже есть случаи, когда хранители этих денег ликвидировали дело, сняли со счетов миллионы и исчезли в неизвестном направлении. И сегодня особо доверенные люди партии и ответственные из спецслужб озабочены этим всерьез. В конце концов, подарить Западу ни за что ни про что миллионы долларов могут только совсем бесприн­ципные или вороватые люди. И они разработали довольно-таки реальный план возвращения хотя бы части средств на родину…
   – Так вот, оказывается, почему навестил вас в Мюнхене находя­щийся в лагере Анвар Абидович Тилляходжаев? – от души рас­смеялся прокурор. – А я ломаю голову, почему и как ему удалось вырваться из заключения на побывку и что ему от вас надо?
   Вот тут настал черед удивляться Шубарину, и он не удержался, все-таки спросил:
   – Вы, значит, давно знали о нашей встрече в Мюнхене?
   – Да, давно, но только об этом и ничего больше. Уверяю вас. Продолжайте, пожалуйста, извините, я не удержался, прервал вас. Слишком неразрешимая была для меня загадка.
   – Люди, владеющие тайнами валютных счетов партии, ка­ким-то образом прознали про мой банк, ориентированный на западных вкладчиков и рассчитанный на обслуживание этнических немцев, проживающих в пределах бывшего СССР. Германия гото­ва оказывать им всяческую помощь, лишь бы остановить мас­совый исход их на историческую родину, что создает огромные проблемы для обеих сторон. В местах компактного их прожива­ния, а еще лучше при восстановлении автономии немцев в Повол­жье, как неоднократно обещал президент Ельцин, Германия готова финансировать не только массовое строительство жилья и всей инфраструктуры, необходимой для жизни, но и возведение со­временных промышленных предприятий и перерабатывающей от­расли в этих районах, в общем, программа на долгие годы и мил­лиарды и миллиарды марок. Видимо, присматриваясь ко мне, они обнаружили, что я некогда был близок с секретарем Заркентского обкома партии, ныне находящимся в уральском лагере, лучше посредника они, конечно, найти не могли. Дело в том, что Анвар Абидович, оказывается, один из тех немногих людей, бывших доверенными лицами партии. Бывая за кордоном в составе госу­дарственных делегаций, он выполнял конфиденциальные поруче­ния КПСС, возил наличными миллионы долларов для загранич­ных коммунистических движений, для фирм и компаний, контро­лировавшихся левыми за рубежом. Эту работу не всякому доверяли. Мой банк, по всем параметрам, подходил им, чтобы потихоньку, при каждой удобной возможности, перегонять валют­ные средства из Европы, Америки, Африки, Бразилии, Мексики, Ближнего Востока, Японии, Южной Кореи. Им нужен был не только солидный банк, но и надежный человек, кому они могли доверять гигантские суммы, чтобы потом, дома, так же легко их изымать для нужд партии, упраздненной ныне во всех республиках и распущенной в главной ее цитадели – России. Анвару Абидовичу устроили многочасовой допрос обо мне, и тот, смекнув, в чем дело, понял, что это его шанс выйти на свободу, впрочем, он вполне искренне хотел помочь партии, искупить перед ней свою вину. Тут оказалось кстати, что я не вышел из КПСС, нигде публично и печатно ее не хаял и не хулил, хотя я не разделял и не разделяю убеждений коммунистов, погубивших Россию в 1917 году. В общем, Анвар Абидович, в надежде уговорить меня и вос­пользоваться шансом спасения, поручился за меня. Конечно, он догадывался, что поставил на кон свою жизнь, вы ведь знаете нравы и порядки, несчастный случай в лагере не редкое явление, да и самоубийство организовать не проблема. Заручившись согласи­ем Анвара Абидовича, они срочно доставили его в Мюнхен и организовали встречу со мной прямо среди бела дня, в русском ресторане, где я имел привычку обедать по воскресеньям.
   Артур Александрович, попросив разрешения закурить, достал сигареты, но, не зажигая огня, продолжал говорить:
   – Анвар Абидович толком и обстоятельно ввел меня в курс дел, он все-таки по образованию экономист и неплохо знает банковское дело. Можно сказать, что я согласился сразу, ибо выбора не видел, на другом конце предложения, как на картах, стояла жизнь Анвара Абидовича, я это хорошо понимал. Впрочем, не согласись я, наверняка и моя бы жизнь оказалась под угрозой, спецслужбы не любят шутить, тем более цена такой тайны – миллиарды…